Текст книги "17 лет"

Вернувшись домой, я застала Александра Сергеевича в креслах с книгой в руках. На корешке написано – А. П. Чехов. Бакенбарды тщательно расчесаны, ноги босы.

– Здравствуйте! А я опять утренний блок новостей проспал, – с сожалением сказал Пушкин.

– Доброе утро! – сказала я. – Есть хотите?

– Не откажусь, – сказало солнце русской поэзии и добавило, – презабавная книжонка…

– Антоша Чехонте, – зачем-то переиначила я.

– Из чухонцев? – спросил Пушкин.

– Да нет, псевдоним такой…

– А зовут как?

– Чехов. Антон.

– А-а-а, – протянул Пушкин, – слышал. От графа Льва Толстого.

– А читать не приходилось?

– Нет, у нас книги трудно достать. Вот Бунина «Темные аллеи» никак прочесть не могу, люблю этого автора. А еще «Доктор Живаго» Пастернака…

Вот тогда я все поняла.

– Каша манная, батон с изюмом… Можно кофей.

Пушкин улыбнулся. Улыбка у него хитрая. Гой ты еси.

Ел Пушкин спокойно, легко орудуя жестяной ложкой в узкой руке, изредка смотрел на меня. От кофе отказался.

– Чай люблю, – говорит, – с сахаром, хлебом и маслом… По-русски. Прогуляемся?

Я согласилась. Он взял цилиндр (с вешалки) и трость (где-то в углу уже на веранде). Мы вышли в июньский полдень, тишина так и капала с крыш. Взяв меня под руку, Пушкин вальяжно шагал посреди улицы, рассуждая о преимуществах провинциального лета, я молча слушала и думала, что хорошо, что в нашем селе нет книжного магазина – у Александра Сергеевича глаза бы разбежались.

В центре, на площади, Пушкин спросил, кому установлен памятник.

– Вождю,– не думая, сказала я, – мирового пролетариата…

– Удивительно, что не мне, – промолвил Пушкин.

– Он Россию освободил от буржуазного гнета, да и писал тоже немало. А вашим именем у нас улица названа, да и по всей стране улицы Пушкина есть…

Пушкин самодовольно улыбнулся и начал прощаться. Он пожал мне руку и после восторженного: «Мы еще встретимся!», назвал товарищем и обнял. Через минуту он уже скрылся в проулке за общественной баней.

Близился обед, люди потянулись домой. Я пошла дочитывать «Миргород».

Следующим утром назойливая муха не дал мне спать. На диване вместо вчерашнего Пушкина лежал Лермонтов. Его я узнала по гусарской папахе, которой он был укрыт. Печаль была на спящем лице. «Он-то хоть молод, вот Гоголя уже не вытерплю», – подумала я и пошла готовить омлет. Прав наш психолог – всех россиян сближает русская литература. На улице мелькнуло чье-то востроносое лицо, и прокричал петух.

Царица Шемах

Когда царица Шемах входила в зал слушаний, все замирало. В прекрасном платье, расшитом жемчугом и драгоценными камнями, в высокой короне величественно проходила она мимо вельмож и придворных и садилась на золотой трон. Лицо ее было белым как снег, брови и ресницы – черными, как ночь, а глаза – зелеными, как два огромных изумруда. Яркие губы, хоть и с приподнятыми от природы уголками, улыбались редко. Но в эти моменты царица была божественно прекрасна.

Шемах пришлось рано повзрослеть. Когда ей было 15 лет, родителей отравили. Девочка навсегда запомнила мгновенно умершую мать, которая упала на пол с пеной у рта и стеклянными глазами, и отца, крепкого мужчину, который трое суток корчился в предсмертных муках. Родители умерли, оставив наследнице огромную и богатую империю. Придворные интриганы, убившие царя и царицу, были уверены, что мягкая и балованная Шемах не сможет стать главой государство, и бразды правления перейдут к ним. Но не тут-то было. Пятнадцатилетний ребенок легко вычислил убийц и посадил их на кол. Руководил расправой двоюродный брат царицы – Керим, которому в тот момент было 20 лет. После этого Шемах назначила его начальником придворной охраны. Казнив цареубийц, брат и сестра провели чистку в самых знатных семействах страны. Престарелых и молодых аристократов сажали в тюрьмы, пытали, тайно убивали. Еще совсем юные Шемах и Керим запугали и всех придворных, и весь народ царства. Из веселых и беззаботных чад они превратились в жестоких управленцев.

Царице Шемах было 18 лет, когда в ее стране все наладилось. При дворце остались самые верные и надежные люди, за моря вывозились зерно, ткани, дерево, казна пополнялась. Войн с соседями не ожидалось, в царстве царил мир и покой. Среди людей не было бездомных, сирот и воров. Всем преступникам Шемах велела рубить голову, а бедных и сирот продавать в рабство.

Каждый день рано утром приходила царица в зал слушаний, чтобы издать указ, встретить послов или решить чью-то тяжбу. Законы ее были жестоки, посланников других государств она принимала холодно, а вот споры любила. В ее зеленых глазах появлялись искорки, тонкие пальцы в перстнях начинали отбивать дробь по золотому подлокотнику. Шемах постоянно повторяла: «Да победит справедливость». В тяжбе двух крестьян за землю, она вставала на сторону того, у которого больше детей. На аукционе породистых лошадей право на покупку давала не тому, кто предлагал высокую цену, а тому, кто больше любил животных. А вот когда приходили к царице две женщины, просившие решить, кому из них достанется мужчина, Шемах отправляла обеих просительниц на виселицу.

Царица всегда была серьезной и сдержанной. По лицу девушки сложно было понять, радуется она или злиться, польщена или негодует. За эту стойкость, редкую даже у мужчин, народ Шемах обожал, придворные – боялись, а другие монархи – опасались. Был еще один момент, который заставлял всех задуматься. Нередко люди замечали, что по лицу правительницы бегают странные тени. Они появлялись даже тогда, когда девушка сидела в хорошо освещенной зале или была на улице. В народе говорили, что это бесы бегают по лицу царицы, а что сама она – ведьма. Нравились эти тени только Кериму. Он мог часами наблюдать за их игрой.

Керим был бесстрашным и сильным воином. Он ничего не боялся, и ничего его не брало – ни стрелы, ни яды, ни коварство. Четыре раза на него покушались, но пули проходили на вылет, не повреждая ни сердце, ни другие органы. Шесть раз Керима пытались отравить, но отрава не действовала на мужчину, будто к любой из них у него был иммунитет. Лишь одна слабость была у воина – он безумно любил свою коронованную сестру и был готов ради нее на все.

В зале слушаний царица бывала до полудня. Когда солнце вставало в зенит, заливая все белым знойным светом, девушка уходила в покои. Ее комнаты, устланные коврами, завешанные шелком, были тихи и пустынны. Только у дверей, как застывшие, стояли охранники – в латах и с оружием. Царица спала на огромной постели, плавала в белом мраморном бассейне, наполненном водой из святого источника, играла в карты с Керимом. Еще Шемах очень любила кататься на лошадях. При дворце была огромная конюшня с породистыми скакунами. Там же располагался племенной цех, где выводились новые породы лошадей. Другие цари покупали их за баснословные деньги, и хобби царицы приносило немалую прибыль казне. В народе ходили слухи, что в племенной вывели даже пегаса. Но в реальности это животное никто не видел. Все лошади, как и народ Шемах, были очень послушны. А своенравных царица собственноручно забивала до смерти.

Уже год фавориткой царицы была рыжая кобыла Фебо, ласковая как кошка. Невысокая, с короткими, крепкими ногами, она быстро разгонялась и была неутомима. Каждый день перед ужином Шемах сама приходила в конюшню и выводила Фебо на прогулку. Царица уезжала гулять на несколько часов: то бешенным галопом носилась по каштановым аллеям, то спокойным шагом прогуливалась по розовым полям и виноградникам. Жар в это время спадал, огненный шар солнца начинал закатываться за горизонт, небо становилось пурпурно-красным. Небосвод постепенно угасал, становясь из красного ярко-оранжевым, а потом бледно-желтым. И не было в закатные часы человека счастливей Шемах.

Однажды, как обычно, проводив светило, царица вернулась с лошадью в конюшню. Заботливые слуги зажгли вдоль дорожек факелы. Причудливые тени играли повсюду в полутьме. Шемах было приятно видеть, как работает ее народ. Вроде все сделано, а людей будто и нет. Например, войдешь в пустую конюшню – все чисто, прибрано, под животными свежая подстилка, а конюхи и уборщики как невидимки. Гордилась царица такими слугами, а те просто боялись показываться жестокой царице на глаза. И вот заходит Шемах на конюшню и встает, как вкопанная. В стойле Фебо, размахивая вилами, работает мужик. Не заметил слуга, как вошла повелительница, как пел себе поднос какую-то наивную песню, так и продолжал петь. Сначала царица разбушевалась, решила казнить наглого работника. Но потом вдруг успокоилась. Начала рассматривать уборщика. Ростом он был невысок, коренаст и крепок. Ноги были короткие и кривые. На голове красовалась шевелюра ярко-рыжих волос. Под растянутой рубахой просматривалась широкая мускулистая спина, толстая шея была в веснушках. Залюбовалась Шемах парнем. Показался он ей красивым, как любимая Фебо.

– Ты кто такой? – окликнула она работника.

Парень повернулся к царице конопатым лицом, и еще больше залюбовалась им царица.

– Конюх, – просто сказал он.

Шемах начала расспрашивать, как давно он числится на конюшне, кем до этого трудился, откуда он родом. Жих, так звали парня, отвечал прямо, не стесняясь, иногда с усмешкой. Понимал он, что перед ним стоит царица Шемах, и, что он ей понравился. Теперь каждый день, когда девушка приходила в конюшню, поджидал ее смелый Жих. Молодые подолгу болтали, Шемах рассказывала о придворных делах, а работник о деревенских новостях. Позволял себе парень сальные шутки, пошлые намеки и даже иногда крепко обнимал царицу за стройную талию. Девушка улыбалась и краснела, но не отталкивала конюха. Чем дальше, тем больше позволял себе Жих, а влюбленная Шемах совсем потеряла голову. Закончилось все тем, что завладел конюх царицей прямо на соломе в пустом стойле. В ту же ночь забрала его Шемах жить во дворец.

Поражены были этим поступком все придворные. В шоке был брат царицы Керим. Хотел убить подлеца, подсыпать яду, но не смог. Счастье сестры было для него превыше всего. Шемах же было все равно. Забросила она слушанья и споры, все время проводила с любимым. Сидела за столом и смотрела, как наворачивает он заморские яства, сама подносила вино Жиху, а он напивался и валился под стол. Поднимала его царица и на тащила в спальню. Любовь царицы к простолюдину не знала границ. Она заказала для него одежду из самых дорогих тканей, сама расшила ее. Для Жиха отвели лучшие покои. Подарила Шемах любимому все свои конюшни.

Сначала Жих много ел и пил. Потом начал помогать своим родственникам – многих устроил он работать в королевский дворец – кого в слуги, кого на кухню. Затем парень привел во дворец свою бывшую возлюбленную. Толстая розовощекая девушка стала жить в его покоях, носить шелковые платья и кататься по саду в упряжке лучших лошадей. Когда бывшая надоела царскому фавориту, он переключился на служанок. После этого он начал заказывать во дворец персидских танцовщиц, восточных наложниц, западных проституток. Появились во дворце разные дурманящие вещества. Сутки напролет кутил Жих и был счастлив. Легко нашел он общий язык с министрами и посланниками. Пристрастил к своим утехам большую часть вельмож. Хаос творился во дворце.

Сначала закрывала глаза на все Шемах, не могла и слова поперек сказать любимому. Думала царица, что перебесится Жих. Но тот не унимался. Пыталась образумить мужчину, поговорить с ним, но он в пьяном угаре избивал простолюдин девушку. Решила забыться царица и стала пить зелье. Ходила как приведение по покоям, бледная, со стеклянными глазами. Ревнивым взглядом наблюдала за любимым конюхом, сидящим во главе стола с очередной танцовщицей на коленях. И будто не она была правительницей, а он.

Керим же уже давно не жил во дворце. Пытался править страной, пока его сестра была в любовном забытьи. В тот день, когда получил он от Шемах записку с одним лишь словом «Приезжай», сразу помчался во дворец. Не узнал Керим любимую сестру. Похудела она и постарела. Не смотря брату в глаза, девушка сказала: «Убей его». В ту же минуту рванулся с места мужчина, тяжелым шагом пошел в сторону залы слушаний, пнул ногой дверь, прошел вдоль столов к золотому трону, на котором сидел Жих, достал меч из ножен и отсек негодяю голову. Затихла музыка, все замолчали.

С того дня все вернулось на свои места. Разврат во дворце прекратился, Шемах стала ходить на слушания, дворяне присмирели. Все старались вести себя, как будто ничего не было, но царица чувствовала себя униженной и продолжала принимать зелье. Еще более жестокой стала она – больше людей казнила, повышала налоги, дерзила послам. Керима отправила на войну, пообещав за победу – себя в награду. Через семь дней вернулся Керим победителем, и открылась ему дорога в спальню сестры. И не было человека счастливей его. Через месяц сыграли свадьбу брат и сестра, был в королевстве большой праздник. В брачную ночь пошла Шемах не к мужу, а на конюшню и там повесилась. Остался один Керим, стал править страной. Но царем храбрый воин был недолго, отравили-таки его придворные интриганы. Они-то и пришли к власти, быстро разворовали казну и разделили государство на части. А о прекрасной царевне все очень быстро забыли, лишь иногда старухи перед сном рассказывали своим внукам страшную сказку о царице Шемах, которая всех убивала и ненавидела.

Ева

Ева была третьим по счету в семье ребенком. И третья – девочка. Отца это не радовало – он сильно хотел сына, но четвертую попытку завести мальчика семья уже позволить себе не могла. Поэтому младшую дочь он не любил.

Старшая сестра Евы – Лиза была похожа на мать, вторая – на бабушку со стороны отца. Ева не была непохожа ни на кого. Девочка родилась недоношенной, кожа ее была белой как снег, глаза – водянисто-голубые, губы – бледно-розовые. У ребенка была страшная аллергия почти на все. Она плакала из-за пыли, сопливила из-за моющих средств, чихала из-за растений. Мать постоянно лежала с дочерью в больницах. Из-за аллергии семье пришлось перебраться из города в маленькую деревню. Старшие девочки пошли в плохую сельскую школу, отец начал выпивать. Мама и Ева все ходили по врачам. К году медики поставили диагноз – слабый иммунитет девочки они объяснили тем, что она альбиноска.

Когда младшая дочь подросла, семье стало немного легче. Она сама вовремя принимала таблетки и капли, избегала кошек, собак. В доме у Ларионовых из-за аллергии Евы всегда было стерильно.

Местные дети белобрысую девочку со странным именем и белой кожей не полюбили – обзывали ее, не брали в свою компанию. Поэтому Ева росла замкнутой и молчаливой. Она могла часами качаться на качелях во дворе или сидеть у телевизора рядом с матерью.

Ева была ко всему равнодушна и это пугало ее родителей. Мало того, что она не играла с соседскими детьми, она еще не любила ни кукол, ни велосипед, ни катание на санках. Девочка целый день слонялась по двору и болталась под ногами взрослых. Это раздражало отца. «Как можно ничем не интересоваться?» – в сердцах спрашивал он. Он не знал, что хобби у девочки есть. Ева очень любила ходить в лес недалеко от деревни, спускаться в бомбоубежище, которое построили еще в советские времена и гулять по темным сырым коридорам под землей. Несмотря на то, что девочка была слаба здоровьем, она сильно отличалась от других людей. Например, она отлично видела в темноте, чутко слышала и могла обходиться без воздуха более двадцати минут. Поэтому все закоулки подземелья она знала наизусть.

По телевизору Ева видела, что ситуация в мире нестабильная. Политики вели странные игры, на востоке гремели революции, в разные страны то и дело вводились миротворческие войска. Когда девочке исполнилось 15 лет, повсеместно начались войны. В федерацию, где жила семья альбиноски, тоже вторглись вражеские армии. Бои шли ожесточенные, применялось сверхновое оружие, которое одним разом убивало тысячи людей. Отца Евы и всех мужчин в деревне призвали служить. Жить стало еще хуже – не было ни денег, ни продуктов.

Однажды летом девочка как всегда ушла гулять в лес и спустилась в бомбоубежище. День выдался славный – она нашла тайный коридор, по которому еще никогда не ходила. Всматриваясь всевидящими глазами в темноту, Ева шла все дальше и дальше. Она нашла в новом коридоре огромные склады одежды, продовольствия – в основном тут были ржавые банки с тушенкой, консервами и сгущенным молоком, и главное – оружие. В глубине нового хода была комната с экранами, кнопками и рычагами. Оборудование было старым. Ева пощелкала по кнопкам, но они не работали. Уставшая девушка села на старое кресло возле экранов и уснула.

Проснулась девочка от ужасного грохота, который раздавался сверху. Бомбоубежище трясло, внезапно начали гореть предупреждающие лампочка «Ядерная угроза», с потолка посыпалась земля. Ева в испуге легла на пол и закрыла уши руками. Но даже сквозь ладони сверхчуткий слух подростка улавливал страшные крики умирающих людей, шум рушащихся зданий и звуки жуткого пожара. Девушка поняла – там наверху все кончено.

Температура в бомбоубежище поднималась. Несколько часов Ева лежала на полу не в силах подняться, пот катился по телу, в горле пересохло, голова болела. Девочку мучили галлюцинации – она видела своих сестер с выжженными волосами и лицами, отца, смертельно раненого в бою, соседского пацана Мишку, зовущего ее с собой на небеса. Только к ночи Ева ползком добралась до склада с провиантом, еле-еле вскрыла бочку с надписью «Питьевая вода» и напилась вонючей, застоявшейся жидкостью. Через несколько часов она собралась силами и открыла рыбные консервы. Жизнь продолжалась.

Так Ева провела в бомбоубежище три года. Правда сама она не знала, сколько времени прошло со взрыва – часов у нее не было, дни она считать не могла. Под землей было лучше, чем наверху – не мучили аллергии, не нужно было постоянно принимать таблетки. Из живых душ тут были только крысы, они постоянно шныряли под ногами, но девочку не трогали. Выжившая сначала боялась выходить из своего убежища и держалась в тайном крыле. Еды здесь было предостаточно, свободное время она проводила в арсенале оружия – научилась заряжать и стрелять из пистолетов и автоматов, натренировалась метать ножи. Время от времени Ева занималась физкультурой и могла часами ходить по коридору – от аппаратной к двери, ведущей в основные помещения. Очень долгое время девушка проводила, разбираясь с устаревшим оборудованием. Ей даже удалось починить радиоприемник, но все волны шипели – людей слышно не было. Это окончательно убедило Еву в том, что взрыв уничтожил все на земле.

В аппаратной была большая библиотека. Книги в ней были научные, больше всего о ядерном оружие и войне. Из них девчонка узнала о цепной ядерной реакции, проникающей радиации, уране, плутонии, радиоактивных осадках и Ядерном клубе.

Еще она прочитала о том, что уже через три года после взрыва можно подниматься на поверхность и пытаться там жить. Эта мысль заняла ее мозг. Еве захотелось подняться на поверхность. Она вовсе не скучала по людям и даже не думала найти других выживших, ей просто стало любопытно – что там наверху осталось. «Неужели там теперь пустыня и у меня не будет ни на что аллергии?» – думала она. Жизнь в бомбоубежище была прекрасна – запасов еды хватило бы на три жизни Евы, поэтому на землю она поднялась лишь для того, чтобы посмотреть на последствия взрыва и обратно вернуться под землю.

В день выхода Ева выбрала себе военный костюм с множеством карманов, взяла ружье, пару пистолетов и три ножа. Белые волосы, которые сильно отрасли за время, проведенное в убежище, она отрезала ржавыми ножницами. На ноги девчонка надела высокие ботинки. Смелым шагом прошла коридоры и подошла к люку, ведущему наверх.

Выбраться наружу оказалось непросто. Вероятнее всего выход сверху засыпало землей. Ева поранила все руки, набила себе синяки на плечах, пытаясь выбить железную крышку. Лишь несколько часов спустя действия дали результат, люк сдвинулся, в проем ворвался пучок нереально яркого света. Выбравшись наружу, девушка действительно увидела пустыню. От леса, в котором было бомбоубежище, от деревни, где жили родные, не осталось и следа. Выжженная земля тянулась от горизонта до горизонта. В бледно-голубом, как глаза Евы, небе светило белое, как волосы девушки, солнце. А земля, как и девушка когда-то, выглядела больной, анемичной, слабой.

В следующие три года Ева занялась исследованием окрестностей. В бомбоубежище она возвращалась лишь для того, чтобы пополнить запасы продуктов. Сначала было тяжело и страшно – приходилось много ходить пешком и ночевать, где получится. Потом в подземном паркинге она нашла мотоцикл на ходу и передвигаться стало проще. Ева направлялась строго на север – туда, где находился областной город. Чем дальше она продвигалась, тем больше ей встречалось уцелевших зданий, бензозаправок, придорожных кафе. Но людей не было. «Возможно это зона отчуждения», – думала Ева и ехала все дальше. Через некоторое расстояние снова началась полоса выжженной земли. Видимо на страну была сброшена не одна ядерная бомба. Жить одной на земле было здорово.

ГРУППА

Глава 1

Группа

Впервые мы познакомились совсем случайно – у общаги на нашей улице, где-то в середине августа.

– Привет, Иза, – сказала я.

А он удивился:

– Откуда ты меня знаешь?

Тогда мы просидели до шести утра на подоконнике, в подъезде, и я узнала почти все про местную группу, которую знали совсем немногие, а не слышал никто. Мой друг, Вадим, рассказывал, что группа играет рокопопсовые известные песни, своего было немного – только музыка. Но это все неважно. Интересовали они меня, потому что существовали, для нашего поселка, это был прогресс.

После той втречи прошло несколько недель. Как-то Из подошел ко мне, поздоровался и замолчал. Похоже, хотел сказать что-то важное, но не мог начать. Я ждала и сверлила его глазами. Иза был невысокого роста, на голову меньше меня, короткие светлые волосы ежиком, красивые зеленые глаза, шорты ниже колен и майка, из кармана виднелся листок с аккордами. Я улыбнулась. Это был сигнал – Из заговорил. «Вадим рассказывал, что ты неплохо разбираешься в музыке…и поешь неплохо…у меня, у нас, то есть, есть к тебе предложение. Ты знаешь, у нас что-то вроде группы, но вокалиста или вокалистки нет…Попробуешь? Конечно, все зависит от тебя, ты учишься, но времени много уходить не будет…У нас только музыка, но ты же вроде на филологическом, может быть и с текстами бы помогла…»

Он закончил свой неплохой, по сути, монолог, и теперь задумалась я. У меня голос был самый обыкновенный, а в музыке совсем разбиралась. Еще однажды пошла прослушиваться на радио, приговор был однозначным – голоса нет. «А что петь?» – говорю. «Приходи через часик, я ребят соберу, будем у меня,» – сказал Из. «А что петь-то?» – «Хоть что…»

Группа состояла из Иза (гитара), Арта (бас) – двухметровый здоровяк-красавец блондин с яркими голубыми глазами и Тимура (Темного, Тима, Мура), который занимался барабанами, был спокойным, молчаливым парнем. Тиму было неопределенное количество лет, но он точно был старшим, самым разумным и сдержанным. Такой цемент для группы и настоящий ударный талант – бог своей установки. Ребята знали друг друга всю жизнь. Из рассказывал, что вся музыка началась в шутку. Как-то сидели на крыше строительного вагончика, он начал играть на пустых банках и канистрах, как на барабанах, Арт брынькал на гитаре. Тогда что-то наиграли и решили создать группу.

Я назвала три песни. Первые получились так себе, но последняя спелась легко. Потом еще одна, еще…мы разыгрались, сначала сдержанно, скромно, а потом начался шабаш. Резко притормозили. Группа совещалась за барабанами. После Из сказал: «Ну, что будешь с нами?».

Вопрос это был или утверждение я не знаю до сих пор, но тогда, в августе, я стала частью их команды и семьи. Назвались ИТА, лишь бы как-то называться. Кто бы мог подумать, что все понесется, как во сне, и все, даже не существовавшие, мечты, так легко сбудутся.

Где-то я слышала, что в песнях важна лишь музыка. Что мелодия, как программа, запоминается в мозгу. А слова лишь накладываются. Иза был лидером. Не по характеру, не по положению в группе – просто он писал музыку. Музыку не похожую ни на что. Простое солнце на стене, движение тени, черт знает что. Когда впервые он сыграл свои вещи на скамейке под забором, я не знала что сказать. Иногда слов бывает мало. Потом, когда я набрасывала слова, часто без рифмы и очень часто без смысла, чувствовала себя приживалкой. Такой музыке слова были не нужны. Но вместе мы писали быстро и легко. Ни по одному альбому и ни по одному хиту в альбоме. Я часто думала: «Как можно сочинять такую музыку?» Талант? Но таланту нужна обработка. Иза учился на улицах, с друзьями. Музыка приходила к нему, когда он сидел и с кем-нибудь разговаривал, поливал из шланга огород или после очередной пьянки.

Глава 2

15 месяцев

Это было время, когда кто-то или что-то решило исполнить все желания четырех человек, случайно оказавшихся вместе. А может просто эти четверо постарались постараться… Но доля везения была точно.

Мы назначили репетиции два раза в неделю, но были вместе каждый день – все жили рядом и как-то горели делом – правили тексты, болтали, болтались. К концу сентября у нас было десять своих крепких и хороших песен. Мы начали настоящие репетиции. Тим ругал меня, одну песню перепевали до тошноты, слушали партии Арта, устало говорили: «Сидим до ночи », а расходились под утро.

У всех, кроме Тима была учеба. Мы базировались в старом домишке на окраине города. Время неслось. К новому году мы записали двадцать пять своих песен. Нам помогали друзья Тима, откуда он их брал, мы не знали. До мая мы сыграли пять концертов в городе и еще около того по выезду. Песни запоминали, а Арта узнавали на улице.

В мае нас пригласили на большой городской фестиваль местных групп. Было много проволочек с оформлением и аппаратурой, но когда одну из наших песен пела толпа, мы познали, что такое популярность.

Больше всего я боялась, что группа застрянет на местном уровне. Но нам повезло. В июне мы еле сдали все экзамены и хвосты и ушли на заслуженный отдых. На целые дни в свой домик. В конце лета нам предложили ехать в Еб-рг на крупный фест, мы взяли первое место и уже ничему не удивлялись. Смеялись, а Иза писал.

В Еб-рге к нам подошел Иван Иваныч – продюсер, ставший ангелом во плоти. Он был честен, сказал, что есть будущее, взял на себя первые расходы, сразу определил свой процент с концертов и альбомов. Мы ухмылялись – альбомы… Он сказал: «Альбомы, вот именно». И оставил телефон. Мы, конечно, позвонили, вечером.

Он посоветовал перевестись на заочное отделение, а «лучше вообще бросить учебу», и в октябре мы были в Москве. Через три месяца нас гоняли по радио, мы выпускали свой дебютный альбом и жили у Ивова. Только года через два мы узнали, какие группы были обязаны Ивову, и что нас он называл своим лучшим вкладом в музыку.

Глава 3

Первопрестольная

Я и Иза лежали на койках в купе поезда У-Москва. На столике стояло пиво, самое дорогое, лежала пачка изиных хороших сигарет. От нас не осталось ничего прежнего – одежда, привычки, даже любимая гитара Тимура – дорогие, новенькие. Иза играл.

– Из, а ведь мы будем такими как … (назвала одну из популярных групп) или даже лучше?

– Ну и что?

– Здорово.

– Ты думаешь про деньги, славу, да? Я думаю только про музыку и нас. А у нас будет все – в руках и под ногами. Что еще надо?

– Да я не знаю о чем думать. Жизнь изменилась за какой-то год. Семья, дом, учеба остались где-то далеко, а что впереди…

– Москва, милашка, Москва! Послушай-ка…

Он проиграл.

– Классно?

Я кивнула.

– Про поезд.

И мы сели писать.

Москва стояла грязная, негостеприимная, но такая красивая, добродушная, матушка. Жили у Ивова. Большая квартира в центре, два яруса, в кабинете кожаная мебель и огромная фонотека. Поначалу удивлялись, потом привыкли. Вечерами ходили на концерты, в клубы. Я шаталась по городу, в метро и однажды три дня подряд водила Изу в Третьяковскую галерею. Как-то папаша Ивов определил нас стилистам и парикмахерам, платил сам. Денег давал много, говорил – сочтемся, мы сначала арканились, но жить-то надо было. Какой-то стилист посмотрел на Арта и сказал – будь он вокалистом, слава была б в кармане. Меня немного задело. В тот день Ивов показал список 25 песен, которые должны были войти в первый альбом. «Многовато, – сказал он, – но выход найдем…в Лондоне». «В Лондоне?», – хором промычали в ответ мы.

Глава 4

Обратная сторона мечты

Я всегда мечтала посмотреть мир. Особенно Питер и Лондон. Знаете, детско-юношеские мечты. В Питер мы ездили на день, на крутой концерт, местные показали достопримечательности – Казанский, Аврору, водили в клевый рок-н-ролльный клуб на окраине. Лондон разглядела только в Хитроу, да еще за окном джипа, который каждое утро в семь увозил нас в студию. Я с тоской смотрела на зимнее утро, серое небо, аккуратные дома. Вот такой он, Лондон… Работали по 20 часов, спали валом на полу, пили горький кофе и писали, писали, писали.

После напряженного дня хотелось одного – отдыха. К третьей неделе было желание плюнуть на все, вернуться домой и лечь спать на неделю. Вокал переписывали раз сто, никакой технике у меня до этого не было – все самотворчество, учили с начала.

В Москву вернулись к поре елок и праздничных огней. «С Новым годом! С новым альбомом!» – посмеялся Ивов. Пробки, серые сугробы по обочинам… Как же я скучала по всему этому, неправильному, родному. В феврале сыграли два концерта в столичных клубах, 28-го января был релиз пластинки, нас во всю крутили на радио. Я узнала Сашу, Славу, Шуру… Ита стала взрывом года.

Глава 5

Известность

Про нас писали всякое – я мол, угрюма и сатанистка, Арт, вроде, наркоман. Каждое интервью я честно отшучивалась на вопросы. У меня постоянно звенела сотка. Мы были простыми, душевными ребятами из провинции. К нам тянулись люди. Толпами ходили на вечеринки, ездили к знакомым, гоняли на машинах.

12 апреля вышел наш альбом «Дюжина». Потом «Вторая дюжина». В них было большинство наших лучших песен. Ита была не просто музыкой, она стала направлением. «Завертелось», – сказал Ивов. Тогда мы его толком и не поняли.

Нас боготворили и ненавидели, нами восхищались, перед нами заискивали. Только сейчас я думаю – откуда были силы все терпеть? И еще – откуда в Изе было столько музыки?

Ивов пропадал сутками – умудрялся организовать концерты, продать выгодно пиратам альбом, договориться со студией, со всеми и вся. К нам приходили только квитки со счетов в банке. Суммы росли. Нас не интересовало, сколько оставляет себе Ивов, мы видели – его работа того все равно не стоила. «Тур в поддержку альбома, – говорил он. – Всю страну объедете. Но не увидите…».