Текст книги "Королева придурочная"

Ксения, как обычно, на каникулы вместе с мамой уехала в Комарово, на государственную дачу к бабушке и дедушке. Дача полагалась деду как ответственному номенклатурному работнику. Финский залив, велосипедные прогулки по песчаным дорожкам, походы в лес за грибами и ягодами. По вечерам общение с интеллектуальными юношами и девушками – детьми соседей по даче. Все как всегда. Но когда они с мамой к началу учебного года вернулись домой, их мир перевернулся. Отца больше не было с ними.

Он сообщил Надежде Владимировне, что уходит к другой женщине. Разумеется, не к матери Алины, к совсем чужой. И Алина со своей детской игрой в вымышленного отца была в этом совсем не виновата. Она утешала плачущую Ксению, повторяла расхожие слова о том, что все мужчины козлы и сволочи.

– Не смей так говорить о моем отце, – остановила ее тогда Ксения. – Он – не такой. Он не виноват. Я все равно буду любить его.

Алина тотчас переменила тон:

– Да, Игорь Андреевич – замечательный человек. Мы все равно будем любить его.

– Мы? – удивленно вскинула брови Ксения. Даже слезы высохли на ее глазах.

– Мы же с тобой как сестры, – ушла от прямого ответа Алина.

Тогда впервые Алине подумалось, что мысли имеют какую-то силу. Но ее невольная ворожба, мысленное присвоение чужого отца, оказалась ворожбой неумехи. Да, подруга лишилась отца, но она, Алина ничего не приобрела. Зато нынешнее несчастье подруги вдохновило ее. Алина почти полюбила Ксению, которую тихо ненавидела все эти годы.

Алина нажала на тормоза и выключила мотор. Вот она и добралась до нужного адреса. Ладно, хватит воспоминаний. Что было – быльем поросло. Она давно перестала завидовать Ксении, переключив свою энергию на объекты, более достойные зависти. И все же вина Ксении была неоспорима. Алина приписывала подруге детства и высокомерие, и насмешки, и привязанность к аристократическому быту. Что ж, Бог наказал гордячку, думала Алина, скользя мысленным взглядом по дальнейшей жизни Ксении. Зато к ней самой он проявил милость, вознес на вершину материального благополучия.

…Вадик распахнул дверь и впустил Алину в квартиру. Помог снять пальто, повесил на вешалку. Вымученно улыбнулся, но мутноватый взгляд из-под опавших стрелок-бровей удивил Алину. Ее другу не хватало характерного драйва. Они прошли в комнату. После поспешного бегства из квартиры Ксении здесь было неуютно. Всюду на открытых поверхностях лежала пыль, под столом и креслами валялись обрывки каких-то бумажек, пустые целлофановые мешки от одежды. Покрытое толстым слоем пыли пианино тоже казалось каким-то мертвым. Ни единой нотной тетради не лежало на нем.

Алина подошла к инструменту – она помнила его с давних пор. Провела по закрытой крышке, прокладывая черный, блестящий лаком ручеек среди пыльной равнины. И в этом Ксения была виновата – в том, что умела играть! А она, Алинка, в те годы сидела рядом и делала вид, что наслаждается музыкой, хотя все эти фуги и миноры только наводили на нее сон.

– Надолго твоя половина укатила в Америку?

Вадик пожал плечами. Этот молчаливый жест тоже был для него странным. Он привык сыпать словами.

– Да, зарос ты тут в грязи без Ксюхи, – давай-ка я приберусь немного. – Где у вас пылесос?

Алина скинула белый пиджак, повесила его на стул, брезгливо протерев спинку, и взялась за работу. Вскоре комната приобрела жилой вид: на столе появилась скатерть, тщательно выметенный паркет заблестел, маленькие подушечки аккуратно разлеглись по торцам дивана. Повеселел и Вадик. Он даже решил пропустить очередной прием лекарства, чтобы не заснуть в присутствии Алины.

– Ну, чем будешь угощать? Коньяк или водочка найдутся? – Алина, расслабившись от приятной усталости, прилегла на диван.

Вадик смущенно потирал руки. Ему было запрещено пить во время лечения, но выпить хотелось. Он полез в бар за бутылкой.

– Что-то ты сегодня лениво шевелишься, – заметила Алина, принимая сидячее положение, – и растолстел вроде.

В самом деле, похожая на кабачок фигура Вадика за время пребывания в больнице как-то расползлась. Казалось – еще немного, и кабачок станет тыквой. И стрелки его почти всегда нахмуренных бровей слегка опустились, легли почти горизонтально.

– Да ладно меня разглядывать, Алька. Поехали лучше, – он приподнял стопку с водкой, – за любовь!

Они выпили, закусили кабачковой икрой, – единственной закуской, найденной Вадиком в холодильнике.

– Зря я не догадалась купить что-нибудь по дороге, – Алина подцепила на вилку кучку коричневатой жижи. – Этак мы с тобой поплывем без закуси, а нам еще о деле надо поговорить.

– О деле потом, – сказал Вадик и налил следующую стопку. – За любовь, реально.

Алина чуть покачнулась, встала, направилась к музыкальному центру и стала подбирать подходящий к случаю диск:

– Тут у вас почти одна классика.

– Это Ксения собирает. Поищи, там есть музыка из кинофильмов.

Потом они немного потанцевали, все теснее прижимаясь друг к другу. Алине уже не хотелось думать о делах. В конце концов, будет еще время обсудить новую работу. Вадик тоже не проявлял любопытства: столько времени не знал женщины, но сегодня природа проснулась в нем. Не сговариваясь, оба, продолжая танцевать, сделали шаг в сторону дивана. Вадик лихорадочно расстегивал брюки. Две рюмки, в другое время проскользнувшие незамеченными, сегодня воздействовали на него как пять. Стриженная ежиком голова вспотела, он никак не мог справится с ремнем. Руки нервно дергали пряжку, а брови злобно складывались в галочку, сходясь у переносицы в острый угол.

– Что с тобой? – Алина помогла другу раздеться, разделась сама. – Не торопись, дурашка. Тише едешь – дальше будешь.

Но Вадик неистовствовал. Он больно укусил Алину в плечо и мгновенно разрядился. Алина почувствовала разочарование. Шутя, двумя пальцами, шлепнула любовника по щеке. Вадик взбеленился и стал душить Алину. Она захрипела. Потом усилием воли заставила себя на мгновение затихнуть, как хитрая лиса, притворилась мертвой. Вадик уловил, что сопротивление ослабло, и спохватившись, отпустил свою жертву.

– Ну, Вадим, ты прямо озверел, – приводя себя в порядок, констатировала Алина. – Как тебя только Ксения выносит!

– Извини, Алька. Я с утра ничего не ел, реально. Водка в голову ударила. Ты подожди тут, я в магазинчик сбегаю. Куплю колбасы, пирожных. Ты только не сердись, ладно?

– Раньше ты был нежнее, – заметила Алина, в душе прощая его. В принципе Алина любила яростных мужчин. – Хорошо, возьми пирожных.

Вадик выбежал в прихожую, быстро оделся и выскочил на улицу. Он понял, что мешать спиртное с транквилизаторами, прописанными ему врачом, не следовало. Вскоре вернулся домой с объемистым пакетом пирожных. Алина уже хлопотала на кухне, заваривала чай. Вадик забежал в комнату, незаметно выпил несколько капель настойки пустырника.

За чаем восстановилась духовная гармония. Вадик даже пожаловался Алине, что толком не знает, когда возвратится жена. Сказал, что она не пишет и не звонит.

– Ах, вот в чем дело! Ты переживаешь, чудак. Не стоит она того. Мы же с тобой знаем, что Ксения мизинца твоего не стоит.

– Не надо так о ней, Алька. Я же люблю ее.

– А меня больше не любишь? – Алина игриво погрозила пальчиком.

– И тебя люблю. Только по-другому. Ты мне как сестра.

– Разве с сестрой спят в одной постели?

– Не лови меня на слове. Так о чем ты хотела поговорить?

Алина мгновенно преобразилась в деловую леди и кратко сообщила Вадику, в чем будут заключаться его обязанности, если он согласится работать с ней.

– В понедельник поедем в «Волну», – заключила Алина. – Месячишек, я думаю, нам хватит, чтобы разведать обстановку. Будем изображать добропорядочных арендаторов. Да, диплом врача захвати обязательно. А какие-нибудь бумажки, подтверждающие твои связи с поставщиками биодобавок, у тебя есть?

– Найдутся. Комар носа не подточит, реально.

– О’кей. Да, кстати… – вспомнила Алина, – у меня в этом санатории родная бабка работает. Прежде была уборщицей, а недавно письмо написала, ходит у какой-то дамочки в няньках.

– А я и не знал, что у тебя есть бабка. Про мать ты рассказывала, про отчима тоже, а про бабку первый раз слышу.

– Вот заодно и познакомишься.

– А я, Алька, своих предков начисто позабыл, сто лет у них не был. Тоже неплохо бы свидеться.

– А где они у тебя?

– Далеко, в Хабаровске. Чтобы билет туда и обратно купить, надо полгода отпахать, реально.

– Вот получишь премиальные за спецзадание и смотаешь к своим.

– Да кус ты обещаешь приличный, если только не врешь.

– Зачем мне врать? Ты ведь видел мою машину? А шубка моя знаешь сколько стоит? Натуральная норка! Сама заработала. Будешь помогать мне, в накладе не останешься. Ну, мне пора. У меня на сегодня намечены еще кое-какие дела.

Вадик помог Алине надеть ее коротенькую, чтобы в машине было удобно сидеть, норку – и открыл дверь:

– Ладно, бывай. В понедельник буду ждать тебя в девять. Какие вещи брать?

– Сумку побольше для солидности, а что ты туда накидаешь, мне пофиг. Только белый халат не забудь! Цифровик и ноутбук у меня свои, а больше нам ничего не надо. Кстати, мобилу оставь дома. Любая связь с внешним миром – только через меня.

Новые арендаторы, Алина с Вадимом, не вызвали подозрения у главврача – обычные мелкие коммерсанты. Такие то и дело меняют адреса своих офисов, чтобы уйти от бдительного ока налоговой инспекции. Жарковский проверил по своим каналам сведения, сообщенные Вадимом. Все подтвердилось: менеджера от медицины Кривоноса хорошо знали в кругах распространителей биодобавок. А спутница его, Оболенская-Первомайская, хотя и не была известна в околомедицинских кругах, в черных списках тоже не состояла. Приехавшие разместились в отдельных номерах-палатах, но показное целомудрие не могло обмануть главного врача. Он видел, что между мужчиной и женщиной существует любовная связь, но личные дела этой пары его интересовали менее всего. Жарковский отдал в краткосрочную аренду один из кабинетов рядом с кабинетом диагностики по методу доктору Фолля.

Новые арендаторы готовили к открытию свою аптеку: мыли помещение, навешивали на окна занавески, расставляли стеллажи. В уборке им помогала баба Проня. Алина заранее сообщила ей по телефону, что приезжает по своим делам в санаторий «Волна» и будет рада увидеться. У бабы Прони оказался двойной праздник: накануне, на какую-то выставку в Питер уехала ее хозяйка, Ксения Игоревна, взяв с собой сына.

Вадик крутился в комнате, путался под ногами, но бездельничал недолго. Алина отвела его в сторонку и шепотом напомнила о деле: ему следовало встроить прослушку в кабинете главврача, пока тот в отъезде.

– Ни пуха, ни пера. Установишь жучки-паучки, дуй снова ко мне.

Алина и баба Проня остались вдвоем: теперь расставить на стеллажах баночки и бутылочки с лечебными средствами и работа будет завершена.

Хотя бабушка и внучка не виделись три года, душевного разговора между ними не получалось: кратко о здоровье, мимоходом о работе и снова молчание – отношения между родными по крови людьми были прохладными. Нашли они друг друга тогда, когда Алине уже было шестнадцать лет. И помогла им в этом мать Ксении, Надежда Владимировна.

Внезапный уход мужа из семьи разбил сердце Надежды Владимировны и всю ее жизнь. Чтобы преодолеть собственную депрессию, она стала помогать другим: устроилась волонтером в благотворительный фонд. Фонд опекал бездомных, и медицинские знания, когда-то приобретенные сотрудницей здесь оказались, как нельзя кстати. В ночлежке было несколько лежачих больных, среди них безнадежной считалась бомжиха Валя. Было ей в ту пору чуть за пятьдесят. Но испитое, отечное лицо, синие вены на руках, абсолютно седые редкие волосы, торчащие патлами во все стороны, лишали ее возраста и пола. Валя несколько лет отсидела, потеряла жилплощадь, бродяжничала и в итоге, больная и обессиленная, оказалась в приюте, где получила кров, стол и даже уход, когда заболела. Было неясно, что у нее за болезнь: ноги отказывали, руки немели, сердце заходилось. Волонтеры фонда обивали пороги больниц, чтобы пристроить свою подопечную, но пока та, тихо постанывая, чуть ли не умирала на руках добровольной сиделки.

– Ну, что у тебя болит, Валя? – допытывалась Надежда Владимировна. – На, выпей валерьянки. Скоро возьмут в больницу, там обследуют…

– Мне бы белоголовой наперсточек. Уважь, Надюха.

– Нельзя, милая, нельзя.

– О-о-ой, – вновь стонала больная, – о-ой, умира-а-аю, твою мать.

– Валя, а родные-то у тебя есть? – Надежда Владимировна пыталась отвлечь больную, так как иных средств лечения у нее не было.

– Слышь, Надежда, не выкарабкаться мне. Видно, час мой близок, хочу облегчить душу.

– Ну, что там у тебя за грехи? Может, священника позвать?

У всех бездомных были запутанные биографии, половина из них прошла тюрьмы и лагеря, но каяться они не привыкли. Напротив, считали себя невинно осужденными, несчастными жертвами. Недавно появившийся в фонде священник не переставал удивляться этим людям: почему-то они не склонны к покаянию? Надежда Владимировна удивилась словам больной. Та настаивала:

– Не, к священнику мне нельзя, не крещенная я, да и не поймет мужик моей беды.

– Священник – не мужчина.

– Так, вот, Надюха, болит у меня ноне душа, оттого я и не могу подняться. И не лежала бы я тут, всеми заброшенная, если бы умнее была, оставила бы ребеночка.

– Что, аборт сделала?

– Хуже. Признаюсь, как на духу: родила я девчоночку и бросила ее. Да и то сказать, крепко я в то время квасила. Я поначалу-то думала, что ее папашка на мне женится, а он, подлюга, по оргнабору на Север записался и был таков.

– А кому дочку-то отдала?

– Да можно сказать, миру подбросила. Знаете, игра в старину была в штандар. Мячик подкинут к небу, и лови, кто хочет. Вот и я помню, нарядила на Первое Мая свою Розочку в новую рубашонку. Имя не поленилась, вышила на ней. И буковку от фамилии негодяя – «П». Да, цветочек мой, кровинушка моя, Розочка, красивая была дочура. Только-только в коляске сидеть научилась. Ну выехала я с ней на улицу, кругом веселье, музыка. Мужики-подлюги своих девок тискают. А я одна-одинёшенька. Наши общежитские на праздники разъехались по домам, а я разве могу в деревню показаться с ребенком нагулянным? Знаешь, в то время строго было, не то что сейчас, сплошное бесстыдство. Ну, а кто не уехал, с предприятием на демонстрацию спозаранку ушли. Ну, значит, нарядила я Розочку, – старуха уже повторялась, – и – тоже на улицу. А тогда у нас по праздникам пиво в розлив продавали. Ну, я кружечку-другую опрокинула, голова закружилась, все мне стало трын-трава. В общем, куда-то я эту колясочку в уголок примостила, а потом сама забыла, где оставила. Народ кругом гуляет, круговерть – не вообразить. Я туда-сюда, а коляски и нет. Так на Первое Мая я своей дочурки и лишилась.

– Что ж в милицию не обратилась? Может и нашелся бы ребенок.

– Да куролесила я неделю. Мне тогда самой едва семнадцать исполнилось. И не единой доброй души вокруг, чтобы наставила, глаза раскрыла. А не будь я дурой тогда, не ты у меня сейчас бы службу отбывала, а доченька моя Розочка. Поди ей сейчас годков-то набежало, как тебе. Ой, дай-ка мне вон ту коробочку, – Валя потянулась к тумбочке и чуть не упала с кровати. Надежда Владимировна помогла ей.

Бездомная трясущимися пальцами стала перебирать куцую пачку бумажек и вскоре вытащила из нее блеклую фотокарточку маленького ребенка, сидящего в коляске.

– Вот, посмотри, моя дочура, Розочка. Три месяца ей тут.

Надежда Владимировна всмотрелась в карточку и у нее появилось смутное ощущение, что где-то она уже видела это лицо. Во всяком случае, очень похожее. Ну, да. В девятом, полувыпускном классе, у дочки в школе делали альбом. Следуя странной моде, выпускники рядом со своими фотографиями помещали фото из раннего детства. Это ж Алинка! Одно лицо! И мать ее зовут Роза. И фамилия Первомайская, на букву «П», – видно, в детдоме присвоили.

– Когда, говоришь, ее потеряла?

– Говорю же, на Первое Мая. Сейчас вспомню в каком году.

Надежда Владимировна окончательно уверовала, что речь идет о Розе Анатольевне Первомайской, вагоновожатой, матери подружки ее дочери. Но надо было выяснить еще кое-какие моменты.

– Ничего не обещаю, но, возможно, я смогу вам помочь в поисках вашей дочери.

– Ой, милая! Да разве ж это можно. Да я за тебя Богу буду молиться. Окрещусь у нашего батюшки и буду молиться.

Дочь Роза Анатольевна не простила мать, бросившую ее ребенком, и не захотела с ней встречаться. Но Алина, в то время подросток, проявила любопытство к неожиданно объявившейся бабушке и посетила ее несколько раз. Валя воспряла духом и чудесным образом выздоровела. Фонд нашел ей работенку с жильем: убирать туалеты на вокзале. На сей раз Валя сумела удержаться на работе, дав зарок внучке и самой себе не пить. Алина вскоре потеряла интерес к этой бомжихе, однако необъяснимое внутреннее сходство – душа, пораженная завистью ко всему миру – притягивало их друг к другу. Алина и баба Валя уже не теряли связь, хотя не встречались годами и месяцами.

Когда баба Валя устроилась горничной в санаторий, она позвонила Алине, пригласила ее на отдых. Алине было не до отдыха: она делала карьеру. После трехлетнего перерыва Алина и постаревшая баба Валя встретились в санатории. Бывшая бомжиха выглядела лет на десять старше своего возраста из-за изрезанного морщинами и иссушенного лица. Губы ее совершенно ввалились и, казалось, намертво склеились. Говорила она редко и мало. Впрочем, облик ее был вполне благообразен: прямая, тощая, всегда в платке. Несмотря на сморщенное лицо, в теле ее было достаточно силы и крепости, чтобы работать по двенадцать часов в сутки. И еще была у бабы Вали новость – она вступила в какую-то секту, приняв новое имя – Прасковья. Окружающие звали ее теперь баба Проня. Так же велела она себя называть и своей внучке. Причастность к секте вернула бабе Проне чувство собственной значимости и даже возвысила над прочими людьми, не верящими в Божье царство для избранных. Но перед внучкой она по-прежнему робела.

– Слышь, внуча, – баба Проня сделала паузу, – а этот – пузатый – мужик – Вадим, – и снова она останавливалась, будто набираясь смелости или подбирая слова, – он тебе кто?

– Да так. Работаем вместе.

– Этой – ерундой – торгуете?

– Баб, подай-ка мне вон те коробочки, надо их сюда поставить. Скажи лучше, что за хозяйка, у которой ты сынка нянчишь? Не сильно требовательна? Она кто, из местного персонала?

– Да так, ничего. На первый взгляд – добрая, но, сдается – себе на уме. Все эти «простите-извините» меня из себя выводят, – голос бабы Прони был монотонен, она будто скандировала слова. – Наш главный приставил меня – к этой Ксении Игоревне. Ему поперек не пойдешь – вмиг выгонит. И, мальчонка ее, Никитка – тоже больно умный. Она ему все сказки какие-то мудреные читает, он – тоже меня потом поучать смеет.

– Никитка? Ксения Игоревна? А фамилию ее знаешь?

– Королёва. Простая у нее фамилия.

– Королёва? – Алина отложила коробочки и на миг оцепенела. Вот так-так. То, что Ксения сохранила свою девичью фамилию, отвергнув неблагозвучную мужнину, – Кривонос, – было ей известно. Но почему она здесь, если Вадим говорил, что Ксения уехала в Америку? Врал или сам был в неведении? – Баб, ты, говорила, хозяйка сейчас в город уехала. Надолго? С кем?

– Точно не сказывала. Может, на три дня – или на неделю. И главный – тоже следом укатил.

Повыспросив о Ксении у бабы Прони, Алина стала выпроваживать старуху:

– Ну, баба Проня. Иди домой. Помогла и ладно.

– А деньжат, внуча? Ты мне обещала?

Алина достала кошелек, вытащила из него купюру. Глаза у бабы Прони жадно заблестели, она быстрым крюком выбросила тощую руку и выудила из открытого отделения еще одну бумажку.

Алина покачала головой, но тут же ее посетила новая мысль:

– Я деньги запросто так не разбрасываю, баба Проня. Ты должна отработать их.

– Так-то ты бабку родную уважаешь! Ну да ладно. Где еще мыть-то? Я вечерами комнаты главного убираю, могу и здесь шваброй пройтись перед сном.

Алина чуть не подпрыгнула от радости. Она рассчитывала, что баба Проня просто передавать ей разные сплетни, иногда, по наводке, узнавать, какие порядки в ваннах или в грязях, ведь вся обслуга общается друг с другом. А тут такая удача – есть доступ в личные покои главврача! Алина смягчила тон и успокоила бабу Проню: уборщицу она себе найдет, а главная работа бабы Прони будет заключаться в том, чтобы докладывать, что происходит в санатории.

Глаза бабы Прони загорелись. До сих пор, кроме песнопений в секте, смысла в ее жизни не было. Сидение с ребенком Ксении было для нее тяжкой обязанностью – мальчика она не любила. Алина удивилась перемене в облике бабы Прони. Пару часов назад в комнату входила заторможенная, плохо соображающая старуха, а покидала помещение вдохновенная шпионка, получившая задание. Внучка вышла следом – забежать в кафе и перекусить.

В коридоре ее ждал еще один сюрприз. Неожиданно, нос к носу, она столкнулась с Марией Дмитрук. Обе подруги Ксении встречались на днях рождения хозяйки дома и, разумеется, были знакомы.

– Мария!

– Алина! Какими судьбами?

Алина прикрылась заготовленной легендой о продаже биодобавок. Мария рассказала о своем кабинете диагностики по доктору Фоллю и сразу пригласила Алину пройти тестирование. Смеясь, добавила, что, если на Алину наведена порча, она сразу выявит это. Прикол Родиона, встроенная им в программу тестирования черная кошка, уже не возмущала ее, так как очень понравилась клиентам. Приезжающие отдыхать из города бизнесмены вместе со своими подругами сразу после сауны шли теперь в кабинет Марии. От клиентов в выходные дни не было отбою, но по будням кабинет пустовал, потому Мария пригласила неожиданно встретившуюся подругу Ксении. Алине нужно было согласиться, чтобы поближе сойтись с Марией, но она панически боялась всевозможных мистических тестирований, зная за собой маленькую душевную червоточинку – зависть. А ну как эта Мария каким-то хитроумным способом выявит этот изъян?

– С удовольствием посмотрю твой кабинет и аппаратуру, только я ничего не понимаю ни в медицине, ни в магии.

– А тут и понимать нечего. Давай ладонь.

Алина убрала руку за спину, глаза ее скосились еще сильнее:

– Я не верю в эту чушь. Просто покажи, что у тебя тут есть в кабинете.

Обе женщины стояли друг против друга, испытывая неловкость и глухое недовольство. Алина, следящая за своим весом, не любила толстых женщин. А сейчас перед нею стояла одна из таких особ: полная, пышущая здоровьем, с копной густых волос. Белый халат врача чуть скрывал глубокий вырез платья. В глубине декольте посверкивало золотое ожерелье, пухлые пальцы, унизанные кольцами и перстнями, протянулись к руке Алины. Не встретив ее ладони, повисли в воздухе. Мария, обиженная отказом этой «косящей козы», как она мысленно назвала Алину, почувствовала себя уязвленной.

– Это не чушь. Я пошутила насчет порчи. Я просто могу протестировать состояние твоего здоровья.

– Я здорова. Скажи мне лучше. Сколько стоит оборудование этого кабинета? Сколько ты платишь за аренду?

Алине удалось взять разговор в свои руки и выпытать у Марии Дмитрук финансовую информацию, которую та бездумно ей сообщила. Потом разговор перекинулся на семейные дела Ксении. Алина сделала вид, что знает больше, чем знала на самом деле, чем подтолкнула Марию к еще большей откровенности.

– Вадик – садист. Сколько Ксюша натерпелась от него. Еле ноги унесла. Признаюсь, я помогла ей сюда устроиться.

– Да, Вадим – мерзавец, – не выказывая удивления, поддакнула Алина, хотя для нее оказалось открытием, что ее друг избивал жену.

– Как бы он не устроил здесь скандал!

– Не устроит! – пообещала Алина, уже не уверенная в этом. Оказывается, она плохо знала Вадика.

В кабинете зазвонил телефон. Мария взяла трубку:

– Доктор Дмитрук слушает.

Взволнованный охранник сообщил, что новый арендатор проник в кабинет главврача и теперь ворошит на столе бумаги.

– Не выпускайте его из кабинета, я сейчас буду.

Алина внутренне съежилась, догадалась, что звонок связан с вылазкой Вадика. Мария выключила аппаратуру, вышла вместе с Алиной из помещения и ввела ее в суть событий:

– Я сейчас за главврача осталась. Слышала звонок? Такое ЧП! Представляешь, Вадик забрался в кабинет главного и что-то там искал.

– Думаю, личное дело Ксении хотел выкрасть, – нашлась Алина. Любая нелепость сейчас была лучше правды.

– Вот, тупица! Такие вещи в сейфе хранятся, а не на столе. Пошли скорее, как бы наш приятель глупостей не наделал!

Женщины вошли в кабинет главврача и увидели Вадика, привязанного охранником к стулу. Охранник стоял тут же, прислонившись к косяку двери и поигрывал дубинкой. Из приемной заглянула испуганная секретарша.

– Вадим, я знаю, ты хотел выкрасть трудовую книжку Ксении! – выкрикнула Алина. – Ну, как тебе не стыдно! Не можешь с женой по-человечески договориться!

Стрелки бровей Вадика поползли вверх: причем здесь Ксения? Какая книжка? Алина отчаянно подмигивала за спиной Марии, и Вадик решил, что благоразумнее всего молчать. Алинка умная, она его вытащит из этой передряги.

Мария тоже пристыдила Вадика, радуясь, что в истории нет ни загадки, ни криминала. Просто ревнивый муж преследует жену таким нелепым образом. Она еще раз внимательно оглядела кабинет Жарковского. Какие-то малозначащие бумажки стопочкой лежали на его столе – и больше ничего. Охранник развязал грабителя и отпустил его. Вадик обрадовался, что легко отделался, хотя остался в полной растерянности. Как в санатории оказалась Мария? Почему охранник ее вызвал? Совсем непонятно: к чему Алина приплела Ксению?

В номере Алина выдала сообщнику по полной:

– Ты, Вадька, дубина! Чуть не провалил дело. Я говорила: осторожно надо действовать, через секретаршу: завязать отношения с девушкой, достать ключ, дождаться, когда та отлучится. Тебе что, терпения не хватило?

– Эта секретарша, мать ее… – Вадик начал оправдываться, но неожиданно тон его стал агрессивным, он схватил Алину за плечи. – Ты скажи, откуда взялась Мария? А Ксения тут при чем? Где она? Ты что-то от меня скрываешь?

– Мария и Ксения, работают в санатории, – фыркнула Алина. – Ксения здесь, а не в Америке, как ты мне врал. Кстати, ты прослушку-то успел установить?

– Я сейчас покажу женушке, где раки зимуют! В каком номере она живет? – взревел Вадик.

– Стоп! Ты меня слышишь? Прослушку установил?

– А? Что? Да, установил. Я убью ее! – Вадик вскочил, порываясь куда-то бежать.

– Сидеть! Ты работать приехал или личные дела устраивать? Ксения сейчас в Питере, на выставке. Вернется, тогда и будешь выяснять отношения.