Текст книги "Птицелов"

Глава 3.
Капкан

Вдалеке выли волки. Заунывно, почти жалобно – нытьё, а не вой. И с чего бы им выть? Впрочем, Марвин был готов к ним присоединиться: холодрыга, жрать охота, да и ко всему прочему, кажется, он всё-таки заблудился. Чёрный лес Предплечья, схоронивший его от преследователей, неожиданно обернулся к нему насмешливым оскалом. Схоронить-то я тебя схоронил, парень, – а теперь попробуй выйди.

Пробовал. Пока безуспешно.

А тут ещё и снег – зарядил ночью и не переставал второй день. С одной стороны, хорошо – замело все следы, которые Марвин за собой оставил, с другой – замело и любые следы, по которым можно было найти дорогу к людям. Марвин рассчитывал пройти немного вдоль края леса, потом забрать к западу и выйти на луга – люди герцогини вряд ли успеют его опередить, а эта земля всё ещё принадлежит королю. Но, видимо, он неверно рассчитал расположение леса или сбился с направления – он шёл на юго-запад, а лес не редел. И нельзя было даже вернуться по собственным следам и проверить дорогу – землю затягивало белой порошей самое большее через четверть часа после того, как он по ней проходил.

И было холодно, просто зверски холодно – конечно, это не лютая зима Запястья и ещё более северных земель, но в гостеприимном приюте Мессеры Марвин лишился всех доспехов, а плащ с собой на боле боя, конечно, не брал. Сейчас на нём осталась только рубашка и лёгкий кожаный жилет без рукавов, который надевали под доспехи, да шерстяные штаны. Хорошо хоть сапоги боевые, на толстой подошве, иначе бы уже пальцы ног себе отморозил. А вот с пальцами рук было хуже – он беспрерывно сжимал и разжимал их на рукояти меча, не давая заиндеветь окончательно, но это плохо помогало. Эти дни он ничего не ел и почти не спал – только иногда дремал стоя, привалившись к древесному стволу. Знал, что если ляжет – может не проснуться.

Поэтому, когда третьим днём, вскоре после полудня, Марвин услышал человеческий голос, радости его не было предела. Впрочем, уже через мгновение он понял, что это, скорее всего, его собрат по несчастью – лес и не думал редеть, вокруг по-прежнему не виднелось ни дымка, ни следов, обещающих близость людей. Но всё равно это было гораздо лучше, чем ничего, и Марвин двинулся по заснеженному бурелому на голос.

Впрочем, признать этот голос за человеческий было не так-то просто – в конце концов, волки ночами ныли очень похоже. И тут тоже – не человеческая речь, а так, скулёж какой-то, будто собака есть просит. При мысли о еде желудок свело судорогой, а ноги сами ускорили шаг. Марвин продрался сквозь заросли, шумно сбрасывая с веток нависшие над ними снеговые капюшоны. Он не очень-то таился, вернее, совсем не таился, и нытьё вскоре стихло, будто тот, кто находился по ту сторону кустов, затаил дыхание. Небось, за медведя меня принял, усмехнулся Марвин и, разломав последнюю преграду, ступил на небольшую лужайку, через которую тянулась уже почти совсем заметённая вереница свежих следов.

Но следы Марвин увидел на сразу, потому что сперва в глаза ему бросилась кровь. Он сам удивился тому, до чего яркой она показалась, – он так привык за последние дни видеть лишь белое да коричнево-чёрное, что теперь щурился, глядя на любой яркий цвет.

А кровь в самом деле была яркой, и её было много.

– Слава Единому! – всхлипнул тот, кто её пролил. – Помогите! Мессер, помогите!

Посреди лужайки на окровавленном снегу сидел толстый мальчишка, хорошо одетый (Марвин завистливо оглядел его отменный тёплый плащ и меховую куртку), и зарёванный до такой степени, что гадко делалось. Его правая рука была крепко схвачена зубьями капкана – вот откуда столько кровищи. Как это надо умудриться попасть в капкан рукой, Марвина сейчас не интересовало – он до того был рад видеть живого человека, что бросился к нему, но остановился, не дойдя нескольких шагов. Мальчишка тут же дёрнулся и снова заскулил – видно, от боли, а потом с трудом выдавил сквозь слёзы:

– Мессер, спасите! Не уходите! Не уходите-е…

– Да куда я уйду, дурень, – сказал Марвин, оглядывая его с ног до головы. – Ты как здесь оказался-то?

– Я… сбежал… – промямлил мальчишка, глядя на него обезумевшими от надежды глазами.

Марвин немедленно проникся к нему симпатией.

– Я тоже, – поделился он. – Третьи сутки по этому грёбаному лесу таскаюсь.

– Мессер, помогите, – хныкнул мальчишка.

– Да помогу, не ной, – не двигаясь с места, сказал Марвин. – Только скажи сперва – ты за кого? За… Попрошайку или за её светлость?

Лицо мальчишки вытянулось, он недоумённо моргнул, шмыгнул носом.

– П-попрошайку? – непонимающе переспросил он. – Я… это…

– Ясно, – удовлетворённо кивнул Марвин. Будь мальчишка из людей герцогини – знал бы, кого величают Попрошайкой.

Марвин подошёл ближе и внимательно осмотрел капкан. Обычная волчья ловушка, совсем простая – только меч вставить меж зубьев да надавить, что Марвин и сделал. Капкан раскрылся с громким щелчком. Мальчишка дёрнулся, то ли от неожиданности, то ли от облегчения, и повалился в снег, прижимая руку к груди.

– Дай посмотрю, – сказал Марвин. Мальчишка безропотно протянул руку; вид у него был совершенно ошалелый. Марвин оглядел рваную рану, оставленную железными зубьями капкана, хмыкнул.

– Пальцами пошевели.

Мальчишка пошевелил. Марвин покачал головой.

– В рубашке ты родился, парень.

– Больно! – пожаловался тот. Марвин отвесил ему подзатыльник.

– Повезло тебе, дубина! Могло ведь кость начисто раздробить, руки бы лишился. А так только мясо прихватило. Вот тебе и толк с жиру-то твоего, – усмехнулся он. – И жрать, небось, не так хочется?

– Не хочется, – размазывая слёзы по лицу здоровой рукой, согласился мальчишка. – Я кушал.

– Что? – изумился Марвин.

– А у меня с собой, – сообщил толстяк и кивнул куда-то в сторону. Марвин проследил направление его взгляда и увидел котомку, валяющуюся возле капкана на окровавленном снегу. Перед глазами у него поплыло от голода и восторга одновременно. Но он справился с собой – парень, того и гляди, кровью истечёт, а остаться посреди заснеженного леса снова одному Марвину вовсе не улыбалось.

– Ну-ка раздевайся! – приказал он. Мальчишка выпучил на него глаза. «Ох, проклятье, – подумал Марвин, – решил, что я теперь ограблю его и брошу замерзать». – Да не бойся ты. Будь у меня какая задняя мысль, мне тебя проще было бы прирезать, а потом уже из капкана вытаскивать. Ну, живо! До штанов.

Мальчишка, дрожа и всхлипывая, подчинился. Розовая кожа, обтягивавшая объемистые телеса, на морозе стала быстро краснеть. Марвин порвал его рубаху на длинные лоскуты и накрепко перевязал разодранное предплечье. Кровило довольно сильно, но не в одном месте, а по всей длине раны – стало быть, важные сосуды не повреждены. Может, и дотянет до человеческого жилья…

– А тут ведь люди недалеко! – внезапно понял Марвин. – Раз капкан стоит. И недавно стоит, не проржавел ещё. Ты с какой стороны шёл?

Мальчишка молча махнул на юг. Говорить он робел, но взгляд у него был совершенно щенячий.

– А я шёл с северо-востока… Значит, к западу надо идти, – продолжая размышлять вслух, Марвин закончил перевязку и вернул мальчишке его куртку. – На, держи, пока не окоченел. А плащ, если не возражаешь, я себе возьму.

Мальчишка не возражал, впрочем, Марвин спросил скорее из вежливости – всё равно отобрал бы. Наскоро завернувшись в плащ и не глядя больше на спасённого, он подобрал с земли вожделенную котомку. Внутри неё нашлась половина хлебной краюхи и почти нетронутый окорок, а ещё – Марвин мысленно вознёс хвалу Единому – полная фляга с вином. К ней он и приложился, осушив в один присест, а следующие несколько минут увлечённо уничтожал мясо, забыв обо всём на свете. Потом только спохватился и оставил немного про запас – мало ли, сколько им ещё плутать. А паренёк и хлебом перебьётся, ему постройнеть не мешает – хотя, глядишь, будь он постройнее, руки бы уже лишился…

– Эх, башковитый ты парень, а я вот запастись не додумался, – бросил Марвин, наспех сглатывая.

Мальчишка засопел, но ничего не ответил.

– Единый мне тебя послал! – горячо сказал Марвин, засовывая котомку за пазуху.

– И вас – мне, – робко проговорил мальчишка. Он всё так же сидел на снегу, прижимая руку к груди, но заметно повеселел. Марвин посмотрел на него сверху вниз.

– Это ты как же в капкан угодил, а?

– Да я это… споткнулся… И чувствую – вроде не коряга, а что, под снегом не видно, наклонился посмотреть, ну и…

– Понятно, – кивнул Марвин. И как только таких идиотов земля носит? Впрочем, надо отдать ей должное, долго она их и не носит как раз. И вот этого парня уже б не сносила, если бы Марвин рядом не оказался. – Ладно, пошли. Если повезёт, может, до темна на людей набредём.

Он двинулся вперёд; мальчишка, переваливаясь, будто медвежонок, двинулся за ним. Алое пятно, быстро расплывшееся по его повязке, кажется, в размерах не увеличивалось.

– А ты бы и сам мог из капкана выбраться, – сказал Марвин. – Кость-то не задело, рванулся бы посильнее – и на воле.

– Больно, – снова пожаловался пацан. – И боязно.

Марвин поморщился.

– Вот и подох бы тут как собака, раз боязно.

Мальчишка понуро замолчал. Марвин больше на него не оборачивался.

Поев и чуть отогревшись, он ощутил прилив сил – и крыл себя последними словами за то, что двое суток пёр вовсе не туда, куда следовало. Стоило ему забрать чуть западнее – и ещё вчера вышел бы к деревеньке, раскинувшейся в долине между лесом и холмами. Деревенька была небольшая, на дюжину дворов. Народ здесь оказался пугливый, и Марвин долго не мог найти никого, кто толком ответил бы ему, чья это земля и далеко ли королевские войска. Мальчишка всё это время таскался за ним – рана его явно оказалась не столь тяжела, как можно было подумать. «Эх, – вздохнул про себя Марвин, случайно уронив взгляд на его толстощёкую физиономию, – мне бы такое везение, не торчал бы я тут теперь».

В конце концов они добрались до единственного деревенского трактира. В Марвине с первого взгляда признали благородного мессера и окружили неуклюжей, но искренней заботой. Он наелся – теперь уже до отвала, – напился горячего вина и завалился спать, не особо думая о том, как и чем будет расплачиваться. Спасённый им мальчишка всё время крутился где-то поблизости – ближе к ночи, когда Марвин сомлел от усталости и выпитого вина, он, кажется, снимал с него сапоги. Марвин не возражал – сейчас стюард пришёлся ему весьма кстати. С этой мыслью он и уснул – и сон его был впервые столь крепким и спокойным с того дня, когда Лукас из Джейдри выехал против него на балендорском турнире…

Когда он открыл глаза, за окнами было бело – снег по-прежнему мёл. Увидев, что Марвин проснулся, мальчишка, клевавший носом в уголке, вскочил и заискивающе спросил, не угодно ли чего. Марвин взглянул на него с удивлением, сонно моргая.

– А ты почему тут?

– Так я, это… – смешался парнишка и умолк, потупив взгляд.

Марвин зевнул, вздохнул, потом сказал:

– Умыться принеси.

Мальчишку словно ветром сдуло. Похоже, на самочувствие он не жаловался. Марвин, впрочем, тоже.

Умывшись и размявшись, он вышел в обеденный зал трактира, где перед ним принялись немедленно кланяться и расшаркиваться. Марвин коротко глянул на своего самозванного стюарда.

– Ты платил?

Тот помотал головой. Марвин хмыкнул.

– А чьи это земли, не скажешь, любезный? – осведомился он у трактирщика – вчера было как-то недосуг.

– Его благородия сэйра Аурида, мессер рыцарь.

– Ты откуда знаешь, что я рыцарь? – удивился Марвин.

– Так ведь, – трактирщик склонился до самого пола, – видно же, благородного мессера, знаете ли, издалека видно…

«Ясно, он будет счастлив, если я ничего тут не разгромлю и служанок его не перепорчу», – понял Марвин и сразу подобрел. Велев мальчишке распорядиться насчёт завтрака, он расположился посреди зала и продолжил допрос трактирщика. Начал, впрочем, издалека.

– А где сейчас сэйр Аурид?

– Да на войне, мессер рыцарь, как все…

– Понятно, – с нарочитой небрежностью протянул Марвин. – А с кем воюет? С соседями?

– Да нет, вы разве не знаете? Сейчас все воюют с королевной нашей, сестрой короля Артена. Такая бабища – что скала! Люди сказывают, пятерых рыцарей одной рукой в бараний рог скрутить может.

– Ага, и ещё у неё зубы, как у тролля, и пышет пламенем, а самые знающие говаривают, что-де испражняется серебром, – насмешливо сказал Марвин. – А далеко теперь войско твоего сэйра, не знаешь?

– Да недалече, ещё вчера от них гонцы приезжали за припасами. Уехали только быстро, спешили. На север вроде наш сэйр идёт.

– На север? – удивился Марвин. – Мы разве наступаем?

– Того знать не могу, – склонился трактирщик.

– Ну да, откуда тебе, деревенщине, – согласился Марвин и, подняв глаза, встретился взглядом с мальчишкой. Тот стоял чуть в стороне, ожидая новых приказов, и смотрел на него со странной смесью восторга, ужаса и мольбы. Марвин хлопнул ладонью по скамье рядом с собой. – Присядь-ка, парень! А ты, хозяин, тащи вина и две кружки. А то этот бедолага со мной вчера возился, а сам, должно быть, и горла не смочил.

– Я кушал, – поспешно сказал мальчишка. Марвин фыркнул.

– Ну ты ровно баба – кушал он! Ты ж на морозе тоже пару дней проторчал, тебе отогреться сейчас надо, иначе от простуды помрёшь. А эта смерть ещё глупее, чем в волчий капкан попасться. Кстати, – он повернулся к трактирщику, – кто у вас тут капканы на волков ставит?

Трактирщик быстро отвернулся, пробормотав что-то вроде «не могу знать». Марвин прищурился.

– Эй, мужик, а что глаза-то прячешь?

Трактирщик побелел и бухнулся на колени.

– Помилуйте… мессер рыцарь… виноват!

«Как просто их прищучить, олухов этих деревенских», – подумал Марвин, а вслух сурово спросил:

– Ты, что ли?

– Сын мой, – трактирщика била дрожь. – Он теперь в город поехал, на ярмарку… Времена сейчас голодные, сэйр Аурид гонцов всё шлёт и шлёт, а нам тоже есть надо…

– Волков едите, что ли?

– Да нет, шкурами промышляем.

– И что, хорошо греет волчья шкура?

– Да не как медвежья, мессер рыцарь, но медведей-то мы – ни-ни, мы знаем, это только господам нашим позволено…

– А волков, значит, можно ловить кому ни попадя, – протянул Марвин. Трактирщик снова затряс лысой головой.

– Помилуйте, мессер рыцарь…

– Шкуры продаёшь или тулупы шьёте?

– Невестка шьёт… Не погубите…

– Ну так дашь один моему стюарду. Он-то как раз и пострадал от капканов ваших. Я ещё и плащ у него отобрал, а одним жиром не согреешься, – сказал Марвин и беззлобно рассмеялся. Трактирщик поднял на него мутный от страха взгляд, увидел улыбку, просиял.

– Ох… конечно, мессер рыцарь! Будет сделано, мессер рыцарь! Ярка!!! – завопил он – так, что мальчишка, присевший на скамью рядом с Марвином, подскочил. – Что вино не тащишь, дура?! Благородные мессеры заждались!

– Теперь-то уж про плату и не заикнётся, – шепнул Марвин мальчишке и заговорщицки подмигнул ему. Тот вспыхнул, потом просиял и усердно закивал. Марвин блаженно вытянул ноги под столом, посмотрел на него: – У знахарки местной был?

– Был.

– Что говорит?

– То же, что и вы, – сказал мальчишка и снова покраснел. – Что в рубашке родился.

– Это точно, – усмехнулся Марвин. – Ну а звать тебя как, непутёвая твоя башка?

– Робином кличут, мессер. Робин Дальвонт я…

– Из дворян?

– Батюшка мой был сэйром, хоть и безземельным, – ответил Робин, как-то сразу погрустнев.

– Бедность не порок, была бы доблесть, – назидательно произнёс Марвин. Робин тоскливо вздохнул. Да уж, с доблестью у него тоже явно не сложилось, тут не поспоришь…

Подоспело вино, принесённое пунцовой от смятения и страха невесткой трактирщика – как походя отметил Марвин, смазливенькой и весьма пышнотелой девки. Марвин налил себе, потом мальчишке – тот забормотал было, что рано ещё для выпивки, на что Марвин в ответ расхохотался так оглушительно, что из кухни прибежал испуганный хозяин. В конце концов Робин, конечно, выпил, мгновенно опьянев, – оно и не удивительно, вино было дрянное, а от дрянного вина с непривычки всегда развозит, Марвин по себе знал.

Впрочем, спьянев, парень явно осмелел и, подняв на Марвина обожающий взгляд, промямлил:

– Мессер, вы меня давеча стюардом своим назвать изволили…

«А и правда, – вспомнил Марвин, – назвал». Просто сорвалось – он и про себя мальчишку так же называл, пока имя не узнал.

– Так возьмите меня к себе стюардом! – воодушевлённо попросил Робин.

Марвин задумался, разглядывая его одутловатое лицо. Мальчишка, конечно, толстозадый, неуклюжий, неповоротливый – Марвина кто угодно на смех поднимет за такого стюарда. С другой стороны, тут смеяться некому, а парень услужливый, да и благодарен ему за спасенье жизни (хотя, усмехнулся про себя Марвин, кто ещё кого спас). А главное – тоже сбежал из плена мессеры Артеньи, что делало его для Марвина едва ли не родной душой.

Мальчишка будто увидел, что он колеблется, и взмолился:

– Возьмите! Тут кругом леса одни, до города Единый знает сколько, самому мне не добраться. А я вам стряпать буду, я умею! У меня рука уже почти и не болит, видите? – он энергично сжал правую руку в кулак, сунув его Марвину едва ли не под нос. Тот, впрочем, не оценил.

– Сын сэйра – и стряпать умеет, – неодобрительно сказал Марвин. – Ты б лучше оружие чистить выучился.

– Я и это умею, – снова залившись краской и растеряв всю смелость, пробормотал мальчик.

Марвин вздохнул.

– Лет тебе сколько?

– Пятнадцать, мессер.

– Сэйром Марвином меня зови, – сказал он и отпил ещё вина. – Ладно, Робин, пока что пойдёшь со мной. Доберёмся до наших – слыхал, недалеко они уже, – а там как знаешь.

По лицу Робина скользнула растерянность, потом он неуверенно кивнул. Марвин окинул его скептичным взглядом.

– Хотя ты лучше бы тут остался, право слово. И что ты в городе будешь делать?

– Учиться…

– На кого учиться? Уж не на мастера ли фехтования?

– На герольда…

– На герольда… – повторил Марвин, мрачнея. – Что, на турнирах покрасоваться вздумалось?

– Да как уж тут… покрасуешься… – вздохнул Робин.

– Сотню фунтов бы сбросил, да и покрасовался бы. Впрочем, ты прав, оно тебе ни к чему, – резко сказал Марвин и залпом допил вино. Робин снова уткнулся взглядом в пол. Марвин помолчал, слушая, как снег бьётся в окно. Потом спросил:

– Робин, а ты песни какие-нибудь знаешь?

– Ну… что в походе запевали…

– Валяй.

Голос у мальчишки оказался довольно сильный и неожиданно приятный. Марвин откинулся назад, опёрся спиной о стену, прикрыл глаза, отстукивая пальцами такт. «Треклятье Ледоруба, как же я устал. Но ничего. Ещё вот чуток отдохну, наберусь сил, нагоню своих…

И тогда снова повернусь к тебе лицом, Лукас из Джейдри».

Так он думал, а перед закрытыми глазами была усмешка – лёгкая усмешка в зыбких хлопьях снега.

Гнетущую тишину пустого трактирного зала разорвал далёкий женский визг. Лукас, выругавшись, с размаху швырнул только что снятые ножны об стол. Илье подскочил от неожиданности.

– Я же сказал, никого не трогать! – крикнул Лукас – от зычного голоса хлипкие стены деревенского трактира будто дрогнули. Визг стал тише, потом улёгся. Мимо окон таверны, оправляя штаны, протопал понурый наёмник. В сторону Лукаса он не смотрел, но вся его сгорбленная фигура выражала предельное осуждение.

Лукас скрипнул зубами. Он не знал, сколько ещё сможет держать этих отродий в узде, но чувствовал, что их смирение слабнет с каждым днём. А Лукас никогда не отличался полководческими способностями, поэтому не на шутку разозлился, когда его поставили перед фактом: нате вот вам, благородный мессер, три десятка солдатни да сержанта, выводите из окружения, если сможете. Да уж, кто бы мог подумать ещё два дня назад, что из наступательной их кампания превратиться в оборонительную. Королевские войска неожиданно получили существенно подкрепление и обрушились на войско герцогини с флангов. Это был удар под дых, и Артенья его не выдержала. Было велено ни под каким видом не ввязываться в бой, а отступать на север, к владеньям герцогини – сама она, как и следовало ожидать, драпанула первой и теперь, должно быть, отсиживалась у кого-то из самых южных своих вассалов. Её десятитысячная армия осталась брошенной на произвол судьбы. Лукас, постольку, поскольку входил в эту армию, – тоже. Чего уж тут, война проиграна, и в других обстоятельствах он бы тихонько удрал туда, где потеплее. Впрочем, в других обстоятельствах он просто не оказался бы в это замешан… Один Единый знал, до чего Лукасу сейчас не хватало Дерека. Взять бы мессера магистра за грудки, прижать к стене да тряхнуть хорошенько, глядя в его бегающие патрицианские глазки. «И как я только в это вляпался?» – мрачно думал Лукас – хотя он-то прекрасно знал, как. В любом случае задушевный разговор с мессером магистром приходилось отложить до лучших времён – заодно и стребует с него объяснения по поводу письма, которое Лукас получил буквально за несколько часов до приказа об отступлении. Послание лаконичное до предела: «Следуй изначальному уговору. Я ручаюсь. Доверься мне». Без подписи, но почерк Дерека Лукас помнил хорошо. «Доверься, как же… Вот уж чем я никогда не страдал, так это излишней доверчивостью, – подумал Лукас. – И Дерек-то об этом прекрасно осведомлён…»

Но как бы там ни было, он не дал дёру, а даже подчинился приказу, согласно которому ему пришлось возглавить этот отряд и вести его на север. Уходили лесами, чуть ли не звериными тропами. Королевские войска нагоняли быстро, пару раз с трудом удалось избежать стычки, в которой их попросту перебили бы, всех до единого. Забавно, как с годами меняется отношение к некоторым вещам. Двадцать, нет, даже десять лет назад Лукаса бы нисколько не смутила перспектива быть убитым в этом переходе. Он и теперь не боялся умирать – но его злило то, что он так и не понимает, из-за чего ему придётся сложить голову. Прежде – он всегда знал. Деньги, слава, азарт, банальный интерес… Сейчас ничего этого не было – что уж говорить о глупой чести, которая, должно быть, теперь вдохновляла ребят вроде Марвина. «А жаль, что сейчас он не с нами, – подумал Лукас. – Забавно было бы выяснить его мнение по поводу происходящего».

Да уж, Марвина нет, зато есть наёмники, от которых Лукас уже успел натерпеться головной боли. Он был единственным рыцарем среди них, а они уважали его статус, и им по-прежнему исправно платили, но что это за поход, где ни хутора разграбить, ни девок поиметь? Лукас же знал, что, если они сейчас погрузятся в оргии, поднять их с места он уже не сможет. А войска короля давили со всех сторон…

Словом, настроение у Лукаса уже второй день было преотвратное. А тут ещё, как назло, эта деревенька – словно жирная мышка для изголодавшегося кота.

Вздохнув, Лукас сел за стол посреди зала. Обычно он предпочитал угловые столы, но этот почему-то привлёк его внимание. Впрочем, сейчас весь зал был в его распоряжении – крестьяне, едва завидев вломившееся на их землю войско, попрятались по своим хибарам и теперь, должно быть, истово били поклоны Единому, моля о спасении. Если уже закончили прятать добро по закромам, конечно.

– Илье, найди Чейза и приведи ко мне, – сказал Лукас. Оруженосец умчался выполнять приказ – ретивый парнишка, этого не отнять. Лукас снова вздохнул и вытянул ноги под столом. – Эй, хозяин!

Из-за двери выполз лысый, как коленка, и молочно-белый от страха трактирщик. В трясущихся руках он сжимал деревянный половник, будто в самом крайнем случае надеялся использовать его для самозащиты. Он вроде бы и рад был окружить гостя всяческой любезностью, но, похоже, язык у него отсох от ужаса. «Треклятье Ледоруба, – подумал Лукас, – стало быть, я и в самом деле отвратно выгляжу». Он непроизвольно пригладил рукой волосы и, постаравшись напустить в голос мёду, сказал:

– Смелей, дражайший. Нам только и надо, что пожрать. Девок и скарб не тронем.

– К-как из-изволите, – заикаясь, ответил тот. – Че-чем можем…

– Приготовь харчи по-быстрому, на тридцать человек, – небрежно сказал Лукас и едва не застонал, когда трактирщик выпустил половник из руки. Деревяшка пугливо стукнулась об пол.

– Не говори, что нечем, – тоскливо попросил Лукас.

– По-помилуйте, мессер рыцарь… Только вчера сэйр Аурид гонцов присылал. Всё забрали, что было…

– Кто это – сэйр Аурид? Хозяин ваш?

– Хозяин…

– А с кем воюет, с королём?

– С королём? Да что вы, мессер рыцарь, как – с королём? С мятежниками…

– А, – сказал Лукас. – Стало быть, Попрошайкины земли…

– Сэйр Лукас! – прогремел от двери бравый сержант Чейз, лихо щёлкнув подкованными каблуками. – Велели явиться?!

– Велел, – повернулся к нему тот. – Иди-ка сюда, любезный, присядь. Илье, – Лукас взглянул на оруженосца, топтавшегося за спиной сержанта, – перекуси тут по-быстрому и бегом по деревне. Если увидишь, что кто-то из бравых ребят нашего доблестного сержанта насилует местных девок – бей клинком по голому заду.

– Единый вас сохрани, мессер рыцарь, – пробормотал трактирщик.

– А ты, друг сердечный, – повернулся к нему Лукас, – заколи последнюю в деревне корову, но накорми моих псов. Иначе они сами себе пищу раздобудут, и тогда уж я вам не защитник. Чейз, что ты стоишь? Сядь, я сказал. Выпьем.

Наёмник уселся напротив него, стянул шапку. Был это вполне импозантный, хотя и очень уж крикливый мужчина с несколько щегольскими повадками, неистово мечтавший о рыцарском титуле и, видимо, воображавший, что подчёркнуто манерное поведение делает его похожим на благородного сэйра. На деле это скорее напоминало повадки стареющего провинциального ловеласа, но зато он из кожи вон лез, стараясь выслужиться, поэтому Лукас быстро нашёл с ним общий язык. Несмотря на дурацкие манеры и привычку напомаживать усы, Чейз мог ударом кулака свалить дюжего телёнка, за что пользовался среди подчинённых некоторым авторитетом. Лукас возлагал на него большие надежды.

– Что ж твои парни опять бесчинствуют, а? – сухо спросил он, пока пышногрудая служанка, дрожа, как осиновый лист, накрывала на стол. – Я же ясно сказал: никакого разбоя.

– Не станут более, будьте покойны, – заверил его Чейз. – Это так, только отдельные сорвиголовы никак не угомонятся. Всё сетуют, что мы бежим, как крысы, вместо того чтоб драться, а тут ещё этот ваш запрет…

– Драться? – переспросил Лукас. – Что ж, если их воля, будем драться. Сегодня же. Мы сейчас на королевских землях, думаю, в паре миль отсюда стоит полутысячное войско местного землевладельца. Можем и подраться, если у твоих ребят в заду свербит.

– Королевских? – лицо Чейза вытянулось. – А я думал, мы уже на нашей земле…

– А если думал, что на нашей земле, – чего псов своих нашу землю грабить пускаешь?

Чейз стыдливо потупился, будто набедокуривший мальчишка. Лукас смотрел в окно. Снаружи тихо шёл снег.

– Подкрепимся и дальше пойдём. Нельзя тут засиживаться. Неровен час, войска здешнего сэйра снова за припасами нагрянут.

– А Мессера-то, небось, теперь где-нибудь на Запястье сидит, если не на Длани уже, в тепле, грогом заливается, – завистливо сказал Чейз.

Мессера… Будь бы тут Ойрек, недосчитался бы сержант пары зубов, но Лукас не был столь щепетилен. За всё время кампании он видел герцогиню лишь один раз, когда она объезжала ряды перед решающей битвой. Прежде, в столице, он видел её довольно часто, но тогда и он, и она были намного моложе, и память о той, какой она была тогда, ещё вынужденная носить платья и шлейфы, почти истёрлась. Впрочем, насколько мог припомнить Лукас, это извечно угрюмое выражение на квадратном лице было у неё всегда. Раньше оно даже больше бросалось в глаза. Лукас вспомнил, как видел её на какой-то церемонии – да, точно, это было как раз в период расцвета его бурной деятельности во благо и славу короны, которую тогда носил Артен Могучий, отец нынешнего задохлика. Тому королю Лукас служил исправно – впрочем, больше через патрицианцев, старательно отстаивавших интересы династии. Да уж, времена меняются. Кто бы мог подумать, что всего через двенадцать лет те же патрицианцы станут стравлять законного монарха с его старшей сестрой, не имеющей права на корону из-за своего пола, столь ей не подходящего… Причём не только по мнению окружающих – говаривали, что своему близкому окруженью герцогиня велела величать себя в мужском роде, а друзья зовут её не иначе как Артеном. Не исключено, что она правда верит, будто сам Ледоруб в насмешку заточил дух сильного и неистового воина в женское тело. Впрочем, это не мешало ей упражнять и закалять это тело, со временем лишив его даже подобия женского – благо широкие плечи, плоская грудь и узкие бёдра к этому располагали. Лукас припоминал давние разговоры о том, что сам король Артен Могучий любил дочку куда больше, чем сына, и искренне сетовал, что она не может наследовать трон. Наследовать-то не может… а как насчёт отобрать?

Но что-то здесь было не так, что-то не сходилось. Во-первых, святой орден патрицианцев, верховная религиозная власть Хандл-Тера, испокон веков едва ли не равная по силе власти королевской, никогда не признает монарха, взошедшего на престол путём государственного переворота. Это подорвёт сам статус хранителей власти Единого и исполнителей воли Святого Патрица, который, собственно, и держит всю эту кучку шарлатанов у кормушки уже несколько столетий. Более того – они не стали бы даже подбивать узурпатора на подобное, потому что потом не смогли бы признать его восхождение на престол легитимным. Патрицианцы всегда стояли по правую руку от трона – не над ним, но и не в оппозиции к нему. Единственным их орудием борьбы с неудобными законами была ловкая ими манипуляция, и вот тут уж мессеры патрицианцы не знали равных…

Неужели дело в этом? Неужели вся эта заварушка – только для отвода глаз?..

Ведь был ещё один момент, вызывавший сомнения Лукаса в серьёзности этой затеи. Тогда, на вспомнившейся ему церемонии, присутствовал весь двор: король Артен Могучий, его супруга королева Эйрис, вдовствующая королева-мать, из которой уже тогда сыпался песок (и сыпался, надо сказать, ещё лет восемь, пока её, как утверждали злые языки, не отравила юная королева Ольвен), и двое королевских отпрысков – Артен и Артенья. Причём первый, пятнадцатилетний сосунок в соболиной мантии наследника, оглядывался вокруг широко распахнутыми глазами птенца, вывалившегося из гнезда, а его сестра, которой уже тогда перевалило за четверть века, стояла за троном, поразительно нелепая в парадном платье розового атласа… и – глядела в пол. Всегда она глядела в пол – только изредка острый взгляд маленьких и круглых, будто птичьих, глаз с неприязнью падал на брата. На том приёме она как-то оплошала – то ли вино пролила, то ли в шлейфе запуталась, Лукас уже не помнил – и багровела под сдержанными смешками придворных, но всё так же не смела поднять взгляд. Столь неистовая на поле боя, в повседневной жизни она робела перед собственной тенью. Конечно, она презирала своего брата, считала его мямлей и размазнёй, недостойным носить корону. Но сама она была хоть и отважна, но нерешительна и глупа, и полностью находилась под влиянием своего поразительно пустоголового супруга, хлыща из старшего дворянства. Его заботила только роскошь, он постоянно плёл мелкие интриги, но никогда не додумался бы подбить супругу на мятеж против её венценосного брата. Больше того – ни для кого не было секретом, как он третировал свою робкую угрюмую жену, постоянно принижая её и без того попранное достоинство. Впрочем, не так давно герцогиня овдовела, причём на редкость глупо – говорили, муж её сломал себе шею во время особо прыткой забавы с какой-то шлюхой, но с учётом обстоятельств нельзя было не задуматься, всё ли тут чисто… Потому что теперь герцогиня оказалась свободна, никто не обзывал её толстой никчёмной дурой, и, как верно подметил Дерек, осталось лишь раздуть искру её былой ненависти к брату, который и не думал ждать от сестрицы подвоха, привыкнув считать её безобидной идиоткой…