Текст книги "Первая весна"

Юлия Юмакс
Первая весна

© Юлия Юмакс, 2019

© Алексей Бочаров, обложка, 2019

© Dream Management, 2019

* * *

Моему читателю

Книга, которую вы сейчас держите, изначально не предполагала никаких вступительных слов автора, так как, откровенно говоря, им (то есть мной), несмотря на неоднократные попытки, не составлялась. Лимитированный тираж «Первой весны» я получила в подарок на Всемирный день поэзии. Самая сложная работа была проделана заботливыми руками, автору не принадлежащими. После чего было решено издать книгу в серии Ars Poetica, чтобы не только я и мои близкие, но и вы, мой читатель, могли пошуршать её страницами, сидя в уютном кресле с чашечкой ароматного напитка.

В этот сборник вошли стихи, написанные на совершенно разные темы в абсолютно разные годы.

Горячо мной любимый цикл «Разговор с классиком» представлен здесь семью поэтическими ответами Александру Пушкину, Марине Цветаевой, Сергею Есенину, Владимиру Набокову, Константину Симонову и Евгению Евтушенко. Особенно дорого моему сердцу стихотворение «Не люблю тебя и не жалею», которое я считаю своей визитной карточкой, декламирую его при каждом удобном случае и включаю почти во все поэтически-музыкальные программы. Но, сами понимаете, время и творчество на месте не стоят, и на сегодняшний день в цикле «Разговор с классиком» уже дюжина стихотворений.

Торжественно обещаю включить их в свой следующий поэтический сборник.

На последних страницах моей книги вы прочтёте стихотворение, которое я писала, без преувеличения, со слезами на глазах. Оно посвящено реальным людям, ветеранам боевых действий в Афганистане, Алле и Игорю Кошмелюк. Аллой я восхищаюсь не только как сильной и одновременно хрупкой женщиной, но и как талантливейшим современным поэтом.

Я благодарю всех, кто поддерживает моё творчество словом и делом, кто – независимо от расстояния – всегда рядом, кто не позволяет вешать нос и радуется моим успехам, как своим собственным.

Я благодарю вас, мой читатель, за ваш выбор и интерес к моей поэзии.

Устраивайтесь поудобнее! И приятного вам чтения, ведь как заметил Карло Гольдони: «Человек с хорошей книгой в руках никогда не может быть одиноким».

Юлия Юмакс

Пробуждение

Первая весна

Не-воплотившаяся не-жность

Полуосознанной тоски

Как сердца самопринадлежность

И чар – пока не-колдовских.

Перерожденье глаз бездонных,

Знаменованье женских черт.

Полураскрытие бутона,

Не-распечатанный конверт.

Отрадный щебет в синем небе

Разбудит брезжущий окрест.

Коснётся обережный гребень

Не-расплетенных кос не-вест.

Займётся яркая зарница,

Растает снежная луна,

И не-заметно приключится

Девичья первая весна.

Утро гейши

Согреет солнце горы на востоке,

Скользнёт по крыше дремлющей окейи[1]1
  Окейя – дом, где живут гейши.


[Закрыть],

Легко погладит домик разнобокий…

И домик дрогнет, скрипнет, просветлеет.

Приветный сад распустит хвост павлиний,

Взыграет фантастическим нарядом,

И пышные соцветия глициний,

Сверкая, устремятся водопадом.

Растает в небе месяц узколицый,

Утонут звезды в шёлковом азуре,

И в новом дне блаженно растворится

Улыбка пробудившейся Сайюри.

Звук ветра

Созрел в зените персик ярко-алый

Над пёстрыми циновками полей.

Разносятся дыхание сандала

И песни белоснежных журавлей.

Искрящиеся стайки карпов кои

Плескаются в нефритовых прудах,

И вязкий аромат сосновой хвои

Колышется в рассеянных лучах.

Восток наполнен ощутимым звуком,

Густым и сочным, словно женский рот.

Играет ветер в зарослях бамбука

И о весне и юности поёт.

Чайный домик

Кружится в танце нежный лепесток

Благоуханной сакуры в Киото.

Встречает вечер сказочный восток,

Ложится в тени пагод позолота.

Спускается к сияющей реке

Закат, как ослепительная птица.

Приспело время чая и сакэ.

Открыты двери в маленьком тясицу[2]2
  Тясицу – чайный домик.


[Закрыть],

Где розовый оттенок тонких стен

Изгладит день не до конца отцветший,

И дивный сладкопевный сямисэн[3]3
  Сямисэн – японский струнный музыкальный инструмент.


[Закрыть]

Коснётся виртуозных пальцев гейши.

Камень страсти

Пылает жарко огненный рубин,

Блестит в оправе полная луна.

В ночной прохладе веется жасмин,

Роняя животворно семена.

Затих восток до первых петухов.

Безмолвствуют соцуми и фуэ.

Сплетают кольца вогнутых хвостов

Драконы в глянцевитой чешуе.

Мерцают переливно светляки,

И трепетом лицо озарено, —

Под ласками взволнованной руки

Струится золотое кимоно.

Шёлковый путь

Анастасии Демидовой

Раскрой мое окно на краешке вселенной…

Дыханием весны согрей на кухне чай.

Мой ангел для тебя раскрасил утром стены

Серебряной росой и улетел в Китай,

Где царственно цветут роскошные пионы,

И журавли скользят по рисовым полям,

Где сторожат дворцы небесные драконы,

И поджидают львы при входе в каждый храм.

На Шёлковом пути встречается немало

Диковинных вещиц, красот и мудрецов,

И, крылья окурив жасмином и сандалом,

Мой ангел носит там китайское лицо.

Ты всмотришься в фарфор сквозь пелену зарницы,

И блюдце на столе растает, как луна,

И чашечка в руках прозрачных растворится,

Чаинками кружась у моего окна…

О вечном

В час сирости

В час сирости, похожей на недуг,

Ступай к реке, всмотрись в её теченье.

И растворится целый мир вокруг,

Даря больной душе отдохновенье.

Сложи тревог не греющий доспех,

Откинь обид пылающие латы,

Отдай воде свой первородный грех

И слёз окаменевшие караты.

Отринь себя былого и прими,

Не отделяя от всего живого.

И в единеньи с Богом и людьми,

Не прерываясь, начинайся снова.

Цветок Марии

Я беременна воздухом, словно любила Бога.

И течёт кислород в сердцевину мою с небес.

Я себя ощущаю приютом, святым острогом

Чистоты, что пока не коснулся земной прогресс.

Пропускает материя сонмы частиц нейтрино —

Неразгаданных писем вселенной густой поток.

Бог хотел подарить снова людям родного сына,

Говорил, что планете так нужен опять пророк.

Прикрывает глаза эмбрион пресвятой Марии

Сквозь порог оглушительных вспышек неясных мук.

Ослепляют прожекторы доктора в хирургии.

И черти́т монитор, как взбесившийся, тонкий круг.

Электрический ток, острый скальпель и крепость спирта —

Утешение горестей и забытье грехов.

В нашем веке гуманном венцы мастерят из мирта,

И терновые – больше не ранят святых голов.

На Голгофе давно нет крестов: объективы праздных

И паломников веры, которым она – как соль.

С миротворческой миссией гибнут богообразно

И в числе ветеранов проходят в раю контроль.

В барокамере спит недоношенная малютка.

Я – не в силах стерпеть, чтобы только скорей возмочь,

Уплотнив кислород, разгоняя его по трубкам,

Белой лилией встретить рожденную Анной дочь.

Я был распят

Я был распят. Сегодня я воскрес.

Но боль моя уменьшилась едва ли.

Вы, равно как и я, несли свой крест.

И, как и я, до срока умирали.

Растлили землю войны, и содом,

И ненависть в сердцах к чужим и близким.

Чем брат был одержим, куда ведом,

Раз судьбы взмыли в небо обелиском?

Кто всходы вечной жизни истреблял

И идеалы возводил до веры?

Молчит, похолодев, мемориал

Героям чьих-то воли и химеры.

Секреты павших – доблестно хранят

Бескрайние поля, резные горы.

Я ныне пахарь. Вот моя стерня

И светлый плуг мой – на работу скорый.

Не для того сегодня я воскрес,

Чтоб снова на Голгофе быть распятым.

Но, как и прежде, я иду вразрез

Со всем, что губит дух и тело брата.

И днесь я сплю

Сплетают руки вечность и конечность,

И берега вздыхают о воде.

И днесь я сплю: глубо́ко, бессердечно.

А рядом Он – похожий на людей.

Темно, как в склепе, ничего не вижу,

Ни молока, ни хлеба не прошу.

В шкафах желтеют кружевные брызжи.

Тускнеет непроложенный маршрут.

Вздыхает неродившийся ребенок,

Сиротство осознавший до поры.

Мироточи́т газета, как икона,

Где некролог, зачитанный навзрыд.

Парит орёл над полем бледно-серым,

И крылья бьют высокие ветра.

А рядом Он – незримый – шепчет: веруй…

И отворяет присные врата.

Земля

Есть чувство без начала и конца

И мир – не содрогнувшийся от боли.

Есть утешенье Вышняго Творца

И храм, что непреложен и намолен.

Но это всё, увы, не для тебя,

Нечаянно оброненный на Землю,

Где ссорятся, болеют и скорбят…

И божьей жизни всуе не приемлют.

О скромная, простая пастораль,

Увядшая и канувшая в Лету…

Порой Господь садится за рояль,

Наигрывая музыку планеты.

Всего семь нот… и отдаленных дней…

Звучащих несказанно по-другому.

Бог создавал образчик и музей,

А вышло то, что называют домом.

Эго

Когда омертвела душа в закромах груди,

Ты жаждешь лелеять своё, как чужое, тело,

Изнеженной плоти любовник и господин

С заласканной шкурой, изнанкой окаменелой.

Течение времени, словно плохой партнёр,

Ложится всегда неудобно и расторопно

И смачно плюёт, усмехаясь, что ты – позёр —

Находишь в эротике больше, чем в грубом порно.

Шагреневой кожей морщит безысходность дней.

Сочится бездушность отравой безликой скуки.

И то, что когда-то цвело, поедает змей,

Который в раю проповедовал близоруким.

Кричи не кричи в отвратительное нутро,

Под яблочным уксусом скрытое жирной негой, —

Душа человека – заглоченное ядро

Раскормленным всеми грехами, незрячим эго.

Разговор с классиком

Я не исчезну

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.

Евгений Евтушенко

Я не исчезну. Кто я без тебя? —

Лишь смертная, чей век до боли краток,

бессмыслицей и пустотой объят,

без таинства любви, её загадок.

Исчезнуть? Как могу я? Жизнь моя

с твоей переплелась, соединилась

в тот миг, когда, представ у алтаря,

наполнил сердце благозвучный клирос.

Я не исчезну. Грех давно прощён.

И побелели шрамы искупленья.

Нет больше третьих. Нет чужих имен.

Есть только мы и наше возрожденье.

Я не исчезну – словно сон, мираж.

Ведь твой двойник не создан этим миром.

Дрожит в причёске нежный флердоранж[4]4
  Флердоранж применяют в свадебном уборе невесты.


[Закрыть]

от губ твоих и сладкого эфира.

Моя ладонь – она твоя теперь.

Отныне ты один мне предназначен.

Я не исчезну. Не страшись потерь.

Последняя любовь – в ней все иначе.

Хулиган

Дождик мокрыми метлами чистит

Ивняковый помет по лугам.

Плюйся, ветер, охапками листьев,

Я такой же, как ты, хулиган.

Сергей Есенин

Молодой хулиган и повеса

С неразгаданной русской душой

И глазами как ширь небесная,

Словно дождь, над Россией прошёл.

Дерзновенно, напористо, звонко

Лился песней в родной стороне

И, срывая рязанскую глотку,

На чужбине скандально гремел.

Никогда покорным послушником

И смиренником не был он,

Сладкозвучную лиру, как Пушкин,

Ласкавший хмельным пером.

Обращая в весёлый угар

Боль предчувствий и стоны тальянки,

Калечили гибельный дар

Казематы сырой Лубянки.

Но горел он среди светил

Только ярче от свежих ран,

В миллионы отмеренных сил,

Расплёскивая талан[5]5
  Талан – судьба, удача.


[Закрыть].

Гнулся клён, и плевался листвой,

И стучался к нему в окно,

Заявляя свое родство

С деревенской лихой шпаной.

Колосилась на поле рожь,

Золотила пшеница край. —

И казалось, что не умрёшь…

И казалось, что вот он – рай.

Но увял до поры лепесток,

И шафрановый цвет облетел.

Оттого пробежал холодок,

Завыла, как мать, метель…

Обнимая в слезах россиян,

Разметалась по небу синь.

Был поэт на Земле… хулиган…

Ты прости его, Боже. Аминь.

Гений

О, сколько раз я с упоеньем,

Как гений чистой красоты,

Читала вслух стихотворенье,

Что написал когда-то ты.

Мне вспоминался шумный Питер,

Рука в перчатке и платок,

Соединивший пару литер

В непревзойденный завиток.

Мгновенье чудное искрилось,

Переливалось на свету,

Как небом посланная милость

На Поцелуевом мосту.

В груди пульсировала вечность.

Душа не знала больших мук,

Чем точность рифм и безупречность

Твоих бесчисленных подруг.

Но я гнала свои сомненья,

Как гений чистой красоты,

Как ключ любви и вдохновенья

Недостижимой высоты.

Изящной талией в корсете

Благословляя весь Парнас,

Я пробуждала жизнь в поэте…

И ты писал – как бог, как А.С.

* * *

Мне нравится, что Вы больны не мной…

Марина Цветаева

Вам нравится, что Вы больны не мной,

Вам нравится, что болен я не Вами,

Что никогда нахлынувший прибой

Не обернётся горькими слезами.

Вам нравится, что чувственной весной

Я не являюсь заполночь с цветами,

Шампанским и улыбкой наносной

И не играю Вашими мечтами.

Вам нравится ещё, что я при Вас

Другую обнимаю безмятежно,

Не выдавая за прищуром глаз

Всё то, что жаждет выйти за рубеж, но

Не высказано сердцем в этот час,

Охваченный томлением безбрежным,

Когда готовы пасть тафта и газ,

Разоблачив привязанность и нежность.

Спасибо Вам, что образ Ваш родной

Я сберегу до встречи с небесами.

Мне бесконечно дорог Ваш покой,

Что не нарушил гулкими шагами,

Ненужным словом, искренней строкой

И полными сомнений вечерами.

Увы! – я знаю – Вы больны не мной…

Не знаете… как сильно! болен Вами…

* * *

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди…

Константин Симонов

Жду тебя, мой человек,

Как никто не ждёт.

Жду, когда кружится снег

И на речках лёд.

Жду, когда сады цветут

И грохочет гром.

Жду, когда других не ждут,

Заперев свой дом.

Жду, когда забыть велит

Кто-то из друзей.

Жду, когда огнём горит

Сердце без вестей.

Жду тебя, мой человек,

Не жалея сил.

Пусть твердят, что краткий век

Ты, увы, прожил.

Пусть другие пьют вино

На помин души.

Я уверена в одном:

Ты здоров и жив.

Пусть не ждут ни сын, ни мать,

Веру потеряв.

Не могу тебя не ждать,

Жить не перестав.

Жду тебя, мой человек.

Смерти не отдам.

Жду тебя сильнее всех.

Знаешь это сам.

И, когда ко мне придёшь,

Станет вновь светло.

Пусть родные скажут: – Что ж,

Парню повезло. —

Им, конечно, не понять,

Как пришёл живой. —

Просто знал, я буду ждать,

Как никто другой.

* * *

Ты меня не любишь, не жалеешь,

Разве я немного некрасив?

Сергей Есенин

Не люблю тебя и не жалею.

Наша связь как спичка на ветру,

Что поспешно гаснет и не греет,

И похожа чем-то на игру.

Пусть ты смотришь мне в лицо со страстью

И не хочешь отпускать с колен, —

Ах, Серёжа, разве в этом счастье?

Отчего ты ждёшь любви взамен?

Нас свела по случаю дорога,

А не воля праведных небес.

Я уже давно не недотрога,

Да и ты повеса из повес.

Сердце слишком часто ошибалось,

Оттого молчит оно сейчас, —

За любовь не принимая шалость,

Что связала тёмной ночью нас.

Не мечтаю больше о хорошем.

Не ищу судьбу в твоих глазах.

Я тебя легко оставлю в прошлом

С радостной улыбкой на губах.

Ты ведь тоже, выйдя за калитку,

Скоро позабудешь про меня

С новой розой или маргариткой,

Не жалея пылкого огня.

Только ты любви у них, Серёжа,

Не проси… И душу не трави.

Никого любить, увы, не может,

Кто сгорел дотла в костре любви.

Потому, когда однажды в парке

Я увижу вновь тебя с другой,

Сердце промолчит. И взгляд твой жаркий

Вовсе не нарушит мой покой.

Я скажу негромко: «Добрый вечер…»

Ты ответишь: «Вечер добрый, miss».

Ничего не значит наша встреча —

Легкодумный вспыльчивый каприз.

Встреча

Тоска, и тайна, и услада,

и словно дальняя мольба…

Еще душе скитаться надо,

Но если ты – моя судьба.

Владимир Набоков

Что, если ты моя судьба,

моё заветное желанье,

и гладью вышила волшба

союз наш в млечном мирозданье?

Неотвратимость прошлых встреч

и неизбежность всех разрывов —

как сонм обманчивых предтеч

любви единственной нелживой.

Твой профиль и улыбка глаз

в ночном тумане промелькнули.

Ты не позвал меня в тот час

и не окликнул тихо: Юля.

Я безымянно уплыла

под сенью южного каштана.

И – как цветок – дрожала мгла

на водах тёплого лимана.

Ещё не время быть с тобой.

И не взошло над нами солнце.

Но что, когда моей судьбой

не станешь ты – из незнакомца?..

Bona mente[6]6
  С добрыми намерениями.


[Закрыть]

На море

Я на море опять… позабросив костюм,

Каблуки, макияж и укладку.

Заметает заботы загадочность дюн,

И песок обнимает палатку.

Осторожно ступаю по кромке воды,

Где малютки-медузы свернулись.

В рюкзаке моём персики, парочка дынь —

Всё, что надо для счастья в июле.

Словно бабочка солнечный луч на плече —

Легкокрылый, прозрачный и тонкий.

И купается в синей блестящей парче

Незатейливый грузик на донке.

Дозревают плоды золотой алычи.

Рыбари улыбаются сладко.

И плывут в облаках голубые мечты,

Замирая на парусных складках.

Я наполнила несколько простеньких скрынь

Непривычными негой и ленью,

В рюкзаке моём персики, парочка дынь. —

Милый друг, приезжай к воскресенью!

Благодать

Мой старый друг велосипед!

Скрипит, но мчит меня по полю,

Чтоб, накатавшись всласть и вволю,

Вернулся к бабушке в обед.

Кругом просторы и покой

И сочных красок сочетанье.

Кукушки слышно кукованье

В лесочке где-то за рекой.

Лечу обратно с ветерком.

Крапива обжигает пятки.

В глазах рябят цветные грядки.

И тянет сладеньким дымком.

Калитка, домик и сарай.

Встречает кот меня в оконце.

И греет косточки на солнце

Родной и милый сердцу край.

Накрытый стол и самовар.

Хлопочет бабушка у печки.

От огненной томлёной гречки

Из чугунка струится пар.

Давно я житель городской.

Квартира в самом центре Энска.

Но только в доме деревенском

Остался всё же я душой. —

Где божьи благодать и свет

И русская краса природы.

Где детства озорные годы

И верный друг велосипед.

Баю-баюшки

Я у речки разденусь неспешно

И купаться нагой побегу.

Полюбуйся девчонкой беспечной,

Незнакомец, на том берегу.

Распустились волнистые косы,

И спадает каскад по плечам,

Где струится в глубокие плёсы

Млечный путь, словно воск по свечам.

Пусть течение ласково нежит.

Разноцветные рыбки снуют.

И притихшая русская нежить

Разливает по заводям брют.

Я игристую влагу впитаю,

Тонкой кожей коснусь пузырьков.

Баю-баюшки-баюшки-баю,

Ночь накинула звёздный покров.

Другу о ведьмах

Юлии Ключарёвой

Не думай, друг, что в наши времена

Не сыщешь ведьм за тридевять земель.

Я видела, как дрогнула струна,

И вмиг утихла за окном метель.

Забрезжил свет серебряной луны,

Алмазной крошкой вспыхнул небосвод.

С пушистых веток облетели сны,

И проскользнул в передней чёрный кот.

Не думай, друг, что в средние века

Сожгли всех ведьм на гулких площадях.

Я видела, как узкая рука

Попрала гармонично тлен и прах.

Бездушная гитара ожила,

Расцвёл под елью южный амарант.

Померкла скромной залы полумгла

И засверкала, словно бриллиант.

Не думай, друг, что больше никогда

Никто не станет в мире ворожить.

Я видела, как рыжая звезда

Плела из песен шелковую нить.

Струился мягко голос колдовской,

Кипело зелье в золотых котлах.

Сражалась ведьма с серостью и тьмой

С загадочной улыбкой на губах.

Природа женских чар

Как объяснить природу женских чар?

Проникнуть в душу нежную незримо?

Она летает втайне по ночам,

Подобно птицам или серафимам.

Так кто она: хвостатая звезда,

Сильфида или ведьма в рыжих прядках?

Ответа нет, но это не беда,

Ведь в женщине всегда важней загадка.

Рассыпав искры в утренней росе,

Она с небес спускается бесшумно

Во всей своей волнующей красе,

Соскучившись, как водится, безумно.

Их страсть бурлит и с каждым днём сильней.

Он никогда подобного не ведал.

Под толстой кожей в нём живёт Персей

В созвездии с любимой Андромедой.

* * *

А мне приснилась ночь перед рассветом…

И пруд – укрытый звёздами рябыми.

Шептали плошки на ветру на тыне

Родное имя.

И в разнотравье ласкового лета

Текла роса прозрачным изумрудом

И в мой кувшин и по моим сосудам,

Пророча чудо.

И я проснулась – солнышком согрета —

Такой незащищённой и домашней.

Мы не встречались с вечности вчерашней

В лучах рассвета.

Алёшка

Небосклон усыпан звёздной крошкой.

И луна сверкает, что опал.

Я спешу босая на причал,

Где сегодня ждёт меня Алёшка.

Шелестит волна блестящей галькой.

Дразнит терпким мёдом тамариск.

И играет с маленькой русалкой,

Приручённый ею Василиск.

Спят байдарки и катамараны,

Скрывшись под брезентовым шатром.

Светится вдали ночной паром,

Направляясь в сказочные страны.

Машет паренёк мне у причала —

Худенький, взволнованный, смешной.

Ровно год назад я обещала

Встретиться теперешней весной.

Скажете, мол, ведьмочка немножко,

Сердце ожиданьем извела?

Но к чему мне зелье и метла,

Раз дождался все-таки Алёшка!

В любовь и росы

Я села в поезд (взяла плацкартный).

Храпят соседи, стучат колеса.

Я ткнула пальцем случайно в карту —

Так, словно в небо, в любовь и росы.

Я еду ночью в восьмом вагоне.

Мелькают звёзды, бренчит посуда.

Меня как будто бы кто-то гонит:

Езжай отсюда, езжай отсюда.

Немало разных дорог, маршрутов.

Моя планета – бездонный кладезь.

Я поменяла сегодня круто

Привычный угол на острый градус.

Не спится бардам, прокурен тамбур.

Поёт гитара, и голос плачет.

Клянёт страховку, ругает шлямбур:

Вот неудача, вот неудача.

А я, спасибо, стою живая.

Реву, как дура, уткнувшись в косы.

И солонеет заварка в чае,

Пока я еду в любовь и росы.

Кружевное

Согрей меня своим теплом.

Мне зябко на Большой Ордынке,

Где снег искрится серебром

И пьют из труб хрустальных льдинки.

Прозрачный воздух поутру

Дрожит, прижавшись к тонкой ветке,

Лаская нежную кору

В изящной белой вуалетке.

Пройдись по улице со мной,

Плутая в мыслях и надеждах.

Москва встречает нас зимой

Невестой в свадебных одеждах.

Осколки прошлых дней и лет

Хрустят под свежими следами.

Встаёт над городом рассвет

И наполняет мир мечтами.

Цветёт затейливый узор

На белоснежной хрупкой лире.

Преобразившийся Азор

Спешит с букетом роз к Земире.

Испей со мной крутой мороз,

В нём аромат бодрящий мокко

И терпкий вкус волшебных грёз —

По мановению востока.

Париж

Я помню, как сейчас…

Кафешантан.

Дурман духов французских.

Нежность ночи.

Цветочниц юных.

Запах папирос

и роз,

неувядающих в петлице.

Столицу, восхищающую глаз.

Прованских трав волнующие чары.

Муара свежесотканный узор.

И взоры белозубой шансонетки —

кокетки тона чёрного базальта,

с контральто,

так похожим на вулкан.

Роман

забытый помню

по соседству

и девство благоденствующих крыш.

Париж.

Я помню, как сейчас, тебя,

Париж.

Страстное танго

Я сбегу от тебя в Аргентину,

Где играет страстное танго.

Лягут мили меж нами кортиной[7]7
  Кортина – это часть мелодии (обязательно не танго), которая ставится между тандами и играет примерно минуту.


[Закрыть]. —

Время слушать новую танду[8]8
  Танда – это блок из набора композиций одного и того же стиля музыки.


[Закрыть],

Где ликует милонга до ночи,

Кабесео[9]9
  Кабесео – приглашение (и отказ) взглядом.


[Закрыть] ждут с нетерпеньем.

Где мордида, крузадо и очо

Управляют каждым движеньем.

Где волнуют предчувствие танца

И восторг – горчинкою мате.

Где звучат испанские стансы,

Увлекая в огненный кратер.

Я забуду о том, как любила,

И всемерно тандам доверюсь.

Пусть ведут меня нежность и сила,

Чувство ритма пылких тангерос.

Пусть закат обжигает, целуя. —

Я в Буэнос-Айрес с Хуаном

Аргентинское танго танцую,

Чтоб забыть сердечные раны.

Танго под дождём

В моих объятьях трепет и весна,

Палитра чувств, бушующие смолы…

И женщина, что страстно влюблена

В мелодии Гарделя и Пьяццоллы.

Танцуй со мной сегодня под дождём.

Зонтом моим надежно ты укрыта.

Нам, как и прежде, хорошо вдвоём.

И лишь для нас играет Кумпарсита[10]10
  Кумпарсита – это танго, которое ставят последним на милонге. По правилам, Кумпарситу партнер всегда танцует со своей партнершей. Танцевать последний танец с кем-либо еще считается дурным тоном.


[Закрыть].

Ясная Поляна

Вот и проснулась Ясная Поляна —

Весёлой, деревенской и румяной!

Пробились травы, и взошли цветы,

И показались на деревьях почки.

Дерутся оголтелые коты.

Кудахчут перепуганные квочки.

Когда-то здесь трудился Лев Толстой —

Великий, по-домашнему простой.

Гулял средь елей и бродил по саду,

Вдыхал весенний тонкий аромат.

Он и теперь как будто где-то рядом —

Могучий и живой, отец и брат.

Впитав его рассказы и романы,

Благоухает Ясная Поляна.

Майская тоска

Во мне созрела майская тоска,

Как в небе незалатанные ливни,

Как седина на стреляных висках,

Как целый город где-нибудь на Вильне.

Чернильных пятен ярко-алый цвет

Сочится, заполняя лист бумаги,

Где на полях канавы и кювет,

И майская тоска лежит в овраге.

В холодной сини розовый туман.

И опоясан воздух горлом липким.

Созрела борода у наших ран,

И в каждой строчке тень твоей улыбки.

Рассвет

Рассвет прольётся каплями росы

И пурпуром окрасит облака.

Пробьют четыре старые часы,

Потянется ленивая река.

Проснутся утки с выводком утят,

Заёрзают неспешно на Упе.

И волны, расправляясь, зашумят

Сиренево-лазоревый напев.

Облепит солнце сахарный рогоз

И просверки кувшинок на воде.

Зевнёт, озолотев, бездомный пёс.

Плеснётся чудо-рыба на уде.

И взмоют грёзы с ясных берегов

И скоро разлетятся, щебеча,

К подушкам бестревожных туляков,

Рассеиваясь в утренних лучах.

Яблочный Спас

Распустились астры под окном,

Зацветают бархатцы и канны.

Рыжий кот, свернувшийся клубком,

Принимает солнечные ванны.

В блюдцах облепиховый сироп

И желе из розовой смороды.

В чашечках лекарство от хвороб —

Чай из трав со сладким вкусом мёда.

Скоро осень прокрадётся в сад,

Угостится сочными плодами.

Закружит деревья листопад,

Осыпая землю медяками.

Но пока не подоспел тот час.

Не умолк весёлый птичий гомон.

И томится ароматный Спас

На высоких яблонях за домом.

До свидания, Лето!

Что оставит на прощанье лето?

Долгожданный ветреный роман?

Шёпот моря, звёзды до рассвета?

Колдовские виды южных стран?

Поцелуи тающей медузы?

Ласковость рыбёшек на мели?

Трепетанье складок тонкой блузы?

Волны, что голубят корабли?..

Лето схлынет, словно шум прибоя,

Сдёргивая бронзу с хрупких плеч

Лёгким платьем модного покроя,

Не стараясь наготой завлечь.

И прольётся небо над заливом,

Где купалось лето-чародей,

В птичьем крике буднично-тоскливом

Растворяя нежность прежних дней.

Дождь пройдёт, и солнце глянет снова.

Высохнут трава и деревца.

И сыграет осень босса-нова,

Утешая смурые сердца.

* * *

Вот уже и осень наступила.

И деревья сбросили наряд.

Этим летом я тебя любила

И люблю, как прежде, в листопад.

Бродим в тихом парке до заката,

Улыбаясь радостной тоске.

Кое-где листва зеленовата,

Пожелтевшая – свернулась на песке.

Нам с тобой здесь хорошо, спокойно.

Дышится привольно и легко.

А берёзки, обнажившись стройно,

Шепчут свои тайны на ушко.

И одна меня остановила

И шепнула, опустив свой взгляд:

«Этим летом ты его любила

И, как прежде, любишь в листопад».

* * *

Воздух обжигающий и стылый.

Обнажённых веток редизна.

Отливает золотым бериллом

Берегов высоких крутизна.

Журавлей прощающихся крики.

Голубей озябших воркотня.

Голос сжатых нив многоязыкий

И стерней горящих трескотня.

Дыбятся костры с резной поклажей,

Нагоняя страха на коров.

Хлопья пепла и крупинки сажи

Падают в созвездие Весов.

Пахнут трактористы сладким дымом.

Сеялки врезаются в поля,

И, зачав любовно хлеб озимый,

Засыпает русская земля.

Осенний букет

Осенний букет как минувшая нежность,

Увядшая тайна прощаний и встреч.

В природе уже узнается небрежность,

И счастье былое нет сил уберечь.

Померк золотарник, поник безвременник,

Осыпались фрезии возле крыльца.

Заклятый любовник – сегодня изменник,

И слезы дождя тяжелее свинца.

У розовой клумбы не слышно признаний,

И чувственный лепет смущённо затих.

Прошла, отболела пора целований,

И хладно простился завидный жених.

Угасло волшебное пламя вербены,

Любовь разметала стихи на столе.

Излишни вчерашние жаркие сцены

И горечь вина в голубом хрустале.

Опавшие яблоки тронуты прелью.

Пожаром лесным просиял кровоцвет,

И летние страсти в душе откипели,

Оставив на память осенний букет.

* * *

У осени сегодня забастовка.

Слоняется без дела по дворам,

Пьёт с детворой шумливой газировку

И травит байки сонным старикам.

А между тем с деревьев распалённых

Стекает солнце, как цветочный мёд.

И увязает в шелковистых кронах

Сияющий лазурью небосвод.

Плывут по рельсам красные трамваи,

Прикрыв рекламой голые бока.

А под мостом, прикованная к сваям,

Пасётся говорливая река.

Снуют бесцельно суетные мухи,

Всклокоченные стайки мошкары.

И делят с голубями полкраюхи

Сбежавшие с уроков школяры.

Играют музыканты аллегретто,

И льётся жизнерадостный мотив.

Ты говоришь, что это бабье лето.

А я скажу: осенний перерыв.

Город мой

Студит ветер барбарисы,

Тянет в рот, как леденцы,

И звенит плодами тиса,

Словно это бубенцы.

Проливает небо слёзы.

Город мой умыт и чист.

От колючего мороза

Завернулся он в батист.

Обжигает самоваром

Разноцветные персты.

Обдает огнём и жаром

Неподатливую стынь.

Выпекает в печке пряник,

Не жалея лучших дров.

Дев на выданье румянит,

Что гадают на Покров.

И стоит он, царский рында

Реформатора-Петра,

Оружейников завидных

Сотворивший из ребра,

И играет на гармони,

И поёт на все лады…

Город греет мне ладони

И хранит мои следы.

Предпраздничный секрет

Хвойный лес и домик на опушке

В белоснежной дымке волшебства.

Рдеют новогодние игрушки,

Как шестое чувство Рождества.

Прихотливый след от снегоката

Под окном оставил доброхот.

Облака, как сахарная вата,

Облепили теплый дымоход.

Лучик солнца на винтажных ставнях

Золотит изящную резьбу.

Крепкие морозы дней недавних

Расписали на двери скобу.

Мы сидим на маленькой веранде,

Радостно смакуя шоколад.

Пляшут огоньки в цветной гирлянде,

И снежинки стайками летят.

Свитера с упряжками оленей,

Рукавицы и пушистый плед. —

Это тайна наших воскресений,

Это наш предпраздничный секрет.

Догоняй же!

Нас роднят капризы января,

Скрип галош, искрящаяся заметь,

Яркая морозная заря

И кристально-радостная память.

Убегает тонкая лыжня

В сокровенном снежном королевстве.

Догони, попробуй-ка, меня!

Отыщи в забытом нами детстве,

Где кусает за руки мороз,

И в сугробах увязают ноги,

Где плывёт гудящий паровоз

По железной сказочной дороге,

Где сосулька слаще леденца

И вкуснее нежного пломбира,

Где смеяться можно без конца,

Открывая драгоценность мира…

Обогну сияющий лесок

И замру у маленького пруда.

Здесь когда-то был большой каток…

Догоняй же! Долго ждать не буду!

Давай поиграем

Милый, давай поиграем в пони.

Буду катать на вихрастом загривке.

Крепко стреножишь мои ладони

Или конец и ногтям и обивке.

Милый, ты любишь большую скорость.

Я обожаю безумные скачки.

Милый, да что ты, откуда робость?

Или ты впал в своем офисе в спячку?

Я буду в чёрных чулках и лифе.

В сахарной пудре от шеи до пяток.

Милый, ты будешь крутым шерифом

И, представляешь, от сахара сладок.

Милый, да что ты? Какой селектор?..

На совещании?.. (Вот я чудачу!)

Всё поняла и меняю вектор.

Это звонила не я. Я на даче.

В ду́ше!

Тихо вода струится,

Нежно лаская спину,

Выемку над ключицей,

Волос тугой и длинный.

Груди впитали влагу.

Пена укрыла лоно

Запахом спелых ягод,

Мокрого небосклона.

Капельки на лодыжках

И на запястьях тонких.

Что же ты ждёшь, трусишка?

Что же стоишь в сторонке? —

Хватит обоим места.

Верно послужит пар нам

Пышной фатой невесты,

Вязкой смолой янтарной.

Губка скользит по коже,

Ниже сползают руки.

Очень на то похоже —

Кто-то забыл снять брюки…

Кинжал Дон-Жуана

Погляди, на сердце рдеет рана,

Вытекают капли из груди.

Я познала страстность Дон-Жуана

И кинжал, что пылкость пробудил.

Извивалось тело в напряженье,

Выгибалась дугами спина.

И дарил Жуан мне в утешенье

Веру в то, что я ему нужна.

Рондела[11]11
  Рондел – испанский кинжал.


[Закрыть] округлая огранка

Обожгла страшнее, чем огонь.

Но не плачет гордая испанка.

И не ищет образок ладонь.

О Севилья! – мать моих терзаний,

Что взрастила алчущую плоть,

У кинжала тысячи желаний:

И пытать, и мучить, и колоть.

Жгучий зной полуденного солнца

Измождённо бьётся в жалюзи.

Дон-Жуан! Я выпита до донца

Остриём, что в сердце мне вонзил.

11 минут

Пообещал любить её вечно —

11 долгих упругих минут.

Напором продольно и поперечно

Стремился душу её изогнуть.

Невыносимо сжигал запалом.

Касанием губ возводил в квадрат.

О вечном она ничего не знала —

Лишь била от счастья током, как скат.

От радиации и свечений

Вздымалось тело, и пух корсет —

11 длинных минут излучений,

11 суток, кварталов, лет…

Как исходные вечности

1+1

Эпиграф к ненаписанной любви

Ты выросла из рамок, словно птица.

Размах крыла – давно не по гнезду.