Текст книги "Мадам Гали – 3. Охота на «Сокола» (F-16)"

Гали гнала от себя эти мысли. К чему? Ведь все так хорошо. Она понимала, что может быть, именно из-за этой ускользающей от нее тайны в их отношениях, она и любит его. А в том, что она начала влюбляться, Гали не сомневалась. И то, что иногда происходило со Львом, притягивало именно своей неразгаданностью. И ей очень захотелось завоевать его и безраздельно владеть его душой и телом.

В своих мечтаниях она видела себя его женой. И жила бы жизнью жены артиста. Тем более, что возможности этот брак открывал безграничные. Уже сейчас никто не сомневался, что его имя когда-то прогремит на весь мир.

К 15-ти годам Лев уже занял первое место в международном конкурсе. И с тех пор шел только вперед, становясь все более значимой фигурой в мире классической музыки.

Ему стали делать предложения о турне по странам Европы. Известный лондонский оркестр приглашал сделать запись концерта с его участием.

С таким мужем Гали увидела бы мир. Тот мир, что столь сильно притягивал ее. Госпожа Глузкер, фрау Глузкер, миссис Глузкер, мадам Глузкер… Ей нравилось вслушиваться в музыку этих слов.

Правда, Лев пока не делал ей предложения. У него бывали периоды, когда он исчезал. Просто пропадал без объяснений – обычно на три-четыре дня. Гали поначалу очень злилась. Пару раз она даже пыталась закатить сцену ревности или разыграть истерику, но Лев лишь замыкался в себе и делался совсем непробиваемым.

Гали поняла – не стоит давить на него. Не нужно его ни о чем спрашивать, не стоит пытаться привязать его к себе. Нужно просто уметь ждать. И Гали ждала.

Проходило время, и Лев вновь появлялся, звонил ей и просил приехать. Он встречал ее с цветами, улыбаясь, выслушивал истории Гали, о том, что происходило с ней за время его отсутствия, но сам лишь отмалчивался или говорил ничего не значащие слова.

Ночи они проводили в богато обставленной квартире в высотке на Котельнической набережной, принадлежащей другу родителей Льва, директору магазина на улице Горького. Он уехал в очередную командировку, оставив ключи семейству Глузкер. Старшее поколение, в свою очередь, будучи людьми прогрессивными, отдало ключи сыну. О его отношениях с Гали они знали, но мнения своего не высказывали. Отец и мать души не чаяли в единственном сыне.

Обычно Гали приезжала, взмахом руки приветствовала старичка-консьержа, взбегала по лестнице, игнорируя лифт – не так высоко, всего-то третий этаж. Консьерж, вытягивая шею, высовывал голову из окошка своей коморки и, вздыхая, скользил взглядом по упругой попке этой молодой «сучки». Сейчас этот чернявый затеет с ней половецкие пляски. Он грузно опускался в продавленное кресло, закрывал глаза и придавался мечтаниям.

Открыв дверь своим ключом – Лев сделал для нее дубликат в первую же неделю их знакомства, она медленно входила в квартиру.

По обыкновению, Лев уже ждал ее в спальне, раскинувшись на двуспальной кровати, иногда совершенно голый. После своих исчезновений он всегда бывал особенно страстен и пылок. Гали, конечно, имела все основания для ревности. Но почему-то она была уверена: эти отлучки никак не связаны с женщиной. В том, что он ей верен, Гали не сомневалась.

Потом он неожиданно исчез надолго. Через неделю Гали стала волноваться, но не слишком – она успела уже привыкнуть к его выходкам. К тому же Лев готовился к участию в международном конкурсе. Но вот однажды среди ночи ей позвонила Таня… С тех пор как Гали и Лев начали встречаться, всякие отношения приятельниц прекратились. Гали было не впервой уводить у подруг парней. Поначалу ее еще мучила совесть, но потом она перестала обращать внимание на такие мелочи. «В любви и на войне…»

Таня плакала и что-то невнятно лепетала в трубку. Смысл произносимого начал доходить только после того, как на том конце провода раздались частые гудки.

История была темная и по тем временам позорная. Лев Глузкер оказался под следствием по 211-ой статье УК РСФСР. Статья, по которой судили за самое омерзительное преступление – мужеложство.

Поговаривали, что его застали с кем-то из «за бугорных» музыкантов и предложили не возбуждать дело взамен на «сотрудничество», однако, он отказался. До конца жизни Лев ничего никому не рассказывал об этом.

Слушание было закрытым, богема распухала от слухов, один невероятнее другого. Гали на время исчезла с тусовок, чтобы не видеть сочувственных или насмешливых взглядов. Что произошло со Львом на самом деле, никто не знал.

Как бы там не было, иностранец беспрепятственно покинул СССР, а несговорчивому гению влепили два года… Впрочем, ему хватило бы и недели. Сесть в тюрьму с подобной статьей, значило сразу оказаться в самом низу воровской иерархии, тем более мальчику из хорошей семьи, за всю жизнь ни разу не ругнувшемуся матом.

В первый же день, сокамерники, узнав по какой статье Лев невольно оказался их компаньоном, ему раздавили пальцы на правой руке. Льва за примерное поведение выпустили на полгода раньше срока. Сломанный, разуверившийся во всем и вся, поседевший и никому не нужный он замкнулся в себе.

Потом он пил, пил запоем. Все что осталось у него от прежней жизни – его абсолютный слух. Родители пытались как-то помочь сыну, но он прекратил любое общение с ними. Устроился работать на завод музыкальных инструментов. То время, когда он не пил, проходило у него за настраиванием шестирублевых гитар или чуть не топором тесаных скрипок.

После истории со Львом Гали долго не могла прийти в себя.

Она пыталась смириться с тем, что Лев был «бисексуалом», но не получалось. Так вот, значит, в чем была его тайна, вот что таилось внутри и стояло между ними. Тяга к мужчинам… Гали так никогда и не узнала подробностей – был ли у Льва постоянный любовник или он …

Она мучительно размышляла о том, как такое могло произойти. И как она не почувствовала его метаний. Возможно, Лев держался за Гали как за соломинку, в надежде покончить со своим пороком. Если бы только она могла разговорить его, если бы он раскрылся перед ней и доверился, она бы смогла его понять.

И тогда, может быть, всего этого не случилось бы…

Впрочем, вся наша жизнь, очень часто состоит из «если» или «бы»– как та джазовая импровизация на квартире Тани Оболенской, когда все были веселы, молоды, счастливы, и никто не подозревал, какая судьба уготована красивому и талантливому парню, восседающему за черным лакированным роялем…

Гали очнулась от воспоминаний. Глядя на запотевшее зеркало в ванной комнате, она машинально протерла его ладонью и увидела свои глаза – печальные и влажные от слез. Прошло много лет, но она так и не смогла забыть эту историю…

Почему она вспомнила Льва? Из-за Стива? Интуитивно она чувствовала внутри американца какой-то душевный надлом. Скорее она чувствовала, что Стив что-то скрывает от посторонних глаз. А может и от самого себя.

Обернувшись полотенцем, Гали вышла из ванной и легла рядом со Стивом.

Тот, казалось, дремал, но стоило ей появиться, тут же спросил: «Я уже начал волноваться. Что ты там делала так долго?».

– Как всегда, дрочила письку, подставив под струю горячей воды. Гали хотела в свойственной хулиганской манере озадачить америкоса. Но, на английском языке эта колоритная фраза звучала бы слишком по-медицински, а сленгового эквивалента она не вспомнила.

– Давай лучше выпьем, мой защитник! За тебя, твое здоровье, твою смелость. Сегодня ты защитил свою женщину от грязных, вонючих, желтых обезьян. Ты не побоялся даже удара ножа! Ты их победил и теперь я твоя, мой господин. Слушаю тебя и повинуюсь. Делай со мной, что хочешь.

Гали молитвенно сложила руки и театрально склонилась в глубоком поклоне, стоя на коленях на краю кровати.

Стив сделал два больших глотка виски, не спеша, подошел со спины и с силой вошел в нее… Гали тихо ойкнула и зарылась головой в подушку. Через несколько минут обессиливший пилот придавил Гали своим телом и остался недвижим, наслаждаясь заслуженной наградой. Он тяжело дышал, легкая дрожь пробегала по его горячему телу. Стив по ребячьи прижимался к ней.

Гали вдруг почувствовала к нему материнскую щемящую нежность. Выбравшись из под Стива Гали нежно поцеловала его в мочку уха. Со стороны могло показаться, что участливая мать разговаривает с любимым сыном о его первых опытах общения с женщинами.

– Почему ты загрустил? – Расскажи-ка на ушко своей мамочке. Может тебе дать молочка? Она провела возбужденным соском по его влажным губам…

Он вздрогнул и едва слышно произнес:

– Не беспокойся милая все в порядке. Просто… мне… все в порядке.

Прижав его голову к своей груди, Гали тихо прошептала:

– Поделись, тебе станет легче. Кто обидел моего маленького?

Стив как-то весь обмяк, и вдруг копившаяся долгие месяцы душевная боль вырвалась наружу. Он начал лихорадочно рассказывать Гали историю своей жизни. В начале это были отдельные несвязные обрывки фраз. Потом, он немного успокоился, речь стала более вразумительной.

Глава 5

История Стива Гриффита – убедительный пример того, как жизнь человека, считающего себя счастливым и успешным, в одночасье идет под откос. И нет в этом его вины – набившее оскомину выражение «так сложились обстоятельства», порой как нельзя лучше отражает то, что принято называть судьбой.

Стив всегда придерживался простого в своей мудрости принципа: «Живи и давай жить другому». Он ни перед кем не заискивал, не злословил за спинами, не подсиживал коллег по работе, и ему никто не мешал подниматься по карьерной лестнице. «Успешный парень», – так характеризовали его друзья и знакомые. Стив Гриффит искренне считал вправе гордиться своей жизнью – он сделал ее самостоятельно.

Лишь двумя своими поступками он отнюдь не гордился. И даже по прошествии многих лет вспоминать об этом было неловко и совестно. Хороший сын не идет против воли отца. Хороший друг не отбивает у друга девушку.

Стив не жалел о содеянном. Оба поступка были совершены по веским причинам. Но и тот, и другой вышли ему боком.

Стив родился в обеспеченной семье авиаконструктора. Его отец, Джон Гриффит, изобрел несколько авиационных приборов, и на полученные от продажи патентов деньги, основал собственную фирму по производству навигационной аппаратуры.

Поначалу дела шли не очень успешно. Но грянула Вторая мировая война, и посыпались выгодные госзаказы. Положение фирмы серьезно окрепло. Постепенно отец полностью переключился на производство приборов для «летающих крепостей» – бомбардировщиков В-17.

Маленький Стив с детства буквально жил в мире авиации. Он не пропускал ни одной выставки, где можно было, благодаря отцу, полазить по всем самолетам – от древних и надежных бипланов до трофейных самолетов Вермахта…

Стив с восхищением смотрел на высоких, неизменно веселых и озорных летчиков – казалось, им принадлежали все девушки мира. После просмотра в кинотеатре документальных фильмов, о сражениях на Тихом океане, ему снились японские «камикадзе». Он уничтожал их из скорострельной пушки, сидя в кабине истребителя, и не давая добраться до авианосцев дяди Сэма.

После Перл-Харбора, хотя ему еще не исполнилось и пяти лет, Стив принял твердое решение – он должен стать военным летчиком и защищать свою страну от врагов.

Япония капитулировала, так и не дождавшись мести Стива. Однако его утешала мысль о том, что именно на фабрике отца и были созданы те самые приборы, которые позволили «летающей крепости» прицельно сбросить «Толстяка» и «Малыша» на Хиросиму и Нагасаки. Стив целеустремленно шел к своей мечте. С отличием закончив школу, он поступил в колледж, который закончил также успешно – несмотря на многочисленные студенческие попойки и изрядную невоздержанность по части слабого пола.

Он, как и его сверстники, радовался капитуляции Японии, не осознавая какой ценой досталась эта победа. Мир, отвоевав шесть лет в горячей, вступал в эпоху холодной войны, которая продлится целых пятьдесят лет.

Отец ожидал, что Стив, окончив учебу в университете, займет для начала должность начальника отдела в его фирме. «Я собираюсь на покой, сынок. Сердце начинает пошаливать. Пора тебе готовиться принимать бразды правления в свои руки», – увещевал Джон Гриффит. Но Стив впервые ослушался отца – он решил пойти в школу летного состава ВВС США.

В тот вечер отец и сын последний раз выясняли отношения как мужчина с мужчиной. Гриффит – старший был в отчаянии. Дело его жизни рушилось, и из-за чего? Из-за пустого мальчишества! Он втолковывал сыну, что век военного летчика недолог и в сорок лет ему опять придется думать о хлебе насущном. Но Стив был непреклонен. Он мечтал летать.

Отец уговаривал, потом перешел на угрозы, затем начал умолять. Оба Гриффита были упрямы и не хотели идти ни на какой компромисс. Все кончилось предсказуемо – отец и сын страшно разругались.

– Можешь убираться к дьяволу! И чтоб я больше не видел тебя в моем доме! Живи, как знаешь!

Лишившись отчего дома, Стив отправился осуществлять свою детскую мечту – летать в небе быстрее звука.

Год спустя Стив приехал в отпуск. С того памятного разговора, он впервые появился дома. Отец замкнулся в своей обиде и видеть сына не желал. Тяжелее всего в их мужской разборке приходилось матери, любившей и мужа, и непокорного сына. Чуть ли не под угрозой развода Маргарет Гриффит настояла на том, чтобы сын мог пожить в родительском доме, хотя-бы несколько дней.

Друзья встретили бравого парня в форме курсанта с распростертыми объятьями. Само собой, закатили грандиозную вечеринку. Там, среди шумного веселья, Стив и познакомился со своей будущей женой – Кэрол Фрост. Правда, в те дни она считалась девушкой Эдварда Вудса, давнего друга Стива.

Нельзя сказать, что Стива это совершенно не заботило. Он честно пытался заставить себя забыть девушку, говорил себе: «Так не поступают, это не по-товарищески».

Но любовь порой заставляет свои жертвы пренебречь правилами…

Куда было тягаться продавцу из лавки скобяных изделий с бравым красавцем в форме, будущим летчиком? Буквально через несколько месяцев Стив и Кэрол оформили свои отношения официально. Такое стремительное развитие их романа объяснялось отчасти любовью, а отчасти тем, что вскоре ожидалось рождение маленькой Джил Гриффит.

Фотографии в альбоме еще многие годы потом свидетельствовали всем и каждому: вот она, образцовая пара – сияющая Кэрол в подвенечном платье, Стив в строгом костюме, со счастливой улыбкой на губах. В болезни и в здравии, в богатстве и в бедности… «Клянусь», – неслышно произнесла Кэрол дрожащим от волнения голосом. «Клянусь», – голосом Стива ответило эхо католического собора.

Появление внучки Линдси, а затем и внука – Фрэнка, любимца деда, растопило сердце старого ворчуна. Джон Гриффит понемногу начал сдавать позиции. Старик уже не был против появления молодой семьи сына в своем доме.

Постепенно между отцом и сыном установилось нечто вроде худого мира. Маленьким Линдси и Фрэнку – вовсе незачем было знать, что дед и папа когда-то давно поссорились и с тех пор не могут простить друг друга. Внуков же Джон, и Маргарет очень любили, да и с невесткой сдружились. В доме Гриффитов наступил мир, хотя и не очень устойчивый.

Годы подтвердили, что сын не ошибся в выборе профессии. Он обладал качествами, которые необходимы настоящему пилоту: отменное здоровье, выносливость и хладнокровие, смелость и разумная доля авантюризма. В свое время Стив заставил изрядно поволноваться своих инструкторов – такие рискованные трюки брался он выполнять. Однако во время учебных полетов за всеми этими «выкрутасами» скрывался холодный расчет. Осечек не случалось.

Стив Гриффит успешно служил в ВВС США. Став одним из лучших пилотов в полку, он был направлен на военную базу на Окинаве, где начал уверенное восхождение по служебной лестнице.

С годами старые обиды если и не забываются, то притупляются. Мало-помалу застарелый семейный конфликт стал сходить на нет. Да к тому же, положа руку на сердце, у Джона Гриффита были все основания гордиться сыном – крепкая семья, любимая работа, награды по службе и признание сослуживцев.

Друзья Гриффита-Старшего, похлопывая его по плечу говорили с одобрением, какого хорошего сына он воспитал. Отцу было приятно это слышать. Однако очень скоро выяснилось, что упрямство было, по-видимому, фамильной чертой Гриффитов.

Стив делал карьеру, его денежного содержания с лихвой хватало на все необходимое. Джил на глазах превращалась в очаровательную девушку, а Фрэнк, комната которого была забита под потолок моделями самолетов, со временем также выберет профессию военного летчика. А может быть, мечтал Стив, именно его сын когда-нибудь высадится на Марсе или на Венере, и фамилия Гриффит станет всемирно известной. Жена, не смотря на строптивый характер мужа, любила его и делала все возможное, чтобы в их доме царила любовь и согласие.

…Тот вечер Стив Гриффит будет помнить до конца своих дней.

Кэрол готовила ужин, попутно жалуясь мужу на упрямство сына, Стив неспешно отвечал ей, что так формируется характер самостоятельного мужчины.

Неожиданно резко и тревожно зазвенел телефон. Кэрол, как раз ставившая в духовку мясной рулет с черносливом, попросила мужа поднять трубку. Наступившая тишина заставила ее обернуться. Стив, сжимая трубку побелевшими пальцами, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.

– Что-то случилось на работе? – взволнованно спросила жена. – Ты меня слышишь? Ответь?

– Мои папа и мамочка… Они… их больше нет… Боже!

Звонили из Штатов соседи Джона Гриффита.

Несколько часов назад «Линкольн» отца на мокром шоссе вылетел на встречную полосу. Шедший на большой скорости грузовик отшвырнул машину в кювет…

Маргарет Гриффит умерла сразу. Джон Гриффит пережил жену на два с половиной часа.

Стив подошел к бару и залпом выпил стакан виски.

– Я лечу сейчас же. Стив набрал телефон командира базы. Разговор был короткий, разрешение на десятидневный отпуск получено.

– Я поеду с тобой, милый. И дети… Она силой усадила Стива в кресло.

– Нет! Собери мой чемодан и дай домой телеграмму, что я вылетаю.

Решение, что Кэрол должна остаться пришло как бы само собой. Он хотел оградить свою семью от боли и тревог. Звонивший из Феникса дал понять, что родителей Стива придется хоронить в закрытых гробах.

Дом родителей встретил его напряженной, оглушительной тишиной. Родные комнаты казалось молча спрашивали его – где наши хозяева? Стив не спеша поднялся на второй этаж, зашел в рабочий кабинет отца. На столе, как всегда идеальный порядок, жестяная коробка с табаком, курительные трубки из бриара. Он взял одну, она была теплая, как будто отец только что держал ее в своих руках. Стив спустился по поскрипывающей лестнице вниз. Знакомые с детства дубовый стол с тяжелыми стульями гостиной, большое потемневшее от времени зеркало, книжный шкаф, за который он любил прятаться. Когда они с Кэрол были в доме родителей последний раз? Наверное, год назад.

На похоронах Стив выглядел безучастным. Он стоял, низко склонив голову. Люди вокруг не скрывали своих слез – соседи и прихожане церкви очень любили чету Гриффитов. Горе собравшихся было искренним. Знакомые и незнакомые горожане подходили к нему, жали руку, говорили положенные по такому случаю слова утешения. Стив все происходящее видел через какую-то дымку, которая застилала ему глаза.

– Где я? Что я здесь делаю? Откуда эти два гроба? Почему я на кладбище?

Тело задеревенело, дыхание сбивалось, как во время затяжного прыжка с парашютом. Мысли путались, слегка подташнивало, ноги одеревенели.

Наконец все кончилось. Кто-то из соседей привез его с кладбища в город и оставил на пороге осиротевшего дома. На негнущихся ногах он вошел в холл, забыв закрыть за собой входную дверь. В гостиной, на стене он увидел любимую фотографию – вся семья в сборе, на фоне цветущих кустов жасмина, которые так любила мама. Стив снял фото, прижал к груди, сел в кресло и устало закрыл глаза.

– Почему Бог отнял у меня родителей? За что такое жестокое наказание? Неужели, за отказ исполнить волю отца? Но, ведь, в библии сказано, что каждый имеет право выбрать свой путь в жизни.

Только сейчас до него стало доходить, как мало он уделял им своего внимания, как редко звонил с Окинавы.

Где-то в районе солнечного сплетения образовался тяжелый ком и стал медленно подниматься к горлу. Виски его не растворял. Стив, неожиданно для себя, завыл, как волк, сел на пол, зажал голову между коленей и затих. Ком, мешавший дышать, наконец вырвался наружу, и наступило облегчение.

– Отец, прости меня, прости!.. Мама… Он отключился.

А потом началась долгая и муторная эпопея с наследством. Даже после смерти отец пытался переманить Стива на свою сторону. Последняя воля умершего гласила: в случае согласия сына возглавить фирму и до конца жизни заниматься делами компании– доля отца переходила ему. Если же непокорный сын откажется принять дело, то контрольный пакет, принадлежавший его отцу, распределяется между остальными пайщиками, а Стиву отходил лишь дом, в котором он провел свое детство.

* * *

Последнее слово в споре двух упрямцев так и осталось за старшим. Кэрол звонила мужу каждый день. Чтобы успокоить ее, Стив в ответ на слова поддержки уверял ее, что чувствует себя терпимо и занят оформлением наследства.

Стив практически не выходил на улицу, впитывая напоследок остатки домашней атмосферы, запахи детства, ощущение покоя и надежности, которые источали стены дома. Порой ему казалось, что еще секунда – и с кухни раздастся мамин голос, или донесется ворчание отца у телевизора.

Постепенно острая боль утраты превращалась в ноющую глухую тоску. Он понимал, что нужно время, чтобы свыкнуться с утратой. Рядом будут жена, дети, у него есть любимая работа… Жизнь идет своим чередом, пройдет какое-то время и все вернется в свою колею.

Он все больше скучал по жене и детям. Чтобы быть к ним хоть немного поближе, он перебрался в ту небольшую комнату, которую они с Кэрол занимали, когда гостили у родителей.

Последний раз они были здесь на День Благодарения, почти год назад. Стив отлично помнил тот день. Женщины суетились на кухне, Джон Гриффит сидел с Джил на коленях и что-то неторопливо рассказывал девочке, подражая героям мультфильмов Уолта Диснея. Маленький Фрэнк, сосредоточенно сопя, возился с карандашами и бумагой.

– Мама, смотри, что я нарисовал! – Фрэнк сорвался с места, и вбежал в кухню.

– Ой, Фрэнк, это каракатица? – послышались восторженные возгласы женщин.

– Это папин самолет!!!

– Прости, дорогой… очень похоже.

Стив невольно улыбнулся воспоминанию. Им было так тепло вместе… Он открыл ящик Кэрол, куда она аккуратно складывала рисунки детей. Тут была целая стопка работ молодого художника: «бьюик», похожий больше на стоптанный башмак, тот самый «папин самолет», – напоминало это, говоря откровенно, даже не каракатицу, а кошку, которую переехал грузовик. О, а вот это когда-то было гордо озаглавлено «папа чинит машину» – две жерди в армейских ботинках торчат из под бампера.

Уже стемнело, когда Стив отложил рисунки сына в сторону. В ящике лежали поздравительные открытки по случаю Дня Благодарения, Рождества и дней рождений детей, еще какая-то мелочь. На дне ящика лежала толстая тетрадь – дневник Кэрол, куда она записывала смешные выражения детей. Когда семья собиралась за обеденным столом Кэрол читала эти перлы, на потеху всей семьи.

Когда Стив взял тетрадь из нее выпал конверт, надписанный аккуратным почерком жены. Он был адресован Эдварду Вудсу.

Стив отбросил конверт, как будто он жег ему руки. Кровь ударила в голову, перехватило дыхание. Они с Кэрол доверяли друг другу полностью, он никогда не читал ее писем. Не стоит этого делать и теперь. Видимо, всему есть объяснение, нужно просто его найти.

В душе Стива боролись сразу несколько чувств: гадкое, липкое, отвратительное, но самое сильное – письмо любовное и, прочитав его, он узнает, что рогоносец.

Второе – трусливое, постыдное для мужчин и опутывающее его, как болотная жижа, чувство – я не видел никакого конверта, я же мог не открыть этот злополучный ящик. Ведь страусы не зря от страха прячут голову в песок. Помогает!

И третье, а может, в конверте ничего и нет, что может разорвать его сердце? Может. Кэрол сообщает ему, что любит только меня и больше ей никто не нужен, даже такой притягательный, как Эдвард Вудс. А может, просто сжечь конверт, не читая, или привезти его к Кэрол и отдать нераспечатанным?

Стив вышел из комнаты и налил себе виски. Нужно было успокоиться и принять решение.

Наконец он решился. Дрожащими пальцами Стив вскрыл конверт. На обычном листочке – он прочитал:

«Милый Эдди!

Я не хочу портить жизнь ни тебе, ни детям, ни Стиву. Мы не должны были встречаться с тобой после моего замужества, не должны. Но я ничего не могла с собой поделать! Меня тянуло к тебе. Я не могла сопротивляться. Теперь нет пути назад, я знаю. Двенадцать долгих лет разделяют нас. Ты женат, я замужем, у нас дети. Мне пора все забыть и вести жизнь добропорядочной жены. Но иногда, когда Стив ласкает меня, я представляю, что это ты, твои руки, твои губы…

А когда я смотрю на Фрэнка – он конечно вылитый Стив, но…»

..Позже он справился с собой. Внешне невозмутимый, Стив стоял в их спальне, в окружении таких родных и привычных вещей, а в голове у него пульсировали слова. Предательские слова Кэрол.

Теперь у Стива отнимали даже родного сына. Он не мог поверить, что Кэрол изменяла ему! И с кем?! В памяти всплыли отлучки жены под тем или иным предлогом, явно надуманными, как сейчас виделось Стиву. Он лихорадочно перебирал в памяти все нестыковки и мелкие проколы, и перед глазами стоял образ обнаженной Кэрол, страстно отдающейся Эдди.

Первой мыслью было убить ее. Убить, уничтожить, выбросить из памяти все эти годы вранья, эти притворные счастливые вздохи, всю эту ложь. Стив задыхался от ненависти. Он представлял себе в деталях, как сотрет с ее лица эту предательскую улыбку, как выместит на ней всю свою боль.

Кулаки сжимались сами собой, он колотил в стены до крови на костяшках – и не чувствовал физической боли. «Как ты могла, – шептал он осипшим голосом, – как ты могла, чертова стерва, как…»

Потом навалилась опустошенность. А дети? Маленькие Фрэнк и Джил ни в чем не виноваты. Фрэнку всего десять, Джил – двенадцать лет. Он не имеет права лишать их матери! Как теперь жить их семье?

Стив усилием воли заставил себя обдумать самое страшное. Даже если все это правда, даже если Фрэнк не его сын. Что тогда? Ничего. Стив отчетливо понял, что это ничего не меняет. Он любит сына. Значит, нужно забрать детей и уехать от Кэрол, чтобы никогда больше с ней не встречаться. Но он не может так поступить с детьми. Им нужна мать, какая бы она ни была…

Ночь пролетела незаметно и в тоже время длилась, казалось, вечность. Из-за деревьев вставало красное, как глаз дракона солнце. Стив тяжело поднялся с кресла, где просидел почти неподвижно все эти часы.

Подойдя к раковине, чтобы умыться, он глянул на свое отражение и замер. Из зеркала на него смотрело лицо мужчины, который видимо, только что расправился со своей женой. И сам теперь медленно умирает в муках совершенного греха. Безжизненные серые глаза тупо смотрели на человека, стоящего по эту сторону зеркала. Голос из-за зазеркалья проникал в его душу и будто сжимал сердце.

– Ну что, старина, тебе нужно сделать выбор: или все это забыть, или насладиться мщением. А может, начать с «дорогого» Эдди?

Вчера на кладбище он так искренне сочувствовал Стиву: «Держись, старик, если что – звони в любое время суток, можешь на меня рассчитывать». – А при чем тут Эдди? Не ты ли увел у него подружку? Так кто перед кем виноват больше?

Стив поймал себя на том, что продолжал неотрывно смотреть на свое отражение.

– Ну, а дальше что?

Отражение продолжало: «Но тебя в таком случае сразу схватят, и ты просидишь всю оставшуюся жизнь в одиночной камере. Может, ты хочешь испытать себя?». И оно расхохоталось. Неожиданно отражение исчезло.

Стиву показалось, что он сходит с ума. Надо успокоиться, надо «придержать коней». Нельзя принимать важные решения в состоянии аффекта. Он встал под горячие струи душа. Сразу стало легче. Но, мозг продолжал работать на бешеной скорости.

Почему письмо оказалось неотправленным? Почему оно никуда не исчезло? Сколько оно здесь пролежало? Год? Пять лет? Может быть, потому что в доме родителей не было принято копаться в чужих вещах. Почему Кэрол не сожгла его, в конце концов?

Ответов на эти вопросы у него не было.

– Все! Хватит! – приказал себе Стив. Надо отключиться на некоторое время от всего этого.

Его память услужливо показала ему фрагмент японского фильма: старый сенсей спокойно сидит со своим учеником на берегу горного озера. «Смотри», – говорит учитель – «зеркальная гладь озера отражает все вокруг: небо, облака, птиц, берега и деревья. А теперь», – и он бросил в озеро камешек. Разошедшиеся круги стерли зеркальное отражение. «Видишь, что произошло. Ты должен быть всегда спокойным, как гладь озера. Тогда даже в минуту опасности, ты примешь верное решение».

Три дня спустя Стив вернулся в Японию. Кэрол сразу почувствовала огромную перемену, которая произошла с мужем.

Он даже внешне изменился за эти две недели. В его глазах читались боль раненого зверя и вместе с тем внутренняя надломленность. К себе он ее не подпускал, даже не обнял при встрече в аэропорту. Свободное время проводил только с детьми.

Кэрол все это списывала на шок, связанный с гибелью родителей. Она терпела его странное поведение и надеялась, что со временем все пройдет. Стив принял решение уволиться из ВВС, устроиться где-нибудь пилотом в гражданскую авиакомпанию и начать новую жизнь. Но сначала он решил развеяться.