Текст книги "Предсмертное желание, или Поворот судьбы"

Глава 3

Проснувшись, я пересилила головокружение и встала с кровати. Мила сладко спала и даже немного похрапывала. Вдохнув аромат подаренных ей цветов, я улыбнулась и вдруг подумала – начался новый день, пусть унылый, будничный, но совсем новый, еще не прожитый. Химиотерапия давала о себе знать. Ужасно выматывали постоянные приступы тошноты. Правда, некоторым назначали препараты, которые снимали приступы рвоты, но это стоило очень дорого – от тридцати до сорока долларов одна ампула. На курс лечения требовались вполне приличные деньги. Если приходила гуманитарная помощь, она просто расходилась по служащим больницы, которые, не стесняясь, торговали потом этими ампулами. У них они стоили немного дешевле, чем в аптеке. Такова реальность, и от этого никуда не денешься.

Я вышла в коридор. Стены были какого-то грязноватого бледно-зеленого цвета. Эту больницу и так называют домом смертников, а тут еще такие ужасные стены. Словно какой-то склеп, в котором и заболевших людей заживо похоронили. В конце коридора я увидела открытую балконную дверь. На балконе, в небольшом кресле, сидел совсем молодой парень.

– Я вам не помешаю? – нерешительно спросила я.

Молодой человек обернулся, но ничего не ответил. Он как-то странно смотрел на меня. Мне даже показалось, будто он смотрит сквозь меня.

– Ты хочешь жить? – неожиданно спросил он. – Хочу…

– Я тоже… Но мне осталось совсем немного… Может быть, намного меньше, чем я думаю.

– Ты это брось. Такой молодой, а уже помирать собрался, – растерянно пробормотала я.

– У меня рак крови, – продолжал парень. – Это не лечится. А так хочется еще хоть немного пожить. Хотя бы самую малость…

– Тебя зовут Костя?

– Да, а откуда ты знаешь?

– Твой отец перепутал палату и пришел к нам. У тебя очень красивый отец. Он артист?

– Он очень богатый человек. У него много денег. Жаль, что и за такие деньги меня нельзя вылечить.

Я стала успокаивать его. Голос у меня дрожал, я очень нервничала.

Мой новый знакомый взял меня за руку и с отчаянием заговорил:

– Послушай меня внимательно. Мне осталось жить считанные дни, а может быть, даже часы. Понимаешь? Это очень серьезно. Вчера я приоткрыл дверь ординаторской и услышал разговор отца с лечащим врачом. Они скрывают от меня правду, думают, что я ничего не знаю. Мне требуется твоя помощь.

– Моя? – опешила я.

– Ты должна мне помочь. Сама знаешь, просьба умирающего – закон.

На мои глаза навернулись слезы:

– А где гарантия, что я умру от старости? Может, от меня тоже что-то скрывают… Ведь ты совсем меня не знаешь.

– Ты выживешь. Я это чувствую… Ты обязательно выживешь и умрешь от старости. У меня есть деньги. Узнав о своей болезни, я сложил их в шкатулку и закопал на даче отца. Как только ты выпишешься из этой больницы, ты должна поехать на эту дачу и откопать шкатулку. Там ровно сто пятьдесят тысяч долларов. Двадцать из них твои. Адрес дачи написан вот на этом листке. Смотри не потеряй.

Молодой человек протянул мне листок, смахнул со лба пот и облизнул пересохшие губы.

– Только смотри, будь осторожна. Отец ничего не должен знать. На даче он бывает редко, в основном, по выходным. Лучше копать ночью, чтобы не увидели соседи. В нашем саду есть одна-единственная яблоня. Копай рядом с ней, не ошибешься.

– Господи, да что ты такое говоришь?! – воскликнула я.

– Знаю, что говорю, можешь не сомневаться. Я еще в здравом уме и твердой памяти. Спрячь листок. Выкопаешь шкатулку, двадцать тысяч возьмешь себе, а остальные деньги отвезешь моей любимой женщине.

– Любимой женщине?!

– Ты считаешь, что у меня не может быть любимой женщины?

– Нет, я так не считаю… Только при чем тут я? Ты мог бы ей позвонить, рассказать про деньги… Она бы их сама забрала. Так проще и намного надежнее.

– Может быть, но я так не сделаю.

– Почему?

– Потому что она не возьмет этих денег.

– А с чего ты взял, что она их возьмет от меня?

– Потому что меня уже не будет на этом свете. – Казалось, все это просто дурной сон. Какой-то нелепый, дурной сон… Хотелось только одного – чтобы он поскорее закончился. Сердце мое болезненно сжалось.

– Я предлагаю тебе хорошие деньги за эту услугу, и ты должна согласиться. Понимаешь, она любовница моего отца, но была близка и со мной. Нам было очень хорошо вместе. Мы встречались тайно несколько месяцев. Отец ничего не знал. А затем произошла небольшая ссора. Она назвала меня молодым сопляком и сказала, что я никто и зовут меня никак. Мол, я живу только за счет своего отца и ни на что не способен. Она поставила точку на наших встречах и стала меня избегать. С тех пор, как я заболел, ни разу не навестила меня. Мне всегда хотелось доказать, что я на что-то способен, что у меня могут быть собственные деньги. Я пошел на подлость и обокрал своего отца. Я понимаю, что это аморально, но у меня не было другого выхода. Я выкрал деньги из сейфа. Ты даже не представляешь, какого труда мне это стоило. Отец пришел в дикую ярость, перетряс весь обслуживающий персонал, а я остался вне подозрений. В конце концов я его сын. Понимаешь, сын! Я не виноват в том, что мы полюбили одну и ту же женщину. Разница в том, что я полюбил ее по-настоящему, а отец… так, просто пользуется ею, пользуется ее красивым телом, ее покладистым характером.

– Она старше тебя?

– Старше на пятнадцать лет. При чем тут возраст, если приходит настоящее чувство. Мне необходимо ей доказать, что она ошибалась. Я знаю, отец дает ей какие-то жалкие подачки, а я хочу сделать для нее намного больше. Я хочу сделать ее богатой. Я хочу, чтобы она вспоминала обо мне с сожалением.

– Ты сам откопаешь эти деньги, как только выпишешься из больницы, – перебила я его.

Костя не обратил внимания на мои слова и, достав второй листок бумаги, положил его мне на колени.

– Это ее адрес. Передашь ей, что я очень ее любил, что эти деньги я заработал. Заработал ради нее. Чтобы она смогла расстаться с моим отцом и начать новую жизнь. Она обязательно встретит любовь, родит красивого мальчика и назовет его моим именем.

– Но почему ты мне доверяешь?

– Не знаю. Интуиция.

Мы помолчали. Я украдкой смахнула слезы и наконец решилась заговорить снова:

– Я хочу быть с тобой откровенна. Я тяжело больна. В глубине души я надеюсь победить, но все же понимаю, что могу и не выйти из этой больницы…

Голос мой прервался, я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.

– Ты будешь жить. Вот увидишь, – уверенно сказал Костя.

– А если вдруг…

– Если вдруг ты почувствуешь, что у тебя закончились силы для борьбы, передашь мою просьбу тому, кому доверяешь, кто будет здоров.

На балкон заглянула медсестра и позвала меня на процедуры. Я не могла просто так встать и уйти. Я должна была как-то поддержать Костю.

– Ты не сдавайся, – сказала я. – Ты только держись. У тебя есть ради чего бороться за жизнь. У тебя есть любовь. Понимаешь, любовь. Ради нее стоит бороться. У меня этого нет. Это исчезло вместе с моей болезнью. Мне всегда казалось, что любовь вынесет любые испытания, даже болезнь. А она, сука, оказывается, такая непостоянная, такая коварная… Прямо как дешевая девка. Я всегда думала, что мои проблемы – это проблемы и моего мужа. Оказывается, все не так. В этой жизни можно надеяться только на себя. Очень тяжело, когда понимание приходит в этих стенах.

– Тебя бросил муж?

– Да. Меня бросил человек, с которым меня связывает несколько лет жизни и ребенок.

– Тут всех бросают… Вернее, почти всех… Ты не сказала мне свое имя.

– Виктория. Меня зовут Виктория.

– Это значит победа…

Я с трудом выдавила улыбку и пошла вслед за медсестрой.

Вернувшись в палату, я увидела, что Миле совсем плохо. Такой растерянной и удрученной она еще не была ни разу.

– Знаешь, к черту эту гробницу, – решительно сказала я. – Сейчас позвоню маме, она принесет нам новые шторы, махровые коврики, кучу плакатов… В палате станет красиво, уютно, совсем по-домашнему. Я надену яркий халат и пушистые тапочки… – Я посмотрела на лежащую соседку и замолчала. Молчала и Мила.

– Ведь мы же еще живые… – робко попыталась продолжить я. – Ведь нам тоже хочется тепла и домашнего уюта… Будь моя воля, я бы все эти гробовые стены выкрасила в какой-нибудь розовый цвет.

– А что от этого изменится? – безразлично произнесла Мила.

– Ты о чем?

– О том, что, если тут будет уют, нам не станет лучше… У меня не вырастет грудь, а результаты твоей крови не станут лучше…

– Ну нет, ты не права. Чтобы выздороветь, нужно не раскисать, не давать душе впадать в уныние.

– Откуда в тебе появилось столько оптимизма?

– А откуда в тебе появилось столько пессимизма?

– Не знаю. Я смотрю на эту корзину роз и понимаю, что она прощальная.

– Не говори ерунды! – рассердилась я.

Решив не поддаваться настроению соседки, я направилась к телефону. Меня ужасно штормило, ноги просто отказывались слушаться. Из какой-то палаты послышался то ли стон, то ли молитва. Я почувствовала, что силы оставляют меня. «Нет, – сказала я себе. – Не сдамся, – я должна вылечиться. Всем смертям и диагнозам назло. Я очень сильная. Я такая сильна, что даже трудно себе представить. Я буду разговаривать со своей болезнью на «ты» и заставлю ее встать на колени… Она отступит. Она испугается, ведь она очень трусливая… Ой, какая же она трусливая… Это только кажется, что она всемогущая, а на самом деле она боится тех, у кого есть воля… Я выйду из больницы, поеду на дачу, откопаю шкатулку с долларами, возьму положенную мне часть и куплю дом для своих родителей. Он будет сделан из белого камня и стоять на самом берегу моря. Я привезу туда родителей, посмотрю им в глаза и скажу: «Вот видите, я победила… Я это сделала. Надо просто захотеть. Надо просто захотеть жить… Надо просто поверить в себя. Я поверила, потому что у меня есть вы, сын Санька и маленькая собачка Зося. Я знала, как я вам нужна. Как я вам необходима. Мы должны быть вместе, ведь мы – семья. Мы – настоящая семья и никто нам больше не нужен… Ну нет у меня мужа и не надо. Главное – здоровье. Видимо, не всем выпадает шанс иметь рядом преданного человека. Это же как карточная игра, а я всегда проигрывала в карты».

Обливаясь потом, я добрела до телефона и позвонила маме. Поговорив совсем недолго, я повесила трубку и, опершись о стену, медленно съехала на пол. Перед глазами плыло, я поняла, что больше не смогу ступить и шагу. «Я сильная», – стала твердить я себе и попыталась встать. Когда мне это удалось, я рухнула на пол и потеряла сознание. Очнулась я в палате, к правой руке была подключена капельница, рядом сидела Мила.

– Что произошло? – спросила я.

– Ничего, не считая того, что ты упала в обморок. Ходишь по больнице как будто здоровая. Могла бы сказать, что хочешь спуститься к телефону, я бы помогла, вдвоем мы бы спокойненько доплелись. И что тебя понесло?

– Я звонила маме насчет ковриков и шторок…

Мила широко раскрыла глаза и, запинаясь, произнесла:

– Послушай, а ты в своем уме?

– Ты же сама говорила, что здесь все сумасшедшие… Давай уж будем сумасшедшими до самого конца. Умирать – так с музыкой. В уютных апартаментах.

На следующий день наша палата перестала напоминать гробницу. Ярко-розовые шторы, розовый тюль, ковер с большим ворсом и куча незамысловатых плакатов сделали свое дело. Я надела халат с желтыми подсолнухами и старалась победно улыбаться. На меня заглядывались и больные, и лечащие врачи. Наверно, от меня исходила какая-то невиданная здесь свежесть, я воплощала пусть мнимое, но все же благополучие.

Наступил тихий час. Больные разошлись по палатам. Неожиданно тишину нарушил отчаянный крик. Мы с Милой переглянулись и выбежали из палаты. Посреди коридора сидел Константин и громко кричал. Его лицо было бледно-зеленого цвета, глаза налились кровью.

– Люди, я умираю!!! Вы слышите, я умираю!!! Сделайте что-нибудь!!! Я хочу жить! Господи, хочу жить! Цените жизнь, люди! Слышите, цените! Она одна падла, как жалко, что она одна!!! Берегите каждое мгновенье, потому что однажды оно может станет последним!

Он вцепился в халат подбежавшей к нему сестры и снова закричал задыхаясь:

– Родная, помоги! Хотя бы еще один день… хотя бы мгновенье, только не сейчас… Сделай укол или дай таблетку… У меня есть деньги. У меня их много. У меня и у моего отца. Я отдам все, только помоги…. Умоляю, слышишь, я хорошо заплачу… Я не хочу умирать, я молод… Я еще ничего не видел… Почему именно я?! Я хочу жить!!!

Выкрикнув последние слова, Костя закрыл глаза и упал на пол. Через несколько секунд появились санитары с каталкой. Они накрыли тело простыней и увезли. Я с ужасом посмотрела на пару каталок, стоящих в холле. Кто же будет следующим? Странно… Мы еще живы, ходим по больнице, смотрим телевизор, обедаем, а посреди отделения стоит дежурная каталка для очередного покойника. Видно, кто-то заботится о том, чтобы мы знали свое место, чтобы не забывали, кто мы такие, и не надеялись на лучшее.

Собравшиеся на Костин крик больные разбрелись по палатам. Тихий час еще не закончился. Я бросилась к каталке, схватила ее за поручни и повезла прочь из своего отделения. Увидев это, санитар велел немедленно прекратить самодеятельность.

– Не прекращу! – закричала я что было сил. – Мы живые! Мы еще живые и не надо напоминать нам о смерти!

Я успокоилась только в палате. Достав пару листков, которые мне дал Костя, я внимательно прочитала их. Нет, не зря меня назвали Викторией. Я обязательно выкарабкаюсь. Я выполню его просьбу.

– Жалко его, совсем молоденький, – растерянно сказала Мила. – Ему бы жить да жить… Господи, да что ни говори, а жить хочется в любом возрасте. И молодым, и пожилым.

Глава 4

Дни тянулись томительно долго. Я уже потеряла счет времени. Порою мне казалось, что я стала чувствовать себя лучше, да и результаты анализов все больше укрепляли надежду на выздоровление. В один совершенно непримечательный день в палату вошел мой муж и посмотрел на меня так, словно я уже давно умерла. Мила сразу все поняла и ушла в коридор. Он просто пришел. Ни цветочка, ни яблока, ничего. И никакого сочувствия в глазах…

– Ну как, не надоело здесь лежать? – с непонятной усмешкой спросил он, присаживаясь на краешек кровати.

Я опустила глаза.

– Врачи говорят, что я иду на поправку. Странно, тут все мрут как мухи, а я поправляюсь…

– Оно и понятно. Такие, как ты, не умирают. Могла бы поехать со мной, когда я звал.

– Андрей, если бы я поехала, то уже давно бы загнулась.

Я отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы.

– Ты сейчас где живешь? – еле слышно спросила я.

– Когда как. Иногда у нас дома, иногда в той квартире, которую снял, – равнодушно проговорил он.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Ты же знаешь, я никогда не был обделен женским вниманием.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты отъявленная сволочь?

– Никто, кроме тебя, – в голосе Андрея слышалась издевка. – Мы отдалились друг от друга в последнее время… – Он тяжело вздохнул. – Это все твоя мнимая болезнь. Если бы ты хоть немного меня любила, то в первую очередь думала бы о наших отношениях…

– У меня рак. Неужели ты не можешь понять?

– Уж на раковую больную ты похожа меньше всего, – усмехнулся Андрей. – Слишком хорошо выглядишь для умирающей, прямо расцвела.

Я поняла, что больше не в состоянии продолжать этот бессмысленный и в то же время до глубины души обидный разговор.

– Пошел вон… – собрав в кулак всю волю, сквозь зубы процедила я.

– Что ты сказала?! – злобно переспросил Андрей и заметно побагровел.

– Что слышал! Убирайся к чертовой матери и не смей больше сюда приходить!

– А я вообще не собирался сюда приходить… Просто проходил мимо и вдруг вспомнил, что ты загораешь на этом курорте.

Он резко встал и направился к выходу. Я не верила, что он может так просто уйти. Думала, вот сейчас он обязательно обернется, извинится, наговорит мне кучу ласковых слов… Но этого не произошло. Он даже не обернулся. Хлопнув дверью, он исчез. Я не устроила истерику, не стала рвать на себе последние волосы. Я просто закрыла глаза и отчетливо поняла, что иллюзия под названием «семейное счастье», которую я вынашивала все эти годы, рухнула. Говорят, что очень трудно скрывать равнодушие, но Андрею это удавалось довольно долго. Надлом наших отношений произошел намного раньше, моя болезнь тут совсем ни при чем. Я уже давно не могла объяснить, как это может быть – наличие и отсутствие человека одновременно. Любовь исчезла уже давно, а моя болезнь – лишь повод для окончательного разрыва. Так больно… Душа выворачивается наизнанку, а сердце ноет… Очень страшно думать, что семьи больше нет. Я почувствовала, что растерялась.

В палату вернулась Мила. Оценив мое состояние, она подошла к окну и раздвинула занавески.

– На улице погодка – закачаешься. Я все не могла дождаться, когда свалит этот козел. Хоть бы какую-нибудь затрапезную розочку принес, сволочь. Я вот только не могу понять, почему такие скоты никогда и ничем не болеют. Почему все шишки падают именно на нас, ни в чем не повинных женщин…

– Я его выгнала, – сказала я, не слыша собственного голоса.

– Вот это ты правильно сделала. На хрен ему сюда ходить и тебя расстраивать. Нормальный мужик должен сидеть и днем и ночью у твоей кровати и держать тебя за руку.

– Таких мужиков в природе не бывает. Они нас здоровыми-то толком не любят, а больные мы тем более никому не нужны.

Я старалась взять себя в руки и хоть немного успокоиться. Что ж, если судьбе угодно преподнести мне столько испытаний, я обязательно с ними справлюсь. Я попробую начать все сначала. Вычеркнуть из памяти свое замужество. Самое ужасное, что я живу, прошлым. Но, с другой стороны, ущемленное женское самолюбие способно на многое. Я теперь понимаю, часто браки распадаются не потому, что появляется третий или третья, и даже не из-за какого-то потрясения, вроде моей болезни. Просто живущие под одной крышей люди почему-то отдаляются, перестают друг друга понимать. Наступает одиночество вдвоем. Я казню себя за прошлое. Вспоминаю какие-то моменты, прокручиваю свою семейную жизнь назад… Это удел всех потерявших. Иногда корю за недальновидность себя, иногда обвиняю Андрея. Говорят, со временем невыносимая боль отпускает, и мне хочется в это верить. Я обязательно встречу новую любовь, ведь без нее нет смысла жить, только она спасает нас от смерти.

– Хватит себя мучить, – послышался голос моей соседки.

– Я в порядке. Мне кажется, что еще немного, и я буду в полном порядке.

Я подошла к окну и с завистью смотрела на мир, в котором жили люди за пределами нашей жуткой больницы.

Наутро при обходе врач торжественно похлопал меня по плечу и поздравил с выздоровлением. Это было невероятно.

Я хорошо помню тот день, когда смогла покинуть стены страшной больницы. Меня не беспокоила ни моя неестественная бледность, ни то, что на голове осталась лишь малая часть моих роскошных волос. Я благодарила Бога, что осталась жива, выкарабкалась и теперь могу быть рядом со своими близкими и друзьями.

Мы обменялись с Милой телефонами и присели на дорожку.

– Ты только не пропадай, – возбужденно говорила подруга, вытирая слезы, – звони. Мы же все-таки теперь не чужие, столько пережили вместе. Завтра и меня выписывают.

Я поцеловала Милу в щеку.

– Главное, чтобы ты не пропадала. Звони, я буду ждать. Очухаешься, придешь в себя, снова выйдешь на работу. Думаю, босс к тебе все-таки не равнодушен.

Мила глубоко вздохнула:

– Если бы все было так, как ты говоришь! Уверена, он уволил меня к чертовой матери и взял какую-нибудь здоровенькую старлетку.

– Не придумывай! Пока ничего не известно, – прикрикнула я на подругу.

Внизу меня ждали родители. Понять, что чувствовали мы, глядя в глаза друг другу, может только тот, кто пережил нечто подобное. Мама обняла меня за плечи и громко зарыдала. Папа протянул мне роскошный букет и погладил по голове.

Глава 5

Дома меня ждал удар. За время моей болезни Андрей увез из нашей квартиры почти все вещи. Я окинула безразличным взглядом полупустую квартиру и присела на стоящий посреди комнаты стул.

– Понимаешь, доченька, мы не хотели тебя расстраивать, – неуверенно начала мама, – Андрей заказал машину и все вывез сразу, как только вернулся со сплава. – Голос мамы заметно дрожал, она готова была расплакаться. – У него никогда не было совести. Даже вещи сына зачем-то забрал. Чтоб они ему поперек горла встали.

– Да ладно, Бог с ним со всем, наживем, – отрешенно произнесла я. – Заработаем. Лишь бы больше не потерять, например здоровье.

Когда родители ушли, я принялась разглядывать себя в зеркало. Выпирающие скулы, истощенное лицо, словно я вернулась не из больницы, а из концлагеря. Ничего, самое страшное уже позади. Я победила болезнь, я смогла, я справилась, я оказалась сильнее.

Побродив по дому, я достала из сумочки аккуратно сложенный листок с адресом дачи Костиного отца. Сердце мое сжалось. Так жалко этого молоденького мальчика. Господи, как же страшно умирать в таком возрасте. Он хотел жить, он цеплялся за жизнь… Он любил. Наверно, это была его первая, еще юношеская, но уже такая глубокая любовь. Ради нее он украл деньги… Он хотел ей доказать… Стоп! Вспомнив о закопанных деньгах, я почувствовала странное возбуждение и быстро заходила по комнате. Деньги… Деньги бы мне пригодились, ведь мне так хочется подарить родителям домик. Двадцать тысяч долларов – приличная сумма, на нее я смогла бы что-нибудь подыскать. Остальные сто тридцать нужно отдать Костиной женщине. Мне чужого не надо.

На другой день с утра я поехала в магазин и купила вполне удачный парик, создававший видимость натуральных волос. Пока отрастут свои, пройдет немало времени, поэтому иного выхода не было. Немного косметики – и мое лицо стало более привлекательным. Исчез противный бледно-зеленый оттенок. За время болезни я ужасно похудела, почти высохла. Пришлось немного обновить гардероб. Ничего, скоро я обрету прежнюю форму и буду вызывать восхищение у мужчин и откровенную зависть у женщин. Все это будет. Все обязательно будет, нужно только подождать.

Вернувшись из магазина, я еще в прихожей услышала телефонный звонок и чего-то испугалась.

– Привет, – послышался в трубке возбужденный голос Милы.

– Тебя выписали? – обрадовалась я.

– Как и обещали. Даже не верится, что нам с тобой эти гребаные больничные каталки не пригодились.

Мила замолчала, а я подумала, что этот черный юмор можем понять только мы, те, кто был в нескольких шагах от смерти, кто каждый день боялся и ждал ее приближения.

– Как твой Челноков? – Вопрос прозвучал немного осторожно, даже, можно сказать, нерешительно.

– А что ему сделается… Вывез все домашнее добро. Дай Бог, чтобы это ему на пользу пошло. Даже вещи сына подрезал. Не понимаю, на черта они ему сдались, у них ведь совсем разный размерчик.

– Может, на барахолке загонит.

– Может, и загонит. Эта сволочь ничем не побрезгует.

– Вот и выходи замуж. – Мила немного помолчала. – Никогда в жизни не выйду замуж за мужчину. Я выйду замуж за деньги. Уж лучше жить с пухлым кошельком и ни в чем себе не отказывать, чем выйти за какого-нибудь выродка, терпеть его скотскую любовь и ждать, пока он окончательно уйдет налево, не забыв при этом обчистить квартиру.

– Тебе проще. У тебя есть кандидатура.

– Какая?

– Твой шеф. Возможно, он расчувствуется и возьмет тебя под свое мясистое крылышко.

Я бросила взгляд на свою сумочку, в которой лежали Костины записочки. Мне не хотелось действовать в одиночку, напарница в ранге самого настоящего телохранителя мне бы совсем не помешала. Вдвоем веселее и как-то сподручнее.

– Послушай, Мила, а ты себя как чувствуешь?

– Если сравнивать с тем, как я себя чувствовала в больнице, то просто восхитительно.

– Хорошо. Пройдет совсем немного времени, и мы будем вспоминать наши с тобой страдания как страшный сон. Знаешь, мне нужна твоя помощь.

– Я всегда рада тебе помочь, говори, что надо?

– Мне нужно съездить на дачу к одному человеку и выкопать на его дачном участке шкатулку.

– Шкатулку?! – от удивления Мила громко присвистнула. – Странно! А какого черта он ее закопал? Люди на своих огородах помидоры да огурцы сажают, а этот придурок какие-то шкатулки.

– Долгая история. Я расскажу тебе позже. Так ты со мной едешь?

– Поеду, если это для тебя так важно.

– Ты даже не представляешь, насколько важно. Только это немного опасно. Мы должны приехать ночью и выкопать шкатулку так, чтобы никто не увидел.

– А может, мы лучше сделаем это при свете? Ночью ведь копать неудобно. Мы же не кроты.

– При свете нельзя. Я же тебе говорю, мы должны сделать все незаметно.

– Как скажешь … Только я лопатой не очень хорошо орудую.

– За это не переживай. Лопатой буду орудовать я. Ты же профессиональный телохранитель. Так занимайся своим делом.

– Ты хочешь сказать, что я должна тебя охранять?

– Вот именно. Будешь стоять рядом со мной и смотреть по сторонам, наблюдать за тем, чтобы не было ни одного лишнего шороха.

– Это для меня пара пустяков.

– Словно я твой босс…

– Мой босс шкатулки на огородах не сажает, – развеселилась Мила.

– Тогда приезжай ближе к вечеру, все и сделаем.

Положив трубку, я отправилась к родителям, чтобы повидать сына. Со вчерашнего вечера я уже успела соскучиться. Сашка сидел за компьютером и: играл в какую-то замысловатую игру. Мы просидели с ним около двух часов, потом я вернулась к себе. К моему великому удивлению, ключи от машины оказались на месте. Челноков никогда не умел водить машину, может быть поэтому пока еще не прихватил ее. Я сварила кофе, мечтательно закрыла глаза и вновь представила очаровательный домик на берегу. Мои мечтания прервал пронзительный звонок в дверь. Андрей?! Я вскочила. Может быть, он одумался и пришел попросить прощения? Господи, какие же мы, бабы, дуры… Даже после стольких гадостей верим в лучшее, ищем хоть какое-нибудь оправдание.

Открыв дверь, я облегченно вздохнула – передо мной стояла похорошевшая Мила.

– Это я – Челноков, пришел для того, чтобы забрать у тебя последнее. Я забыл забрать свой старенький диван, на котором сидел и пердел столько лет, – весело пробасила она и чмокнула меня в щеку.

– Забирай свой проперженный диван и уматывай к чертовой матери, – подыграла я подруге и впустила ее в квартиру.

Мила быстро прошла по всем комнатам и покачала головой:

– У тебя тут словно военные действия прошли недавно.

– Челноков постарался. Даже стиральный порошок и хозяйственное мыло уволок.

– Может, он этим мылом будет свое хозяйство намывать.

– Было бы хозяйство, а то так, какой-то приросток.

– Так он у тебя и в постели был совсем хреновенький?

– Хреновенький слишком мягко сказано. У него член был толщиной со спичку, ей-богу.

– Ну ты, подруга, попала, – Мила громко рассмеялась. – Он у тебя, оказывается, еще и трахаться не умел! И как он только умудряется по бабам гулять?!

– Этого я до сих пор не пойму. Я когда с ним познакомилась, думала, он мне вообще девственником достался. Сделал два резких движения и кончил, прямо напасть какая-то.

Вдоволь позлословив и навеселившись, мы отправились «на дело». Когда сели в машину, Мила достала пистолет и помахала им перед моим носом. Я уставилась на него как завороженная, на лбу у меня выступила испарина.

– Он что, и в правду настоящий? – испуганно спросила я.

– Ну ясное дело, не игрушечный. У меня есть разрешение на ношение боевого оружия, я же профессиональный телохранитель.

– Я настоящий пистолет вблизи никогда не видела. А зачем ты его взяла?

– Как это – зачем? Ты же сказала, что будешь орудовать лопатой, а я должна тебя охранять.

– Думаешь, что пистолет может пригодиться?

– Я же не знаю, что у тебя там за дачный участок, на котором шкатулки закапывают. Я сейчас словно на работу еду, а на работе я всегда с оружием.

Сегодня понедельник, рабочий день – значит, дача должна быть пустой. Мила сидела, закинув ногу на ногу, и разглагольствовала:

– Вот если бы я вышла замуж за своего шефа, я бы тебя на Кипр свозила. Здоровья бы поднабрались, от больничных воспоминаний отошли, нормальных мужичков склеили. Если бы он на мне женился… Проклятая болезнь! Ведь я уверена, что он ко мне что-то чувствовал. Я же с ним в каких только передрягах не была… А наш первый сексуальный контакт до сих пор мне по ночам снится. Он тогда в командировку летал, ну, естественно, и меня с собой прихватил. Это в гостиничных апартаментах произошло. Он подвыпивший был, ну я и не растерялась. Думаю, нужно брать быка за рога, пока он тепленький. Короче, сама к нему в постель прыгнула. Если честно, не ожидала, что он окажется нормальным любовником. С этой ночи у нас с ним все и пошло. Работа и секс. Секс и работа. Я поначалу его ревновала страшно. А потом подумала – глупо ревновать то, что тебе не принадлежит. У него ведь власть, связи, деньги. В конце концов он мой работодатель. Кормилец, одним словом. Он ведь и с разными женщинами встречался. Случалось, даже проституток заказывал.

– А ты как на это реагировала?

– А как я должна реагировать? Я всегда знала свое место и довольствовалась тем, что мне перепадало.

Мила глубоко вздохнула и с грустью уставилась в окно:

– Правильно, видно, говорят, что не надо хватать звезд с неба и не стоит спать со своими начальниками. От этого одни разочарования и головная боль. На хрен ему на ком-то жениться, если он за деньги черта лысого купит.

– Мы уже почти у цели, – сказала я и испуганно посмотрела на Милу.

– Ты что, боишься, что ли? – удивилась она.

– Не знаю. Просто я никогда раньше по чужим дачам не лазила.

– Я тоже, но что не сделаешь ради любимой подруги.

– Давай оставим машину в начале улицы, а сами пойдем пешком. Так безопаснее. Никто не догадается, на чью дачу мы приехали.

– Как скажешь, – согласилась Мила и вышла из машины.

– Пока никаких подозрительных субъектов не наблюдаю, – сообщила она, оглядевшись по сторонам.

Я взяла ее за руку, и мы пошли по освещенной улице вдоль симпатичных дачных домиков. Я услышала учащенные удары своего сердца. Оно и понятно. Раскапывать клад на чужой даче – занятие малоприятное и, скажем прямо, рискованное. Но я не могла отказаться от денег, не могла не исполнить последнюю просьбу умирающего. Если Костя хотел доказать своей любимой, что он что-то из себя представляет, пусть так оно и будет.

– Послушай, а чем мы будем копать? – неожиданно спохватилась Мила.

– На любой даче должны быть такие орудия производства, – неуверенно сказала я.

– А что мы будем делать, если хозяин этой дачи не заядлый огородник?

– Тогда придется одолжить лопату у соседей! – нервно засмеялась я. – Выкрутимся как-нибудь. Думаю, тот, кто закапывал эту шкатулку, не вез лопату с собой, а взял ее здесь.

Увидев нужную дачу, я перевела дыхание и постаралась взять себя в руки. В соседнем доме горел свет, и это говорило о том, что мы приехали слишком рано.