Текст книги "Что Кан-Гиор?"

Когда мой друг занят или счастлив, я мастерю патроны.

Вот сейчас, например.

Кан-Гиор упоённо готовит лекцию про Бакумацу. Выстраивает в голове хронологию, разбирается, что там происходило в Тёсю, второй день переводит на русский язык «8 корабельных тезисов» – купается в формулировках и абсолютно тащится, выбирая самые подходящие – переводит в метро стихотворения наших современников – и хорошо переводит! – и так счастлив и наполнен, как уже давно не.

А я частью внимания с удовольствием наблюдаю за ним, частью внимания – под музыку его упоения мастерю патрон, который будет подмешивать в образ действия существа случайные элементы, и удачи существу с этим образом действия, а ещё частью внимания – чувствую, как ворочается и продирает глаза народ, ради побудки которого Кан-Гиор это всё устраивает. Не осознаёт этого пока, правда, но уже скоро осознает.

Я схожу на лекцию.

На лекцию пришли четыре существа с Земли – ой, непростые все существа, аж приятно посмотреть на такую компанию! – и маленькая толпа невоплощённых, старых знакомых по истории с Бакумацу. Все пришедшие в телах в том или ином виде уже слышали от Кан-Гиора про Сакамото Рёму, Нагаока Кэнкити и прочих, и поэтому Кан особо не скрывается. Открывает порталы для всех, кто пожелал прийти послушать, подгружает предыдущую личность и кастит состояния, так, чтобы все чувствовали, как это – впервые в истории страны брать на себя ответственность за свою жизнь и становиться творцом своей судьбы.

Кан подводит итоги лекции – имеет смелость предполагать, что у кого внутри творилось на момент ухода и почему, какие уроки кто не добрал – и я слышу в эфире невоплощённых нешуточную дискуссию. Видение Кана эволюционно – или революционно? – и это нужно обсудить. А воплощённые идут в кафе праздновать лекцию, обмениваться впечатлениями и возвращаться в более привычное состояние сознания¹1
  Фрагмент лекции о Сакамото Рёме, Нагаока Кэнкити и «8 корабельных тезисах» находится здесь: https://www.youtube.com/watch?v=9I-Mqn_WxgI&t=31s – прим. К.-Г.


[Закрыть].

Существо, которое выглядит как мерцающая рыжим-белым-фиолетовым трепещущая мембрана-занавеска, говорит Кан-Гиору, что она почувствовала, что на лекции присутствовала маленькая толпа невидимых существ, и Кан-Гиор запомнил её слова. Потому что он сам что-то такое почувствовал, но прошёл бы мимо, если бы она не подсветила это. И Кан-Гиор допустил, что он может что-то отчётливое и важное делать на тонком плане. То ли ещё будет, то ли ещё будет.

Кстати, мне она нравится. Очень. Кроме того, что её деятельность поможет нам с Кан-Гиором восстановить связь, она мне просто нравится. И – смотрю векторы – да, мы сможем общаться.

Отлично.

А существо, которое выглядит, как серебристо-бело-розовый журавлик из оригами, по природе – дракон, по характеру – шмель, спрашивает:

– Я правильно понял, что ты – нынешняя инкарнация Сакамото Рёмы?

Кан смеётся.

– Нет! Я – секретарь…

Это действительно очень смешно.

Кан, идя в воплощение, выстроил такое мощное намерение восстановить память о себе как о существе, что он некоторыми силами не воспринимается воплощённым. Из Ведомства, например, по его душу регулярно приходят вызовы и приглашения. И мне, как самому настоящему секретарю, приходится их разбирать и объяснять Анрите, что Кан занят. Анрита – святое существо, хранительница Кана в истории про Бакумацу, и она не обращает внимания на такие мелочи, как воплощение. Она улыбается и продолжает присылать приглашения Кан-Гиору и воздушные поцелуи мне.

Легка на помине. Ещё один вызов прислала.

Только постойте!

В этот раз вызов для меня. На послании – моё настоящее имя, а внутри –

«ПРОКЛЯТЫЙ КОРАБЛЬ» –

и воздушный поцелуй от Анриты.

Тысяча чертей! Проклятый корабль!

Это нужно знать меня: как я люблю всякие корабли, что водные, что воздушные, и как я люблю возиться с предметами и намерениями, заплетёнными вокруг них. Делать из предметов артефакты. Возвращать артефакты в состояние обычных предметов. Смотреть, как что устроено, и пробовать это воспроизводить.

Проклятый корабль!

Это действительно по мою душу.

Анрита, святое существо.

Только подождите. У меня работа. Я – хранитель своего прекрасного друга в этом воплощении. По идее, я должен неотступно следовать за ним и наблюдать за каждым его шагом? Оберегать от опасностей? Посылать в сознание умные мысли?

Или я могу оставить с подопечным луч внимания и сбегать глянуть на, господи, ПРОКЛЯТЫЙ КОРАБЛЬ?

Что Кан-Гиор?

Кан-Гиор – спит. Крепко, благополучно спит. Смотрю его будущее – будет благополучно спать ещё шесть часов, а потом благополучно проснётся, в хорошем настроении, примется за утренние процедуры и работу.

Я ему в этом не нужен. Достаточно одного луча внимания.

А меня ждёт проклятый корабль.

Кан, я быстро.

Три тысячи чертей! Это было хорошо.

Нет, конечно, наблюдать за жизнью любимого друга – это удовольствие. Особенно когда друг начинает внутри себя жить всё интереснее и интереснее. Но всё-таки не первый год наблюдать за жизнью преподавателя японского языка и психотерапевта на Земле – и снимать проклятие с корабля. Есть же разница.

Кан, прости.

Ты бы меня понял.

Кстати, тебе бы тоже понравилась эта история.

Там одного человека достаточно сильно довели, чтобы он пошёл убивать, но он в последний момент удержался от убийства людей и стал рубить лес. И на свою голову вырубил полосу деревьев, растущих вдоль силовой линии того мира. Эти деревья впитали и смертью запечатали огромную ненависть этого человека, а потом их распилили на доски и собрали корабль. И доски стали потихоньку сцеживать накопленную в них ненависть – на пассажиров и команду корабля. Те в непредсказуемом порядке перестали просыпаться в своих каютах.

Пришлось снимать с корабля намерения, общаться с духами деревьев, перенаправлять разрушительные порывы. Очень не хватало Кана. Если бы он смог дозваться до той души, которая всю эту кашу заварила, может быть, было бы проще. И с деревьями он общается лучше, чем вся собравшаяся бригада сапёров, вместе взятая.

Впрочем, мы справились.

И это очень, очень хорошо. Увлёкся, поработал, встряхнулся, ожил. Спасибо, Анрита.

Что Кан-Гиор, кстати?

В смысле –

где Кан-Гиор?

В смысле –

ГДЕ КАН-ГИОР?

Вот его прекрасное спящее тело, а сам-то он где?

Делать нечего.

«Анрита, я раздолбай. Я увлёкся. Где мой подопечный Кан-Гиор?»

Анрита, святое существо, присылает координаты. И воздушный поцелуй, вестимо.

Перемещаюсь, согласно указаниям.

Не могу понять. Я же смотрел его будущее! Он должен был мирно спать. Почему он ушёл?

А, понял.

Кан-Гиора вызвали на место преступления. Пока я занимался кораблём, к нему пришёл зов, и он отправился по нему.

Сколько чертей я помянул? Четыре тысячи?

Амрис, как всегда. Давай ты сначала будешь думать, а потом говорить?

На месте преступления орудовала нечисть. Кан-Гиор – в облике нынешнего женского тела – осматривается и вникает. Слегка ошалелый.

В центре пространства – нечто, похожее на комод с десятком ящиков, к которым подключены трубки. Есть ощущение недавнего присутствия, но никого не видно.

Ощущение – мерзейшее. Не могу понять, отчего.

Кан хмурится, садится на корточки перед странным комодом, прощупывает его вниманием – и комод шевелится. Кан отскакивает. Стоит настороже. Смотрит природу и историю этого комода – и до него доходит. А так как я слышу, что происходит в его сознании, до меня тоже доходит.

Это – не комод. Это устройство для удерживания существа внутри. А существо удерживают для того, чтобы питаться им и пить его силу. Оно там уже очень, очень давно. Очень сильно повреждено и выпито.

Это ужасно.

Чувствую ужас, сострадание и растущий гнев Кан-Гиора.

Он думает, что делать. Анрита прекрасна: она прислала ему посильную в его нынешнем состоянии историю. Затаив дыхание – фигура речи, конечно, – наблюдаю, что будет делать мой дорогой друг.

Кан принял решение.

Он призывает на место преступления силы, совершившие это преступление.

Как ни в чём не бывало. Как будто он не на Земле без памяти о том, что он это может.

Всё он может.

Мне нужно будет подумать об этом отдельно.

Чувствую приближение. Восемь мелких существ. Это не полноценные души. Это минимально автономные творения какой-то злой силы. Типа мелких земных роботов. Вышедших из-под контроля своих создателей.

Кан стоит, уперев руки в бока, и ждёт, пока они все не проявятся в пространстве.

Смотрит на них. У него странное состояние: гнев и другие эмоции ушли, и он ничего не чувствует. Он проявляет наружу свою природу как силы – и явившиеся существа могут только подчиняться его воле.

А воля его – чтобы они обратились в небытие.

И они растворяются. Обращаются в небытие.

Если бы у меня было тело, я бы стоял, раскрыв рот. Кан-Гиор, мой милый друг, склонный к оказанию помощи в исцелении души, склонный внимательно выслушивать и долго разбираться, нежно видящий в каждом из существ победителя всех встретившихся на жизненном пути обстоятельств. Мочит. Нечисть.

Мне нужен облик. Неважно, какой.

Хлопаю в ладоши. Хохочу и танцую.

Кан-Гиор тем временем меняет состояние, становится более, так сказать, человечным, чувствует сострадание к бедной повреждённой душе, вытаскивает её из плена и осматривает. Я тоже успокаиваюсь и присматриваюсь.

Тяжёлый случай. Сильно поедена. Нечисть шла на самое вкусное – на тонкость, и у этого существа сильно поеден тонкий слой. Если изобразить эту душу как человека, это был бы человек без пальцев на руках и ногах и без черт лица. Без качества тонкости.

Ужас. Я не представляю, с какого края это восстанавливать.

Кан, похоже, такого же мнения. С тяжёлым сердцем он залечивает открытые раны существа и думает, что с ним делать. Тянется к кому-нибудь, кто бы подсказал, – меня он не чувствует, – но никого нет. Понимает, что ему принимать решение и определять судьбу существа.

И просыпается.

Только что был здесь – и исчез.

Тянусь вниманием к нему на Землю – он проснулся, поражённый, с ощущением недоделанной важной работы. Помнит сон. Удивляется тому, как мочил нечисть, – впрочем, это не первый его такой сон. И хочет закончить работу. Входит в дрёму – и оказывается рядом со мной, на месте преступления.

Ай да ты, Кан. Браво.

Кан перебирает варианты и рассуждает, что делать с этим бедным существом. Отправить его быть камнем – оно знало слишком много страданий, чтобы быть камнем. Оно слишком сложно устроено для того, чтобы быть растением или простым животным. При этом оно слишком утратило свойство тонкости, чтобы быть сложно устроенным животным или человеком. И в конце концов Кан придумывает: он отправит это существо быть духом-покровителем тех, кто занимается выпусканием на волю живых существ. Зоозащитники всякие, например. В контакте с ними существо наберётся необходимого качества тонкости для того, чтобы воплотиться сложным животным или человеком.

Существо исчезает.

Кан-Гиор ещё раз просыпается на Земле. Лежит и долго думает. О том, что увидел слой своей жизни, в котором у него есть работа и он является компетентным её исполнителем. О том, что это был не единственный вариант, как можно было решить судьбу существа, но один из возможных, и он его нашёл. О том, что он как существо вообще может делать…

А мне надо покурить. Передохнуть, успокоиться, покурить. И крепко подумать.

Кажется, я дурак.

Я почему-то думал, что Кан с Земли не сможет участвовать в заданиях Ведомства. И всё удивлялся, почему Анрита присылает всё новые приглашения. Возможно, раньше Кан действительно плохо осознавал себя и был молод, но сейчас он созрел.

И как же это хорошо! Может быть, это открывает новые возможности для…

А? Что?

Кан?

Оххххх.

Пока я курил и думал, Кан решил сделать ещё один заход в тему моей смерти.

Он сильно помер тогда вслед за мной и теперь выправляет линии своей судьбы – принимает новые решения вместо ведущих в пустоту прошлых, выпускает застрявшую боль. Уже сделал большое дело: отменил решение «он умер, и без него я ничего не могу», заменил его на «я могу». Уже смог встретиться с мыслью о том, что однажды мы попрощались, как обычно, а я не вернулся. И ему потом сказали, что я мёртв. Отпустил эту боль, посадил в мою честь базилик в горшочке на подоконнике. Вскоре и песню про это напишет.

А сегодня – он услышал песню, которая начинается словами «опустела без тебя земля», и его накрыло осознанием того, что меня больше на земле нет. И у него от этого разрывается сердце.

Если честно, я не могу отсюда серьёзно к этому относиться. Потому что вот он я, есть. На расстоянии намерения прикоснуться, Кан.

И отсюда воплощения кажутся короткими прогулками, а смерть – чем-то несущественным. Но для Кан-Гиора пока не так. И пока он не восстановит помершие части своей души, не выпустит весь застрявший в его душе вопль, он не сможет увидеть, что лежит под ними. Но это уже скоро, совсем скоро.

А пока…

Ого!

Мы уже сумели один раз пообщаться, но я не думал, что он так быстро сообразит, что он может меня звать. Впрочем, это же Кан. И если он зовёт меня, то я иду.

«Тебе стоит только позвать меня, и я примчусь отовсюду», – песню с такими словами он напишет вскоре. И его слова, и мои слова.

Ты говоришь, Кан, что хочешь поговорить о моей смерти со мной? Я здесь. Я здесь, и я люблю тебя.

Он рыдает, положив голову на мои колени, а я глажу его по голове и не знаю, что сказать.

В конце концов Кан засыпает, а я продолжаю сидеть с ним, курить, думать, чувствовать, как с уходом каждого слоя боли расширяется канал связи между нами.

И я всеми силами души призываю тот момент, когда Кан сообразит, что можно продолжать любить вместо того, чтобы оплакивать смерть, и тогда канал связи между нами восстановится.

Скоро.

Скоро.

Анрита прислала вызов.

К моему удивлению, в нём нет воздушного поцелуя. Есть запакованный образ и знак недоумения.

Открываю образ.

Процессия людей в белых одеждах, со светящимися глазами.

Что-то с ними не так.

Как будто они собой не управляют. Как будто их тела сами идут. Не чувствую воли существ в этом. Хотя из образа мало понятно.

Ладно, а в чём проблема-то?

Досматриваю образ до конца и понимаю. Стройными рядами, сверкая глазами, люди в белом идут по лесу, доходят до обрыва и, не сбавляя шага и не колеблясь, идут прямо в обрыв, к скалам и морю внизу.

Да, кажется, в этом есть некоторая проблема.

Кан, наверное, вскочил бы и побежал разбираться. Ему нравится такое распутывать.

Я в таких историях не спец – мне подавай проклятые корабли, – но это незнакомый нам мир, и у меня есть предчувствие, что этот мир может понравиться Кану – настолько, что тот может захотеть в нём воплотиться. Я бы сходил посмотреть на мир, на происходящее и рассказать Кану потом. Может, и себя как-то проявить смогу.

«Я гляну», – отправляю я ответ Анрите, и она присылает координаты для портала и воздушный поцелуй. Мир возвращается на круги своя.

Мне нужен облик. Внушительный. Чтобы гора мышц и благородный лик. И длинные белые волосы. Этакий витязь. Кан бы смеялся сейчас и приглашал бы меня подумать об уверенности в себе, спрашивал бы, чего я так боюсь в новом мире, что хочу выглядеть опасным, но Кана сейчас рядом нет. Поэтому я заодно возьму арбалет. Большой. Не самое быстрое оружие, конечно, но выглядит внушительно, особенно с этим обликом.

А так как я иду в мир, где люди стройными рядами идут в обрыв, – и мне с первого взгляда не нравится этот мир, – я возьму ещё и револьвер.

Как раз недавно сделал партию новых патронов, от которых существо, во-первых, сбивается со своего нынешнего намерения, а во-вторых, на сутки не может вспомнить выстроенное намерение, если от него отвлечётся. Захотел кто-нибудь, скажем, убить меня, но увидел птичку – и забыл, что хотел убить меня. Очень весело. Пятьдесят штук сделал.

Когда-нибудь я расскажу это Кану, и мы посмеёмся вместе.

Что Кан-Гиор, кстати?

Кан-Гиор спит. И будет благополучно спать ещё четыре часа – впрочем, что-то подобное мы уже проходили, поэтому я не буду предсказывать его будущее и просто констатирую, что он спит. Мало ли, как продолжится его ночь. Кстати, дополнительно неуютно не быть уверенным в тех образах будущего, которые я вижу.

Настраиваю портал на присланные Анритой координаты – на портале проявляется печать Ведомства. А это – приятно. Если со мной там что-то случится, в Ведомстве об этом сразу узнают.

Что Кан-Гиор? Последний взгляд перед отправлением в другой мир. Кан спит.

Ну, я пошёл.

Я – идиот.

Я хотел выглядеть внушительно, но я не присмотрелся к типажу, который был в образе, присланном Анритой. Если бы я дал себе труд присмотреться, то я заметил бы, что типаж белокурого витязя в этом мире – не редкость, а норма.

На небольшой площади в местном поселении, куда я вышел из портала, меня уже ожидает приветственная делегация. Примерно половину её составляют белокурые богатыри с арбалетами. Я разве что одежду чуть-чуть не угадал – но если меня переодеть в местный костюм и объединить в отряд с местными мужчинами, то по облику так и не скажешь уверенно, кто из нас пришелец.

Это очень смешно. Кан будет в восторге от этой истории.

Не успеваю оглядеться – шаг навстречу мне делает один из витязей, который, насколько я помню собственное лицо, вполне годился бы мне в старшие братья. Предводитель, что ли? Арбалет у него самый мощный из всех. Отличный арбалет, кстати. Я бы подержал.

Я думаю, мы с ним найдём общий язык.

– Амрис, – отчётливо произношу я, по старой привычке направляя указательный палец на свой нос.

– Жустав, – указывает он мизинцем на свой пупок и выдаёт тираду на местном наречии.

Ага, нашли мы общий язык…

Я улыбаюсь ослепительно и поднимаю руки ладонями вверх. Он останавливается.

– Я не понимаю, что вы говорите, – поясняю я.

Он оживляется. Делает шаг мне навстречу, чуть-чуть сдвигает брови и смотрит исподлобья.

Телепаты, что ли?

Тогда они пришли не по адресу.

Я честно пробую. «Открыть сознание», как говорит Кан, «потянуться тонкими щупальцами», как говорит Кан. Делаю всё это – или думаю, что делаю это, – и присматриваюсь к образам, появляющимся в сознании.

Беспилотные автомобили. Небоскрёбы. Ризотто.

Вряд ли.

У меня есть несколько секунд, чтобы придумать что-то, пока не станет окончательно понятно, что с моими телепатическими способностями мы далеко в общении не продвинемся.

Меня выручает развитие событий.

Позади портала я слышу оживление. Взгляды участников делегации соскальзывают с меня и направляются туда. Взволнованные возгласы.

Оборачиваюсь посмотреть.

А, нечто подобное я видел в образе Анриты. По дороге между домами идёт мужчина в белой одежде. Не богатырь, кстати, – тонкого сложения, с короткими чёрными волосами. Идёт как-то механически, бездумно. Его сопровождает женщина. Дёргает его за рукава, пытается остановить, заглядывает в глаза. Ничего не говорит. Тоже, видимо, телепаты. Видит нас – подбегает к Жуставу, вглядывается в его глаза и замирает. Жустав, очевидно, слушает её и мрачнеет.

А мужчина продолжает идти.

У меня появляется идея.

Куда бы он ни шёл, он когда-то выстроил это намерение. Его можно попробовать с этого намерения сбить.

Пока женщина и Жустав молча общаются, я достаю револьвер, делаю два шага в сторону бредущего мужчины, прицеливаюсь и стреляю ему в спину. Звука выстрела, естественно, не слышно: этот револьвер – только по форме револьвер.

Однако мужчина останавливается. Женщина прерывает разговор с Жуставом, подбегает к мужчине, и он кивает в ответ на какой-то её вопрос. Она бросается ему на шею.

В ближайшие сутки мужчина будет, конечно, не вполне вменяем из-за сбивающихся намерений, но он хотя бы перестал идти к обрыву. Можно будет что-то придумать.

Одобрительный гул. И все взгляды теперь на мне. А я что?

Я сдуваю с дула несуществующий дым и вновь улыбаюсь ослепительно.

Меня тянут за рукава и ведут куда-то. Я так полагаю, что к обрыву.

Да, я понял. Стоит мне взять в руки револьвер, и я становлюсь местной знаменитостью. Однако моя слава продлится всего сорок девять патронов, если к тому времени я не придумаю что-то ещё.

Пока меня ведут, я хотя бы могу осмотреться. Новый мир, в конце концов.

Деревья-исполины с серовато-бежевыми стволами и тёмно-зелёными кронами далеко наверху. Между ними – одноэтажные здания из кирпича или просто с глиняными стенами. Похоже, дерево здесь для строительства не используют.

Действительно, стволы деревьев аккуратно обвязаны верёвками и лентами с флажками. Около многих из них, касаясь стволов руками, плечами или прислонившись телом, стоят люди. Даже дети.

Я думаю, мне тоже стоит это попробовать.

Я останавливаюсь – и моя свита внимательно наблюдает, что я буду делать, – подхожу к одному из деревьев, обвитому лентой с белыми флажками. Стою перед ним. Его кора гладкая и кажется тёплой. Хочется прикоснуться к ней, и я касаюсь кончиками пальцев. Жду. Закрываю глаза. Ничего не происходит.

Наверное, стоит отстраниться, важно кивнуть, и мы пойдём дальше.

Хотя…

Кан на Земле буквально недавно много занимался общением с растениями. В паре с тем самым симпатичным мне существом-мембраной-занавеской. У него в сознании недалеко плавает архив по методам общения с растениями. Если бы я мог дотянуться до него…

К моему удивлению, я могу. Я был уверен, что здесь не будет связи, но я легко могу коснуться Кана. Он спит. Не понимаю. На пробу тянусь к Анрите – глухо. А до Кана – достаю. Не понимаю.

Ну да ладно.

Ладно, Кан, научи меня общаться с растениями.

Открываю архив-инструкцию и вникаю. Ощутить растение и установить контакт. Поинтересоваться о возможности взаимодействия и ощутить ответ…²2
  Больше об этом исследовании общения с растениями и о методе здесь: http://irii-plants.ru/ru/o-metode-irii/ – прим. К.-Г.


[Закрыть]

«Нежно втеки рукой, как будто ты касаешься глади воды, и дальше теки вниманием по сознанию», – звучит у меня внутри голос Кана, я скольжу по этому образу, и всё происходит.

Я чувствую под своей ладонью живой объём, продолжающийся далеко ввысь. Дышащий. Мудрый. Древний. Разветвляющийся. Дохожу до кончиков листьев одной ветки, до того места, где она касается кончиков листьев другого дерева – и перетекаю к нему. Мчусь к корням. Оказываюсь в плотном пространстве питания, общения и вырабатывания новых образов. По корням уже третьего дерева вновь выхожу на поверхность и дуплом смотрю в глаза смотрящего в дупло мальчика. Касаюсь его сознания – и мир деревьев соединяется с полем сознания людей. Та женщина – мама мальчика. Она думает о корзинах, стоящих дома. Дома корзин касается её младшая дочь. Дочь вспоминает услышанную утром трель птицы и сопоставляет её пение с другими образами в памяти. Птица…

Меня осторожно трогают за плечо. Я открываю глаза и возвращаюсь в себя. Перед глазами – земля и кора. Похоже, ноги у меня подкосились от внезапного расширения сознания, и я уткнулся носом в корень.

Кан вот – такое любит. Всякие полевые структуры, телепатию, объединения пространств сознания и так далее. Мне в этом не за что зацепиться. Я тону в океане образов. Мне хорошо, когда я вижу явление целиком, могу охватить его вниманием и увидеть его движение во времени.

Меня вновь трогают за плечо. Поднимаю наконец глаза – Жустав. Протягивает руку и помогает подняться. Ждёт пару мгновений, пока я буду устойчиво стоять на ногах. Отпускает.

Оттопыривает мизинец и указывает им вначале на мой пупок, затем на мой пистолет. И строго смотрит мне в глаза. Я смеюсь и киваю.

Действительно, Амрис.

Не выпендривайся.

По мере приближения к обрыву я начинаю замечать их. С разных сторон стекаются люди в белых одеждах с горящими глазами. Идут медленно, бездумно, целеустремлённо.

Большая часть свиты не стала доходить до обрыва, а остановилась на почтительном отдалении. Я в сопровождении Жустава подхожу к краю обрыва и смотрю вниз.

Волны бьются о скалы метрах в двадцати внизу. Волны бьют о скалы тела упавших в обрыв. Их десятки. Рядом плавает лодка, люди с неё выуживают тела прыгнувших, но уж больно место неудобное: сильные волны, острые камни. На ближайшем к скалам ровном месте стоят люди и наблюдают за лодкой.

Позади меня шорох. Я оборачиваюсь, вижу, как приближается ещё один новоиспечённый любитель полётов и водных процедур. Выстреливаю ему в лоб. Он моргает удивлённо, свет в его глазах гаснет, и он останавливается. Жустав довольно улыбается, хлопает меня по плечу и отводит опомнившегося к остальным.

Сорок восемь. А дальше что?

Вижу, как спасённый сбивчиво говорит что-то окружающим. Интересно, что вслух. Стонет, кричит, хватается за голову. Его обнимают сразу несколько человек, он рыдает и опускается на колени. Всё в ним будет в порядке.

К обрыву приближается женщина с горящими глазами. Меланхолично выстреливаю. Жустав подхватывает её и отводит к остальным.

Так. Они ходят с частотой примерно раз в минуту. У меня есть меньше часа.

Варианты.

Выйти из мира, сделать ещё патронов, вернуться. Пятьдесят этих патронов я сделал часа за два земных, насколько я помню. Наверное, могу быстрее, если потороплюсь. Но кто тогда будет останавливать идущих к обрыву? И сколько это будет продолжаться?

Оставить пистолет и сразу пойти делать патроны? Я не уверен, что кто-то из местных сможет управиться с моим полутонким оружием. Я всё-таки не вполне воплощён, а у них тут очень плотная связь тела и мира.

Поставить на обрыве заградительный отряд? Вряд ли поможет. Уже видели в деревне: женщина дёргала мужчину за рукава и пыталась привести в себя – не вышло.

Идут сразу трое, и я стреляю. Мои расчёты неверны. Они ходят нерегулярно.

Утешает то, что я хотя бы правильные патроны взял. Предчувствовал, с чем придётся столкнуться.

Что бы сделал Кан-Гиор?

Если честно – понятия не имею. Он в этом мире был бы, как рыба в воде, в отличие от меня, который в этом мире – воистину инородное тело. Я не знаю, как бы он рассуждал и что бы он делал.

Хм.

Что Кан-Гиор, кстати?

Тянусь по соединяющей нас нити – это почему-то так легко здесь! Как будто я не в другом мире.

Кан-Гиор – спит.

Хм.

Спит он, значит.

Может, спросить? Раз я так легко могу дотянуться до его сознания отсюда, может быть, коснуться его и спросить совета? Во сне его сознание более готово к такому взаимодействию.

Или – меня охватывает сладчайшее предчувствие – может быть, пригласить сюда?

Вдруг сработает?

Я немедленно хочу попробовать.

Но прежде нужно оглядеться: не приближается ли кто-нибудь, в кого нужно стрелять?

Никого.

Ладно.

Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и медленный выдох и сосредотачиваюсь.

Кан-Гиор. Вот его спящее тело. Представляю себя рядом с ним. Ярче, плотнее. Его – ладно, с такого расстояния, конечно, её – волосы. Кожа. Дыхание. Сомкнутые веки.

Невидимыми губами целую в висок и шепчу на ухо, нежно касаясь сознания:

«Кан-Гиор, я хочу разделить с тобой приключение. Приходи ко мне?»

«Хорошо, только ты скажи, почему на самом деле ты хочешь, чтобы я пришёл?» – звучит у меня в голове, и я не могу понять: то ли это он действительно отвечает мне – то ли я так привык к этому вопросу, что задаю его себе сам.

Вздыхаю.

«Я не знаю, что делать, и я думаю, что ты сможешь подсказать. А ещё – побыть с тобой было бы так хорошо…»

Открываю глаза.

На меня сияющими бирюзовым светом глазами смотрит Кан-Гиор в тонком облике своего нынешнего женского тела.

Нет, не на меня. Сквозь меня. Он не до конца проявился здесь и пока не то что не осознаёт – даже не воспринимает, что происходит.

Но как же невероятно хорошо видеть его рядом…

Кан-Гиор медленно моргает, и бирюзовый взгляд фокусируется на мне. Проявился и начал осознавать. Расплываюсь в улыбке.

Кан скользит по мне взглядом, как будто я – не более, чем элемент пейзажа, и идёт в сторону леса, мимо меня. Кажется, я успеваю удивиться, что, похоже, он меня не узнал, но в следующий момент, уже проходя мимо, он запоздало, машинально, самым естественным в мире движением накидывает на нас телепатическое поле, и я закрываю глаза. Это лучше проживать с закрытыми глазами.

Кан делает шаг и замечает, что получает всю информацию обо мне: где я стою, какое у меня настроение, как я себя чувствую, о чём я думаю. Что я получаю ту же информацию – о нём. Что он чувствует меня – просто как существо – и то, что я очень люблю его и рад его видеть. Что он узнаёт меня – да, я в теле, которое он никогда не видел, но он узнает меня в любом теле.

Он останавливается и закрывает глаза. И мы стоим с закрытыми глазами, чувствуем друг друга и наше восстановленное «мы».

В такие моменты я особенно пронзительно чувствую, что эта наша общность – это дом. Мы можем влюбляться, жениться, выходить замуж, создавать империи, тратить время жизни впустую, страдать, торжествовать, не знать, что делать, изобретать гениальные схемы – но обратный путь каждого из нас идёт сюда, в мир на двоих.

Аминь.

«Аминь», – отзывается Кан-Гиор, улыбается, открывает глаза и принимается за работу. Я тоже открываю глаза. Пора: к нам приближаются новые без пяти минут – без минуты – самоубийцы. Сразу человек восемь. Откуда их столько?

Кан слышит моё направленное на них ощущение проблемы – и делает то самое, что у меня не получилось. Открывает сознание. Встраивается в местное поле – и через его привыкшие к полевым образованиям структуры мышления я могу легко воспринимать тонкие слои этого мира, а не улетать, как во время собственной попытки. Раскидывает вокруг тонкие «щупальца».

И начинает получать информацию о происходящем. Мир разговаривает с ним. Кажется, у них с этим миром взаимная любовь с первого взгляда.

Через пару мгновений я понимаю, что всё же теряюсь в льющемся через Кан-Гиора потоке образов, и перестаю следить так пристально. У меня появляются другие заботы. Трое из восьми приближающихся оказались весьма резвы, и я стреляю в них, пока они не шагнули в обрыв. Жустав, косясь на тонкое тело Кан-Гиора, одетое в непривычную для этого мира одежду, позвал двоих людей на подмогу, и они отводят от обрыва тех, в кого я выстрелил.

Слышу сполох радости от Кана: он блаженствует оттого, что мы опять работаем вместе, в связке – и при этом каждый занят своим.

Да.

Как будто к телеге приставили второе колесо, которое раньше было в починке. В лодку вернули второе весло. К велосипеду приделали отвалившуюся педаль.

И всё заработало.

Как же хорошо…

Кан, если ты всё правильно сделаешь на Земле, то дальше будет вот так. Вот так хорошо. Я очень жду тебя.

Кан-Гиор тем временем составил картину происходящего и тянется ко мне. Я, конечно же, весь внимание. Что не мешает мне выстрелить по остальным пяти из самоубийц.

«Здесь необычные отношения тела и существа. Более автономные тела, чем привычно нам», – торопливо объясняет Кан-Гиор. – «Как я понял, есть критическое количество душевной боли, после которого тело не готово продолжать быть с существом. И тело выбирает отпустить существо и соединиться с матерью-землёй. Смотри, человек, в которого ты выстрелил, сбился со своего намерения, начал плакать и выговариваться. Процветающее здесь телепатическое поле не способствует избавлению от душевной боли. Боль нужно выпускать проживанием, через тело. Последнее время здесь пошёл сильный перекос в телепатию, и тела перестали выдерживать. Но это можно поправить».