Текст книги "Гиск"

Йен Флеминг
Гиск

– В этом теле немало гиска.

Слова, казалось, ласково шевелили пышные коричневатые усы. Тяжелый взгляд черных глаз медленно переместился с лица Бонда на его руки, сосредоточенно игравшие коробочком спичек с надписью по-итальянски «Таверна „Золотая голубка“.

Бонд чувствовал, что его внимательно изучают. Это неторопливое, тщательное изучение продолжалось уже два часа, с момента встречи с этим человеком в баре «Эксельсиора». Бонду сказали, что у человека, с которым он должен был встретиться, густые усы, что он будет сидеть за столиком в одиночестве и пить «Александер» со сливками. Бонд тогда еще подумал, насколько необычным был опознавательный знак: мягкий, дамский напиток. Это уж во всяком случае умнее сложенной газеты, цветка в петлице или каких-нибудь там желтых перчаток, так набивших оскомину в описаниях конспиративных встреч тайных агентов. К тому же у этого опознавательного знака было и еще одно существенное преимущество: его можно было узнать и в отсутствие его владельца. И Кристатос не преминул устроить маленький тест на сообразительность. Когда Бонд вошел в бар и огляделся, то обнаружил, что среди двух десятков посетителей не было ни одного усатого. Но на угловом столике в дальнем углу просторного, уютного зала рядом с блюдечком маслин и розеткой, наполненной орешками кешью, стоял высокий бокал с водкой и сливками. Бонд направился прямо к этому столику, выдвинул стул и сел.

Подошел официант.

– Добрый вечер, сэр. Синьор Кристатос сейчас разговаривает по телефону.

Бонд кивнул и сделал заказ:

– Пожалуйста, «Негрони» с джином «Гордон».

Официант повернулся к стойке бара.

– Один «Негрони» с «Гордоном».

– Вы уже меня извините.

Большая волосатая рука приподняла стул с такой легкостью, как будто это был коробок спичек, и поудобнее подоткнула его под грузное тело.

– Мне обязательно нато было поговогить с Альфгедо.

Рукопожатия было не нужно. Просто встретились двое старинных знакомых. Похоже, что и занимались они чем-то одинаковым: скажем, импортом/экспортом. Тот, что помоложе, смахивал на американца. Хотя нет. Одет не так. Значит – англичанин.

Бонд легко отбил первую подачу.

– Как поживает его малыш? Все в порядке?

Зрачки черных глаз синьора Кристатоса сузились. Да, это – профессионал. Он развел руками.

– Да вроте бы. Что там может пгоизойти?

– Оспа – очень неприятная штука…

Принесли «Негрони». Оба собеседника поудобнее устроились за столиком, довольные, что являются равными партнерами. В их «игре» так бывает не часто. Обычно еще до начала подобной работы в паре один из партнеров утрачивает доверие к другому. Бонду нередко представлялось в таких случаях, что уже первая встреча попахивала жареным: одним из признаков было ощущение, что его тщательно разработанная легенда начинала дымиться. А при дальнейшем развитии событий дым превращался в пламя, и «крыша» рушилась. Игра на этом прекращалась, и ему не оставалось ничего, кроме как выйти из нее или ждать, пока его самого не «уйдет» кто-то другой. Но вот сейчас все пока шло нормально.

В тот же вечер, позднее, в таверне под названием «Золотая голубка» неподалеку от Пьяцца-ди-Спанья, Бонд, к своему удивлению, обнаружил, что его все еще проверяют. Кристатос пока лишь примеривался и присматривался к Бонду, пытаясь понять, можно ли ему доверять полностью. Слова Кристатоса о том, что «в этом теле немало гиска», были, по сути, пока единственным высказыванием, где допускалась возможность деловых отношений между ним и Бондом. Это Бонда воодушевило, хотя он и сам не очень-то доверял Кристатосу. Однако в конечном счете все эти меры предосторожности означали, что интуиция М. не подвела его и на этот раз: Кристатос скорее всего действительно знает о чем-то очень и очень серьезном.

Бонд бросил остаток спички в пепельницу и произнес:

– Кто-то однажды сказал мне, что любое дело, которое приносит больше десяти процентов прибыли и которым заниматься надо после девяти вечера, – это опасное дело. То дело, которое свело нас вместе, дает тысячу процентов дохода и заниматься им можно только под покровом ночи. Так что по обоим показателям дело это рискованное.

Понизив голос, Бонд добавил:

– Средства в наличии имеются. Доллары, швейцарские франки, венесуэльские боливары – все, что душе угодно.

– Вот это меня гатует. А то уж лиг у меня слишком много накопилось.

Синьор Кристатос развернул меню.

– Все-таки давайте сначала поткгепимся. Нельзя заниматься столь важным телом на пустой желуток.

А началось все с того, что неделю назад Бонда вызвал к себе М. Он был явно не в духе.

– У вас есть чем заняться, 007?

– Только составлением разных бумажек, сэр.

– Что значит «бумажек»? – М. махнул трубкой в сторону кипы документов на своем столе. – А у кого их нет?

– Я имел в виду, что нет активной работы, сэр.

– Так и надо было сказать то, что имелось в виду. – М. взял стопку связанных вместе бордовых папок и с такой силой толкнул их через стол, что Бонд поймал их с трудом.

– Вот вам еще «бумажки». В основном из Скотленд-Ярда, от их людей, занимающихся наркотиками. Данные министерства внутренних дел и министерства здравоохранения и несколько замечательно увесистых докладов из женевского Международного центра по борьбе с опиумом. Возьмите все это к себе и прочитайте. Понадобится вам для этого сегодняшний день и почти весь сегодняшний вечер. Завтра вы вылетаете в Рим и принимаетесь за поиски главарей. Все понятно?

Бонд кивнул. Ему было понятно, чем вызвано раздражение М. Больше всего на свете его бесило, когда его сотрудников отвлекали от их непосредственных обязанностей. А обязанности эти – шпионаж, ну и, по мере необходимости, саботаж и подрывная деятельность. Все остальное не заслуживало внимания Службы и расходования секретных фондов, которые, ей-богу, и так были не ахти какими огромными.

– Вопросы есть? – Выдвинутая вперед челюсть М. напоминала бушприт корабля и как бы говорила Бонду, что пора бы ему убираться восвояси со своими бумажками, чтобы владелец челюсти мог заняться вопросами поважнее.

Бонд знал, что это было, хотя бы и в малой степени, игрой на публику. У М. были свои маленькие пунктики, все в Службе о них знали, и М. знал, что о них все знают. Но это вовсе не означало, что он должен был их скрывать. Среди них были большие пунктики – использование Службы не по прямому предназначению и жажда отделять правдивые разведданные от кажущихся таковыми – и пунктики маленькие. Сюда относилось твердое убеждение, что нельзя принимать в Службу людей с бородами; людей, одинаково свободно говорящих на своем родном языке и на нескольких других; людей, пытающихся оказывать на него давление за счет связей их семейств с членами кабинета министров; мужчин и женщин, уделяющих слишком много внимания своему внешнему виду; а также всех тех, кто называл его «сэр» во внеслужебное время. К этому списку можно было добавить то чрезмерное доверие, которое М. испытывал к шотландцам. К этим своим пунктикам М. относился с той же иронией, с какой относились к своим причудам и Черчилль, и Монтгомери. И он не имел ничего против блефа, а в какой-то степени это и был блеф в отношении своих сотрудников. Тем не менее он никогда не позволил бы себе отправить Бонда на задание без соответствующего инструктажа.

Зная все это, Бонд как можно любезнее спросил:

– Можно два вопроса, сэр? Почему именно мы должны заниматься этим делом, и есть ли там, куда я еду, хоть какие-то выходы на главарей, как вы их назвали?

М. бросил на Бонда тяжелый, мрачный взгляд и вместе с креслом повернулся к широкому окну кабинета, за которым проплывали серые осенние облака. Он взял трубку, резко подул в нее, а затем, как будто выпустив тем самым накопившееся в нем раздражение, осторожно положил ее на стол. Когда он наконец заговорил, голос его был спокойным, а тон – рассудительным.

– Как вы прекрасно понимаете, 007, мне не очень хотелось бы вовлекать Службу в это связанное с наркотиками расследование. В начале года мне уже пришлось на две недели отозвать вас с задания, чтобы вы отправились в Мексику ловить этого мексиканца-«садовника». При этом вас там чуть не убили. Я сделал это в качестве услуги Специальной службе. Когда они вновь попросили направить вас им на помощь, я отказал. На этот раз речь шла о какой-то итальянской банде. Но Ронни Вэланс за моей спиной обратился в министерство внутренних дел и в министерство здравоохранения. На меня навалились министры. Им я сказал, что вы мне нужны здесь, а больше я, мол, выделить для них никого не могу. Тогда они оба пошли к премьер-министру.

М. сделал паузу.

– На том все и закончилось. Надо сказать, что премьер-министр (М. привычно называл его ПМ) говорил очень убедительно. Он сказал, что героин в тех количествах, в которых он сюда поступает, является орудием психологической войны, подрывает нашу мощь. Он заявил также, что вряд ли здесь замешана просто какая-то банда итальянцев, решивших набить себе карман. Скорее речь идет не о деньгах, а о подрывной деятельности.

М. кисло ухмыльнулся.

– Думается мне, что эти слова были подсказаны ему нашим другом Ронни Вэлансом. Очевидно, его люди сбились с ног, пытаясь воспрепятствовать распространению этой заразы у нас, среди молодежи, как это уже имело место в Америке. Похоже, танцплощадки и залы аттракционов битком набиты продавцами наркотиков. Ребятам Вэланса из бригады по наркотикам удалось подобраться к одному из посредников, и у них нет сомнений, что эта гадость течет сюда из Италии, в основном – в багажниках машин итальянских туристов. Вэланс сделал все, что мог: привлек и итальянскую полицию, и Интерпол, но ничего конкретного не выяснил. Конечно, они пробрались довольно далеко по цепочке, даже арестовали кое-какую мелочь, но затем, когда казалось, что они почти у цели, уперлись в стену. Те, кто непосредственно занимается распространением наркотиков, либо перепуганы до смерти, либо им слишком хорошо платят.

Бонд решил вмешаться:

– Наверное, кто-то где-то их хорошо охраняет, сэр. Это дело с Монтези… Не все здесь чисто.

М. нетерпеливо повел плечами.

– Может быть, может быть. Надо будет вам и на это обратить внимание, но мне кажется, что дело Монтези дало возможность провести довольно-таки порядочную чистку. Но так или иначе, после того как ПМ приказал нам заняться этим делом, мне пришло в голову побеседовать с Вашингтоном. ЦРУ заявило о полной готовности оказать нам помощь. Вы, наверное, знаете, что у них в Италии еще с сорок пятого года есть люди из Бюро по борьбе с наркобизнесом. К ЦРУ, правда, они никаким боком не относятся. Подчинены они – кому бы вы думали? – министерству финансов США. Оно контролирует так называемую Секретную службу, которая занимается наркотиками и фальшивомонетчиками. Странное сочетание, не правда ли? Интересно, как на это смотрит ФБР? Ну да ладно.

М. медленно развернул кресло назад, к столу. Он положил руки за голову и откинулся на спинку кресла, глядя на Бонда.

– Дело в том, что отделение ЦРУ в Риме работает в очень тесном контакте с людьми, занимающимися проблемой наркотиков. Вернее, ему приходится это делать, чтобы избежать накладок и всего такого прочего. И ЦРУ, в лице самого Аллена Даллеса, кстати, сообщило мне имя основного агента, услугами которого оно пользуется. Агент этот, очевидно, ведет двойную игру. Использует контрабанду в качестве «крыши». Зовут его Кристатос. Даллес, разумеется, подчеркнул, что напрямую задействовать его людей нельзя ни в коем случае и что, по его мнению, американскому минфину будет не по душе слишком тесное сотрудничество между нами и его людьми в Риме. Однако он сказал, что, если я пожелаю, он может сообщить этому Кристатосу, что один из наших, м-м-м, лучших специалистов хотел бы с ним встретиться и побеседовать о выгодном для него деле. Я сказал, что это было бы очень любезно с его стороны, и вот вчера мне сообщили, что ваша встреча назначена на послезавтра. Все детали – в папках, которые я вам передал.

В комнате воцарилась тишина. Бонд думал о том, что все это дело не очень приятное, скорее всего – опасное и, уж конечно же, грязное. С мыслью об этом Бонд встал и сунул папки под мышку.

– Хорошо, сэр. Здесь, видимо, надо будет вести речь о деньгах. Сколько мы готовы заплатить, чтобы остановить поставки наркотиков?

М. вместе с креслом придвинулся к столу. Он положил руки на стол ладонями вниз и сурово произнес:

– Сто тысяч фунтов стерлингов. В любой валюте. Это цифра, которую назвал ПМ. Однако мне не хотелось бы, чтобы вы пострадали, а тем более – чтобы таскали из огня каштаны для других. Поэтому можете смело накинуть еще сто тысяч, если дело плохо. Наркобизнес – самая крупная и самая охраняемая преступная организация.

М. вытащил из громоздившихся на его столе папок с документами одну, раскрыл ее и, не глядя на Бонда, сказал:

– И вообще. Осторожнее там…

Синьор Кристатос раскрыл меню и сказал:

– Не бутем хотить вокгук та около, мистег Бонд. Сколько?

– Пятьдесят тысяч фунтов стерлингов за стопроцентный успех.

Кристатос равнодушно произнес:

– Да. Сумма значительная. Я закажу себе тыню с ветчиной и шоколатное могоженое. По вечегам я ем мало. Здесь у них пгиличное кьянти. Гекоментую.

К ним подошел официант, и какое-то время они с Кристатосом оживленно говорили по-итальянски. Бонд заказал себе «таглиателли верди» с генуэзским соусом, который Кристатос назвал «очень остгым».

Официант ушел, а Кристатос молча сидел, жуя зубочистку. Лицо его постепенно мрачнело и темнело, как будто в голове у него вот-вот должна была разразиться буря. Тяжелый взгляд черных глаз метался по ресторану, не останавливаясь на Бонде. Бонд решил, что Кристатос сейчас думает, стоит или не стоит ему кого-то предавать за такие деньги, и доверительно добавил:

– При определенных обстоятельствах сумма может быть и большей.

Видимо, Кристатос решился. Он отодвинул стул и встал из-за стола:

– Вот как? Пгостите, я толжен схотить в «толлетта».

Он повернулся и быстро направился к заднему выходу из ресторана.

Бонд неожиданно ощутил, что проголодался. Он налил полный бокал кьянти и выпил половину. Потом разломил пополам булочку и начал есть, щедро намазывая каждый кусок густым желтым маслом. Его всегда удивляло: почему булочки и масло так хороши только во Франции и в Италии? В настоящий момент другие вопросы его не волновали. Надо было просто терпеливо ждать. Он верил в Кристатоса, потому что этому большому, солидному человеку верили американцы. Сейчас он, наверное, звонил кому-то, чтобы окончательно определиться. Все идет прекрасно, думалось Бонду. Он наблюдал в окно за прохожими. Вот мимо проехал на велосипеде продавец газет. На руле у него красовался красно-белый флажок, на котором было написано: «Progresso»? – Si! Avventuri? – No!»[1]1
  «Прогресс»? (Здесь: название газеты. – Прим. пер.) – Да! Авантюра? – Нет!» (ит.).


[Закрыть] Бонд улыбнулся. Вот бы хорошо, если бы этот лозунг стал и его девизом до завершения этого задания!

За угловым столиком у кассы, на другой стороне зала, пухленькая блондинка с чувственным ртом сказала, обращаясь к мужчине, лицо которого в настоящий момент было соединено с тарелкой с помощью толстой макаронины-спагетти:

– Улыбка у него довольно-таки жестокая. Но вообще-то он очень красив. Шпионы обычно такими не бывают. Ты уверен, что он – шпион, mein Taubchen[2]2
  Мой голубок (нем.).


[Закрыть]?

Мужчина перекусил макаронину, вытер рот уже испачканной томатным соусом салфеткой, рыгнул и ответил:

– Сантон никогда не ошибается в этих делах. У него особый нюх на шпионов. Именно поэтому я и выбрал его следить за этим ублюдком Кристатосом. Да и кому еще, кроме шпиона, придет в голову проводить вечер за одним столиком с этой свиньей. Впрочем, мы скоро все проверим.

Он достал из кармана одну из тех дешевых оловянных прищепок, которые во времена карнавалов раздают вместе с бумажными шляпами и свистульками, и щелкнул. Сразу же с другой стороны зала, бросив все свои дела, к нему быстрым шагом направился метрдотель.

– Да, хозяин.

Мужчина сделал ему знак наклониться и шепотом дал какие-то указания. Метрдотель коротко кивнул, повернулся и, пройдя через зал в сторону кухни, вошел в комнату, на которой висела табличка «Служебный вход», и закрыл за собой дверь.

Началось заранее расписанное по минутам действо. Сидевший за столиком у кассы мужчина продолжал есть спагетти, придирчиво наблюдая за каждой стадией операции, как за ходами шахматной партии.

Метрдотель вышел из комнаты с табличкой «Служебный вход» и, обращаясь к своему помощнику, громко приказал:

– Поставить еще один столик на четверых. Быстро!

Помощник пристально посмотрел на него и кивнул. Вслед за метрдотелем он встал рядом со столиком, за которым сидел Бонд, махнул рукой официантам, взял два свободных стула от соседних столиков и один, с поклонами и извинениями, от стола Бонда. Четвертый стул уже нес сам метрдотель из комнаты с табличкой «Служебный вход». Он присоединил его к трем другим, а официанты поставили между стульями столик и быстро расставили на нем приборы. Метрдотель нахмурился.

– Вы накрыли столик на четверых, а я сказал – на троих!

Он как бы случайно взял стул, который принес сам, и поставил его за столик, где сидел Бонд. Затем махнул рукой своим помощникам, и они тут же разошлись по своим делам.

Эта безобидная круговерть заняла не больше минуты. Почти сразу после ее завершения в ресторан вошли трое итальянцев. Метрдотель сам встретил их и с поклонами провел к только что накрытому столику.

Гамбит был разыгран.

Бонд практически не обратил на все это внимания, потому что к этому времени за столик вернулся Кристатос, официант принес их заказ, и они принялись за еду.

Во время трапезы речь шла обо всем понемногу, но не о делах. Они обсудили шансы итальянских партий на выборах, последнюю модель «Альфа-Ромео», сравнили качество итальянской обуви с надежностью английской. Говорить с Кристатосом было интересно. Он, казалось, знал всю подноготную любого вопроса. Информацию он выдавал как бы между делом, и она звучала поэтому особенно достоверно. По-английски Кристатос говорил бойко, изредка вставляя словечки или междометия из других языков. Иногда получалась весьма забавная мешанина. Бонд был доволен: Кристатос на поверку оказался очень полезным человеком, знающим и уверенным в себе. Неудивительно, что американская разведка считала его своим ценным приобретением.

Подали кофе. Кристатос закурил тонкую черную сигару и продолжал говорить, не выпуская ее изо рта, в результате чего она прыгала то вверх, то вниз относительно линии тонких прямых губ. Кристатос положил обе руки на стол и, разглаживая ими скатерть и не глядя на Бонда, негромко произнес:

– Теперь это тело. Я сыггаю с вами в паге. То сих пог я иггал только с амегиканцами. Вам я скажу то, чего не сказал им. Впгочем, они в этом и не нужтались. Этот аппагатус с Амегикой не габотает. Зтесь все четко гегулигуется. Этот аппагатус габотает только с Англией. Та? Capito?[3]3
  Понятно? (ит.).


[Закрыть]

– Понимаю. У каждого свои территория. Так обычно и бывает.

– Пгавильно. Тепегь, пегет тем, как я там вам инфогмации, мы, как хогошие тогговщики, тоговогимся об условиях. Та?

– Разумеется.

Синьор Кристатос еще более тщательно принялся разглаживать скатерть.

– Я желаю получить завтга тнем тесять тысяч толлагов амегиканских. Маленькими бумажками. Когта вы газгушите аппагатус, я желаю получить еще тватцать тысяч.

Синьор Кристатос поднял голову и посмотрел Бонду в глаза.

– Я не жатный и возьму не все ваши сгетсва. Та?

– Нас это устраивает.

– Buono[4]4
  Хорошо (ит.).


[Закрыть]. Втогое условие. Вы никому не говогите, откуда у вас мои инфогмации. Таже если вас бутут бить.

– Ну что ж. Справедливо.

– Тгетье условие. Во главе этого аппагатуса есть очень плохой человек.

Синьор Кристатос замолчал и уставился в потолок. Черные глаза заблестели, пересохшие губы выпустили наконец сигару, чтобы открыть выход рвущимся наружу словам:

– Он толжен быть destrutto, убит[5]5
  Уничтожен (ит.).


[Закрыть].

Бонд откинулся на спинку стула и уже новыми глазами посмотрел на сидящего перед ним человека. Значит, один большой замысел начал распадаться на более мелкие. Речь идет скорее всего о какой-то личной вендетте. Кристатосу понадобился наемный убийца. И этот наемный убийца должен был платить Кристатосу за удовольствие избавить его от личного врага. Недурно, недурно! На этот раз наводчик собирался сделать, видимо, очень крупную наводку, если хотел использовать Секретную службу для сведения своих личных счетов. Бонд негромко спросил:

– Почему?

– Чем меньше ответов, тем меньше лжи, – спокойно ответил Кристатос.

Бонд сосредоточенно пил кофе, раздумывая. Обычная история: когда начинаешь заниматься крупными преступными синдикатами, сначала видна лишь верхушка айсберга. Но какое дело до всего этого ему, Бонду? Ведь у него конкретное задание, и если от его выполнения выгадает кто-то еще, то никого, и в первую очередь М., это волновать не будет. Бонду приказали уничтожить преступный аппарат, а если главным звеном этого аппарата являлся тот, пока что безымянный, человек, то фактически, устраняя его, Бонд лишь выполнял данный ему приказ. Бонд сказал:

– Обещать я вам ничего не могу, это вам должно быть понятно. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, так это то, что, если этот человек попытается уничтожить меня, я уничтожу его.

Синьор Кристатос достал из коробочки зубочистку, снял бумажную обертку и принялся чистить ногти. Обработав одну руку, он поднял глаза на Бонда и сказал:

– Я не часто телаю ставки, когта не увеген в выиггыше. В этот газ я нагушу свое пгавило, так как не я плачу вам, а вы – мне. Так веть? Поэтому сейчас я там вам инфогмации, а тальше вы габотаете отин, соло. Завтга вечегом я улетаю в Кагаччи, гте у меня важные тела. Вам я могу только сообщить инфогмации. После этого вы сами себе хозяин и, – он бросил использованную зубочистку в пепельницу, – che sera, sera…[6]6
  Будь что будет… (ит.).


[Закрыть]

– Согласен.

Синьор Кристатос вместе со стулом пододвинулся к Бонду и начал тихо и быстро говорить. Он называл даты, имена, подкреплял их фактами, не тратя времени на второстепенные детали. Складывалась из всего этого короткая, но весьма поучительная история.

В стране сейчас находились две тысячи американских гангстеров итальянского происхождения, осужденных американским судом и высланных из Соединенных Штатов. Вряд ли где можно найти больших мерзавцев, чем эти, фигурирующих в самых черных списках полиции и благодаря своей репутации пригретых местными заправилами преступного мира. Сотня самых отпетых бандитов из этих двух тысяч объединила свои капиталы и маленькими группами отправилась в Бейрут, Стамбул, Танжер и Макао – крупнейшие контрабандные точки земного шара. Еще одна часть этой сотни работала курьерами, а главари через подставных лиц получили доступ к легальному, хотя и не крупному, фармацевтическому бизнесу в Милане. Сюда и стекались от маленьких групп опий и его производные. Переправлялись наркотики на небольшом корабле, курсировавшем по Средиземному морю, через стюардов итальянских чартерных рейсов и с помощью транзитных вагонов «Восточного экспресса», которые загружали в Стамбуле подкупленные гангстерами проводники. Миланская фирма «Фармасия Коломба С. А.» выступала в качестве и перевалочной базы, и перерабатывающей, где опий-сырец превращался в героин. А потом курьеры на машинах разных марок доставляли наркотик своим посредникам в Англии.

Бонд прервал монолог:

– Наши таможенники прекрасно справляются с вылавливанием такого рода контрабанды. Вряд ли в любом автомобиле есть место для тайника, о котором они не знали бы. Где же эти тайники?

– В запасном колесе. В него как газ влезает пагтия нагкотиков на тватцать тысяч фунтов.

– Неужели они так ни разу и не попались? Ни при въезде в Милан, ни при выезде?

– Конечно, попатались. И много газ. Но эти гебятки вымуштгованы как нато. Они знают, как себя вести, и они молчат. Если их сажают в тюгму, то за кажтый гот отситки они получают тесять тысяч толлагов, а об их семьях как слетует заботятся. Если же все пгохотит ногмально, то они телают хогошие теньги. Это – как коопегатив: кажтый получает свой кусок из общего котла, и только шефу положен еще и пгивагок.

– Ну, хорошо. Так кто же он, этот человек?

Синьор Кристатос поднес руку ко рту и тихо сказал сквозь пальцы:

– Человека зовут Голубь, Энгико Коломбо. Это хозяин этого гестогана. Я потому и пгивел вас сюта, чтобы вы смогли на него взглянуть. Вон он ситит, толстяк, гятом с блонтинкой. Столик у кассы. Она из Вены. Зовут Лизль Баум. Догогая шлюха.

– Значит, шлюха, – задумчиво произнес Бонд.

Ему не было нужды смотреть на блондинку. Он обратил на нее внимание, как только вошел в ресторан. Наверное, ни один из мужчин-посетителей ресторана не мог не обратить на нее внимания. Она излучала как раз те самые веселье, шарм и очарование, которые, по идее, присущи всем жительницам Вены, но так редки на самом деле. Своим присутствием она как бы озаряла уголок ресторанного зала. У нее были невозможного оттенка пепельные волосы, вздернутый носик, широкий, улыбчивый рот, а шею обвивала черная шелковая ленточка. Джеймс Бонд знал, что взгляд ее не раз останавливался на нем в этот вечер. Ее кавалер произвел на Бонда впечатление богатого, жизнерадостного, старающегося брать от жизни все человека, любовницей которого она с удовольствием бы стала на некоторое время: она могла бы, при его щедрости, прекрасно пожить, а затем – расстаться без взаимных упреков и сожалений. В целом Бонд отнесся к нему даже с некоторой симпатией, так как вообще любил жизнерадостных, с широкой натурой людей. И уж если ему, Бонду, не судьба заполучить такую женщину, то пусть тогда она хотя бы попадет в хорошие руки. Так думалось Бонду, когда он впервые увидел эту парочку. А теперь что? Бонд искоса взглянул на них. Те чему-то весело смеялись. Мужчина погладил ее по щеке, поднялся и направился к двери с надписью «Служебный вход». Войдя туда, он плотно закрыл за собой дверь. Значит, это и был тот самый человек, стоявший во главе цепочки, по которой наркотики переправлялись в Англию. Человек, голову которого М. оценил в сто тысяч фунтов. Человек, которого Бонд должен был убить по воле Кристатоса. Ну что ж, пора приниматься за дело. Бонд пристально, не отрываясь, стал смотреть на блондинку, а когда она наконец подняла голову и встретилась с ним взглядом, улыбнулся ей. Она отвела взгляд, но Бонд заметил, как она улыбнулась краешками губ, как будто чему-то своему. А когда она достала сигарету и, потянувшись, выпустила дым в потолок, повернувшись к Бонду боком, он понял, что вид еще более резко очертившихся форм предназначался только для него.

Приближался вечерний час пик: в ближайшем кинотеатре вот-вот должен был закончиться сеанс. Метрдотель руководил уборкой незанятых столиков и установкой дополнительных. Зал наполнился шуршанием расстилаемых салфеток, звоном расставляемых бокалов и позвякиванием столовых приборов. Мельком Бонд заметил, как лишний стул перекочевал из-за его стола к соседнему, на шесть человек, потом – дальше, дальше, пока не скрылся в комнате с табличкой «Служебный вход». Впрочем, какое значение имел для Бонда этот стул?..

Когда стул оказался в его конторе, Энрико Коломбо сделал метрдотелю знак оставить его одного и, когда тот вышел, запер за ним дверь. Он подошел к стулу, снял сиденье и положил его перед собой на письменный стол. Расстегнув «молнию» на сиденье, он извлек оттуда магнитофон «Грюндиг», остановил и перемотал кассету, включил воспроизведение и прибавил громкость. Устроившись в кресле за столом, он закурил сигарету и приступил к прослушиванию, время от времени приглушая или увеличивая звук. Некоторые места он прослушал несколько раз. Наконец, когда глуховатый голос Бонда произнес «Значит, шлюха» и наступила длительная пауза, прерываемая лишь посторонними шумами ресторанного зала, Энрико Коломбо выключил магнитофон и замер, уставившись на него. Так он сидел целую минуту. Лицо его не выражало ничего, кроме сосредоточенности на своих мыслях. Затем он оторвал взгляд от магнитофона и негромко сказал вслух:

– Сукин сын.

Он опять посмотрел на стоявший перед ним «Грюндиг», еще раз, но уже с чувством, произнес «сукин сын», вышел из кабинета и вернулся за свой столик.

Сев, Энрико Коломбо что-то быстро сказал блондинке. Та кивнула и перевела взгляд на Бонда, который вместе с Кристатосом как раз вставал из-за стола. Низким рассерженным голосом она сказала Коломбо:

– Вы – отвратительный человек. Все меня предупреждали об этом и были правы. Вы что, считаете себя вправе делать мне свои гадкие предложения только потому, что я согласилась поужинать в этом вашем паршивом ресторанчике?!

Она говорила все громче и громче. Резко схватив свою сумочку, она встала из-за стола и оказалась как раз на пути Бонда к выходу из зала.

Лицо Энрико Коломбо потемнело от гнева. Теперь он тоже был на ногах.

– Ты, продажная австрийская дрянь!

– Не смей оскорблять мою страну, жаба итальянская!

Она схватила со стола бокал с недопитым вином и выплеснула остатки прямо в лицо своему кавалеру. Когда он бросился на нее, ей ничего не стоило сделать несколько шагов назад и уткнуться в Бонда, стоявшего в проходе и терпеливо ожидавшего возможности пройти мимо них.

Энрико Коломбо, тяжело дыша, вытирал салфеткой лицо. Дрожащим от злости голосом он бросил:

– Не смей больше показываться в этом ресторане.

Он плюнул ей под ноги, повернулся и скрылся за дверью своего кабинета.

К их столику уже спешил метрдотель. Все посетители перестали есть и с интересом наблюдали за разыгравшейся сценкой. Бонд взял женщину под руку:

– Могу я помочь вам поймать такси?

Она вырвала руку и все еще разгневанным тоном заявила:

– Все вы, мужчины, одинаковые свиньи!

Но тут же спохватилась и, сбавив тон, добавила:

– Вы очень любезны.

Нахмурившись, она быстро пошла к выходу. Мужчины – за ней.

Зал вновь наполнился гулом голосов и позвякиванием ножей и вилок. Посетителям теперь было о чем поговорить. Метрдотель, сохраняя внешнюю невозмутимость, открыл им дверь и сказал, обращаясь к Бонду:

– Примите мои извинения, месье. Ваша помощь оказалась весьма кстати.

Мимо проезжало такси. Метрдотель сделал водителю знак остановиться, подошел к машине и открыл заднюю дверцу.

Блондинка села в машину. Бонд решительно последовал за ней и, закрывая дверцу, сказал Кристатосу:

– Я вам позвоню завтра утром, идет?

Не дожидаясь ответа, он захлопнул дверцу и обратился к женщине, забившейся в дальний уголок заднего сиденья:

– Куда ему ехать?

– Отель «Амбассадори».

Какое-то время они ехали молча. Потому Бонд спросил:

– Не желаете ли сначала заехать куда-нибудь?

– Нет, спасибо. – Казалось, она колеблется. – Вы очень любезны, но сегодня вечером я чувствую себя очень усталой.