Текст книги "Азбука спасения. Том 13"

Святитель Василий Великий

Есть истинное благо удобопостижимое только чрез веру – это есть Бог

Есть истинное благо, которое в собственном и первоначальном смысле должно назвать блаженным, и это есть Бог… Подлинно блаженно сие неточное добро к Которому все обращено, Которого все желает, сие неизменяемое естество, сие владычественное достоинство, сия безмятежная жизнь, сие беспечальное состояние, в Котором нет перемен, Которого не касаются превратности; сей приснотекущий источник, сия неоскудевающая благодать, сие неистощимое сокровище.

Истинное благо удобопостижимо разумом только чрез веру (ибо оно отделено от нас и око не видало его, и ухо о нем не слыхало).

Обладания благами истинными и вечными достигнуть нам невозможно, если неразвлекаемая и сильная любовь не ведет к исканию оных и не облегчает нужного ради них труда.

Святитель Григорий Богослов

Первое из благ – стяжать Бога чрез восхождение к Нему

Здешние блага быстро протекают, даются на час и, подобно камешкам в игре, перекидываются с места на место, и переходят то к тем, то к другим; ничего здесь нельзя назвать своим, все или время отнимет, или зависть переведет в чужие руки. Напротив, блага душевные постоянны и прочны, никогда не отойдут и не отпадут от нас, никогда не обманут надежд того, кто им поверил. Блажен, кто вместо всех стяжаний, приобрел Христа, у кого одно стяжание – крест, который и несет он высоко. Первое из благ – стяжать всегда Бога и чрез приближение и восхождение к Нему делаться Его стяжанием.

Святитель Григорий Нисский

В чем состоит истинно вожделенное благо?

Какое слово может представить, сколь великая потеря лишиться обладания истинным благом? Каким превосходством ума надо было бы для этого обладать? Как изъяснить и описать то, что невыразимо для слова и непостижимо для ума? Ибо, если кто настолько очистил око сердца, что каким-то образом может созерцать обетованное нам Господом в Блаженствах (Мф.5:8), тот презрит всякий голос человеческий, как не имеющий никакой силы для выражения умопостигаемого. Если же у кого, кто обуреваем страстями, душевное зрение залеплено, словно гноем, страстным вожделением, для того всякая сила слов напрасна. Ибо для не имеющих чувств все равно, будет ли слово умалять, или превозносить чудеса. Как относительно солнечных лучей, кто не видел света от первого дня рождения, для того напрасно и бесполезно толковать на словах о свете, потому что сияние лучей нельзя ощутить посредством слуха, – так и в отношении истинного и умного света каждый должен иметь свои глаза, чтобы созерцать эту красоту. Кто узрел ее, по некоему божественному дару и вдохновению, тот хранит неизъяснимое изумление в тайне сознания, а кто ее не видел, тот не будет чувствовать и того лишения, которое терпит.

Ибо кто и как может описать ему это ускользнувшее от него благо? Как представить его взорам невыразимое? Собственных слов для означения красоты его мы не знаем, примера искомому благу в ряду существующих предметов нет никакого, сравнением изъяснить его невозможно. Кто станет уподоблять солнце мгновенной искре? Или малую каплю сравнивать с беспредельным океаном? Ибо, какое имеет отношение малая капля к океану, или мгновенная искра к великому сиянию солнца, такое же отношение имеет и все, что считается у людей достойным восхищения как прекрасное, к той красоте, которая созерцается в первейшем благе, превысшем всякого блага.

Итак, какая сила ума может изъяснить тому, кто несет такую потерю, сколь она велика? Мне кажется, невозможность этого хорошо объяснил великий Давид: он, некогда силою Духа вознесшись умом и пребывая как бы вне себя, видел ту невыразимую и непостижимую красоту в блаженном исступлении, и видел, конечно, настолько, насколько возможно видеть человеку, когда он отрешится от покровов плоти и одним разумом войдет в созерцание бестелесного и умопостигаемого. Когда же он возжелал сказать нечто достойное виденного им, то возгласил слова псалма, всеми повторяемые: всяк человек ложь (Пс.115:2). Это значит то же, что и я говорю, что всякий человек, дозволяющий себе объяснять словами этот неизреченный свет, подлинно есть лжец: не потому, чтобы ненавидел истину, но потому, что не в состоянии изъяснить умопостигаемого.

Ибо чувственную красоту, какая пребывает здесь в нашем мире, будь она в бездушных вещах или в телах одушевленных, изображают красивыми красками, и силы наших чувств достаточно, чтобы рассмотреть, и понять, и передать ее другому чрез словесное описание, изображая эту красоту словом, как будто на картине. Но как слово может изобразить пред нашими взорами то, первообразная красота чего недоступна постижению, что описать нет никакой возможности, ибо невозможно сказать ни о цвете, ни о форме, ни о величине, ни о внешнем благообразии, ни о каких других мелочах такого рода? Ведь то, что совершенно безвидно, не имеет образа, чуждо всякой количественности и водружено вдали от всего, что созерцается телесно и чувственно, как можно передать это посредством того, что постигается одними только чувствами?

Впрочем, не следует отказываться от стремления к этому благу на основании того, что оно превыше нашего разумения, напротив, чем выше представляется нам искомый предмет, тем более мы должны возвышаться умом и совозноситься вместе с величием искомого, дабы не оказаться вне приобщения к этому благу. Ибо велика опасность ввиду исключительной высоты и неизреченности предмета полностью потерять представление о нем, если в своем постижении не станем опираться на что-либо доступное нам.

Главное для меня из всех благ то, чтобы жизнью моею прославлялось имя Божие

Должно искать того блага, которое во всяком возрасте и во всякое время жизни равно есть благо – такое благо, что и пресыщение им не чается, и сытости в нем не находится, но и при удовлетворении продолжается вожделение, вместе с наслаждением усиливается пожелание и не ограничивается возрастом любителя, но чем более человек наслаждается сим благом, тем паче с наслаждением возрастает пожелание, а с пожеланием возгорается наслаждение, и во все продолжение жизни всегда бывает прекрасно для обладающих, нимало не изменяясь от непостоянства возрастов и времен; смежает ли кто очи или подъемлет взор, благоденствует или печален, ночь ли проводит или день, – одним словом, всякому в жизни служит таким благом, которое и для впадшего в какое либо несчастное обстоятельство не делается чем ни есть худшим или лучшим, не умаляется, не увеличивается. Таково, по моему рассуждению, в подлинном смысле благо… Не иным чем кажется оно мне, как делом веры, действительность которой есть для всех общая, равно предлагается желающим, всесильна, постоянно пребывает в жизни. Вот – то благое дело, которое да будет в нас.

Не то благо, чем человек питается и увеселяется, но это – мудрость и ведение, так что и иметь о них рачение есть уже благо, а что вожделенно для плоти, то для души – забота и суета.

Порядок требует исследовать, действительно ли нечто есть оный Свет, которым темный этот вертеп естества человеческого не озаряется в настоящей жизни? Или, может быть, пожелание стремится к тому, чего нет и что непостижимо? Ибо таков ли наш рассудок, чтобы следить ему за искомым естеством? Таково ли значение имен и речений, чтобы передать нам ими достойное понятие о высшем Свете? Как наименую незримое? Как представлю невещественное? Как покажу не имеющее вида? Как постигну то, что не имеет ни величины, ни количества, ни качества, ни очертания, не находится ни в месте, ни во времени, вне всякого ограничения и определенного представления? Чье дело – жизнь и самостоятельность всего представляемого благом? К чему прилагается мыслью всякое высокое понятие и именование: Божество, Царство, Сила, Присносущие, Нетление, Радость, Радование и все высоко мыслимое и сказуемое? Посему, как и при каких помыслах возможно, чтобы такое благо стало доступным взору – было и созерцаемым и невидимым? Всем существам сообщило бытие, а само было присносущим и не имело нужды приведения в бытие?

Но чтобы не утруждал себя напрасно разум, простираясь до пределов беспредельного, прекратим пытливое исследование об естестве превысших благ, так как все подобное сему не может и быть постигнуто; извлечем же ту одну пользу из своих изысканий, что по самой невозможности увидеть искомое, отпечатлеется в нас некое понятие о величии искомого. Но в какой мере, по нашему верованию, благо по естеству своему выше нашего ведения, в такой паче и паче усиливаем в себе плач о благе, с которым мы разлучены и которое так высоко и велико, что даже ведение о нем не может быть вместимо. И сего-то блага, превышающего всякую силу постижения, мы, люди, были некогда причастниками, и в естестве нашем оное превысшее всякого понятия благо было в такой мере, что обладаемое человеком, по самому точному сходству с Первообразом, казалось новым благом, принявшим на себя образ первого.

Ибо, что теперь гадательно представляем об оном благе, все то было у человека: нетление и блаженство, самообладание и неподвластность, беспечальная и неозабоченная жизнь, занятие божественным – тем, чтобы взирать на благо и чистым и обнаженным от всякого покрывала разумением. Ибо все сие дает нам в немногих речениях гадательно уразуметь слово о миробытии, говоря, что человек создан по образу Божию, жил в раю и наслаждался насажденным там, а плод оных растений – жизнь, ведение и подобное сему. Если же это было у нас, то, как не восстенать о бедствии, сравнительно с тогдашним блаженством сличающему настоящую ныне бедность?

Ублажающий плач <Господь>, кажется, втайне учит душу обращать взор к истинному благу и не погружаться в настоящую прелесть сей жизни. Ибо невозможно, как вникающему тщательно в дела прожить без слез, так глубоко погрязшему в житейских удовольствиях думать, что он печален. Подобное сему можно видеть на бессловесных. Хотя жалости достойно устройство их естества… однако же, нет у них никакого чувства о своем несчастии, напротив того, и ими проводится жизнь с некоторым удовольствием: конь поднимает вверх голову, вол взрывает пыль, свинья щетинит волосы, молодые псы играют, тельцы прыгают, и всякое животное, как можно видеть, какими-нибудь знаками показывает свое удовольствие. А если было бы у них какое-либо понятие о даре разума, то не проводили бы они в удовольствии своей глупой и бедственной жизни. Так и люди, у которых нет никакого ведения о благах, каких лишилось естество наше, настоящая жизнь препроводится в удовольствии. А кто услаждается настоящим, тому следует не искать лучшего. И кто не ищет, тот и не найдет приобретаемого одними ищущими.

Получить желаемое и обрести искомое и стать среди вожделенных нам благ <истинных> – в нашей воле, как скоро захотим сего, и от нашего зависит произволения.

Если нет в благах выше сего – видеть Бога, то соделаться сыном Божиим, без сомнения, выше всякого благополучия.

Кто примыслит для блаженства что-либо больше сего – видеть Бога? Но и это, как составляет конец достигнутого прежде, так делается началом надежды высших благ… начинается взаимное перехождение одного в другого, и Бог бывает в душе, и душа также переселяется в Бога.

Учит Апостол о естестве неизреченных благ, говоря, что оного блага око не познает, хотя бы и непрестанно видело, потому что видит не сколько есть, но сколько можно ему вместить; и ухо не слышит в полной мере означаемого, хотя бы слухом и непрестанно воспринимало слово; и на сердце человеку не всходит, хотя бы чистый сердцем и видел всегда сколько можно, потому что, хотя вновь постигаемое больше всего постигнутого прежде, однако же, оно не определяет собою искомого, но конец обретенного служит началом для восходящих к обретению высшего. И восходящий никогда не останавливается, от одного начала заимствуя другое начало, и начало всегда большего не заканчивается самим собою, потому что пожелание восходящего не останавливается на познанном, но душа, вследствие другого, еще большего пожелания, восходя по порядку к новому высшему, шествует всегда от высшего к высшему до беспредельности.

Когда, при взгляде на истинные блага, все земное бывает презренно, тогда в недеятельности остается телесное око, потому что душа, став совершеннее, не привлекается тем, что оно показывает, взирая умом на одно то, что выше видимого. Так и слух делается каким-то мертвым и недеятельным, потому что душа бывает занята тем, что выше разума.

Благо Божие нераздельно от нашего естества и недалеко где-нибудь отстоит от тех, которые желают искать оное, но есть в каждом, неведомое и сокрытое, когда бывает заглушено заботами и удовольствиями жизни, и опять обретаемое, коль скоро обратим к нему свой разум.

Так как всем людям врожденно некоторое естественное отношение к благу, и к нему обращен всякий свободный выбор, полагающий достижение блага целью всех забот в жизни, то посему неразумение того, в чем состоит подлинное благо, обыкновенно бывает причиною большей части погрешностей, так что если бы для всех было ясным истинное благо, то мы никогда бы не уклонялись от того, в чем благо составляет самую природу, и не стремились бы добровольно, опытом изведать зло, если бы только не прикрывались вещи некоторою обманчивою видимостью блага. Итак, прежде всего в нашем слове размыслим о том, в чем состоит истинное благо, дабы заблуждение относительно сего не было как-нибудь поводом к избранию худшего вместо лучшего. Прежде всего… нужно представить некоторое определение и характеристическое свойство искомого предмета, от чего получило бы несомненность наше понятие о благе.

Итак, в чем состоит характеристическое свойство истинного блага? В том, что оно имеет в виду не одно только полезное относительно, что в различное время является то полезным, то бесполезным, что для одного хорошо, а для другого не таково, но то, что и само по себе, по собственной природе есть благо и остается таковым же для всех и всегда… Ибо что есть благо не для всех, не всегда, не само по себе, независимо от внешних обстоятельств, то не может собственно быть почитаемо существенным благом. Так многие поверхностные наблюдатели существующего вообразили, что благо заключается в стихиях мира, но при внимательном исследовании никто не найдет, чтобы в них оказалось благо само по себе, всегда и для всех, ибо в каждой из них с полезным смешано и действие противоположного свойства; например, вода спасительна для живущих в ней, но губительна для земных животных, если погрузятся в нее.

Точно так же и воздух для тех, кому природа определила жить в нем, спасителен, а кому досталась в удел жизнь в воде, оказывается пагубным и губительным, как скоро случится быть в нем кому-либо из животных водных. Так и огонь, приносящий нам в некоторых случаях пользу, гораздо чаще оказывается гибельным. Да и само солнце не всегда, не повсюду и не для всего, что подвергается его действию, оказывается благом, в иных случаях бывает оно и очень вредоносным, когда печет сверх надлежащей меры, иссушает чрезмерно то, что под ним, часто делается причиною болезней, людям с чувствительным зрением причиняет глазную болезнь и, производя гниение влаг, порождает в испорченной гнилости влажных веществ вредные и отвратительные существа.

Преподобный Ефрем Сирин

Если любишь благое и услаждаешься им, то и оно также содействует и помогает тебе

Но здесь человек приобретает оное только великою любовью и сильным стремлением, потому что оно есть Царство, не имеющее конца. Потому-то что многоценно, то редко, в чем с трудом приобретается успех, то славно и вечно. Тебя, Господи, должны мы искать вместо всего иного, и кроме Тебя не искать ничего. Ибо кто ищет, и ищет Тебя, тот все находит в Тебе. В Тебе, Господи, богатство для нуждающихся, сердечная радость для скорбящих, врачевство для язвленных, утешение для всех сетующих. Ты – мир на пределах царств и спокойствие внутри их. Ты – полная благословений нива, кто обладает Тобою, тот не истаевает гладом. Все блага заключены в любви, и все вместе (в ней) содержатся, и стражем сокровищницы их является любовь.

Преподобный Марк Подвижник

Будущие блага праведных христиан

Блага, которые получат праведные по воскресении, находятся горе (на Небе), обручения же их и начатки отныне действуют духовно в сердцах верующих, дабы, будучи удостоверены о будущем, мы презрели все настоящее, и возлюбили Бога до смерти. Посему Апостол не сказал: имеете приступить, но приступисте к Сионстей горе, и ко граду Бога Живого, Иерусалиму Небесному (Евр.12:22): ибо способными к тому мы все сделались от крещения, получить же то сподобляются одни твердо верующие, которые всякий день умирают ради любви Христовой, то есть, стоящие превыше всякой мысли о здешней жизни и не помышляющие ничего другого, кроме того, как бы достигнуть в совершенную любовь Христову.

Сего ища паче всего, Святой Павел говорил: гоню же, аще и по стигну, о немже и постижет 6ыхъ, то есть, да возлюблю так, как и возлюблен был от Христа (Фил.3:12). И когда достиг сей любви, более уже не хотел помышлять ни о чем, ни о скорбном для тела, ни о дивном в творении, но все оставил явно, и говорит: кто ны разлучит от любви Христовы (Рим.8:35—39)? Ни о чем уже не хотел помышлять, но только пребывать там (в сердце, в любви Христовой).

Преподобный Максим Исповедник

Конец всех благ – любовь

Любовь есть благое расположение души, по которому она ничего из существующего не предпочитает познанию Бога. Но в такое любительное настроение невозможно придти тому, кто имеет пристрастие к чему-либо земному.

Конец всех благ есть любовь, так как она всех ходящих в ней ведет, приводит и приближает к верховнейшему из благ – Богу, Виновнику всякого блага, как всегда верная, никогда не отпадающая и всегда неизменною пребывающая.

Чистым оком веры узревший благолепие будущих благ, охотно повинуется повелению изыти из земли своей, от сродства своего и из дома отчего, оставляя всякое сочувствие и пристрастие к плоти, чувству и всему чувственному и бывая, если случится какое с сей стороны искушение, выше естества, как предпочетший естеству причину его, подобно великому Аврааму, предпочетшему Исааку Бога (Быт.22:1).

Многие многое сказали о любви, а найдешь ее у одних учеников Христовых.

Святитель Иоанн Златоуст

Будем наслаждаться и настоящими благами, если только возлюбим будущие и небесные

Вера – начало благ, вера – источник благ. Примем же это оружие спасения. Вера – мать всех благ, врачевство ко спасению, без нее невозможно усвоить ничего из высоких догматов. Великое благо – вера, когда она бывает от горячего сердца, от многой любви и пламенной души. Она делает нас мудрецами, она прикрывает ничтожество человеческое и, оставляя умствования земные, любомудрствует о вещах небесных, даже более: чего мудрость человеческая обрести не может, то она с избытком постигает и совершает.

Кто предпочитает земное духовному, тот лишится и того и другого, а кто стремится к небесному, тот непременно получит и земное.

Очи веры, когда видят неизреченные его <Царства Небесного> блага, уже и не примечают благ видимых: таково-то расстояние между теми и другими благами!

Хотя бы мы… каждый день <и> предавали себя на смерть, – чего, впрочем, природа не приемлет… все же и тогда наши страдания не равнялись бы тем благам, которые нас ожидают, и той славе, которая в нас откроется… Недостойны страсти нынешняго времена к хотящей славе явитися в нас (Рим.8:18).

Кто не ожидает ничего после настоящей жизни, тот заботится о здешних благах, хотя неразумно, но, по крайней мере, потому что не ожидает ничего лучшего, а ты, человек, знающий о жизни будущей, о тамошних неизреченных благах… какое можешь получить прощение, какое можешь иметь оправдание? Какому не подвергнешься ты справедливому наказанию, когда все расточаешь здесь на прах, на пепел?

Будем же… воспламенять в себе любовь к будущим благам, потому что великая слава ожидает праведников, – такая, какой невозможно изобразить словом: они, восприняв нетленные тела по Воскресении, прославятся и будут царствовать вместе со Христом.

Чтобы достигнуть настоящих и будущих благ, будем убегать порока и стремиться к добродетели. Таким образом, мы и здесь будем утешаться и будущих удостоимся благ.

Блага духовные да будут предметом наших особенных забот… Потому что, когда есть блага духовные, не бывает никакого вреда от неимения благ телесных.

Покой и наслаждение на небесах… непрерывны, всегда неизменны и бессмертны: нельзя найти для них ни предела, ни конца.

Если ты не уверен в благах будущих, то поверь им на основании настоящих, которые уже получил.

Лучшее из всех благ есть памятование о Боге.

Если же те, которые хотят похитить <земные> житейские вещи, не спят всю ночь и остаются вооруженными, то, как же мы, желая приобрести блага, достойные гораздо большего попечения, блага духовные, беспечно спим даже днем и остаемся всегда обнаженными и безоружными?

Освобождение от зла – первое из благ.

Ужели не знаешь, что если бы ты взял вселенную в десять раз, и в сто, и в тысячу, и вдвойне столько, то все же она не сравнится и с малою частью небесных благ?