Текст книги "Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945"

Из тесной рубки радиста командиру принесли радиограмму командования: „Следуйте в Нарвик для встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев“.

Этот приказ оказался для всех членов команды чем-то вроде чашки крепкого кофе. После бездействия последних дней в нас вселилась надежда, что эта переброска окажется ненапрасной.

Нарвик увидели издалека. Снега отсвечивали кроваво-красным цветом. Огни пожаров отражались в окнах уцелевших домов. Освещения в порту не было. Медленно и с предельной осторожностью приблизились мы ко входу в гавань и чем ближе подходили, тем безмолвнее становились. Мы отчетливо увидели лицо войны.

Разрушения, разрушения, разрушения.

Одно разбитое судно за другим.

Мачты, мачты, мачты.

О небо! Тут ад порезвился вовсю. И это только начало, прелюдия.

К нам подошел катер. На борт поднялся лоцман, представился на мостике. Ему поручено провести нас среди обломков. А между делом он рассказал нам, как все было:

– Эсминцы подошли к Нарвику по плану. На борту каждого было по двести человек из горнострелковых частей. Норвежский корабль береговой обороны, было видно, собрался оказать сопротивление. Тогда с эсминца „Хайдкамп“ туда направился на катере капитан 1-го ранга Герлах, офицер штаба флотилии эсминцев. Он задал норвежскому командиру роковой вопрос: „Вы собираетесь сопротивляться или нет?“ – „Собираемся и будем“. Тогда немецкий офицер отдал ему честь и вернулся на „Хайдкамп“.

В небо взвилась ракета, красная, как кровь. Был произведен залп тремя торпедами, и норвежский корабль скрылся в гигантской туче воды. Эсминец „Берндт фон Арним“ двинулся дальше и с дистанции в несколько сот метров был поприветствован огнем второго корабля береговой обороны. Первый залп оказался с недолетом, второй с перелетом, в скалы. Для третьего времени уже не осталось. Из семи выпущенных торпед две попали.

– А начало напоминало средневековые переговоры герольдов, – продолжал наш лоцман. – Обе стороны выжидали. Норвежцы продемонстрировали рыцарство, достойное их высоких традиций. С заряженными орудиями они ждали, пока немецкий офицер вернется на свой корабль… Норвежцам не повезло тем, – отметил он, – что немцы оказались разворотливее. Психологические расчеты Редера оказались верны применительно к командам кораблей береговой обороны. Норвежцы были слишком неповоротливы, они среагировали слишком поздно.

– Высадка войск была произведена в соответствии с планом, – продолжал рассказчик. – Один за другим эсминцы подходили к германскому судну снабжения „Ян Веллем“ и заправлялись горючим. Четыре других эсминца под командованием капитана 1-го ранга Бая были направлены в два других фьорда. А тем временем под прикрытием плохой видимости пошли в атаку пять британских эсминцев. На входе во фьорд они развернулись и выпустили торпеды. Военные транспорты „Хайдкамп“ и „Шмидт“ были потоплены, а с ними и восемь грузовых судов. „Дитер фон Рёдер“ получил сильные повреждения в двух местах. К бою присоединилась группа Бая. Два британских эсминца нашли свой конец в этом бою. „Хантер“ протаранили, и он затонул, другой эсминец охватило огнем. Остальные три ушли на большой скорости, – закончил наш лоцман свое сообщение.

После встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев мы пошли в Нарвик.

На ночь мы остались дежурить в районе Фарнеса. К утру вышли в море, но скоро вернулись обратно и пришвартовались к эсминцу „Тиле“. На берег сносили убитых. В их числе оказался расчет одного орудия. На внутренней якорной стоянке мы увидели „Берндт фон Арним“. Оба эсминца были слегка повреждены.

Вечером мы снова ушли. Патрулирование закончилось без каких бы то ни было приключений.

12 апреля

Принято решение загрузиться припасами и топливом. Теперь мы стояли возле эсминца „Людеманн“. Меня ждал приятный сюрприз. На борту „Людеманна“ я встретил своего флотского товарища Перла.

Сегодня во второй половине дня пришла „U-64“. Ее командир сообщил: „У входа во фьорд сильный патруль эсминцев противника. Есть опасность, что Нарвик превратится в мышеловку“.

„U-49“ сообщила о вражеских самолетах, идущих курсом на восток. Вскоре после этого была объявлена воздушная тревога. Весь личный состав, кроме тех, кто был необходим на борту лодки, отправили на берег. Я остался на борту с артиллерийским расчетом. Прилетели самолеты, они стали сбрасывать бомбы над нами и эсминцами. Мы стреляли как сумасшедшие. Но с неба так ничего и не упало. Бомбы – да. Одна упала в пятидесяти метрах от нас. Мои ребята были изумлены. Я тоже. И оружие что надо, и делали все как по нотам – и хоть бы что. Одно нам было утешением: эти ребята наверху тоже были здорово огорчены, видя, как их бомбы падают мимо целей. Одну цель им, правда, удалось поразить – укрытие, которое охватил огонь. Рядом лежало несколько убитых».

Так это выглядело в Нарвике. Редер направил верховному командованию следующее сообщение:

«Задействованы все имеющиеся корабли германских ВМФ. В боевых действиях участвуют все имеющиеся подводные лодки. Три лодки находятся в Нансен-фьорде, три – в Вест-фьорде, три идут с боеприпасами и снаряжением в Нарвик. Одна находится на пути в Нансен-фьорд, еще две лодки готовятся выйти в Нансен-фьорд и Фолден-фьорд. Три находятся в районе Тронхейма. Одной приказано следовать в Ромсдальс-фьорд, пять действуют под Бергеном и две – под Ставангером».

* * *

Там же находилась и «U-48».

«Папочка» Шультце по-прежнему командовал лодкой, а старпомом у него был Тедди Зурен. Матрос Хорст Хофманн тоже был на борту членом команды. «U-48» получила приказ поддержать нарвикскую группировку и идти в Нарвик. Когда лодка входила во внутренний фьорд, ему повстречалась лодка Золера, шедшая занимать новую позицию. Шультце сообщил Золеру о своем новом задании. По радиообмену ничего нового никто не сообщал.

Дальше слово Хорсту Хофманну:

«Мы пошли прямо вперед, Золер последовал за нами. От Золера мы услышали, что у группировки германских эсминцев дела совсем плохи и что она, видимо, разгромлена.

Тем не менее в это утро 13 апреля мы направились в главный нарвикский фьорд. То и дело внезапно появлялись самолеты, и то и дело нам приходилось нырять. Я сбился со счета, сколько раз пришлось погружаться.

Неожиданно перед нами показался эсминец. Шультце сразу навел на него перекрестье перископа. Было туманно, и Шультце словно прилип к перископу, пытаясь распознать эсминец. Внезапно он повернулся.

– Зурен! Зурен! – закричал он. – Поди сюда и посмотри. Этот малый все время дает „А“.

Зурен посмотрел в перископ. Действительно, странный эсминец давал сигнальным прожектором беспрерывную цепь „А“.

На борту „U-48“ никто не знал, британский это или германский эсминец. Шультце дал опознавательный сигнал по подводной сигнализации – четыре, пять, шесть. Никакого ответа.

Делать было нечего. Пришлось всплыть и повторить сигнал.

Запутанная ситуация. Могли или не могли болтаться здесь наши эсминцы?

Шультце вылез на мостик, за ним Зурен и верхняя вахта. Зурен дал азбукой Морзе опознавательный световой сигнал. Тем временем эсминец приближался на малом ходу. Но после повторного сигнала „U-48“ он резко увеличил ход. Волна от форштевня стала выше и круче. Так он нам ответил.

– Боевая тревога! Срочное погружение!

Все посыпались с мостика в люк, и тут же „U-48“ погрузилась настолько глубоко, насколько позволяла глубина фьорда. Потом началось самое веселое. Над нашей головой и вокруг, сотрясая лодку, стали рваться глубинные бомбы.

Но на этом и кончилось. Хватит и этого.

Было 13 апреля. И сбросили на нас точно тринадцать глубинных бомб – ни больше ни меньше. Шультце улыбнулся, довольный. Еще бы, ведь известно, что семь и тринадцать – счастливые числа.

Но эти тринадцать взрывов были лишь увертюрой. Последующие дни оказались днями настоящего ада. Каждый день и каждый час следующего дня мы либо атаковали эсминцы, либо сами оказывались в их ловушках. И так с утра до вечера, с вечера до утра. Ночи были короткими, слишком короткими, чтобы мы могли как следует зарядить батареи и поддерживать лодку в нормальной боеготовности. О сне и говорить было нечего, мы едва успевали перекусить. Одну за другой выпускали наши магнитные торпеды. И ни одна из них не взорвалась.

Что за черт с этими проклятыми торпедами?

То же самое произошло несколько дней назад под Бергеном, когда Шультце атаковал британский тяжелый крейсер и произвел залп из трех торпед. И ни одна из этих паршивых железных рыб не попала в цель. Торпедисты не отходили от торпед, проверили эти огромные металлические сигары дальше некуда, но не нашли ничего, что могло бы объяснить неудачи. Единственным утешением было то, что „папочка“ Шультце оставался спокоен.

И вот, пожалуйста, опять то же самое! И здесь эти магнитные торпеды отказались взрываться. Такие усилия – и все попусту.

Нарвикский ад был и нашим персональным адом. Четыре дня мы носились по фьорду вверх и вниз, туда и сюда в подводном положении. Мы израсходовали все запасы кислорода до последней капли. Мы расстреляли все торпеды, которые имели, и ни одна не подала о себе доброй вести. Что случилось? Гироскоп отказал? Что-нибудь с магнитной вертушкой?[7]7
  Магнитная вертушка – взрыватель, капсюль, детонатор на носу торпеды.


[Закрыть] Или германские секреты больше не являются секретами для англичан?»

* * *

Подводная лодка, на которой служил Топп вначале офицером, тоже прошла через этот горький опыт. Но давайте еще раз заглянем в его дневник:

«13 апреля мы направились на новую позицию.

– Вы наша последняя надежда! – кричали нам с эсминцев.

Два тяжелых немецких самолета кружили над Нарвиком, сбрасывая пищу и боеприпасы. Люди, все еще запертые в гавани и отрезанные от всякой поддержки, вздохнули с облегчением.

14 апреля над нашей позицией пролетел британский самолет. Это был самолет с авианосца эскорта, направленный на рекогносцировку фьорда. Внезапно в поле зрения перископа оказались сразу несколько эсминцев, которые шли на нас тремя кильватерными колоннами. За ними маячила серая тень линкора.

Это был „Уорспайт“, гигант из гигантов. Он неизбежно должен был выйти на нас.

Атмосфера на лодке наэлектризовалась. Лодка словно от возбуждения сжала зубы. Кто-то стал нервно поглядывать на гидрофоны, когда мы развернулись, чтобы пройти под строем эсминцев. Никакой реакции со стороны противника. Мы сами слышали, как работает их аппарат „Asdic“ в поиске. Но ему не удалось обнаружить нас… Мы выжидали… Пока никаких взрывов… По-прежнему пока никаких… Возможно, они прощупывали подводные скалы.

Первый и четвертый торпедные аппараты были давно готовы к выстрелу. От этих двух торпед зависела судьба всей экспедиции. Если бы „Уорспайт“ был потоплен, это спасло бы Нарвик. И не только это. Если бы мы смогли потопить „Уорспайт“, то с ним мы могли бы пустить на дно и моральный дух пяти тысяч британцев, высадившихся в Андалснесе. Если б мы смогли уничтожить „Уорспайт“, то оказалось бы сломленным сопротивление союзников, а с ним и вера в непобедимость британского флота.

Мы медленно продвигались вперед, очень медленно. Но мы должны были двигаться, чтобы удерживать лодку на перископной глубине. Мы ждали. Сорок восемь сердец бились так сильно, что почти можно было слышать их биение.

Нервное напряжение разрядилось, когда вдруг вся лодка содрогнулась от удара. Глухой удар и скрежет раздались под килем. Сразу же мы стали всплывать с дифферентом на корму. Командир сработал молниеносно:

– Кормовые горизонтальные на погружение до конца! Заполнить балласт!

В перископе показалась пила против сетей на носу лодки, вспенившая поверхность. В следующий момент над водой всплыл верх орудия и антенна.

А тут полным ходом приближаются британские эсминцы, а в шестистах метрах находится „Уорспайт“, ведущий огонь по Нарвику. Судьба сыграла с нами злую шутку как раз в момент, когда „Уорспайт“ вышел на нашу линию огня. Но теперь нам было не до стрельбы, и великий, уникальный шанс был упущен навсегда. А причиной всему оказалась проклятая подводная скала, на которую мы напоролись и которая вытолкнула нас кверху.

Моторы были пущены оба на „полный назад“, чтобы стащить нас со скалы. Эсминцы ничуть не заметили нас. Возможно ли такое? Среди всех несчастий, свалившихся на нас, нашлась и доля везения.

Избиение Нарвика шло своим ходом. Все корабли и суда, стоявшие в порту, – нейтральные, германские транспорты, портовые суда, германские эсминцы, – все оказалось под смертоносным огнем британского линкора и эсминцев. Немецкие эсминцы сражались, стреляя до последнего снаряда, но нашли в Нарвике свою смерть.

Но свою задачу они выполнили: высадили двухтысячный десант.

У подводных лодок оставалась теперь одна задача – помешать переброске подкреплений англичан и прервать каналы их снабжения. Во второй половине того же дня появились линкор и восемь эсминцев. Но наша позиция не давала нам шансов, нас загнали под воду. Только в 22.00 мы смогли всплыть. Около полуночи раздался новый сигнал боевой тревоги, и британские эсминцы снова заставили нас уйти под воду.

15 апреля

Мы всплыли, чтобы зарядить наши истощившиеся аккумуляторные батареи. Ночи становились все короче и короче. К трем часам уже так рассветало, что мы видели британские эсминцы, патрулировавшие у Нарвика. Приходилось вновь погружаться. Зарядки батареям не хватало, они были полуистощенными. Командир не рисковал расходовать последние запасы энергии, и мы лежали на грунте на глубине 18 метров, надеясь, что сможем атаковать неприятеля, который пройдет над нами. В этих местах очень сильное течение. Приливная волна из Атлантики шла в открытый фьорд с такой силой, что нас тащило по морскому дну. Радист передал вахтенному офицеру полученную на длинных волнах радиограмму. Приказ фюрера: „Нарвик удержать любой ценой!“

Это, конечно, касалось и нас и означало – снова в бой. Шансы атаковать у нас были убогими, а выжить после этого – еще более убогими. Когда командир приказал уничтожить все секретные материалы, каждый член команды понял, что это означает. А означало это то, что командир считает гибель лодки верной.

По дороге к нашей новой позиции „Неро-3“ мы повстречались с „U-48“ и рассказали Херберту Шультце о положении Нарвика. Единственное, что знал он, так это о приказе Дёница: „Всем подводным лодкам следовать в Нарвик“. И Шультце предложил идти в Нарвик. На его вопрос, где находятся германские эсминцы, он получил лаконичный ответ: „Уничтожены“.

– Все равно я попытаюсь, – ответил Шультце.

Прошли еще эсминцы и вновь загнали нас под воду. Они атаковали нас глубинными бомбами. Звук взрывов в этих узких водах ужасающ. Во второй половине дня мы сделали новую попытку зарядить батареи, но появившийся самолет вновь заставил нас погрузиться. Вечером мы опять всплыли. Именно в это время красота фьордов открывается тем, кто способен ее замечать. Но красоты никто не заметил. Мы боролись за свою жизнь.

Батареи были настолько слабы, что их не хватило бы и на одну атаку.

При отливе уровень моря снижался весьма значительно и выступало темное серебро скал, свободных от снега. Под защитой этого темного фона мы попытались подзарядиться. Мы, которые должны быть охотниками, стали объектом охоты. Прошел эсминец. Он нас не заметил. Второй стал приближаться. На этот раз нас наверняка заметили, потому что эсминец развернулся в нашу сторону. Мы сыграли срочное погружение и легли на грунт. Десять с немногим метров – как раз, чтобы только спрятаться. Эсминец пытался накрыть нас глубинными бомбами с дистанции. Некоторые разорвались до неприятного близко, но вреда нам не причинили. Противник двинулся было снова, но затем остановился, чтобы прозондировать участок дна. На некоторое время все стихло. Мы не двигались, однако следовало бы уходить. Нам нельзя было оставаться на этом месте. Через час начнется отлив, и воды станет на два с половиной – три метра меньше. И после того как это случится, они возьмут нас тепленькими. Мы превратимся в мишень для учебных артиллерийских стрельб.

Удача на этот раз улыбнулась нам. Несмотря на довольно высокий уровень прилива, командир эсминца, похоже, побоялся мелей.

16 апреля

В 4 утра мы медленно поползли вниз по дну фьорда и достигли глубины 45 метров. Дифферент на корму достигал нескольких градусов. Опять мы наткнулись носом на скалу. Один из эсминцев заметил наше изменение позиции. Он прошел несколько раз над нами туда и обратно, бросая глубинные бомбы. Детонация была весьма чувствительной, а ущерб – значительным. Нам пришлось оставаться на месте весь длинный день, потому что батареи были полностью разряжены.

В 20.00 мы осторожно подвсплыли на перископную глубину в надежде перебраться на более глубокое место. Батареи немного восстановились, и мы смогли двигаться в подводном положении, только очень медленно. Но и этого хватило, чтобы напороться на неприятность. На глубине 18 метров киль снова коснулся дна фьорда, раздался высокий неприятный скрежет, слышимый на всем корабле. Еще одна скала, не нанесенная на нашу карту. А с чего, собственно, ей быть нанесенной? Торговым судам в этом фьорде делать было нечего!

В 20.30 мы всплыли. Ожили дизели. С предельной осторожностью мы подались со злополучного места, средним вперед, подальше, подальше из этого ведьминого котла.

Было 3.30 утра. Мы находились у острова Флатёй и были вынуждены погрузиться ввиду приближения неизвестного судна, шедшего без ходовых огней. Для надводной атаки было слишком светло, а для подводной у нас неподходящая позиция.

В 4.00 прямо по курсу увидели подводную лодку. Пошли навстречу. Неизвестная лодка погрузилась. Мы тоже. Одна из наших? Или британская?

Столько неясного, запутанного в этой войне, идущей под завывание буранов, в тумане, в темных пещерах неприветливых норвежских фьордов!..

В 16.00 получили новые приказы. Возвращаться в порт. С этим промедления не будет. Все в команде вздохнули с облегчением.

17.30. Увидели крейсер противника.

Пошли на него в подводном положении. Крейсер начал делать зигзаги. Мы пытались зайти спереди на позицию для атаки – напрасно. Крейсер развернулся и исчез в районе Лофотенских островов.

18 апреля

Мы все еще в своем оперативном районе. Вскоре после полуночи увидели линкор с эскортом эсминцев. Черт с ним, с этим приказом возвращаться в порт. Конечно, надо атаковать. По крайней мере следует попытаться. В надводном положении мы пошли к боевому порядку противника, выстроившегося дугой. Лодка должна, конечно, находиться впереди цели, чтобы быть готовой к выстрелу. Торпеда – не артиллерийский снаряд.

Яркое северное сияние выдало нас. Надо же случиться, чтобы именно сейчас по всему северному небу заплясала разноцветная вуаль. Один из эсминцев пошел на нас.

Срочное погружение, уходим на глубину. Оператор гидрофонов докладывает о шуме винтов эсминца, идущего прямо на нас. К моменту, когда начали рваться первые глубинные бомбы, мы достигли глубины 90 метров.

Через три часа мы снова всплыли.

В 7.00 увидели на горизонте три транспорта с охранением. Не было никакой возможности произвести атаку. Мы сообщили координаты и курс конвоя, продолжая держать его в виду.

После полудня снова тревога – воздушная – и бомбы.

Вечером снова всплыли. Перед нами лежало открытое море, бескрайняя Атлантика, дорога домой…»

* * *

За исключением Вольфганга Люта на «U-39», ни одна германская подводная лодка не одержала ни единой победы за всю эту норвежскую операцию. Прин, Кречмер, Шультце и все другие, столько лодок – и ни одного успеха. Это не были ошибки командиров, или команд, или самих экипажей лодок. Применение новых магнитных торпед закончилось полным провалом.

– Торпедный кризис – это национальное несчастье, – заявил разочарованный и шокированный Редер.

Были расследования, военные трибуналы. Высших инженер-офицеров призвали к ответу. Но это не меняет того факта, что британцы оказались готовы применить контрмеры против немецких магнитных торпед.

Подводные лодки, направленные в норвежские воды, были отозваны и переоборудованы для боевых действий в Атлантике. Только несколько транспортных лодок осталось у берегов Норвегии.[8]8
  По другим источникам, причина «торпедного кризиса» состояла в следующем. Так называемая бесконтактная вертушка, которой были оснащены торпеды, должна была вызывать взрыв именно в тот момент, когда торпеда проходила под килем неприятельского судна. В этом случае торпеда наносила максимальный ущерб. Но стоило торпеде пройти на метр-другой глубже, вертушка не срабатывала. Все дело оказалось в том, что во время норвежской кампании лодки по много часов проводили под водой, отчего часто повышалось давление внутри лодки сверх атмосферного уровня, так как всегда имела место небольшая утечка из воздушных систем среднего и высокого давления. Избыточное давление нарушало работу гидростатического отделения торпеды, из-за чего она уходила глубже, чем следовало. Вдобавок британцы размагничивали многие военные корабли и грузовые суда. Но во время операции в Норвегии эти факты не были известны германскому военно-морскому командованию.


[Закрыть]

Глава 5
Подводная лодка и ее неписаные законы

Оперативная сводка

После операций в Норвегии последовала оккупация Голландии, Бельгии и Франции. Теперь для командования подводным флотом ворота в Атлантику были распахнуты настежь. Впервые Дёниц оказался в состоянии осуществить тактику «волчьей стаи», которую он столь успешно опробовал перед войной. Имей сейчас германский флот в своем распоряжении больше лодок, эта тактика имела бы фатальные последствия для Британии. Но недостаток подводных лодок был одним из симптоматических изъянов диктаторского режима и результатом неэффективности высшего руководства, прежде всего ответственного за военно-морскую политику.

* * *

Уже многое написано о жизни на борту подводной лодки. Но мало или ничего не было сказано о самой подводной лодке, ее устройстве и законах, которые правят ее существованием.

Три четверти этого цилиндра, у старых подводников именуемого «трубой», который сработан из сварной стали высшего качества и у больших лодок имеет максимальный диаметр более трех с половиной метров, напичканы всевозможной техникой.

Самое главное место среди этой техники отведено дизельным двигателям, занимающим много места, и электромоторам. Гигантские аккумуляторные батареи, всевозможные насосы, десятки сальников, контейнеры со сжатым воздухом и кислородом, резервные торпеды, торпедные аппараты, трубопроводы, арматура, вентили, манометры заполняют пространство внутри цилиндра, мало места оставляя для команды.

В прочном корпусе под настилом помимо аккумуляторных батарей находятся торпедозаместительные и дифферентовочные систерны[9]9
  На лодках принято говорить «систерна».


[Закрыть] – последние служат для балансировки лодки в подводном положении – и опоры дизелей и электромоторов.

Легко понять, что жизнь в столь напичканном техникой цилиндре должна следовать собственным законам, и они включают в себя привычки и обычаи, которые неведомы другим типам военных кораблей и торговым судам.

Единственный вход в лодку – через один из люков, сделанных в прочном корпусе. Они рассчитаны на средней комплекции человека. В море используется только один люк – люк боевой рубки. Металлическими трапами, ведущими из центрального поста через боевую рубку на мостик, может пользоваться в каждый момент только один человек. Желающий спуститься с мостика или подняться из центрального поста, должен предупредить. Кто первый крикнул – тот имеет право спускаться или подниматься по трапу.

Когда лодка совершает срочное погружение, тут уже не до упорядоченного спуска. Люди падают сверху камнем. Эта гимнастика на трапе – подъем и спуск – одна из составных частей жизни на лодке. Каждый должен усвоить это так же, как ребенок учится вставать на ноги и ходить. Это важное искусство, ведь командир не оставит человека наверху, когда корабль в опасности. Командир или вахтенный офицер должен спуститься последним, ловко задраив люк поворотом рычага.

Когда лодка находится в подводном положении, никто не имеет права передвигаться куда ему вздумается или даже если это ему нужно для выполнения своих служебных обязанностей. Ведь лодка в подводном положении находится в состоянии идеального баланса, которого механик добивается тонкой перекачкой воды из одной систерны в другую, и перемещение веса нарушит этот баланс.

Когда кому-либо требуется пройти через центральный пост, где находится центр управления лодкой и центр тяжести, он должен поставить в известность вахтенного офицера. Человек запрашивает разрешения на проход в нос или корму и, только получив его, начинает двигаться.

Курить в лодке строго запрещается из-за присутствия взрывоопасных паров, выделяемых при зарядке аккумуляторных батарей. На некоторых лодках крупных типов командир может разрешить выкурить сигарету в боевой рубке, когда лодка в надводном положении и люк на мостик открыт. Но боевая рубка вмещает только двух-трех человек.

Когда лодка идет в надводном положении, каждый, кто хочет покурить, должен запросить разрешения выйти на мостик. Но поскольку не разрешается находиться без дела на мостике не занятому на верхней вахте персоналу, то разрешение могут дать в каждый момент одному-двум курильщикам. Случаи, когда подводники в походе могут затянуться сигаретой, можно сосчитать, как легко себе представить, на пальцах одной руки. Те, кто несет верхнюю вахту, составляют исключение. Но не все командиры разрешают курить на вахте. Тут есть определенные ограничения, потому что ночью, при прозрачном воздухе, свет тлеющей сигареты виден с довольно большого расстояния.

Так что к обычным трудностям добавляются ограничения личного плана, которые неведомы другим военным морякам или другим военнослужащим. Скажем, в напряженной ситуации пехотинец может успокоить нервы, покурив, а на подводной лодке даже в самой критической ситуации такого самоуспокоения человек лишен.

В ограниченном пространстве нет и нормальных условий для сна. Только самые старшие офицеры имеют каюты, но ими они вынуждены делиться с другими, пользоваться по очереди. Другие члены команды довольствуются подвесными койками или постеленными где придется матрасами.

Еда имеет важное значение для подводника. Подводник безропотно выдержит любые трудности, опасности и лишения, но не плохую кормежку. Ему все равно, съест ли он свою еду стоя на ногах или присев на корточки, но если кок испортит мясо или что-то недодумает старшина, заведующий провизией, то они услышат все, что им положено.

На больших лодках нужно разместить пятнадцать-шестнадцать тонн провизии, и многое зависит от того, как это разумно разместить в ограниченном пространстве – так, чтобы все было под рукой, чтобы можно было добраться до любого потребовавшегося продукта. Банки и упаковки запихивают на рундуки и за них, между конструкциями центрального поста, в носу – короче, везде, где есть свободное пространство.

Известны случаи, когда на некоторых лодках команда беспрерывно ела в качестве главного блюда сосиски только из-за того, что при загрузке неграмотно разместили пищевые припасы. И плохо будет ответственному за провизию, если он не запасся важными приправами к еде, которые делают ее аппетитной, потому что при плохом воздухе и недостатке движения люди быстро утрачивают аппетит.

Камбуз заслуживает особого разговора. Он занимает площадь не более четырех квадратных метров, а на малых подводных лодках – и того меньше. На ограниченном пространстве, занятом электроплитой, столовой посудой и кухонной утварью, кок должен приготовить еду для сорока, пятидесяти, а на больших лодках – для шестидесяти человек. Что выделывают коки – граничит с чудом. Мало того, что они готовят для команды вкусную и питательную еду, они еще часто умудряются делать два, три, а в праздники и четыре блюда.

И еще об одном.

Пользование гальюном (туалетом) на лодке регулируется красным светом светофора. На больших лодках их было два, но тогда как один использовался по прямому назначению, другой был завален ящиками и банками с провизией.

В течение долгих недель пребывания в море мысли невольно концентрируются на этом заведении.

Вот что говорит по этому поводу Дитер Хайлльманн, бывший старпом, а теперь адвокат:

«Нас было больше сорока, и, когда один заходил, загорался красный свет – самый наглый и неуместный из всех красных светов. Он светился в носу отсека, в старшинской столовой, в офицерской кают-компании, в рубке радистов и в центральном отсеке. Он отражался в дереве рундуков, в металле, в картинках. Он горел и горел не мигая, словно вечно, и тем более немигающе и вечно, если человек ждал, когда же он погаснет. Для старшины рулевых в центральном посту жизнь была несладкой. Он не видел маленького красного огня, десять – пятнадцать раз на день он выглядывал из-за переборки и спрашивал монотонным голосом: „Как там красный свет?“

Уже спустя долгое время после того, как я забыл все это и могу пользоваться законным случаем когда хочу, я всегда буду помнить этот вопрос на дрожащих губах сорока человек: „Как там красный свет?“»

О Вольфганге Люте, одном из двух моряков, награжденных Рыцарским крестом с бриллиантами, говорят, что он использовал это крохотное заведение на судне для того, чтобы вывешивать там бюллетень корабельных новостей, а иногда и приказы по экипажу, а также объявления о мелких наказаниях, которые ему приходилось иногда давать. Лют, обладавший острым чувством юмора и глубоким пониманием психологии, говорил: «Там мои люди в благословенной тишине имеют время и возможность поразмышлять над приказами и указаниями, которые дает командир».

* * *

Оккупация Норвегии и поражения Франции, Нидерландов и Бельгии, последовавшие вскоре за поражением Норвегии, возымели тяжелые последствия для противолодочной обороны Британии. Во время попыток перебросить свои войска из-под Дюнкерка назад в Англию британцы потеряли много малых противолодочных кораблей. В результате в течение довольно длительного времени конвоям стали придавать гораздо более слабое охранение.

А для германского подводного флота ворота в Атлантику были распахнуты настежь что на севере, что на юге. Германия распоряжалась всем европейским побережьем от мыса Нордкап до Бискайского залива. Норвежские порты Берген, Тронхейм, Кристиансунн и Нарвик, французские Брест, Лорьян, Бордо, Ла-Рошель и Сен-Назер стали базами германских подводных лодок. Шли тайные переговоры с итальянцами с целью получения баз в Средиземном море. Япония тоже согласилась, хотя и с колебаниями и скорее неохотно, разрешить германским подлодкам заходить в японские порты, пользоваться доками и получать экипировку.

Британские власти признавали, что ситуация «очень тяжелая», а иностранные наблюдатели предрекали падение Британии, последнего бастиона в Западной и Южной Европе, противостоящего странам Оси.

Дёниц располагал теперь широким выбором баз, облегчавшим набеги в Атлантику. Но у него не было достаточного количества лодок, чтобы использовать все эти базы с такой нагрузкой, с которой ему хотелось бы.

Теперь лодки преподнесли противнику сюрприз в виде новой тактики. Ограниченное количество кораблей добилось таких успехов, что казалось, будто целые стаи этих серых волков рыщут на самых жизненно важных участках морских коммуникаций. Днем на конвои больше не нападали. Лодки держались за конвоем до темноты, скликали по радио другие лодки и затем уже наносили среди ночи согласованный удар.

«Их смелость изумляет, их навигационное мастерство и морское искусство восхищают», – искренне признавали британские власти, испытывавшие обеспокоенность на грани отчаяния по поводу очевидной безнадежности ситуации, в которой они очутились. 17 августа 1940 года вся акватория вокруг Британских островов до 60° северной широты и 20° западной долготы была объявлена зоной неограниченной подводной войны.