Текст книги "Конец сказки"

ЯРОСЛАВ ЗУЕВ
«Конец сказки»

Моим родителям, за жизнь и любовь,

Которой было напоено детство

Глава 1
ЧЕРНАЯ КРЕПОСТЬ КАРА-КАЛЕ

– Ох, блин! – стонал Протасов, зажимая ладонями угрожающего вида гематому. – Уф! Ой, е-мое, дурак! Эдик, блин?! Ты что, заснул, бляха-муха?! Заснул, да, плуг неумный?! – Место, где череп Валерия протаранил лобовое стекло и одолел его, расцвело паутиной трещин.

Армеец отстегнул ремень безопасности, радуясь, что может относительно свободно дышать. Как только машины столкнулись, Эдик подумал, что грудной клетке настал конец.

– У меня, ка-кажется, два ребра сломаны, – сообщил Армеец жалобно, но никто из пассажиров «Линкольна» не оценил этого известия по достоинству. – Печет си-сильно.

– Печет, блин?! – завопил Протасов. – Сейчас, бля, не будет! Я тебе башку оторву! Козел безрогий! Куда ты, твою мать, смотрел, е-мое?!

– Он не-неожиданно из отстойника вы-вылетел! – оправдывался Армеец, подразумевая карман на дороге, предназначенный для отдыха водителей и мелкого ремонта автомобилей.

– Сам ты, блин, отстойник! – Протасов обернулся назад. – Вовка, ты как?

Волына сидел молча, уронив голову и привалившись плечом к двери.

– Вовка, блин?! – крикнул Протасов. – Что за пурга?! Эй, Планочник, а ну глянь, чего это с ним?!

Но Планшетов, отделавшийся сравнительно легко – рассечением брови, смотрел в противоположную сторону, на сдвоенные задние колеса «КамАЗа», целиком заслонившие окна иномарки по правому борту. Резина скатов выглядела сильно изношенной, почти лысой, кое-где ее «украшали» вздувшиеся в результате аварии грыжи, заводская маркировка проступала еле-еле.

– 320 R 508 БЦ, – по слогам прочитал Планшетов. – Белоцерковские колеса. Какого хрена, спрашивается, этот пингвин нацепил на «КамАЗ» резину от «КрАЗа»?

– От какого «КрАЗа», бляха-муха, рогомет ты обдолбанный?! – завопил Протасов, безуспешно толкая дверь, наглухо заблокированную колесами грузовика. – О какой такой резине ты болтаешь, плуг?!

– Об этой, – Юрик ткнул пальцем в скат. Для этого ему даже не пришлось вытягивать руку. – Разуй глазки, Протасов. Ты чего, окосел?!

Вместе с глазами Валерий разинул рот. Грузовик перегораживал дорогу, как плотина гидроэлектростанции реку. Правый борт иномарки был смят, точно папиросная бумага.

– Где ты, е-мое, раньше был, со своей дальнозоркостью?! – зашипел Валерий, как только снова обрел способность говорить.

– Он с второстепенной дороги выскочил! – добавил Юрик, пытаясь перелезть через Вовчика, чтобы добраться до незаблокированной двери. Волына не подавал признаков жизни.

– Значится, пипец ему! – зарычал Протасов, предприняв тот же маневр в отношении Армейца. – Эдик, выпусти меня! – Дай я этому чурбану пасть порву!

Армеец, все еще ощупывавший грудную клетку с видом мнительного больного, убежденного в том, что повышение температуры тела на пару градусов неминуемо означает заболевание СПИДом или птичьим гриппом, мимоходом отметил, что незадачливому водителю грузовика крышка, если только Протасов подберется к нему на расстояние вытянутой руки.

– Раздавишь меня! – кричал Армеец через минуту, очутившись под Протасовым.

– Отвянь, Эдик, не до тебя! – след от головы Валерия красовался на лобовом стекле в каком-нибудь сантиметре от изувеченной правой стойки. Придись удар чуть правее, и гематома величиной с грушу Бэра показалась бы ему сущим пустяком. Хоть, очевидно, он уже не смог бы оценить степень невезения, поскольку бы стал покойником. – Ну, гад, порешу на фиг!

Но, экзекуции не суждено было состояться, по-крайней мере в том виде, как рассчитывал Протасов. Не успел Валера протиснуться между Эдиком и рулем, как загремели выстрелы. Армейцу показалось, отовсюду, со всех сторон.

Планшетов, первым выбравшийся наружу, завертелся юлой, размахивая «Люгером»,[1]1
  Пистолет немецкого конструктора Борхардта, переработанный Георгом Люгером (1849–1923), состоял на вооружении швейцарской и германской армий. Получил широкую известность как модель P-08 Парабеллум», от латинской пословицы: «Si vis pacem, para bellum», т. е. «Хочешь мира – готовься к войне»


[Закрыть] который вытащил из штанов, но стрелки скрывались в подступавших к дороге зарослях. Целиться было не в кого.

– В-в машину! – крикнул Армеец, запуская мотор. Планшетов все еще пританцовывал на дороге, словно отбивал чечетку, вопя дурным голосом. Эдик бросил сцепление. Раздался душераздирающий металлический скрежет, «Линкольн» заходил ходуном, но не сдвинулся с места. Из-под ведущих колес полетел гравий, в салоне запахло жженой пластмассой.

– Зацепились, е-мое! – заорал Протасов.

– Диск с-сцепления го-горит!

– Плевать на диск, блин, давай назад, валенок!

Под аккомпанемент этой перебранки Планшетов нырнул в салон.

Занятые освобождением «Линкольна» из ловушки приятели совершенно забыли о водителе «КамАЗа», который, собственно заварил всю кашу. И напрасно. Водитель, наконец, объявился в окне грузовика, держа в руке пистолет, который он немедленно пустил в ход. Первая пуля прошила сидение в сантиметре от плеча Протасова, вторая снесла зеркало заднего вида. Посыпались битые стекла.

Ох! – взвизгнул Армеец, хватаясь за лоб. Протасов, лихорадочно шаривший в бардачке, выдернул оттуда «Глок»,[2]2
  Пистолет австрийской фирмы «Глок» с обоймой на 17 патронов – одна из самых популярных моделей в Европе


[Закрыть] полученный у Олега Правилова накануне поездки, передернул затвор и дал очередь по кабине, в мгновение ока опустошив магазин. Водитель исчез в окне, как перевернутая мишень из тира.

– Сматываем удочки, пацаны! – крикнул Планшетов. Это было дельное предложение, которое никто бы не стал оспаривать. Эдик снова ударил по педали газа. На этот раз им повезло. «Линкольн» наконец расстыковался с грузовиком, расплатившись правой передней дверью.

– Д-д-д!.. – задохнулся Армеец.

– Забей на дверь, блин! – посоветовал Валерий, осыпая заросли у дороги градом свинца, пока не опустел второй магазин. Как только это произошло, Протасов, отбросив пистолет, повернулся к Вовчику:

– Зема, где пулемет?!

Волына никак не отреагировал на этот призыв, он по-прежнему сидел, привалившись к двери, как пьянчуга на скамейке в пивной. Вместо вышедшего из строя Вовчика обязанности оруженосца принял на себя Планшетов. Нырнул в нишу под сидением, сорвал промасленные тряпки, протянул Валерию немецкий пулемет MG-42,[3]3
  MG-42, разработанный доктором Груновым для Вермахта, – один из лучших пулеметов Второй Мировой войны


[Закрыть] еще одну вещицу, добытую Протасовым у Правилова.

– Ну, блин, держитесь, гуроны! – заорал Протасов. Последнее слово потонуло в оглушительном грохоте. Остатки заднего стекла исчезли, словно их и не было, стреляные гильзы со звоном посыпались в салон, по зарослям хлестнула тугая свинцовая струя, затем еще одна. Протасов повел стволом слева направо, затем вернул пулемет в исходную позицию. Планшетов, зажав уши ладонями, сполз по сиденью вниз.

Пока Валерий, вопя во все горло, хоть его все равно никто не слышал, утюжил кусты, Армеец, который примерно со второго выстрела начисто потерял слух, воткнул заднюю скорость. «Линкольн» кормой выскочил на обочину и снес синий дорожный указатель с цифрами, обозначающими расстояния до Симферополя и Севастополя. Из-под бампера посыпались искры. Затем Эдик рванул рукоятку переключения передач вверх, утопив в корпус лягушку педали акселератора. Пронзительно визжа шинами и рыская из стороны в сторону, «Линкольн» с ревом понесся в том направлении, откуда они не так давно приехали.

– Эдик, притормози! – попросил Протасов, едва приятели оказались вне зоны прицельного огня. Армеец среагировал не сразу, у него еще не восстановился слух. Ошметки лобового стекла только затрудняли обзор, Протасов разобрался с ними в три секунды, орудуя то темным ореховым прикладом, то длинным стальным стволом, над которым еще струился сизый дымок.

Без двери и стекол «Линкольн» приобрел определенное сходство с автомобилем, который начали переделывать в Багги.[4]4
  Класс спортивных машин, оборудованных дугами безопасности, жесткой рамой и вездеходными колесами для гонок по бездорожью. Кузов в привычном понимании этого слова отсутствует


[Закрыть] Дальше ехать пришлось с ветерком, но это было меньшее из зол.

– Главное, что резвости не у-утратил, – успокаивал себя Армеец.

– Ну, ты, Валерка, здоров стрелять! – обрел голос Планшетов. Если с рук брать – один масленок по баксу, чувак. Выходит, ты за минуту мультисистемный видак в воздух высадил, и еще соковыжималку в придачу.

– А ты думал! – Протасов раздувал щеки на ветру. – Ты не балаболь, Планктон, гони запасную ленту. На всякий, блин, пожарный случай.

– К-кто на нас напал? – спросил Армеец. Это был не праздный вопрос, настало самое время его задать.

– Кто-то нас сдал, пацаны, – предположил Планшетов, вытягивая из спортивной сумки запасную ленту для пулемета. Подбросил в руках, а затем, для верности повесил на шею, что придало ему определенное сходство с революционным балтийским матросом, таким, какими их было принято показывать в советских фильмах, или штамповать на фабриках игрушек из пластмассы или даже олова.

– Бескозырку еще нацепи, лапоть! – посоветовал Протасов.

– Если они персонально нас до-дожидались, то, п-плохо дело…

– Ты гонишь, Армеец. Они тут, блин, всех так встречают, – осклабился Протасов. – Это у них такая акция, рекламная.

– Бе-без шуток…

– Какие шутки, чувак?! – отбросив сумку, Планшетов начал лихорадочно перезаряжать «Люггер», шаря по карманам в поисках патронов. Их набралось – чуть больше пригоршни. – Тут двух мнений нет. И уши, будь уверен, растут из Киева.

– Н-ноги, – поправил Армеец. Его «Узи» лежал в багажнике, добраться до которого на ходу было невозможно, вследствие чего Эдик чувствовал себя рядом с вооруженными до зубов приятелями, как нудист среди монахов.

– Коню ясно, что нас сдали, – резюмировал Протасов. – Вопрос, блин, кто?!

– Хотел бы я знать, чувак…

Конец прениям положил Армеец, поглядывавший в уцелевшее левое зеркало «Линкольна».

– За нами по-погоня, ре-ребята!

Протасов, кряхтя, полез назад, выставил пулемет из окна, опустил на сошки, примостившись, упер приклад в плечо.

– Юрик, запасную ленту готовь.

– Все на мази, – откликнулся Планшетов.

– Ну, блин, кто не спрятался, я не виноват, – процедил Протасов, щурясь через секторный прицел, позволяющий вести прицельный огонь с расстояния в две тысячи метров. Не из подпрыгивающей на колдобинах машины, естественно.

– Д-дорога впереди пе-пе-пе… – начал Армеец.

– Перекрыта, – закончил за него Планшетов, в свою очередь заметивший несколько внедорожников впереди. Джипы стояли поперек дороги. У Эдика засосало под ложечкой. Это уже не походило на засаду, это была полноценная облава.

– Ты, блин, Эдик, что-то хорошее сообщать умеешь?! – буркнул с превращенного в огневую точку сидения Валерий.

– Если я те-тебе с-скажу, что там де-делегация барышень в кокошниках, с х-хлебом и солью, тебе с-станет легче?! – парировал Армеец, сбрасывая скорость.

– А ты, блин, как думаешь?! – огрызнулся Протасов.

– Эдик?! Направо уходи! В горы! – крикнул Планшетов.

Если слева от дороги простиралась степь, кое-где перемежаемая поросшими редколесьем балками, то справа были холмы, поднимающиеся все выше, чтобы перерасти в горную гряду на горизонте. Среди холмов Планшетов разглядел узкую асфальтовую дорогу, петляющую, будто виноградная лоза, карабкающаяся на стену. Местность была исключительно живописной, словно перенеслась из красочного туристического каталога «Предгорья Крыма», призванного завлечь отдыхающих. Впрочем, приятели, естественно, не могли оценить этого по достоинству.

Поскольку ничего другого не оставалось, Эдик свернул на проселок. Скорость была слишком высока, «Линкольн» едва не перевернулся. Планшетов только чудом не застрелился из «Парабеллума», который как раз закончил снаряжать. Матерясь, Протасов повалился на тело Вовчика, сжав в руках пулемет. Они столкнулись лбами. Валерий охнул, Волына не проронил ни звука. До Протасова, наконец, дошло, что с земой что-то не так. Отложив пулемет, он склонился к приятелю.

– Вовка? – крикнул Протасов, – эй, земляк?! – Прижался ухом к груди Волыны, но не уловил ни звука.

– Блин! Вот, блин, твою мать! Слышите, пацаны?! Вовку конкретно зацепило…

Планшетов и Армеец пропустили эту фразу мимо ушей. Джипы, преградившие им путь, наверняка пустились в погоню, поросший колючками каменистый склон, за который нырнул проселок, на время загородил их от охотников, но это было слабое утешение. Как только внедорожники пропали из виду, Планшетов принялся орать «Оторвались!», но, Армеец так не думал, полагая, что преследователи либо не ожидали от «дичи» подобной прыти, либо не спешили, зная, что могут не торопиться. Например, если дорога, на которую свернули приятели, ведет в тупик. Такое было вполне возможно, Эдик понятия не имел, куда они теперь несутся, сломя голову. Охотники же были у себя дома, где, как известно, помогают даже стены, и где каждый проселок знаком с детства. Пока Армеец потел от страха, воображая впереди очередную засаду (и, при этом, был весьма близок к истине), на Планшетова напал словесный понос, как бывает часто, в экстремальных ситуациях.

– К-куда эта за-задрипанная дорога ведет? – пробормотал Армеец.

– Как куда?! – рассмеялся Планшетов. Смех был визгливым, истерическим, и очень не понравился Эдику. – Ты еще не врубился, чувак?! В коммунизм, естественно!

Эдик ответил коротким недоумевающим взглядом, дорога петляла из стороны в сторону, считать ворон не приходилось.

Как, чувак, ты этого анекдота не слыхал? – удивился Планшетов. – Так он же бородатый? Про Брежнева и Картера?[5]5
  Картер, Джимми, 39-й по счету президент США, был хозяином Белого дома с 1977 по 1981


[Закрыть]

Армеец машинально покачал головой. Планшетов в этом не нуждался.

Мол, едут Брежнев с Картером договор ОСВ-1[6]6
  Договор, предусматривавший ограничение стратегических вооружений в арсеналах двух сверхдержав, СССР и США, подписанный в Вене летом 1979 после переговоров, длившихся нескольких лет. Любопытно, что камнем преткновения для американской стороны стал уникальный советский бомбардировщик Ту-22М, тот самый самолет, от которого Украина поразительно быстро отказалась. ОСВ-2 так и не вступил в силу, администрация США отозвала его из сената


[Закрыть] подписывать. А за ними погоня. Картер говорит: «Сейчас я с ними разберусь», и швыряет сотку баксов в окно. Преследователи шпарят, не останавливаются. Картер: «Ничего-ничего. Сейчас», и бросает две сотки – по барабану. Штуку – пополам земля. Догоняют. Делать нечего, Картер хватает ручку, подписывает чек на сто штук, и в форточку. Тот же результат. Все равно гонятся. Тут Брежнев так спокойно и говорит: «Дай мне кусок бумаги и ручку». Берет лист, пишет несколько слов, кидает на дорогу. И, что ты думаешь, Эдик? Хорьки по тормозам, да как крутанут рулем. Да как рванут, в противоположную сторону. Картер Брежневу: «Леонид Ильич, что ж ты им написал?» Брежнев: «Как что, Джимми? Правду, гм. Про то, что дорога ведет в Коммунизм!»

Если автострада из анекдота и увела Леонида Ильича в коммунизм, то убогая дорога, по которой довелось лететь изувеченному «Линкольну», вкручивалась в горный массив, как штопор в винную пробку. Гигантские валуны нависали над крутыми поворотами частоколом дамокловых мечей, готовых погрести все и вся под толщей обвалившейся породы.

И будут тогда «Похороненные заживо-3»,[7]7
  «Похороненные заживо 2», 1997 («Buried Alive 2»), триллер режиссёра Тима Матисона, в ролях Элли Шиди, Тим Матисон, Стивен Кэффри и др.


[Закрыть] – ляпнул Планшетов в рамках своего словесного поноса.

– Ти-типун тебе на язык.

– Вы, что, блин, оглохли?! – взревел с заднего сидения Протасов. – Не слышите ни буя?!

– А что ты сказал? – осведомился Планшетов, все еще во взвинченном и одновременно приподнятом настроении. Как это ни странно.

– Вовку зацепило, козел ты безрогий!

– Как это, чувак? – Планшетов перегнулся с переднего сидения. Когда Валерий пополз назад, они совершили рокировку. – Что с ним, Протасов?

– Угадай с трех раз, чурбан неумный! – закипая, предложил Протасов.

– В него попали, да?

– А тебе, блин, повылазило? Не дышит Вовка.

– Не дышит?! – Юрик вытаращил глаза. – А куда его ранили, чувак?

– Почем мне знать?! – зарычал Протасов. – Какая на хрен разница, куда, если мотор не бьется?!

– А оно точно не бьется? – переспросил Планшетов, белея.

– Я что, по-твоему, глухой?!

– Ре-ребята, вы сюда по-посмотрите! – выдохнул Армеец, не отрывавшийся от дороги. Она как раз обогнула утес величиной с океанский лайнер, лениво заваливающийся на борт после попадания торпеды. «Линкольн» въехал в ущелье, образованное отвесными известняковыми скалами, над которыми тысячелетиями трудились ветра, дожди и солнце, превратив в некое подобие титанической слойки. Скалы пестрели дуплами пещер, смахивающих издали на гнезда гигантских ласточек. Или на плод многодневных стараний великана, вооруженного перфоратором размерами с буровую вышку. Ущелье тянулось на юго-восток, напоминая по форме отпечаток гигантского веретена. Расщелины поросли пожухлой рыжей травой и какими-то бурыми колючками, отчего без особого труда можно было представить себя астронавтом, изучающим негостеприимный Марс.

– Что, блин, за голимое место, е-мое?! – воскликнул Протасов, отвлекаясь от раненого, которому не знал, как и чем помочь. Глядя на гигантский каменный мешок, Валерий почувствовал себя гладиатором на арене древнеримского амфитеатра. Или обреченным на заклание быком, который поводит тяжелой, украшенной рогами головой, ощущая прессинг тысяч враждебных глаз, алчущих чужой крови. Протасов, которому и на ринге, и за его пределами не раз приходилось расплачиваться именно своей кровью, презирал этих питающихся чужими эмоциями извращенцев, как может только настоящий боец. Валерий сдвинул брови и стиснул зубы, в ожидании, когда ударит гонг. А что ударит – он нисколько не сомневался.

Планшетов подумал о пещерах, облюбованных индейцами из страны Мепл-Уайта, созданной воображением Конан Дойла.[8]8
  Роман «Затерянный мир» (1912) знаменитого писателя Артура Конан Дойла (1859–1930)


[Закрыть] В детстве Юрик довольно много читал. Книги были хорошими.

Асфальт неожиданно кончился, словно дорожные рабочие, укладывавшие его много лет назад, воткнули в землю лопаты, пораженные мрачным величием ущелья, а затем убрались по-добру, по-здорову, прихватив с собой грейдеры, бульдозеры и прочую технику, которой в этом месте явно не место. Как только шины «Линкольна» очутились на грунтовке, за машиной поднялся пылевой шлейф, длинный, как хвост кометы. Дорога сразу пошла в гору, причем подъем оказался таким крутым, что нос «Линкольна» задрался к небу, словно он превратился в реактивный самолет.

– Сусанин, твою дивизию! – не выдержал Протасов. – Что это, блин, за дыра?!

– По-понятия не имею! – крикнул Армеец, держа баранку двумя руками. Подвеска работала на убой, рулевое колесо била мелкая дрожь.

– Поконкретнее, Склифосовский, блин!

– П-предполагаю, перед нами какой-то пе-пещерный мо-монастырь. Или город.

– Какой монастырь, валенок?!

– Я что, э-энциклопедия, по-твоему?

– Ты ж учитель истории, е-мое!

Ч-что с того?! Пе-пещерные мо-монастыри го-горного Крыма – не мой конек, П-п-протасов. А у-укрепленные го-го-города караимов[9]9
  Караимы, дословно – «Люди Писания», религиозная секта и этническая группа одновременно. Возникла в VIII веке в Месопотамии, на территории Арабского халифата вследствие попытки богослова и политика Анана бен Давида реформировать иудаизм. Анан призывал почитать Тору (т. е. Ветхий завет), как источник высшей мудрости, при этом категорически отрицая Талмуд, другую священную книгу иудеев, и обвиняя раввинов в сознательном искажении библейских истин. Идеи караимов получили широкое распространение, однако впоследствии были искоренены огнем и мечом, поскольку угрожали существованию института раввината. Возможно, это было событие библейского масштаба, но его никто не заметил. Подробнее в книге Я.Зуева «В круге света»


[Закрыть] – тем паче!

– Каких караимов, лапоть?! Что за караимов ты сюда приплел, лох?!

– Я п-приплел?! – взвился Армеец.

– Ладно! – отмахнулся Протасов. – За дорогой следи, бандерлог.

Проселок, подымаясь все выше и выше, совсем как птица из довоенной строевой песни авиаторов,[10]10
  Имеется в виду знаменитый «Авиамарш» композитора Ю.Хайта на слова П.Германа, провозглашенный в 1933 маршем ВВС СССР


[Закрыть] быстро терял последние рудиментарные признаки дороги, превращаясь в обыкновенную тропу, по которой бродят горные туристы и стада баранов. Поросшие лишайниками валуны валялись тут и там, грозя при столкновении вспороть брюхо «Линкольна», как консервную банку. Эдик сбросил скорость, машина поползла черепашьим ходом, завывая всеми шестью цилиндрами то ли на первой, то ли на второй передаче.

– Что ты еще про это место знаешь? – нависал Протасов, озабоченно поглядывая по сторонам. То вперед, то назад, то на Волыну.

Впереди образовавшие ущелье скалы начали сужаться, как борта чайного клипера по направлению к форштевню. Если вы шагаете по трюму. Стало ясно, что «Линкольн» угодил в тупик. Вместе с пассажирами, у которых, правда, еще сохранялись кое-какие шансы выбраться из ловушки. Если рвануть пешком через горы.

Сам Ледовой о-отдал его П-правилову, а Олег Пе-петрович мне… – пробормотал Армеец, когда до него дошло, что с машиной придется расстаться. Правда, преследователи пока не появлялись, впрочем, расхолаживаться по этому поводу не стоило, они, наверняка знали, что ущелье представляет собой слепую кишку, следовательно, могли не спешить. Могли насладиться моментом, поскольку ожидание экзекуции безусловно страшнее самой экзекуции, как верно подметил в одном из своих фильмов Стивен Сигал.[11]11
  Сигал Стивен, р.1951, известный американский актер, режиссер и продюсер, а также мастер боевых единоборств, которому удалось первым из не японцев открыть в Токио собственную школу айкидо. Интересно, что она располагалась в одном из районов, облюбованных якудза


[Закрыть]

– Те-теперь они нас возьмут, го-голыми руками…

– Только не голыми! – пообещал Протасов, поглаживая германский пулемет.

Армеец выжал сцепление. «Линкольн» остановился. Дорога закончилась.

– Тупик, – сказал Эдик и, задрав голову, принялся изучать грязно-белую известняковую скалу, испещренную пустыми глазницами пещер. По мнению Эдика, скала смахивала на многоэтажку, из которой давно отселили жильцов. – Я даже не во-возьмусь определить, что перед нами, произведение природы или дело рук че-человека, – добавил он растерянно. – Карстовые пещеры не-невыясненного происхождения. Какой-нибудь памятник всесоюзного значения, о-охраняемый государством от в-всяческих вандалов. В-вроде вас. По-по нынешним временам заброшенный, естественно.

– Забей на него болт, чувак, – посоветовал Планшетов. Чует моя жопа, снабдят тут каждого из нас памятником. Персональным.

– Губу закатай, – откликнулся Протасов.

Они вылезли из салона, оглядываясь по сторонам. Площадка, на которой они стояли, была не больше теннисного корта. С нее открывался великолепный вид на все ущелье, которое они только что преодолели. Вид с птичьего полета.

– С-самая высокая точка ущелья. – Армеец почесал затылок. – Местный пентхаус.

– Хватит балаболить! – рявкнул Протасов. – Помогите вытащить Вовчика, е-мое!

Втроем они осторожно извлекли Волыну из кабины, устроили на земле, среди колючек.

– Держись, Вовка! – в который раз сказал Протасов. Губы Вовчика казались такими синими, будто он превратился в советского школьника, отхлебнувшего, потехи ради, чернил фабрики «Радуга» из толстостенной квадратной банки.

Вовка… слышишь меня?! – заорал Протасов, а затем, схватив Волыну за грудки, принялся неистово трясти. Армеец уже открыл рот, чтобы попросить друга не делать этого, когда произошло чудо. Синие губы дрогнули, Волына медленно открыл левый глаз, желтоватый после перенесенного в ТуркВО[12]12
  Туркестанский военный округ


[Закрыть] вирусного гепатита.

– Зема… – прошептал Вовчик. Хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса.

– Держись, брат! – выдохнул Валерий.

– Держусь, – одними губами сказал Вовка.

– Молоток, – ободрил его Протасов, утирая со лба крупные капли пота. – Фух. Все будет ништяк. Скоро отремонтируем тебя, забегаешь, как новенький.

– Холодно, зема.

– Холодно? – выкрикнул Протасов. Армеец и Планшетов у него за спиной обменялись многозначительными взглядами. Солнце готовилось заступить в зенит и основательно припекало.

– Помираю я, зема, – прошептал Вовчик.

– Ты гонишь, е-мое! Никаких «помираю», понял, да?!

Волына собирался что-то ответить. Уголок его рта дрогнул.

– По-любому… – сказал Волына. И закрыл глаз. Протасов, закусив губу, отвернулся.

– Пацаны, к нам гости, – Планшетов с тревогой всматривался вдаль, где три или четыре машины неслись по ущелью, волоча за собой плотные пылевые хвосты. – Резво идут, гниды…

– Ага, как на п-параде…

Армеец перевел взгляд на темные жерла пещер за спиной. Теперь, когда столкновение с охотниками стало неизбежным, пещеры уже не казались такими зловещими, как с первого взгляда. Напротив, Эдик подумал о них с определенной долей симпатии. Конечно, ведь там наверняка должен был быть выход. Если хорошенько поискать.

– Как думаешь, выберемся через них? – с надеждой спросил Планшетов.

– Думаю, да, – ответил Эдик. – Если по-повезет. Хотя, пещера пещере рознь. Нам на плато надо п-пробиваться. На противоположную сторону кряжа. Если сквозную найдем, дальше, г-горными тропами, возможно…

– А потом, чувак?

Эдик пожал плечами. Впереди был длинный путь, они находились в самом начале.

– Выбираться с полуострова.

– А он? – Планшетов кивнул в сторону распростертого на земле Вовчика. Эдик предпочел промолчать, даже отвернулся, для верности, в душе полагая, что при любых раскладах раненый, скорее всего, не будет им обузой, поскольку скоро умрет. Вот и все. Но, он не спешил озвучивать свои мысли. Это сделал за него Протасов. По-своему, естественно.

– Еще раз такой намек дашь, Юрик, урюк ты, блин, неумный, – зловеще пообещал Протасов, сопя, как бык, – и все. Удавлю голыми руками. Въехал?

– А что я сказал?

– Мне, б-дь, по бую. Ты меня слышал, гнида!

– П-прекратите, – поднял руку Армеец. – Надо уходить. Срочно. Не-не-немедленно…

Протасов, крякнув, поднял Волыну на руки и, не оборачиваясь, зашагал к пещерам.

Эдик уже было собрался поспешить за ними, когда голову Планшетова осенила неплохая идея. Не из тех, что часто гостили в головах блистательных полководцев вроде Ганнибала или его врага Луция Сципиона,[13]13
  Ганнибал Барка, (246–183 до Р.Х.), прославленный полководец, главнокомандующий армией Карфагена. Один из самых непримиримых врагов Рима на протяжении всей истории. После беспримерного перехода через Альпы (218), который позднее удалось повторить лишь А.Суворову и Н.Бонапарту, чуть не взял штурмом Рим, после чего выражение «Ганнибал у ворот» стало нарицательным. Покончил с собой, чтобы не даться в руки римлянам; Публий Корнелий Сципион Африканский Старший (236–184 до Р.Х.), оппонент Ганнибала, полководец 2-й Пунической войны. Был, как и прочие римские стратеги неоднократно бит Ганнибалом, но, опираясь на колоссальные ресурсы Рима, реорганизовал армию, и, в конце концов, разгромил противника в битве при Заме (202). Умер в изгнании


[Закрыть] но тоже довольно дельная. Если только подфартит.

– Эдик? Тебе «Линкольн» жалко?

– В с-смысле?

– Ну, ему ж так и так конец?

– ?

– Давай тачку на этих парашников столкнем?! Прикинь эффект, а, чувак?

От этих слов Армейца передернуло.

Про Маресьева[14]14
  Маресьев А.П., (1916–2001) – легендарный летчик, Герой Советского Союза, послуживший прототипом героя повести Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке»


[Закрыть] читал?! – распылился Планшетов. – Смерть фашистским оккупантам. Запустим твой «Линкольн» им прямо в лоб. Прикинь?! Вот пингвины обосрутся!

Джипы преследователей покрыли добрых две трети расстояния и теперь карабкались по крутому склону, сбившись в такую плотную кучу, что представляли исключительно заманчивую мишень. Скорость продвижения внедорожников упала, дорога, больше напоминающая русло обмелевшей горной реки, делала свое дело.

– А если п-промажем?! – колебался Армеец.

– Да тут пьяный ежик, и тот не сплохует. – Планшетов прищурился, прицеливаясь. – И потом, какая разница? Хуже все равно не будет.

– Ты так ду-думаешь?

– Я не думаю, это факт.

Джипы были уже совсем рядом. Многоголосый рев моторов наводил на мысли о рассерженном улье. Правда, пчелы были великоваты.

Тут и незрячий в яблочко засадит. Как этот, как его… который стрелял с завязанными глазами на ярмарках, и еще тиролку с головы не снимал… Вильгельм Пик,[15]15
  Пик, Вильгельм (1876–1960), один из основателей компартии Германии, соратник К.Либкнехта и Р.Люксембург. После прихода Гитлера к власти бежал в Париж, оттуда в Москву, где «перековывал» немецких военнопленных. После образования ГДР (1949) стал ее президентом


[Закрыть] верно?

Армеец наморщил лоб:

Ты, о-очевидно, Вильгельма Теля[16]16
  Меткий стрелок, герой освободительной войны швейцарских горцев с австрийцами в XIV веке, воспетый в народном эпосе. Главный персонаж одноименной драмы Ф.Шиллера и оперы Дж. Россини. Согласно легенде, за неуважение, проявленное к австрийскому наместнику, Телля заставили выстрелить в яблоко, поставленное на голову сыну. Средневековые хроники сообщают, что Телль попал в яблоко, его выстрел послужил сигналом к восстанию, а очередная стрела досталась самому наместнику


[Закрыть] имеешь в виду?

– Ага. Того, что под Робин Гуда косил.

– Тогда Т-теля. Только он ни под кого не косил.

– А, без разницы, – беспечно отмахнулся Планшетов. – Слушай, а Пик этот, выходит, что из другой оперы?

– Из со-совершенно другой, – заверил Армеец.

– И рядом не стоял, да?

– Пальцем в небо…

Планшетов вздохнул:

– Ну и фиг с ними двумя. Ладно, давай на счет три. А то у меня сейчас икру судорогой сведет. И-и-и, раз…

* * *

Приятели встали по бокам обреченного «Линкольна», как почетный караул у гроба генсека. Левая дверь была открыта нараспашку, Планшетов давил на педаль тормоза ногой. При выключенном двигателе от гидроусилителя тормозов толку, как от фонарика без батареек, весила же машина Армейца порядочно. Оба воротили носы. Из салона разило бензином. Приятели вывернули на пол половину двадцатилитровой железной канистры, половина продолжала плескаться в емкости на заднем сидении, в качестве бомбы замедленного действия.

– А я ни разу в боулинге не был! – крикнул Планшетов с нервным смешком. – Прикинь несправедливость, а?

– Се-сейчас?! – фыркнул Армеец отдуваясь. Протасов у них за спиной как раз добрел до стены, устроил Вовчика среди лишайников и присел на корточки, переводя дух и смахивая ливший градом пот.

Давай! – скомандовал Планшетов. Джипы выскочили на финишную стометровку, когда им навстречу, охваченный огнем, словно миноносец «Сын Грома» из знаменитого романа Уэллса,[17]17
  Юрик зачитывался знаменитым романом Г.Уэллса «Война миров», написанным в 1898 году


[Закрыть] потрясшего Юрика в юности, устремился обреченный «Линкольн».

Как и следовало ожидать, появление импровизированного сухопутного брандера[18]18
  Небольшое судно, нагруженное горючими и взрывчатыми веществами, во времена парусного флота применялось для торпедирования вражеских судов


[Закрыть] посеяло в рядах преследователей жестокую панику. Головной джип заблокировал колеса, водитель ведомого безнадежно запоздал. Или перепутал педали, что в стрессовой ситуации случается сплошь и рядом. В результате второй врезался в корму головному и заглох. Третий отвернул вправо, наскочил на валун и лег на борт с такой легкостью, словно был изготовленным из гофрированного картона макетом. Четвертый внедорожник, водитель которого вообще ничего не заметил за высокими задками передних машин и поднятой ими пылищей, по консистенции не уступающей дымовой завесе, ударил второго, поддев как бык матадора.

– Вау! – торжествуя, завопил Планшетов. – Шведский бутерброд! Кто последний, тот и папа?! Прикинь, какой облом!

– Па-паравозики ту-ту, я и-иду, – в свою очередь крикнул Эдик. Под впечатлением яркой автокатастрофы он даже перестал сожалеть о «Линкольне».

А между тем автомобиль, доставшийся Эдику от Правилова, а тому, в свою очередь, от самого Виктора Ледового, только набирал скорость. Уцелевшие пассажиры джипов смотрели на него глазами матросов, заметивших приближающуюся торпеду.

– Реальная куча мала вышла! – закричал со своей позиции Протасов. – Мы пацанами, помню, в короля горы играли, так похожие кучи получались!

Снизу полыхнуло пламя. «Линкольн» врезался в головной джип, канистра взорвалась, за ней последовал бензобак, и обе машины исчезли в огне. Планшетов, исступленно вопя, пошел в пляс. Как дикарь, которому на охоте посчастливилось посадить на рожон[19]19
  Копье с длинным крепким древком, применявшееся для охоты на медведя


[Закрыть] пещерного медведя.

И тут откуда-то посыпались пули, сухо щелкая по камням и подымая облачка пыли. Они падали с неба, совсем как дождь.

– Бегите, пацаны! – заорал Протасов, стреляя куда-то вверх, как солдат комендантского взвода на похоронах крупного военачальника. Эдик подскочил, как ужаленный, и припал на одно колено.

– Нога!

– В укрытие! – вопил Протасов. Пулемет даже в его ручищах ходил ходуном, как брандспойт в руках пожарного, речи о прицельном огне, естественно не было и быть не могло. Скорее, это был огонь заградительный.

Вскинув голову, Планшетов вроде бы разглядел несколько стрелков, прячущихся в одной из пещер прямо у них над головами. С занимаемой ими позиции Планшетов и Армеец должны были стрелкам двумя мишенями из тира и, очевидно, если бы не пальба Протасова, оба были бы уже мертвы. Валерию сложно было попасть, зато он заставил стрелков залечь, сбил им прицелы, это обстоятельство и спасло жизни Армейцу с Планшетовым.

– Бежим! – Юрик подставил Армейцу плечо. Через полминуты все трое тяжело отдувались под защитой каменного козырька, шириной в несколько метров.

– Спасибо, чувак! – выдохнул Юрик, переводя дух. – Если б не ты…

– Ленту давай! – Протасов повел стволом пулемета в сторону догорающих внизу джипов.

– Ах ты, черт! – Юрик в досаде хлопнул себя по лбу. – Она в «Линкольне» осталась!

Какое-то мгновение Армейцу казалось, что Валерий прикончит Юрика прямо на месте, пользуясь ставшим бесполезным пулеметом как дубиной, но Протасов, устало вздохнув, только молча сплюнул на грунт, прислонил MG к известняковой стене и, кряхтя, опять поднял Вовчика на руки.

– Дай помогу, – предложил Планшетов.

– А, не парься…

Планшетов обернулся к Армейцу:

– Сильно зацепило, чувак?

– Те-терпимо…

– Сам идти сможешь?

Эдик попробовал, ничего не вышло.

– Разве что на одной но-ноге прыгать… – сообщил он чуть не плача. – П-полная кроссовка крови… на-набежала.

Планшетов присвистнул:

– Надо перевязать. Только давай сперва отсюда смотаем. В темпе вальса.

– Давай, – спорить не имело смысла.

– Я перевяжу, – бросил через плечо Протасов. – Позже.

Вход в ближайшую пещеру располагался практически на уровне земли и проникнуть в нее не составило большего труда. Не сложнее, чем перешагнуть порог. Тем не менее, очутившись внутри, приятели будто оказались в другом мире. Полуденное солнце накалило воздух в ущелье, в пещере же он казался кондиционированным, хоть никаких кондиционеров, естественно, не было. Древние, как выяснилось, обходились без них, и ничего, получалось. Кроме того, тут господствовал мрак, со свету казавшийся непроглядным и всепоглощающим. Глазам еще только предстояло приспособиться. Для этого требовалось время. Вскоре Протасов громко охнул, видимо, ударившись макушкой о какой-то прятавшийся в темноте выступ.