Текст книги "Бей первая"

Глава 12

На первом уроке физры я уже сижу в зале, когда все только начинают подтягиваться в школу. Никого из моих одноклассников еще нет, а я уже переоделась и бездумно листаю социальные сети, сидя на низкой скамейке. Смотрю фотографии чужой счастливой жизни. Даже странно, что я ей не завидую. Вряд ли я вообще что-то чувствую, все эмоции давно атрофировались. Или заперты так далеко, что я уже и не помню, где лежат ключи.

Из тренерской выходит Косатон и измеряет меня удивленным взглядом:

– Кицаева?

– Доброе утро.

– Ты чего так рано?

Я криво улыбаюсь:

– Тяга к знаниям.

– Тебе в этом не жарко будет? – учитель кивает на мою форму. Спортивные штаны и лонгслив.

– Способствует похудению, – вяло отзываюсь я.

Сил сегодня нет ни на что. Особенно на вранье. Но физрук принимает все за чистую монету:

– Вот вы, девчонки, сумасшедшие, все худеть вам надо. Еле дышит, а все туда же.

– Нормально я дышу. Да вы не переживайте, я же шучу. Просто все остальное в стирке.

Да, так куда правдоподобнее. Молодец, Лана, заставила мозги работать.

– Ну смотри мне.

– Смотрю, Константин Антонович. Смотрю.

Я снова утыкаюсь в свой телефон, надеясь, что он поймет намек. Он понимает. И опять скрывается в тренерской. А я надеваю наушники и отгораживаюсь от происходящего. Зал потихоньку заполняется одноклассниками, но я их начисто игнорирую. Даже Ваняева. Мне просто нужно отдохнуть.

– Здорово, Мальвина, – пробивается через музыку голос Буса.

Вынимаю один наушник и чуть поворачиваю голову:

– Привет.

– Как дела?

– Лучше всех.

– А чего такая грустная?

– Это я так веселюсь.

Он хмыкает:

– Хреново ты веселишься. Хочешь, научу?

– В следующую субботу научите. Буду конспектировать.

С другой стороны приземляется Белый и забирает у меня из рук наушник. Пару секунд слушает и с улыбкой говорит:

– Зачет!

– У вас вообще нет понятия личного пространства? – я ворчу, но на самом деле странным образом рада видеть этих парней.

– Очень даже есть. – Это Малой присаживается на пол напротив меня. – Но у нас другой принцип, все мое – твое. Слыхала такое?

– Что, прям все?

– Ага.

– И девушки тоже? – я прищуриваюсь, а Антон давится смешком.

– Кир, Мальвина кусается. Говорит, нарушаем личное пространство.

– Переживет.

Кирилл, как всегда, немногословен. Он садится на пол напротив Малого, привалившись спиной к моим ногам. От этой неожиданной тактильности я буквально теряю дар речи. Но ненадолго.

– Это что? – говорю грубо.

– Доказательство того, что у тебя нет личного пространства, – ржет Дима.

И я чувствую, как Кир легонько вздрагивает. Догадываюсь, что смеется. И на душе как-то теплеет. В окружении этих парней я чувствую себя какой-то укротительницей тигров. Или заклинательницей змей. Чувствую, что я есть. Потому что свое присутствие в этой жизни я ощущаю не всегда. Удивительные эмоции, не потеряться бы только в них.

Какое-то время еще сидим так. Я не шевелюсь, не говорю, только слушаю их беспечную болтовню. В какой-то момент ловлю злой взгляд Дунаевой. Оскаливаюсь в ее сторону радостно и с вызовом. Если здесь есть что-то ее, так пусть подойдет и отнимет.

А потом Бус снова закидывает мне на плечо свою смуглую жилистую руку, и я вдруг шиплю от боли сквозь сжатые зубы. Вчетвером они вцепляются в меня внимательными взглядами.

– Че ты сделал? – спрашивает Малой.

Тимур выглядит растерянным:

– Да я просто руку положил на плечо.

Я беру под контроль свои реакции, но уже поздно. Поэтому приходится снова врать:

– Да все в порядке, я просто вчера спину потянула.

– Хочешь, я посмотрю? Я на футбол ходил, я с растяжениями на ты, нас там тренер учил, что надо делать, – предлагает Белый.

– Нет! Нет, не нужно, все нормально. Пройдет.

Кир смотрит на меня, повернувшись вполоборота. Молча. Я трусливо отвожу взгляд.

Спасает меня Косатон. Свистит и велит всем строиться. С облегчением перевожу дух. Встаю и иду в конец шеренги. За это меня тоже всегда трепали. Что я низкая. Это потом уже я выучила более приятные определения – маленькая, миниатюрная, изящная.

Урок мы начинаем с разминки, упражнений на общую физическую подготовку, а в конце снова играем в баскетбол. С Дунаевой одновременно на поле мы больше не оказываемся, Косатон отслеживает. В своей длинной форме я действительно к концу вся взмокаю. Но когда нас отпускают переодеваться, в раздевалку я не тороплюсь. Помогаю собрать мячи и коврики, пристаю к физруку с каким-то дурацким вопросом про нормативы.

Так что все девчонки уже готовы, когда я появляюсь в раздевалке. Я увлеченно перебираю свои вещи и жду, когда они выйдут. И только тогда скидываю мокрые шмотки. Теряю бдительность и разворачиваюсь спиной к выходу, натягивая джинсы. Что дверь открылась, я слышу не сразу. Понимаю это по сквозняку, который холодит голую исполосованную спину.

Разворачиваюсь и вижу Кирилла. Зубы сжаты до перекатывающихся желваков. В глазах – гневная бездна. Вдруг думаю, что, когда он злится, его радужка меняет цвет. А может, дело в зрачках, которые расширяются. Он заходит и прикрывает за собой дверь.

Я не пытаюсь прикрыться, все самое стыдное он уже видел. Ощущения мерзкие. Как будто меня секли в его присутствии. Щеки становятся горячими. Но покраснеть при нем уже не кажется мне таким ужасным. На глаза наворачиваются злые слезы. Кто его просил приходить?! Внутри все воет и ревет в истерике. Но я только снова поворачиваюсь к нему спиной, чтобы взять майку. Хотел смотреть? Пожалуйста! Пусть любуется!

Надеваю белую майку-борцовку, сверху натягиваю толстовку с капюшоном. Из одного глаза выскальзывает непослушная слеза. Беглянка. Сердито вытираю щеку рукавом. Достаю из рюкзака черный карандаш, жирно подвожу глаза, глядя в зеркало.

Кир все это время молчит. Я аккуратно убираю вещи. Вешаю портфель на плечо и подхожу к Разгильдееву. Останавливаюсь совсем близко. Его гнев почти жжется. Но больнее мне уже не может быть. Задираю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– На алгебру идешь? – говорю с вызовом.

– А ты?

– Я не прогуливаю.

Он кивает. Произносит:

– Ну, тогда пошли.

– Правильно говорить «пойдем».

– А я вообще, – он облизывает нижнюю губу, – неправильный.

– Я тоже.

– Знаю, Разноглазка.

Кир открывает дверь и пропускает меня вперед. Расправляю плечи и твердо шагаю по коридору с бугрящимся линолеумом. Кирилл идет рядом, приноравливаясь к моему темпу. А сзади, я не вижу, но чувствую – остальные трое.

Я чувствую себя униженной и вместе с тем почему-то очень сильной. Особенно когда за моей изувеченной спиной – дьявольская четверка.

Глава 13

Кир

Это полная жесть. Сижу на алгебре и ни слова не понимаю. Математичка жужжит монотонно, как раздражающая муха, хочется ее заткнуть. Мешает думать. Но мозги, по правде, и без нее еле ворочаются. Смотрю перед собой – на Мальвину в черной толстовке и не могу выкинуть из головы картинку, которую увидел в раздевалке. Меня затопили такие злость и боль, как будто все внутренности пропустили через мясорубку. А потом сложили обратно и зашили. И мне теперь как-то с этим жить.

Узкая изящная спина с выступающими позвонками. Нежная кожа в мурашках. И бордовые полосы, покрывающие ее. Два кровоподтека. Наверняка от пряжки. Полосы пройдут через пару дней. Синяки чуть позже. Я знаю, я с такими ходил.

Дурочка, надеялась, никто не поймет. Как будто это она первая придумала переодеваться на физру раньше всех и позже всех. Ходить с длинным рукавом. До конца сам не понимаю, зачем за ней пошел. Конечно, если бы у меня было хоть какое-то понятие о личном пространстве, я бы не стал заходить в раздевалку. Но я не мог не проверить. Вот такой уж я дебил.

Мальвина тем временем откидывается на спинку стула, запускает руку в синие волосы, прочесывает их пальцами. Снова склоняется над тетрадкой. Ловлю каждое движение. Наваждение какое-то. Как будто мне тринадцать, и я первый раз девчонку увидел. Трясу башкой, чтобы прийти в себя.

Краем глаза вижу, что Малой поворачивается ко мне. Вопросов не задает, но догадывается. Да и к черту. В своих парнях я уверен.

Машинально переписываю какие-то уравнения с доски. Я все это уже знаю. Мама договорилась с нашей старушкой соседкой. Я ношу ей продукты, помогаю по дому и развлекаю разговорами. А она, учитель с неприлично большим стажем, готовит меня к поступлению в универ.

А вот Тоха втыкать в происходящее даже не пытается. Ему математика до одного места, он у нас гуманитарий. Художник на самом деле. Классный иллюстратор. Он и сейчас что-то чертит у себя в тетради, отгородившись локтем. Потом наклоняется вперед и стучит ручкой по стулу Миланы.

Шепчет:

– Мальвина!

– Что?

– Повернись.

– Зачем? – шипит она.

– Ну повернись.

Она разворачивается и смотрит вопросительно. Малой в ответ изучает ее задумчиво, взгляд как будто с поволокой. Я напрягаюсь.

– Левый карий, правый голубой, – шепчет Тоха.

– Ну да. А зачем… Ты что? Это что, я? – она забывается и повышает голос.

Математичка стучит костяшками по доске:

– Задние парты, ну-ка потише!

Я смотрю в тетрадь Малого, и там реально она. Мальвина собственной персоной. Офигенный портрет черной ручкой. Еще не закончен, но выглядит уже нереально круто. Каждая линия на своем месте. Почему-то меня это злит. Запускаю воздух в легкие и стараюсь не измениться в лице. Потому что Тоха слишком хорошо меня знает.

Мальвина поворачивается обратно. Но больше училку не слушает, как я замечаю. Думает о том, что увидела. Она вообще все время думает. Анализирует, просчитывает. Всегда в напряжении. Вся как комок нервов. Маленький, хорошенький комочек. Блин. Не о том надо думать.

– Зачем тебе цвет глаз, если рисунок черно-белый? – снова шепчет Милана.

– Это пока.

Малой достает из рюкзака два маркера и делает маленькие акценты, добавляя глазам цвета. Портрет из-за этого становится вообще гипнотическим.

– Ты единственный одиннадцатиклассник, который носит с собой фломастеры, – говорит она насмешливо. Но я слышу, что она поражена.

На самом деле, ее не так сложно читать. Когда теряется, эмоции проскальзывают всюду. В глазах, в голосе, в движениях тела, даже в том, как она дышит. Но она привыкла закрываться, это понятно. Если ей было хреново тогда, пять лет назад, то что она пережила потом?

Смотрю, как Мальвина накручивает на карандаш волосы. Конечно, я ее узнал. Сразу, как только зашла. А потом еще зачем-то потащился за ней к туалету. Как псина бездомная за куском колбасы. Не знаю, чего хотел. В глаза посмотреть. Убедиться. Остаться наедине. Я вообще маниакально ищу возможности остаться с ней вдвоем. Сам еще не понял, зачем.

– Мальвина, – снова шепчет Тоха, – подарить?

А я вдруг накрываю рукой рисунок и двигаю тетрадь к себе.

– Что?

– Ничего, – обиженно бормочет Малой.

Мне плевать. Я вырываю рисунок и кладу себе в рюкзак. Выразительные взгляды Малого мне сейчас тоже до звезды. Возвращаю ему тетрадку и продолжаю записывать обрывки уравнений. Главное – создать вид бурной деятельности.

После уроков мы все спускаемся к Робертовне. Но на пороге кабинета я отсекаю остальных жестом руки и захожу к ней один. Закрываю дверь, подхожу к ее столу. Она, как обычно, сидит с чаем и какой-то шоколадкой. Прищуривается и двигает ее ко мне.

– Не, спасибо. Дело есть.

– Слушаю.

– Давай сегодня не в архив? Можем что-нибудь в коридорах поделать, в столовке, окна помыть.

Алина Робертовна постукивает длинными красными ногтями по столу. Выдерживает паузу. Я знаю, что она согласится. Она знает, что я знаю. Но ей этот цирк приятен, так что я не мешаю.

– Отмоете все стены во всем ближайшем пролете до последнего этажа. Ты знаешь, что мне нужно взамен.

Я вздыхаю:

– Сейчас не могу сказать.

– Тогда я не соглашусь, – завхоз поправляет и без того взбитую прическу.

– Окей. Скажу так. В архиве жарко, сегодня не все из нас могут снять теплые вещи.

Чувствую себя стукачом и предателем. Но Робертовна наша, она не сдаст. И иначе не пойдет мне навстречу. К тому же я не дал никаких подробностей. Она питается не только шоколадками, но и школьными сплетнями. Ничего не разбазаривает, просто выслушивает. Черт знает, зачем ей это нужно.

Завхоз кивает:

– Базара ноль. Возьми для своих тряпки и ластики. Как закончите, свободны. Все под твою ответственность.

Я беру инвентарь и выхожу.

Разноглазка стоит в коридоре, привалившись к стене. Парни сидят рядом на полу, как дикие звери, которых прикормили. В этом как будто есть что-то противоестественное, но вместе с тем очень органичное. Милана нам нравится, потому что она такая же, как мы. В этой школе мы все похожи между собой. Тут не лицей для отличников. Но дети здесь тем не менее разные. Есть Дунаева, Ваня Ваняев, Галя с первой парты. А есть Мальвина. Она – наша. Мы это чуем и тянемся к ней. Есть, конечно, и кое-что другое, но об этом я пока думать не хочу. Кое-какие границы мы очертили, и на данный момент этого достаточно.

Я протягиваю ребятам тряпки:

– Сегодня драим лестницу. Давайте закончим побыстрее.

– Лучше бы бумажки перебирали.

– Это было бы дольше, Малой.

– Бери тряпку и не трепись.

– Это что, хокку? – фыркает Милана, и мы гогочем.

Шутка дурацкая, но она первый раз не язвит и не грубит, а брякает то, что приходит в голову. Это и весело.

Глава 14

– Мы проводим, – говорит Белый на крыльце, следуя нашему уговору.

Милана застегивает куртку:

– Так я не домой.

– А куда?

– На работу.

Бус присвистывает:

– Так ты работяга?

– А что, тебя проспонсировать? – она сует руки в карманы.

А я говорю, глядя на часы:

– Ты не ела.

– Что?

– Ты с завтрака не ела. Как ты пойдешь на работу?

Мальвина, как обычно, грубит, когда я попадаю в цель:

– Мамочка, я сама разберусь.

Я смотрю на нее, не моргая. Упрямая до одури, иногда так и хочется как-то ее одернуть. Наорать хотя бы. Но без касаний. Никогда не позволил бы себе ее как-то грубо схватить или встряхнуть. Понятно, почему. Но злит страшно.

Положение спасает Диман:

– А пойдемте ко мне. Мамка борща наварила, все пожрем. Она против не будет, вы знаете. Только по видео ей позвоним, она растает.

Милана для вида сопротивляется, но идет с нами. Я знаю, что она голодная. Я не хотел бы, правда, но знаю. Поэтому я толкаю ее в плечо и говорю:

– Давай, киса, двигай, твое мнение не спрашивали.

-… – .-. .. … -..-

Дома у Белого, как всегда, чисто и аккуратно. Его мама – педант, да и он такой же. Даже шмотки свои на физре складывает, как в магазине. Разуваемся и сразу приземляемся кто куда, мы с Тимом на диван, Тоха в кресло. Милана продвигается по квартире осторожно, как кошка. Осматривается, чуть ли не принюхивается. Меня это забавляет. Диман уходит на кухню, и Мальвина в итоге следует за ним. Слышу, как спрашивает:

– Помочь чем-нибудь?

– Доставай тарелки из верхнего шкафа и половник. Нет, из этого ящика.

Они чем-то звякают и шуршат, мы пялимся в телек. Но я не смотрю, больше прислушиваюсь. Я всегда держу руку на пульсе, но к этой девочке я чувствую что-то другое. Мое стремление контролировать все, что с ней связано, меня даже настораживает. У меня такое ощущение, что я ждал ее все время с того вечера, когда мы впервые увиделись.

– Мальчишки, готово! – кричит Мальвина, и мы подрываемся с мест.

Когда заходим на кухню, то переглядываемся с глупыми ухмылками. Белый обычно кормит нас не так. Он ставит кастрюлю разогретого супа на стол, рядом кидает ложки и дай бог тарелки. Сейчас же все аккуратно расставлено, она нарезала хлеб и положила каждому салфетку. Конечно, это не ресторан. Но это та женская забота, которой нам всем так не хватает. Наши матери вечно работают. Отец есть только у Буса, но у него родители постоянно в командировках. Так что мы привыкли, что предоставлены сами себе. А когда тебе наливают суп и кладут рядом салфеточку, вот это простое женское внимание – оно очень подкупает.

Милана что-то видит в наших лицах, отчего смущается. И навешивает выражение безразличия. Какая же она смешная, боевая киса.

Сначала молча едим, очень сосредоточенно, потому что голодны все. Но мы с парнями хотя бы обедали, а Мальвина последний раз была в столовой после второго урока. Потом Белый достает из кармана телефон и набирает матери.

– Мам, я своих пожрать привел!

– Дим, ну что за слова, – она вроде бы укоряет, но сама улыбается.

– Ирина Львовна, здрасьте!

– Очень вкусно.

– Борщ просто бомба, Ирина Львовна!

Мама Белого смущается, поправляет форменную шапочку, потому что работает поваром в детском саду. Поэтому и таскаемся сюда постоянно есть. Видимо, она привыкла готовить на толпы детей, вот и нас всегда подкармливает.

– Мам, а это Мальвина.

– Милана, – машинально поправляю я.

– Здрасьте, – та бледнеет и взмахивает зажатой в руке ложкой.

Ирина Львовна округляет глаза:

– Девочка?

– Ну, не мальчик же, мам. Она, короче, с нами теперь.

– Ну, тогда здравствуй, Милана.

– Можно просто Лана, Ирина Львовна, – смущенно бормочет наша девочка и первый раз кому-то сдает свое короткое имя.

– Ладно, мам, давай, пока. Очень вкусно!

– Пока, Димочка, – успевает сказать она, и Белый скидывает.

Малой постукивает ложкой по борту тарелки:

– Лана, значит?

– Ну да, это мое имя.

– Я думал, твое имя Милана.

– А я думал, Мальвина.

– А разве не Киса? – фыркает Диман, и мы все ржем.

Удивительно, но Разноглазка смеется вместе с нами. Звука не слышно, но она вздрагивает, прикрывая улыбку рукой. И это уже больше, чем я рассчитывал увидеть.

Когда заканчиваем, она, конечно, моет посуду. Обычно мы всегда скидываемся, кто из нас будет это делать. Но Мальвина вызывается сама и мягко отказывается от нашей помощи.

Парни уходят в комнату, а я остаюсь на кухне. Смотрю, как Милана засучивает рукава толстовки. Чуть выше одной кисти у нее следы от чужих пальцев. Даже не знаю, с какой силой надо было схватить ее за руку, чтобы оставить такие следы. Понимаю, что она вообще задирает при мне рукав только потому, что я уже это видел. Как будто проверяет – и себя, и меня. Я молчу. Как всегда. Но жадно слежу за ее движениями, и, может быть, только глаза меня выдают.

Потом не выдерживаю и подхожу к Мальвине. Начинаю раскладывать мытую посуду по местам. Стоим совсем рядом, не касаясь друг друга, но этого уже слишком много для меня. Ложки в ящик, тарелки в шкаф. Все делаю машинально, а думаю о другом.

Лана выключает воду, встряхивает над раковиной мокрые руки, и я протягиваю ей край полотенца, которым вытираюсь сам. А когда она его берет, я касаюсь ее пальцев под махровой тканью. Мальвина вскидывает на меня испуганный взгляд. Я веду руку чуть дальше и поглаживаю отпечатки, которые уже начали темнеть и становиться сине-фиолетовыми. Она вздрагивает и еле заметно трясется всем телом.

– Кир! – орет из комнаты Бус, – у тебя телефон звонит!

Тогда Лана выдергивает у меня свою руку и прячет ее в рукав толстовки до самых пальцев.

– Иди, – говорит тихо, но как будто приказывает.

И я слушаюсь. Выхожу в зал, забираю у Тима свой телефон, отвечаю. Коротко говорю с мамой, обещаю, что зайду в магазин и не забуду убраться. А сам слежу за Мальвиной, которая выходит за мной и берет свой рюкзак с пола:

– Мальчишки, я пошла. Мне на работу пора.

– Пока, мам, – я скидываю. – Лан, мы проводим.

Она замирает. Смотрит своими инопланетными разными глазами. А потом просто кивает и идет обуваться.

В коридоре Малой подает ей кожанку и помогает одеться. Я сжимаю зубы. Пусть. Он ничего не сделает. Я же не могу запретить всем смотреть на нее. Такого уговора у нас точно не было.

Белый закрывает входную дверь и забегает к нам в ободранный лифт.

– Это про тебя? – Милана тычет пальцем в стену, где маркером написано «Дима, я люблю тебя!!! У тебя лучший…».

Тот самодовольно улыбается:

– Ну, а то.

Она задумчиво тянет:

– А чего не дописали? «У тебя лучший борщ»?

И мы снова смеемся так, что крохотный хлипкий лифт трясется.

– Классно, киса, – Белый дергает ее за синюю прядь. – Смешно, мне нравится.

Перешучиваясь, вываливаемся на улицу. Идем до магазина, где работает Мальвина. А когда подходим к крыльцу, она вдруг взвизгивает радостно:

– Ник! – и кидается на шею какому-то парню.

Я сплевываю себе под ноги и вижу, как пацаны тоже напрягаются. Это еще что за хренотень?

Глава 15

Лана

– Ник! – пищу я и крепко обнимаю парня.

– Привет, Лилу, – смеется он и отводит подальше руку с сигаретой. – Чаще уходи на выходные, такая радостная возвращаешься.

Я отпускаю Никиту и смотрю на дьявольскую четверку. Я рада другу, но отчасти это провокация. Мне крайне необходимо вывести их на эмоции, чтобы понять наши отношения. Все мои мушкетеры напряжены. Ревнуют. Но каждый по-разному. Я подгружаю информацию на свой жесткий диск, чтобы потом разобраться детально, сейчас времени нет.

– У тебя брейк?

– Да, внеочередной. – Ник закатывает глаза и глубоко затягивается. – Андрей достал, я вышел перевести дух. Надеюсь, он меня не спалит.

– Ребят, это Никита, – я оборачиваюсь к своим: – Мы работаем вместе. Ник, а это Белый, Бус, Малой и Гильдия, мои одноклассники.

В неловком напряжении они обмениваются рукопожатиями и заново представляются – но уже настоящими именами. Дима, Тимур, Антон и Кирилл. Интересно, это они так дистанцируются?

– Так ты что, Никита, косметику продаешь? – насмешливо интересуется Бус.

– Вообще-то, – оскорбленно перебиваю я, – Ник очень крутой продажник.

Он кивает и улыбается:

– Если молодой парень говорит женщине, что ей идет помада, она стопудово ее купит.

Пацаны фыркают, кто-то не сдерживает смешка. Кир же смотрит на меня хмуро. Я немного теряюсь. Я хотела вывести его на эмоции, но он же их прячет, ничего не разобрать! И какой тогда в этом смысл?

– Я пойду? – интонация получается вопросительная, и меня это бесит.

Ребята кивают и косятся на Никиту.

Гильдия смотрит под ноги, но вопрос, конечно, адресует мне:

– До скольких работаешь?

– До закрытия.

– Я же спросил, до скольких?

Я закипаю:

– До девяти. Провожать не нужно. Мы с Никитой вместе домой идем.

– До квартиры?

Ник курит и просто наблюдает за нашим диалогом. Кажется, его это только веселит.

А я зачем-то говорю правду, указывая рукой направление:

– До перекрестка.

– Тогда встретимся на перекрестке, – хмыкает Малой.

– Слушайте, я же до этого как-то ходила везде одна!

– И вроде не всегда классно получалось, – давит Кир интонацией. – Разноглазка.

Шумно выдыхаю через нос и, резко развернувшись, бегу в магазин, потому что время и правда поджимает. Не могу тратить его на тупые споры. Вот что им от меня надо? Что за новая привычка везде таскаться вместе?

Но, пока я переодеваюсь в форму, стоя спиной к углу, понимаю, что улыбаюсь. Что, если мне впервые повезло? Вдруг я этих мальчишек ждала всю жизнь? Ну нет. Стоп! Код красный, у нас зафиксирована излишняя мечтательность. Не нужно мне это. Не нужны мне друзья. Кирилл и так увидел слишком много. Вдруг он как-то воспользуется этой информацией? Я ведь совсем его не знаю.

Выхожу в зал и приглаживаю волосы. Нужно постараться выкинуть эту ерунду из головы. По крайней мере, на три часа. А дальше посмотрим. Вижу женщину, которая заходит в магазин, и устремляюсь к ней, навесив на лицо самую обворожительную улыбку:

– Добрый вечер! Подобрать для вас что-нибудь?

Краем глаза вижу, что Ник возвращается в зал, но все внимание сосредоточиваю на клиентах. Поболтать нам не удается до конца смены, по большей части потому, что Андрей кружит вокруг нас, как коршун. Ко мне он цепляется редко, а вот напарника треплет постоянно. А уж если мы болтаем, он почему-то просто приходит в бешенство. Так что я просто работаю, кропотливо записываю продажи в маленький блокнот. После окончания смены убираюсь дольше всех. Протираю флаконы духов, начищаю мягкой тряпкой тестеры помад, а сама слежу, когда девчонки переоденутся. Когда раздевалка пустеет, скидываю форму, надеваю свою одежду. Спичка бы не успела догореть, а я уже готова. Беру рюкзак и иду к выходу.

– Лана, подойди, пожалуйста, – говорит Андрей, сидя у кассы.

Я нехотя сворачиваю к нему.

– Да?

– Как смена?

– Все в порядке. Показать продажи?

– Нет, не нужно, – он кладет стопку денег в кассовый аппарат. – У меня другой вопрос.

– Какой?

Андрей смотрит на меня. Неприятно. Впрочем, как и всегда. Приторно и липко проходится по моей фигуре. Я сжимаю пальцы на лямке рюкзака. Как же я его терпеть не могу. Давно бы ушла, если бы мне не нужны были деньги.