Текст книги "Золотой камертон Чайковского"

– Выступление Ившина уже состоялось?

– Да, и прошло на ура! Но он должен был еще выступить на закрытии фестиваля, чтобы создать яркий, запоминающийся финал. Имя Ившина – это всегда гарантированный успех, в том числе и коммерческий.

– А кто же будет закрывать фестиваль теперь, после смерти Ившина?

– О, это было непросто, но мы смогли уговорить всех участников фестиваля, и даже кое-кого из наших видных деятелей искусств, выступить на закрытии, исполнив сочинения покойного. Думаю, Павлик был бы тронут, – с трудом удерживая скупую мужскую слезу, проговорил Виталий Маркович. – Разумеется, мы привлекли прессу, чтобы оповестить поклонников Пашиного таланта о готовящемся большом концерте. Дали развернутую рекламу, и могу вам с гордостью сообщить, что билетов на концерт в продаже практически не осталось. Если желаете, могу вам по знакомству преподнести контрамарку, – любезно предложил Виталий Маркович.

– Благодарю вас. Не располагаю свободным временем. Расследование, – огорченно развел руками капитан. – А вот Артем Сергеевич у нас большой поклонник творчества Павла Ившина. Думаю, он с удовольствием примет ваше приглашение, – наблюдая за вытянувшимся лицом Артема, проговорил Александр Юрьевич.

– Разумеется. Конечно. Позвоните мне сегодня ближе к вечеру, молодой человек, и я вам передам два пригласительных на прекрасные места. Мы всей душой готовы помочь органам правопорядка в раскрытии этого зверского преступления. Всем, чем можем, – с излишним пафосом проговорил Наумкин.

– Ну, что думаете о Наумкине? – поинтересовался капитан, когда за Виталием Марковичем плотно закрылась дверь.

– Скользкий тип, – тут же высказался Артем. – Этакий сладенький, разговорчивый, а как про денежки упомянули, тут же окрысился.

– Вот-вот. Так что ты, Артем, когда на концерт пойдешь, не забудь за кулисы заглянуть. Послушай, о чем там музыканты болтают, а еще лучше, технический персонал. Покрутись, поспрашивай. Только осторожно. Коркой своей не свети. В курилке поболтайся, в буфете, с девушками пофлиртуй. Прояви сообразительность.

– Есть, – радостно отозвался Артем, – а то я думал, вы меня хотите заставить весь концерт в зале сидеть.

– А что такого? Люди вон за это удовольствие большие деньги платят. Ты хоть маму с собой возьми, может, она удовольствие получит, – посоветовал капитан. – Никита, посмотри, домработница Ившина явилась?

– Проходите, садитесь, – предложил капитан Марине Яковлевне. Дама меньше всего походила на домработницу. Подтянутая, с короткой элегантной стрижкой, в простом, но ладно сидящем брючном костюме, она была строга и чуть высокомерна.

– Марина Яковлевна, мы с вами уже встречались в тот день, когда нашли тело. Старший оперуполномоченный капитан Гончаров. Можно просто Александр Юрьевич.

– Я вас помню. Так что же вы хотели узнать? – присаживаясь возле стола, поинтересовалась Марина Яковлевна.

– Расскажите мне о Павле Владимировиче.

– Что же вам рассказать? О нем и так все известно, вы можете даже в Википедии прочитать, – пожала плечами Марина Яковлевна. – Он великий современный композитор, или один из величайших. К тому же он талантливый дирижер. Его признал весь мир, им восхищаются, он награжден множеством орденов разных стран, он…

– Да, да. Это все я и так знаю. Меня интересует, каким он был человеком. Ведь как бы то ни было, но мы расследуем смерть именно человека, а не композитора. Вы удивитесь, из-за каких низменных и мелких мотивов погибали гении, – едва заметно улыбнулся Александр Юрьевич. – Расскажите мне, пожалуйста, об Ившине как о человеке.

– Ладно, попытаюсь. Павел Владимирович был очень увлеченным человеком, он творил, он отдавался своему делу полностью.

– А я думал, что у него есть семья…

– Да, разумеется. У него жив отец, он живет здесь, в Петербурге, у него есть сын от первого брака, он учится в Штатах, ему уже двадцать два. Пять лет назад Павел Владимирович женился второй раз, на француженке Эме Жильбер. Очень тонкая, красивая женщина. Очень образованная.

– Она вам нравится?

– Думаю, гораздо важнее, нравилась ли она Павлу Владимировичу, – усмехнулась Марина Яковлевна.

– И что же, нравилась?

– Он влюбился в нее. Она была поклонницей его таланта, восторженная, молодая. Красивая. Он влюбился. Она сама музыкант, часто помогает ему в работе, она восхищается им, но, на мой взгляд, они слишком разные. Внутренне, глубинно. В ней нет русской жертвенности. Впрочем, это, наверное, бред, понятие из века двадцатого. Но Эме, она какая-то, на мой взгляд, слишком ровная, отстраненная, равнодушная, что ли. Во всем, что не касается творчества мужа. Но жили они хорошо, мирно, правда, в последнее время она редко ездила с Павлом на гастроли. Предпочитала проводить больше времени дома.

– Понятно. Ну а друзья?

– Да, разумеется. У Павла Владимировича было много друзей, все они достаточно успешные занятые люди, так что видятся нечасто. Обычно все стараются приехать на его день рождения. А так в основном по скайпу или телефону общаются.

– Кто из них проживает в Петербурге?

– Сергей Рогов. Точнее, Сергей Дмитриевич. Они дружили еще с музыкальной школы. Сейчас очень известный баритон, солист Мариинского театра, должен вернуться через неделю в Петербург. Павел Владимирович очень ждал встречи с ним.

– Кто-то еще?

– Да, Максим Георгиевич Смоляков, он доктор филологических наук, преподает в университете. Они должны были встретиться за день до гибели Павла Владимировича.

– Они встречались в квартире Ившина?

– Нет. Дома у Смолякова.

– Почему?

– Ну, это же понятно. Павел Владимирович редко бывал в Петербурге, эта квартира больше похожа на гостиничный номер. А у Смолякова дом, семья. Такая встреча всегда теплее, как-то уютнее.

– Действительно. С кем еще общался в Петербурге Ившин?

– С музыкантами, с организаторами фестиваля. С журналистами. Точно не скажу. Я уезжала на несколько дней к сестре в Выборг. Я вам уже говорила.

– Откуда же вам известно, что он встречался со Смоляковым?

– Каждое утро я звонила Павлу Владимировичу узнать, как он без меня справляется. Ну, знаете, еда и все такое. Он рассказывал мне о своих планах. И про Смолякова, а на следующий день рассказал, как они хорошо посидели. Знаете, за двадцать лет у нас с ним сложились очень дружеские, доверительные отношения.

– Скажите, а у вас никогда не было романа с Ившиным, ведь вы почти ровесники?

– Нет. – Ответ прозвучал так быстро и решительно, что Александр Юрьевич тут же все понял. – Когда мы познакомились, я была замужем, и ни о каких романах речь не шла. Это была просто работа. Правда, потом мы с мужем развелись, но с Павлом Владимировичем у нас к тому времени уже сложились ровные дружеские отношения. И хотя я восхищаюсь его талантом, и он нравился мне как человек, никаких романтических чувств я к нему не испытывала.

А вот тут ты лжешь, решил про себя Александр Юрьевич, было у вас что-то. Было. И любишь ты его до сих пор, и замуж за него хотела. Наверняка считала, что вы можете стать прекрасной парой. Гениальный музыкант и его верная спутница. Ты мечтала стать ему и женой, и матерью, и всем на свете. И после развода с мужем наверняка надеялась на развитие отношений, и, возможно, у вас даже что-то было. Но Ившину этот брак был не нужен, он и так уже имел все, что ему было надо. А потом появилась эта самая Эме, и Ившин влюбился, а ты осталась за бортом. Чем не повод для убийства? Месть отвергнутой женщины. А поездка в Выборг – алиби весьма сомнительное. Яд можно было заранее подложить в его любимую еду и подождать, когда он ее съест. Более того, позвонить с утра и подсказать, что лучше всего взять на завтрак, ведь Марина Яковлевна контролировала его быт. Вот вам и мотив, вот вам и возможность, мысленно потирал руки Александр Юрьевич, внешне сохраняя полнейшую невозмутимость.

– Марина Яковлевна, вы всегда проживаете вместе с Ившиным во время гастролей?

– Нет, конечно. Когда мы останавливаемся в отеле, я живу в своем номере. Но в Петербурге в этом нет смысла. Квартира очень большая, у меня своя комната, и так мне удобнее следить за бытом Павла Владимировича. Я готовила ему еду. Следила за гардеробом, за расписанием, в общем, нянчилась, как с ребенком. Когда он увлекался работой, забывал обо всем, даже мог не есть сутками! Я была ему необходима, – дернула плечиком Марина Яковлевна.

Тут Александр Юрьевич не мог с ней не согласиться. В квартире было не меньше шести просторных комнат, несколько санузлов, огромная кухня, да тут вдесятером можно было комфортно разместиться. Впрочем, у богатых свои привычки.

– А что вы знаете о Виталии Марковиче Наумкине, какие отношения связывали их с Ившиным?

– Насколько мне известно, никаких особенных отношений не было. Павла Ивановича пригласили поучаствовать в фестивале, он согласился. Он всегда пользуется любой возможностью побывать в родном городе. Даже в благотворительных мероприятиях принимает участие.

– А разве Павел Владимирович не был еще в консерватории дружен с Наумкиным?

– Первый раз слышу, – возмущенно проговорила Марина Яковлевна. – Знаете, это просто смешно, до чего людям хочется примазаться к известным персонам. Чего только не наплетут, чего не придумают. Особенно таких сумасшедших много в ток-шоу. Конечно, Павел Владимирович не звезда эстрады, он представитель более достойного жанра, но даже его не миновала чаша сия. Время от времени появляются какие-то ненормальные, которые кичатся личным знакомством, несуществующими романами или, чего хуже, преподносят ему незаконнорождённых детей, – распалялась с каждым словом помощница. – Но Павел Владимирович не рок-звезда и в беспорядочные половые связи с кем попало не вступает, так что все эти скандалы благополучно разрешаются нашими юристами. К счастью, такое случается нечасто.

– Значит, с Наумкиным их старая студенческая дружба не связывала?

– Павел Владимирович никогда не упоминал этого имени и никогда не высказывал замечаний вроде, а вот однажды мы с Виталиком… И в том же духе, – твердо заявила Марина Яковлевна.

– Ясно. Скажите, кто, по-вашему, мог ненавидеть Павла Ившина настолько сильно, что решился на убийство?

– Представления не имею. Павел Владимирович был добрым, тактичным человеком. Он всегда радовался возможности помочь ближнему, никогда не участвовал в конфликтах, его все любили и уважали. Коллеги, музыканты его оркестра, просто знакомые. Его любили все.

– Любили, любили, а потом убили, – пробормотал себе под нос Александр Юрьевич, когда Марина Полтерович покинула кабинет.

– Никита, на тебе Смоляков, лучше навяжись к ним в гости, разведаешь обстановку, с женой познакомишься, посиделки-то у приятелей были домашние, – распорядился Александр Юрьевич. – Я встречусь с отцом убитого, а ты, Артем, бери в работу музыкантов оркестра Ившина. Выясни, что там у них да как, все-таки в день убийства Ившин был на репетиции. Может, на него какой-нибудь тромбонист обиделся или вторая скрипка.

Теперь надо было встретиться с отцом Павла Ившина.

Старик проживал на Васильевском острове, так что до нужного места капитан добрался минут за двадцать.

– Проходите, – безрадостным голосом проговорил сутулый, худощавый старичок, приглашая капитана в комнату. Квартира Ившина-старшего располагалась в новом современном доме. Она была светлой, просторной и немного старомодной. Повсюду были расставлены и развешаны фото и афиши Павла Ившина, было очевидно, что хозяин очень гордился своим сыном.

– Садитесь, – вяло предложил Владимир Сергеевич, опускаясь в кресло. – Я вряд ли смогу вам чем-то помочь. Мы с Пашей нечасто виделись в последнее время, раз в три-четыре месяца. Он был очень занят. Иногда я приезжал к нему в гости, иногда мы встречались где-то в Европе во время его гастролей. Но вокруг него всегда крутились какие-то люди, суета, все на ходу…

– А в этот приезд вы с ним часто виделись?

– Да, почти каждый день. Он даже как-то ночевал у меня. После смерти его матери два года назад я живу очень одиноко. Павел был нашим единственным ребенком и… – Тут Владимир Сергеевич не выдержал и, зажав ладонью глаза, замолчал на несколько секунд. – Простите, но это так тяжело, никогда не думал, что такое может случиться. Пережить сына – это… – Он снова замолчал, а капитан терпеливо ждал, с сочувствием глядя на старика. – Да. Так что вы хотели узнать?

– Не заметили вы чего-то необычного в поведении сына в этот приезд? Может, он был встревожен, напуган, может, он с кем-то поссорился. Или ему угрожали? Или его отношения с близкими как-то поменялись?

– Гм, да вроде нет. Что касается близких, то его жена сейчас в Нью-Йорке, они разговаривают по телефону почти каждый день, но знаете, как-то… без особых эмоций, что ли? Как дела? Как дела? И все. Мы с Галей никогда так не разговаривали, а они как чужие, – по-стариковски неторопливо рассуждал Владимир Сергеевич. – Не понимаю, зачем он вообще женился на этой женщине. Нет, она, конечно, красивая, образованная, но что с того? Мог бы не расписываясь пожить, было бы легче расставаться. Да и Даня ее не одобрил. Даня – это мой внук. Очень толковый парень. Сейчас университет заканчивает. Вот Аня, его мать, была совершенно другой, заботливой, теплой. Она меня до сих пор навещает.

– А почему же ваш сын развелся с ней?

– Ну, это все непросто. Это уже давно было, лет десять назад. Павел как раз достиг большого успеха, много гастролировал, редко бывал дома. Ну и знаете, как случается? Появилась одна дамочка в оркестре, скрипачка. Так, ничего особенного, по знакомству попросили взять в оркестр, чья-то дочка была. Павел согласился. А она не столько на скрипке пиликала, сколько к нему клинья подбивала, ну и добилась своего. Она рассчитывала развести Павла с Аней, а сама за него замуж выйти. А что, выгодная партия: знаменитость, деньги, путешествия. Она сама Ане все и рассказала. Не стала дожидаться, пока Павел созреет, приехала к Ане и все ей вывалила. Аня, разумеется, на развод подала. А что делать в такой ситуации? Женщину можно понять, – с грустью проговорил Владимир Сергеевич. – А только напрасно эта девица старалась, Павел на ней не женился. Из оркестра выгнал, все отношения порвал. Все надеялся с Аней помириться, но она ни в какую. Очень обиделась. Скрипачка эта такую безобразную сцену ей устроила с демонстрацией видеозаписей, что Аня не смогла простить. Вот какая поганка попалась. Сейчас у Ани с Павлом отношения наладились, Павел всегда заботился о них с Даней, и сейчас тоже Ане помогает. Вот.

– А как звали ту скрипачку, не помните?

– Ну как же, Вика ее звали, Виктория Суркова. Она ведь даже к нам с Галей приходила, в невестки набиваться. Очень беспардонная девица. Галя ее за дверь выставила.

Эта Виктория, пожалуй, затаила на любовника нешуточную обиду. Надо будет разыскать девицу, побеседовать, сделал себе заметку Александр Юрьевич.

– Ну а какие отношения связывали Марину Яковлевну с вашим сыном? – перешел к интересовавшему его вопросу капитан.

– Марину? Да нормальные, дружеские, – равнодушно пожал плечами Владимир Сергеевич.

– А может, между ними были какие-то романтические отношения? Или с ее стороны вы замечали некоторую симпатию к Павлу Владимировичу?

– Нет. Впрочем, может, когда-то что-то и было, да прошло. Я же вам говорил, что мы нечасто виделись, – пожал плечами старик.

– Ну а друзья вашего сына, Смоляков и Рогов? Какие у них отношения были с Павлом Владимировичем?

– Да это же его лучшие друзья, еще с детства. Хорошие были.

– Пс, пс! – услышал у себя за спиной заговорщицкое шиканье направлявшийся к лифту Александр Юрьевич. – Вы сейчас от Владимира Павловича вышли? – окликнула его высунувшаяся из приоткрытой двери полная кудрявая особа в ярком домашнем костюме.

– Да.

– Это правда, что у него сын умер?

– Да, – разворачиваясь к собеседнице, проговорил капитан.

– А вы кем Владимиру Сергеевичу приходитесь?

– Оперуполномоченным следственного отдела. Гончаров Александр Юрьевич. А вы?

– Соседка, Софья Андреевна. Вы пройдите, а то на лестнице неудобно разговаривать, – весьма смело и неожиданно предложила соседка.

– Ох, горе-то какое, и как он теперь один будет, ума не приложу, – причитала соседка, ведя капитана в комнату.

– Вы Владимира Сергеевича в виду имеете?

– А то кого же.

– Ну, у него внук есть, невестка бывшая навещает.

– Это, конечно, а все ж не сын. Внук – парень молодой, к тому же в Америке живет, да и Анна, хоть и хорошая женщина, а все же чужая.

– А вы откуда так хорошо их семейную ситуацию знаете?

– А как же? Я, можно сказать, за Владимиром Сергеевичем присматривала, мне Павел Владимирович сам поручил. И номер свой дал телефона, и сказал, что звонки все будет оплачивать, и вообще. Каждый раз, когда приезжал, подарки хорошие привозил и деньгами благодарил, хороший человек был, – с удовольствием рассказывала Софья Андреевна. – Да и то, когда Галина померла, он же, бедный, от тоски чахнуть начал, хорошо, сын к себе забрал, потом на курорт отправил, потом сам приехал, ну а там уж и Владимир Сергеевич отходить стал. А только все равно одному скучно, вот он и стал чудить. Как только сообразил?

– Это вы о чем?

– О казино по Интернету. Владимир-то Сергеевич не то что я, он в этой современной технике хорошо соображает, он с ней работал, в НИИ каком-то. Так что компьютеры, Интернет и все такое ему тьфу. Вот он и нашел себе развлечение. Сперва в какие-то стрелялки играл, я сама видела, а потом вдруг это казино нашел. Кончилось тем, что ему угрожать начали, он все деньги проиграл и еще должен остался.

Вот тут-то я Павлу Владимировичу первый раз и позвонила. Он мне так благодарен был! Сразу же все дела свои бросил, примчался отцу помочь. У него же знакомства всякие, губернатор, чиновники, да что там губернатор, его сам президент знает, так что с казино этим быстро разобрались, а только он мне и поручил за отцом присматривать. Вот. По-хорошему, конечно, Владимиру Сергеевичу жениться бы надо на доброй женщине, – мечтательно проговорила Софья Андреевна. – И присмотрен был бы, и ухожен, и сыт, и не скучно. А так и не знаю, как он, бедный, дальше будет?

Значит, еще и казино? Ай да старичок – божий одуванчик, вспоминая Владимира Сергеевича, усмехнулся капитан. Вот уж правда, седина в голову – бес в ребро. Интернет-казино. Ну надо же. А то ж зацепка.

Глава 8

Сентябрь 2019 года. Санкт-Петербург

– Эй, есть тут кто живой?

– Даниил? Как ты здесь оказался, ты же только завтра должен прилететь?

– Гм, так и знал, что ты здесь околачиваешься. Сторожишь? Принюхиваешься, присматриваешься или уже чего-нибудь стырила?

– О, не успело папино тело еще остыть, а ты уже зубы показываешь? – в тон ему ответила Марина Яковлевна.

– А с вами иначе нельзя, растерзаете, – нахально усмехнулся Даня, глядя сверху вниз на Марину Яковлевну. – А ты что же одна? – проходя в квартиру, поинтересовался Даня.

– А с кем мне быть?

– А Эмка как же, неужели еще не примчалась?

– Завтра прилетает, – сухо ответила Марина.

– А кто же тогда занимается похоронами, прессой, некрологом и прочим?

– Общение с прессой взял на себя Виталик Наумкин. Он же, вероятно, и похоронами занимается, – пожала плечами Марина Яковлевна. – Со мной по этим вопросам точно никто не советуется.

– Наумкин – это тот толстый тип, который отца на фестиваль пригласил, наглый такой?

– Да.

– Представляю, как он обрадовался такой рекламе, небось на всех углах трубит, что был лучшим другом отца и теперь больше всех скорбит.

Марина Яковлевна его замечание пропустила мимо ушей и молча уселась в кресло напротив.

– А ты, Марин, хоть бы кофейку мне с дороги предложила, шутка ли, двенадцать часов в самолете. А могла бы и яишенку сварганить, – неприязненно глядя на Марину, проговорил Даниил.

– Для тебя – Марина Яковлевна, – поднимаясь на ноги, заметила ему дама и, недовольно поджав губы, направилась на кухню.

– И, кстати, когда приготовишь завтрак, можешь собирать вещи и съезжать с квартиры.

– Что? С какой это стати? – резко развернулась Марина.

– С такой, что я так решил.

– С каких это пор ты принимаешь решения в доме отца? Завтра прилетает Эме, она хозяйка, ей решать.

– Ошибочка. Эме никакая ни хозяйка и здесь жить не будет.

– Что ты городишь, от горя умом тронулся? – глядя с тревогой на обычно выдержанного и корректного Даниила, спросила Марина Яковлевна.

Она, конечно, всегда подозревала, что его сдержанность и воспитание лишь маска и что в душе у парня кипят злость и недовольство по отношению к окружению отца, и особенно к его новой жене. Иногда у Даниила проскальзывали язвительные замечания, двусмысленные шуточки, едкие комментарии, но таких хамских выходок от парня Марина Яковлевна не ожидала.

– Да, ты права, для меня смерть отца – горе, но с головой у меня все в порядке, – без всякой шутейности проговорил Даниил. – А потому, как его наследник, я имею право распоряжаться имуществом отца по своему усмотрению. И поскольку ты просто домработница и никто больше, я тебя увольняю и считаю для себя неудобным дальнейшее твое пребывание в моей квартире. Финансовые вопросы с твоим жалованьем и так далее мы решим после похорон. Юристы с тобой свяжутся.

– Даня, мне кажется, ты напрасно так горячишься, – примирительно проговорила Марина Яковлевна. – Не все так просто. У твоего отца есть законная супруга, и она также имеет право на долю наследства, и еще неизвестно, как эти доли распределяются. Так что Эме имеет не меньше прав на эту квартиру, чем ты. Не стоит обострять отношения без нужды. Да и я в качестве третьего лица вам с Эме буду не лишней. И потом, квартиру надо убирать, и еду вам кто-то должен готовить. Может, не стоит рубить сплеча?

– Не беспокойся. Мы с мамой самим справимся с хозяйством. Или наймем другую помощницу, а что касается Эме, ноги ее тут не будет.

– Даниил, ты, кажется, действительно спятил! Кем ты себя возомнил? Кто дал тебе право всем распоряжаться? Ты же просто зарвавшийся сопляк, мальчишка, возомнивший себя вершителем судеб!

– Ошибаешься. Просто перед вылетом я пообщался с адвокатом отца. Благо, он не из вашей своры. Так вот, перед отъездом в Россию отец подал на развод, изменил завещание и провел аудит.

– Что?

– Как ты побледнела! Тебе нехорошо? Водички? – издевательски поинтересовался Даниил.

– Какой еще аудит, какое расследование?

– А развод тебя не заинтересовал? Понимаю.

– Я спросила тебя, что еще за аудит?

– Ты же знаешь, Марин, отец всегда был очень мягок, доверчив. Никогда не проверял счета и прочее, но всегда их сохранял. Пригодилось. Восемь лет… – с ноткой мечтательности произнес Даниил. – Сколько прекрасных лет ты провела рядом с великим музыкантом, рядом с гением! Сколько прибыльных, сытых лет. Сколько ты украла, Марин? Ты ведь начала подворовывать с первых дней работы. Конечно, это были копейки, но со временем твои аппетиты выросли, и знаешь, за все эти годы набежала немаленькая сумма.

– Что ты несешь? Это бред, это клевета, я… мы с Павлом…

– Я бы сказал, ты Павла Владимировича обдирала как липку. Но, видно, и у него появились какие-то подозрения. Слушай, а может, ты обо всем знала? Может, ты узнала, что отец тебя подозревает, и отравила его?

– Замолчи! Не смей! Я… никогда!

– Ну, с этим вопросом, думаю, разберутся специалисты, – фальшиво примирительным тоном произнес Даниил. – А знаешь, пожалуй, не стоит готовить мне завтрак, как-то я вдруг сообразил. Отца-то отравили! Собирайся, Марина. Ты здесь больше не живешь, – произнес он совсем другим, строгим, лишенным язвительных ноток голосом. – Выметайся.

– Зарвавшийся сопляк. Прилетит Эме, и тебе придется самому освободить квартиру. Даже если Павел подал на развод, оформить его еще не успели, она законная жена, точнее, вдова Павла.

– Да, вот только ей ничего не принадлежит, – снова вернулся к ерническому тону Даниил. – Эме изменяла отцу, так что, по условиям развода, ей ничего не достанется.

– Какое это теперь имеет значение? Павел умер.

– Нет. Отец не умер, его убили, и теперь все имеет значение, – зловеще проговорил Даниил.

Марина от этих слов невольно вздрогнула.

Максим Георгиевич Смоляков проживал с семейством на Одиннадцатой линии Васильевского острова в старом доме с лепниной на фасаде, пологими лестницами, со стертыми мраморными ступенями, витыми перилами и разномастными дверями – от новых, франтоватых, бронированных, до стареньких, выкрашенных в непрезентабельный коричневый цвет деревянных собратьев со множеством звонков, половина из которых давно уже не работала, и табличек, бо́льшая часть из которых давно уже потеряла актуальность, поскольку означенные в них люди покинули квартиру, отправившись кто в новое жилье, а кто и на погост.

Никита Локтев не любил старые дома, они навевали на него тоску своей неухоженностью, жалкими осколками былого величия, как фрагменты некогда прекрасных витражей на окнах парадных подъездов, изразцовые печи, покореженные и замазанными масляной краской, с выбоинами на месте отвалившихся изразцов, с обветшавшей лепниной и вот такими вот изуродованными временем дверями, за которыми текла десятилетиями чья-то неустроенная жизнь. Почему неустроенная? Потому что невозможно устроить нормальную жизнь в квартире с одним туалетом на восемь семей и общей кухней. В этом Никита был совершенно уверен, хотя сам в коммунальной квартире никогда не проживал, а может, и именно поэтому.

Смоляковы занимали отдельную квартиру с добротной металлической дверью и пластиковым колючим ковриком у порога, расположенную на третьем этаже.

– Добрый день. Оперуполномоченный Локтев, следственный отдел, – выставляя вперед вытянутую руку с удостоверением, представился Никита в ответ на заданный из-за двери вопрос «кто?».

– Проходите. – Ирина Смолякова была женщиной высокой, стройной, с длинным носом, решительным взглядом карих глаз и сорок пятым размером обуви. – Максим, к тебе из следственного комитета, – сообщила она в глубь квартиры.

– Вообще-то мне хотелось побеседовать с вами обоими, – поправил Ирину Смолякову Никита.

– К нам, – сухо исправилась хозяйка, указывая Никите на двери комнаты.

– Итак. Чем мы можем вам помочь? – поинтересовался Максим Георгиевич, без всякого интереса глядя на гостя.

Он тоже был высок ростом, черноволос, лысоват, с более вялой, чем у жены, осанкой и мягкими манерами.

– Я по поводу гибели вашего знакомого, Павла Ившина.

– Вы уже говорили по телефону. Так что же вам от нас надо? – перехватила инициативу Ирина Смолякова.

– Мне надо выяснить, кто отравил Павла Ившина, – резко и в тон хозяйке ответил Никита. «Так вам больше нравится?» – злорадно поинтересовался он про себя. Но, кажется, на хозяйку это не произвело впечатления.

– А при чем здесь мы? – спросила она спокойно.

– Ившин ужинал у вас за день до убийства. Меня интересуют все подробности того вечера: что ели, о чем говорили и так далее.

– Извольте. Ели салат из свеклы с черносливом. Оливье, жареные баклажаны с чесноком, тушеное мясо с травами, картошку, маринованные грибы, соленые грибы, маринованные огурчики, пили водку, потом коньяк, затем кофе. На десерт были шоколадные конфеты, подаренные Павлом. Ах, да. Еще подавались хлеб и минералка, – то ли всерьез, то ли с издевкой сообщила Смолякова.

– С меню разобрались, – не поддался на провокацию Никита. – Теперь давайте вспомним, о чем вы беседовали в тот вечер.

– Мы с Павлом давно не виделись, – поспешил ответить Никите Максим Георгиевич, с укоризной взглянув на жену. – Так что разговор то и дело перескакивал с одной темы на другую. Знаете, как бывает, заговоришь об одном, потом вдруг всплывет какое-то имя, и тема разговора тут же поменяется. Потом опять, и так далее.

– И все-таки, о чем и о ком шел разговор в тот вечер?

– Ну, разумеется, говорили о Павле. О его успехах, о выступлении на фестивале, мы с Ириной были на концерте. Потрясающее действо. Потом поговорили обо мне, о моей работе. Об общих знакомых, о планах на следующее лето.

– А что с планами на лето? – заинтересовался Никита.

– Павел приглашал нас погостить у него во Франции, мы, разумеется, с радостью согласились. А еще говорили о детях, о родителях, о городе. Вспоминали разное…

– А о ком из знакомых вы разговаривали в тот вечер?

– Да много о ком. Вспоминали ребят из нашей школы. Потом общих знакомых, например, Рогова, это Пашин друг по консерватории, он сейчас на гастролях, но, когда вернется, собирались все вместе встретиться. Потом Толю Овчинникова вспоминали, это мой университетский приятель, Таню Зубову, Сашку Тарасова, Мишу Баскина, да мало ли кого.

– Кто из этих людей поддерживал с Ившиным отношения?

– Да кроме Рогова, пожалуй, никто, – пожал плечами Максим Георгиевич. – Паша очень высоко взлетел, да и в стране почти не бывает. Так что из старых приятелей у него только я да Сергей Рогов остались.

– Хорошо, но, возможно, Ившин упоминал в разговоре, что кто-то из старых знакомых хотел с ним встретиться или звонил ему, может быть, просил о помощи? Я слышал, что Ившин занимался благотворительностью, и иногда к нему обращались за помощью напрямую.

– Да, действительно, такое случалось. Он иногда помогал устроить кого-то на лечение, оплачивал операции, – согласно кивнул Максим Георгиевич. – Но ничего такого мы не обсуждали. Разговоры были примерно в таком духе: а помнишь, в девяносто шестом мы у Толика на даче были, вот он здоровую щуку поймал, да, а сейчас Толик старую дачу продал, а у Тани недавно внучка родилась, а у Пети инфаркт был, и так далее. Пустая болтовня.

– А как вы думаете, кто мог отравить Ившина? – потеряв надежду выудить из друга что-то стоящее, спросил Никита.

– Представления не имею. У Павла не было врагов, да и в России он появлялся нечасто, представить себе не могу, кто это сделал, – печально покачал головой Максим Георгиевич.

– Это мог сделать кто угодно, – диссонансом прозвучал сухой, резкий голос его супруги.

– То есть? – с живостью обернулся к ней Никита.

– Ну что же тут непонятного? Павел был человеком успешным, состоятельным и за годы своей карьеры, как и все успешные люди, нажил немало недоброжелателей. Не скажу – врагов. Это слишком сильное слово, – одернула сама себя Ирина Смолякова. – К тому же Павел был добрым, мягким человеком, воспитанным и неконфликтным. Некоторые воспринимали его мягкость как слабость и рассчитывали нажиться за его счет или без особых хлопот добиться для себя какой-то выгоды. И вот тут их ждало разочарование. Павел при всей своей мягкости имел твердый характер и принципы. Да, он никогда не скандалил и не ввязывался в конфликты, но твердо и уверенно отстаивал свою позицию. И вот люди не совсем порядочные и не очень умные, сталкиваясь с его твердым сопротивлением и неподатливостью чужому влиянию, чувствовали себя обманутыми. Они страшно злились, полагая, что Ившин еще более хитрая и ушлая сволочь, чем они сами. Простите за резкость. Иногда они, переоценив собственные силы и мягкотелость Павла, попадали, как сейчас принято говорить, «на деньги», иногда не могли на нем заработать, а упущенная выгода тоже вещь болезненная. Иногда в следствие принципиальности Павла рушились чьи-то честолюбивые планы. В любом случае есть немалое число таких вот искателей легкого успеха за чужой счет, кто имеет определенные счеты к Ившину.