Текст книги "Бей первая"

Глава 12

На первом уроке физры я уже сижу в зале, когда все только начинают подтягиваться в школу. Никого из моих одноклассников еще нет, а я уже переоделась и бездумно листаю социальные сети, сидя на низкой скамейке. Смотрю фотографии чужой счастливой жизни. Даже странно, что я ей не завидую. Вряд ли я вообще что-то чувствую, все эмоции давно атрофировались. Или заперты так далеко, что я уже и не помню, где лежат ключи.

Из тренерской выходит Косатон и измеряет меня удивленным взглядом:

– Кицаева?

– Доброе утро.

– Ты чего так рано?

Я криво улыбаюсь:

– Тяга к знаниям.

– Тебе в этом не жарко будет? – учитель кивает на мою форму. Спортивные штаны и лонгслив.

– Способствует похудению, – вяло отзываюсь я.

Сил сегодня нет ни на что. Особенно на вранье. Но физрук принимает все за чистую монету:

– Вот вы, девчонки, сумасшедшие, все худеть вам надо. Еле дышит, а все туда же.

– Нормально я дышу. Да вы не переживайте, я же шучу. Просто все остальное в стирке.

Да, так куда правдоподобнее. Молодец, Лана, заставила мозги работать.

– Ну смотри мне.

– Смотрю, Константин Антонович. Смотрю.

Я снова утыкаюсь в свой телефон, надеясь, что он поймет намек. Он понимает. И опять скрывается в тренерской. А я надеваю наушники и отгораживаюсь от происходящего. Зал потихоньку заполняется одноклассниками, но я их начисто игнорирую. Даже Ваняева. Мне просто нужно отдохнуть.

– Здорово, Мальвина, – пробивается через музыку голос Буса.

Вынимаю один наушник и чуть поворачиваю голову:

– Привет.

– Как дела?

– Лучше всех.

– А чего такая грустная?

– Это я так веселюсь.

Он хмыкает:

– Хреново ты веселишься. Хочешь, научу?

– В следующую субботу научите. Буду конспектировать.

С другой стороны приземляется Белый и забирает у меня из рук наушник. Пару секунд слушает и с улыбкой говорит:

– Зачет!

– У вас вообще нет понятия личного пространства? – я ворчу, но на самом деле странным образом рада видеть этих парней.

– Очень даже есть. – Это Малой присаживается на пол напротив меня. – Но у нас другой принцип, все мое – твое. Слыхала такое?

– Что, прям все?

– Ага.

– И девушки тоже? – я прищуриваюсь, а Антон давится смешком.

– Кир, Мальвина кусается. Говорит, нарушаем личное пространство.

– Переживет.

Кирилл, как всегда, немногословен. Он садится на пол напротив Малого, привалившись спиной к моим ногам. От этой неожиданной тактильности я буквально теряю дар речи. Но ненадолго.

– Это что? – говорю грубо.

– Доказательство того, что у тебя нет личного пространства, – ржет Дима.

И я чувствую, как Кир легонько вздрагивает. Догадываюсь, что смеется. И на душе как-то теплеет. В окружении этих парней я чувствую себя какой-то укротительницей тигров. Или заклинательницей змей. Чувствую, что я есть. Потому что свое присутствие в этой жизни я ощущаю не всегда. Удивительные эмоции, не потеряться бы только в них.

Какое-то время еще сидим так. Я не шевелюсь, не говорю, только слушаю их беспечную болтовню. В какой-то момент ловлю злой взгляд Дунаевой. Оскаливаюсь в ее сторону радостно и с вызовом. Если здесь есть что-то ее, так пусть подойдет и отнимет.

А потом Бус снова закидывает мне на плечо свою смуглую жилистую руку, и я вдруг шиплю от боли сквозь сжатые зубы. Вчетвером они вцепляются в меня внимательными взглядами.

– Че ты сделал? – спрашивает Малой.

Тимур выглядит растерянным:

– Да я просто руку положил на плечо.

Я беру под контроль свои реакции, но уже поздно. Поэтому приходится снова врать:

– Да все в порядке, я просто вчера спину потянула.

– Хочешь, я посмотрю? Я на футбол ходил, я с растяжениями на ты, нас там тренер учил, что надо делать, – предлагает Белый.

– Нет! Нет, не нужно, все нормально. Пройдет.

Кир смотрит на меня, повернувшись вполоборота. Молча. Я трусливо отвожу взгляд.

Спасает меня Косатон. Свистит и велит всем строиться. С облегчением перевожу дух. Встаю и иду в конец шеренги. За это меня тоже всегда трепали. Что я низкая. Это потом уже я выучила более приятные определения – маленькая, миниатюрная, изящная.

Урок мы начинаем с разминки, упражнений на общую физическую подготовку, а в конце снова играем в баскетбол. С Дунаевой одновременно на поле мы больше не оказываемся, Косатон отслеживает. В своей длинной форме я действительно к концу вся взмокаю. Но когда нас отпускают переодеваться, в раздевалку я не тороплюсь. Помогаю собрать мячи и коврики, пристаю к физруку с каким-то дурацким вопросом про нормативы.

Так что все девчонки уже готовы, когда я появляюсь в раздевалке. Я увлеченно перебираю свои вещи и жду, когда они выйдут. И только тогда скидываю мокрые шмотки. Теряю бдительность и разворачиваюсь спиной к выходу, натягивая джинсы. Что дверь открылась, я слышу не сразу. Понимаю это по сквозняку, который холодит голую исполосованную спину.

Разворачиваюсь и вижу Кирилла. Зубы сжаты до перекатывающихся желваков. В глазах – гневная бездна. Вдруг думаю, что, когда он злится, его радужка меняет цвет. А может, дело в зрачках, которые расширяются. Он заходит и прикрывает за собой дверь.

Я не пытаюсь прикрыться, все самое стыдное он уже видел. Ощущения мерзкие. Как будто меня секли в его присутствии. Щеки становятся горячими. Но покраснеть при нем уже не кажется мне таким ужасным. На глаза наворачиваются злые слезы. Кто его просил приходить?! Внутри все воет и ревет в истерике. Но я только снова поворачиваюсь к нему спиной, чтобы взять майку. Хотел смотреть? Пожалуйста! Пусть любуется!

Надеваю белую майку-борцовку, сверху натягиваю толстовку с капюшоном. Из одного глаза выскальзывает непослушная слеза. Беглянка. Сердито вытираю щеку рукавом. Достаю из рюкзака черный карандаш, жирно подвожу глаза, глядя в зеркало.

Кир все это время молчит. Я аккуратно убираю вещи. Вешаю портфель на плечо и подхожу к Разгильдееву. Останавливаюсь совсем близко. Его гнев почти жжется. Но больнее мне уже не может быть. Задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– На алгебру идешь? – говорю с вызовом.

– А ты?

– Я не прогуливаю.

Он кивает. Произносит:

– Ну, тогда пошли.

– Правильно говорить «пойдем».

– А я вообще, – он облизывает нижнюю губу, – неправильный.

– Я тоже.

– Знаю, Разноглазка.

Кир открывает дверь и пропускает меня вперед. Расправляю плечи и твердо шагаю по коридору с бугрящимся линолеумом. Кирилл идет рядом, приноравливаясь к моему темпу. А сзади, я не вижу, но чувствую – остальные трое.

Я чувствую себя униженной и вместе с тем почему-то очень сильной. Особенно когда за моей изувеченной спиной – дьявольская четверка.

Глава 13

Кир

Это полная жесть. Сижу на алгебре и ни слова не понимаю. Математичка жужжит монотонно, как раздражающая муха, хочется ее заткнуть. Мешает думать. Но мозги, по правде, и без нее еле ворочаются. Смотрю перед собой – на Мальвину в черной толстовке и не могу выкинуть из головы картинку, которую увидел в раздевалке. Меня затопили такие злость и боль, как будто все внутренности пропустили через мясорубку. А потом сложили обратно и зашили. И мне теперь как-то с этим жить.

Узкая изящная спина с выступающими позвонками. Нежная кожа в мурашках. И бордовые полосы, покрывающие ее. Два кровоподтека. Наверняка от пряжки. Полосы пройдут через пару дней. Синяки чуть позже. Я знаю, я с такими ходил.

Дурочка, надеялась, никто не поймет. Как будто это она первая придумала переодеваться на физру раньше всех и позже всех. Ходить с длинным рукавом. До конца сам не понимаю, зачем за ней пошел. Конечно, если бы у меня было хоть какое-то понятие о личном пространстве, я бы не стал заходить в раздевалку. Но я не мог не проверить. Вот такой уж я дебил.

Мальвина тем временем откидывается на спинку стула, запускает руку в синие волосы, прочесывает их пальцами. Снова склоняется над тетрадкой. Ловлю каждое движение. Наваждение какое-то. Как будто мне тринадцать, и я первый раз девчонку увидел. Трясу башкой, чтобы прийти в себя.

Краем глаза вижу, что Малой поворачивается ко мне. Вопросов не задает, но догадывается. Да и к черту. В своих парнях я уверен.

Машинально переписываю какие-то уравнения с доски. Я все это уже знаю. Мама договорилась с нашей старушкой соседкой. Я ношу ей продукты, помогаю по дому и развлекаю разговорами. А она, учитель с неприлично большим стажем, готовит меня к поступлению в универ.

А вот Тоха втыкать в происходящее даже не пытается. Ему математика до одного места, он у нас гуманитарий. Художник на самом деле. Классный иллюстратор. Он и сейчас что-то чертит у себя в тетради, отгородившись локтем. Потом наклоняется вперед и стучит ручкой по стулу Миланы.

Шепчет:

– Мальвина!

– Что?

– Повернись.

– Зачем? – шипит она.

– Ну повернись.

Она разворачивается и смотрит вопросительно. Малой в ответ изучает ее задумчиво, взгляд как будто с поволокой. Я напрягаюсь.

– Левый карий, правый голубой, – шепчет Тоха.

– Ну да. А зачем… Ты что? Это что, я? – она забывается и повышает голос.

Математичка стучит костяшками по доске:

– Задние парты, ну-ка потише!

Я смотрю в тетрадь Малого, и там реально она. Мальвина собственной персоной. Офигенный портрет черной ручкой. Еще не закончен, но выглядит уже нереально круто. Каждая линия на своем месте. Почему-то меня это злит. Запускаю воздух в легкие и стараюсь не измениться в лице. Потому что Тоха слишком хорошо меня знает.

Мальвина поворачивается обратно. Но больше училку не слушает, как я замечаю. Думает о том, что увидела. Она вообще все время думает. Анализирует, просчитывает. Всегда в напряжении. Вся как комок нервов. Маленький, хорошенький комочек. Блин. Не о том надо думать.

– Зачем тебе цвет глаз, если рисунок черно-белый? – снова шепчет Милана.

– Это пока.

Малой достает из рюкзака два маркера и делает маленькие акценты, добавляя глазам цвета. Портрет из-за этого становится вообще гипнотическим.

– Ты единственный одиннадцатиклассник, который носит с собой фломастеры, – говорит она насмешливо. Но я слышу, что она поражена.

На самом деле, ее не так сложно читать. Когда теряется, эмоции проскальзывают всюду. В глазах, в голосе, в движениях тела, даже в том, как она дышит. Но она привыкла закрываться, это понятно. Если ей было хреново тогда, пять лет назад, то что она пережила потом?

Смотрю, как Мальвина накручивает на карандаш волосы. Конечно, я ее узнал. Сразу, как только зашла. А потом еще зачем-то потащился за ней к туалету. Как псина бездомная за куском колбасы. Не знаю, чего хотел. В глаза посмотреть. Убедиться. Остаться наедине. Я вообще маниакально ищу возможности остаться с ней вдвоем. Сам еще не понял, зачем.

– Мальвина, – снова шепчет Тоха, – подарить?

А я вдруг накрываю рукой рисунок и двигаю тетрадь к себе.

– Что?

– Ничего, – обиженно бормочет Малой.

Мне плевать. Я вырываю рисунок и кладу себе в рюкзак. Выразительные взгляды Малого мне сейчас тоже до звезды. Возвращаю ему тетрадку и продолжаю записывать обрывки уравнений. Главное – создать вид бурной деятельности.

После уроков мы все спускаемся к Робертовне. Но на пороге кабинета я отсекаю остальных жестом руки и захожу к ней один. Закрываю дверь, подхожу к ее столу. Она, как обычно, сидит с чаем и какой-то шоколадкой. Прищуривается и двигает ее ко мне.

– Не, спасибо. Дело есть.

– Слушаю.

– Давай сегодня не в архив? Можем что-нибудь в коридорах поделать, в столовке, окна помыть.

Алина Робертовна постукивает длинными красными ногтями по столу. Выдерживает паузу. Я знаю, что она согласится. Она знает, что я знаю. Но ей этот цирк приятен, так что я не мешаю.

– Отмоете все стены во всем ближайшем пролете до последнего этажа. Ты знаешь, что мне нужно взамен.

Я вздыхаю:

– Сейчас не могу сказать.

– Тогда я не соглашусь, – завхоз поправляет и без того взбитую прическу.

– Окей. Скажу так. В архиве жарко, сегодня не все из нас могут снять теплые вещи.

Чувствую себя стукачом и предателем. Но Робертовна наша, она не сдаст. И иначе не пойдет мне навстречу. К тому же я не дал никаких подробностей. Она питается не только шоколадками, но и школьными сплетнями. Ничего не разбазаривает, просто выслушивает. Черт знает, зачем ей это нужно.

Завхоз кивает:

– Базара ноль. Возьми для своих тряпки и ластики. Как закончите, свободны. Все под твою ответственность.

Я беру инвентарь и выхожу.

Разноглазка стоит в коридоре, привалившись к стене. Парни сидят рядом на полу, как дикие звери, которых прикормили. В этом как будто есть что-то противоестественное, но вместе с тем очень органичное. Милана нам нравится, потому что она такая же, как мы. В этой школе мы все похожи между собой. Тут не лицей для отличников. Но дети здесь тем не менее разные. Есть Дунаева, Ваня Ваняев, Галя с первой парты. А есть Мальвина. Она – наша. Мы это чуем и тянемся к ней. Есть, конечно, и кое-что другое, но об этом я пока думать не хочу. Кое-какие границы мы очертили, и на данный момент этого достаточно.

Я протягиваю ребятам тряпки:

– Сегодня драим лестницу. Давайте закончим побыстрее.

– Лучше бы бумажки перебирали.

– Это было бы дольше, Малой.

– Бери тряпку и не трепись.

– Это что, хокку? – фыркает Милана, и мы гогочем.

Шутка дурацкая, но она первый раз не язвит и не грубит, а брякает то, что приходит в голову. Это и весело.

Глава 14

– Мы проводим, – говорит Белый на крыльце, следуя нашему уговору.

Милана застегивает куртку:

– Так я не домой.

– А куда?

– На работу.

Бус присвистывает:

– Так ты работяга?

– А что, тебя проспонсировать? – она сует руки в карманы.

А я говорю, глядя на часы:

– Ты не ела.

– Что?

– Ты с завтрака не ела. Как ты пойдешь на работу?

Мальвина, как обычно, грубит, когда я попадаю в цель:

– Мамочка, я сама разберусь.

Я смотрю на нее, не моргая. Упрямая до одури, иногда так и хочется как-то ее одернуть. Наорать хотя бы. Но без касаний. Никогда не позволил бы себе ее как-то грубо схватить или встряхнуть. Понятно, почему. Но злит страшно.

Положение спасает Диман:

– А пойдемте ко мне. Мамка борща наварила, все пожрем. Она против не будет, вы знаете. Только по видео ей позвоним, она растает.

Милана для вида сопротивляется, но идет с нами. Я знаю, что она голодная. Я не хотел бы, правда, но знаю. Поэтому я толкаю ее в плечо и говорю:

– Давай, киса, двигай, твое мнение не спрашивали.

-… – .-. .. … -..-

Дома у Белого, как всегда, чисто и аккуратно. Его мама – педант, да и он такой же. Даже шмотки свои на физре складывает, как в магазине. Разуваемся и сразу приземляемся кто куда, мы с Тимом на диван, Тоха в кресло. Милана продвигается по квартире осторожно, как кошка. Осматривается, чуть ли не принюхивается. Меня это забавляет. Диман уходит на кухню, и Мальвина в итоге следует за ним. Слышу, как спрашивает:

– Помочь чем-нибудь?

– Доставай тарелки из верхнего шкафа и половник. Нет, из этого ящика.

Они чем-то звякают и шуршат, мы пялимся в телек. Но я не смотрю, больше прислушиваюсь. Я всегда держу руку на пульсе, но к этой девочке я чувствую что-то другое. Мое стремление контролировать все, что с ней связано, меня даже настораживает. У меня такое ощущение, что я ждал ее все время с того вечера, когда мы впервые увиделись.

– Мальчишки, готово! – кричит Мальвина, и мы подрываемся с мест.

Когда заходим на кухню, то переглядываемся с глупыми ухмылками. Белый обычно кормит нас не так. Он ставит кастрюлю разогретого супа на стол, рядом кидает ложки и дай бог тарелки. Сейчас же все аккуратно расставлено, она нарезала хлеб и положила каждому салфетку. Конечно, это не ресторан. Но это та женская забота, которой нам всем так не хватает. Наши матери вечно работают. Отец есть только у Буса, но у него родители постоянно в командировках. Так что мы привыкли, что предоставлены сами себе. А когда тебе наливают суп и кладут рядом салфеточку, вот это простое женское внимание – оно очень подкупает.

Милана что-то видит в наших лицах, отчего смущается. И навешивает выражение безразличия. Какая же она смешная, боевая киса.

Сначала молча едим, очень сосредоточенно, потому что голодны все. Но мы с парнями хотя бы обедали, а Мальвина последний раз была в столовой после второго урока. Потом Белый достает из кармана телефон и набирает матери.

– Мам, я своих пожрать привел!

– Дим, ну что за слова, – она вроде бы укоряет, но сама улыбается.

– Ирина Львовна, здрасьте!

– Очень вкусно.

– Борщ просто бомба, Ирина Львовна!

Мама Белого смущается, поправляет форменную шапочку, потому что работает поваром в детском саду. Поэтому и таскаемся сюда постоянно есть. Видимо, она привыкла готовить на толпы детей, вот и нас всегда подкармливает.

– Мам, а это Мальвина.

– Милана, – машинально поправляю я.

– Здрасьте, – та бледнеет и взмахивает зажатой в руке ложкой.

Ирина Львовна округляет глаза:

– Девочка?

– Ну, не мальчик же, мам. Она, короче, с нами теперь.

– Ну, тогда здравствуй, Милана.

– Можно просто Лана, Ирина Львовна, – смущенно бормочет наша девочка и первый раз кому-то сдает свое короткое имя.

– Ладно, мам, давай, пока. Очень вкусно!

– Пока, Димочка, – успевает сказать она, и Белый скидывает.

Малой постукивает ложкой по борту тарелки:

– Лана, значит?

– Ну да, это мое имя.

– Я думал, твое имя Милана.

– А я думал, Мальвина.

– А разве не Киса? – фыркает Диман, и мы все ржем.

Удивительно, но Разноглазка смеется вместе с нами. Звука не слышно, но она вздрагивает, прикрывая улыбку рукой. И это уже больше, чем я рассчитывал увидеть.

Когда заканчиваем, она, конечно, моет посуду. Обычно мы всегда скидываемся, кто из нас будет это делать. Но Мальвина вызывается сама и мягко отказывается от нашей помощи.

Парни уходят в комнату, а я остаюсь на кухне. Смотрю, как Милана засучивает рукава толстовки. Чуть выше одной кисти у нее следы от чужих пальцев. Даже не знаю, с какой силой надо было схватить ее за руку, чтобы оставить такие следы. Понимаю, что она вообще задирает при мне рукав только потому, что я уже это видел. Как будто проверяет – и себя, и меня. Я молчу. Как всегда. Но жадно слежу за ее движениями, и, может быть, только глаза меня выдают.

Потом не выдерживаю и подхожу к Мальвине. Начинаю раскладывать мытую посуду по местам. Стоим совсем рядом, не касаясь друг друга, но этого уже слишком много для меня. Ложки в ящик, тарелки в шкаф. Все делаю машинально, а думаю о другом.

Лана выключает воду, встряхивает над раковиной мокрые руки, и я протягиваю ей край полотенца, которым вытираюсь сам. А когда она его берет, я касаюсь ее пальцев под махровой тканью. Мальвина вскидывает на меня испуганный взгляд. Я веду руку чуть дальше и поглаживаю отпечатки, которые уже начали темнеть и становиться сине-фиолетовыми. Она вздрагивает и еле заметно трясется всем телом.

– Кир! – орет из комнаты Бус, – у тебя телефон звонит!

Тогда Лана выдергивает у меня свою руку и прячет ее в рукав толстовки до самых пальцев.

– Иди, – говорит тихо, но как будто приказывает.

И я слушаюсь. Выхожу в зал, забираю у Тима свой телефон, отвечаю. Коротко говорю с мамой, обещаю, что зайду в магазин и не забуду убраться. А сам слежу за Мальвиной, которая выходит за мной и берет свой рюкзак с пола:

– Мальчишки, я пошла. Мне на работу пора.

– Пока, мам, – я скидываю. – Лан, мы проводим.

Она замирает. Смотрит своими инопланетными разными глазами. А потом просто кивает и идет обуваться.

В коридоре Малой подает ей кожанку и помогает одеться. Я сжимаю зубы. Пусть. Он ничего не сделает. Я же не могу запретить всем смотреть на нее. Такого уговора у нас точно не было.

Белый закрывает входную дверь и забегает к нам в ободранный лифт.

– Это про тебя? – Милана тычет пальцем в стену, где маркером написано «Дима, я люблю тебя!!! У тебя лучший…».

Тот самодовольно улыбается:

– Ну, а то.

Она задумчиво тянет:

– А чего не дописали? «У тебя лучший борщ»?

И мы снова смеемся так, что крохотный хлипкий лифт трясется.

– Классно, киса, – Белый дергает ее за синюю прядь. – Смешно, мне нравится.

Перешучиваясь, вываливаемся на улицу. Идем до магазина, где работает Мальвина. А когда подходим к крыльцу, она вдруг взвизгивает радостно:

– Ник! – и кидается на шею какому-то парню.

Я сплевываю себе под ноги и вижу, как пацаны тоже напрягаются. Это еще что за хренотень?

Глава 15

Лана

– Ник! – пищу я и крепко обнимаю парня.

– Привет, Лилу, – смеется он и отводит подальше руку с сигаретой. – Чаще уходи на выходные, такая радостная возвращаешься.

Я отпускаю Никиту и смотрю на дьявольскую четверку. Я рада другу, но отчасти это провокация. Мне крайне необходимо вывести их на эмоции, чтобы понять наши отношения. Все мои мушкетеры напряжены. Ревнуют. Но каждый по-разному. Я подгружаю информацию на свой жесткий диск, чтобы потом разобраться детально, сейчас времени нет.

– У тебя брейк?

– Да, внеочередной. – Ник закатывает глаза и глубоко затягивается. – Андрей достал, я вышел перевести дух. Надеюсь, он меня не спалит.

– Ребят, это Никита, – я оборачиваюсь к своим: – Мы работаем вместе. Ник, а это Белый, Бус, Малой и Гильдия, мои одноклассники.

В неловком напряжении они обмениваются рукопожатиями и заново представляются – но уже настоящими именами. Дима, Тимур, Антон и Кирилл. Интересно, это они так дистанцируются?

– Так ты что, Никита, косметику продаешь? – насмешливо интересуется Бус.

– Вообще-то, – оскорбленно перебиваю я, – Ник очень крутой продажник.

Он кивает и улыбается:

– Если молодой парень говорит женщине, что ей идет помада, она стопудово ее купит.

Пацаны фыркают, кто-то не сдерживает смешка. Кир же смотрит на меня хмуро. Я немного теряюсь. Я хотела вывести его на эмоции, но он же их прячет, ничего не разобрать! И какой тогда в этом смысл?

– Я пойду? – интонация получается вопросительная, и меня это бесит.

Ребята кивают и косятся на Никиту.

Гильдия смотрит под ноги, но вопрос, конечно, адресует мне:

– До скольких работаешь?

– До закрытия.

– Я же спросил, до скольких?

Я закипаю:

– До девяти. Провожать не нужно. Мы с Никитой вместе домой идем.

– До квартиры?

Ник курит и просто наблюдает за нашим диалогом. Кажется, его это только веселит.

А я зачем-то говорю правду, указывая рукой направление:

– До перекрестка.

– Тогда встретимся на перекрестке, – хмыкает Малой.

– Слушайте, я же до этого как-то ходила везде одна!

– И вроде не всегда классно получалось, – давит Кир интонацией. – Разноглазка.

Шумно выдыхаю через нос и, резко развернувшись, бегу в магазин, потому что время и правда поджимает. Не могу тратить его на тупые споры. Вот что им от меня надо? Что за новая привычка везде таскаться вместе?

Но, пока я переодеваюсь в форму, стоя спиной к углу, понимаю, что улыбаюсь. Что, если мне впервые повезло? Вдруг я этих мальчишек ждала всю жизнь? Ну нет. Стоп! Код красный, у нас зафиксирована излишняя мечтательность. Не нужно мне это. Не нужны мне друзья. Кирилл и так увидел слишком много. Вдруг он как-то воспользуется этой информацией? Я ведь совсем его не знаю.

Выхожу в зал и приглаживаю волосы. Нужно постараться выкинуть эту ерунду из головы. По крайней мере, на три часа. А дальше посмотрим. Вижу женщину, которая заходит в магазин, и устремляюсь к ней, навесив на лицо самую обворожительную улыбку:

– Добрый вечер! Подобрать для вас что-нибудь?

Краем глаза вижу, что Ник возвращается в зал, но все внимание сосредоточиваю на клиентах. Поболтать нам не удается до конца смены, по большей части потому, что Андрей кружит вокруг нас, как коршун. Ко мне он цепляется редко, а вот напарника треплет постоянно. А уж если мы болтаем, он почему-то просто приходит в бешенство. Так что я просто работаю, кропотливо записываю продажи в маленький блокнот. После окончания смены убираюсь дольше всех. Протираю флаконы духов, начищаю мягкой тряпкой тестеры помад, а сама слежу, когда девчонки переоденутся. Когда раздевалка пустеет, скидываю форму, надеваю свою одежду. Спичка бы не успела догореть, а я уже готова. Беру рюкзак и иду к выходу.

– Лана, подойди, пожалуйста, – говорит Андрей, сидя у кассы.

Я нехотя сворачиваю к нему.

– Да?

– Как смена?

– Все в порядке. Показать продажи?

– Нет, не нужно, – он кладет стопку денег в кассовый аппарат. – У меня другой вопрос.

– Какой?

Андрей смотрит на меня. Неприятно. Впрочем, как и всегда. Приторно и липко проходится по моей фигуре. Я сжимаю пальцы на лямке рюкзака. Как же я его терпеть не могу. Давно бы ушла, если бы мне не нужны были деньги.

– Ладно, свободна. В следующий раз.

Я не понимаю, почему он сливается. Но выяснять не собираюсь. Круто разворачиваюсь и почти бегу к выходу. На крыльце ждет Ник:

– Чего он хотел?

– Про продажи спрашивал, – вру я.

Никита кивает, но не верит, я вижу. Плевать. Разборки из-за менеджера мне сейчас точно не нужны. Не самая большая проблема в моей жизни.

– Итак, Лилу, – Ник берет меня под руку, как обычно. – Что за парни были с тобой?

– Ревнуешь, Колосов?

Он смеется, почти складываясь пополам. Да, это и правда смешно, в наших отношениях никогда не было романтического подтекста. К тому же я редко называю его по фамилии. Отсмеявшись, произносит:

– Считай, что так, Лан.

– Да это одноклассники, – я стараюсь говорить безразлично, но что-то меня выдает.

– Как будто бы они о тебе заботятся.

– Думаешь?

– Одной встречи недостаточно. Но если они будут провожать тебя каждый раз, то смогу сказать точно. – Никита хитро прищуривается.

– Да брось ты. Это разовая акция.

– Ага.

– Я слышу сарказм?

– А сама как думаешь? Кстати, этот высокий и широкий, – Колосов делает вид, что вспоминает имя, – Кирилл. Тоже просто одноклассник?

– Ник! Они все просто одноклассники. Понятно?

– Ага.

– Я снова слышу сарказм? – завожусь я.

Но Никита меня перебивает:

– Вон твоя армия, Лилу. Увидимся завтра.

Он чмокает меня в щеку и перебегает дорогу, пока ему горит зеленый. А я застываю взглядом на своей четверке, замершей в тени кленов на перекрестке. Хоть бери и рисуй, до того колоритная картина. Жаль, я не такой художник, как Антон.

Когда перехожу дорогу, они подходят ближе.

– Давно не виделись, – не могу сдержать язвительного тона.

– Давай, Мальвина, шевели ногами, – широко улыбается Белый. – Уроки еще делать.

– Завтра контрольная по физике.

– Капец, я еще одного трояка не переживу.

– Ну, это ты высоко себя оценил.

– Ой, отвали.

– Малой, а ты ему на бланке нарисуй Эйнштейна, может, прокатит.

– Да иди ты.

Я слушаю их треп, едва сдерживая улыбку. Все больше усилий приходится прикладывать, чтобы не участвовать в разговоре. Все время хочется что-то ляпнуть в ответ.

Но я иду молча, поглядывая на Кира. Он как грозовая туча. Прямо-таки чувствую от него какие-то волны негатива. И почему-то начинаю злиться тоже. Так и идем. Парни болтают, а мы с ним молчим, обмениваясь сомнительной энергией.

Когда подходим к моему подъезду, я снова пытаюсь с ними распрощаться. Но Белый толкает Кирилла в бок и указывает подбородком на лавку соседнего подъезда. Перевожу взгляд и вижу Макара. Серьезно? Снова? Я что, так сильно его задела?

– Макар! – орет Гильдия. – Мы не слишком часто видимся с тобой?

Тот складывает руки на груди и съезжает по скамейке чуть ниже:

– Не знаю. Может, тогда хватит за мной ходить?

– Прикалываешься?

Кир темнеет лицом и делает рывок вперед, но Дима угадывает это движение и перехватывает друга.

– Иди домой, братан, – советует Тимур почти миролюбиво.

Макар пару секунд не двигается, а потом молча встает и уходит, засунув руки в карманы. Нарочито неторопливо. Но я вижу, что идет он, поджав хвост. И это сильно ему не нравится.

– Давай, киса, – Антон едва касается меня между лопаток. – Не заставляй снова искать твои ключи.

Они провожают меня до этажа. Опять. Всем своим видом пытаюсь показать, что мне это не нужно. Но на самом деле не хочу их отпускать.

– До завтра, Мальвина.

– До завтра, мальчишки.

И когда я разуваюсь дома и захожу в свою комнату, мне прилетает сообщение.

Разгильдеев Кирилл

Ник – это твой парень?

Я падаю на диван, не переодеваясь. Прикрываю глаза и упираюсь телефоном в переносицу. Почему он задал такой вопрос? Простое любопытство или ревность? Или какое-то чувство собственничества? Наверное, это больше похоже на правду. Он ведет себя так, как будто все вокруг принадлежит ему. Оттого эти заявления, что нужно слушаться и поступать, как он скажет. Наверное, я могу его проверить. Как-то спровоцировать, чтобы снова прощупать границы, вывести на эмоции. Но я почему-то беру телефон и пишу совсем другое.

Кицаева Милана

Нет, мы с ним работаем вместе, я же сказала. Почему ты спрашиваешь?

Разгильдеев Кирилл

Ты так ему на шею кинулась, подумал, что встречаетесь.

Кицаева Милана

Это не совсем ответ на мой вопрос.

Разгильдеев Кирилл

Просто спросил, чего пристала?

Кицаева Милана

Это вообще-то ты мне написал.

Разгильдеев Кирилл

А что, нельзя было?

Кицаева Милана

Почему? Можно. Ты обычно очень суровый, не думала, что тебе что-то обо мне интересно.

Разгильдеев Кирилл

Меньше думай, Разноглазка. Я вообще любопытный.

Кицаева Милана

Хорошо шифруешься, любопытный.

Я откладываю телефон и улыбаюсь, глядя в потолок. И, кажется, мне уже все равно, почему он мне написал. Хорошо, что я ответила честно. Так я чувствую себя более уверенной. Как-то даже расслабленно. Потому что все эти продуманные фразы, жесты, поступки так меня утомляют. Как будто я все время скована какой-то сильной судорогой. Телефон снова вибрирует. Смотрю на экран, там сообщение от Кира. Моя улыбка становится шире.

Перекатываюсь на бок и прижимаю смартфон к груди. И мы разговариваем до поздней ночи. Обсуждаем какую-то ерунду, потом уроки, которые делаем одновременно. Мне хочется узнать о нем больше, спросить что-то о его семье, но я сдерживаюсь. Потому что к встречным вопросам я точно не готова. Не говорим мы и о том, как познакомились. По какому-то негласному договору. Но я улыбаюсь так, что у меня начинают болеть скулы. Засыпаю на не расправленном диване в третьем часу, не дописав фразы. А утром открываю глаза, когда телефон в руке будит меня вибрацией.

Разгильдеев Кирилл

Доброе утро. Уснула вчера?

Тру лицо ладонями. Утро впервые и правда доброе.

Все делаю, как обычно. Короткая перебежка до ванны. Быстрая ревизия холодильника. Бутерброд и кофе. Макияж. Сегодня чуть тщательнее, чем обычно. Но все это время Кир мне пишет, и краски вокруг как будто становятся ярче. Мне даже хочется надеть что-то цветное, хотя почти весь мой гардероб – черно-белый. Единственное, что нахожу, – красную футболку. Выуживаю из шкафа свою черную плиссированную юбку с цепями и джинсовую жилетку. Перед зеркалом подворачиваю рукава у футболки, поправляю волосы. Готово. Прислушиваюсь к звукам в коридоре. Отец в ванной, мама на кухне. Устремляюсь на выход. Кеды и кожанку в руки, рюкзак под мышку. Телефон сжимаю до белых костяшек. За прошедшую ночь он как будто стал для меня более важным. И только ли он?

Когда выскакиваю из подъезда, то замираю, как будто налетела на стену. Вот они. Адская четверка. Моя армия. Теперь мы встречаемся и по утрам?