Текст книги "Фурия"

6

Тем временем в столовой Сезар и Эктор благодарили маму за восхитительную фугаццу с оливками. Она смущенно улыбалась, прикрывшись бумажной салфеткой, но глаза ее блестели. Взгляд ее как магнитом притягивало к отцу, и смотрела она с грустью и надеждой… на что? Не знаю. Родители вместе с шестнадцати лет. И если уж отец не изменился за все эти годы…

Мама взяла с блюда корочку от пиццы и принялась ее грызть. Тут отец и сказал одну из своих коронных пакостей:

– Как, Изабель, ты ешь пиццу? А я думал, ты у нас углеводы не ешь, чтобы быть в такой же великолепной форме, как я. – Он гордо обвел рукой собственную поджарую фигуру, а потом подмигнул маме, будто это могло смягчить удар в самое сердце, который он ей только что нанес.

Я цапнула ломоть пиццы, щедро откусила и чуть не застонала от удовольствия.

– Мамочка, полный восторг! Пища богов!

– Это ты сейчас восторгаешься, – глумливо подколол папаша. – Вот посмотрим, как ты запоешь, когда тебе перевалит за тридцать и ты начнешь толстеть даже от воздуха. Верно говорю, Изабель?

Улыбку с лица мамы словно стерли, а ее сияющая медная кожа стала пепельной, будто на нее обрушилось злое заклятье.

Пабло положил руку маме на плечо.

– Мамуся, не слушай. Ты красавица такая как есть.

Мама даже не пожурила Пабло за то, что он выражается как деревенщина, – мне-то за «мамусю» влетало. И все-таки утешить ее Пабло не удалось: мама сидела бледная, погасшая. Потом встала, собрала посуду и понесла в раковину.

Мы с братом переглянулись. Я обернулась и увидела, что Сезар с Эктором тоже молча и многозначительно переглядываются. Однако никто не проронил ни слова. Отец извинился и ушел в уборную. Сезар отправился на улицу покурить, поскольку в квартире мама курить запрещала. Мне бы следовало убраться к себе в комнату, но тут мое внимание привлек телевизор.

На экране появилась та самая журналистка, которая была на нашем матче – Лусиана. Только я хотела сделать погромче, как Эктор вмешался:

– Нет, не надо. Знаю я эту бабу-комментаторшу, терпеть не могу слушать ее burradas. Полная чушь!

Я замешкалась: то ли повиноваться Эктору, то ли, наоборот, назло выкрутить на полную громкость. Однако тут пошли кадры с Диего, который махал поклонникам. А мне кровь из носу надо было убедиться, что я не попала в объектив оператора тогда на улице перед баром, когда застыла и пялилась на него как дура. Я постояла перед телевизором, но все эти несколько минут краешком глаза наблюдала за Эктором. Он ерзал на месте и, казалось, хотел что-то сказать. Когда я повернулась к нему, он даже приоткрыл рот, но в конце концов просто вздохнул и уткнулся в свой телефон.

– Эй, пошли! – окликнул его отец, выходя из уборной. Прошел мимо меня, как мимо пустого места.

Эктор печально покосился в мою сторону и последовал за отцом, но на прощание бросил:

– Ты поосторожнее, Камила. Слишком ты хорошенькая, чтобы разгуливать по улицам в одиночку.

Тут уж дар речи утратила я. У меня в горле точно рыбная кость застряла. Это как понимать – Эктор мне угрожает или непритворно волнуется?

Пабло и Марисоль вскоре тоже ушли. Обычно в воскресенье вечером они по клубам не ходили – ведь она, как и я, была в выпускном классе, – но завтра выходной. У меня перед глазами опять мелькнула картинка, как Пабло шепчет что-то на ушко Марисоль, а та лукаво улыбается, и я поежилась.

По телевизору снова заговорили о Химене Маркес и о марше ее памяти, о требованиях наказать виновных в убийстве. Я сделала погромче. Демонстранты на ходу скандировали: «Ni una menos! Ни одной женщиной меньше!» Потом требования прекратить насилие заглушились другими – столкнулись демонстранты с зелеными платками, сторонники легализации абортов, и с голубыми – их противники.

Но как бы они ни осыпали друг друга оскорблениями, Химену этим не вернешь. Можно сколько угодно сражаться за цвета платков, пока все они не выгорят на солнце до одинакового серого, а девушки тем временем так и будут гибнуть.

Вмешался ведущий – с новостью о еще одной пропавшей девочке, на этот раз – двенадцатилетней. За спиной у меня тяжко вздохнула мама. Я повернулась к ней. Она смотрела на меня осуждающе, будто это моя вина, что девочки пропали, будто это я не сумела их защитить.

Или словно моя беспечность означала: следующей жертвой стану я.

Схватив рюкзак и тарелку с пиццей, я спряталась у себя в комнате. С плаката на стене мне улыбался рэпер Малума, а рядом с ним красовалась единственная наша фотография дедушки Ахмеда, и на обороте ее, я знала, было любовное письмо к какой-то неведомой женщине – не к моей бабушке. Фотография была сделана в сепии, и abuelo Ахмед смахивал на кинозвезду прошлого.

Я открыла рюкзак и спрятала свою медаль под матрас. Тайник – банальнее некуда, но другого у меня не было. Может, пока я сплю, медаль напитает меня энергией и даст силу для новых побед.

Открытку с Корреа я поставила на тумбочку у кровати, прислонив к расползающейся стопке книг – по большей части это были учебники для подготовки к языковым экзаменам, а еще там лежала «Тень ветра», книга, которую Диего оставил мне перед отъездом. В подношение Корреа у меня было только полбутылки воды, и я водрузила ее рядом с иконкой. Потом поставила телефон на зарядку, а на древнем CD-проигрывателе включила старенький мамин диск рок-группы «Vilma Palma e Vampiros». Наконец легла на диван. Мышцы немедленно пожаловались на усталость, но не настолько громко, чтобы заглушить голоса в голове: те наперебой вопили про домашку, про Пабло и Марисоль, про отца, про деньги, которые мне нужны для турнира, и про родительское разрешение на него, и еще они твердили про Диего. Особенно упорно – про Диего.

С чего ему вдруг понадобилось приехать? В голове у меня всплыло непрошеное воспоминание о нашей с ним последней встрече. О громкой музыке в клубе. О его мягких губах на моих. О том, как моя правая рука лежала у него на груди и под ней сквозь расстегнутую рубашку стучало его сердце. А в левой я держала желтый леденец на палочке – который он дал мне в обмен на мой розовый. Леденец я до сих пор хранила в тайнике под матрасом вместе с другими сокровищами.

В тот вечер мне ясно виделось наше с ним будущее – волшебное, как сказка. А потом вмешалась жизнь.

В первые недели после его отъезда мы постоянно переписывались. Раза два-три Диего мне даже звонил. Но потом взяли свое разница часовых поясов, его плотное расписание, мой сбоивший интернет и необходимость скрываться от семьи – все это оказалось сильнее. Электронные письма и сообщения в мессенджерах делались короче, прохладнее, формальнее, пока наконец не иссякли совсем.

С ноября мы не общались вообще. Я рыскала по интернету, ища малейшие признаки того, что Диего помирился со своей бывшей подружкой, что это он так играет со мной, – о чем и предупреждал меня Пабло. Но находила лишь короткие заметки о чудо-юноше из Росарио, который живет футболом – предан мячу и черно-белой форме своего клуба. А я из гордости не хотела спрашивать Диего, не изменилось ли его отношение ко мне. И все-таки мне страшно хотелось рассказать ему про мои матчи и мечты и расспросить, как он теперь живет. Каждый раз на пробежке, завидев его дом, я мысленно разговаривала с ним, снова и снова вспоминала его слова. В конце концов я забыла, как звучит его смех.

Сеньора Алисия все обещала, что я стану настоящей футболисткой. Эти надежды вытесняли у меня из головы фантазии о будущем, где я всего лишь зрительница, а не игрок, – где я лишь наблюдаю, как Диего преображается из мальчика в чемпиона, в Титана. Даже несмотря на всю любовь к нему. Верно в песне поется: «От разбитого сердца никто не умрет», – и я верила, что мое сердце исцелилось. Но стоило Диего произнести мое имя, как былая рана снова закровоточила и ожили все те чувства, которые я отгоняла месяцами.

Сквозь музыку прорезался телефонный звонок, и я вынырнула из воспоминаний. На всю квартиру зазвенел голос мамы:

– Алло, Диегито, радость ты моя-я-я! – Мама произнесла эти слова нараспев. – Ушам своим не верю! Вернулся и вспомнил старых друзей!

Я попыталась дышать ровно и глубоко, чтобы успокоиться. Не помогло.

– Нет, малыш, Пабло ушел, – продолжала мама. – Я думала, он на встречу с тобой.

У меня под боком пел Эль Пахаро. Я кинулась выключить музыку.

– С каких пор ты спрашиваешь разрешения зайти в гости? – Пауза. – Сегодня вечером? Чувствуй себя как дома. – Мама рассмеялась. – Хорошо, тогда я скажу ей, что ты скоро будешь.

Она повесила трубку, но зайти ко мне и сказать, что звонил Диего, не спешила.

Диегито сейчас придет! Мобильник мой сел, так что я даже не могла звякнуть Роксане. Да и времени в любом случае уже не оставалось. Тетя Ана, приемная мама Диего, жила всего в двух кварталах от нас. Значит, он явится через несколько минут.

Он все тот же, прежний Диего, напомнила я себе. Велика важность. Но на часах было двенадцать ночи, и видок у меня был кошмарный. Я поспешно стянула футболку – она вся провоняла сигаретным дымом после моей поездки на автобусе. Расплела косу, и волосы тут же распушились кудрявым облаком вокруг головы, но с этим я ничего поделать не могла.

Внизу хлопнула дверца машины. Я кинулась к себе в комнату. Прислушалась. Кто-то насвистывал гимн «Сентраля»: «Un amor como el guerrero, no debe morir jamás… Такая любовь, как у воина, умереть не должна никогда…» Звуки приближались.

Я словно оцепенела.

В прихожей, услышав шаги, оглушительно залаял Нико. Потом в дверь позвонили. Я считала секунды: «Раз… два…»

– Цыц! – сердито прикрикнула на пса мама.

Дверь открылась, и мама – уже более мягким и вежливым голосом – произнесла:

– Диего! Входи. Я тобой так горжусь, hijo, сынок. Вижу тебя по телевизору, но как ты, оказывается, повзрослел! Ну-ка, скажи мне что-нибудь по-итальянски.

Диего что-то произнес, но я не разобрала слов.

Мама рассмеялась звонко и по-девичьи, и тут я вышла из оцепенения. Молниеносно переоделась в чистую футболку.

Мамины шаги приблизились к двери. Я проворно плюхнулась обратно на кровать и схватила первую попавшуюся книжку.

Миг – и мама без стука распахнула дверь.

– Камила?

– Да, мам? – Я подняла голову, не глядя ей в глаза: сделала вид, что занята чтением.

Лицо у мамы снова светилось. Сердце у меня застучало с утроенной скоростью, будто я со всех ног мчалась к линии ворот. Несколько секунд мы с мамой молча смотрели друг на друга, потом я шепотом спросила:

– Что он тут делает?

Мама пожала плечами.

– Он хотел повидаться с Пабло, но твой брат уже ушел. Я сказала Диего, что дома только ты.

Я слезла с кровати, книжку положила обратно на тумбочку, и тут вся стопка книг покачнулась и рассыпалась, а заодно сшибла бутылочку с водой – мое приношение святой Корреа. Мама поспешила мне на помощь.

– А это что такое? – спросила она, разглядывая открытку-иконку.

– Корреа-покойница, мам.

– Откуда она у тебя?

– Купила у мальчишки в автобусе. У него был такой голодный вид…

Мамуля вздохнула – тем особым вздохом, на какие она была мастерица: меня от них накрывало чувство вины.

– Дочка, что я тебе говорила? Этим детишкам-торговцам ни гроша из выручки не достается. За ними всегда стоит взрослый, который их эксплуатирует. – Она поставила открытку на тумбочку и рядом – бутылку с водой. – Обязательно потом сходи в любое святилище Корреа и оставь там подношение. Корреа-покойница – строгая cobradora, взыскательница долгов. Если ей кто задолжал – никогда не забывает. – Мама говорила очень серьезно. – Надеюсь, ты попросила у нее что-то стоящее. Что бы это ни было.

Я уже успела попросить у Корреа столько всего!

– Диего ждет, – напомнила я маме.

Несколько долгих секунд она пристально смотрела на меня. Потом назидательно подняла указательный палец и сказала:

– Не задерживай его надолго. Парню наверняка есть еще куда пойти.

7

Роксана недолюбливает Диего, но, узнав, что я показалась ему на глаза в таком виде, задаст мне головомойку. Скажет, что я могла бы по крайней мере надушиться или накрасить губы, чтобы его впечатлить. В конце концов, предполагается, будто я его позабыла. Но наводить красоту было уже некогда. Шаги Диего раздались из гостиной, он проходил мимо двери постирочной.

– Вот ты где, старина, – тихонько сказал он, выпуская запертого Нико.

Собачьи когти процокали по кухонному полу, и я, выглянув из своей комнаты, увидела, как песик радостно лижет Диего лицо. Даже мое ожесточенное сердце от такой картинки растаяло. Потом Нико заскулил и подбежал к балконной двери, настойчиво оглядываясь на гостя. Диего рассмеялся и открыл дверь. Пес выскочил на балкон.

Я видела лишь силуэт Диего, очерченный бледным серебряным светом луны, – одинокий и беззащитный. Когда мы еще созванивались, Диего рассказывал мне, где побывал и каково это – делить жилье с ребятами из самых разных стран. Его рассказы звучали как приключения из «Гарри Поттера» – истории про подростков, которые учатся на волшебников. Мне приходилось давить в себе зависть – ведь о такой жизни, как у Диего, я могла лишь мечтать, как бы ни любила футбол и какой бы способной спортсменкой ни была.

А теперь он здесь.

Словно почувствовав мой взгляд, Диего обернулся и различил в темном коридоре мою фигуру. Посмотрел на меня. Увидел меня. Не сестру Пабло-Жеребца. Не дочь Андреса и портнихи. А меня, Камилу Беатриц Хассан.

Брошенный мальчишка превратился в звезду футбола.

Диего шагнул ко мне.

– Камила! – Он распростер руки.

Ни камер, ни орущих фанатов рядом не было, поэтому я упала в его объятия. Диего крепко прижал меня к себе и даже слегка приподнял, но я уперлась носками в пол. Пахло от Диего одеколоном из тех, что продаются в дорогих магазинах, в торговом центре «Альто Росарио», а щекой я ощущала мягкость кожаной куртки. Когда я шевельнулась, мои губы коснулись шеи Диего. Мне хотелось поцелуй за поцелуем добраться до его губ и продолжить с того места, где мы остановились. Но я одернула себя.

– Я скучал по тебе. – Его шепот щекотал мне ухо.

Я высвободилась из объятий и подняла на Диего взгляд. Теперь, вплотную, я различила в его карих глазах золотые крапинки. Совсем как звездное небо, две галактики, в которых я могла бы потеряться. Но босые ноги холодил пол, и я очнулась и вернулась на землю.

Я всего лишь босоногая старшеклассница из дома на окраине, а он – звезда, комета, которая, сверкая, проносится мимо всех нас, и, когда он вновь исчезнет, вместе с ним исчезнет и это сияние.

Да, нас связывает общее детство, но сейчас мы живем каждый своей жизнью. Пусть сколько угодно говорит, как скучал по мне, но раз не писал и не звонил, значит, не так уж сильно и скучал.

– Ты надолго приехал? – спросила я, отстраняясь на шаг. Сложила руки на груди – закрылась как щитом.

– На неделю. Сейчас проходят международные матчи, и поэтому игроки разъехались по своим национальным командам.

– Эктор и Сезар говорят, что в следующий раз тебя вызовут в сборную, Титан.

Глаза его загорелись.

– Так и говорят?

Я кивнула.

Диего провел рукой по волосам и произнес:

– Нам с тобой столько всего надо обсудить. Матэ заваришь?

В такой просьбе не отказывают и врагу, и уж тем более Диего.

– Как, Титан, ты до сих пор пьешь матэ? Я потрясена. – Если буду называть его звездной кличкой, смогу держать в голове, что он больше не мой Диегито.

Диего проследовал за мной в кухню.

– Конечно, еще как пью! У меня с собой всегда термос с эмблемой «Сентраля», твой подарок. А ты не смотрела мои сторис и не лайкала мои посты, и вообще тебя онлайн не было целую вечность! Ты пропала.

– По крайней мере у меня есть оправдание. – Я старалась, чтобы фразы не звучали как реплики отвергнутой героини в сериале, но получалось плоховато. Моего ледяного тона Диего вроде бы не заметил.

– Что случилось?

– У меня месяца два назад сперли мобильник. А сейчас у меня древний, девяностых годов. – Я небрежно рассмеялась, мол, подумаешь, невелика беда. Но внутренне содрогнулась, едва вспомнила ту парочку мальчишек, оба не старше двенадцати, которые наставили на меня пушку и отобрали мобильник. Диего эти подробности знать было ни к чему.

Он приобнял меня одной рукой и сказал:

– Это дело поправимое. Ну, пошли готовить чай, а то меня просто распирает от новостей. – Пауза. – Слушай, по-моему, я видел тебя сегодня на стадионе, ты была в серой футболке. Это какой команды форма?

– Ты обознался. – И я поспешно сменила тему: – А ты не пришел к нам вечером на пиццу, хотя у нас был семейный сбор. Разве Паблито тебя не пригласил?

Диего пожал плечами и принялся наливать воду в чайник.

– Пригласил, но я ведь примчался на стадион прямиком из аэропорта и не успел повидаться с мамой Аной. А после матча мы с ней ходили в ресторан, посидеть вдвоем.

Я насыпала в свой любимый калебас для матэ мяту и листья падуба, потом добавила щепотку сахара, но тут вспомнила, что угощаю спортсмена мирового уровня.

– Тебе с сахаром можно?

Диего прищурился и протяжно вздохнул:

– Ладно, можно, но совсем чуточку, потому что если главный узнает…

Я слегка улыбнулась и добавила сахара, а Диего прошептал:

– Искусительница!

Я не стала встряхивать калебас, чтобы осела заварка, и вообще никаких чайных церемоний не разводила, не то что некоторые. Весь секрет вкусного матэ – в температуре воды и умелых руках. Важно, кто заваривает. А у меня рука волшебная. Даже отец раза два хвалил, как мне удается матэ.

Я подняла глаза от чашки и обнаружила, что Диего разглядывает меня, прислонившись к столешнице. В этой обстановке он смотрелся так чужеродно! Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пялиться на него в ответ. Но я успела заметить, что он вроде как вытянулся и улыбка у него сияющая. Может, он отбелил зубы и выровнял их? Я рассеянно провела кончиком языка по собственным зубам; десны все еще болели после удара мячом. А у Диего и кожа стала почище, и вообще весь он как будто светился. Вода в чайнике загудела – вот-вот вскипит. Чтобы чем-то занять время, я стянула волосы в хвост. Футболка у меня при этом приподнялась и обнажила живот. Диего внимательно проследил за ней.

– Что? – спросила я и покраснела.

Брови у него были идеальные, куда лучше моих, а бриллиантовые сережки в ушах при каждом движении сверкали и рассыпали вокруг искорки.

Чайник запел. Я выключила плиту, сняла его с конфорки.

Снова спросила Диего:

– Ну, что?

– Да вот… – Он сглотнул. – Знаешь, я поднимался по лестнице, взглянул на твое окно и… Nena, крошка! Ты там светила в одном бюстгальтере.

Мне пришлось срочно поставить чайник обратно на плиту, чтобы не выронить. Лицо у меня точно огнем обожгло, а из ушей, наверное, повалил пар.

– Я не заметила, что жалюзи открыты, – паническим шепотом выкрикнула я.

Мне хотелось умереть на месте.

– В следующий раз будь осторожнее. – В голосе Диего звучала неподдельная тревога. – Не провоцируй всяких психов. А если бы тебя кто другой увидел, а не я? Если твой папа узнает, запрет тебя в самой высокой башне, и будешь ждать, пока я тебя спасу.

– Я сама спасусь, – ответила я, все же замешкавшись на секунду-другую. – И не надо волноваться. Никто и никогда ни в какой высокой башне меня не запрет.

– Интересно будет посмотреть, если кто-нибудь попытается. – Теперь Диего стоял так близко, что я ощущала жар его тела. А может, это меня лихорадило и кидало в жар. – Я слышал про Химену. – Лицо его оставалось непроницаемым, но в голосе звучала печаль. – Мы с ней вместе учились в начальной школе. А в седьмом классе она бросила школу, и Пабло чуть не зачах. Он ведь по ней страдал, помнишь? Он тогда еще любил темненьких.

Если бы она не гуляла с кем не надо, была бы жива и здорова…

– Каждый день в новостях еще какая-нибудь девчонка.

– Если тебя хоть кто-нибудь когда-нибудь попытается обидеть, сразу скажи мне, я ему задницу надеру. Он у меня своими зубами подавится. Только скажи.

Но серьезно – что Диего мог сделать? Он ведь даже тут больше не живет. Я похлопала его по руке и отдернула свою так поспешно, что чуть не опрокинула матэ.

– Уй, – буркнула я и с трудом не выругалась, а не будь здесь Диего, так обязательно бы выругалась. – Я тебе уже сказала: я и сама в состоянии о себе позаботиться. Не волнуйся. – И, чтобы сменить тему, спросила: – Хочешь к матэ пиццы или крекеров? Или вот еще мама вчера сладкий пирог с айвой пекла, может, еще осталось.

Я заглянула в холодильник – и в самом деле, пастафрола с айвой еще осталась. У Диего прямо глаза загорелись. Он всегда был сладкоежкой.

– Только немножко.

– Садись сюда. – Я усадила его за стол, сама устроилась напротив, на своем любимом месте у окна, – мы с ним сидели вот так миллион раз. – Я… видела тебя по телику. То есть мы смотрим матчи. – Я налила кипятка в калебас. – Мы с мамой. Она говорит, тебе очень идет черно-белое.

Я не могла отвести от Диего глаз и ласкала взглядом, особенно его смущенное лицо. Выбрит он был так гладко, что мне казалось, я чувствую, какая нежная у него кожа, – будто трогала его кончиками пальцев.

Я отпила матэ и чуть не ошпарила язык.

– Вы смотрите футбол?

Я поспешно сглотнула.

– Когда получается. Иногда слушаем по радио, а если смотрим, то в записи. Потому что доступ к трансляции онлайн стоит как… как яйцо. Или даже два.

Диего рассмеялся.

– Остра на язык, как всегда.

Он с удовольствием откусил пирог. К его губам прилипли крошки и, Dios mío, у меня внутри все сжалось, но я снова взялась за матэ и прикинулась равнодушной.

– А-а, ты про куриные, – добавил он.

– Ну разумеется! Что за нескромные мыслишки бродят у тебя в голове, Феррари?

Он облизнул крошки и прикусил нижнюю губу, а потом с пафосом сказал:

– Вообще все сразу, Хассан.

Теперь у меня в голове понеслись картинки одна неприличнее другой. Я рассмеялась и уставилась на салфетку. Оказывается, я успела изорвать ее в клочья.

Снова повисло неловкое молчание. Окутало нас плотной удушливой пеленой. Я лихорадочно прикидывала, чем бы нарушить это молчание, и тут, о счастье, вспомнила, что у меня ведь так и лежит книжка Диего.

– У меня кое-что для тебя есть.

Я вскочила и побежала к себе в комнату за «Тенью ветра». Когда вернулась, Диего все так же баюкал в ладонях калебас с матэ.

– Извини, что так долго ее держала. До твоего дома теперь далековато ехать. – Я засмеялась.

Кухню освещала только тусклая лампочка в углу, и я от души понадеялась, что Диего не видит, как я снова покраснела. Не глядя ему в лицо, отдала книгу. Наши пальцы на миг соприкоснулись. Я поспешно сжала кулаки и скрестила руки на груди – а то он еще заметит, что меня всю колотит.

– Ну и как тебе? – спросил Диего. Я не ответила, и он продолжал: – Если ты все еще помнишь сюжет. Дело было давно.

– Я перечитала ее несколько раз. Просто не знаю, с чего начать.

Лицо Диего озарилось удивлением.

– О, так тебе понравилось!

– Да, безумно. И перевод отличный. Читается совсем как на кастильском.

Диего слегка улыбнулся.

– Барселона! Что я еще могу сказать? – Я продолжала, осмотрительно подбирая слова, чтобы не упоминать любовную линию – центральную в романе. – Мне очень понравилась мысль Сафона про то, что в каждой прочитанной книге оставляешь кусочек самого себя. И собираешь кусочки душ тех, кто первым нашел эту историю. До чего красиво.

Если так рассуждать, то читать книжку, которую тебе дали, – глубоко интимное переживание.

– А ты? У тебя какой любимый отрывок?

Диего задумчиво посмотрел в сумрак кухни.

– Там, где он пишет, что иногда ты скован заклятием и не можешь обрести свободу, если не поможет тот, кто тебя любит. – Он взял меня за руку, и на этот раз я не высвободилась. – Я побывал в кафе «Четыре кота» и вообще везде, куда по сюжету ходили Даниэль и Фермин. А когда гулял по старой части Барселоны, мне вообще раз-другой померещилось, будто я видел Хулиана и Пенелопу.

Диего бродил по этим узким извилистым улочкам, и по Порталу Ангел, и по Рамбле, и через Готический квартал спускался к Средиземному морю, а я все это видела разве что в интернете.

– А ты нашел Кладбище забытых книг?

Диего блеснул глазами, но что он чувствовал, мне определить не удалось.

– Пока еще нет, Ками. Пока нет.

Из маминой комнаты донесся приглушенный смех с экрана телевизора и нарушил наше уединение. Матэ уже утратил крепость, но я не вставала, чтобы насыпать свежей заварки. Не хотелось разрушать очарование этой минуты. Не хотелось, чтобы Диего отпустил мою руку.

– Как прошел экзамен?

– Экзамен?

Диего заглянул мне в лицо, и я поняла: он про экзамен, который я сдавала месяц назад. Когда он уезжал, я как раз занималась и проходила подготовительные тесты. Так что Диего был просто не в курсе моих новостей.

– А-а-а, поняла. Я сдала TOEFL и SAT на максимальный балл. – И, не давая ему вставить ни слова, добавила: – Но это еще не все. У меня теперь степень лиценциата по английскому, вот ты с кем матэ пьешь.

– Значит, ты по-прежнему собираешься поступать в университет в Северной Америке? – Диего спросил это так, будто все проще некуда: раз я сдала экзамены на «отлично», передо мной распахнутся все двери.

– Нет, – сказала я и отпила остывший матэ. – Это невозможно.

Всю жизнь я мечтала поступить в университет в Штатах, потому что там можно было бы и учиться, и играть в футбол. Однако американские учебные заведения запредельно дорогие. Учитывая курс доллара в песо, я не смогу учиться в американском университете, даже если буду копить деньги миллион лет, даже если получу стипендию.

Но на Южноамериканском кубке у меня появится шанс быть замеченной какой-нибудь американской командой. Учебу можно будет отложить и играть дальше в футбол. Начну скромно, с какого-нибудь буэнос-айресского клуба вроде «Уркисы». Мужская команда у них даже не в первой лиге, а вот женская участвовала в Кубке Либертадорес. Может, через несколько лет у меня получится пробиться в Североамериканскую национальную лигу, лучшую женскую в мире. Вот тогда-то мне и пригодится мой английский.

– Нет ничего невозможного, Камила. Уверяю тебя, те, кто меня знал девятилетним шкетом, и представить не могли, что в один прекрасный день я буду играть в Италии.

Диего был прав. Его история была сказкой про Золушку, и она меня вдохновляла. По-настоящему вдохновляла. В конце концов, из Росарио футболисты разъезжались по самым разным клубам мира. Правда, мужчины-футболисты.

– Да и вообще, посмотри на себя! Лиценциат по английскому! – И он снова ослепительно улыбнулся. – Что ж ты мне ничего не сообщила?

Я перевязала свой хвост.

– Ну так ты же был занят, верно? – Я помедлила, но если не сказать сейчас, то когда? – Кроме того, мы не то чтобы общались. Ты мне не звонил и не писал.

На его лицо набежала тень, улыбка погасла.

– Ох… – сказал он и приложил ладонь к сердцу.

– Ох… – эхом отозвалась я.

Диего прикусил губу.

– Извини, – выдавил он, – все стало так…

– Сложно?

Он кивнул и вновь схватил меня за руку.

– Камила, ты себе не представляешь… Я не раз подумывал бросить футбол. Я тосковал по дому, мне было одиноко, я запутался… Босс сказал, что я не вкладываю в игру душу, и поинтересовался, не хочу ли я вернуться в Аргентину.

– А ты что ответил?

– Что хочу остаться в Турине. А что еще я мог сказать? Футбол в Италии был моей давней мечтой, и при мысли о том, что меня могут отослать обратно, мне становилось страшно. Я сосредоточил все силы на том, чтобы каждый день выкладываться по полной и не загадывать дальше завтра. Обернуться не успел, а уже пролетела неделя, другая, а потом я не знал, как тебе объяснить… – Он шумно выдохнул, словно у него гора с плеч упала. – Ты простишь меня?

В воображаемых разговорах с Диего я без колебаний отвечала ему, что мы можем остаться друзьями, а тот поцелуй и мое разбитое сердце – это мы просто споткнулись и теперь идем себе дальше. Но в глубине души я всегда тревожилась: а вдруг у нас не получится вернуться к прежним отношениям, какими они были до того вечера в клубе?

Я не хотела терять Диего. И ни на какие извинения никогда не рассчитывала. И сейчас была не готова их услышать, так что он застал меня врасплох и обезоружил. Куда легче было бы затаить на него обиду на всю жизнь. А тут он так разумно все объяснил. На его месте я повела бы себя точно так же.

Разлука показала мне, что я способна прожить без Диего. Возможно, душа моя жаждала какого-то завершения, и мне вполне хватило того, что Диего появился, принес извинения, все объяснил.

Диего смотрел на меня так, будто ожидал приговора. Наконец я сказала:

– Я рада, что ты остался в Турине. Честное слово, рада, Титан.

– А я рад, что ты получила степень лиценциата. Сейчас везде нужен английский, – отозвался Диего. – Дополнительный заработок он тебе приносит?

Я рассмеялась.

– Заработок? У меня вообще нет денег. – Я поерзала на стуле. Нога затекла. У меня дурацкая привычка подкладывать ногу под пятую точку, чтобы казаться выше, когда сижу. Это очень вредно для голеностопа, и если бы меня сейчас увидела сеньора Алисия, она оторвала бы мне голову. – Я ходила устраиваться продавщицей в магазин одежды в новом торговом центре. Они искали владеющих английским.

– Ну и? – Диего жестом попросил продолжать.

– Со мной пошла Марисоль. Я заполнила за нее анкету и на собеседовании подсказывала ей чуть ли не все ответы. После чего мне они не перезвонили, а ей – да! Нет, ты не смейся. Я свободно говорю по-английски и знаю бухучет и еще кучу всего, а наняли ее. Она там проработала два дня и ушла. А мне они так и не позвонили. – Теперь я уже стояла коленками на сиденье, наклонившись над столом, и размахивала руками на манер Эвиты Перон. Не хватало только воскликнуть: «Народ Аргентины!»

Диего расхохотался, я медленно опустилась на стул и скрестила руки на груди.

– У меня есть предположение, почему они наняли ее, а не меня.

– И почему же?

– Ты что, правда не догадываешься? Она же как хрупкая феечка из аниме – хлоп-хлоп ресничками и прикидывается дурочкой, чтобы всем понравиться. А теперь посмотри на меня! – Я провела рукой в воздухе, обрисовав свое тело. – Работодатели дальше фасада не смотрят.

Диего глядел на меня так пристально, что по коже моей побежали мурашки.

– Не понимаю, о чем ты, Ками.

– Неважно, – сказала я и мысленно обругала себя, что попалась в ловушку. – Итак, деньги. Мне нужно заработать. У тебя найдется для меня какая работенка, Титан?

Диего прищурился, дернул ртом.

Мне казалось, я знаю наизусть все его гримасы и ужимки, но этот лощеный новый Диего был для меня загадкой.

– Вообще-то вполне может найтись.

– Что?

– Ты видела в новостях, что монастырь Доброго Пастыря снова открылся?

– Заброшенный монастырь, где раньше была тюрьма?

– Разве тюрьма?

– Ну приют строгого режима для непокорных женщин.

Диего воззрился на меня в полном недоумении. Но мало кто знал историю этого места.