Текст книги "Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)"

– Не думаю, – возразил я. – Можно было придумать и более эффективный способ исследовать нас.

Поль устало махнул рукой.

– Хватит, – сказал он. – Может, ты и прав. Мы можем спорить до посинения и все равно ничего друг другу не докажем. Давайте лучше прислушаемся к голосу рассудка, то бишь Эмиля, и сделаем наше домашнее задание. Мари, ты, случайно, не захватила с собой учебники?

– Случайно захватила, – ответила Мари. – Сегодня нам предстоит выучить историю технологического прогресса в четвертом периоде развития мира.

– А может, еще пару версий обсудим? – с подозрительной поспешностью спросил Поль, услышав тему задания.

– Не поработав, нельзя отдохнуть, – Мари с важностью подняла указательный палец. – А ну, быстро за работу.

– Это кто такое сказал? – поинтересовался Поль. Я решил блеснуть образованностью:

– Похоже на Дидро.

– Моя бабушка, – сказала Мари. – Когда я была в школе, она мне это повторяла чуть ли не каждый день. За уроки меня усадить было непросто, но она с этим хорошо справлялась.

– Ну да, – с сомнением протянул Поль, – в жизни не поверю, чтобы тебя надо было заставлять учиться. Ты сама хоть кого заставишь.

– Бабушкина заслуга, – улыбнулась Мари. – Лет до десяти я с ней постоянно воевала. Слышали такую фразу: чтобы переварить знания, надо поглощать их с аппетитом? Нет? Неважно. Я ее где-то услышала и один раз решила использовать в качестве аргумента. Бабушка, говорю, если мне неинтересно эти знания поглощать, как же я могу их хорошо усваивать? Давай-ка сначала я нагуляю аппетит, а потом уже сяду учиться. Ну и тому подобное. Очень убедительно излагала. Бабушка меня выслушала, дала мне выговориться, а потом говорит: «Аппетит приходит во время еды». Пришлось учиться. И так каждый раз.

Она выложила перед нами стопку книг и строго закончила:

– Так что хватит выискивать поводы для болтовни. Налетайте на духовную пищу.

Мы с Полем обреченно вздохнули.

Это невыносимо сложно – вообще не думать о смерти. Я понял это не сразу. Вначале я предполагал, что это – самый простой и надежный путь, чтобы сдать экзамен. Расчет был, как мне казалось, очевидный. К чему мучиться и постоянно одергивать себя? Каждую минуту следить за словами, которые ты произносишь, – удовольствие ниже среднего.

Существует способ намного лучше. Достаточно убедить себя, что ты бессмертен, и свести все к запоминанию деталей нового мира. Убедил же я себя когда-то, что на двухколесном велосипеде можно удержать баланс. И это несмотря на то, что поначалу на нем невозможно проехать и двух метров. Так что цель казалась достижимой. Заменяешь одно чисто теоретическое утверждение другим – и дело в шляпе.

В действительности все выходило наоборот. Чем сильнее я старался забыть о смерти, тем больше о ней думал. Более того, постоянные усилия избавиться от этих мыслей приводили меня во все более и более подавленное состояние. Я думал о неотвратимой старости, о том, что прожил уже почти треть отпущенного мне срока. О том, как быстро пробежали эти двадцать пять лет и как мало было сделано за эти годы. С неожиданной грустью я вспоминал детство, школу, университет, размышлял о том, как недавно это все было, и в какой-то момент стал почти физически ощущать, как мой организм стареет.

Можно знать факт, а можно понимать, чувствовать его. Всю свою сознательную жизнь я знал, что когда-нибудь мне предстоит умереть. Я жил с этим знанием, огорчался, когда оно напоминало о себе, и тут же забывал и о нем, и о своем огорчении.

И лишь сейчас я впервые осознал, что мое пребывание на земле конечно и кратко. Я прочувствовал этот простой факт, ощутил его всем своим существом. И это новое понимание сделало мои дни тоскливыми и безнадежными. Внезапно осознанная неотвратимость развязки преследовала меня днем и ночью.

Теперь мне снились унылые безлюдные кладбища с покосившимися надгробиями, безмолвные серые склепы, залитые мертвенным лунным светом. А один раз взбудораженное воображение нарисовало мне во сне мои же собственные похороны. Услышав, как жирные комья сырой земли глухо падают на крышку гроба, я вскочил в ужасе и потом чуть ли не целый час таращил глаза в темноту, прежде чем смог снова заснуть.

Подавленный и изрядно напуганный таким состоянием, я решил, что дальше так продолжаться не может, и прекратил бороться с коварным подсознанием. Победить в этой борьбе оказалось нереально.

Пришлось вернуться к первоначальной тактике. Я приготовился быть начеку во время экзамена, продумывать каждую фразу и не попадаться в ловушки, которые мне будет ставить коварный экзаменатор. Изменение подхода помогло. Кошмары перестали вторгаться в мои сны, и прежнее беззаботное отношение к смерти постепенно вернулось. Хотя теперь я время от времени спрашивал себя, а не слишком ли оно беззаботное. Ответа на этот вопрос я не находил и, чтобы отвлечься, налегал на учебу.

Тем временем Катру пытался направить наши мысли в нужное русло.

– Не пытайтесь вживаться в свою роль, повторяя себе: «Я бессмертен, я бессмертен», – твердил он нам день за днем. – Это в корне неверный подход. Ваше нынешнее восприятие бессмертия основано на том, что вы знаете, что такое смерть. Вы воспринимаете бессмертие как простое отсутствие угрозы смерти. Вы думаете: «Вот здорово, я никогда не умру». Но это неправильно! В отличие от бессмертных литературных героев, вы не сталкиваетесь и не сталкивались со смертью вообще. Никогда! Вы не представляете себе, что живое существо может прекратить свое существование.

Задумайтесь на секунду: насколько вас страшит вероятность того, что из этой комнаты вдруг исчезнет весь воздух и мы не сможем дышать? Задумались? Пугает ли это вас? Правильно, не пугает. Не пугает потому, что ни на своем опыте, ни в рассказах других людей, ни в книгах вы не сталкивались с такой угрозой. Это – чистая абстракция. Это физически возможно, но абсолютно невероятно. До этого момента вы ни разу в жизни не думали о такой опасности и, скорее всего, никогда и не подумали бы о ней, не попроси я вас об этом. Так же и смерть для вас может быть забавной идеей фантастического рассказа, плодом воображения писателя, возможно даже интересным поводом для дискуссии. Но ни в коем случае не угрозой. Не фактом реальной жизни. Не чем-то заслуживающим серьезного внимания. Десятый, с чем еще вы могли бы сравнить вероятность того, что вы когда-либо перестанете существовать?

– С тем, что, подпрыгнув, я останусь висеть в воздухе и не смогу опуститься на землю, – бойко отвечал Эмиль.

Катру удовлетворенно кивал и продолжал излагать свой странный материал. Что до нас, то мы по-прежнему пытались вообразить себе такое отношение к смерти, но практически безуспешно.

* * *

А в книгах и на семинарах перед нами открывался странный, нелепый, невероятный мир. «Очень хороший и благополучный», как выразился профессор на первом занятии. Мне он таким не казался. Хотя на его просторах действительно никто никогда не умирал. Люди жили в нем, не ведая о болезнях и старости, – всезнающие, бесстрашные, вечные.

Правда, людей этих было немного. И быть бесстрашными им было несложно в силу полного отсутствия каких бы то ни было опасностей. Что касается всезнания, то полный объем знаний всего человечества укладывался в сотню-другую не особо толстых томов.

На сегодняшний день все население мира состояло из тридцати человек. Дети рождались крайне редко – настолько редко, что все рождения были зафиксированы в древней как мир «Книге Творения». Но мир никуда не торопился. Имея в запасе вечность, он жил легко и бездумно по своим странным законам.

Собственно, назвать это место миром можно было лишь с большой натяжкой. По описаниям он скорее походил на съемочный павильон. Было очевидно, что его создатели решили не утруждать себя вопросами мироздания и решали проблемы космического масштаба с легкостью бульдозера.

Согласно их сценарию, Бог сотворил пустой мир. Затем поселил в нем Адама и Еву. На этом едва начавшееся сходство с Библией заканчивалось. Животных и растений в нашем новом мире не было вообще. Единственными живыми существами были люди. День и ночь сменялись произвольно, без всякого научного обоснования – космоса, планет и звезд тоже не существовало. Весь мир уютно помещался на площади, которую могло бы занять большое здание. По крайней мере, такое у меня создалось впечатление.

Мир был разделен на просторные помещения, называемые секциями. В тянувшихся между ними проходах находились входы в личные апартаменты. О пропитании бессмертным заботиться не приходилось: Господь устроил все так, что каждое утро в одной из секций появлялась еда. Ее было достаточно для всех людей мира. Еда состояла из… еды. Другими словами, она могла быть чем угодно, включая пресловутый сэндвич с индейкой, но у обитателей нашего мира не могло возникнуть даже тени подозрения, что еду можно приготовить из других живых существ. Всевозможные материалы, такие как металлы, пластик, бумага, резина, также поставлялись Богом в неограниченном количестве.

Что касается истории, то, так как года и даты никого не интересовали, вся история мира была разбита на периоды – по мере развития технологического прогресса и искусств. Сейчас мы жили в шестом периоде. Несмотря на отсутствие видимых стимулов прогресса, мир развивался. Люди специализировались в различных областях, изобретали, писали книги, создавали шедевры. Каждый получал возможность заниматься своим любимым делом при полной поддержке общества. Поэты читали свои творения благосклонным слушателям, инженеры создавали все новые и новые механизмы и технологии, бодро переходя от механики к электронике и обратно, художники писали картины, а иногда в порыве вдохновения разрисовывали стены мира. И даже врачи брали у людей анализы крови и делали энцефалограммы. Сказать по правде, зачем в этом мире врачи, я так и не понял, ведь болезни страшнее насморка здесь все равно не знали.

Общественное устройство было таким же невозможным, как сам мир. Никто никем не управлял, никто ни к чему не стремился – разве что к совершенствованию в своей профессии. Да и то одно дело жизни могло смениться другим в любой момент без каких-либо видимых причин. Страстей – от любовных до политических – жители этого мира не ведали даже в теории. Все эмоции были только положительными. Пока настоящий мир трещал по швам от войн, этот мир распирало от всеобщей доброжелательности.

Сформированные в незапамятные времена семьи являлись образцом стабильности. Дети уважали родителей, родители обожали детей и друг друга. Правда, было неясно, зачем некоторым из этих родителей в свое время взбрело в голову назвать чадо порядковым номером, а не приличным библейским именем.

Впрочем, неясно было не только это. Чего стоила одна путаница с номерами. Матерью нашего Десятого была Восемнадцатая, и это никого не смущало. А если и смущало, то об этом никто не говорил – подвергать существующий порядок вещей хоть малейшему сомнению было одним из неписаных, но беспрекословно соблюдавшихся правил.

В целом мир этот представлял собой какую-то невероятно упрощенную схему реальности, из которой выкинули один важный фактор – смерть. Эта была нелепая пародия на жизнь, бесконечный абсурдный спектакль без зрителей, гротеск, в котором день за днем жили невозможные бессмертные люди. Одним из этих людей предстояло стать мне.

* * *

Однажды на перемене, когда мы все сидели в классе, Эмиль, листавший свой конспект, вдруг сказал:

– А вы знаете, через восемь дней будет ровно три месяца с тех пор, как мы начали заниматься.

– Ты это серьезно? – удивился Поль.

– Абсолютно. Я всегда записываю число на полях. Через восемь дней у нас экзамен.

– Вот так сюрприз, – сказала Мари. – Неужели мы уже все выучили?

– Если быть точным, то почти все, – ответил ей Катру, входя в класс. – Вам и в самом деле осталось совсем недолго учиться.

Близость экзамена явилась для нас полной неожиданностью. Не видя белого света, проводя день за днем в однообразных занятиях, мы совершенно потеряли счет времени. Три месяца промчались совсем незаметно.

На следующий день нас ожидал новый сюрприз.

– В течение этой недели каждому из вас предстоит ночная встреча, – объявил профессор, закончив очередную лекцию. – Четвертый, сделайте одолжение, не пытайтесь это прокомментировать. Вы все встретитесь со своими прототипами. Цель этих встреч – помочь вам лучше вжиться в образы. Вы сможете задавать этим людям любые вопросы, прислушиваться к их речи, наблюдать их жесты. Конечно же, вы понимаете, что на вопросы, выходящие за рамки ваших нынешних контрактов, отвечать они не будут. Каждая встреча будет начинаться в полночь у вас в комнате и продолжаться так долго, как вы захотите, но не более четырех часов. Встречи будут происходить в порядке ваших имен. Иными словами, сегодня ночью настоящий Четвертый встретится с нашим Четвертым, завтра познакомятся Пятые и так далее. Вопросы? – закончил он по своему обыкновению.

– Почему в полночь? – почти хором спросили мы.

– Это хороший пример вопроса, который выходит за рамки ваших нынешних контрактов, – усмехнулся Катру – Единственный ответ, который я могу дать сейчас, – для этого есть причина. Как, впрочем, и для всех других непонятных вам фактов. Могу также заверить вас, что это не имеет ничего общего с вампирами и прочей дешевой мистикой.

Едва за Катру закрылась дверь, началось бурное обсуждение.

– Ровно в полночь, – замогильным голосом вещал Поль, – старые часы пробьют двенадцать раз, отворится со скрипом дверь, и в комнату вплывет ваш собственный призрак. Будет он отвечать на ваши благонравные вопросы, дети мои, а на непотребные вопросы будет фыркать в ответ. Страшишься ли ты, о вопрошающий Эмиль, этой встречи? Чист ли ты помыслами, сын мой?

– Отстань, – устало отбивался вопрошающий. – Сколько раз тебе говорить, что я не Эмиль, а Десятый?

– Десятый так Десятый, – легко соглашался Поль. – Только смотри не запутайся, разговаривая со своим тезкой, кто из вас кто.

* * *

Но на следующее утро Поль уже не был таким веселым. Что-то по ходу этой ночной встречи отбило у него желание шутить. Он кратко описал нам своего гостя и пересказал содержание их беседы, но – удивительно дело – на этот раз в его рассказе не было ни капли юмора.

Поль утверждал, что ничего нового он этой ночью не узнал. Человек, называвший себя Четвертым, пришел ровно в полночь. Был он лаконичен и вежлив. Выглядел точно так же, как парень, изображенный на портрете, который показали Полю в первый день. Отвечал на вопросы приветливо, но уклончиво. На большую часть вопросов не ответил вообще. Просидел около часа и ушел, когда Поль сказал, что хватит тянуть кота за хвост. Вот и вся история. Уже к середине дня Поль опять балагурил и подшучивал над Эмилем. Но что-то было не так. Шутки его были невеселые, а иногда он вдруг замолкал и погружался в несвойственную ему задумчивость.

После занятий я остался с ним в классе и спросил:

– Может, все-таки расскажешь, что произошло?

Он задумчиво побарабанил пальцами по парте.

– Да ничего там не произошло. Поговорили по душам и разошлись.

– Как знаешь, – ответил я, поднимаясь. – Хочешь делать вид, что все в порядке, – делай. Только не ожидай, что я в это поверю.

– Подожди, – сказал Поль. – Понимаешь, мне этот тип перед уходом такое выдал… В общем, говорили мы с ним, называли друг друга Четвертыми, играли в кошки-мышки. А потом мне стукнуло в голову спросить его, считает ли он себя бессмертным. И тут он совершенно так серьезно ответил, мол, да, считает. Я ему говорю: но ты же знаешь, что смерть есть. Что мир не состоит из трех комнат. Что в нем живет не тридцать человек. А он смотрит так спокойно и говорит: не понимаю, о чем ты. Что есть смерть? Совсем как этот… Пилат. Тут я уж совсем сорвался, схватил эту идиотскую Книгу и кричу ему: вот дам тебе сейчас этой штукой по башке, сразу узнаешь, что это такое! А он вдруг улыбнулся и говорит: не волнуйся, Поль. Так прямо и назвал – по имени, а не этим дурацким номером. Не волнуйся, говорит, конечно же я все это знаю. И никакой я не бессмертный, а просто притворяюсь, что я такой. А тебе, говорит, притворяться не придется. И ушел.

Поль замолчал и посмотрел на меня.

– Ну и что он имел в виду? – тоскливо спросил он.

– Ив этом вся проблема? – удивился я. – Ты что, серьезно расстроился из-за такой ерунды? Да он просто намекнул тебе, что с такими заскоками ты не пройдешь экзамен.

– Ты думаешь? – оживился Поль.

– А что еще тут можно подумать? Ты ж ему чуть голову не расшиб. Скажи еще спасибо, если он не нажаловался Тесье и компании.

– Да я бы и сам так подумал. Но очень уж странно он смотрел, когда это говорил.

– А весь разговор он смотрел по-другому? Поль задумчиво почесал голову.

– Нет, наверное, так же.

– Вот видишь. Не бери в голову. В крайнем случае его слова можно истолковать так, что они тебя сделают бессмертным. Не такой уж плохой вариант.

Но Поль все равно остался невеселым до вечера.

* * *

Без одной минуты двенадцать ко мне постучали. Почему-то вспоминая слова Катру «для этого есть хорошее обоснование», я открыл дверь. На пороге стоял мой прототип.

– Привет, – сказал он. – Можно пройти? Я посторонился.

– Да, конечно, заходи.

Он прошел и сел в кресло. Затем огляделся и сообщил:

– Ничего не изменилось.

Я опустился на стул и спросил:

– Ты что, тоже жил в этой комнате?

– Было время, – ответил он, продолжая осматриваться.

Я разглядывал его. Парень с фотографии, которую мне дал Тесье. Немного похож на меня. Одет обычно. Спокойный, проницательный взгляд. Вообще-то такой взгляд бывает у людей, которые по возрасту годятся мне в отцы. Взгляд человека много повидавшего, знающего цену себе и окружающим. Держится уверенно. Очень уверенно. И этот взгляд… Они что там, действительно бессмертные? Гость в свою очередь смотрел на меня.

– Будешь спрашивать? – с улыбкой спросил он, прервав затянувшуюся паузу.

У меня было слишком много вопросов. И хоть я и готовился к этой встрече, сейчас я не знал, с какого из них начать.

– Как тебя называть? – спросил я наконец и понял, что сморозил глупость.

– Пятым, – ответил он. – Так же, как я буду называть тебя. Ты не будешь бить меня книгами по голове?

Я понял, что он знает о вчерашней выходке Поля. Лед был сломан.

После пяти минут малозначительной болтовни я осторожно приступил к серьезным вопросам.

– Ты действительно живешь в этом ненормальном мире?

– Да, – кивнул он.

– Это не выдумка, он в самом деле существует?

– Это выдумка, которую сделали реальностью.

– Зачем? С какой целью?

– Ты знаешь, что я не могу ответить тебе на этот вопрос. Если ты пройдешь экзамен, ты все узнаешь сам.

– Как долго ты там живешь?

– Почти три года.

– И за все это время ты ни разу не видел солнца?

– Ни разу. Но к этому привыкаешь.

– Как часто ты выходишь оттуда?

– Это – третий раз.

– А когда были предыдущие два?

– Первый – два года назад. Второй – вчера.

– Зачем ты выходил?

– Я не хочу говорить о первом разе, он связан со слишком тяжелыми воспоминаниями. Вчера я выходил, чтобы встретиться еще с одним кандидатом на мою роль.

Сначала я не понял. Затем до меня дошел смысл того, что он сказал.

– Ты хочешь сказать, что я не единственный возможный Пятый?

– Да. Кроме тебя есть еще один кандидат. Он начал учиться примерно тогда же, когда и ты.

– Вы готовите дублеров для всей нашей группы? – Да.

– Почему же мы о них никогда не слышали?

– Считается, что это создает слишком нервную атмосферу, которая может помешать успешной учебе.

– Кем считается?

– Руководством проекта.

– Но зачем вообще нужны два кандидата на одну роль?

– На случай, если один из вас не сможет пройти экзамен.

Я все еще не понимал.

– С какой целью надо обучать двоих одновременно? Разве не логичнее начать учить второго человека только в случае, если я не смогу сдать экзамен?

– Это может занять слишком много времени. У нас его нет. Мы не можем позволить себе ждать.

– Из-за чего такая срочность?

– Извини, не могу сказать.

– Хорошо, а зачем вообще тебя нужно заменять?

– Я должен уйти. Вернуться в обычный мир.

– Почему?

– Больше я не могу тебе сказать.

Я вспомнил вопрос Поля.

– Ты считаешь себя бессмертным? Он улыбнулся.

– Конечно нет. Я такой же человек, как и ты.

– Но ты изображаешь бессмертного? – Да.

– Зачем?

– Не могу ответить.

Я мог бы спрашивать хоть всю ночь. Этот человек был там, он видел, он знал. Но он ничего не хотел говорить. В каком бы направлении я ни шел, рано или поздно передо мной вставал непробиваемый барьер. Часа через два мне стало окончательно ясно, что ничего стоящего в этой беседе добиться не удастся. Единственной ценной информацией, которую удалось из нее почерпнуть, была новость о конкуренте, но и она ничем не помогала. Я вздохнул и сказал:

– Ну, спасибо, тезка. Просветил. Больше я тебя задерживать не буду.

Он улыбнулся, встал и подошел ко мне. Затем неожиданно похлопал меня по плечу и, не говоря ни слова, пошел к выходу. Мне вдруг в голову пришел еще один вопрос, и я спросил ему вдогонку:

– Почему ты пришел в этот проект? Меня-то отобрали просто потому, что мое лицо легко перекроить в твое. А как попал сюда ты?

Пятый остановился в дверях и посмотрел на меня.

– Ты так ничего и не понял, – мягко сказал он. – Это не мое лицо. Три года назад мне тоже сделали пластическую операцию.

* * *

Утром мой рассказ вызвал различную реакцию. Поль просто промолчал, видимо не совсем еще оправившись после своей собственной встречи. Эмиль хмыкнул и спросил:

– А он тебе не сказал, сколько Пятых было до него? Когда я отрицательно покачал головой, он загадочно пробормотал:

– Вот то-то и оно.

И этим чуть ли не первый раз показал, что и он пытается разгадать, что же кроется за семью печатями контракта.

А Мари задумчиво сказала:

– Интересно, зачем он выходил в первый раз?

Меня и самого занимал этот вопрос. Полуночный гость отнюдь не производил впечатление человека со слабой психикой. Если ему было тяжело о чем-то думать, можно было себе представить, насколько тягостные воспоминания он пытался отогнать. Совершенно неожиданно для себя я обнаружил, что вместо страха перед неизвестностью испытываю плохо сдерживаемое любопытство. И еще большей неожиданностью явилась мысль, что я во что бы то ни стало не хочу, чтобы Мари подвергалась какой-то опасности после подписания контракта.

Я посмотрел на нее. Разговоры уже закончились, и она сидела, задумчиво склонившись над конспектом. Вдруг, словно почувствовав мой взгляд, она подняла голову и улыбнулась мне. А я вдруг подумал, что никогда не видел портрет Восьмой и понятия не имею, как Мари будет выглядеть через несколько месяцев.