Текст книги "Дом Мэлори. Мама, ты справишься!"

Глава 3

До дома мы шли с остановками. Ведра, до краев налитые водой, тянули руки к земле, а веревочные ручки врезались в ладони, оставляя пылающие алые борозды. Осознание того, что этот мучительный путь придется повторить еще не раз, обрушилось на меня у самого порога. Принесенной воды едва хватит, чтобы отмыть въевшуюся грязь с посуды и сварить скудный суп.

Мэтти распахнул передо мной дверь, и я, покачиваясь, внесла ведра в дом. После свежести улицы вонь ударила в нос с новой силой. Опустив ношу на пол, я принялась растирать ноющие запястья и локтевые сгибы, где боль ощущалась особенно остро.

Здесь царил полумрак. Пыль клубилась в лучах солнца, пробивающихся сквозь замызганные стекла единственного в кухне окошка. Я огляделась, стараясь не думать о том, сколько сил потребуется, чтобы привести это место в порядок. Нужно было с чего-то начинать.

«Сначала вода», – подумала я, подталкивая себя к действию.

В углу обнаружилась большая деревянная бочка с ковшом на крышке. Приподняв ее, я заглянула внутрь. На дне оставалось немного жидкости, качество которой вызывало сомнения.

– Мэтти, помоги мне, – позвала я и вручила ему крышку.

Наклонив бочку, я подставила под ее край глиняную чашку и осторожно вылила мутную жижу с осадком. Затем, вернув бочку в прежнее положение, обратилась к мальчику:

– Выплесни-ка это под яблоню, пусть хоть ей будет польза.

Мэтти послушно подхватил чашку и выскользнул во двор. Я же принялась оттирать внутренности бочки тряпкой, смоченной чистой водой из ведра. Работа шла медленно и нудно, но я упорно счищала зеленоватый налет со стенок. Чем чище будет емкость, тем лучше сохранится свежая вода.

Когда бочка была более-менее готова, я отодвинула ее на прежнее место. Навскидку туда поместится шесть или семь ведер. Неплохой будет запас.

Отложив пока эту мысль, я принялась за посуду. Гора немытых мисок и кружек громоздилась на столе, покрытом липким налетом, на полу у печи стоял второй котелок, побольше того, в котором была вчерашняя каша. Ожидаемо он тоже был запачканным. Я засучила рукава, взяла тряпку и принялась отмывать каждую тарелку, каждую ложку. Вода быстро становилась мутной и грязной, и мне приходилось снова и снова менять ее на свежую. За неимением какого-либо моющего средства мытье превратилось в настоящий ад.

Наконец, последняя миска была отмыта и поставлена на просушку на край отчищенного стола. Я окинула взглядом кухню. Без грязной посуды на всех поверхностях стало заметно лучше. Устало выдохнув, я присела на табурет, чтобы передохнуть.

– Мэтти, а где у нас хранятся запасы?

Мой маленький помощник указал пальцем на лестницу. Я недоуменно нахмурилась. На втором этаже была только одна комната. Кстати, о ней! Спохватившись, я вскочила и помчалась наверх. Забытый мешок с соломой, служивший матрасом, все это время «благоухал» там, где я его бросила.

Пройдя в спальню, я заодно распахнула окно, дабы выпустить смрад и впустить хоть капельку свежести. Затем забрала ведро с тухлой водой, которой умывались уже несметное количество дней, а другой рукой схватила суконный бок мешка.

Чудом не растянувшись на лестнице, выволокла вонючую ношу во двор. Ведро опустошила снова под яблоню, а матрас, поднатужившись, закинула на крышу низенького сарая. В нем хранились садовые и огородные инструменты, как я позже проверила.

Вернувшись в дом, я снова обратилась к Мэтти:

– Показывай!

Он понял меня без лишних слов, схватил за руку и потянул к лестнице. Только не к ступеням, а в нишу под ними. Там обнаружилась узкая дверь, за которой было небольшое пространство вроде чулана. На шатких самодельных полках стояли льняные мешки килограмма на два-три каждый, на полу в одном углу – небольшой ящик, наполовину наполненный картошкой, а в другом – жались друг к дружке стеклянные банки и бутыли с тонкими длинными горлышками.

Потянувшись к ближайшему мешку, я развязала грубую веревку. Внутри оказалась сушеная красная фасоль. В трех других мешках были овсянка, горох и ячмень. Дальше – сушенные дольками яблоки, грибы, собранный прошлым летом чабрец, чей аромат напомнил о прошлой жизни. Наконец, в самом большом мешке я нашла муку – грубого помола, но муку! Значит, можно будет испечь хлеб.

Закончив осмотр полок, присела на корточки, изучая стеклянные емкости. Две банки с кусками сала, густо пересыпанного солью, четыре – с квашеной капустой. В одной бутыли распознала душистое растительное масло. В остальных хранился мутный самогон.

В голове моментально сложилась мрачная картина предстоящих месяцев. Запасы неплохие, но их хватит ненадолго. Для семьи из четырех человек – это не запасы, это жалкий паек, позволяющий лишь отсрочить голод.

Мэтти явно понимал цену каждого мешка, каждой банки, он смотрел на них как на сокровище, а не просто как на еду.

– Так, хорошо, – подытожила я, мысленно прикидывая рацион на ближайшую неделю. – Сегодня у нас будет гороховый суп.

Без морковки и лука ожидалась скорее картофельно-гороховая похлебка, но я решила еще достать кусок сала, чтобы сделать бульон питательнее. Мэтти заметно оживился. Он тут же вызвался помочь и ловко вытащил из ящика несколько картофелин.

Оставшейся воды хватило, только чтобы помыть руки, потому я сходила к колодцу еще раз. Этот поход вытянул последние силы, и на обратном пути меня повело так, что я едва не рухнула вместе с ведрами. Вспомнила, что с самого утра не ела ни крошки, а уже переделала столько дел. Откуда взяться энергии, если питаюсь одним воздухом?

Мысленно отругав себя, я доковыляла до дома, выплеснула одно ведро в бочку, а второе водрузила на табурет. Этого хватит и на готовку, и чтобы отмыть кухонное окно, сквозь которое с трудом пробивается дневной свет.

Пока я ходила, Мэтти успел почистить картошку. Я чмокнула его в макушку и легонько потрепала грязные волосы.

– Надо бы нам с тобой искупаться…

Мальчик вдруг сделал страшные глаза и замотал головой. Я удивилась, нахмурившись.

– Что такое? Тебе разве нравится быть таким грязным?

Глупый вопрос. Вряд ли дети Ромула вообще знают, что такое долгое время оставаться чистыми. Купание раз в месяц, очевидно, было для них нормой.

Не дождавшись ответа, я принялась за готовку.

– Не помню, как было раньше, но теперь банный день будет каждую неделю, а умывание по утрам и мытье самых грязных частей тела перед сном – ежедневно. И неважно, сколько раз мне придется для этого сходить за водой.

Мэтти притих. Он и так не особо шумный, а тут совсем замер, словно слился с табуретом. Я взглянула на него и увидела испуг в глазах. Вздохнула. Ох, нелегко мне придется…

Поставив на стол большой чугунок, я наполнила его до половины колодезной водой, засыпала промытый горох и собралась отправить в печь, но тут вспомнила, что еще ее не растопила. К счастью, в углу нашлись дрова и щепки для розжига. Отыскав спички, совсем не похожие на те, что были у меня в прошлой жизни, я принялась за дело.

Это были лучинки, обмакнутые в серу. Чтобы зажечь их, нужно было поднести к тлеющему труту или угольку. Огонь в печи давно погас, но внутри еще сохранилось тепло. Я взяла кочергу и принялась ворошить золу. Ни единой искорки!

От отчаяния я чуть не расплакалась, но вдруг вспомнила про масляную лампу в спальне. Сбегала за ней и с облегчением увидела слабый огонек. С ним растопить печь было делом времени. Уложила несколько дровин, под них – горсть щепок, а затем подожженную лучинку.

Поленья занялись огнем на удивление быстро. Я подложила еще несколько и кочергой отодвинула костер к задней стенке. Теперь нужно было дождаться, пока хотя бы часть прогорит, наполнив печь жаром, но есть хотелось так, что в глазах темнело. Поэтому котелок с горохом отправился к открытому огню.

Понимая, что нормальной еды придется ждать еще долго, я наведалась в кладовку и взяла горсть сушеных яблок. Поделилась с Мэтти, и мы перекусили.

Теперь можно было вдохнуть полной грудью и продолжить колдовать над едой.

Я старательно очистила от соли кусок сала, нарезала его крохотными кусочками и выложила на раскаленную чугунную сковороду. Сало зашкварчало, отдавая прозрачный золотистый жир, который должен был добавить супу хоть немного сытости. Отставив шкварки в сторону, принялась за картофель, превращая его в ровные кубики. Все это отправилось в чугунок к немного размякшему гороху и тихонько булькающему бульону. Накрыв крышкой, оставила суп томиться.

Внезапно меня осенило – а почему бы не испечь лепешки? Простые, деревенские, где кроме муки, воды да щепотки соли, тронутой ароматом сала, ничего и не нужно. Из скромного количества теста вышло четыре румяных солнышка. Испекла их тут же, на сковороде, в остатках душистого жира.

Мэтти все это время глазел на меня так, словно впервые видел. Он то и дело вытирал рукавом рот и сглатывал слюну, завороженный.

Кухня и правда наполнилась аппетитными ароматами, перебив неприятные запахи, к которым мой нос уже начал привыкать. Не дождавшись готовности супа, я разломила пополам одну лепешку и протянула половину мальчику. Он вцепился в нее, как голодный волчонок, с жадностью, будто никогда в жизни не пробовал ничего вкуснее.

Я тоже откусила кусочек, но едва лишь успела его прожевать, как во дворе послышался шум и ругательства Ромула. Лепешка застряла в горле. Отложив ее, я словно струна натянулась, приклеив взгляд к дверному проему. Скоро там показалась грузная фигура моего супруга. Рожа красная, глаза навыкате – то ли от ярости, то ли от выпитого. Тяжелый запах самогона и застарелого пота ворвался в комнату, оседая в горле.

– Лорка, баба тупоголовая, я что сказал тебе с утра?

Я попятилась, пока спиной не почувствовала жаркий бок печи.

– Скотину кормить кто будет?!

Мэтти юркнул под стол и съежился там, словно испуганный зверек.

– В сарае коза не доена, куры без воды сидят!

Я растерянно моргнула, бросив виноватый взгляд на забившегося в угол ребенка. И коза еще! Моя оплошность, не изучила содержимое сараев, а дите и не догадалось напомнить. Откуда ж ему знать, что я тут – мать и не мать вовсе…

– Я замоталась с готовкой, – пролепетала в свое оправдание. – Сейчас отнесу воды, ты только успокойся…

Муж взорвался как порох. Схватив меня за волосы, поволок к выходу.

– Отнесет она, глядите! Голос еще на меня повышать будет, тварь неблагодарная! Сейчас я тебе покажу, где твое место, коль и дальше ослушиваться станешь.

Я была в таком шоке, что лишилась голоса. Слова застряли в горле. Волосы до боли натянули кожу головы, отчего перед глазами появились белые всполохи.

– Отпусти! – просипела я, цепляясь за толстое потное запястье Ромула. – Мне больно!

Он прорычал что-то нечленораздельное, продолжая тащить меня в сторону покосившегося сарая.

Глава 4

Ромул швырнул меня внутрь темного, пропахшего навозом помещения, как мешок с картошкой. Я с трудом удержалась на ногах, чуть не упав в грязную жижу. Коза с козленком, испуганные грохотом, жалобно блеяли, прижавшись друг к другу в дальнем углу. Куры, оглушительно закудахтав, врассыпную кинулись по закуткам, забиваясь в самые темные щели.

Задыхаясь от ярости, Ромул обвел взглядом грязное помещение. Под ноги ему со скрежетом откатилось ведро. Схватив его, он с силой бросил его в мою сторону. Оно с глухим стуком ударилось о стену в паре сантиметров от моей головы. Я вздрогнула, прижавшись спиной к шершавым доскам.

– Тут еще и не чищено! – прорычал он, надвигаясь на меня. – Сейчас я тебе покажу, что значит мужу перечить!

Я съежилась, закрывая лицо руками, ожидая удара. Но вдруг в гвалт, царящий вокруг, ворвался крик Итана:

– Батька, батька, там дед Жерар идет!

Мальчишка влетел в сарай, резко останавливаясь в дверях. На его бледном лице горели огромные темные глаза, наполненные испугом. Он метнул взгляд на меня, потом на Ромула и торопливо выпалил:

– Зовет тебя, слышишь, бать?

Ромул, сплюнув под ноги, выругался сквозь зубы:

– Черт бы побрал старого хрыча… – Снова плюнул и ткнул в мою сторону пальцем: – Чтоб тут все блестело, поняла? Иначе в этом дерьме утоплю.

Меня пробрало до костей от его слов и взгляда, полного пьяной злости.

– Ответа жду!

– Поняла.

– Коза, куры, навоз, – перечислил он. – И не растягивай удовольствие.

Он развернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Поравнявшись с сыном, схватил его за ухо и потащил за собой.

– Ай-яй, батька, за что? – запричитал Итан.

– Сколько раз говорил: «Не лезь», а? Думаешь, я не вижу, как ты мачеху защищаешь? За дурака меня держишь?

Дверь с грохотом захлопнулась, оставив меня в полумраке сарая. Я опустилась на колени, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Обида и отчаяние сдавили горло. Перед глазами все еще стояло перекошенное от злобы лицо мужа и забившийся под стол Мэтти, съежившийся от страха.

Слезы жгли кожу, смешиваясь с грязью на руках. Я подняла взгляд на узкую щель под крышей, сквозь которую пробивался слабый луч солнца. Его на секунду перекрыла юркая тень, и мое внимание переключилось на нее. По балке пробежал полосатый кот. Ловко перепрыгнув с одной доски на другую, он быстро очутился внизу и, крадучись, приблизился ко мне. Я вытерла слезы тыльной стороной ладони и протянула к нему руку. Он тут же ткнулся мокрым носом, а затем лбом, требуя ласки.

Нужно было встать. Нужно было сделать то, что приказал Ромул.

– Прости, усатик, в другой раз.

С трудом поднявшись на ноги, я огляделась. Сарай был в ужасном состоянии. Сено валялось вперемешку с козьим и куриным пометом, повсюду летали куриные перья. Запах стоял невыносимый. Я взяла в руки вилы, прислоненные к сеннику, и, собрав всю волю в кулак, начала убирать. Каждое движение отдавалось болью в теле, но я не останавливалась. Работа помогала отвлечься от обиды, от страха за свое будущее и от переживаний за детей.

Полосатый кот устроился на сене и наблюдал за мной с высоты своей лежанки. За мыслями о том, как мне жить дальше, я не заметила, как выполнила все, что требовалось. Кроме дойки козы. Этого я совсем не умела…

Стало немного чище, запах чуть слабее. Козы перестали жаться в углу, а куры спокойно клевали зерно. Я наполнила поилки водой из стоявшей в углу бочки и насыпала корм. Окинула взглядом преобразившийся сарай, задержалась на все еще валяющемся ведре. Подняла его и растерянно посмотрела на козу.

Ну, надо хотя бы попытаться…

Вздохнув, я двинулась к скотине, неуверенно протягивая руку. Она настороженно покосилась на меня, переминаясь с ноги на ногу. Я присела на корточки рядом, стараясь говорить ласково, чтобы успокоить. Больше себя, наверное, нежели ее…

– Ну чего ты боишься, глупенькая? Я же не обижу. Надо тебя подоить, а я и не знаю как.

Коза все еще нервно дергала хвостом. Я попыталась вспомнить, как доили корову в детстве, но память подводила. Помнила только, что нужно сжать сосок и потянуть вниз.

Сделала несколько неуклюжих попыток, но коза дернулась и отошла в сторону.

– Ну вот, – вздохнула я, – ничего у меня не получается…

Тут раздался скрип, и в приоткрытую дверь просунулась вихрастая голова Итана.

– Ты чего тут застряла? Батька взбеленится, если еще долго тут сидеть будешь!

Мое самообладание держалось на тонюсенькой ниточке. Еще один упрек, тычок или окрик, и я зареву белугой, вот честное слово!

Резко выпрямившись, я протянула мальчику ведро.

– Подои козу!

– Чего?..

– Козу, говорю, подои. Ты же умеешь?

Он растерянно похлопал глазами, затем протиснулся внутрь сарая. Почесал затылок.

– Знаешь же, что умею. Чего вопросы глупые задавать.

Я непроизвольно перевела взгляд на его алеющее правое ухо. Жалость кольнула в самое сердце. Так не должно продолжаться. Нужно что-то делать… Сбежать? Дети не оставят отца, да и куда я пойду? У меня никого и ничего нет… Ни родни, ни друзей, ни знаний об этом мире.

– Сильно он тебя? – тихо спросила, подходя ближе.

– Ды нет, эт ничего совсем. – Он растер пылающее ухо. – А коль меня не воспитывать, я ж совсем от рук отобьюсь.

Слова эти вряд ли принадлежали ему.

– И ты вон обленилась совсем, – вдруг резко добавил Итан. Грубо отобрал у меня ведро и двинулся к козе. – Мурку подоить ей сложно, ты гляди, какая цаца!

Я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем медленный выдох.

Найти выход.

Немедленно найти выход, иначе долго я тут не протяну.

Итан ловко подставил ведро и начал быстро доить козу. Струйки молока звонко били по дну. Пока он доил, я рассматривала его худенькую фигурку, запачканную грязью рубашку, спутанные волосы. Сколько ему пришлось пережить? Сколько раз он становился свидетелем пьяных выходок отца? Сколько синяков скрывается под этой одеждой? Я наблюдала за ним, и в голове зрел план. Надо уехать, но не одной. Забрать детей, начать новую жизнь. Как? Куда? Эти вопросы пока оставались без ответов. Ведь мальчишки – сыновья Ромула, не могла же я их похитить… Да и касательно себя не была уверена, что запросто могу скрыться от него.

Закончив дойку, Итан встал и молча двинулся к выходу. Молока от козы было немного, примерно на баночку семисот грамм. Мы вместе вышли из сарая и направились к дому. Заходить внутрь мне жуть как не хотелось, но нужно было увидеть Мэтти, убедиться, что он в порядке.

Не успели мы дойти до порога, как вдруг со стороны забора послышались крики:

– Лорка, бяда! Бяда стряслась!

Я замерла как вкопанная, не сразу соображая, что Лорка – это я. Итан ткнул меня локтем и кивнул на бегущую по тропе бабку. Она размахивала руками и голосила на всю округу:

– Ромул, касатик, убился!

Меня волной ледяной окатило.

– Не на смерть, слава боженьке! Хватило же ума моему Жерару его под синькой на крышу звать!

– Какая крыша? Какой Жерар?..

– Дед Жерар, сосед наш, – пробормотал Итан, медленно ставя ведро с молоком на порог. – А это Люсинда, лекарка она.

Он выглядел растерянным и даже не обратил внимания на мою амнезию.

Бабка подбежала ближе, хватая воздух ртом.

– Да как же ж? Крыша хлева! Полезли они туда вдвоем, чего-то там чинить, ну Ромул и навернулся. Жерар-то старый, только и смог, что позвать на помощь. Лежит твой-то возле хлева, мы его поднять не можем. Как назло, никого по домам – все на пашне! А мне помощь нужна!

Не помню, как я добежала до хлева. Видела только мелькающие перед глазами спину Итана и юбку бабки Люсинды. Ромул лежал на земле, неестественно вывернув ногу. Лицо было бледным, на лбу виднелась ссадина. Рядом охал дед Жерар, держась за правую руку.

– Живой? – спросила я, опускаясь на колени рядом с мужем.

– Дышит, дышит, – отозвался Жерар. – Только вот нога… Кажись, сломал.

Ромул был в отключке и ничего сказать не мог. Я попыталась нащупать пульс на его шее. Бился слабо, но ровно. Нужно было что-то делать, но что? В голове была пустота. Я понятия не имела, как оказывать первую помощь при переломах. Вспомнила только, что нужно зафиксировать сломанную конечность.

– Что от меня требуется? – Я подняла глаза на Люсинду.

– Помоги поднять, дотащить надобно до дому. Боров-то большой, неподъемный, а Жерар руку ушиб.

– А разве можно его двигать, перелом же…

– Ты мне еще перечить будешь, голубушка? Лекарь тут я, а не ты. Поднимать надо!

Дело это показалось мне невыполнимым. Тонкая-прозрачная я и сухопарая бабка совершенно точно не справимся с неподъемным телом.

– Я помогу, – подошел с другой стороны Итан.

Мы принялись за дело втроем. Получалось с трудом. Ромул был тяжелым и неподвижным. Наконец, общими усилиями мы умудрились подхватить его под руки и подтащить к дому. Дед Жерар ковылял следом, причитая и жалуясь на свою ушибленную руку.

В прихожей обнаружилась деревянная койка, на которую мы кое-как уложили Ромула. Люсинда принялась осматривать его, ощупывая ногу. Я стояла рядом, украдкой осматриваясь. Итан молча наблюдал за происходящим из угла комнаты. Отдать ему должное, воспринял он несчастье с отцом очень стойко, почти хладнокровно.

– Перелом, точно перелом, – констатировала Люсинда. – Надо косточки вправить и зафиксировать ногу. Домой касатика точно не отпущу сейчас, тут переночует.

Не сказать чтобы я сильно расстроилась. И жаль мне Ромула тоже не было. Будучи пьяным в стельку, он вряд ли понял, что сломал ногу, а отключился – потому что головой ударился.

Наблюдать за действиями лекарки я не стала.

– Останешься? – спросила Итана, прежде чем попрощаться с соседями.

Мальчик просто кивнул, не двинувшись с места и даже на меня не взглянув. Удивительно, несмотря на отношения в этой семье, дети все равно привязаны к отцу. И тут я поняла, что, если соберусь бежать, старший не последует за мной. Преданность таких вот беспризорных ребят своим отвратительным родителям на самом деле ужасает.

Я поспешила домой, полная решимости воспользоваться отсутствием Ромула по полной: искупаться самой, отмыть Мэтти, придумать что-нибудь с матрасом и, наконец, хорошенько выспаться.

Мальчишка обнаружился там же, где я его в последний раз видела, – под кухонным столом. Когда я вошла, он выполз оттуда и бросился ко мне. Я растерянно поймала его в объятия и погладила по грязным спутанным волосам. Сердце защемило.

– Все в порядке? Папа тебя не обидел?

Он отрицательно замотал головой, продолжая цепляться за мою юбку.

– Ты голоден?

Снова «нет».

– Что ж, тогда нам опять предстоит путешествие к колодцу.

Но прежде я вылила остатки воды в старый чугунок, подбросила дров в печь и поставила наполненную почти до краев емкость нагреваться. Как только вернемся, сразу же примемся за Мэтти.

По тропе, ведущей к границе поля и леса, мне пришлось пройти трижды. Кухонная бочка была наполнена до половины, а оставшиеся два ведра я развела горячей водой. Затем заглянула в комнату детей, чтобы поискать сменную одежду. Кровать у них была одна на двоих, но матрас на ней оказался на удивление сносным. Хоть над этим не придется ломать голову!

Отыскав в сундуке чистую хлопковую рубаху и полотенце, я уже собралась выйти, но, помедлив, вернулась. Взяла еще штаны размером побольше – для Итана. Когда он вернется, нужно будет и его привести в божеский вид. А потом сообразить, как здесь стирку организовать. О порошке в эти времена и не слышали. Единственное, что приходило на ум, – кипячение. А для этого снова потребуется уйма воды. Уже от одной мысли о походе к колодцу ныли руки.

– Мэтти, покажи-ка, где у нас банные дни проходят?

Он несмело подвел меня к двери и указал пальцем на покосившийся сарай напротив дома. Отлично, хоть какие-то стены. Я бы не удивилась, если бы пришлось купаться прямо под открытым небом.

Внутри баня оказалась куда лучше, чем снаружи. В углу стояла деревянная бадья, в которую мог поместиться взрослый человек – правда, только сидя. У противоположной стены я с приятным удивлением обнаружила лавку, а на ней – кусок мыла. Сероватый, неровно отрезанный, но все еще приятно пахнущий травами. Уже что-то!

Положив полотенце и чистую одежду на лавку, я притащила ведра с теплой водой и ковш. Вылила одно ведро в бадью, а затем позвала Мэтти.

Он немного испугался, увидев мои приготовления.

– Давай, снимай с себя испачканные вещи, – мягко попросила я.

Мальчик неохотно послушался. Окинув его взглядом, я поняла, что сначала нужно смыть верхний слой грязи, прежде чем сажать его в воду. Пришлось усадить его на лавку и, намочив тряпку-мочалку, оттереть с лица, рук и ног въевшуюся пыль. Он дергался и пытался вырваться, пока я не начала осторожно смывать с его тела грязные разводы. Когда он увидел, как темная вода стекает по его рукам, немного успокоился.

– Ну вот, первый этап пройден. А теперь скорее сюда.

Я помогла ему забраться в бадью и быстро намылила его голову и тело, стараясь не попадать в глаза. Мэтти тихонько поскуливал, словно щенок, которого впервые опустили в воду, но уже не сопротивлялся.

После купания мальчик словно преобразился. Темные засаленные пряди превратились в мягкие русые волосы, а на щеках проступил здоровый румянец. Завернув ребенка в полотенце, я вытащила его из мутной воды, хорошенько обтерла и помогла надеть рубаху.

– Беги в дом!

Мэтти, сияя чистотой, выскользнул за дверь, а я осталась один на один с грязной водой и необходимостью ее куда-то вылить. Вздохнув, я вытащила бадью на улицу и выплеснула содержимое в траву.

К своему удивлению, увидела во дворе Итана. Он сидел на бревне, положенном вдоль забора, и смотрел вдаль. Я подошла и присела рядом.

– Ты как? – тихо спросила я.

Он вздрогнул, словно очнувшись от забытья, и посмотрел на меня.

– Батька помрет, да?

Больше всего в этом вопросе меня поразила интонация, с которой он был задан. Абсолютно ровная, лишенная каких-либо эмоций. В сочетании с непомерно тоскливым взглядом она выбивала воздух из легких.

– Нет, что ты такое говоришь. Он всего лишь сломал ногу.

Итан нахмурился.

– Это не «всего лишь».

Я промолчала. Наверное, в те времена любая травма считалась смертельной. Ни лекарств, ни нормальной медицины.

– Не нужно думать о плохом, Итан.

– А чего эт? Лучше подготовиться к худшему, чтобы оно не застало нас врасплох.

Я с удивлением посмотрела на него. Поразительно взрослая мысль для семилетнего мальчишки.

Но в данной ситуации «худшее» равнялось «лучшему». Подумав об этом, я прикрыла глаза и мысленно себя отругала. Я плохой человек, раз желаю кому-то смерти? Видимо, поэтому судьба забросила меня именно сюда, в этот маленький филиал ада.

– Пойдем, нужно помыться и переодеться, – предложила я, уходя от скользкой темы. – Тебя ждет чистая одежда.

– Ничего подобного! – ощетинился он. – До дня помывки еще далеко!

– Пока нет отца, в доме я главная. И я переношу этот день на сегодня.

Несколько секунд он сверлил меня злобным взглядом, а потом вдруг вскочил и больно толкнул в плечо.

– Ай! Ты чего?!

– Заткнись! – закричал Итан. – Батька пока жив! Нечего его хоронить раньше времени!

Развернувшись, он перепрыгнул через низкую ограду и помчался прочь, в направлении соседской избы.