Электронная библиотека » Яся Белая » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Цветы всегда молчат"


  • Текст добавлен: 22 мая 2016, 12:20


Автор книги: Яся Белая


Жанр: Любовное фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

А потом, когда она, юная и невозможно красивая, шла по проходу в церкви, чтобы принести брачные клятвы его брату, он шептал:

– Только будь счастлива!

Когда отрывал ее, бьющуюся в истерике, от безжизненного тела Пола и нес в замок, он шептал:

– Только не плачь!

Когда, потухшую и присмиревшую, удерживал за талию на похоронах, сам готовый ринуться в могилу за любимым братом, последним его родным человеком в этом мире, он шептал:

– Только не уходи!

Потом, когда целых полтора года бился с ее меланхолией и депрессией, шептал:

– Только живи!

И наконец, когда она сама впервые вышла во двор и сказала еще тихим, едва слышным голоском, что хотела бы здесь, на камнях, разбить клумбы и посадить цветы, он самолично таскал почву из долины и шептал:

– Только улыбайся!

А после цветы расцвели, и она впервые за много дней рассмеялась, и он понял, что победил. Победил мерзких демонов, что пытались, сбив его с пути потерями и горем, потушить ее свет.

И вот сейчас они вылезли вновь, алчущие и жаждущие, впивающие когти и зубы в его душу, и требовали: накорми! накорми! И ему приходилось всаживать ногти себе в ладони, иначе бы он, содрав с нее одежду, взял бы ее, зло и неистово, не делая скидки на хрупкость, не церемонясь с невинностью… Он бы упивался ее криками, слизывал бы ее слезы, терзал бы ее груди…

Колдер мучительно застонал. Как же давно у него не было женщины. По сути, у него никогда не было своей женщины. Те же, кого бы он хотел назвать своей, уходили к другим – к отцу, к брату… А ему же оставались только шлюхи. Он брезговал шлюхами, презирал себя за каждое посещение, но по-другому было просто нельзя, чтобы не слететь с катушек. Шлюхи у него были постоянные, чистые и проверенные, чтобы избежать участи отца. Он достаточно платил им, чтобы они принимали только его, чтобы терпели его утонченный садизм, настоянный на фамильной спеси и столь присущий выходцам из старинных аристократических династий…

– Но почему, почему ты не выбрала меня, моя Незабудка! – прошептал он горестно и обреченно. И тут длинные, загнутые и будто осыпанные золотой пыльцой по краям, темно-рыжие ресницы Мифэнви затрепетали. Она открыла глаза и встретилась с алчущей бездной его взгляда.

– Вы сказали – Незабудка? Та старуха… она тоже звала меня Незабудкой…

– Да, Мифэнви, Незабудка, – произнес он, когда дыхание все-таки восстановилось после недавнего забега по кругам ада, – цветок. Вы – Цветок. А я – Смотритель Сада ОРДЕНА Садовников[2]2
  Орден Садовников не придуман автором, а существовал на самом деле. Пик его деятельности пришелся на конец XVIII–XIX век. Действовал орден в Европе, в том числе и в Англии. По аналогии с масонами, вольными каменщиками, Садовники пользовались терминологией представителей своей профессии – отсюда «Цветы», «Смотрители Сада» и пр. В отличие от классической масонской ложи, орден Садовников делился на несколько мужских и две женские ложи. Мужские – внешние. Женские – внутренние, совершенно сакральные. Женщины считались почти богинями, хранительницами жизни. Мужчины же защищали и оберегали их. Во главе ордена стоял Мастер-Дракон. По некоторым сведениям, орден действует до сих пор. Автор позволил себе некоторые вольности, построив немного свою иерархию и наделив членов ордена сверхспособностями. Хотя кто знает, какие они на самом деле, эти садовники.


[Закрыть]
.

– Что еще за орден? Нечто вроде секты религиозных фанатиков? – почти с презрением сказала она.

– Нет, скорее, нечто вроде рыцарей – хранителей баланса и равновесия.

– Цветы, Садовники, тайный орден. Вы пугаете меня, Колдер. Это попахивает языческой ересью! – почти гневно проговорила Мифэнви. Хотя она и не отличалась излишней набожностью, ее тем не менее возмутило услышанное.

– Ничего подобного, – уверенно сказал он, вставая и отряхиваясь, – мы ведь охраняем Сад.

– Какой еще сад? – удивилась она. – И от кого?

– Сад, Мифэнви, только один. Тот самый, о котором сказано в Священном Писании, – Эдемский, – отозвался он. – Приходите ко мне в лабораторию, вам еще столько предстоит узнать… – с этими словами он поклонился и выскользнул из комнаты.

Мифэнви сидела потрясенная, не в силах поверить, что все происходящее – реальность. Сначала та старуха, теперь Колдер зовут ее Незабудкой. Пол тоже умер, сжимая в руке незабудки…

Ох, может, все-таки стоит сходить и выслушать его?

Раньше Мифэнви никогда не была в лаборатории Колдера. Ну химичит там себе, да и пусть химичит. Ее как-то и не тянуло. Поэтому сейчас, остановившись у солидной кованой двери, она приложила руку к груди, в которой испуганно колотилось сердце.

Наконец, собравшись с духом, толкнула дверь – та была чуть-чуть приоткрыта, вошла – и обомлела: кругом валялись пергаментные свитки и лежали стопы старинных книг, в перегонных кубах и ретортах что-то булькало, в шкафах стояли банки с заспиртованными фантасмагорическими тварями… Мифэнви удивилась, что не лишилась чувств при виде всего этого.

– Колдер, чем вы тут занимаетесь? Магией? Алхимией? – холодный липкий ужас полз по ее ногам, подымаясь выше, и наконец ледяной рукой стиснул сердце. – Может, мне стоит начать верить, что вы – вампир?

Он проговорил, стоя к ней спиной и смотря на свет, что лился из крошечного окошка под потолком.

– Здесь я изготавливаю Удобрения и Реактивы. Но если вам проще – можете называть их магическими зельями.

– Зачем вам все это?

– Удобрения – чтобы питать Цветы. – Мифэнви вздрогнула. Если допустить, что она этот самый цветок, то в нее будут вливать эту жуткую жижу? Брр… – Реактивы чтобы травить Сорняки и Паразитов…

– А эти сорняки и паразиты – это же не просто трава и насекомые? – дрожащим голосом спросила она, уже почти осознавая, каков будет его ответ.

– Разумеется. Это демоны, что извечно пытаются уничтожить Эдемский Сад.

– Тогда эти ваши Садовники – они, получается, ангелы?

– Нет. Они тоже демоны, ибо только монстры могут на равных сражаться с монстрами. Конечно, и тех, и других просто сотрет в прах Цветение, потому что оно суть божественный свет, но Цветение забирает все силы у Цветка, и он погибает. Поэтому долг Садовника и Смотрителя Сада – каждого из нас, кому вверено по Цветку, – сражаться изо всех сил, чтобы Цветку пришлось расцвести только в самом крайнем случае…

– Я не верю! Этого просто не может быть! Демоны… Сорняки… Божественный свет… Мы же живем в прогрессивное время!

Он обернулся, их взгляды встретились, в его – клубилась густая кромешная тьма.

– Вы знаете, – произнес он голосом гипнотизера, – незабудка – мощнейший колдовской цветок. Человеку достаточно лишь один раз посмотреть на нее – и он уже приворожен навек, – он полез во внутренний карман сюртука и извлек оттуда иссохшую веточку какого-то растения. В тусклом свете, что проникал в лабораторию, она смогла разглядеть, что поникшие цветы имеют голубой оттенок. – Я сохранил его, тот цветок, брошенный прекрасной принцессой в утешение несчастному, что сходил с ума от запретной страсти.

Мифэнви покраснела. Ей потом еще долго было стыдно за тот свой странный порыв. Она собиралась уж было попросить прощения, но тут Колдер, словно хищник, в один прыжок преодолел расстояние между ними и схватил ее, приподнимая от пола более чем на фут. И он сделал то, о чем мечтал с того самого дня, как впервые увидел ее, и о чем запрещал себе даже думать долгих три года, – запрокинул ей лицо и впился в нежные губы голодным злым поцелуем…


А в это время во двор Глоум-Хилла вошли, сопровождаемые Филдингом, Аарон Спарроу об руку со своей очаровательной невестой Латоей Грэнвилл.

Небо вновь затягивали тучи. Надвигалась гроза.

Глава 8. Реквием по мечте

Графство Сассекс, город Рай, поместье «Маковый плес», 25 и менее лет назад

– Не тронь меня! Ты грязный, грязный, грязный!

Девочка поджимала ручки и топотала ножками. На ней было белое платьице, а по бокам округлого личика свисали два пушистых хвостика, подхваченные розовыми бантами. Это придавало ей некоторое сходство с ухоженной собачонкой.

– Нет, – упрямо помотал головой худенький мальчик лет семи с нереально синими глазами. – П-по-о – о-с-см-мо-о-о-т-т-т-р-ри-и-и, а-а-он-ни-и-и ч-ч-чи-и-ис-с-с-сты-ы-е-и-и! – он вытянул вперед руки.

– Заика! Заика! Не тронь меня! Я заражусь заиканием! – она заложила уши, завертелась на месте волчком, заголосила на одной ноте.

На крик прибежал лощеный мужчина лет пятидесяти.

– Дедушка, дедушка! – бросилась к нему девочка. – Он опять! Опять! – она растирала кулачком слезы, тыча пухленьким беленьким пальчиком в мальчишку.

Тот, кого она называла дедушкой, присел рядом и обнял:

– Не плачь, Долли, милая. Лучше скажи дедушке, что он хотел сделать? – мужчина строго посмотрел на мальчишку.

Мальчик сжал кулаки и пытался не плакать. Если он плакал, его запирали на ночь в чулан, где стояла бочка с нечистотами. Там царило жуткое зловоние и кишели отвратительные насекомые. Спрятаться от них было негде. Приходилось все время вертеться. Но черви, слизни, жуки, пауки все равно залезали под одежду, премерзко касаясь тела. А утром все малолетние обитатели поместья – от пяти до пятнадцати – тыкали в него пальцами и кричали:

– Фу! Грязнуля! Помойка!

В ванну его в таком виде не пускали, а вымыться хотелось невыносимо. Поэтому приходилось бежать на задний двор, где стояла кадка с талой водой, и прямо на улице, в любое время года, драить себя, помогая кирпичом, будто желая содрать кожу.

Если он сейчас не заплачет, то есть шанс, что его не запрут в чулан и вечером даже дадут немного теплой воды. И пусть это будут смывки после всех, но в ней хотя бы будут остатки мыла.

– Так что же он сделал, милая Долли? – продолжил допрос лощеный господин.

– Ах, дедушка Хендрик, он хотел взять меня за руку! – возмущенно проговорила девочка. – И еще – он заикается!

Мужчина поманил мальчишку:

– Подойди! Ну же! Не бойся! – ребенок подчинился. В руках мужчины оказался длинный тонкий прут. – Дай сюда руки!

– П-п-пр-ро-о-ш-шу-у-у в-в-ва-а-а-с-с, с-с-с-э-э-э-р-р-р! – от сильного волнения даже короткие слова давались с трудом.

– Разве тебе позволено заикаться в моем присутствии? – поинтересовался господин.

Мальчик зажмурился и замотал головой.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – крикнул мужчина.

Ребенок вздрогнул.

– Н-н-не-е-е-т-т, с-с-с-сэ-эр-р!

– Негодный мальчишка! Ты опять! Давай сюда руки! – Ребенок покорился. Господин занес прут. – Будешь считать удары! Если запнешься – я начну заново. Понятно?

– Да, сэр.

– Вот видишь. Начинай.

Он считал, глядя на то, как на руках остаются алые полосы. Потом они будут очень болеть. И будет сложно что-то брать в руки. Но сейчас главное – не сбиться, чтобы все не началось вновь. У него уже неплохо получается, если он спокоен. Трудно быть спокойным, когда тонкий прут хлещет тебя по рукам. Но он терпит. Не заплакать и не запнуться.

– Ладно, на сегодня довольно, – снизошел господин и убрал прут. Хотя Долли была явно огорчена таким поворотом. – Теперь иди к своей тетушке, расскажи, что ты наделал, пусть она накажет тебя.

Тетушка Брандуэн, красивая величественная дама, сидела на диване в гостиной в окружении детворы: у ее ног устроился сын, а вокруг расположились племянники и племянницы. Дети были нарядны и красивы. Они смотрели, как по игрушечный железной дороге бежит хорошенький паровоз.

Мальчик тоже замер, любуясь чужой игрушкой. Трогать чужие игрушки ему строго-настрого запрещено, а своих игрушек не было. А дети никогда не играли с ним. Он в таких случаях закрывал глаза и обещал себе, что однажды у него будет нечто свое, нечто очень красивое, и он ни за что не даст это им даже потрогать. И то будет не игрушка, а гораздо-гораздо лучше. Он каждый раз обещал себе это.

Правда, у него уже сейчас есть нечто, что не принадлежит им, – его имя и фамилия. Они были вышиты на его одежде с самого раннего детства, поэтому он точно их знает – по той вышивке он учился читать…

Тетушка Брандуэн обернулась к нему:

– Мальчик мой, ну что там в этот раз? – она сказала почти нежно, едва ли не по-матерински.

Мальчик сбивчиво пересказал.

Тетушка покачала головой.

– Разве ты не знаешь, почему никто не хочет с тобой дружить и держаться за руки? Ну же, скажи нам.

– П-п-по-о-о-т-т-то-о-о-м-м-му ч-ч-т-тт-то, я-а-а-а г-г-га-а-а-д-д-кий!

Дети смяялись над ним и передразнивали.

– Вот видишь, ты и сам знаешь. Поэтому запомни – никто никогда не будет с тобой дружить и держаться за руки! Ты понял?

– Да.

– Вот и хорошо. А теперь тебя следует наказать. Детки, ну-ка, помогите мне: как мы его накажем?

Мальчик задрожал. Эти дети всегда придумывают что-то страшное.

– Лишить сладкого! – закричал один.

Это переживем.

– Оставить без ужина! – предложил кто-то еще.

И это тоже.

Но тетушка отметала одно предложение за другим.

– Какие же вы все-таки ангелочки! – умилилась она. – Но гадких мальчишек надо наказывать так, чтобы они поняли, насколько гадкие. Чтобы гаже их уже никого не было. А поступим мы так…

…Его ввели в обеденную залу и поставили на стул. Каждый – и взрослый и ребенок – мог подойти и вытереть об него руки, будь они жирные или перемазанные шоколадом. Он не должен шевелиться. Обеда сегодня не будет. В ванную не пустят. Гадкие мальчишки должны знать, что они гадкие и людям противно быть рядом с ними…


– …Сэр, я знаю, что вы очень добры и вам дорог этот ребенок, – говорил доктор Моузер, по прозвищу Эскулап, господину Эрмиджу, приемному отцу мальчика, – но иначе Пробуждение так и не случится. К тому же, как побочный эффект, может пройти заикание – наука это подтверждает.

Уильям Эрмидж потер подбородок рукой. То был дородный человек с бульдожьим профилем и маленькими злыми глазами.

– И вы уверены, что этого не избежать?

– Никак не избежать, сэр.

– Ну что ж, тогда мне не остается ничего другого, как согласиться…

– Отец, не надо! – вот, сегодня уже хорошо. Без запиночки. Мальчишка упал на колени и посмотрел на господина Эрмиджа умоляюще.

Но тот в ответ лишь пнул его ногой.

– Не смей называть меня отцом, выродок. У тебя нет семьи и никогда не будет. Как только люди будут узнавать, кто ты есть на самом деле, они станут шарахаться от тебя! Понял, маленький негодяй?

Ребенок кивнул. Он уже научился не плакать, как бы больно ни было.

Зато доктор Моузер улыбнулся ему почти отечески. Зубы у доктора гнилые. От него дурно пахло.

– Идем, дружок.

Мальчик внутренне сжался. Этот человек неприятен ему, но еще неприятнее отец.


…В кабинете доктора – кресло с кожаными ремнями и какой-то прибор со множеством проводов. Вид этого сооружения заставил бы поежиться даже смельчака.

– Ну что же ты, садись, располагайся, – ухмыльнулся доктор, указывая на кресло.

– Спа-си-бо, сэ-эр.

– Нет, так не пойдет – благодаришь, а сам стоишь. Кто-нибудь увидит, скажет, что я плохой хозяин. Идем, я помогу тебе, – он положил свою большую волосатую руку на плечо ребенку. Мальчик бросил на него умоляющий взгляд. – Потом ты еще будешь мне благодарен.

Пришлось сесть. Доктор зафиксировал ему руки, ноги, голову, обмотал провода вокруг пальцев. Потом поставил на стол баночку, в которой копошились личинки. Ребенок отодвинулся, насколько это было возможно. Доктор взял одну пинцетом и поднес к лицу мальчика. Она извивалась, вызывая рвотные позывы.

– Не правда ли, она совершенна в своем омерзении? – расплылся в полубезумной улыбочке доктор. – А ты знаешь, почему она здесь? – Мальчик помотал головой. – Потому что у меня есть одно правило: плохой мальчик кричит, хороший мальчик молчит. Сейчас я включу прибор – тебе будет больно. Но если ты откроешь рот – я брошу туда личинку и заставлю прожевать.

От одной мысли об этом ребенок похолодел и поклялся себе молчать. Но когда рычаг опустили и ток ринулся по проводам, ударяя в нервные окончания, детское тело изогнулось дугой, и душераздирающий крик сотряс своды лаборатории. Однако вопль тут же угас, когда в открытый рот посыпались личинки.

Потом его долго рвало, но больше он не кричал ни разу. Сила Садовника так и не проснулась, заикание не прошло, зато после экспериментов доктора Эскулапа стали дрожать руки и испортилось зрение. Пришлось надеть очки. Дети, что гостили в имении его приемного отца, долго потешались над ним, когда впервые увидели в очках…


…Сегодня он вел себя хорошо, и ему разрешили вымыться, дали чистую одежду и даже позволили взять книгу. Да и спать он будет в каморке под лестницей. Предварительно он до блеска выдраил там пол и стены – все-таки спать на деревянном полу, от которого пахнет хозяйственным мылом, почти удовольствие.

Книга, которую мальчик читал с таким упоением и даже восторгом, представляла собой отчет Национального географического общества. Текст состоял из сухого изложения фактов, массы цифр, графиков и диаграмм. Когда мальчик попросил эту книгу, его приемный отец удивился и даже переспросил несколько раз. Получив уверенный ответ: что, мол, да, именно эту, вздохнул и протянул со словами:

– Все дети как дети! Приключения читают! Один ты ненормальный!

Мальчик вежливо поблагодарил и поспешил в свою каморку, уже предвкушая радость открытий, ведь эта книга рассказывала о новых землях, далеких островах, их растениях и обитателях. И он, за свою коротенькую жизнь еще не видевший ничего, кроме лондонского дна и этого поместья, куда его, умирающего от голода и холода, привезли несколько лет назад, уносился в далекие странствия.

Увлеченный, он даже не услышал, как они подошли. Приемный отец говорил, что теперь эти дети – его кузены и кузины, но называть их так мальчику строго запрещалось. А разговаривая с ними, он должен был обязательно добавлять «милорд» и «миледи». Своих титулов у этого семейства не было, они, как говорили, приобретали их по случаю: то через выгодный брак, а то и вовсе через какого-нибудь продажного вельможу. Но приобретя, несказанно ими гордились и не упускали случая похвастаться.

– Интересно, а кто были эти Торндайки, что выбросили его на улицу, как собачонку? – начинал обычно дядюшка Хендрик.

– Наверняка мать его была шлюхой, отдавшейся какому-нибудь богатенькому джентльмену. А потом решила поживиться за счет своего приплода, а ей дали от ворот поворот. Вот она его и вышвырнула: для женщин ее образа жизни ребенок – только помеха! – авторитетно заявляла тетушка Брандуэн.

Мать свою он помнил плохо, ему было всего три, когда она умерла. Но он точно знал, что она не была шлюхой. Они жили в какой-то крохотной комнатке под крышей, там едва помещалась кровать да пара стульев. Пока могла, мама шила. Но нищета и голод доконали ее. Умирая, она прижала его к себе и прошептала, откашливаясь кровью: «Ты будешь очень-очень счастлив, потому что ты такой славный!» Над ее телом он плакал до тех пор, пока не охрип, а наутро хозяин комнат вышвырнул его на улицу, сказав, что чужой рот ему не нужен…

Он сразу же, как очнулся в этом доме, рассказал им все. Но они-то знали лучше! А все уличные попрошайки всегда сочиняют себе истории про матерей, похожих на ангелов! Поэтому не спорь! И он перестал спорить.

И вот сейчас дети этих людей, на все имевших компетентное мнение, подошли к нему.

– Эй ты! – то была Долли. – Очкарик! Смотри, что мы тебе принесли!

Рядом стояла ее сестренка Молли, державшая в руках поднос с печеньями, обильно обсыпанными сахарной пудрой. Она сильно походила на Долли, разве что нос у нее был более длинный, и она предпочитала голубые банты розовым.

За спинами девочек маячили кузены – Роджер и Саймон. Роджеру было уже двенадцать, но он все еще сидел дома, так как ни в одну гимназию его не брали по причине крайне непробиваемой тупости. Для своих лет он был довольно рослый и весьма упитанный. Саймон был ровесником мальчика, единственным обожаемым сыном тетушки Брандуэн, и поскольку он косвенно поспособствовал тому, что тетушка теперь могла гордо именоваться графиней, ему позволялось все-все-все.

История обретения тетушкой графского титула была весьма занятной. Ее любили шепотом пересказывать слуги. Тетушка сама соблазнила молодого графа Брандуэна – человека крайне порядочного. Она заманила его на обед сюда, в «Маковый плес», опоила чем-то и – страшно сказать! – переспала с ним. Хватило и одного раза, чтобы она забеременела от него. И тогда уже ей не составило труда вынудить графа жениться, пригрозив, что в противном случае она избавится от ребенка. Граф оказался человеком очень набожным, он днями замаливал свой грех в церкви, а когда узнал, что может стать еще и причиной детоубийства, и вовсе испугался, немедленно женившись на соблазненной им, как он считал, девушке. Однако вскоре после свадьбы молодой скончался при весьма странных обстоятельствах – он всего лишь ел суп! – оставив своей безутешной вдове особняк в одном из престижнейших районов Лондона, громкий титул и солидную сумму в банке.

И вот теперь Саймон звался «бедным сироткой», поэтому тетушка всячески баловала его, чтобы малыш не страдал.

– Ты ведь сегодня без сладкого, – противно протянул Саймон. Сам-то он не представлял, как можно без сладкого.

– Так мы решили тебе подсластить, гы, – похрустев шеей, промямлил Роджер и, наклонившись, пустил слюни прямо в тарелку с печеньями.

– Ну же, давай, ешь! – и Молли с Долли протянули ему тарелку.

Мальчик, закрыв и аккуратно сложив книгу, чтобы ненароком не повредить ее, поправил очки (приемный отец специально купил ему на несколько размеров больше, чем нужно, обосновав это тем, что он будет расти, а тратить потом деньги на новые он, мистер Эрмидж, не намерен) и вежливо, почти не заикаясь, произнес:

– Спасибо, леди Молли и леди Долли. Я польщен вашим вниманием, но я не голоден.

– Гадкий! Гадкий! – тут же завопила Долли.

– Как ты можешь?! Мы сами несли их тебе! – поддержала ее Молли, топоча при этом ногами.

– Кузин моих обижаешь, шавка безродная! – рыкнул Роджер.

– Вяжи его! – просюсюкал Саймон.

И все они толпой ринулись на него. Мальчику не разрешалось сопротивляться. Сопротивление тут же приравнивалось к желанию покалечить кого-нибудь из них, о чем немедленно доносилось взрослым, и те уже решали, как построже наказать наглеца, посмевшего занести руку на их драгоценных чад.

Поэтому он лишь ногой откинул книгу и позволил им себя скрутить. Они достали заранее запасенный жгут и привязали его к лестничной балке, и Молли вновь взяла тарелку с печеньями, Рождер вновь пустил в них слюни, и сладость подсунули ему под нос:

– Ешь, а то мы повыбиваем тебе зубы!

Пришлось есть. Делать это было сложно, потому что руки были связаны за спиной.

Дети покатывались от хохота:

– Ой, ест, как свинья!

Он действительно весь запачкался, хотелось вытереть рот – было очень неприятно. К тому же печенья были чересчур сладкими, и его тошнило. Он сказал им было, что больше не может съесть. Но девчонки опять стали визжать и обзывать его гадким.

Пришлось доесть. Но печенье стало поперек горла, и он закашлялся.

– Сейчас я тебе помогу! – с этими словами Роджер со всего маху саданул его кулаком в живот.

Мальчика вырвало струей. Дети громко захохотали.

– Вот теперь точно свинья!

Они обрезали веревки так ловко, что он упал аккурат в свои рвотные массы.

– Свинья! Свинья! Свинья должна жить в свинарнике! Ей нельзя ходить по дому!

Они захлопнули дверь его каморки и подперли стулом.

– Спи там, в своей блевотине! – проорал Роджер из-за двери. – Ты же любишь грязь!

Мальчик вытер рот рукавом, затем стащил с себя одежду, бросил ее на вонючую лужу, отполз подальше, насколько это было возможно, и порадовался, что книга осталась цела…


…У него было лишь одно утешение – сны. Он всегда видел один и тот же сон – юную девушку в ярко-красном платье. Она была настолько красива, что казалась ему феей из сказки. Девушка улыбалась, протягивала ему руку и куда-то звала… Возможно ли, чтобы такая красавица сама хотела держать его за руку? Конечно, отвечала обычно она, ведь он такой славный. Эти сны были отдушиной. Лучиком света. Они согревали теплом и надеждой.


А потом у него забрали ее…


…Еще одной названой тетушкой мальчика являлась теперь Сесил Гренвит, мать Роджера… Ей повезло меньше сестры, ныне графини Брандуэн, – аристократа не досталось. Зато удалось отхватить преуспевающего коммерсанта. К тому же, в отличие от сестры, Сесил не блистала красотой.

В тот день мальчику исполнилось десять, и тетушка Гренвит приехала поздравить его. Когда он вошел, она подошла к нему, приобняла за плечи и улыбнулась, обнажив крупные желтые зубы…

– Мальчик мой! – воскликнула она. Говорила тетушка так, будто торопилась, отчего проглатывала гласные. – Какой же ты хорошенький!

Она чмокнула его в щеку. Мальчик, испуганный таким проявлением чувств, стер прикосновение ее губ. И тут же получил солидную оплеуху от отца.

– Наглец! – заорал Эрмидж. – Твоя тетушка хочет приласкать тебя, а ты отвечаешь ей черной неблагодарностью!

Мальчик поклонился и сказал:

– Простите, тетушка.

– Не извиняйся, малыш! – с придыханием проговорила она. – А ты не бей его, Уилл. Мальчик растерялся! Вы совсем не ласкаете его!

Уильям Эрмидж хмыкнул и, одарив их многозначительным взглядом, сказал:

– Идите уже! Пусть все случится скорее!

Тетушка повела его за собой, торопливо рассказывая:

– Ах, малыш! Ты будешь очень-очень рад! Тетушка приготовила тебе особый подарок!

Когда они вошли в одну из пустых комнат наверху, тетушка попросила помочь ей раздеться. Он повиновался. Вскоре она предстала перед ним совершенно обнаженной. У нее были обвислые груди, обрюзгший живот, паршивая кожа и редкие волосы на лобке…

Мальчику было противно на нее смотреть. Тетушка же стала раздевать его. А потом она стала его ласкать. Действительно, за всю его жизнь его почти не ласкали, хотя он, как любой ребенок, жаждал этого. Но он никогда не хотел, чтобы его ласкали так, в этих местах. Потными руками. Оставляя на теле следы от мокрых поцелуев. Он умолял ее этого не делать, просил разрешения уйти… Но она велела ему лечь на кровать, привязала его руки к изголовью и…

Тогда он узнал, что грязь бывает особого рода. Та, которой марают душу. Ее не смыть. Она всасывалась в кровь, бурлила по венам… Тетушка Сесил познакомила его с новым чувством, имя которому – отвращение к себе…

…После того случая ему перестала сниться девушка в красном платье…


Лондон, Хэмпстед, 1878 год

Ричард распахнул глаза. Сердце колотилось, по виску стекала струйка пота, руки противно дрожали…

Хорошо, что он спал в гостиной, и никто этого не видел. Он встал, нашел салфетку, вытер пот, затем ушел в туалетную комнату, выбросил салфетку в урну и тщательно вымыл руки с розовым мылом.

Теперь, когда у него были деньги и свой дом, он мог позволить себе ванные, душевые, туалетные на каждом этаже и едва ли не за каждой комнатой. Рабочие, когда увидели перепланировку проекта здания, очень удивились, потом решили, что у богатых свои причуды и почему бы не сделать в доме целых семь ванных комнат, если есть такая возможность…

Ричард склонился над раковиной и судорожно вздохнул. Для пущего эффекта плеснул воды еще себе на лицо и лишь после этого вернулся в гостиную. Подошел к бару, налил полный стакан бренди и залпом выпил. Для Садовников алкоголь бесполезен, но сейчас ему нужна была хотя бы иллюзия успокоения.

Руки все еще дрожали. Проклятый Эскулап!

Воспоминания сегодня были особенно навязчивыми и не хотели отпускать. Он выпил один бокал. Лег на диван и закинул руки за голову, чтобы хоть так унять эту омерзительную дрожь…


Сила Садовника, как ошибочно полагали некоторые, вовсе не исцеляла от болезней, детских травм и прочего. Ведь единственное, на что она была нацелена, – защита Цветка! А так – разве что добавляла проблем и демонов.

Ричард закрыл глаза. Длинные ресницы вздрагивали, задевая изнутри стекла очков и будто желая улететь от той бездны, в которую тянуло сознание…

…Он сидел в ванне и остервенело тер себя пемзой. Особенно в тех местах, которых касалась тетушка Сесил… Плевать, что от таких усилий кожа может слезть… Лучше пусть так…

И тут его руки, ноги, все тело вспыхнуло синим пламенем… Боль лишала дара речи… Глаза широко раскрылись… Превращение произошло быстро: тварь расправила крылья, выпустила когти и издала ликующий вопль…

– Ждали меня! – от этого голоса задрожали стекла и даже стены. – Я иду!

Тетушка Сесил не уехала. Ее жажду, конечно же, не смог удовлетворить неопытный, насмерть перепуганный мальчик. Поэтому, когда демон нашел ее, она лихо скакала на члене мистера Эрмиджа, своего родного брата… Они сливались в экстазе прямо в кабинете Уилла. Сесил орала, как самка гоблина во время спаривания, плюя на то, что их с братом может услышать прислуга…

– Любишь трахаться! – прорычал монстр, цапнув ее когтистой лапой за волосы и выдирая их прямо с куском кожи… Она не сразу поняла, что происходит. Зато Эрмидж, увидев, кто перед ним, выскользнул из-под сестры и забился под стол, закрыв голову руками. – Может, попробуешь со мной? – меж тем продолжала адская тварь, вторгаясь в Сесил своим гигантским членом… Изо рта женщины брызнула кровь, глаза ее полезли на лоб от раздирающей боли… Еще пара-тройка фрикций – и демон отбросил от себе безвольное, залитое кровью тело…

И направился в лабораторию Эскулапа, что находилась здесь же, в «Маковом плесе».

– Ты так жаждал меня пробудить! – Доктор обернулся на голос. И когда увидел чудовище, все горящее синими всполохами, то в ужасе вжался в стол… – Так вот я здесь. И мы с тобой сейчас поиграем в «кричит-молчит», хорошо?

Доктор судорожно закивал.

Демон радостно ухмыльнулся.

– Для начала ты должен попробовать, какие на вкус личинки.

Доктор замотал головой.

– А придется!

Демон еще сильнее выпустил когти, всадил их под ребра Моузеру и провернул. Доктор закашлялся, отхаркивая куски легких… Другой лапой чудовище захватило со стола банку с личинками…

– Открывай рот, ублюдок! – Моузер, в глазах которого дрожали слезы, а на губах алела кровь, открыл рот. Демон, продолжая вращать одной лапой в его внутренностях, высыпал половину детв[3]3
  Детва – личинка пчелы.


[Закрыть]
прямо ему в глотку.

Ученый хрипел, кашлял, блевал…

Демон одним движением разодрал его тело пополам и впился зубами в еще трепещущее сердце…

…Неизвестно, кто бы стал следующим, если бы не явились Деактиваторы из ОРДЕНА Садовников. Стрела чистого света пронзила грудь адского существа, и под ноги Деактиваторов упал уже мальчишка лет десяти с широко открытыми, ярко-синими глазами…


Ричард вскинулся, сел, схватил себя за волосы и судорожно вздохнул. Да уж, событий на пять жизней вперед… Он нашарил портсигар, кое-как чиркнул огнивом и наконец закурил… Табак производил на него такое действие, как и алкоголь, – совершенно не брал. Но сигары были дорогие, изысканные, поэтому сам процесс доставлял некоторое удовольствие и приносил успокоение… Ричард курил до тех пор, пока сигары не перестали трястись в его тонких пальцах.


Глупо было уходить от Джози. Обнимая ее сладостное совершенное тело, утыкаясь в благоуханный шелк волос, он всегда засыпал. Этот прелестный Цветок своим эдемским сиянием разгонял по норам всех его демонов…

Они женаты всего полгода, а он уже совсем разучился спать один… Мысли о Джози сводили с ума…

– О, мой Алый Гибискус, сколько бы я отдал, чтобы стать твоей мечтой хоть на миг! – горячечно прошептал он.

Часы пробили пять утра. Ну что ж, ночь позади. Здравствуй, новый день.

Ричард встал и направился в душевую, что примыкала к этой гостиной. Тщательно вымывшись и вытеревшись пушистым полотенцем – прикосновение чистой ткани к мокрой коже вызывало у него чуть ли не экстаз, – он надел холщовые брюки и босиком спустился на веранду заднего дворика.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 4 Оценок: 8

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации