Текст книги "Янтарная капля"

Океан, состоящий из капель, велик.

Из пылинок слагается материк.

– Омар Хайям

Глава 1.

Мимо за окном сновали люди. Летнее солнце нещадно пекло с самого утра, поэтому мне ничто не оставалось, кроме как сесть внутрь кафе «Бриз». Странное название для заведения в центре Москвы, ну да ладно, не моя забота. Каждый раз, приходя сюда, возникает дилемма: сесть внутри или на веранде? Сегодня, пожалуй, под кондиционер. Синоптики не ошиблись в который раз.

Заказав неизменно вкусный эспрессо со сливками, огляделся. Где-то звенела посуда, работала кофемашина, из ниоткуда играл легкий джаз, посетители вели негромкие беседы. Время от времени из кухни разносился звон мытых тарелок. Люблю подобную атмосферу. Немногочисленный народ толпился у кассы, в основном все спешили занять места поближе к кондиционерам. У многих с собой в руках чемоданы и сумки – вокзал рядом, неудивительно.

Москва то ли город возможностей, то ли город спешки. Я так и не разобрался. То ли дело тихий Мурманск. Когда приехал оттуда в московское общежитие, подумал, что попал в сущий ад: и днем и ночью шквалы информации, шума, гама, какой-то бесполезной возни и разговоров ни о чем, скрежет зубов, от чего возникала мысль написать всем вокруг справку с диагнозом «Повышенная агрессия и публичное проявление хамства».

Сложно было ориентироваться в пространстве, говорить о своем мнении кому-либо рядом с тобой. Когда еще совсем недавно был школьником, очень сложно научиться говорить твердое «нет», когда надо, на вопросы окружающих взрослых людей. До сих пор, уже семь лет спустя после выпуска, кажешься себе самому школьником, не выучившим урок. Одно дело, когда за тебя все говорят и делают родители. Совсем иначе – взаимодействовать со всеми, далеко не всегда вежливыми особями, самому. Лет в восемнадцать я твердо решил, что надо работать над твердостью и уверенностью, иначе в этих джунглях я не выживу. Уж не знаю, откуда у меня эта застенчивость, которая так часто дает о себе знать. «Я хочу с ней бороться!» – решил вчерашний школьник-сопляк, записал это в своем дневнике, впервые отправляясь в университет, в который он каким-то чудом попал на бюджет. Тогда еще я знал, что слова имеют силу, если их записать.

Принесли-таки кофе. Я отхлебнул, дав приятной горечи разнестись по всему телу. Вот она – счастливая жизнь свободного художника, которого теперь назовут не иначе как «фрилансером». В Москве же любят все иностранное.

Главное – не говорить никому, кто ты, иначе рискуешь быть заваленным восклицаниями а-ля «Ты такой счастливчик!», «Вот бы мне никуда не ходить утром!», «Ты, наверное, ни разу не ездил на общественном транспорте в час-пик!» (а вот это сражает наповал). Людям нравится думать о том, что кому-то повезло больше, чем им. Приятно, наверное, думать, какой же ты несчастный, какой обделенный судьбой. Разве я не прав?.. Мало кто зрит в корень и пытается представить себе всю картину: поиск клиентов вместо сна, звонки, обещания вроде «мы вам перезвоним» и тишина, которая в какой-то момент стала невыносимой. То была самая сложная зима в моей жизни.

А потом прилетели грачи, как с той знаменитой картины, и я вздохнул с облегчением; вздох облегчения. Все стало налаживаться буквально на глазах, само собой, словно по мановению волшебной палочки. И я вспомнил, ради чего устроил весь этот сыр-бор с отчислением из финансового университета, несколькими работами днем и ночью, лишь бы накопить на еду, жилье и курсы копирайтинга в другом конце города. Компьютера у меня тогда не было, чтобы учиться по Интернету. Да и писать всякие слоганы и рекламу не было моей заветной мечтой. Это как оболочка, видимость, за которой стоит нечто более яркое и близкое сердцу.

Дыши, пока дышится – пиши, пока пишется.

Давно, когда мы проходили в школе «Мастера и Маргариту», невольно сравнивал себя с Мастером, он ведь тоже не мог жить без своего дела. Эх, где сейчас, интересно, так стопка зеленых тетрадочек в линейку по двенадцать листов? Там же были какие-то то ли стихи, то ли песни для гитары собственного производства, то ли рассказики. Вспомнил об этом только сейчас. Трогательно.

Отхлебнул порядком остывший кофе.

Кем бы я был, если бы пошел по тропе, что пророчили мне? Иди на банкира, говорили они. «Пошли они все к черту»– раздалась эхом строчка в дневнике, записанная в порыве ярости прыщавым подростком, прятавшим под парту одну из тех зеленых тетрадочек и пишущим очередную идею, новый порыв души, едкий, колкий, как его тогдашний характер. Время меняет все, поэтому когда пришла пора менять паспорт к двадцати годам, а это было уже в Москве, вдали от опекунских глаз, изменились и имя, и фамилия. О чудо.

Они, эти опекуны, ни разу не удосужились позвонить мне, узнать, как у меня дела. Только на дни рождения приходили скромные весточки «С днем рождения!». И ничего больше. Ничего лишнего. Неужели их настолько не интересует, как я сейчас живу?.. Ну да, я же совершеннолетний, а значит и опекуны мне больше не нужны. Ну да, неродной же, терять по сути нечего.

Пошли они все, подумалось мне однажды опять. На душе скребли кошки. В ту ночь мокрая подушка не дала мне уснуть, как и весь хаос в темно-кудрявой голове.

Теперь я уже пять лет как другой человек.

И да, навязанный универ я так и не окончил. И в родной город не вернулся. В Москве меня никто не знает, кроме нескольких доверенных лиц, которые смогли буквально вырвать меня из лап депрессии. Как же я им благодарен!

А в паспорте от меня прошлого осталась лишь фотография моих больших карих глаз и волнистой темно-коричневой шевелюры с чубом. И вот уже пять лет в паспорте я значусь как Иосиф Мицкий.

На кассе официантка под легкий джаз на ломаном английском объясняет что-то новоприбывшим туристам на вопрос о кофе: латте или капучино? Названия кофе она произносит на русский лад, выговаривая «а» и «ч» особенно четко. Интересно, как воспринимают это пришедшие англичане (в этом не было ни капли сомнений)? Не режет ли им это слух, интересно? В их языке подобных фонетических оборотов искать не приходится.

Приходит идея для сюжета (не всегда же писать для работы, будучи копирайтером) – тут же записываю, параллельно пытаясь определить, откуда дует кондиционер. Поддувает в спину. Настроение просто отличное, слова выскакивают из-под карандаша легко и непринужденно. Вот только кофе закончился в чашке – какая досада! Я же только начал писать.

Иду на кассу. Те англичане пристроились за столиком позади меня.

Достаю необходимую сумму, протягиваю официантке (странно, почему официантка за кассой?).

–Эспрессо пожалуйста.

Девушка с ярко-рыжим, почти оранжевыми волосами и улыбкой, образующей ямочки на веснушчатых щеках, отдает сдачу. Я смотрю на нее – этот вечно смеющийся взгляд серых глаз, почему-то до боли знакомый, я, кажется, уже где-то видел…

Я же не сплю?

Стоп. Этого же не может быть!

Неужели?..

– Подождите пять минут, и ваш эспрессо будет готов.

Глава 2.

Здравствуй, сестра!

Пишу тебе из шумной и многолюдной Москвы. Давно ведь не писала тебе, и вот подумала – звонить или писать в соцсетях слишком банально. Да и что там: не помню, считала ли ты соцсети достойным способом переписки?

До сих пор вспоминаю твои слова о том, что бумажные письма несут свою особую атмосферу. Вот и я испробую наконец то, что ты мне так давно советовала. Скучаю по тебе и твоим заморочкам.

А этот твой минимализм, мозговой штурм для родителей! Помню, как мама живо подхватила твою идею, и из нашего дома полетели пакеты с брахлом, что накопилось за столько лет. Как там твоя философия минимализма? Цветет и пахнет?

Надеюсь (если приеду домой), увижу хотя бы свой уголок в нашей комнате в ценности и сохранности. Пожалуйста, верни все на место, если ты что-то убрала в кладовку (к моему приезду хоть)!!!

Как у тебя на работе? Скольких питомцев ты уже вылечила? Здорово, когда занимаешься тем, чем хочешь, правда?

Я вот до сих пор не могу определиться, чего я хочу от жизни. Окончила журфак (балакавриат) этот, а работать по специальности не вижу никакого смысла. Сейчас этих журналистов как собак нерезаных развелось. Зачем миру еще один журналист? Не знаю, о чем я думала, когда туда поступала. Ты не помнишь, что я тогда говорила по этому поводу? Может, я грезила тогда об этой профессии…

Не поверишь, но я ничего с тех пор не помню. О чем мечтала, к чему шла… Проклятая травма! Могу внезапно что-то забыть, представляешь? К врачу не пойду – говорю сразу. Они хитрые, эти врачи. Напишут мне справку, и где я буду работать? Меня никуда не возьмут! Родителям ни слова!!!

У тебя может возникнуть резонный вопрос, где я, собственно, работаю. Так вот: в кафе «Бриз» официанткой (в Инете забей, это единственное кафе в Москве с таким названием) и репетитором по русскому. Готовлю школяров к экзаменам. Ничего выдающегося и интересного. Лишь бы деньги были платить за жилье и еду. Иногда хочется купить себе что-то такое-едакое, но останавливает меня только то, что я вынуждена буду голодать.

Ах да, недавно покрасилась в ярко-рыжий, сказав «Прощай!» своей блондинистой шевелюре. Ты бы меня не узнала. Знаешь, в Москве и в фиолетовый красятся, и ничего. Узнают друг друга вроде бы.

До сих пор не знаю, чего хочу. Танцевать, как раньше, уже не буду – это не та профессия, что меня прокормит. Надо что-то по-человечески стоящее. В этом плане всяким юристам-журналистам везет больше. Подумаю, короче.

Большую часть своего времени провожу в «Бризе». Познакомилась там с девчонками, моими ровесницами. Весело у нас работается.

Да! Забыла! Вчера заходил тут мужчина, скорее даже молодой человек (и не разберешь). И знаешь, кого он мне напомнил? Юрку Власенкова! Да, да, того самого, который мне тогда льдышкой по голове заехал! Кто ж знал, что все окажется настолько серьезно. Ну и черт с ним. Живу и ладно.

Нет, это был не он. Юрка лысенький какой-то был, щупленький – кожа да кости, а этот мускулистый, высокий, под два метра наверное. И волосы вьющиеся, темные. Юрка другой был. Сопляк, а снежок здорово влепил.

Помнишь, как он меня тогда обижал? Унижал перед всем классом? Я еще от родителей все скрывала, плакала в подушку. Благодарна я тебе, Лида, за то, что ты все сохраняла в тайне, несмотря на статус старшей сестры. И помогала мне всегда. Ты и до сих пор моя лучшая подруга – знай это! Два года разницы ничего не дают, правильно же?

Сейчас все прошлые обиды забылись, боль притупилась. Он мне больше не нравится, не шути по этому поводу!!! Пусть все останется в письме! Я тебе доверяю!

Что ж, маме и папе передавай от меня привет, здоровья там, успехов. Тебе спасибо за все, я тебя люблю, Лидочка! Лечи кошечек и собачек дальше, пусть они все будут здоровы!

И Мурманску привет передавай. Я по нему скучаю очень.

С любовью,

Клара

Глава 3.

Зима в Мурманске – это особое время. Время полярной ночи – примерно сорок один день. Кромешная тьма, что, кажется, забываешь, как выглядит солнечный свет. Витамин Д в аптеках раскупают в первый же день завоза – иначе не выживешь в этом суровом городе, уголке мира.

Встаю по будильнику – еще одно ежедневное испытание. Хорошо, что школа совсем рядом – в соседнем дворе.

Я люблю свой родной город, не самое плохое место жительства, в конце концов. Я бы отсюда не уехала. Здесь все мое. Прежде всего – друзья, родители. Ладно, буду откровенной – одна подруга. И Юра. Пока мы еще «вместе» (благо учимся в одном классе), я спокойна. Не могу даже вообразить себе, что следующий класс – одиннадцатый. Последний. Юра, наверное, не останется в нашем городе – у него такие родители… Ой! Я же недавно узнала нечто, что тронуло меня до глубины души!

Позавчера классная руководительница попросила меня отнести медкарты нашего класса в кабинет медсестры. Сверху стопки лежала как раз Юрина карта. Ну, думаю, пока урок, никто не видит, полистаю. Остановилась на лестничном пролете. Там есть раздел такой, с номерами телефонов родственников на случай. И в том месте, где надо выбрать статус взрослых, «родитель» зачеркнут! И фамилии стоят. Не помню, как зовут его опекунов, но сам факт! Это что же, родственников у него нет? Я и вспоминаю – пришел к нам в шестом классе, я еще подумала, что он как из тюрьмы вышел – лысенький такой, стриженый почти под ноль, в поношенной одежде. И учителя к нему поначалу с каким-то особым вниманием относились. Так, значит, знали?

После той новости, что я для себя открыла, не знаю, как смотреть ему в глаза – случайно узнала такую тайну… И да, тот самый день. Сегодня. Записка уже готова. Всю ночь почти не спала, страшно. Очень.

Ладно, дневник, надеюсь не уснуть в школе. Хотя куда там. Не сгореть бы от волнения…

До скорых встреч! Пусть этот день запомнится мне надолго!

***

Девочка в меховой куртке с сумкой через плечо шагала сквозь ряды зазевавшихся школьников, караваном направлявшихся к зданию. Из под розовой шапки, украшенной помпоном, торчали растрепанные волосы блондинистого цвета. То и дело стряхивая с сапожек снег, холод которого проникал под пальцы ног, дабы не озябнуть, девочка яростной походкой шагала, ни на кого не оглядывалась.

Клара злилась на весь свет. Казалось, день начался не так уж и плохо: зарядка, запись в дневнике, но снова что-то пошло не так! И как, скажите пожалуйста, избавиться от этой чертовой вспыльчивости, думала она в порыве ярости, от переполняющих эмоций чуть ли не вслух.

Клара пришла к выводу, что для избавления от этого ей необходимо сформировать свой устойчивый режим дня. Как говорится, что сложнее всего дается – это и есть то, что нам нужно. Девочка, окрыленная известием, что все не так уж и плохо, принялась за дело. Сделать запланированное удалось до того момента, пока не раздался мамин голос из спальни:

– Дочь, сделай завтрак!

Лида, старшая сестра, а также отец уже ушли на работу, и Клара оставалась с мамой один на один. Сезонные метаморфозы сделали свое дело. Злость пришла быстрее, чем ожидалось, и наружу вырвалось:

– Да какого хрена?! Почему Лиду не попросила? Я же и так опаздываю!

А это была чистой воды ложь. Клара ненавидела себя за то, что снова и снова срываясь, выплескивала эмоции, и от этого становилось хуже.

А мать так и не догадывалась, что в свое время сильно избаловала дочь.

Не слыша того, что ей отвечают, девочка надела первые попавшиеся под руку вещи, кое как собрала сумку, без разбора покидав туда тетрадей и, не завтракая, выбежала из дома.

Это был единственный дом современной постройки в округе. пятиэтажки, образовывая округлые дворы, похожие на воронки, стояли тут и там, нагоняя тоску своей серостью. Лишь ее дом, высокая современная башня в восемь этажей, возвышался среди устаревших, словно царь над своей свитой. На первом этаже располагались всяческие салоны красоты, а также одно единственное кафе. Туда-то Клара и направилась. До начала уроков оставался целый час, а за окном – мороз.

Крохотное, узенькое помещение пахло новизной. Тут и там стояли высокие круглые столики, не предусматривающие стулья для своего пользования. Уже сейчас здесь были люди – в основном рабочие и водители. Продавали в основном кофе в белых керамических чашках с блюдцами.

Заказав кофе и бутерброд, Клара взглянула на себя и пришла в ужас – это же надо так вырядиться! Тонкие осенние сапожки на каблуке, юбка, опять же на осень, пальто, которое она обиралась сдать в химчистку давным-давно и дурацкая шапка с помпоном, которая с этим нарядом ну никак не сочеталась. К тому же, картину дополняли растрепанные волосы. И домой не вернешься – неприятный разговор с мамой обеспечен, да и тренировка по танцам сегодня, проходящая в школьном спортивном зале – заметят, что в школу не пришла сегодня. В конце концов, Светка, так называемая подруга, скажет: «А вот что это Клары сегодня в школе не было, а на тренировку пришла?» Таскается же за ней, как хвост, даже на танцы записалась, хотя до танцовщицы ей, как до Луны. Не отвяжется.

Клара вздохнула, задумавшись. И как ей избавиться от этого эмоционального «фонтана», что выхлестывает то и дело, не давая разуму осознать, что происходит?

И вот она шла по морозу, в тонких осенних сапожках, то и дело проваливаясь в снег, готовая послать всех куда подальше. Вскоре она заметила знакомую фигуру, выделявшуюся среди остальных в компании примерно на голову – а вот и Юра собственной персоной!

Только не это! Какой позор!

– Эге, да ведь это же наша Клара! Ребзя, смотрите, как вырядилась! – крикнул кто-то из шайки.

– На дискотеку собралась чтоль? – подхватил другой.

Стараясь не обращать внимание на их выкрики, Клара шагала ко входу школы. Что ожидать от этой банды, первой среди хулиганов в их районе? Кроме насмешек – ничего.

Когда до входов оставалась сотня метров, словно из ниоткуда возникли два громилы, широкоплечих, с раскосыми глазами, одинаковых, как два брата-близнеца. Спертый сигаретный запах источал каждый из них, глаза с любопытством оглядывали ее с ног до головы. Наголо стриженые, в кожаных дубленках впечатление не улучшали.

– А вам еще что надо? – Клара попыталась вырваться из цепких ручищ, однако один из них тягуче пробасил:

– Пойдешь с нами.

– Это вопрос?

– Утверждение, – точно таким же голосом произнес другой.

Вырываться было бесполезно, поэтому она просто пошла, на ходу лихорадочно соображая, как же ей быть. Это ж надо влипнуть в такую историю!

Громилы вывели ее за территорию школы через задний двор, туда, где росли, тесня друг друга, большие мохнатые ели. С другой стороны находилась свалка, и бесконечные ряды гаражей, из-за которых не было видно школы. Не было видно также жилых домов. Клара мигом сообразила – это же тот самый знаменитый «пятак»! То самое место, которое все обходили стороной, о котором в классе говорили шепотом, рассказывая байки про малолетних убийц, маньяков и наркоманов. Кто знает, что в темное время года пришло в голову этим двум типам? Неспокойное время – девяностые.

Один из них пробасил:

– Готово.

Продолжая находиться в руках у этих типов, пугающе широкоплечих, Клара увидела, ка из-за тех самых елок появились темные фигуры. Слабый солнечный свет фонаря до туда не доходил, оставляя видимым лишь маленький клочок пространства. Находясь в этом пространстве, не видно, что происходит за его пределами. Это так было задумано? Ее хотят запугать?

Вышли еще трое – и Юра среди них! Что за проклятье!

Клара с ужасом стояла здесь, на этом клочке света, теряя над собой контроль. Ей стало внезапно так страшно, как не было ни разу в жизни. Кто знает, что у всех них на уме? Может, они малолетние убийцы? Маньяки? Наркоманы? И что тут делает Юра?

– Ну что, притащили? – голос подал один из новоприбывших, коренастый блондин в шапке-ушанке. Ростом он был чуть выше Клары, но, судя по манере речи, привык смотреть на всех свысока, и его рост этому нисколько не препятствовал. Ни дать, ни взять – комплекс Наполеона. Он, как и все, за исключением Юры, были ей незнакомы.

– А теперь мы попросим у тебя кошелек, кто знает, может, ты умная девочка и не будешь напрашиваться на кулаки. Это мы тебе легко можем обеспечить,– сказал второй, ухмыляясь и протягивая огромную мозолистую руку. Костяшки его пальцев были перебинтованы, на ногах кроссовки (неужели не холодно, подумала Клара отстраненно). Он был довольно высокого роста, не выше Юры, конечно, на груди красовалась надпись «Russia». Скорее всего, спортсмен какой-нибудь свернувший не на ту дорожку.

– С какой это стати?

– Да у нее папаша бизнесмен, вот она и избаловалась. У их семейки денег навалом, так что воруют они, кажись, прилично. Вот она и борзая попалась. Сами же видите, – снова подал голос белобрысый.

Да с какой стати они так разговаривают о ее отце?! Ярость закипала, как переполненный чайник, не давая вздохнуть. Было страшно, хотелось бежать, но одновременно и эмоции уже хлестали через край.

– Что вы ко мне привязались! – тут ее взгляд упал на Юру. Он стоял дальше всех от нее, как всегда отстраненный, как будто вообще не имел к происходящему никакого дела. Он был единственный, кого она здесь знала. Так что же это?..

– Поганец! Это ты их сюда привел? – Клару переполняли обида, бессилие. Да как же он мог? Откуда, откуда знала она, что он на самом деле такой?!

– Отдайте мне мой портфель! Выпустите меня! Я отдам вам деньги!

– Ну вот, мы же знали, что ты умная девочка, – расслабленным тоном произнес белобрысый.

Ее отпустили. Обмороженные пальцы никак не могли справиться с застежкой. Слезы накатывали откуда-то из глубины, заполняя душу. Внешне она оставалась спокойной. Краем глаза она видела ухмылку белобрысого, скрестившего руки спортсмена, любопытный взгляд громил.

«Они-то думают, что я им сейчас сдамся. Как бы ни так».

Воспользовавшись всеобщим замешательством, она рванула вдоль гаражей, по снегу и льду, как раз мимо Юры. Он же не остановит? Даст сбежать?..

Переполненная адреналином, она бежала как никогда в жизни. Не видя ничего, чувствовала тяжелое дыхание сзади. Внезапно лямка от сумки, волочась по земле, не подхваченная ей, зацепилась о каблук, и Клара, споткнувшись, кубарем полетела на снег.

«Это конец. Сейчас меня схватят, украдут все, что можно. Хорошо, если останусь цела». Столько времени избегать встречи с этой шайкой, чтобы потом попасть в такую ситуацию? Нет, сегодня явно не ее день. Мысли текли отстраненно, отдельно от тела. Тело раздирала боль, внутри все было как всегда. Она лежала на снегу, не в силах пошевелиться и поверить в происходящее.

А где записка?

– Ребзя, тут записка какая-то.

– Че? Где?

– Да вот же. Э, нет, ты читать не умеешь? Это же Юрцу нашему счастье привалило, – раздался голос белобрысого.

– Так мне тоже интересно. Давай читай, – приказным тоном кинул спортсмен.

Клара резко вскочила. Боли как не бывало. Еще не успев поверить в происходящее, она накинулась на белобрысого, – Только не читай! Не смей! Отдай!

Нет, этого же просто не может быть!

Ярость, страх, слезы – все смешалось. Проклятые полярные ночи! Проклятый Мурманск!

Спортсмен выхватил записку у белобрысого, а тот, в свою очередь, скрутил Кларе руки. Девочка не могла пошевелиться.

«Лучше бы они меня убили. Я не хочу! Не хочу, чтобы Юра узнал! После всего, что он сегодня сделал, предатель! Урод! Да как я вообще могла думать о нем? Неужели любовь действительно настолько слепа? Лучше бы они были убийцами!»

– Итак, Юрец, тебе письмо, – театральным голосом произнес спортсмен, – От такой прекрасной дамы.

– Хватит нести хрень, – Юра, высокий, коротко стриженный, худой, подошел, недоуменно выгнув брови над большими выразительными глазами, избегая взгляда Клары.

– Да взгляни сам, – спортсмен протянул ему записку.

– Пацаны, читайте уже, хватит тянуть. Мое терпение не резиновое, – властно прикрикнул белобрысый.

– Юрец, читай вслух.

Клара, словно в замедленной съемке, видела свое письмо, листочек, сложенный вчетверо, в клеточку, исписанный аккуратным круглым почерком. Сумашествие. Сейчас в ее душу, распахнутую настежь лишь для одного, войдет вся эта разношерстная толпа. Испачкают, испоганят, пройдутся, оставят свои грязные следы. И не сможет она больше испытывать ничего, что раньше. Закроется ото всех. От всего мира.

Юра развернул бумажку. Его глаза вмиг стали еще больше.

«Почему именно ты?»

– Дорогой Юра, – начал он гулким басом, – хочу тебе сказать спасибо за ручку, которую ты мне однажды одолжил, за то, что пропустил в очереди в столовой. Знаешь, я всегда смотрю на тебя с восхищением. То, как ты умеешь отвечать на критику учителей, которые негодуют из-за твоего мнения, не совпадающего с их мнением. Твои сочинения, я их втайне читала, не злись на меня, – замечательны. Может, ты делаешь вид, что ты весь такой неприступный, но мне кажется, что ты очень хороший человек. И у тебя есть талант, который ты развиваешь. Ты потрясающий. Знай, что я тебя поддержу, можешь смело обращаться ко мне. Если не в школе, то вне ее. Было бы здорово пообщаться с тобой поближе. Твоя Клара. Я тебя…

– Нет!!! Нет! Как ты мог! Детдомовский!

Все произошло быстро.

Она рванула из схвативших ее рук, слыша за собой многочисленные шаги по снегу. Спустя пару секунд в нее полетели снежки, ледышки, большие и тяжелые сосульки.

Внезапно одна нога увязла в снегу, в сугробе, некстати возникшем на дороге. Клара потеряла равновесие и шлепнулась. Не успев толком сообразить, что произошло, холодная тяжесть остро попала в лоб справа.

Темнота.

И больше ничего.

Глава 4.

Она сидела и не могла поверить в происходящее здесь и сейчас. Все вокруг казалось фильмом, где она не знает ни своей роли, ни слов. Как в тумане. Все тело ломило, а глаза, казалось, вот-вот сомкнуться. Сон не шел. За закрытыми белыми дверьми, похожими на ставни, слышался размеренный стук каблуков и приглушенные голоса. Она перевернулась на другой бок. Еще неудобнее.

Уже неделю она лишь поглощала звуки и образы. Голова не соображала, и она сама удивлялась тому, что мысли и ощущения разом покинули ее. Ее лишь изредка спрашивали самочувствии, больше ничего, понимая, что она еще не до конца оправилась после операции.

Стук каблуков затих у ее двери. Медсестры?

– Это же та самая девочка?

– Да, говори тише! – послышался возмущенный шепот, – Удивляюсь, как она быстро пришла в себя. Все таки травма серьезная… Я же стажер, для меня тут все в новинку.

– Не похоже, чтобы она в себя пришла. Спит все время.

И тишина.

– Врач сказал, что не может толком сказать, как это для нее обернется. Последствия таких травм непредсказуемые.

– Хорошо целились, конечно, – возмущенный цокот языком.

Травма, травма. Сказали бы по-человечески, подумала Клара раздраженно, осознав, что это ее единственная мысль за последнее время.

Почему она ничего не помнит?

И она опять провалилась в сон.

***

Врач сказал вести дневник. Принес мне этот блокнот в цветочек. Сегодня я сонная, как муха после зимы. Как и все это время. Что-то меня беспокоит, но я никак не могу понять, что. Интересно, а что?

Неизвестный день

Неизвестного месяца

Неизвестного года

***

Я прекрасно помню тот день. Это было что-то жуткое. Так страшно мне не было ни разу в жизни. Никогда.

Мне шестнадцать лет. Я, как и все мои ровесники-одноклассники, сидим в классе. За окном – темень, как всегда в декабрьском Мурманске. Обшарпанный класс, который не ремонтировали еще со времен Советов, запах старой древесины в коридорах, поскрипывающие половицы. Самый современный кабинет – по информатике, и то только потому, что там стоит парочка новеньких по тем временам компьютеров – белых огромных аппаратов с экранчиком, как у телевизора, но поменьше. Вот вам и конец двадцатого века, начало новой эпохи.

Мы сидим притихшие – сейчас что-то будет. Это видно по взгляду нашей классной руководительницы. Бегающие распахнутые глаза, какое-то жалкое подобие ухмылки. Кажется, что-то произошло. Мы ждем.

Что-то произошло.

Один я знаю, что. И мой друг.

Стул прямо передо мной пустует. Там сидела девочка со странным именем Клара, ее длинные светлые хвостики частенько попадали прямо на мои учебники.

Переглядываюсь с Тимкой Кудряшовым. Рыжее, веснушчатое лицо смотрит на меня удрученно. Из всех одноклассников он один в курсе дела. Не до конца. Я не смог рассказать ему.

Только я, только я знаю, кто действительно виноват.

– Итак, – убийственно тихий, но дрожащий голос, – произошло кое-что непоправимое,– она поднимает на нас глаза, обводит ими весь класс. Слезы текут вместе с тушью. Сейчас слезы очень даже к месту.

– Клара Теченова, ваша одноклассница, сегодня утром попала в больницу. Она без сознания. С травмой черепа.

Она сделала упор на последнее предложение. Внутри у меня похолодело. По классу прокатился вздох. Кто-то вставал, спрашивал что-то, а я не мог пошевелиться.

Как же это так…

– Тихо, всем тихо! – учительница замахала руками,– Это произошло неподалеку от нашей школы, возле гаражей. Там была группа молодых людей.

Еще один общий вздох. Мы что, в театре? Меня начало все это раздражать. Когда же этот балаган прекратится?..

– Кларочек повезло, что подоспел еще один молодой человек, который вызвал скорую!

Класс было уже не угомонить. Все галдели, перекрикивая друг друга. Тимка повернулся ко мне, его брови были в два раза выше, чем обычно.

– Во дела! Не, ты прикинь, как тем достанется, кто все это учудил!

– И это человек, на счастье Клары, был всем нам знакомый Юра Власенков!

Как будто премию вручают, честное слово. Я раздраженно кивнул на одновременный поворот однокласснических голов. У меня вертелась только одна мысль: прекратите!

Что происходило дальше, я не помню. Кажется, бессонные ночи, когда я лежал на своем коротком и узком диване, моля все силы Вселенной, чтобы она не скончалась, чтобы не осталась калекой, уродом. Могло произойти все что угодно, а узнать об этом было выше моих сил – я не решился бы на это. В случае летального исхода я мог в том состоянии выйти в окно.

В голове раз за разом проигрывались те события – вот летит одна ледышка, другая, третья. Я просто бегу следом, как все. Повинуясь влиянию этой толпы, я тоже наугад хватаю что-то с дороги и кидаю. А дальше – замедленное кино – все пролетают мимо, она спотыкается, и вслед за всеми, чуть отставая, повинуясь глупой бессмысленности, нелепой случайности, попадает ей то ли в лоб, то ли в висок. Один я это видел.

– Слышь, Серый, она вырубилась походу.

– Ты че, гонишь?

– Да не, смотри.

Серый, потирает свои мозолистые ладони, перевязанные поперек, мелкие глазки его бегают туда-сюда, как маятники.

– Че, серьезно?

– Мощно ты, конечно. Имей в виду, я с копами встречаться не намерен, – высокомерно произносит Санек.

Никто бы не поверил, что это сделал я. Так пусть они так этого и не узнают. Я бежал сзади, они не видели, у них нет доказательств.

И, как последняя сволочь, промолчал.

Я спал. Все остальные дни до Нового года прошли как в тумане, да и праздник не принес ожидаемого облегчения.

Надев куртку, без шапки и шарфа, в одних кроссовках, нарочно истязая себя, шел я по городу. Не видел перед собой ничего. Меня даже не беспокоила мысль, что кто-то другой узнал о моих семейных обстоятельствах. Не беспокоило, как. Этот кто-то сейчас находился на грани жизни и смерти. По моей вине.

Рядом с больницей, мимо которой пролегал мой путь (хотел я этого или нет), находился сквер. Там, на замерзших лавочках, проходили мои вечера, а то и ночи. Опекунов не волновало, где я. Иногда слезы подкатывали так близко, что норовили выкатиться наружу, заслоняя действительность. Парни, знаете ли, тоже плачут.

Гадко.

Вопросы в голове вертелись одни и те же.

Что будет дальше?

Что делать?

А если она умрет?

А если станет калекой?

Зачем я в это ввязался?