Текст книги "Фол последней надежды"

Никак не могу избавиться от ощущения, что кто-то на меня смотрит, и это тупо. Поэтому я принципиально не оборачиваюсь, пока иду от остановки. Это все тревожность, которая преследует меня последнее время. Но я же не сумасшедший?

Упрямо смотрю вперед, слушаю дипхаус, а на КПП вынимаю один наушник.

– Здорово, Паш.

– Привет, спортсмен.

Готов поспорить, это не только мое прозвище, наверняка он так зовет всех, кто занимается тут. Глупо было бы запоминать каждое имя, хотя меня он точно выделяет, я знаю. Жмем друг другу руки, и я прохожу через заботливо опущенную «вертушку».

Договориться с Пашей было легко. В это время тут никто не занимается, игры не проводят, в аренду поле не сдают. Так что я плачу только охраннику. Его вахта закончится через три недели, больше мне ни с кем общаться не придется. К тому времени я должен буду восстановиться. Кажется, все идеально. Кроме моей ноги.

Быстро переодеваюсь в пустой темной раздевалке. Свет Паша вырубает исправно, так что я довольствуюсь тем, который льется через открытую дверь из холла. Кое-как складываю вещи в шкафчик, но не запираю его. Зачем? Я здесь – единственный гость.

Да и ничего ценного с собой не ношу. Если полоумные воры здесь и появятся, то пусть забирают мои джинсы от «Армани», я не расстроюсь.

Прихватываю с собой белые фишки и выхожу на поле. Быстро раскладываю и начинаю с беговых. Терпеть не могу эту необходимую часть разминки, но воспринимаю ее как данность. Знаю, что через полчаса втянусь, нужно только потерпеть. К тому же нога болит, но это тоже скоро пройдет.

Но моя концентрация летит к чертям, когда я вижу светлую макушку рядом с собой. На этот раз ошибки быть не может. Она что, ехала за мной? Изумление сдержать не выходит:

– Гелик?

Округлившимися глазами пялюсь в ее невозмутимое лицо. Что она здесь делает?

– Тренируешься?

Звучит как нападка. Я хмурюсь и внимательнее вглядываюсь в ее лицо. Неужели она собирается рассказать об этом? Мы не так уж дружим, чтобы Геля хранила мои тайны. Тем более от своего отца. А тот молчать уж точно не станет. У взрослых свой взгляд на жизнь.

Против воли обороняюсь:

– А что? Доложишь моему отцу? Или своему?

Но эта девочка меня удивляет. Сначала заправляет светлые пряди за ухо, опускает козырек бейсболки ниже, а потом и вовсе разворачивает его назад. Затем произносит с таким видом, будто бросается в бездну:

– Нет. Я… я могу тебе помочь.

К концу фраза звучит почти отчаянно.

Но я все равно отрицательно качаю головой:

– Не нужно. Тебе зачем? Это моя проблема и мое решение. Просто никому не говори.

– Нет, – вдруг выпаливает она.

– В смысле?

– В смысле, нет. Что непонятно?

– А что тебе нужно? – озадаченно интересуюсь я.

– Блин, Громов, ты тупой? – Геля возмущенно взмахивает одной рукой, вторую запихивая в карман широких штанов.

– Наверное. Ты хочешь сдать меня отцу?

Ангелина подхватывает футбольный мяч и набивает его ногой, затем коленом, а потом подкидывает выше и удерживает между затылком и лопатками.

Позволяет ему скатиться на грубый газон и говорит:

– Чего непонятного? Я могу тебе помочь. Сам ты ничего не сделаешь, тебе нужен хоть один партнер, ты не можешь такими предложениями разбрасываться. Просто не можешь.

Последнее Геля добавляет с отчаянием, чем снова меня удивляет. Ей-то какое дело?

Смотрю на нее внимательно. На ее маленький носик, широко распахнутые глаза. Отмечаю, как упрямо она поджала губы. Сердце мое как-то по-особенному сжимается. Просто не помню, чтобы кто-то выражал поддержку тому, что для меня кажется важным. Ангелина же как будто действительно понимает, что для меня значит футбол и этот треклятый матч.

Прищуриваюсь и в ее глазах считываю, что она видит перемену в моем настроении.

Как тонко настроенная антенна ловит то, что нужно.

– Окей, – выдаю вместе с воздухом, который выпускаю из легких.

Она недоверчиво переспрашивает:

– Окей?

Киваю и развожу руки в стороны. Возможно, я делаю большую ошибку. Но сейчас мне нужен человек, которому я мог бы доверять. Ангелина – очень хороший вариант в моих обстоятельствах.

К тому же я так рад ее видеть! Очень устал быть один.

Снова киваю. И обессиленно пожимаю плечами:

– Да, я согласен. И хоть я не понимаю, зачем тебе это нужно, я все равно с радостью приму твою помощь.

Гелик бросает на меня какой-то странный взгляд, поправляет кепку, смотрит на свои ноги и заявляет:

– Тогда разминайся, салага. Пощады от меня не жди.

Я хмыкаю:

– Так ты партнер или деспотичный тренер? Можешь определиться?

– Заткнись, Громов, и разминайся.

Она выпячивает губы и уходит в сторону, чтобы скинуть на газон свою куртку. Кажется, пощады мне и правда ждать не стоит.

Через полтора часа Геля тормозит меня в момент отработки ударов по воротам. Я только что зарядил в девятку, но она хватает меня за локоть:

– Все, Вано, остановись.

– Шутишь? Я только разыгрался.

– Ты – да, а твоя нога так не считает. Перетрудишься – точно пожалеешь.

Я замираю. Смотрю на изогнутые ресницы Ангелины. Впитываю ее решительный взгляд. Зачем-то перевожу глаза к пухлым губам. Верхняя – чуть тоньше, и это как-то… заводит.

Моргаю, чтобы скинуть идиотские мысли. Никогда раньше я так о ней не думал. Наверное, просто перенервничал? Сейчас бы нужно отказаться от ее помощи, но уже поздно. Логично скидываю все на волнение.

Так что в раздевалке я принимаю холодный душ, быстро переодеваюсь и выхожу с рюкзаком на плече. Тороплюсь, потому что мне кажется, что если я сильно задержусь, то она уйдет. А мне хотелось бы обсудить тренировку. Геля – не эксперт, но многое понимает, а больше спросить мне некого.

Выхожу в сторону поля и никого не вижу. Успеваю расстроиться, когда маленькая теплая ладонь касается моего плеча:

– Быстро собираешься, Громов, молодец. Идем?

Я согласно киваю, и мы направляемся к выходу со стадиона. А потом я говорю:

– Подожди.

– А?

– Иди сюда.

– Куда? – она вроде волнуется, но я хватаю Гелю за пальцы и тяну на себя.

На бровке, куда не достает свет фонаря, я ложусь на спину.

– Что ты делаешь?

– Расслабляюсь. Полезно для спины. Давай, Гелик, присоединяйся.

Она фыркает, но без лишних раздумий тут же приземляется рядом:

– Совсем сбрендил. Может, твоя нога стрельнула травмой в мозг?

– Мне грустно, Ангелин, – вдруг признаюсь ей, на этот раз так же откровенно, как она мне недавно.

Тонкими пальцами она находит мою руку и крепко сжимает:

– Все будет хорошо, Вань.

Мы смотрим в потемневшее небо, все еще держась за руки, и я снова чувствую необычное волнение. В грудной клетке что-то ворочается. Что? Черт его знает. Просто что-то происходит, и я смиренно это принимаю. Разберусь потом. Чуть поворачиваю голову, чтобы видеть девушку. Гладкий лоб, едва выступающий носик и острый подбородок.

Отнимаю свою руку и тру ладонями лицо. Геля шумно переводит дыхание.

Рад, что именно она сейчас рядом.

– Как часто у нас тренировки? – спрашивает она.

– Каждый день, – потом хмыкаю, – ну, с плавающими выходными. И я тебя не заставляю. Можешь не приходить, если будут дела.

– Какие? Типа свидания? – смеется Гелик.

Я зеркалю ее реакцию и веселюсь тоже. Но это, вроде бы, не самая забавная шутка.

Свидания? Ну, не знаю.

– А Алена знает о твоих тренировках? – спрашивает она совсем тихо.

Задумчиво жую нижнюю губу. Что-то есть в этом вопросе. В итоге качаю головой:

– Нет. Никто не знает.

– Значит, мы повязаны, да?

– Выходит, что так, Гелик. Сохранишь мою тайну?

– Даже от брата?

– Даже от брата, – твердо говорю я и снова сжимаю кончики ее пальцев.

Глава 7

Ангелина

Боже, боже мой!

Только это бьется в моем мозгу, пока мы едем домой. Ваня вызывает такси и сначала довозит меня. Я не спрашиваю, но по пейзажу за окном, конечно, понимаю, что мы едем по моему адресу. Очень по-джентльменски.

Мы вообще по большей части молчим после той странной сцены на поле. Я проделываю тот же трюк, что и в прошлый раз, изображаю, будто мои наушники разрядились. Поэтому он без сомнений предлагает мне свою музыку, но там снова играет обезличенный дипхаус.

Сейчас меня это не расстраивает. С дурацкой улыбкой, которой Ваня не видит, я пялюсь в окно. Я об этом и мечтать не могла. Моя постыдная слежка обернулась безумной удачей. Зажмуриваюсь, чувствуя волну восторга. Это же Громов! И он со мной! Он держал меня за руку! С ума сойти.

Когда подъезжаем, Ваня снова просит водителя подождать и выходит за мной.

У подъезда, когда мы замираем друг напротив друга, он тихо говорит:

– Спасибо.

– Пока не за что, Громов, – я прислоняю кулак к его плечу, а он отыгрывает, будто я его ударила.

Кривится, стонет и хватается за руку, словно истекает кровью.

Мы хихикаем как дети.

– Дурак, блин. Ты такая каланча, я бы никак не смогла сделать тебе больно.

– Посмотрим, Гелик, – произносит он задумчиво и подмигивает в ответ на мой вопросительный взгляд.

Звучит как-то двусмысленно, и мне это не нравится. Но то, что сейчас между нами происходит, – это в принципе очень непривычно. Я так долго придумывала какую-то стратегию, мечтала, как завоюю сердце Вани, как буду себя вести. А сейчас растерялась. Последние пару недель мы и так общаемся больше, чем за годы до этого. Кажется, для меня это слишком много.

– Завтра встретимся на стадионе? – спрашиваю, чтобы занять эфир.

– Да, я напишу. Мне Паша обычно скидывает расписание заранее и сообщает об изменениях.

Прищуриваюсь:

– Ты ему заплатил?

– Ну, – Ваня уводит взгляд в сторону, – у нас взаимовыгодное сотрудничество.

– Понятно.

Громов кивает и смотрит на меня своими голубыми глазами. Взгляд прямой и пронзительный. Я теряюсь еще больше. Пытаясь нащупать свой привычный сарказм, пялюсь ему в глаза и чувствую, как сила утекает из моего тела. Колени почти подгибаются, но я приказываю себе держаться.

– М-м-м, – издаю невнятно, – так ты не жалеешь, что согласился тренить со мной?

Ваня, наконец, отводит взгляд, но улыбается:

– Нет, я рад, что ты со мной.

Как было бы классно, если бы он говорил не только о тренировках! Но я слишком хорошо понимаю, что мы сейчас не в этой точке. И, возможно, никогда там не будем.

Подаюсь вперед и касаюсь Ваниного плеча:

– У тебя все получится. Только слушай меня, ладно? Ты и так делаешь то, что не идет тебе на пользу. Если увлечешься и убьешь ногу, хорошо не будет никому.

Чувствую, как напрягаются его мышцы, как будто он весь деревенеет. Осмелев, заглядываю ему в глаза. И Громов отвечает:

– Договорились.

Потом снова наклоняется и прикасается губами к моей щеке. На этот раз я готова. Обхватываю руками его шею и прижимаюсь всем телом. Сколько у нас осталось таких вечеров? Я готова использовать каждый из них по максимуму. Поворачиваю голову и целую там, куда достаю – за ухом. Ваня вздрагивает, я это чувствую. Обнимает меня и прижимает к себе сильнее.

Когда отпускает, я отступаю назад и бойко улыбаюсь:

– Тогда до встречи, Вано.

– Увидимся, тренер.

– «Котенок» мне нравилось больше, – со смехом замечаю я и скрываюсь за тяжелой дверью подъезда.

На свой этаж поднимаюсь буквально на крыльях. Можно было бы и лифтом не пользоваться. Ваня меня обнял. На этой эмоции я готова лететь хоть в космос.

Когда открываю квартиру своим ключом, на пороге уже стоит Бо.

– Где ты была? – интересуется он, сложив руки на груди.

– А что за менторский тон?

– Я просто спрашиваю.

Я разуваюсь, пользуясь этой паузой для того, чтобы понять, могу ли я действительно скрывать от брата эту тайну. Такого опыта у меня еще не было. Может быть, я не рассказываю ему все досконально, но привыкла, что в целом у нас нет секретов друг от друга.

Выпрямляясь, трусливо прячу глаза:

– Я гуляла.

– С кем?

– Бо, ты мой брат или надзиратель?

Он фыркает и уходит в спальню, награждая меня выразительным взглядом.

Все тело горит от стыда. Разве это того стоит? Почему нельзя рассказать хотя бы Богдану? Но прежде чем принимать такие решения, мне все же нужно поговорить с Ваней. Я ведь пообещала. Поэтому я иду в ванную, принимаю душ, надеваю чистую пижаму, которая лежит там же, в шкафчике. Когда живешь с двумя мужчинами, находишь варианты облегчить ваше бытовое сотрудничество.

Смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Взгляд почти сумасшедший, щеки красные. Понять бы только, это к добру или нет. Собираю волосы в высокий пучок и выхожу.

Останавливаюсь в коридоре и прислушиваюсь. В квартире тихо. Папа наверняка уже спит, он ложится рано. Бо, видимо, на меня обиделся. Но мне сейчас необходима его поддержка.

Тихо захожу в спальню, замираю на пороге. По дыханию брата слышу, что он не спит. Пытается притвориться, но я слишком хорошо его знаю.

Иду прямиком к его постели, решительно откидываю одеяло, забираюсь к Бо под бок. Он обнимает меня, но молчит.

– Обижаешься? – спрашиваю тихо.

– Просто не понимаю, Энж.

– Я потом все расскажу, ладно? Я была с Громовым, – уж это точно можно ему доверить.

– Вы вместе?

– С ума сошел? – я приподнимаю голову и в темноте пытаюсь поймать его взгляд. – Нет, конечно. У него девушка. Просто общаемся.

– Ага, – Богдан хмыкает.

– Что это значит?

– Что?

– Твоя реакция. О чем это?

– Энж, я не верю в дружбу мужчины и женщины. Я не верю даже в то, что вы проводите время вместе и между вами ничего нет.

Я укладываюсь поудобнее, пряча лицо между простыней и ребрами брата. Тихо говорю:

– Я бы хотела, ты знаешь. Но нет, мы просто общаемся.

– Посмотрим, – насмешливо выдает Богдан и закидывает руки за голову.

– Думаешь, что-то может измениться?

– Спи.

– Мы всю жизнь вместе, и я так ему и не понравилась.

– Энж, спи, или я выпну тебя отсюда.

– Не выпнешь, – примирительно сообщаю сонным голосом.

– Я люблю тебя, – шепчет он, когда я уже почти проваливаюсь в сон.

Но я горячо отзываюсь:

– Я тебя тоже. Очень сильно, Бо.

Кажется, проходит почти вечность, и я уже сплю сто лет, когда слышу:

– Больше, чем Ваню?

– Больше всех, Бо. Больше всех на свете.

Я утыкаюсь носом в бок брату, вдыхаю родной запах и, наконец, засыпаю.

Когда утром открываю глаза, потягиваюсь и оглядываюсь, понимаю, что я в кровати Богдана, а он – в моей. Иногда мы уходим друг от друга под утро, потому что становится слишком жарко или тесно, или, встав попить, не хотим будить второго. Честно говоря, мы частенько мигрируем. То спим вместе, то меняемся постелями, вот как сейчас. Одно время папа пытался с этим бороться. Думаю, его это смущало. Его вообще многое смущает, такой уж он человек.

А потом однажды он заглянул к нам в спальню в день нашего рождения. Мы с братом лежали в его постели, крепко обнявшись, и плакали. Я рыдала, а Бо только шмыгал носом, так что на двоих можно считать, что плакали. Я тогда разглядела полоску света из коридора и услышала папин тяжелый вздох.

Помню, это был наш девятый день рождения. И девятый год без мамы. Мы отмечали с тортом и друзьями, включая, кстати, Громова. А ночью мучились виной за этот праздник. Помню, как Бо сказал: «Она была бы рада, что мы вместе, и что хорошо провели этот день». А я побежала к нему в постель, захлебываясь слезами, чтобы найти утешение и им же поделиться.

С тех пор папа ни разу не сделал нам замечания по поводу спальных мест.

Сглатываю комок в горле, глядя на спящего брата.

Мы друг за другом смотрим, мам.

Тихо вылезаю из-под одеяла, отключаю будильник, который, как обычно, опередила. На цыпочках иду в ванную, хотя Бо не проснулся бы и от пушечного выстрела. Мою голову, потому что вчера мне было, конечно, не до того. Пока стою, упершись подбородком в грудь, смотрю, как вода стекает по моему телу. Стройная же! Конечно, претензии к фигуре у меня есть, как и у всякого подростка, но я знаю, что в целом выгляжу хорошо. И почему тогда чертов Громов столько лет этого не замечает?

Ехидный голос подсознания подсказывает: «Может быть, за футболками оверсайз и драными джинсами трудно это разглядеть?».

Сердито намыливаю голову. Ответить мне нечего.

Сушусь, укладываюсь, крашусь – все на автомате. Не сдержавшись, над одним веком клею три стразика, продолжая яркую стрелку. Все эти блестки и камушки в макияже – моя слабость.

Потом выхожу и на пороге спальни радостно гаркаю:

– Подъем, брат!

Бо вздрагивает и зарывается глубже в одеяло:

– Просил же не орать по утрам.

– Так иначе ты не просыпаешься. Вставай, я завтрак сделаю. Омлет, яичница, бутерброды?

Знаю, что разговоры о еде и необходимость выбирать обычно его бодрят.

Лентяй неразборчиво мычит, ерзает под одеялом и, наконец, выдает:

– Омлет с помидорами.

– Будет сделано, мой господин, – ерничаю, орлиным глазом следя за тем, чтобы он все-таки поднялся.

Бо садится и недовольно хмурится, как будто это я виновата в том, что утро вообще наступило. Говорит:

– И бутерброд тоже. С поджаренным хлебом.

– Окей.

Теперь можно не беспокоиться, он действительно проснулся. Уже на кухне, занимаясь едой и прислушиваясь к перемещениям брата, я позволяю себе вспомнить вчерашний день. Рада ли я? Скорее, напугана до чертиков. Мы с Ваней вчера точно стали ближе, но вдруг непробиваемый Громов уже пожалел об этом? Или, что еще хуже, не считает это чем-то важным.

Перекладываю омлет в тарелку и хмурюсь, глядя в окно. Солнце радостно подсвечивает кроны деревьев, которые я вижу с пятого этажа. Я почему-то не разделяю позитива этого теплого мая. Слишком сильно переживаю, что что-то может пойти не так.

В дверях появляется Бо, растирая голову полотенцем:

– Пахнет вкусно.

– Еще бы! – взмахиваю рукой с кулинарной лопаткой и отвешиваю брату карикатурный поклон. – Ведь это все для вас, милорд.

– Ой, знаешь, – отмахивается он, усаживаясь за стол и уплетая омлет.

Я улыбаюсь и включаю кофеварку, которую папа подарил нам на последний день рождения. Капсульная и маленькая, но я нежно ее люблю.

– Будешь кофе?

– Да, латте успеваешь сделать?

Давлю в себе желание брякнуть очередную шутку про «господина» и просто киваю.

Достаю капучинатор, заливаю молоко, ставлю на плиту. Мне даже нравится, что в нем все нужно делать вручную, и взбивать пенку – тоже. Короче, люблю кофе, как вы поняли. Только не сильно в нем разбираюсь. Как и во всем в этой жизни.

– Так ты вчера была с Громовым? – вдруг спрашивает Бо.

Вопрос почему-то удивляет. Хотя глупо, наверное, было ждать, что брат забудет о вчерашнем разговоре.

Проверяю температуру молока, зачерпнув его чайной ложечкой. Еще слишком холодное.

– Да.

– Что делали?

– Гуляли, – отвечаю, чуть помедлив.

– Энж, я так не люблю, когда ты мне врешь, просто трындец! Знаешь же, что я вижу, зачем каждый раз так делаешь?

Я передергиваю плечами, снова проверяя молоко:

– Не знаю.

Брат раздраженно выдыхает. Смотреть на него не хочу, слишком стыдно.

Он торопит:

– Так что?

– Не могу сказать пока, – вижу, как меняется его лицо, поэтому тараторю дальше, – Бо, правда пока не могу! Ваня попросил. Боже, это тоже не нужно было говорить. Слушай, я все расскажу, только чуть позже.

Прислоняю ладони к пылающим щекам и беспомощно смотрю на брата. Он же, наоборот, улыбается.

Указывает мне на плиту, и я понимаю, что молоко уже готово. Торопливо начинаю разливать его по кружкам и взбивать пенку, выливая ее сверху. Слышу, как Богдан произносит мне в спину:

– Не паникуй, Энж. Он тренит, да?

Вздрагиваю, но все равно доношу две кружки до стола в целости. Присаживаюсь рядом и поднимаю на Бо взгляд:

– Можно я не буду отвечать?

– Можно, – он отпивает кофе с невозмутимым выражением лица, – очень вкусно. Ты в пижаме пойдешь сегодня в школу, я правильно понимаю?

– Да, это лучшее в моем гардеробе!

Но сама уже бегу в спальню. Даже удивительно, насколько брат иногда бывает проницательным. Стефаня говорит, что это у него от мамы. Она всегда читала людей вот так запросто, даже не как открытые книги, а как что-то, что можно с ходу деликатно пощупать, разложить на детали, а потом починить. Кажется, мама была именно такая. Жаль, что я сама никогда не узнаю.

К школе я подхожу, конечно, уже на нервах. Жду, что встретим Громова на повороте, но его там нет. Меня охватывает разочарование. Было бы глупо ждать, что он будет стоять тут ради нас. Может быть, он проспал. Или пришел раньше. Мы ведь ни о чем не договаривались!

А может, стоило? Может, я теперь могу писать ему и назначать встречи, как будто мы друзья? Иногда, честное слово, я ненавижу этот сложный мир.

На крыльце меня, как это часто бывает, встречает Абрикосова. Мы обнимаемся, и я прижимаюсь к ней с большим облегчением. Будто напитываюсь какой-то светлой энергией.

Шепчу ей на ухо:

– Мне есть что рассказать.

И тут же чувствую ужасающий стыд. Я ведь обещала никому не говорить! Мне нужно было промолчать. Ну что я за дура!

– Жду с больши-и-им нетерпением, – тихо тянет Арина и подмигивает.

Я в ней уверена и точно знаю, что она сохранит любую мою тайну. Но ведь в этот раз тайна не только моя. Пока я выискиваю лазейки в данном Громову обещании, Арина за руку ведет меня на физкультуру. Следую за ней, как слепой котенок. Подруга чувствует мое настроение, поэтому молчит, но бросает на меня красноречивые взгляды. Да я знаю. Знаю! Не понимаю только, как все исправить.

Аринка хранит молчание и в раздевалке, позволяя мне вариться в собственных мыслях, пока мы обе натягиваем спортивные леггинсы.

– Почти проклинаю тебя за то, что ты заставила меня это купить, – ворчу, с усилием ввинчиваясь в плотную ткань.

– Суббота, не благодари! – она уже вертится у зеркала. – Это красиво и сексуально, как раз то, что тебе нужно.

– Мне нужна пятерка по физкультуре, а не это.

– Ага, ругайся, сколько хочешь, я знаю, что тебе нравится.

Обреченно вздыхаю. С Абрикосовой сам черт не сладит, если она что-то вбила себе в голову. Но леггинсы действительно мне идут. Кажется, я правда в них красивая.

Подвигаю подругу бедром и поправляю у зеркала широкую укороченную футболку. Ну ладно. Смотрится отлично. Только не очень комфортно, а разве не это главное на уроках физкультуры?

– Ты прекрасна! – громким шепотом сообщает мне Арина на ухо, щекоча лицо своими кудрявыми волосами.

Я хихикаю и тру щеку:

– Отстань, Абрикосова. Я тебе не достанусь!

– Какая жалость! – орет эта идиотка на всю раздевалку, распугивая наших одноклассниц.

– Тише ты! Дурилка.

– Коса с ума сойде-е-ет, – тянет она.

– Арин!

Абрикосова корчит смешную рожицу:

– А вдруг ты не знала? Мой долг – сообщить тебе об этом!

Мы все еще посмеиваемся, когда выходим в спортзал. Я широко улыбаюсь и почти готова поверить в собственную привлекательность, когда вдруг вижу в зале Громова.

Меня коротит. Ну, нет. Я знаю их расписание, он сейчас должен быть на истории! Точно не тут!

Ваня тоже меня видит. Приподнимает уголки своих изогнутых губ и кивает. А потом подмигивает. Я почти умираю от того, какое горячее тепло разливается по всему моему телу. Напоминает о нашей общей тайне? Или просто здоровается?

Но выйти из образа не так-то легко. Я киваю в ответ и поворачиваюсь к Арине, наугад рассмеявшись ее последней фразе.

– Суббота, ты нормальная? – шепчет она.

А я уже и не знаю. Беспомощно озираюсь и нахожу взглядом Бо. Он сначала показывает два больших пальца, а потом карикатурно пошатывается, изображая сногсшибательный эффект от моей новой формы. Хотя он, зараза, три раза видел ее дома, пока я ее примеряла и заставляла его говорить, что мне идет.

Физрук хлопает в ладоши, зажав под мышкой папку со списками:

– Ну что ж! Десятый «А», надеюсь, вы подвинетесь, потому что у одиннадцатого сегодня замена, соответственно, у нас сдвоенный урок. Поиграем?

Поиграем, блин, Виктор Евгеньевич. Сегодня точно поиграем в девочку, которая не влюблена в Ваню Громова.