Текст книги "Яблоко глубины"

Ярослав Астахов
Яблоко глубины

И во глубинах морских обитает мера вещей.

Из рукописи, выдаваемой за дневник Христофора Колумба

* * *

Сергей забыл про неудобный загубник трубки, питающей из баллона воздухом. Про восемнадцатиметровую толщу морской воды, отделившую от поверхности. Нечто звало его. Притягивало с неодолимой силой. И вовлекало его в какой-то невероятный танец сознания . Оно – это немыслимое существо – предмет? – виднеющееся в глубине.

Оно переливалось и пело . И песнь его заполняла тоскующие пространства души Сергея. Она пришла и стояла в них аки длящийся, неумолкающий удар колокола…

Инстинкт самосохранения испарился. Сознание Кузнецова вдруг стало пустым и чистым, словно у новорожденного. На безграничных просторах его осталась лишь одна мысль – сияющая: Я ДОЛЖЕН ПРИКОСНУТЬСЯ К ТЕБЕ, СОКРОВИЩЕ ГЛУБИНЫ.

Куда пропал этот белый? – монотонно думал Ахмат, инструктор по подводному плаванью, вдыхая и выдыхая ритмично-медленно, всматриваясь в подводный сумрак. – Все жаждущие услуг Подводного Сфинкса делятся на два сорта. Опасливые агути, которые хотят лишь отметиться, что будто бы они дайверы. Дабы похвастаться перед женщинами. Такие клиенты умеют лишь цепляться за тебя под водой и не чают выбраться на поверхность. Другой же сорт – выспренние павлины. Бахвалящиеся своей смелостью. Такие вот еще хуже. Ведут себя на глубине так, как будто им и здесь все позволено. Едва не дергают за хвосты мурен, а потом отвечай за них!

– Как много в море сюрпризов! – говорил худощавый профессор со странным блеском в глазах, локтями тяжело опершись о бортики темного дерева и готических очертаний кафедры.

– Четыре минуты под водой могут вместить приключений столько, что не бывает на суше и за четыре дня! Внимательнее слушают о неприятных сюрпризах. Ладно, рекомендую.

Профессор делает реверанс экрану, и яркое цветное изображение вспыхивает на нем.

– Перед вами pterois volitans. То есть рыбка, которую именуют на языке профанов «крылатка-зебра». Любуйтесь, как она разлеглась на ветвях кораллов, полосатая и хохлатая, раскинув плавники-крылья! Не правда ли, у нее весьма экзотичный вид… и слегка печальный. О чем же она печалится? О несчастных, которые, привлекаемые необычайной внешностью, дотронутся до нее… Вы знаете, даже и чемпионы среди сухопутных змей – младенцы по сравнению с этой рыбкой. Любое перышко из ее плавников подписывает вам смертный приговор всего полторы-две секунды после прикосновения.

Профессор сделал подобающую случаю паузу и продолжил:

– Но pterois представляет собой не самый большой сюрприз. Не доводилось ли кому-то из вас, уважаемые дамы и господа, слышать о solenostomus paradoxus, то есть о рыбе-призраке?

И вдруг ученый муж помрачнел и поднял резким и коротким движением правую ладонь, словно бы ограждаясь ею. Готическая кафедра скрипнула. Океанограф почему-то стремительно поменял тему.

– Давайте лучше поговорим о более известных обитателях умеренной глубины. Об осьминогах и крабах. Об электрических скатах и муренах… Они растут . И в этом ничего удивительного, ибо рост свойственен, вообще, формам жизни. Да только эти формы растут всю жизнь. И можете ли представить, каких они достигают подчас размеров? Конечно, лишь те немногие, которым выпадает удача жить долгий век.

Экран за спиной профессора подмигнул и сменил картинку.

– Вы видите средневековое изображение каравеллы, – продолжил океанограф, кивнув ему. – Вы замечаете, что она накренена на корму и на борт. От вашего внимания не ускользает, конечно же, и причина крена. Чудовищные щупальца увлекают корабль в пучину! Изображения подобного рода не редкость на средневековых гравюрах и морских картах. Они – не такой уж бред!

– Незаурядная телесная масса весьма способствует выживанию, – задумчиво продолжал профессор. – Ведь у левиафанов отсутствуют естественные враги. Но возникают и некоторые проблемы. С питанием, например. Внушительные размеры мешают преследованию юркой пищи, которая норовит улизнуть в бесчисленные казематы подводной крепости – коралловых рифов. И как же отвечают гиганты на этот вызов? Наука еще не знает, но я открою вам эту тайну. Они осваивают гипноз . Не доводилось ли вам слышать рассказы подводников про «холодные, безжалостные глаза спрута»? Поверьте, это не россказни! Имею честь вам свидетельствовать: под взглядом головоногого переростка дайвер впадает в оцепенение, а потом – конечно, если повезет ему выжить – годами просыпается по ночам от собственного крика и в холодном поту.

Профессор вдруг замолчал. И взгляд, пронзительный и горящий только что, казался расфокусированным, отсутствующим. В безмолвии пролетело несколько секунд, и океанолог продолжил чтение лекции, осматривая аудиторию как бы с каким-то недоумением.

– Определенно… Да… В океане возникают нередко странные ситуации. Сколь уважаемые специалисты могли бы рассказать вам, что на глубине они исполняют, подчас… чью-то чужую волю. Какое-то неодолимое влияние… воздействие… И его оказывают, как это ни удивительно, не только существа глубины. Имеются и предметы … Скажите мне, знакомо ли кому-нибудь из присутствующих название СИЯЮЩИЙ ШАР? О, я бы определил его как Летучий Голландец бездны…

Дальнейшие слова ученого мужа не достигли сознания Кузнецова, присутствовавшего на лекции. К Сергею тогда подсел филадельфийский коллега и заговорил приглушенным голосом:

– Не слушай старого дурака! Когда-то он и впрямь был толковым океанографом. Но ныне предпочитает, по слухам, «погружения» с помощью Абсолюта и Экстези. За это не поручусь, правда, но точно факт, что безумие у него в крови. Какая-то из его прабабок, русская герцогиня, за половину своего состояния, представляешь, купила дневник Колумба . Ну, то есть рукопись, которую неизвестный никому проходимец выдавал за его дневник. Безумие! Да неужели стал бы вести дневник муж, который открыл Америку? Ведь это – развлечение неудачников.

УРОКИ ДЫХАНИЯ

Подводное плаванье представляет идеальное средство, чтоб успокоить нервы. Кто не сумеет их успокоить под водой, тот упокоится сам. И это будет вечный покой. Не существует земли, настолько гостеприимной для человеческих останков, как дно морское.

Сергей припомнил преподанное ему на уроках дайвинга…

Занятия по овладению его основами казались ему забавными. Преподавание вели на очень плохом английском, и Кузнецов скорее угадывал, нежели понимал, о чем его наставляют инструктора. Но эти парни старались. Сергей признал эффективность системы из всего двух принципов, которую они применяли: «делай как я» и «практика покажет». И можно было бы определить ее как «дешево и сердито», коли бы эти ребята не улыбались постоянно так заучено-весело.

А также Кузнецов, как опытный менеджер среднего звена (чего там – почти топ-менеджер!) оценил и продуманность контракта. Он представлял собой плетенье хитрых словес, которые означали на деле одно единственное: не может быть неприятности, за которую, буде она случится, несет ответственность фирма «Подводный Сфинкс» (их менеджеры почему-то произносили Сфинкес ), а не клиент или «обстоятельства непреодолимой силы».

Однако Кузнецов не боялся. Нет худшей антирекламы, чем смерть клиента. И жизнерадостный пузатый хозяин-итальянец (не coza ли nostra, кстати?) три шкуры спустит с недосмотревших черных (точнее – темно-коричневых) инструкторов-египтян. Конечно, риск под водой со стареньким раздолбанным аквалангом весьма немалый. Поэтому они и перестраховываются. Но… в чем нет риска? А значит – вперед и вниз, и не надо только быть дураком!

…Итак, Сергей припомнил преподанное. А именно, один из самых главных уроков. Морская глубина не потерпит, чтоб ты спешил . Все следует проделывать медленно… йе-йе, slowly… Ты все равно не сумеешь, друг (инструктора любили это русское слово) достичь на сколько-нибудь серьезных глубинах какой-либо цели быстро.

Сопротивление воды не позволит, а силы будут уже растрачены. А также, что гораздо важней – промотаешь воздух. А воздух представляет наиважнейшее. Он – единственное, что может быть противопоставлено во глубинах власти смертоносной воды.

Все прямо как у алхимиков, – мысленно улыбнулся тогда Сергей. Но только не в переносном, а в прямом смысле. На ум пришел Фулканелли. Вода символизировала у него бездну страсти. Тогда как воздух – сияющий, отрешенный и ясный ум. И Кузнецов даже вспомнил слова из песни группы «Аквариум» Бориса Гребенщикова «Никита Рязанский» (Русский Альбом):

Смотри, Господи, вот мы уходим на дно…

НАУЧИ НАС ДЫШАТЬ ПОД ВОДОЙ!!!

Ахмат не являлся Господом. Он вообще Его называл «Аллах» (или, точней – Алла ). Но, тем не менее, дышать под водою Кузнецова он научил. Оказывается, делать это можно было лишь одним образом. А именно – как дышит сам океан: глубоко, непрерывно и мерно.

И наиболее важно было, что непрерывно . Ибо, ведь что получится, ежели ты задержишь дыхание и начнешь, например, всплывать? В твоей груди лопнут легкие. Словно шарик, надутый у поверхности земли, но попавший, с потоком восходящего ветра, в область разреженного воздуха. Так случится, поскольку шарик не дышит. А ты дыши: дыхание непрерывно выравнивает внутреннее давление с окружающим, воздействующим извне. Поэтому и при серьезном изменении глубины с легкими у тебя все будет в полном порядке.

Дыхание поможет и еще кое в чем. При всплытии благоприятно вдыхать, каждый раз, чуть больше. Ведь в результате этого уменьшается твой удельный вес. Поэтому не требуется усилий – тебя как будто само собою влечет к поверхности.

При погружении же, напротив, следует чуть более выдыхать, каждый раз, и вообще дыхательные движения делать реже. Удельный вес возрастет и это будет облегчать спуск. Однако погруженье волнительно, и новичок начинает невольно производить частые глубокие вдохи. И застревает около поверхности – дело стопорится. Итак, чтобы стать идеальным дайвером, следует попытаться быть даосом : невозмутимым философом, отрешившимся от всего.

И Кузнецов уже почти стал таким.

Но встреча с этим сияющим шаром во глубине – таинственным, неотвратимо к себе влекущим…

ПРИКОСНОВЕНИЕ К СУТИ

Он позабыл уроки дыхания.

Почти не отдавая себе отчета – нащупал гофрированный патрубок и стравил из жилета воздух.

Жилет подводника представляет собой подобие плавательного пузыря рыбы. Чем меньше воздуха в нем, тем глубже погружается акванавт. Но требуется максимальная осторожность. Ведь человек – не рыба, и перепады давления могут его убить. Поэтому рекомендуется погружение постадийное, медленное. Последовательное привыкание к промежуточным горизонтам. Сергей же бездумно канул, как отколовшийся от скалы камень, стремительно в глубину.

Он слушал, как вырываются пузыри…

Таинственный предмет в глубине призывал и требовал принести ему что-то в жертву. И Кузнецов был готов… и вот – он прикоснулся к Нему.

И в это самое мгновение он ПОТЕРЯЛ СЕБЯ.

Оковы рассудка канули.

Почти топ-менеджер Сергей Кузнецов не был более, вообще, менеджер… и не был даже Сергей. Он стал… какою-то неописуемой песнею или сном . Частицей безостановочного и вечного, сопутствующего душе и присутствие чего иногда – невольно, и лишь как бы украдкой – фиксировало его сознание…

Он ощутил вдруг себя Садко.

Предпринимателем древности, что, переступив грань жизни и смерти, беседует с океанским Царем Глубин.

И он говорил Царю, потому что и вправду он был Садко: я есть ты. И ты, конечно, есть я. И вот, из этого следует, что бояться нечего.

Мы перестали бояться… мы стали вечностью. И это конец времен, потому что теперь никто не сумеет выкручивать никому руки, а именно вот это занятие и создает время. И что там говорить «не сумеет», когда гораздо более важно, что – не захочет?..

Я вечное существо. И я ощущаю все. Себя, который пытается удержать, сейчас, эту вечность. Но это очень смешно… Тебя, который пытается противостоять мне и конкурировать со мной в этом. А это еще смешнее. И – Ольгу, мою жену, и она почему-то думает, что стоит отдельно. А ведь она не отдельно.

Никто из нас – не отдельно. Мы представляем собою яблоко, которое ненадкушено.

Да, совершенно верно, – внушал предприниматель Садко Царю. – Яблоко… не надкушено! Потому что Еве, нашей праматери, просто приснился сон.

А вправду, на самом деле, она совсем не была никакой праматерью.

У змия так ничего и не получилось – Яблоко и по сей день цело.

Оно всего лишь наколото.

Иглой, которая может создавать Я.

Такая штука, как Я, представляет собой лишь канал укола. Аналог завораживающего туннеля пустоты, живущей в бесконечности иглы шприца.

Все Яблоко безбожно обколото этою иглою со всех сторон.

И вывернуто таким образом наизнанку. Превращено в какой-то блок Я – в свою противоположность…

Игла, проделавшая с ним это – она и представляет собой зуб змия. Он всячески вертел в своей пасти яблоко, подбрасывая его, посверкивая им и пытаясь обольстить Еву своим товаром.

И вот он не преуспел. Супруга первого человека не надкусила яблоко, но каналы, оставленные зубами змия, сошлись во глубине плода.

Поэтому отдельные человеческие Я вовсе не представляют собой изолированные пусто ты. Они по сути есть одна единая Пустота и напоминает она по форме морского ежа или растопырившую детонаторы свои мину. Словом, она – лучи, сходящиеся в Единой Точке. А может быть она есть геометрия Лобачевского, в которой все параллельные прямые – пересекаются…

Я есть Христофор Колумб. Но я же – и прабабка океанографа. И я есть также этот почти-топ-менеджер Сергей Кузнецов. И также я его филадельфийский коллега. А также я суть инструктор по подводному плаванию Ахмат, который прикасается – вот сейчас – к Яблоку.

…Ахмат серьезно встревожился, не обнаруживая нигде Сергея на патрулируемых горизонтах глубин. Инструктор делал широкий круг, заглядывая во мраки расселин рифов, и беспокойство его все более увеличивалось.

Около полугода назад босс Ахмата собрал инструкторов и сказал:

– Следующий из вас, который мне утопит клиента, – сам отправится кормить рыб.

И неприятный сквозняк пробежал тогда по спине Ахмата.

Инструктору вдруг стало не по себе, потому что хозяин это сказал спокойно . Не брызгая слюною и не раздирая рот в крике. Ахмат работал не первый год и он знал, что слово, сказанное обыкновенным голосом, его хозяин, обыкновенно, держит.

Конечно, в случае самого Ахмата – едва ли дойдет до рыб. Ведь у него есть представительный родственник. Старший брат, работающий в полиции. Ну, не так, чтоб очень уж в большом чине, но ведь и такого достаточно, чтобы хозяин поостерегся ссориться.

В смысле: серьезно сориться. А что касается немилосердно избить и Ахмата и вышвырнуть его с работы – так это за милу душу! Не менее полутысячи долларов каждый месяц обеспечивают вполне приличный достаток. Такой, о котором довольно многие из подобных Ахмату способны только мечтать…

Но тут инструктор прервал течение невеселых мыслей. Он вдруг увидел этого белого человека – причину возникновенья их… Белого идиота , который погрузился на совершенно недопустимую глубину, – идиота, уже едва различимого, вообще, в сумраке теней дна!

Но это было не все. Клиент замер, как полудохлая рыба, которую перевернет вскоре брюхом вверх. И он при этом держит в руках какой-то непонятный предмет, который переливается, как это показалось инструктору, всеми цветами радуги. Предмет… или какое-то неясное существо… опасное, может быть!!

О, всемогущий Аллах!.. О, чтобы всевозможные иблисы, ифриты и джины обрушили свои ятаганы и когти на головы любопытных !!!

Ахмат немедленно стравил воздух и оказался около Кузнецова столь быстро, что даже и у него, бывалого подводного волка, словно холодной иглою кольнуло сердце. Сдавило, как тисками, виски… заныли запломбированные зубы и резко потемнело в глазах…

Терзаемый этой смурью, Ахмат попытался выбить, вытряхнуть подозрительный предмет из руки клиента, не прикасаясь при этом, вящей осторожности ради, к поверхности самого предмета. Однако турбулентный поток, создавшийся в результате отчаянно быстрого погружения дайвера, слегка отклонил направление его движения под водой.

И левое предплечье Ахмата глубоко погрузилось в радужное сияние…

ГЛУБИННАЯ РОКИРОВКА

…Трепещущее кружево перемен, мгновение назад вольно пронизывавшее Вселенную, скукожилось вдруг и втиснулось в типовые колодочные очертания повседневного эго . Все стало простым и пресным (за исключением неугомонной морской воды). Привычный мир прильнул к сердцу, стыкуясь ощутимо и плотно, словно загубник воздухоносной трубки с десной инструктора.

Ахмат всплывал осторожно, следуя правилам. Старательно вымеривая дыхание. При этом он держал крепко за запястье левой руки клиента, который выкинул свинский фортель, но, кажется – благословенен Аллах! – оставался более-менее невредим.

Вот, наконец, и поверхность. Она встречает привыкшие к подводному сумраку глаза резкими перемигивающимися бликами. Фыркнув и развернувшись, Ахмат увидал борт катера, с которого проводятся погружения. Он был на удивление близок (опять же слава Аллаху), двухпалубный стройный корпус возвышался белоснежной скалой над всплывшими, бросая на воду краткое крыло тени.

Инструктор привычным движеньем стащил под водой с ног ласты и перекинул их через невысокий поручень на корме. Затем проворно полез, постукивая о борт болтающимся дисплеем, вослед за ластами по опущенному с катера в воду трубчатому легкому трапу.

Напарник был на посту. Али немедленно побежал навстречу, изображая зачем-то на лице фирменную «открытую и простодушную белозубую улыбку», так умиляющую клиентов. С какой-то официантской услужливостью он придержал за вентиль тяжелый баллон инструктора.

– Смотрел бы лучше за белым! – выплюнул Ахмат воду едва не в лицо помощника. – Сейчас не время паясничать. Этого идиота (инструктор показал большим пальцем через плечо и за борт) вдруг понесло на глубину куда больше, чем даже недопустимые тридцать метров, и я едва…

Али отступил на шаг и уставился на Ахмата. Как если бы вместо хорошо знакомого приятеля перед ним предстал вдруг варан, сбежавший из каирского зоопарка (и удостоившийся от местной прессы безосновательного прозвания «людоед»).

– Вы… говорите по-арабски, сэр? – выдавил из себя напарник, и челюсть у него потерянно отвалилась.

– Иблисово дерьмо!! – взорвался Ахмат. Он чувствовал подступающую тошноту начинающейся «кессонки», в глазах темнело… – Я, кажется, этим самым арабским языком говорю, что сейчас не до раздолбайских твоих ужимочек! Я и клиент подхватили кессонную болезнь . А барокамеры на борту у нас нет, как ты знаешь! И, если ты не хочешь потерять место…

Ахмат не договорил. Он вдруг обратил внимание, что помощник, стоящий перед ним в изумлении, начинает плавно раздваиваться… и копии-близнецы, не меняя положения тел, медленно подаются куда-то вперед и вверх…

Инструктор не успел удивиться этому фантастическому явлению, потому что он в тот же миг потерял сознание.

…И в тот же миг, примерно, Сергей Кузнецов безуспешно пытался выбраться на борт катера. Баллон, словно чугунное ядро, тянул назад в воду и влажные ладони соскальзывали по поручням. И у почти-топ-менеджера невыносимо и все быстрее громыхало в висках… и его тошнило.

Ну почему эти шоколадные ребята, обыкновенно столь расторопные, почти дерущиеся между собою за честь помочь, – сейчас медлят?! Сейчас, когда ему действительно нужна помощь…

Не замечают? Однако на Кузнецова вполне откровенно пялился, небрежно опираясь о поручень, молодой матрос. Обычно этот парень старался быть незаметным и не особенно путаться под ногами дайверов. Теперь же он откровенно скалился, не то недоумевая, не то издевательски забавляясь беспомощностью Сергея.

Сорвавшийся в очередной раз, понимающий, что с ним творится что-то неладное и опасное, Сергей наплевал на гордость и возопил:

– Help me, please!

…Похоже, что его баллон все-таки поддержали. Потому что Кузнецов ощутил себя, наконец, стоящим на палубе – после какого-то непродолжительного затмения, во время коего он вообще не помнил, что было.

Звук падающих с гидрокостюма на металлический настил капель, казалось, прожигает весь его мозг насквозь. Около Кузнецова бестолково вихлялись матрос и кок, тыкая его фамильярно пальцами в грудь, хихикая и безостановочно лопоча что-то на трескучем своем арабском.

Сергей хотел одного: чтобы его поскорее оставили в покое (забиться бы в какую-нибудь щель и там сдохнуть). Он постарался как можно более холодно и надменно произнести «Speak English!», намерено опуская «please».

Обыкновенно такое производило на египтян отрезвляющее действие. Но в данном случае результат оказался противоположным. Кок и матрос не только не унялись, но разразились в лицо Кузнецову заливистым истеричным хохотом. При этом они подмигивали Сергею и взглядывали на него, словно бы наблюдали перед собою классного клоуна, который только что отколол на манеже коронный номер.

Такое было уж слишком!.. Собрав последние силы и подшагнув, Сергей влепил кулаком в трясущуюся перед ним пучеглазую и жирную физиономию повара. Тот отшатнулся и вскрикнул недоуменно и неожиданно тонким голосом, размазывая по щеке кровь…

Но Кузнецов уже не видел его.

Он позабыл вдруг и кока, и бестолкового насмешливого матроса, и этот катер… И даже перестал на какое-то время чувствовать жесточайшую тошноту, пытавшую много злее, чем сотня вместе взятых похмелий…

Сергей, одиноко и потерянно стоя посреди отпрянувших от него, заворожено рассматривал свой кулак, использованный только что для удара.

Он видел, что рука ему незнакома.

Почти по-женски узкая кисть… костлявая, приглушенно посверкивающая серебряным перстнем с какими-то иероглифами… она была – темно-шоколадного цвета.

…Сергей благословил кромешную тьму, что выключила его мозг.