Текст книги "Владыка Ледяного Сада. Конец пути"

Вместо этого я пытался смотреть, все подмечая, как учил меня Ночной Странник. Высматривал возможность, строил планы. Но для придавленного и ободранного жесткой веревкой раненого, с онемевшими ладонями, такое было непросто.

Змеи шли быстро, молча, без остановок. Я был уверен, что не станут они гнать так на десятки стайе, по ту сторону гор, к своему безумному королю, а, значит, направлялись они к какому-то месту по дороге и явно спешили. Горы начали становиться отвесными, скалистыми и мрачными. Через несколько часов мы взобрались так высоко, что там уже ничего не росло, даже кривые колючие деревца, а были лишь снег и скалы. И серое холодное небо с темными вершинами, царапавшими его, словно когти.

Это была самая мрачная местность, какую мне приходилось видеть. Слишком высоко, чтобы поднимался сюда человек, никаких растений, никаких следов животных, кроме отпечатков лап орлов и воронов высоко над нами. Только снег, скалы, горные вершины вокруг и серое небо над головами. Было это столь же бесплодное и жуткое место, как пустоши подле Нахильгиль, вот только горы здесь выглядели совершенно иначе. Высокие, с острыми вершинами, серые и грозные, как недавно откованные клинки.

На небольшом пяточке плоскогорья Змеи дали нам передохнуть. Когда мы остановились, вся цепочка несчастных пленников просто свалилась без сил в снег.

Всадники сошли с лошадей: дальше становилось слишком отвесно. Пешие тяжело присели вокруг нас, пыша паром из-под шуб и брони, словно перегретые кони. У меня все еще не было подходящего случая для бегства, и я все еще не понимал, что делать с Нашей Скорбной Госпожой, пребывающей в ледяном саркофаге. Потому я сидел с подвернутыми ногами, старался дышать глубоко, сжимал кулаки, чтобы в них прибыла кровь, и ждал.

А потом мы снова шли вверх по обледенелой пустоши, среди скал и камней с зелеными и желтыми пятнами лишайника, под доносящимся сверху вороньим граем. Через некоторое время стало понятно, куда мы направляемся. У вершины горы показался узкий проход в скале, сквозь который просвечивало бледное небо. Когда мы подходили ближе, я заметил, что он напоминает раскрытую пасть чудовища: обломки скал с обеих сторон выглядели точь-в-точь как ощеренные клыки. Пленники, кажется, узнали место, столь испугавшее меня своим видом, поскольку очнулись от своего глухого отупения.

Сперва я услышал шепоты:

– О, боги! Это Каменные Клыки!.. Хинд, спаси нас…

А потом их хныканье и шепотки вдруг поднялись, словно воды по весне: несчастные пленники принялись кричать, вопить и ругаться, с каждым шагом все отчаянней дергаясь на веревке. Я не знал, что их так напугало, однако мне показалось, что вот-вот – и кому-то удастся освободить голову или растянуть петлю, и все бросятся наутек, и тогда мне представится возможность убежать. Я нащупал нож, но больше не успел ничего предпринять. Командир ухватился за веревку, привязал ее к седлу своего коня и хлопнул животинку по крупу, выкрикнув некий приказ. Конь пошел быстрым, мерным шагом вверх по склону, потянув за собой пленников, петли затянулись, и мы отчаянной рысцой побежали за Деющим. Крики превратились в хрипы, пленники начали падать, и тогда остальные помогали им встать на ноги, после чего падали уже другие. Сам я – со связанными руками – падал чаще, и петля стискивала мне горло, но каждый раз кто-то хватал меня за одежду и помогал подняться.

Проход, кроме того, что напоминал хищную пасть, не выглядел слишком грозно, и потому я не понимал, что так пугает моих товарищей по несчастью. За проходом тянулось суровое плоскогорье, окруженное торчащими в небо скалами, словно стенками разбитого кувшина или странной короной, а посредине возносилась гора с тупой вершиной. Еще вокруг было множество скал поменьше и сочились вонючие испарения. Бледные и густые, они тянулись полосами у земли, расточая гнилой запах серы.

Место, конечно, выглядело мрачно и пугающе, но пленники аж посинели от страха, трясясь всем телом. Я чувствовал себя странно, поскольку хорошо знал, что люди с Побережья мало чего боятся. Видел, как они бесстрашно встают малым числом против многих или как направляют оружие на пещерных медведей и скальных волков. Собственно, лишь однажды я видел их в такой тревоге: было это в доме Смильдрун Сверкающей Росы, когда пришел холодный туман и вокруг ограды закружили ройхо. И теперь я подумал, что место, куда нас привели, наверняка урочище.

Мы направились в сторону срезанной вершины, втыкающейся в серое небо, означенное темными облаками. Среди снега, камней и скал порой заметно было уголком глаза движение. Но стоило взглянуть внимательней, и уже ничего невозможно было высмотреть. Только скалы, снег, тени и полосы тумана у земли.

По мере того, как мы шли, делалось все темнее и мрачнее. По обе стороны тропинки, протоптанной между скалами и горячими источниками с вонючей, исходящей паром водой, воткнуты были жерди, увенчанные человеческими черепами, измененными урочищем, с пучками разноцветных лент. Черепа с большими челюстями, черепа с тремя глазницами или странной формы, продолговатые или уплощенные. Все кривые, страшные, все уставились пустыми глазницами на цепочку людей, идущих между ними. А под черепами, на кривых планках, свисали на ремешках ребра, кости таза и пальцев, стуча и позванивая на ветру.

Мы шли.

Стучали копыта, в дырявых черепах и между выбитыми зубами свистел, словно на флейте, ветер, рвал цветные ленты, посылая кому-то мрачные молитвы, писанные черными чернилами, алфавитом, которого я не знал. Кто-то из пленников бормотал дрожащим голосом, кто-то – беспрестанно шептал молитву из жалоб и плача.

Я и сам начал дрожать: заметил, что дыхание мое становится резким и прерывистым, как после долгого бега, почувствовал, как наполняет мое чрево тревога, словно там, в животе, свернулась змея, как наливаются свинцом ноги.

Мы шли.

Между черепами, воем ветра и невнятными шепотами, доносящимися не пойми откуда.

Прямо к срезанной вершине посреди плоскогорья: там должно было что-то произойти.

К смерти.

Часть меня тряслась от ужаса, но часть не могла поверить, что путь, начатый в горящем Тигровом Дворце в Маранахаре; поиск предназначения; то, что я должен стать Носителем Судьбы всех уцелевших кирененцев, – что все это закончится здесь, в мрачной долине. Я прошел Эрг Конца Мира, освободил себя, десятки раз спасался от смерти от людей и чудовищ, нашел человека, который упал со звездой, – и вдруг все должно вот так завершиться? Он погиб, потеряв саркофаг с Деющей, а я – погибну через миг? Может ли быть, чтобы среди переплетенных тропинок судьбы я нашел ту, что вела в никуда?

Мог ли я никогда уже не повстречать Воду, дочку Ткачихи, и не узнать, перешла ли она мост вместе со своим избранником?

Какая-то частица моей души еще ждала, когда проснется предназначение Носителя Судьбы и заберет меня отсюда. Но ничего подобного не происходило.

Нас привели на выметенную от снега каменную площадку, странно круглую, словно кебирийский щит, шириной шагов в двести, окруженную по периметру конусовидными скалами.

Все было идеально гладким, лоснящимся, как и бывает в проклятых руинах древних народов. Гора, у подножия которой мы стояли, тоже имела гладкие отвесы и круглое основание, будто древние могли мять скалу, словно глину. Напротив нас вставала лестница, ведущая в узкую пещеру. Ступени были высотой в два человеческих роста, оттого между ними поставили приставные лестницы. У подножия гора расплывалась, как подтаявший сугроб снега или воск, поставленный на горячей плите, – по крайней мере, так оно выглядело. Эта расплывшаяся часть распадалась на крученые куски размером с вола, и те продолжали разветвляться дальше: все вместе напоминало корни огромного дерева, но твердые, из темного лоснящегося камня. Корни пронзали скалу и стены горы, ползли по лестнице, доходили до всех мест и врастали в каждую щель скалы.

Нам приказали присесть. Змеи встали вокруг, и мы теперь располагались в центре круглой площади, ожидая неизвестно чего. Деющий, выглядевший так, словно едва очнулся от тяжелого похмелья, дунул в рог, который издал мрачное бурчание, словно отголосок агонии морского чудовища. Звук отразился от скал и походил теперь на зов целой стаи чудовищ. Эхо билось еще какое-то время, а потом Деющий вострубил снова.

Я стоял на коленях со склоненной головой, касаясь пальцем кольца на рукояти ножа в поясе, – и ждал. Площадь была одной плитой, гладкой, будто мрамор, без стыков и швов, бело-молочного цвета, внутри которого проявлялись и гасли узоры.

Когда рев трубы стих, мы услышали шепоты. Хор тысяч шепотов на неизвестном языке. Казалось, будто отворились врата страны мертвых. Среди скал и вьющегося смрадного дыма что-то начало двигаться, перемещаться, но я не мог понять что.

Я сумел услышать скрежет, и конусы, окружающие площадь, начали вращаться, открывая узкие ниши, и в каждой стояла фигура, облаченная в свободные одежды, так что было не понять, кто собственно скрывался там, и были ли они вообще людьми.

Их багрового цвета одежды доходили до самой земли, а материал выглядел как тонкая тростниковая бумага, которую сильно смяли, а потом распрямили. Была она сморщенной, в мелких сгибах и заломах. Руки существ были сложены впереди, ладони – спрятаны в рукавах, лица таились в тени странных капюшонов, торчащих вперед, как труба. Казалось, будто кто-то согнул напополам втулку. У всякого, кто носит глубокий капюшон, лицо прячется в тени, но тут казалось, что на нас смотрела сама ночь или смоляная тьма пещеры. В первый миг я подумал, что в этих фигурах вообще нет ничего человеческого, и только через миг увидел, что у них есть руки, а согнутые трубой втулки наверняка скрывают головы. Из-под багровых плащей, доходивших до земли, не было видно даже ног.

Жрецы, стоящие вокруг нас по кругу в конусах, монотонно шептали хором некие слова, а позади них, среди скал, появились туманные фигуры, плоские и серые, как тени.

– Кто ты и отчего беспокоишь Шепчущих-к-Тени? – голос доносился отовсюду. Казалось, что заговорила сама гора.

– Я тот, кто уже приходил сюда однажды и теперь возвращается. Взываю от имени мастера Аакена и хочу, чтобы вы призвали для меня Червя.

Два стоящих друг напротив друга жреца напряглись, словно струна, опустили ладони, глядя на нас темными отверстиями капюшонов, что начали сокращаться и словно укладываться назад, пока не легли на плечах, как широкие брыжи, открыв изуродованные, покрытые шрамами лица.

– Мы не принадлежим вашему миру… – сказал тот, что был с двумя щелями вместо носа, с кожей, покрытой белыми кривыми шипами. – Мы принадлежим Горе и Тени.

– Мы – Братство Искалеченных и ждем новый рассвет, когда возродимся вновь, – сказал второй, с наростом на шее, похожим на головку спящего младенца; под ухом его было нечто вроде рыбьих жабр. – Ты не можешь взывать ни от чьего имени из живых, поскольку те уйдут, когда наступит время, они – словно пепел на ветру.

– Ты не можешь нам приказывать…

– Не можешь угрожать. Мы – Гора и шепчем к тени…

– Гора старая и голодная…

– Гора хочет есть… Накорми ее, и, может, мы призовем для тебя Червя.

– Мастер Аакен присылает много падали для вашей Горы. Вы обещали, что призовете Червя для Змеев, когда нам это понадобится. Всегда, когда я прихожу сюда, я кормлю Гору.

– Когда Гора слаба, Червь не прибудет.

Деющий указал на коленопреклоненных, что стояли на гладкой, словно тарелка, площади, выметенной от снега.

– Накормите ими Гору и призовите Червя.

– Отведи их на склон, где открываются уста Горы. Накорми ее досыта – и, возможно, Червь прибудет.

Шепчущие-к-Тени перестали говорить, а их капюшоны снова начали расти, пока не поглотили головы жрецов, выдвинулись вперед и погрузили лица во тьму. Оба спрятали ладони в рукава, опустили головы, и стало невозможно отличить их от остальных.

Конь одного из Змеев дернулся и потянул связанных друг с другом пленников к горе. Пленники пришли в ужас, но, когда человека волокут на затягивающейся петле, он может сражаться только за то, чтобы ухватить лишний глоток воздуха, и больше ни за что. Я вынул из-за пояса нож и крутанул его в руке, а потом перерезал ремни на запястьях, но во всеобщем крике, панике и замешательстве никто не обратил на это внимания. Я сунул клинок в левый рукав, под кожаную повязку на предплечье, а потом ослабил петлю, воткнув под нее пальцы, и принялся как можно скорее перебирать ногами. Второй от меня пленник, седеющий старик, раненный в плечо, потерял сознание, и петля придушила его. Соседи пытались удержать мужчину, но ноги его лишь тянулись бессильно, судорожно царапая подошвами скалу.

Нас поволокли вокруг горы к месту, где скала западала, создавая гладкую выемку, словно миску, и толкнули вниз. Мы съезжали, спутанные друг с другом, по гладкой, словно стекло, скале, а те, кто еще мог издать хотя бы звук, кричали от отчаяния, гнева и испуга. Змеи съехали следом, а потом я смотрел, как они хватают первого из пленников, как один срывает с его шеи петлю, как двое других хватают за руки. Стена выемки вдруг начала крошиться и опадать пластами, а под ней показалось нечто вроде сморщенной шкуры гигантского создания, в которой открылась круглая яма, словно вход в туннель. Оттуда повеяло отвратительным смрадом. Змеи подбили ноги человеку, которого они держали, и бросили его головой вперед. Туннель резко закрылся под жуткие крики, доносящиеся изнутри, осталось только небольшое сморщенное отверстие, из которого потекли ручейки темной крови.

Остальные пленники от такого зрелища очнулись; принялись биться, дергать путы и метаться по яме, гладкой, как отполированный и смазанный маслом лед; в ней по периметру отворился целый ряд таких отверстий. Склоны были столь скользкими, что не удалось бы вылезти, а те, кто пытался, съезжали на животах на самое дно, прямо в руки Змеев. То и дело отчаянный вопль и мерзкий звук закрывающегося в стене отверстия свидетельствовали, что еще один человек проиграл битву за жизнь.

Я сбросил петлю с шеи, давясь и хрипя, но не стал штурмовать гладкие стены «миски». Остался в центре, пряча клинок в ладони и лишь стараясь, чтобы меня в сутолоке не сбили с ног. Сумел резануть одного из пеших Змеев по вене на шее и пинком в колено отправил его на землю. Кто-то из пленников сумел свернуть шею еще одному, многих Змеев пленники свалили с ног, сражаясь за свою жизнь, но повалившиеся на землю уже через миг вставали, а из пленников остались только я да изнасилованная девушка. И ее уже тащили к отверстию в стене. Я услышал ее страшный, внезапно оборвавшийся крик, гладкая поверхность скалы вся забрызгалась кровью, и та стекла на самое дно «миски», а против меня одного, стоящего в красной луже, с укрытым в руке клинком, шло шестеро Змеев, в том числе один в тяжелом доспехе всадника.

Я знал, что желаю погибнуть в битве и не позволю вбросить себя живьем в раззявленную пасть.

За спиной моей был край сверкающей каменной «миски», впереди – шестеро Змеев, которые шли на меня лавой, растянувшись на всю длину ямы.

«Эффективно могут нападать не больше трех за раз, – объяснял Нитй’сефни. – Остальные будут просто мешать один другому».

Они напали с двух сторон, оттого я метнулся в одну и другую сторону, так, чтобы Змеи столкнулись друг с другом; я был уже сбоку, резанул клинком, который лишь заскрежетал по чему-то железному. Но я прыгнул на вогнутую стену, желая забежать как можно выше, а когда сапоги мои уже соскальзывали, развернулся в воздухе, чтобы упасть на спину, и поехал вниз, сбив еще двоих и выехав на стену напротив. В полете я резанул одного Змея по внутренней части бедра, чей-то клинок лязгнул о скалу рядом с моей головой, не выбив на камне и щербины. Я развернулся ногами вниз и поднялся. Кто-то из Змеев схватил меня за плечо – я накрыл и выгнул его ладонь, ломая запястье движением, которое Ульф называл на своем странном языке «котегайеши». А потом кто-то подбил мне ноги, а другой сзади зажал руку и шею. Я яростно колол ножом, но его выбили из руки, и меня потащили к разверстому отверстию.

– Отставить! – крикнул вдруг кто-то. Над краем «миски» стоял Деющий в распахнутой куртке и раздуваемой за спиной пелерине, глядя сквозь отверстия ящероподобного шлема. – Этого должен увидеть мастер!

Те, которые тащили меня за брыкающиеся ноги, отпустили, и теперь мне сжимали лишь шею и руку. Тот, кто стоял позади, отчетливо и по-звериному зашипел.

– Не хватит, – сказал Змей за моей спиной. – Червь не придет. Нужно больше еды для Горы.

– Добавь тех трех, что лежат, – приказал Деющий. – Они уже падаль. Змеев много, от нескольких не обеднеем.

– Все равно будет мало, – уперся тот и снова зашипел, стискивая мне плечо.

Деющий быстрым жестом, словно отталкивая нечто, выставил перед собой руку, а нападавший отпустил меня и с криком полетел прямо в отверстую дыру, словно в него с разбегу ударил буйвол.

– Теперь хватит, – сказал Деющий. – Наверх его. Я сказал, что мастер его увидит. Его вместе с нами проглотит Червь. Этих троих бросить туда. А для начала заткнуть того, кто орет. Змей должен помнить, что счастье – в единстве. Тело – все равно что сброшенная шкура.

А потом я снова стоял на коленях между Змеями, со связанными руками, на круглой площади, глядя, как под ногами моими зажигаются и гаснут цветные линии и круги. Вокруг в нишах неподвижно стояли скрытые под трубообразными капюшонами Шепчущие-к-Тени, шестеро Змеев сидели рядом со мной на земле, а вверху по серому небу ползли свинцовые тучи. Пока что я выжил и не накормил собой Прожорливую Гору. Не поглотила меня открывающаяся в стене пасть, и я мог сидеть, снова взятый на поводок, как пес, дрожа и истекая кровью из раны на лбу. Я немногое мог сделать помимо этого – потому просто сидел.

И, что бы оно ни значило, ждал Червя.

Я должен был оказаться «проглоченным», но вместе с ними, и меня должен был увидеть мастер – наверняка имелся в виду безумный король Змеев. Я перестал пытаться что-либо понять и думал только о том, что происходит вокруг в данный момент. На этот раз руки мне связали спереди, а у меня оставались клинок в сапоге и нож Бруса на шее, под одеждой, да еще цепь в поле куртки. Ну и я все еще оставался жив.

Нам приказали сидеть так довольно долго, но Змеи не выказывали ни нетерпения, ни страха. Казалось, они не чувствуют ни холода, ни скуки. Не разговаривали, ничего не ели, не курили бакхун, только сидели: мертво, недвижимо, словно настоящие гады.

Вокруг нас все еще слышались шепоты, напоминавшие шелест мертвых листьев, а между скалами все время скользили и мелькали серые фигуры. Порой мне даже казалось, что я замечаю нечто, похожее на толпу людей, сотканных из дыма. Людей, которые украдкой перебегают в том дыму, порой останавливаются и таращатся на нас. Но когда я пытался к ним присмотреться – они бледнели, превращаясь в тени и клубы серных испарений.

Через некоторое время колонны снова провернулись, открыв жрецов в багровых одеяниях; те стояли, будто статуи. На полу под моими ногами появились светящиеся красным и желтым огненные круги, что теперь дымились и росли.

– Вы накормили Гору, – заявил один из Шепчущих, но не понять было который.

– Мы призвали для вас Червя, – сказал другой.

– Можете взойти лестницей, – добавил следующий.

Змеи встали и двинулись через круглую площадь в сторону склона, туда, где были вырезаны гладкие ступени, настолько широкие и высокие, что их можно было принять за террасы; они вставали все выше, аж до широкой, правильной формы пещеры, где засиял зеленый неестественный свет.

Мы поднимались по большим бревенчатым лестницам, установленным между ступенями, всадники вели под уздцы лошадей. Не собирались их оставлять, а потому рядом с лестницами поставили для них сходни из досок с набитыми поперечными планками. Четверо пеших несли сеть, в которой лежал саркофаг с Деющей, а двое вели меня. Один держал веревку, надетую на мою шею, второй стерег с копьем в руках, время от времени толкая меня древком в спину.

Я понимал, что с каждой минутой бежать будет все сложнее, но ничего не мог сделать – до сих пор не видел ни единой возможности.

Когда мы наконец взошли, ступени привели нас в широкую пещеру – та походила на след от горизонтального удара, будто бы кто-то хотел перерезать горе горло. Мы вошли внутрь, с каждым шагом погружаясь в могильную тьму и оставляя за спиной мир и остатки света, врывавшиеся в дыру входа.

Тут все было так, как оно бывает в пещерах. Мрак, влажный, застоявшийся воздух, звуки шагов, разносящиеся эхом далеко-далеко, мелодия падающих капель.

Я бывал в таких пещерах, и, хотя не слишком люблю их, обычно они меня не пугают. Но здесь висел странный запах, непохожий на железистое или серное дыхание нутра земли, какое я привык обонять в гротах. Зато я чувствовал тяжелый, мускусный запах, будто мы вошли в логово больших зверей, вроде диких леопардов или даже стада волов.

Среди звука капель и наших шагов снова послышались шепоты и шелесты, как если бы окружала нас толпа. А вокруг царила тяжелая подземная тьма, какую не узришь даже глубочайшей ночью.

Я спотыкался о камни, а потому протянул вперед связанные руки, пытаясь нащупать дорогу. Натыкался на странные, бесформенные выступы, как обычно и случается в пещерах, но это не были скалы: на ощупь все казалось склизким мясом морских тварей; мы словно оказались не в логове чудовищ, а в их внутренностях. Формы эти прогибались под руками, и мне даже казалось, что они движутся.

Через какое-то время я увидел свет. Бледный и мерцающий, как проблеск множества светильников, свет ломался в натеках и каменных сосульках пещеры. Когда мы оказались ближе, я заметил монаха из тех, что звались Шепчущими-к-Тени, обернутого в трубу багрового материала.

Этот сидел посредине круглой комнаты в скале, окруженный выстреливающими прямо из пола никлыми язычками пламени, похожими на болотные огоньки. Направил на нас дыру своего капюшона, и я увидел, что сзади в него вползает одно из тех скальных щупалец, втыкаясь в одежды, а потом наверняка и в тело, а монах никак на такое не отвечал и не казалось, что он страдает.

– Если появится свет, значит, вы достаточно накормили Гору – и она пришлет вам Червя. – Было непросто понять, сказал это монах или голос стек прямо с потолка пещеры – или же возник между безумными шепотками среди теней.

А потом что-то щелкнуло, и вся пещера озарилась белым светом, делая видимыми наросты и отростки, каким бы оставаться неподвижными, как пристало камням, они же двигались, словно щупальца морских созданий. Противоположная стена, переливающаяся светом, вдруг раскололась, истекая грязно-желтой жидкостью, похожей на гной из старой раны. Щель раздалась в стороны, и на нас обрушился отвратительный смрад, словно из распоротого нутра.

– Идите, – сказала пещера, глядя на нас темной дырой капюшона. – Червь прибудет.

Меня толкнули древком копья в спину, и мы зашагали прямиком к разверстой ране, теперь напоминавшей грязное лоно. Мы прошли сквозь коридор, залитый ясным светом, в котором отчетливо было видно, что все здесь – как камень, как гладкие, стекловидные строения предвечных и как внутренности гигантского чудовища одновременно.

Далее снова была камера, совершенно пустая и ровная, залитая тем призрачным белым светом и такая большая, что поместился бы там и табун лошадей. По центру шел безупречно прямой ров, делящий ее напополам, широкий настолько, что поместилась бы там небольшая речушка. На стенах загорались и гасли ни на что не похожие световые знаки, но я не видел ничего, что можно было бы назвать червем. Камера с обеих сторон заросла желтоватыми, дрожащими завесами.

А потом раздался звук, схожий с воплями призрака, пробудивший эхо под потолком. Откуда-то издали послышался нарастающий шум и свист, вся камера принялась трястись, сверху посыпались мелкие камешки. Звук становился все сильнее и все глубже, завеса, закрывающая камеру, внезапно вздулась и расселась, будто пузырь, впустив дыхание ледяного вонючего вихря, едва нас не повалившего. Кони Змеев принялись ржать и вставать на дыбы, а потом с шумом, громом и визгом, словно бы на голову валился весь мир, прибыл Червь.

Выстрелил из дыры, как хищная рыба, прячущаяся в подводной яме, и в один миг заполнил собой весь ров посреди пещеры. Да, именно рыбу он и напоминал, одну из тех с угреподобными телами, которых купцы продавали, дав рыбинам день-два повисеть в к коптильне – или кусками, печенными на углях и надетыми на палочки. В залитом солнцем, громком Маранахаре. В городе, который умер. Давно и далеко от этих мест.

Где-то в моей памяти.

Вот только это создание было в сто раз большим, чем те змеерыбы, что висели на крюках торговцев. В пещере поместилась лишь голова и часть туши – подозреваю, что в дыре, откуда он прибыл, ждало еще примерно столько же тела Червя.

У создания не было глаз, покрывал его узор из ярких полос, его бока вибрировали и чуть колыхались, а еще сочились вонючим туманом. Выдвинутая далеко вперед плоская морда стала раскрываться, и я понял, что сейчас буду проглочен, но мне удалось не впасть в панику. Я помнил, что командир сказал: «Проглотит вместе с нами», и что потому-то меня «увидит мастер». Я мало понимал, но и того хватило для подобия надежды.

Червь лежал на дне рва неподвижно и дышал открытым ртом совершенно как ручные ящерицы с юга. Казалось, он не замечает ни испуганных лошадей, ни Змеев, а те, увидев его, принялись дико орать и лупить оружием или кулаками в нагрудники.

Он же просто лежал, огромный, словно опрокинутая башня, и ждал.

С открытой пастью, напоминавшей городские врата. Повернул башку в сторону и уперся челюстью в пол пещеры.

Раздался стук копыт, визг испуганных коней, которых вели под уздцы прямо в раскрытую пасть, кто-то толкнул меня древком между лопатками. Змеи не раздумывая двинулись в гигантский раскрытый рот, как если бы это было обычнейшее дело, словно направлялись они в городские врата.

Не так я представлял себе «проглатывание». Червь ждал с раскрытой пастью, а мы маршировали прямо в его нутро.

Я трясся от испуга, но меня дергали за веревку, и я должен был идти. В пасть Червя, прямо в вонь его дыхания, шаг за шагом.

В пасть.

Ввели лошадей, одну за другой, внесли сеть с ледяным саркофагом, втолкнули меня.

В частокол бесчисленных зубов, в несколько рядов торчащих из нёба, каждый – длиной с мою ладонь, искривлен внутрь и сверкает, как полированная кость. Казалось, это туннель, украшенный по потолку и стенам бесчисленными клинками стилетов.

В брюхе Червя вовсе не было темно. Синеватое свечение лилось со стен желудка, а изнутри кожа твари казалась прозрачной, как выделанный рыбий пузырь. Я видел сквозь нее стены пещеры, странные знаки заклинаний, мелькающие на стенах. Когда меня гнали сквозь глотку, я сжимался, ожидая, что тысячи зубов раздавят меня, но ничего подобного не произошло. Я не был превращен в кровавую кашицу.

По какой-то причине Червь проглатывал нас целиком.

Я думал увидеть желудок, внутренности, клубки кишок – сам не знаю, что еще. Создание казалось живым, а потому я полагал, что внутри оно схоже с остальными существами в этом мире, однако за зубастым горлом оказалось достаточно места, словно тварь была полой изнутри. Словно мы вошли в большой вонючий кожаный шатер.

Глотка сжалась, потом я снова услышал мрачный, гудящий звук, все затряслось, и я понял, что Червь закрыл рот.

А потом тело его дернулось, и я едва не заорал от ужаса. Я чувствовал, что некая сила влечет меня в сторону хвоста, я пытался ухватиться за что-нибудь связанными руками, но внутренности чудовища были гладкими, как натянутая кожа барабана. От пасти в сторону хвоста, куда меня волокло, по коже пробегали световые узоры, снаружи, за полупрозрачной кожей вдруг сделалось темно – и я понял, что чудовище, вместе с нами в желудке, двинулось сквозь подземные коридоры Прожорливой Горы.

Это не было похоже ни на что, что я переживал ранее. Ни на поездку на повозке, ни на спину орнипанта, ни на любого другого скакуна. Более всего это напоминало пребывание под палубой ледяного корабля, которым я прибыл в город на вулкане. Но сейчас все тряслось и колыхалось из стороны в сторону, и я чувствовал таинственную силу, увлекавшую меня вперед легко и неудержимо. Подобная тварь должна бы, полагаю, извиваться, чтобы двигаться, но эта неслась прямо, разве что телом его пробегали волны пробивающей до самых костей дрожи.

Довольно быстро я почувствовал тошноту, и единственным утешением было то, что Змеи не выглядели лучше. Лица под татуировками посерели, они нервно сглатывали и спотыкались на ровной поверхности, пытаясь за что-то держаться. Вокруг мелькали огни, до нас доносился странный свистящий грохот, с каким чудовище мчалось подземными коридорами. Порой Червь поворачивал, и тогда нас откидывало на противоположную стену, кони принимались испуганно визжать, и я задумывался, что же будет, если кто-то из них впадет в панику и примется лягаться в животе Червя.

Камера, в которой мы стояли, заканчивалась стеной, сжатой, словно горловина завязанного мешка, но, судя по огням, тускло светящимся позади, там была еще одна подобная камера – а может, и не одна.

Мы стояли так довольно долго, ожидая не пойми чего; внутри Червя, который двигался сквозь пещеры, как древоточец в стволе. А может, весь мир был им прогрызен, как старое бревно. Может, Червь мог выскочить по ту сторону гор или где захочет, на много стайе от побережья, где вставала проклятая Прожорливая Гора. Я проглочен и встану перед лицом короля Змеев… Я начал понимать, и страх поселился во мне.

Командир стоял на широко расставленных ногах, опершись одной рукой в стену, и слегка раскачивался с этим своим безумным выражением на лице и ужасными глазами, напоминающими желтые камешки. Он один не бледнел, не блевал и не двигался; даже не пытался сесть в желудке Червя. Я понял, что он уже входил ранее в чрево чудовища и что я был прав.

Пока мы со всем тщанием странствовали по земле, бредя в снегу недели напролет, Змеи давали чудовищу проглотить себя и двигались подземными туннелями, выходя на поверхность внезапно, как крысы в амбаре. Даже если кто-то из Странствующих Ночью – сам Ульф, Люди Огня или Братья Древа – выжили, они могли рассчитывать лишь на мышцы своего коня и собственные ноги. Не могли догнать Червя, скользящего напрямую по выгрызенным в глубинах земли коридорам, – словно он простой червь в гнилом мясе.

В туше чудовища было тепло, но я почувствовал, как меня начинает морозить. Возможно, я сумел бы дотянуться до клинка Бруса, висящего на груди, и перерезать себе вену сбоку шеи. Жизнь вытекла бы из меня раньше, чем сердце ударило бы сто раз, и мой Путь Вверх подошел бы к концу. Я бы избежал короля Змеев и ожидающих меня мук. Вот только что я тогда сказал бы отцу и теням всех убитых кирененцев, вручивших мне судьбу всего народа? Как бы я объяснил им, что заблудился на тропках судьбы, спутавшихся, словно червоточины, выгрызенные в бревне, что позволил, чтобы безумный король получил в свои руки силу Скорбной Госпожи, а Нагель Ифрия превратила мою страну в пустыню, ощетинившуюся лесом Красных Башен?