Текст книги "Крест Иоанна Кронштадтского"

Юлия Алейникова
Крест Иоанна Кронштадтского

© Алейникова Ю., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Пролог

На Крайнем Севере, в бедном селе Суро, в семье псаломщика маленькой деревенской церкви двести лет назад родился младенец настолько слабенький, что его поспешили окрестить, чтобы он не умер без святого крещения. Бог сделал его духовным светилом своего века и даровал ему всю полноту Духа Святого.

Нарекли младенца Иоанном.

Рос мальчик, учился, ходил с отцом в храм, полюбил службы и богослужебные книги и сделался набожным и благочестивым. Поступил в семинарию, блестяще окончил ее и был принят в Санкт-Петербургскую духовную академию.

В академии юный Иоанн посвящал много времени богомыслию и понял, что готовится к борьбе с духами злобы поднебесной, миродержителями тьмы века сего – диаволом и приспешниками его. Подумывал он сначала поступить в монашество и поехать миссионером в далекий Китай, но потом убедился, что и в столице, и в ее окрестностях очень и очень много работы истинному пастырю стада Христова.

По окончании учебы отправился Иоанн Ильич Сергиев исполнять должность священника в Кронштадтском соборе во имя Святого апостола Андрея Первозванного.

Когда прибыл кандидат богословия Иоанн в Кронштадт и впервые вошел в Андреевский собор, поражен был тем, что внутренний вид храма ему хорошо знаком – был это тот самый храм, который он с необыкновенной ясностью видел в молодые годы во сне. В сновидении этом он вошел в северные и вышел через южные врата алтаря. Тогда понял он, что сам Бог назначил его священствовать в этом храме.

12 декабря 1855 года посвящен был Иоанн в сан священника и начал свое великое служение.

В ту пору Кронштадт был местом, куда из столицы высылали порочных людей, бродяг и прочий неблагонадежный люд. Ютились беднейшие жители на окраинах в бараках и лачугах, шатались по улицам, попрошайничали и пьянствовали. Кроме того, в Кронштадте было много портовых рабочих, работавших в порту, поскольку в то время морские суда не могли из-за мелководья доходить до Петербурга, товары с них перегружались на мелкие суда.

Чернорабочий люд этот с семьями тоже селился на окраинах. Мужья пьянствовали, жены с детьми жили в беспросветной нужде, в голоде и холоде.

И вдруг, по повелению Божию, среди этого мрака блеснул луч любви. Молодой священник Андреевского собора отец Иоанн стал посещать эти лачуги и бедные квартиры. Он утешал брошенных матерей, нянчил их детей, пока мать стирала; помогал деньгами; вразумлял и увещевал пьяниц; раздавал все свое жалованье бедным, а когда не оставалось денег, отдавал свою рясу, сапоги и босой возвращался в церковный дом.

Сперва эти черствые люди не понимали порыва доброго пастыря. Однако, увидев его необычайную доброту, поняли, что Бог послал им любвеобильного друга и благодетеля. Сослуживцы отца Иоанна, духовенство Андреевского собора, частенько говорили его жене: а твой-то сегодня опять босой пришел. Не нравилось им это, не понимали они святого. Стали они хлопотать, чтобы жалованье отца Иоанна выдавалось не ему, а жене его.

Но не одну только денежную помощь оказывал отец Иоанн страждущим людям. Он вразумлял и увещевал падших, он молился об исцелении болящих. Молитву об исцелении отец Иоанн начинал сначала молитвой о прощении грехов болящему.

Если звали его к больному ночью, он тотчас торопливо одевался и ехал. Посещал он всяких больных и даже самых острозаразных. Не стоит и говорить, что за свой труд он не брал ни копейки. Он сумел поверить словам Христовым, которым, к сожалению, мало кто хочет верить: даром получили благодать Духа Святого – даром и давайте ее. Благодать чудотворения далась отцу Иоанну не сразу, а после многолетнего подвижничества.

О бескорыстии и щедрости отца Иоанна ходили легенды. Каждый день он получал до тысячи писем и телеграмм, преимущественно с просьбами помолиться об исцелении больных, признанных врачами безнадежными.

С просьбами обращались не только православные, но и инославные христиане, иудеи, магометане и язычники. Обращались из всех концов России и из других стран, из Азии и даже из Америки.

Когда русские войска были в Маньчжурии, китайцы просили наших посылать «святому бонзе Иоанну», как они называли старца, телеграммы с просьбами помолиться об исцелении безнадежно больных.

На проскомидии отец Иоанн вынимал из просфор частицы и возглашал громко: «Помяни, Господи, всех заповедавших мне молиться о них», и этой краткой молитвы угодника было достаточно для исцеления тех, кто слал ему письма и телеграммы с мольбой о помощи.

От верующих стекались к отцу Иоанну такие огромные пожертвования, что за год сумма достигала трехсот тысяч рублей. Но ничего из этого не оставлял себе благородный муж, так что с полной справедливостью можно сказать о нем, что он питал голодных и одевал нагих. Получая подношение от одного лица, тут же, не заглядывая даже в конверт, вручал другому, нуждающемуся. Отдавал деньги сиротам и вдовам, больным для лечения, проигравшимся офицерам для спасения жизни и чести, разорившимся купцам и ремесленникам. Но всегда помогал истинно нуждающимся, словно видел насквозь людей. Мог из кареты выйти на улице, заметив ничем не примечательного человека в толпе, заговорить с ним, дать денег, помолиться за него, а потом становилось известно, что человек этот был на грани отчаяния. У отца Иоанна не было времени ни для обеда, ни для покоя – он был неустанно занят.

Больных подкреплял он молитвой, бедных спасал от голода, падших поднимал и несчастных утешал. Многочисленные благотворительные заведения, которые он устроил, громко говорят о его благородстве.

Отец Иоанн священствовал пятьдесят три года, был митрофорным протоиереем и членом Синода, то есть достиг высшего положения, возможного для белого духовенства.

Кроме того, отец Иоанн был пожалован императором многими орденами, среди прочих и тремя звездами: Святой Анны, Святого Владимира и Святого Александра Невского.

Отец Иоанн бывало говаривал, что эти орденские знаки отличия ему не нужны и что он их носит, только чтобы не обидеть царя, ему их пожаловавшего.

Отец Иоанн совершил немало чудес. По его молитве прекращались эпидемии: в 1900 году в Таганроге остановилась азиатская холера, на севере Новгородской губернии – сибирская язва. Раввин города Новомосковска прислал отцу Иоанну телеграмму с просьбой спасти местных евреев от холеры, и по его молитве смертельные случаи прекратились, а эпидемия быстро сошла на нет. Отец Иоанн силой своей молитвы избавлял целые губернии от засухи. Все эти случаи документально подтверждены, и имеется тому множество свидетельств.

Великим провидцем был святой Иоанн Кронштадтский. Предсказал он и гибель царской семьи, и революцию, и разрушение храмов, и красные звезды на лбах у гонителей веры, и возрождение России.

Скончался отец Иоанн 19 января 1908 года, меньше чем через столетие был причислен к лику святых, в земле российской просиявших.

Глава 1

– Ты глянь, Михалыч, опять заклинило. Дай-ка топор, подковырну, – обернулся к товарищу крупный краснолицый детина неопределенных лет, в валенках с галошами и заляпанном мятом халате поверх телогрейки. – Ты гляди, как ее за два дня заколдобило, надо бы мастера вызвать, пущай поправит, а то скоро вообще в погреб не попадем.

Мясник Семен Степанович с грохотом откинул старую, обитую войлоком и дерматином дверь ледника. Потянуло холодом, запахом плесени и гнили.

– Еле сдюжил. Держи топор, – Семен Степанович протянул сторожу топор и, щелкнув выключателем, полез в ледник за тушами. До открытия магазина был еще час, надо было вытащить и порубить хотя бы две туши, а то эта тумба, Варвара, опять разорется, что он ничего не делает и что его гнать пора, а покидать такое теплое и сытое местечко Семену Степановичу категорически не хотелось.

Пригнув голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, он спустился в слабо освещенный подвал, потянулся к ближайшей туше, и уже кряхтя и тихо матерясь по привычке, собрался снять ее с крюка, когда какая-то странность привлекла его внимание. Слева на полу растеклась темная густая лужа и по неровностям пола тонким бликующим ручейком добралась почти до его галош.

– От елки, это еще что? – Семен Степанович, пригнувшись, осмотрел лужу, потом пролез между свиными и телячьими тушами и не спеша поднял голову. – Мать честная! – закрестился он размашисто, испуганно хлопая глазами. – Михалыч! – заорал он заполошным, не подходящим такому крупному и солидному мужику голосом. – Милицию зови, бабу тут убили!

– Итак, это вы нашли тело? – потирая желтоватые впалые щеки, спросил милиционер, видно, главный в бригаде – остальные бегали по подвалу, по магазину, по двору, а этот сидел у заведующей в кабинете. Горшки с цветами с подоконника сгреб и по-хозяйски окно открыл на двор. Да и то сказать – жара такая, ежели б не в ледник ходить, так и валенки не нужны, да нельзя без них, ревматизм замучил.

– Как вы его нашли, рассказывайте, – кивнул милиционер, а может, и следователь, Семену Степановичу, и тот, заикаясь и дергая полы замусоленного халата, начал:

– Пришел я сегодня пораньше, чтоб мясо нарубить, Михалыч, сторож наш, мне открыл. Он завсегда на посту, всегда сам открывает, – потея от страха и от неуверенности, говорил Семен Степанович. – Надел телогрейку, халат и пошел, а там дверь в подвал опять заколдобило. Распухла, значит, она от сырости, дергал я, дергал, потом уж топором подковырнул.

– А что, дверь в подвал у вас на замок не закрывается? – поднял голову от бумаг следователь.

– Не-а, а зачем? Магазин закрыт, Михалыч всегда на месте, чего ее запирать? Да она и так заколдобила, без топора не откроешь, – занервничал Семен Степанович, ощущая в вопросах следователя не вполне ясную угрозу.

– Про топор я уже слышал. Откуда он, кстати? Чей? – глядя исподлобья на мясника, спросил капитан Кочергин.

Мясник ему не нравился. Впрочем, ему вообще никто не нравился. И в силу характера, и в силу здоровья.

С детства Павла Евграфовича отличала удивительная черта – он, как никто другой, умел оценивать людей при первой же встрече, с первого взгляда. Как? А бог его знает. По мелочам, наверное, по незначительным черточкам. И различал он в людях только плохое. Другое не умел. Вот, например, оценить при встрече, какой у человека характер, или темперамент, или происхождение – он не мог, а сказать, что тот подлец и враль – это пожалуйста. Или, например, объяснить, зачем майор Порошкин врет, что у него жена пельмени готовит «пальчики оближешь» и, вообще, хозяйка первостатейная, он не мог, а что Порошкин – подлая душа и стукач, видел невооруженным глазом, причем разглядел это в первый же день, когда Порошкин у них в отделе появился. И так всю жизнь.

Из-за этой вот самой черты и друзей у капитана было мало, и холостым он живет. Хотя по молодости был женат на хорошенькой хохотушке Леночке Воробьёвой из соседнего двора. Влюбился страшно, свадьбу сыграли, родители его им угол в комнате отгородили, и вроде сперва все хорошо шло, но как-то не сложилось. Как, почему? Поди разберись! Кочергин вздохнул, еще раз потер щеки и, отогнав воспоминания, взглянул на небритого неопрятного мясника, мнущегося перед ним в своих валенках.

Мясник был мелким жуликом, ленивым, пьющим, но на убийство не способным. Впрочем, как и сторож, «герой Гражданской войны». Куйбышев ему, видите ли, лично отрез на портянки подарил. Продрых, пьяная морда, все на свете, а Кочергину выясняй теперь, откуда в подвале труп взялся.

– Так откуда топор?

– Так это магазинный… Мы им дрова зимой колем, чтобы печку в подсобке топить. Холодно зимой-то, – нервничая еще больше, пояснил Семен Степанович. Не иначе, судорожно соображал, припомнят ему предвоенную ревизию или нет.

– Та-ак. Открыли, значит, дверь, – все так же потирая желтые худые щеки, бесцветным голосом продолжил следователь. – Дальше.

– Дальше? – озабоченно переспросил Семен Степанович, как завороженный рассматривая планку следовательских наград на груди. – А дальше я тушу свиную снять хотел с крюка, смотрю, лужа какая-то подозрительная. Заглянул туды, а там баба на крюке вместо туши висит, и живот распоротый. – Тут Семен Степанович не удержался и снова размашисто перекрестился, как тогда в подвале.

Зрелище было просто жуткое, Семена Степановича до сих пор передергивало, несмотря на многолетний опыт работы. До войны он еще и на бойне подвизался, но чтоб человека вот так вот, не-ет, такого изуверства он еще не видал. Они даже тяпнули с Михалычем по чуть-чуть, пока милицию ждали, да еще и молоденькому милиционеру плеснули, который на их вопли с проспекта примчался. Его, бедолагу, едва не вывернуло, когда он в подвал сунулся, до сих пор бледный на улице обретается.

Женщина та совсем голая висела, молодая еще, красивая, наверное, а крюк у самой шеи из-под ключицы торчал, и живот был распорот, а оттуда все потроха наружу. Жуть, одним словом.

– Вы, – следователь пошуршал листочками на столе и по слогам закончил: – Феопрепия Михайловича Ваничкина давно знаете?

– Кого, простите? – озадачился Семен Степанович, даже на минутку бояться перестал.

– Сторожа вашего, – пояснил следователь недовольно, зыркая на Семена Степановича сердитым взглядом.

– Ах, Михалыча? Да уж, почитай, четыре года, как в магазин устроился в сорок седьмом, так и знаю.

– И что сказать можете?

– Да что ж тут скажешь? Человек хороший, положительный, а что пьет, говорят, так то в выходной или там по праздникам, как все, – солидно проговорил Семен Степанович, стараясь не дышать на следователя вчерашним перегаром и страшно жалея, что с утра побриться поленился, посчитал, и так сойдет, а теперь, пожалуй, и его за неблагонадежного выпивоху примут.

– Так, ладно. Еще что-нибудь сказать имеете? – хмуро глядя на Семена Степановича, спросил следователь.

– Никак нет, – коротко по-военному ответил тот и поспешно стал пятиться к выходу. А потом, замешкавшись в дверях и взглянув в желтушное лицо следователя, зачем-то брякнул: – Вам бы настой одуванчика попить, свекрови покойнице помогало. – И он шмыгнул за дверь, не дожидаясь ответа удивленного следователя…

– Вот, товарищ капитан, опознали! – Входя в залитый жарким летним солнцем кабинет, громогласно доложил лейтенант Алексеев, рослый, румяный, улыбчивый, совершенно неподходящий для работы в МУРе.

– Чего ты разорался, – проворчал замученный летним зноем капитан Кочергин с желтым лицом и впалыми щеками, – кого там у тебя опознали?

– Так женщину эту, что мы позавчера с крюка в гастрономе сняли, точнее, девушку! Опознали ее, сестра с матерью опознали! – не теряя оптимизма, доложил Алексеев. – Вот протокол. Артемьева Лидия Александровна, 1934 года рождения. Пропала четыре дня назад. Ушла днем из дома и не вернулась. Выпускница. Только-только школу закончила, точнее заканчивала, – тускнея на глазах, договорил Алексеев. – Павел Евграфович, кто ж ее так, а? Девчонка совсем.

– Кто? – вздыхая, эхом повторил за Алексеевым капитан. – Вот и мне интересно знать кто. Сторож – гадина пьяная – все проспал. У него под носом труп в подвале на крючок подвесили, а он проспал.

– Но ведь, Павел Евграфович, это не мог сделать посторонний. Ведь про подвал, мимо магазина проходя, не догадаешься, – присаживаясь на обитый клеенкой казенный стул, озабоченно проговорил лейтенант.

– Да в том-то все и дело. В подвале этом раньше бомбоубежище было, потом склад, сколько там за это время людей перебывало? И вход черный – вот он, в двух шагах от двери в подвал, – достал из-под бумаг план магазина капитан Кочергин Павел Евграфович, – а сторож в подсобке на другом конце магазина спал, мало что пьяный, так еще и глухой на одно ухо. Ему, видите ли, хороший слух не нужен, чай, не в филармониях работает, – зло передразнил сторожа Кочергин. – Хотя, конечно, тот, кто туда лез, был уверен, что все гладко пройдет. И, поверь мне, Коля, это был не работник магазина. К тому же экспертиза показала, что девушку сперва пытали, а потом уже едва живую в магазине на крюке подвесили и внутренности вскрыли.

– Что ж это за изверг такой, а, Павел Евграфович? – тоскливым голосом спросил лейтенант, а у самого даже слезы на глаза навернулись.

– Изверг. Причем хитрый. Ты помнишь, какой у гастронома двор глухой, с двух сторон стены, с третьей – забор кирпичный, туда всего два крошечных оконца и выходят, и те высоко, этаж пятый, – морщась, вспомнил капитан. – А дверь черного входа – одно название, что дверь. Ее даже взламывать не пришлось, так, с петель сняли, а потом назад повесили – и всего делов. Заведующей уже выговор вынесли за халатное отношение. Так что хоть и не сотрудник магазина, а порядки их хорошо знает.

– Так, значит, найдем его, Павел Евграфович? Уж больно девчонку жалко, да и мать с сестрой – вы бы поглядели, как они убивались. Это я им еще всего не рассказал, и в морге им только лицо показали, – зажав ладони между коленями и печально сведя к переносице светлые рыжеватые брови, делился лейтенант.

– Найдем его, Коля, обязательно найдем, – тяжело вздыхая, кивнул капитан Кочергин, и лицо его из бледно-желтого стало сероватым.

Глава 2

– Аристарх Николаевич, она пропала! – забыв о приветствии и захлебываясь от испуга, выкрикнул Тамерлан.

– Кто пропал? О чем ты? – озабоченно, недовольным голосом переспросил учитель.

– Она, та женщина, – взволнованно и бестолково объяснял Тамерлан, крепко сжимая телефонную трубку в потных от волнения ладонях. – Которая ненормальная, которая перенестись хотела во времени, помните? Я вам звонил еще зимой, в феврале. Вы мне еще посоветовали поморочить ей голову и готовить ритуал. Помните? Она пропала!

– Ты с ума сошел? – раздался в ответ на это отчаянный вопль тихий раздраженный голос Аристарха Николаевича. – У меня люди, прием. Пропала – найдется. За прошлые сеансы она тебе заплатила?

– Да нет. Здесь другое, – пытаясь совладать с собой, проговорил Тамерлан и перешел на тревожный, испуганный шепот. – Она пропала совсем. Ее нигде нет. Уже четыре дня с той ночи, как мы провели ритуал. Мне кажется, – проговорил он неуверенно, сомневаясь сам в себе, – она перенеслась. Туда.

– Это возможно, – сделав глубокую, судорожную затяжку и выпустив густую сизо-голубую струю дыма, дама отвернулась от окна. – Я читала. Я много читала об этом, и я хочу попробовать.

Тамерлан смотрел на странную посетительницу почти с испугом. За его недолгую карьеру экстрасенса с настоящими психами ему иметь дело еще не приходилось, хотя Аристарх Николаевич и предупреждал, что подобных встреч не миновать.

Дамочка записалась к Тамерлану заранее, разыскала его через каких-то знакомых, широкой рекламы в прессе и Интернете он пока не давал. Побаивался, не хватало уверенности, все боялся не справиться, не оправдать, опозориться. Очень боялся насмешек. Все-таки возраст, да и вообще не чувствовал он себя этаким Гудвином, великим и ужасным. Чувствовал он себя исключительно Тамерланом Александровичем Татищевым, двадцати двух лет от роду. Человеком, носящим странное имя, но вполне обыкновенным, хотя и наделенным некоторыми способностями, которые он усердно развивал.

А вот гостья его была совершенно неординарной и, как уже заключил Тамерлан, даже пугающей.

Вся в черном. Длинное строгое платье, отделанное по вороту тонким, пожалуй, даже ветхим кружевом, перчатки тюлевые, шляпа с вуалью, жакет какой-то нелепый. Явно косит под старинную моду, в которой Тамерлан ничего не смыслит, но что-то такое историческое угадывается. Сумочка у нее крохотная, какая-то дореволюционная, с вышивкой. А еще длинный мундштук, сигареты едкие, дышать уже нечем в кабинете.

Тамерлан прокашлялся и, придав лицу задумчивое, значительное выражение, как учил поступать в минуты затруднений Аристарх Николаевич, проговорил, глядя в хрустальный шар и растягивая слова.

– То, о чем вы просите, почти невозможно. Архисложно и почти никем не практикуется. – Короткий пронзительный взгляд на собеседницу.

– Но вы мне поможете? – резко обернулась к нему от окна гостья, и Тамерлан еще раз удивился, до чего же дряблая у нее шея. Лица своей гостьи он почти не видел, оно было скрыто вуалью, к тому же она все время стояла возле окна, против света, так что виден был лишь ее силуэт, а то и вовсе поворачивалась лицом к окну. А вот фигура у нее была крепкая, стройная. Со спины ей можно было бы дать лет тридцать пять, может, сорок с хвостиком.

Трепет, который он испытывал перед гостьей, мешал Тамерлану сосредоточиться и просканировать ее.

– Прежде чем я отвечу, мне надо точно знать ваши мотивы. Это простой каприз, прихоть? – Изящество и изысканность выражений были таким же неотъемлемым атрибутом работы Тамерлана, как и хрустальный шар. – Зачем вам потребовалось перемещение в пространстве и во времени?

«Ты пойми, – учил его в свое время Аристарх Николаевич, – весь твой облик, манеры, голос – все должно выдавать в тебе человека особенного, необыкновенного, стоящего над толпой. Вне ее. Тогда людям будет легче поверить в твои способности, в твою избранность, а это уже половина успеха. К тому же наши клиенты – в основном женщины, а они ценят изящество манер, даже если сами сопливый нос подолом вытирают и без мата простой мысли выразить не умеют».

Тамерлан его слушался.

– Только во времени! И это не каприз, это необходимость! – страдальческим, глубоким голосом простонала гостья. – Я заплачу, много заплачу, у меня есть ценные вещи, я все продам! Перенесите меня туда! Умоляю! Хотя бы на сутки!

Тамерлану на минуточку показалось, что она сейчас рухнет на колени и примется заламывать руки а-ля немое кино. Не рухнула. Видно, побоялась, что не встанет.

– Объяснитесь, – коротко велел Тамерлан, решив, как показывал учитель, выжать из ситуации максимум возможного при минимальных рисках.

– Я читала, что в этом самом месте, возле этого самого дома есть временной портал. На углу Вспольного и Малой Никитской. Там часто слышат шаги, голоса, звук подъезжающей машины. Говорят, там даже пропадали люди, – шагая вдоль окна, взволнованно рассказывала гостья. – Я пыталась сама это сделать, но ничего не выходит. Мне нужна помощь.

«Точно, сумасшедшая», – заключил Тамерлан. Перенестись в 1951 год к дому всенародного палача Берии может захотеть только псих. Она бы еще возжелала перенестись на Гревскую площадь в эпоху изобретения гильотины. А может, она отомстить решила Берии за репрессированных родных? Родителей, например. Она уже старая, ей терять нечего, думает, перенесусь назад в прошлое и пальну в него, сразу за все поквитаюсь, посетила Тамерлана догадка, высказывать которую он не торопился. Только вот почему в 1951-й? Логичнее было бы в 1930-е, чтобы еще на взлете ликвидировать этого гада. А в 1950-х его ведь и так свергнут и даже расстреляют.

– Этого недостаточно. Мне нужно знать мотивы, – проговорил он вслух. – И потом, вы отдаете себе отчет, что переход во времени не сделает вас моложе?

– Разумеется, – решительно кивнула экзальтированная особа. – Это не нужно.

– В таком случае повторюсь. Зачем вам все это понадобилось? – проявил настойчивость Тамерлан.

– Мне необходимо вернуть одну вещь, фамильную ценность, это вопрос жизни и смерти, – тем же слегка истеричным тоном сообщила гостья. – Обещаю, что расскажу вам все, если вы пообещаете мне исполнить мою просьбу, – продемонстрировала завидное здравомыслие дама. – Итак, вы беретесь?

Тамерлан откинулся на спинку кресла, высокого, старинного. Такое, кажется, называют вольтеровским. Подарок Аристарха к началу его самостоятельной карьеры.

– Мне надо подумать, я должен посоветоваться. – Тамерлан сделал неопределенный жест рукой, указуя на высшие сферы. – Приходите в среду, я дам вам ответ, – уже иным, решительным, тоном распорядился ученик чародея, всем своим видом давая понять, что сеанс окончен.

К слову сказать, за этот пустой разговор гостья заплатила пять тысяч рублей. Тамерлан довольно крякнул. Это вам не в офисе за тридцать тысяч в месяц надрываться, ухмыльнулся он, едва за гостьей закрылась дверь кабинета, и потянулся за телефоном.

– Ну, брат, если грамотно дело повернуть, с нее можно тысяч пятьдесят выкачать, а то и больше, – вальяжно протянул Аристарх Николаевич, выслушав Тамерлана. – Насколько она платежеспособна?

– Сказала, ничего не пожалеет, а ценные вещи у нее есть, – наморщив лоб, припомнил Тамерлан.

– Что ж, батенька, поздравляю с первым жирным барашком, – добродушно пошутил учитель. – Значит, так, поройся в литературе, поищи технологии, обряды, дополни, углуби, доработай, добавь антуража, выбери что-нибудь поэффектнее, поинтеллектуальнее. Проведи с ней парочку подготовительных сеансов, а затем отправляй.

– Куда? – вытаращился на телефонный аппарат Тамерлан, силясь отыскать в словах Аристарха подвох.

– В прошлое, куда же еще, – усмехнулся учитель.

– Это шутка? – решил уточнить на всякий случай Тамерлан, не уловив в голосе собеседника иронии.

– Отнюдь. Переброска, конечно, успехом не увенчается, но это уж не твоя вина, – вздохнул с сожалением Аристарх. – Карма, слишком густая аура, негативные мысли, а процесс архисложный. Очень длительный подготовительный период и так далее и тому подобное. Повторить обряд можно не раньше чем через полгода, естественно, с предварительной подготовкой. Ну, ты понимаешь…

Тамерлан понимал. Вот ведь счастье ему привалило – и он алчно потер руки, не чувствуя никаких угрызений совести. Но на всякий случай спросил:

– А такое в принципе возможно? Кто-нибудь такое делал?

– Не слыхал. Думаю, столь сложная манипуляция и Юрию Лонге была бы не под силу. Может, кто из старцев мог? – с сомнением проговорил Аристарх. – Но это уже по другой епархии. – Потом хохотнул и повторил: – Вот именно, по епархии.

И теперь она пропала.

Зоя видела этого мальчика насквозь: его неуверенность, искусственность жестов, понимала всю безнадежность своей попытки. И не могла заставить себя уйти.

От мальчика исходила физически ощутимая волна внутренней энергии, у нее даже кончики пальцев пощипывало. Кажется, он сам не догадывается о своих возможностях, а вот Зое они уже очевидны, столько она перевидела за последние полгода ведуний, ведьм, колдунов, экстрасенсов. Некоторые были по-настоящему сильны, другие выглядели откровенными шарлатанами, но никто из них не согласился ей помочь. Никто.

Этот мальчик был последней надеждой. Она должна вернуть святыню. Это ее долг, ее крест, ее ноша. Зоя встряхнулась и отвернулась от окна. Промозглый февральский день клонился к вечеру, и жемчужная пелена мороси, скрывавшая от нее горизонт, стала утрачивать романтичную прозрачность.

– Итак, вы мне поможете?

Мальчик с красивым именем Тамерлан с густыми черными волосами и светлыми глазами, такими же жемчужно-серыми, как дымка за окном, отвел от нее взгляд и глубокомысленно взглянул в хрустальный шар. Интересничает. Но ей все равно, лишь бы он смог. А все эти кривляния, таинственные взгляды – все это детское, напускное. А сила у него есть, есть, она чувствует. «Ну, помоги же мне!» – заклинала она мысленно мальчишку, пока не почувствовала, что он согласится.

– Мне надо подумать, я должен посоветоваться, – указал рукой в глубины невидимого космоса юный чародей, и Зоя сразу успокоилась. – Приходите в среду. Я дам вам ответ.

Разумеется, она придет.