Текст книги "Фол последней надежды"

– Здравствуйте!

– Добрый вечер, – та обреченно вздыхает.

Мы тут единственные посетители, и она явно не горит желанием работать.

– Нам стаут и вишневое, пожалуйста. Свежее?

– Обижаете, – она барабанит длинными ногтями по стойке, будто раздумывает, а потом все же говорит, – документы есть?

Громов зеркалит ее тон:

– Обижаете!

Он роется в рюкзаке очень убедительно, а потом разочарованно заключает:

– Забыл. Можно по фото?

– Вообще-то у нас так нельзя.

– Да бросьте. Нам с девушкой по девятнадцать, мы второй курс заканчиваем. Сегодня получили автомат за экзамен, хотели отметить. Неужели я похож на ребенка?

– Молодо выглядите, – голос из-за стойки звучит уже не так уверенно, – а что за институт?

– Университет спорта, – брякаю я внезапно, – мы будущие физруки. Нам положено тренироваться. Тренироваться пить, в смысле.

За секунду молчания я успеваю испугаться, что влезла и все испортила, но потом девушка разражается громогласным хохотом, отчего ее грудь мягко колышется в вырезе кофты, и я сразу понимаю, что алкоголь нам продадут.

– Показывай фотку, – отсмеявшись, говорит она Ване.

Он открывает в телефоне какое-то изображение и демонстрирует барменше. Как, интересно, правильно? Бармен, барменша, барменка? Терпеть не могу феминитивы, если честно. Я бы скорее сказала «девушка-бармен», если бы кому-то о ней рассказывала. И это тоже любопытный момент. Раньше я бы уже строчила сообщения Арине, а сейчас мне хочется остаться тут, не отвлекаться ни на что и не делить это ни с кем.

– А у вас фотография есть?

Я моргаю, возвращаясь из своих мыслей. И поправляю козырек кепки, улыбаясь:

– Я в паспорте отвратительно получилась, спрятала его в самый дальний угол.

Девушка заговорщицки подмигивает мне и берет бокал:

– Понимаю вас. У самой фото ужасное.

Когда мы с Громовым садимся за дальний столик, он говорит:

– Ну, даешь. Врушка.

– А сам? – шепчу сдавленно. – Второй курс он заканчивает.

– Кто бы говорил, физручка!

Мы смеемся, склонившись над бокалами. И я делаю очередное открытие. Смех разбивает любую напряженность. Я чувствую себя как в детстве, когда нам с Ваней было просто весело вместе. Я была уже влюблена, но совсем не парилась, только смущалась из-за бесконечных шуточек наших родителей. В каком-то смысле именно они привели нас в ту точку, где мы сегодня находимся.

– И, кстати, при таком раскладе ты бы заканчивал уже третий.

– Слишком долго объяснять, что я пошел в школу с шести и пропустил четвертый класс, – Громов закатывает глаза.

Я улыбаюсь и отпиваю вишневое пиво. Вкусно. С первых же глотков у меня кружится голова. Видимо, именно поэтому язык развязывается, и я спрашиваю:

– Ты подсматривал за тренировкой?

– А ты?

– А ты? Мы так долго по кругу можем ходить.

– Ну, подсматривал, – он опирается на спинку стула и прямо смотрит мне в глаза.

Кажется, мы еще никогда не были на этой ступени взаимоотношений. Что-то новое и, несомненно, интересное происходит. И даже если завтра мы вернемся в старую колею, я навсегда запомню этот вечер.

– Почему?

– Гелик, я уже говорил, что ты – как бульдог?

– Кажется, что-то подобное я слышала. Всего лишь раз сто, – саркастично изгибаю губы.

Ваня невесело усмехается:

– Ну, зачем ты спрашиваешь. Должна же понимать.

– Просто кажется, что если ты скажешь это вслух, то станет как-то полегче.

– Окей. Мне тоже грустно. Довольна?

– Очень, – тяну я с улыбкой, – стало легче?

– Ни фига.

– Слушай, я тебя понимаю, Вань, – я не так часто называю его по имени, поэтому сначала как будто пугаюсь этого слова из собственного рта и чуть притормаживаю, – но…но…

– Но? – передразнивает он меня.

– Но я не знаю, это правда так серьезно? Разве ты не можешь восстановиться и играть дальше?

Громов обводит указательным пальцем край своего бокала и морщится:

– Выходит, не могу. У меня времени – до семнадцати лет. Дальше выпуск из академии футбола и отсутствие серьезных перспектив. К тому же, у меня есть договоренность с отцом.

Тут он замолкает и делает несколько больших глотков. Я смотрю, как движется его кадык, и думаю о том, что даже это выглядит красиво. Когда Бо станет видеографом или оператором, я слишком невнимательно слушала его треп про обучение, он сможет снять это эффектно.

Насильно возвращаю себя в реальность. За маленький липкий столик странного бара.

– Договоренность? Какая?

– Если до семнадцати у меня не будет значимого результата, я завязываю с футболом и поступаю в универ.

– На юриста?

– С чего ты взяла? Об этом речи не было.

Я смущаюсь:

– Да просто выбрала самую популярную профессию. Вадим Антонович хочет для тебя какой-то нормальной работы? В общепринятом смысле?

– Да. Да, ты права. Юрист, врач, программист, хоть адвокат дьявола, только бы не футболист.

По лицу вижу, что Ваня храбрится, но ему действительно больно. Все мое тело отзывается сочувственной печалью.

Чтобы протолкнуть горький комок ниже по пищеводу, пью свое вишневое пиво. Теперь оно с привкусом горькой откровенности.

Наконец, произношу:

– Он ведь сам – агент? Футбол его кормит, он им живет.

– И потому считает гнилым бизнесом.

– Вау. То есть, я вроде слышала что-то такое от него на наших семейных сборищах, но не думала, что он говорит об этом настолько серьезно.

– Не представляешь, насколько, – Громов растирает ладонями лицо и поднимает на меня болезненный взгляд, – думаешь, классно иметь отца, успешного футбольного агента, одного из лучших, который начисто игнорирует сына-футболиста? Разве это не значит, что он считает его абсолютно бесперспективным? Он не просто мне не помогает. Он мне мешает.

Ваня говорит так горько, что я поддаюсь порыву и накрываю его ладонь своей. Ободряюще сжимаю пальцы. Несмелой улыбкой встречаю его вопросительный взгляд. Хочу дать понять, что я рядом, что я в его команде.

Запальчиво отвечаю:

– У тебя все получится. Ты офигенный футболист!

– Кажется, это вишневое слишком крепкое для тебя, – отшучивается Громов, но руки не убирает.

Тогда я позволяю себе еще секунду этой внезапной близости, а потом резко вскидываю ладони в воздух и смеюсь:

– Хотя что я понимаю? Я же девочка.

– Ага. Сестра классного полузащитника и дочь офигенного тренера. Не прибедняйся.

– Ладно, я немного шарю, – снова улыбаюсь, хоть мне и обидно от того, что все эти заслуги – точно не мои.

Вот бы он заметил именно меня. Не сестру, не дочь, не доку в теории футбола. Ну, сколько можно уже?

Ваня в несколько глотков опустошает свой бокал и со стуком опускает его на деревянный столик:

– Ну что, идем?

Я торопливо киваю и тоже допиваю пиво. Наверное, оно, и правда, слишком крепкое для меня. Я чувствую, будто в черепной коробке плавает воздушный шарик.

У дверей Громов оборачивается и говорит бармену:

– Девушка! А вас как зовут?

Она снова с трудом отрывается от своего телефона:

– Дарья.

– Спасибо, Дарья! Как сдадим сессию, зайдем к вам отметить.

– Заходите, – на этот раз она улыбается вполне искренне.

Не обращая внимания на их прощальный вежливый флирт, я выхожу из бара и глубоко вдыхаю еще прохладный весенний воздух. Как же вечерами потрясающе пахнет!

– Гелик?

– Пахнет весной, чувствуешь? Почти даже летом. Тепло так.

– Ты как? – обеспокоенно интересуется Ваня.

Но я отстраняю его и говорю:

– Лето – самое классное время года, да? Оно уже почти здесь, чую. М-м-м, – последний неразборчивый звук издаю, втягивая в себя ночной воздух.

– У тебя телефон звонит.

– Да пусть.

– Гелик, если это Богдан, он меня убьет. Давай ответим?

Я расстегиваю поясную сумку и шарю там рукой. Разве можно напиться от одного бокала? Или это сегодняшний странный вечер так на меня влияет? Господи, да где этот телефон?!

– Алло? – кричу я, едва удается ухватить смартфон.

– Энж, ты где? Стефаня сказала, ты ушла несколько часов назад, – строго выговаривает брат.

– Знаешь, что, – отвечаю я, – не гони лошадей. Я гуляю. Меня проводят. Выживу, не беспокойся.

– Кто проводит?

– Одноклассник, – и я скидываю звонок.

Смотрю, как Громов строчит сообщение в своем телефоне, и успеваю заметить, так помечена его чертова девушка.

Он блокирует экран и спрашивает:

– Все нормально?

– Более чем.

Конечно, все нормально. Я тебя люблю, ты меня – нет. У тебя есть девушка, а я только что провела самый потрясающий вечер в жизни, который для тебя совсем ничего не значит. Более чем, Ваня. Более чем.

– Совсем с ума съехала? – говорит Богдан, перезванивая секунд через пять. – Какой одноклассник? Забыла, что мы в одном классе с тобой учимся? Кто с тобой?

Мне почему-то совсем не хочется рассказывать о том, что я с Ваней. Но это же Бо, мой Бо. Я давлю в себе желание жалостно всхлипнуть от накатившей грусти и только упавшим голосом произношу:

– Я с Громовым.

Богдан какое-то время молчит. Потом спрашивает:

– Где вы?

– Рядом со стадиком.

– Дай ему трубку, пожалуйста.

– Бо, зачем?

– У тебя голос странный. Не упрямься, дай ему трубку.

Спорить с ним совсем нет сил и желания, так что я просто вздыхаю и протягиваю Ване телефон. Он поворачивается ко мне спиной и отходит на несколько метров, понижая голос. Вслушиваться, как ни странно, на этот раз мне тоже не хочется. Сую руки в карманы и ежусь, вечерами пока еще холодно. Чувствую, как зябкий ветер забирается в прорези на моих джинсах, и шмыгаю носом.

Громов подходит со спины и легко постукивает меня телефоном по плечу:

– Гелик, поехали домой?

– Господи, что он сказал? – я оборачиваюсь и возмущенно вскидываю руки.

– Ничего особенного, просто, и правда, очень поздно.

– Не брат, а деспот, – бурчу я, заправляя выбившиеся пряди под кепку.

– Не ворчи.

Я огрызаюсь:

– Сама разберусь.

Ваня хмыкает и внимательно изучает мое лицо. Я смущаюсь, поэтому продолжаю так же агрессивно:

– Провожать не обязательно.

– Да нет уж, – он широко улыбается, словно показывая, что сейчас выше моих капризов, – я провожу.

Безразлично пожимаю плечами:

– Как хочешь. Пойдем на остановку.

– Я такси вызову.

– Чем заслужила такое сопровождение, даже не знаю.

Громов тихонько посмеивается, отвлекаясь на приложение в телефоне. Я смотрю, как экран освещает его лицо, и чувствую чудовищное внутреннее сопротивление. Сейчас мы доедем до дома – и все, на этом вечер закончится. И вряд ли когда-нибудь еще повторится, потому что все, что сегодня произошло – чистая случайность.

Поэтому, когда мы садимся в машину на заднее сиденье, я достаю кейс с наушниками, щелкаю крышкой и досадливо вздыхаю:

– Черт, разрядились.

Ваня молча протягивает мне свой наушник. Я вдеваю его в ухо и отворачиваюсь к окну. Играет какой-то стильный дипхаус. Красиво, но недостаточно информации. Я надеялась уцепиться за текст песни, чтобы хоть немного влезть Громову в голову. Но он не дает мне такой возможности.

Когда мы уже подъезжаем к дому, во мне вдруг вспыхивает вишневая храбрость. Я тянусь к телефону в Ваниных руках и касаюсь пальцем экрана.

– Классный трек, – поясняю ему, – хочу посмотреть, как называется.

Он поворачивается ко мне и смотрит в глаза. Затем спускается взглядом к носу, оттуда быстро к губам, и резко обратно к глазам.

– Я тебе скину.

– Спасибо, – отвечаю тихо и возвращаюсь на свое место.

Нервно переплетаю пальцы и прикрываю веки. Мысленно отсчитываю секунды до своего подъезда. Машина неловко протискивается между бордюром и другой тачкой, обычно я не мучаю водителей этим неудобным поворотом и выхожу раньше, но сейчас не могу себе этого позволить. Ваня ставит музыку на паузу. Ну, вот и все. Когда мы останавливаемся, я, наконец, открываю глаза.

Задорно улыбаясь, говорю:

– Ну, пока? Прикольный был вечер, Вано.

Берусь за ручку и вдруг слышу, как он обращается к водителю:

– Подождете минутку? Я выйду ненадолго.

Жду, когда Громов обогнет машину, и трусливо прячусь за сарказмом:

– Думаешь, до подъезда не дойду?

Он чуть улыбается, приподнимая и так изогнутые уголки губ. Взъерошивает свои темно-русые волосы, смотрит на самый верхний этаж нашего дома, а потом снова на меня:

– Я Богдану обещал.

– Ну, раз обещал.

Мы подходим к железной двери, я достаю ключи и демонстрирую их Ване. Внутри все тянет от тоски, еще никогда мне не было так грустно с ним прощаться. У меня в ухе раздается короткий тренькающий звук, и голосовой помощник механически произносит: «Контакт Алена отправляет вам сообщение». Торопливо вытаскиваю наушник и с горящими щеками протягиваю его спутнику:

– Чуть не украла.

Силюсь улыбнуться, но, кажется, получается не очень. Самый неловкий момент в моей жизни. Но Громов начисто игнорирует то, что я чуть не подслушала сообщение от его девушки.

Он забирает наушник, прихватывая мои пальцы. Щурится ласково:

– Воришка.

– Просто рассеянная.

– Пока, Гелик.

– Пока.

И Ваня наклоняется ко мне, скользит своей щекой по моей, а потом легко прижимается губами к моей скуле. Успеваю чуть повернуть голову, чтобы в ответном поцелуе почувствовать его вечернюю щетину.

Открываю домофон и вхожу. Что, если это последний раз, когда мы так много времени провели вдвоем? Что, если этого больше никогда не повторится? Мне так тоскливо, что, когда я захожу домой и встречаю Бо на пороге, сердито толкаю его в грудь.

– Зачем ты так? – шиплю ему зло.

– Энж.

– Просто замолчи, ладно?! Если бы ты не позвонил, у меня могло быть больше времени!

Брат хватает меня за плечи и больно сдавливает:

– А ну-ка тихо.

– Отстань, – я скидываю с себя его руки.

Разуваюсь, борясь с подступающими слезами, и иду в спальню. Там прямо на пол скидываю одежду, переодеваюсь в пижаму и залезаю под одеяло, накрываясь с головой. Не хочу умываться, чистить зубы, вообще ничего не хочу. Не умру ведь, если лягу спать с косметикой на лице.

Из правого глаза выскальзывает горячая слеза и впитывается в подушку. В этот момент мне почему-то тяжело любить Ваню. Иногда бывает радостно, часто приятно, нередко грустно и тоскливо. Но сейчас так тягостно все это ощущать, что хочется стонать и плакать. Голова раскалывается, а сердце давно уже перемолото.

Слышу, как открывается дверь, как тихо заходит Бо – узнаю его крадущуюся походку. Он всегда так вползает, когда не хочет меня потревожить.

Напряженно вслушиваюсь. Но брат не идет к своей постели, а сворачивает ко мне. Отгибает одеяло и ложится рядом.

И мне становится незачем изображать из себя железную леди, я просто утыкаюсь носом Богдану в грудь и всхлипываю.

Он обнимает меня, гладит по спине, успокаивающе приговаривает:

– Все хорошо, Энж. Все хорошо, моя сестренка. Я с тобой. Поплачь, мое счастье.

– Он меня никогда не полюбит, – реву я, размазывая сопли по футболке брата.

– Тогда он будет полным идиотом.

Я рыдаю, совсем не сдерживаясь, трясусь в объятиях Богдана, а он крепко прижимает меня к себе и бормочет что-то нежное.

Так я и засыпаю. Но вскоре вздрагиваю всем телом от ощущения, что падаю в пропасть. Просыпаюсь и укладываюсь поудобнее, понимая, что я в безопасности.

Шепчу:

– Бо? Бо, ты спишь?

– Сплю.

– Хорошо. Бо, ты просил Ваню проводить меня до подъезда?

– Энж, спи.

– Ты просил?

– Боже. Не помню. Нет, не просил. Сказал, чтобы довез тебя до дома. Или посадил на такси. Спи.

Глава 6

Ваня

Проходит, наверное, недели полторы, когда проигрыватель в наушниках подкидывает мне ничего не значащую песню.

Обычный дипхаус, который я включаю, чтобы не мешал мне думать. Все треки похожи один на другой, кроме, получается, этого. Он отзывается во мне воспоминаниями.

Я обещал Гелику скинуть эту песню. И, естественно, напрочь об этом забыл.

Я замираю, уставившись в окно. Вспоминаю, как в такси Ангелина придвинулась, наваливаясь на мое плечо, и заглянула в телефон. От нее пахло чем-то сладким, не разбираюсь в парфюме, но было похоже на аромат свежих сахарных булочек в кондитерской. Девочка-пацанка, а пахнет ванилью, надо же. Несколько раз моргаю, чтобы прогнать видение. Чувствую, как и тогда, странное волнение.

– Не опаздываешь, Вань? – слышу через музыку голос отца.

Вынимаю наушники и говорю:

– Нет, еще пять минут есть.

– Подвезти?

Папа делает себе кофе. Поправляет очки в стильной оправе, облокачивается плечом о закрытый фасадом холодильник.

– Не парься, дойду.

– Универ выбрал?

Господи, ну он как будто специально меня бесит!

Я мгновенно ощетиниваюсь:

– Ты же сам за меня все выбрал.

– Да, четыре. Они все тебя устраивают, или появилась какая-то конкретика?

Выдыхаю свое раздражение, прикрывая глаза. Не нужно с ним спорить. Его уже не изменить, а у меня есть крохотный шанс побороться за свое будущее, но он точно не в ругани.

Открываю глаза и говорю ровно:

– Все устраивают. Пока, я пошел.

– Репетиторов оплачивать не пора?

– Я скажу, когда надо будет, – слишком низко склоняюсь над кроссовками, радуясь, что отец не слишком хорошо видит меня в полумраке коридора.

Последнее время я часто прогуливаю дополнительные занятия, но ему некогда следить за этим слишком уж тщательно. Хожу по краю, я в курсе. Но у меня есть одна только возможность, и если ничего не выйдет, то мне вообще все равно, что будет с моей жизнью. Если не профессиональный спорт, мне откровенно насрать, получится ли у меня поступить и куда.

Еще поборемся, пап.

Тихо прикрываю за собой дверь, потому что мама еще спит, возвращаю наушники в уши. Последние пару недель они там так часто, что должны были натереть мозоли. Все стало раздражать, даже друзья и девушка, хочется отгородиться от всех хотя бы с помощью музыки.

Когда нажимаю на «слушать», снова играет тот трек, который напомнил мне о Геле. Ванильный смешной котенок. Я хмурюсь. Вау. Звучит неоднозначно, вслух этого лучше не говорить, меня могут неправильно понять.

Приходится долго листать диалоги в мессенджере, чтобы найти нашу беседу, и в итоге все равно пользуюсь поиском по имени. Мы редко общаемся.

Громов Иван:

Rautu – Air

Забыл, извини. Обещал, что скину

Доброе утро)

Сообщения долго грузятся, потому что в лифте нет сети, и я убираю телефон в карман. Ладно, новый день, новая битва. Тру шею ладонью и глубоко вздыхаю. На три дня после травмы я провалился в страшную безнадегу, но сейчас еду на агрессивном протесте и спортивном азарте. Сделаю все, что от меня зависит, и буду бороться, пока есть такая возможность. Так что сопли размазывать некогда.

Телефон вибрирует, а голосовой помощник объявляет: «Контакт Алена отправляет вам сообщение. Приветики, Гром, встретимся после первого урока? Надела твою любимую юбку и хочу тебя нежно поцеловать». Из-за механического голоса звучит еще более убого, и я не чувствую ничего, кроме раздражения. Зайцева мне нравится, она красивая и раскрепощенная. Когда тебе шестнадцать, кажется, что этого хватит. Но то ли у меня и правда депрессия, то ли после трех месяцев отношений мне недостаточно просто короткой юбки и симпатичного личика. Эта девушка напоминает море с долгим мелким входом. Выглядит красиво, и ты все ждешь какой-то глубины, но по факту тащишься десятки метров, а вода все еще едва достает тебе до колен.

Она чувствует перемену в моем настроении и липнет еще сильнее, а я только больше раздражаюсь. Все чаще думаю, что нужно расстаться, но так не хочу тратить силы на неприятный разговор, кто бы знал.

Выхожу на улицу и лезу в настройки, чтобы отключить опцию чтения сообщений в наушниках. Было неловко, когда Гелик чуть не подслушала сообщение от Алены, учитывая, что содержание было достаточно интимным. Я бы таким делиться ни с кем не хотел. Да и меня давно уже раздражает этот механический женский голос, который коверкает любой посыл.

Телефон снова вибрирует. Я морщусь в ожидании сообщения от Зайцевой, но, когда вижу отправителя, почему-то улыбаюсь. А когда читаю всплывающие новые уведомления, и вовсе смеюсь в голос.

Субботина Ангелина:

На поле у тебя получше реакция, Вано.

Но спасибо!

В целом, хорошо, что тебе достаточно помнить только время тренировок и адрес стадиона.

Хотя и я уже почти не помню, о чем просила, а трек не помню тем более.

Громов Иван:

Ауч. Ну, раздала ты нормально, Гелик.

Субботина Ангелина:

Ой, не жалуйся. Скинул бы сразу, не получил бы.

Громов Иван:

Могу загладить свою вину. Что мне сделать, котенок?

Отправляю сообщение и тут же жалею. Это же Геля. Мы не флиртуем, мы даже дружить толком не смогли, хотя все предпосылки были. Мы с детства знакомы, наши отцы общаются, мы вместе проводим все праздники. Разве я не должен был стать ей вторым братом?

Подтверждая мои мысли, она что-то долго печатает, потом прекращает, затем снова печатает. Если бы можно было удалить сообщение, я бы это сделал. Наверное, я ее смутил. Остается только надеяться, что Гелик меня не одернет. Мне и так уже достаточно стыдно. Но, когда она отвечает, я облегченно выдыхаю и снова улыбаюсь.

Субботина Ангелина:

Кажется, ты даже не понимаешь, как подставился, Громов. Я подумаю. И тебе придется исполнить

Громов Иван:

Готов на все, Гелик.

Пытаюсь разбавить обстановку ее старым прозвищем, но ловлю себя на том, что улыбаюсь как дурак. Ощущаю легкое волнение. Наверное, из-за того, что повел себя с ней как-то непривычно. Но мне стоит попридержать коней. Богдан и так нехило напихал мне за тот вечер в баре, не хочу даже представлять, что он скажет, если узнает, что я вот так флиртую с его сестрой. Помутнение какое-то, конечно. У меня вообще-то девушка есть. Пока что.

Засовываю руки в карманы и бреду в сторону школы, стараясь не напрягать больную ногу. Ей сегодня еще работать. Как и вчера. Как и завтра.

Мной, конечно, были бы недовольны все. И командный врач, и тренер, и уж тем более отец. Но иначе я сейчас не могу.

Когда выхожу на аллею, которая ведет к школе, чуть притормаживаю и смотрю вправо, туда, откуда обычно появляются Субботины. Мы не так уж часто тут пересекаемся, но сейчас я почему-то ищу их взглядом, и, конечно, вижу. После чего снова делаю кое-что, мне не свойственное. Останавливаюсь и жду их. Две блондинистые головы, склоненные друг к другу в каком-то откровенном разговоре, одинаковые кроссовки, которые отличаются только цветом. Эти двойняшки так близки, что я невольно завидую. Наверное, каждому человеку хотелось бы иметь такую вторую половинку. И я почему-то думаю о том, каково будет парню Ангелины. Непросто, должно быть, встречаться с девушкой, чье сердце уже занято другим мужчиной – ее братом.

Хмурюсь и запускаю руку в волосы. Давлю в себе желание сбежать, но Геля меня уже заметила. Она лениво приподнимает руку в приветственном жесте, а я сражаюсь с улыбкой, которая снова выползает на мое лицо. И думаю о том, что есть, наверное, причина, по которой я сейчас остановился и жду Субботиных.

Ни одним словом, ни одной интонацией они не напомнили мне о травме. Даже если разговаривали или шутили о футболе, было очень легко. С ними я себя не чувствую неудачником или калекой.

– Привет! – здороваюсь за руку с Богданом и наклоняюсь к его сестре, чтобы поцеловать в щеку.

Кожа нежная, и пахнет она все так же сладко. Моргаю и в очередной раз за утро свожу брови на переносице. Слишком много Ангелины Субботиной для начала дня. Наверное, мне просто заняться нечем.

Пока идем до школы, получается отвлечься на разговор с ее братом. Геля тоже отворачивается и вздергивает свой аккуратный носик. Я ее не интересую, и она меня – тоже.

Наверное, просто показалось.

В холле Богдан задерживается рядом со мной, а Геля безразлично машет рукой и бежит к подружке. Они обнимаются и тут же принимаются о чем-то трещать. Выглядят при этом полностью поглощенными разговором и друг другом. Хорошие девочки, какие-то настоящие. Совсем не похожи на тех, кто мне обычно нравится.

Поворачиваюсь к Субботину и понимаю, что упустил пару его последних фраз. Он это тоже прекрасно видит и иронично улыбается. Засранец.

Я цокаю языком и угрюмо говорю:

– Ладно, до встречи, Суббота.

– До встречи, – сахарным голосом тянет он.

Качаю головой и ухожу. Не хватало еще, чтоб он выдумал то, чего нет, и начал бесконечно подкалывать меня. Есть такая фишка у Богдана – выдавать неисчерпаемый поток саркастичных шуточек.

Поправляю на плече рюкзак и двигаю на первый урок. Хорошо бы собраться, потому что русский мне все-таки скоро сдавать. Но последнее время сосредоточиться все сложнее. Слишком парит меня предстоящий матч и моя немощная левая нога. Одно хорошо – я все-таки правша.

У кабинета здороваюсь с парнями. Зуев и Бавинов – мои единственные друзья не из мира футбола, но даже с ними мне сейчас сложно. Отчасти из-за печати сочувствия, которая не сходит с их лиц.

– Зуй, Бава. – Поочередно пожимаю им руки.

– Здорово, Гром.

– Привет. Аленка заходила, тебя искала.

Я морщусь. Хотела же после первого урока встретиться, зачем сейчас пришла? Она учится в параллельном, но наше расписание как будто специально составляли так, чтобы мы не пересекались. Сейчас я этому очень рад. Может, нам действительно пора расставаться, в любом случае, разбираться с этим в данный момент я не хочу. Просто хорошо, что сейчас мы разминулись, вот и все.

Парни мою реакцию считывают и недоуменно приподнимают брови. Синхронисты, блин.

– У вас что-то разладилось? – спрашивает Зуй.

Я огрызаюсь:

– У меня в принципе все сейчас немного разладилось.

И снова вижу на их лицах эту тошнотворную жалость. Они думают, что для меня все уже закончилось. Про свои самовольные тренировки я не рассказывал никому.

Пытаюсь погасить раздражение, которое стало слишком частым моим спутником. Черт, такая мешанина эмоций внутри, очень сложно разобраться. Но друзей обижать все же не хочется. Кладу руку Баве на плечо и легко его сжимаю. Тот отвечает мне теплой улыбкой. Они потому и сочувствуют так, что оба очень добрые. Проблема не в них, это я сейчас не в состоянии нормально коммуницировать.

Русичка подходит к кабинету, одной рукой прижимая к груди какие-то листы бумаги, а второй на ходу нервно поправляя очки:

– Так, одиннадцатый «А», сразу предупреждаю – дурить сегодня не надо. Получила результаты вашего тестирования, там вообще ничего хорошего!

Мы дружно закатываем глаза, а я на самом деле радуюсь тому, что фокус моего внимания хотя бы на сорок пять минут сместится в более безопасную зону.

И весь день мне удается думать об учебе. Пишу одну контрольную, один короткий тест, на остальных уроках просто внимательно слушаю. Шучу с парнями, завтракаю в столовой, бросив всего один взгляд на Ангелину Субботину. Она, ожидаемо, занята своей подружкой, в мою сторону даже не смотрит. Что и требовалось доказать.

Встречи с Аленой не раздражают так сильно, как я ожидал. Когда она бросается мне на шею, прижимается всем телом и шепчет на ухо что-то нежное, уже кажется, что я зря себя накрутил. Эта ее юбка действительно мне очень нравится.

Жалею только о том, что Зайцева на обеде в столовке ведет себя слишком уж шумно и вызывающе. Прижимается грудью к моему плечу, касается колена, звонко смеется и беспрестанно комментирует все вокруг. Как назло, слышат ее все мои друзья – Зуй с Бавой и Субботины за соседним столом. Не то чтобы я стыдился своей девушки… Не знаю, просто странные ощущения. Может быть, женщина и должна быть такой. Кукольно-красивой, недалекой и громкой. Не пацанкой в широких брюках и бейсболке, как Гелик, например. Ну, кто вообще так одевается? Ее подружка Абрикосова – и та более женственная.

К последнему уроку настроение портится. Еле досиживаю бесполезное обществознание, поспешно прощаюсь с друзьями и бегу на улицу. Выхожу на крыльцо и собираюсь, наконец, глубоко вдохнуть полной грудью весенний воздух, но слух режет звонкое:

– Сюрприз, Гром!

– Алена? Ты чего домой не ушла? – я хмурюсь.

Легкие сдуваются, так толком и не наполнившись. Я ее не ждал.

Она выпячивает губы, аккуратно подколотые косметологом:

– Хотела тебя удивить.

Я молчу, но внутренне матерюсь. Мне пора на тренировку, на Алену сейчас совсем нет времени.

– Получилось, Зайка, – улыбаюсь и легко выдаю первое попавшееся вранье, – но мне сегодня на осмотр к командному врачу. Так что давай я тебя провожу и поеду?

– Блин. А я надеялась, что мы время вместе проведем. Гром, я так ждала, когда ты освободишься, а ты даже с травмой вечно занят!

Я до боли закусываю губу и смотрю на нее. Посыл как будто бы хороший, да? Хочет побыть со своим парнем. Но как она выражает свою мысль – просто мрак. Как будто рада тому, что я травмировался. А ведь так прыгала вокруг меня, когда со стадиона в больницу уезжал. И я снова раздражен.

На языке так много слов, которые рвутся наружу, и не все из них цензурные. Но она все-таки девушка, так что я поджимаю губы и подталкиваю Алену в спину. Молча. Слава богу, живет она недалеко.

Зайцева тарахтит чаще и громче обычного. Все время прижимается, гладит меня, а я держусь из последних сил. Если бы она меня не дождалась после уроков, все было бы проще. Как будто у меня на сегодня был определенный запас терпения для нее.

– Тебе точно надо ехать? – спрашивает она у своего подъезда.

Я киваю, изображая грусть:

– Да, осмотр сегодня обязательный.

– А когда ты уже закончишь? – вдруг выдает Алена.

Смотрю в ее глаза, а в них – ни тени сомнения. Она именно это и хотела спросить. Когда я уже закончу.

– Я думал, тебе нравится, что твой парень – футболист.

Зайцева моргает и неуверенно улыбается:

– Мне нравится, что мой парень – ты, Гром.

Всего на секунду мне кажется, что она хороший человек, что она действительно меня любит так, как говорит. Склоняю голову набок и позволяю себе ласковый взгляд, когда Алена вдруг решает пояснить:

– Твой папа – крутой футбольный агент, это уже топ! А ты можешь пойти, ну, на плавание, тоже бы классно получалось, наверное, да?

На плавание. Охренеть. Я ушам своим не верю. Нежность из моего взгляда пропадает в секунду. Алену нельзя назвать сообразительной, но женская интуиция у нее на уровне.

– Что-то не так? – спрашивает она тихо.

– Все в порядке, Зайка.

Я быстро целую свою девушку в губы и иду в сторону дома. Выжидаю пару минут, а потом разворачиваюсь и беру курс на свой новый стадион. Газон там просто отвратительный, но зато меня никто там не знает. А это самое главное.

На пешеходном переходе я быстро оборачиваюсь, чтобы избавиться от смутного ощущения чужого взгляда. Но никого знакомого не вижу.

Это неудивительно. Кто стал бы за мной следить? Отец? Нет, разумеется. Но звоночек нехороший, так очень просто стать параноиком.

Задумавшись, качаю головой. На плавание. Нормально вообще? Господи, ну кто бы знал, зачем я в принципе стал с ней встречаться?

Неужели все-таки расставаться? Нет, днем еще все было нормально, наверное, нужно еще немного подождать.

Но тем не менее, я достаю телефон и убираю сердечко, которое стояло после ее имени в контактах. Как будто становится легче.

Плавание. Папа – футбольный агент. Просто шок.

В автобусе я снова оборачиваюсь, потому что кожу между лопаток жжет. Кажется, что в хвосте я вижу знакомую светлую макушку, но Геле незачем ехать на этот конец города. Точно помутнение.