Текст книги "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты"

Василий Поленов с удовольствием вспоминал декабрьские вечера 1874 года в доме Виардо, где Тургенев «вел себя как хозяин, он затевал постоянно живые картины... сам играл разные роли... был ужасно живой...». Но не все воспринимали положение Тургенева как хозяина в доме Виардо, напротив, многие из гостей втихомолку ахали и считали его положение абсолютно ложным и двусмысленным.

В 1870 – 1876 годах Тургенев работал над романом «Новь». В его личной жизни никакой нови не было. Младшая дочь Виардо Марианна играла на фортепиано, средняя – любимица Тургенева – Клоди занималась живописью. Старшая, Луиза, частенько читала вслух французский или английский роман. Вся семья была в сборе. И Тургенев вставлял в чтение шутливые и иронические замечания, на что Клоди и Марианна бурно реагировали: «Да ну, Тургель... оставите ли вы нас в покое? Мы хотим слушать!»

Тургель, Турглин, Тюрефи – ласкательные прозвища, данные писателю в семье Виардо.

Луи Виардо стал прибаливать и уже не выходил из дома, поэтому в оперу, на концерты и на выставки Полина Виардо с дочерьми выезжали в сопровождении друга семьи Тургенева.

В русских кругах Парижа все это расценивалось не иначе как «рабство» Тургенева. А еще его называли «нахлебником», судачили о «неразделенной любви», имея в виду обожание со стороны писателя и холод со стороны Виардо.

А тем временем рок делал свою разрушительную работу. Умерла давняя подруга Виардо Жорж Санд. Дряхлел на глазах Луи Виардо. Приступы подагры участились у Тургенева. Потом появилась грудная жаба. А на самом деле его настиг рак позвоночника.

В середине апреля 1883 года писателя перевезли в Буживаль. Тургенева снесли с лестницы, а на втором этаже к двери подкатили на кресле умирающего Луи Виардо. Друзья молча обменялись рукопожатием и, сказав печальное «adieu» (прощай), расстались навеки – через две недели Луи Виардо не стало. После его смерти все заботы Полины Виардо и ее дочерей устремлены были на одного Тургенева. Воспользовавшись минутой, когда боли его несколько утихли, ему сообщили о смерти Луи Виардо. «Как я хотел бы соединиться уже с моим другом», – выдохнул Иван Сергеевич.

Измученный, пропитанный опиумом и морфием, Тургенев быстро слабел. Последнее, что он успел, – это продиктовать Полине Виардо два своих рассказа – «Пожар на море» и «Коршун», получивший впоследствии название «Конец».

Конец Тургенева был близок. 22 августа (3 сентября) 1883 года он умер. Полина Виардо, Клоди и художник Липгарт сделали несколько набросков с Тургенева на смертном одре.

Как отметила пресса, 62-летняя артистка, «не имея возможности сама взять на себя проводы тела Ивана Сергеевича Тургенева в Петербург, отправила представительницами семьи Виардо обеих своих дочерей...».

Кончина давнего друга, так преданно ее любившего, очень подействовала на Полину Виардо. В эти печальные дни, по воспоминаниям современницы, на Виардо «без жалости нельзя было смотреть. Оправившись несколько от постигшего ее удара, она беспрестанно сводила разговоры на Тургенева; имя же покойного мужа упоминала лишь в самых необходимых случаях...».

Смерть Тургенева снова разожгла в публике интерес к отношениям писателя с Виардо. В салонах и в газетных статьях усиленно «перемывали косточки» покойного и живой Полины Виардо. Как-то она не выдержала всех этих нападок и сказала одному из русских, художнику Алексею Боголюбову, жившему во Франции: «Какое право имеют так называемые друзья Тургенева клеймить меня и его в пошлых отношениях? Все люди от рождения свободны, и все их действия, если они не причиняют вреда обществу, не подвержены ничьему суду, ибо чувства и действия мои и его были основаны на законах, нами принятых, не понятных для толпы, да и для многих лиц, считавших себя умными и честными. Более сорока лет я прожила с избранником моего сердца, вредя разве себе, но никому другому. Но мы слишком хорошо понимали друг друга, чтобы заботиться о том, что о нас говорят, ибо обоюдное наше положение было признано законным теми, кто нас знал и ценил. Если русские дорожат именем Тургенева, то я с гордостью могу сказать, что сопоставленное с ним имя Виардо никак его не умаляет...»

Ну что ж, ответ, достойный Полины Виардо. Но он не мог остановить поток всевозможных домыслов. Так, поэт Яков Полонский, не видевший ни разу Полину Виардо и, соответственно, ее не знавший, взял на себя смелость проанализировать отношения Виардо и Тургенева. Он заявил, что последние 10 – 15 лет Тургенев не был влюблен в артистку. Но до этого любил весьма сильно. И перечислил причины долгой любви Тургенева прямо по пунктам: 1) однолюб; 2) гипноз; 3) Тургенев не мог быть счастлив, женившись на женщине «обыкновенной», не скрывавшей бы от него «обыденной, прозаической стороны своего существования»; Виардо не показывала ему «пошлой стороны всего житейского»; 4) Тургенев как художник восхищался Виардо, умевшей «играть» и на сцене и в жизни и «каждому казаться тем, чем она хотела казаться»; 5) Иван Сергеевич не мог любить женщины кроткой; ему непременно нужны были страдания, мучения, колебания, уныние в любви(?). И, наконец, 6) Полина Виардо умела задевать «в душе Тургенева самые затаенные, самые мелодичные струны» и «беседой ли своей, или пением, или музыкой давать ему минуты такого истинного наслаждения, и притом такого эгоистического, самообожания, что Иван Сергеевич за эти минуты готов был все перенести и все забыть».

Таково мнение Якова Полонского. В нем есть что-то верно подмеченное, а что-то явно надуманное, например гипноз.

Бывавший в течение нескольких лет в доме Виардо художник Боголюбов отмечал: «Жизнь Тургенева и Виардо не есть жизнь обыкновенных людей. Полина Виардо была, по-моему, с Иваном Сергеевичем истинная пара по умственным достоинствам... Он был счастлив до гроба. Другой подруги он не мог видеть, и криво судят те, которые хотели бы ему предложить свой уход и свою любовь, им присущую... Деньги – вздор перед моментами наслаждения ума и сердца, которые дала ему m-me Viardot... Узнав Ивана Сергеевича ближе и видя его слушающим пение обожаемой им женщины, которой он посвятил всю свою жизнь, я смотрел на обоих и чувствовал глубокое уважение; вопреки всех толков и пересуд наших россиян... скажу, что он был счастлив по-своему, и бахвал тот человек, который подвергает легкому суждению таких двух гениальных личностей, каковы были он и она...»

И еще одно свидетельство, принадлежащее Б. Фори: «Писатель и любитель живописи, Тургенев нашел в своем старом друге Луи Виардо собрата по литературе и тонкого художественного критика; большой любитель музыки, он и мечтать не мог о более интересной среде, поскольку все члены семьи были артистами, и артистами выдающимися». Да и сам Тургенев не раз говорил по поводу семьи Виардо: «Тут я живу покойно и уютно...»

Все. Будем считать вопрос закрытым. И перейдем к последним годам Полины Виардо.

Конечно, потеря для нее была невосполнимой, не случайно до конца своих дней она писала лишь на почтовой бумаге с траурной каймой и запечатывала ее в подобные же траурные конверты. В круглой гостиной-кабинете на почетном месте был вывешен портрет Тургенева. От тоски спасала работа: она усиленно занялась педагогикой, и среди учениц Виардо были молодые дарования, съехавшиеся к ней со всех концов света.

13 июня 1886 года Петр Чайковский написал родным в письме из Парижа: «Вчера завтракал у старушки Виардо. Это такая чудная и интересная женщина, что я совершенно очарован ею. Несмотря на свои семьдесят лет, она держит себя на положении сорокалетней женщины, подвижна, весела, любезна, обходительна и сумела так устроить, что я с первой же минуты почувствовал себя у нее как дома...»

Полина Виардо не просто доживала жизнь, а старалась жить в полной мере отведенного ей природой возраста. Как выразился кто-то, то был «прекрасный вечер прекрасной жизни». Оглядываясь на прожитые годы, Полина Виардо однажды сказала: «Чем более я старею, тем более интересуюсь окружающими меня предметами и людьми. В мире столько прекрасного, чтоб им любоваться, и столько людей, чтобы их любить».

Дети Виардо старели, внуки и внучки вырастали. Рождались правнуки. С некоторыми из них она занималась музыкой. Кроме того, она продолжала рисовать, сочинять оперы, интересовалась «Русскими сезонами» Сергея Дягилева. В 85 лет она была «довольно статной, совсем седой старушкой со следами былой красоты глаз, очень изящной... – вспоминала певица Збруева, посетившая Виардо в Париже. – Среди старинной обстановки чудилось невидимое присутствие самого Тургенева...»

До последних своих дней Полина Виардо продолжала заниматься с учениками. Она скончалась тихо и без страданий в ночь с 17 на 18 мая 1910 года, немного не дожив до 89 лет. В журнале «Musica» было отмечено, что умерла «необыкновенная артистка и певица, чудесная женщина, такая сердечная, такая добрая, умная, такая благородная, с такой лучезарной душой...». Прибавим к этому, что Полина Виардо была кавалером ордена Почетного легиона.

«Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, урони в душу мою отблеск твоей вечности!» – такими словами закончил стихотворение в прозе «Стой!» Иван Сергеевич Тургенев.

Такие личности, как Полина Виардо, всегда остаются в человеческой памяти. И дело тут не в пресловутом любовном треугольнике. Полина Виардо сумела подарить многим людям радость. Вот это и осталось в вечности.

Елена Блаватская
СФИНКС XIX СТОЛЕТИЯ

Более противоречивую и экстравагантную женщину, чем Елена Блаватская, пожалуй, трудно себе представить. Ее называли шарлатанкой и ангелом. Ее хулили. И ей поклонялись. Ее главный труд «Тайная доктрина» трактуется по-разному, как гимн расизму и как гуманистическое послание из XXI века. Ее термин «нордическая раса» гуляет по свету, пугая одних и восхищая других.

Елена Рерих, жена художника Николая Рериха, писала: «Я преклоняюсь перед великим духом и огненным сердцем нашей соотечественницы и знаю, что в будущей России имя ее будет поставлено на должную высоту почитания. Е. П. Блаватская истинно национальная гордость... Вечная слава ей».

Однако всеобщей и вечной славы нет. До сих пор ведутся ожесточенные споры о том, что же на самом деле есть Блаватская. Ее называли «Сфинксом XIX столетия». Как расшифровать этого «сфинкса»?

«Семь бунтующих духов»

Раньше, в советские годы, культовой фигурой в среде интеллигенции был Эрнест Хемингуэй. Портреты бородатого Хэма висели почти в каждой второй квартире. Ныне место Хемингуэя как кумира и властителя дум заняла Елена Блаватская. Сумрачное лицо. Проницательный взгляд. Лицо думающей Богини. Произошла смена вех: от отваги поступков к дерзости мысли.

Новая властительница дум родилась 31 августа (12 сентября) 1831 года в Екатеринославе, в городе на Днепре, в южной России (тогда России). Отец – артиллерийский офицер Петр Ган из рода Мекленбургских князей. Мать – Елена Фадеева, по словам Белинского, «необыкновенно даровитая писательница», «русская Жорж Санд», но, к сожалению, рано ушедшая из жизни – в 28 лет. После ее смерти в 1842 году 11-летнюю Елену и младшую сестру Веру (будущая писательница Вера Желиховская, 1835 – 1896) отправили в Саратов, в глушь, к бабушке, княгине Елене Долгорукой, тоже, кстати, писательнице, которая помимо литературы увлекалась ботаникой, собрала богатейшую коллекцию бабочек и переписывалась со знаменитым ученым Вильгельмом Гумбольдтом.

Прибавьте к этому дядю Р. А. Фадеева, известного военного теоретика и публициста, и вы получите вполне творческий генный набор, он и был у Елены Ган (тогда еще не Блаватской). А домашнее воспитание? Огромная библиотека, в которой преобладали книги по естествознанию и географии. Три гувернантки: француженка, немка и англичанка. К 14 годам Елена безупречно владела тремя основными европейскими языками. Гены, воспитание, чтение и личностные качества проявились в Елене ярко и необычно, да так, что вызывали немалые опасения в семье по поводу ее будущего. Чувствуя свой уход, мать даже воскликнула в сердцах: «Хорошо! Может быть, так даже лучше, если я умру, – я, по крайней мере, буду избавлена от знания о том, что выпало на участь Елены! В одном я уверена: что ее жизнь не будет похожа на жизнь других женщин и ей придется вынести множество страданий».

Мать оказалась права: Блаватская была не похожа ни на одну из женщин своего и позднейшего времени.

Чудеса с Блаватской начались еще с раннего детства. Упомянем хотя бы то, что она родилась настолько слабенькой, что ее постарались, уповая на Бога, поскорее окрестить. В момент крещения на священнике загорелась риза, но он мужественно довел обряд крещения до конца. Одно это уже говорило о том, что младенца ожидает судьба необыкновенная.

После крещения девочка окрепла и росла нормальным ребенком, но нормальным лишь с внешней, физической стороны и ненормальным – со стороны внутренней, психической. Она была подвержена лунатизму. Часто вставала с постели в состоянии глубокого сна и отправлялась гулять по дому и саду. Ее находили в совершенно странных местах и отправляли обратно в постель. Рано у Елены обнаружилась страстная тяга ко всему непознанному и таинственному, жуткому и потустороннему. В старом саратовском доме было множество подземных галерей, в которые не решались заходить даже взрослые, но Елена избрала их в качестве безопасного для себя убежища, куда она порой сбегала от уроков и гувернанток. Последние с ней немало намучились, ибо, как вспоминает ее тетя Надежда Фадеева, Елена «была избалована в детстве непомерной заботливостью и услужливостью слуг и преданной любовью со стороны родственников, которые все прощали “бедному ребенку, лишенному матери”, и позже, в девичестве, ее самолюбивый характер заставил ее открыто бунтовать против принятых в обществе норм. Ее было невозможно ни подчинить проявлением притворного уважения, ни запугать общественным мнением».

Об этом же говорит младшая сестра Вера: «Ее натура совершенно не вписывалась в рамки, которые навязывались ей ее наставниками, она протестовала против любой дисциплины, не признавала никакого господства, кроме собственной доброй воли и личных вкусов. Она была исключительной, оригинальной и временами смелой до грубости».

Стремление к независимости и свободе бурлило в Елене. Она оспаривала все и вся. Для того чтобы заставить сделать ее что-либо, было достаточно запретить ей это делать. Старая нянька утверждала, что в этом ребенке живут «семь бунтующих духов». Тетка Фадеева выразилась более интеллигентно: «Моя племянница Елена совсем особое существо».

В этом «особом существе» искрилось множество талантов: она хорошо играла на рояле, рисовала, прекрасно владела литературным языком, писала стихи, была бесстрашной наездницей. Кроме того, обладала даром проникновенно говорить и убеждать. А будучи фантазеркой, убедительно рассказывать всякие вымыслы. Она убеждала многих, что из Саратова отправилась в почтовой карете в Европу вместе с отцом и брала в Лондоне уроки музыки у знаменитого немецкого пианиста того времени Игнатца Мошелеса. Многие ей верили.

Российский реформатор граф Сергей Витте, он приходился двоюродным братом Елене Блаватской и был моложе ее, вспоминал о своей кузине: «Она могла, смотря в глаза, говорить и рассказывать самые небывалые вещи, выражаясь иначе – неправду, с таким убеждением, с каким говорят только те лица, которые никогда, кроме правды, ничего не говорят». Критикуя Блаватскую, Витте все же отдавал дань удивительным свойствам ее психики, тому, что сегодня принято называть экстрасенсорным воздействием. Признавал Витте и литературный талант Блаватской, особенно он восхищался ее «феерическими рассказами» об Индии, которые она печатала под псевдонимом Радда-Бай в журнале «Русский вестник».

Но Индия и рассказы впереди. Вернемся к юности Елены Ган.

Побег после свадьбы

Американка в двадцать лет

Должна добраться до Египта,

Забыв «Титаника» совет,

Что спит на дне мрачнее крипта...

Осип Мандельштам

Семья генерала Фадеева вместе с внучками Еленой и Верой переехала в Тифлис. Там Елена повстречалась с князем Голицыным, про которого в свете судачили, что он то ли маг, то ли масон. Голицын сразу отметил природные способности Елены и внушил ей, чтобы она их развивала дальше, а для этого нужно непременно отправиться на Восток, ибо только на Востоке хранится древняя мудрость. Слова Голицына запали в душу юной фантазерки.

Когда Елене исполнилось 16 лет, в семье заговорили о замужестве – в дворянских семьях так было заведено. Говорили тогда не о том, куда пойти учиться и какую профессию выбрать, а за кого выйти замуж, кто может лучше обеспечить, какие возможности предоставит для балов и приемов, создания литературного салона и т. д. Об учебе не говорилось ни слова, так как домашнего воспитания вполне хватало для ведения нормальной светской жизни.

В семействе генерала вопрос стоял, однако, остро: монастырь или замужество? Дед и бабушка со всеми домочадцами размышляли, какое из этих двух решений может образумить и обуздать строптивую Елену. Одна из гувернанток заявила, что из-за характера Елены и ее отношения к жизни ей никогда не найти человека, который захочет взять ее в жены. Чтобы усилить издевку, гувернантка добавила, что даже этот старик (речь шла о надворном советнике Никифоре Блаватском, которому было 42 года и которого Елена считала «общипанным вороном») и тот не согласится на брак с ней.

– Ах, так! – взорвалась Елена. – Я вам всем докажу. «Общипанный ворон» будет непременно у моих ног!..

Любимая тетка Елены Надежда Андреевна Фадеева (она была всего на два года старше Елены и, по существу, являлась ее близкой подругой) вспоминает:

«...Этого было достаточно: через три дня она заставила его сделать ей предложение и затем, испуганная тем, что она натворила, попыталась отказаться от принятого предложения, выдав это за шутку. Но уже было слишком поздно. И вот этот фатальный шаг. Все, что она осознала и поняла, когда было уже поздно, – это что она приняла, а теперь будет вынуждена принимать как своего хозяина человека, который был ей безразличен, более того, которого она ненавидела; что она связана с ним законом по рукам и ногам. «Великий ужас» вкрался в ее душу, как она объяснила позже; одно стремление, мощное, неиссякаемое, неукротимое, затмило все ее существо, повело ее, так сказать, за руку, вынуждая ее действовать, подчиняясь инстинкту, как если бы перед ней стоял вопрос о спасении ее жизни от нависшей над ней опасности...»

Вот так, по молодости лет, мы иногда делаем шаг, совершенно не думая о его последствиях. И вдруг прозрение: что я наделала?! Когда у алтаря Елена услышала слова священника: «И ты должна уважать своего мужа и подчиняться ему», – последовал стихийный взрыв негодования: слово «должна» было для нее самым ненавистным, лицо ее порозовело от ярости, а затем смертельно побледнело. Сквозь сжатые зубы она не столько проговорила, сколько прошептала: «Я никому ничего не должна».

Наверное, именно в тот момент, у алтаря, она решила не быть женой своего мужа НИКОГДА. Единственное, что она взяла у него, так это фамилию, став Еленой Блаватской.

Вскоре после свадьбы Никифора Блаватского назначили эриваньским вице-губернатором, что, грубо говоря, означало: дом – полная чаша. Устраивай приемы, балы, будь блистательной хозяйкой, но все это для новоиспеченной госпожи Блаватской не имело ровно никакого значения (материальное всегда меркло у нее перед духовным). Ей нужен был лишь паспорт (заметим для непросвещенных: тогда он выдавался только замужним женщинам). Замужество ради паспорта – вот ставка, которую она сделала в жизни.

Ранним октябрьским утром Елена Блаватская оседлала коня, хорошенько его пришпорила – и была такова.

Прощай, семейный очаг! Прощай, рутина супружеских отношений! Прощай, уют и покой!

Впереди – увлекательное, таинственное НЕЧТО, может быть, сама Шамбала. Как верно заметил критик Николай Михайловский, «ей (был) нужен вечный ребус, перманентная тайна». А тайну мы находим только в странствиях, в незнакомых краях.

Звезда странствий

Луна далекая с холма

Нам осветила путь к Востоку —

Небес нетленному истоку

И просветлению ума.

Анна Карпенко

Для начала 17-летняя Елена Блаватская сбежала к бабушке, но та ее выдала, написав письмо отцу о ее бегстве из супружеского дома. Отец рассвирепел (опять эти вечные безумные проделки!) и приказал дочери явиться к нему в Одессу. Ехать к отцу в Одессу все равно что к мужу в Эривань, и поэтому Елена решается на крайность: бежать за границу!..

На английском торговом судне она отправилась в Константинополь, но не прямо, а через Таганрог и Керчь, чтобы замести следы. В Константинополе ей удалось найти свою давнюю знакомую, графиню Киселеву. С ней вместе она путешествовала по Турции, потом по Египту. Всего странствовала она 12 лет, потом вернулась в Россию, но только затем, чтобы отправиться снова в путь. Где только не была Блаватская! Европа и Северная Африка, Малая Азия, Северная и Южная Америка, Индия, Китай... И всюду ее привлекал прежде всего мир, населенный необычными людьми. У ясновидящих дервишей, бродячих фокусников и факиров, колдунов и лекарей, людей неординарных, ярких, самобытных, училась она их оккультному мастерству, расширяла и выковывала свой природный дар.

Во время своих странствий по свету Блаватская искала смысл жизни, хотела докопаться до самых сокровенных тайн мироздания, а они, согласно легендам, спрятаны в Тибете, в священной и таинственной стране Шамбала.

Блаватская трижды безуспешно пыталась проникнуть в Тибет, который был закрыт для иностранцев. За тайное проникновение полагалась мучительная казнь. Но ничего не пугало Блаватскую – ни возможная казнь, ни лютые морозы, ни непроходимые препятствия. Она поставила цель и упорно ее добивалась. Однажды она сделала попытку пересечь границу, спрятавшись в повозке под ворохом сена. Ее обнаружили и вернули обратно. И все же четвертая попытка проникнуть в Тибет, «в Шамбалу», удалась. Там Блаватская повстречалась с Махатмами – Великими Учителями человечества – и многому у них научилась. Она овладела древними эзотерическими знаниями.

Стоп! Очень модное ныне словечко «эзотерика». Что оно означает, хотя бы вкратце? Эзотерика – сокровенная мудрость, идущая из недр тысячелетий, которой обладают только посвященные. Она хранит глубокие знания о Боге, о всем мироздании, о человеке.

Махатмы, то есть Учителя, просветили Блаватскую (хотя точно ничего об этих встречах не известно, это тоже своего рода мифологемы) и указали на ее предназначение: нести свет эзотерических знаний людям, выступать с проповедью духовности. Позже Блаватская напишет, обращаясь к своим ученикам, когда сама станет русской Махатмой:

«Разыскивай Пути. Но будь чист сердцем, прежде чем начнешь свое странствование, о Ученик! Прежде чем сделаешь шаг, научись различать истинное от неистинного, преходящее от пребывающего. И научись более всего отличать учение ума от душевной мудрости. «Знание сердца» от «Учения Ока»» (цитата из «Книги золотых правил» Блаватской).

Главным Учителем Блаватской, ее Гуру был индиец Мория. С ним она впервые встретилась в августе 1851 года в Лондоне, где проходила первая Всемирная выставка.

Рассказывает графиня Констанция Вахтмайстер, друг и помощница Блаватской:

«В детстве госпожа Блаватская часто видела рядом с собой астральную форму, которая, казалось, приходит во время опасности и спасает ее в самые критические моменты... И вот в Лондоне, к своему изумлению, она (ей было в то время 20 лет. – Ю. Б.) увидела на улице высокого индуса в окружении нескольких индийских принцев. Она сразу же узнала в нем того самого человека, которого видела в астральной форме. Ее первым импульсом было подбежать к нему и заговорить с ним, но он дал ей знак не двигаться, и она стояла как зачарованная, пока он проходил мимо. На следующий день она пошла на прогулку в Гайд-парк, где хотела побыть одна в одиночестве и поразмышлять о своем необыкновенном приключении. Оглянувшись, она увидела ту же самую форму, которая приближалась, и затем ее Учитель сказал ей, что он прибыл в Лондон вместе с индийскими принцами с важной миссией и что у него есть желание встретиться с ней: поскольку ему требуется ее сотрудничество в той работе, которую он намеревался предпринять. Затем он рассказал ей, как нужно формировать Теософское общество, и выразил желание, чтобы она стала его основателем... Он сказал ей о том, что ей потребуется провести три года в Тибете, чтобы подготовиться к этому важному заданию...»

Теперь понятно, откуда у Блаватской появилось яростное желание посетить Тибет и проникнуть в святую Шамбалу, – то было «задание» ее Учителя Мории, которого называли великим стражем у ворот эзотерической мудрости. О своем Учителе-Гуру Блаватская говорила часто, считала его всесильным, и он оправдывал ее надежды, неоднократно появляясь перед ней и спасая ее от бед и болезней. Она носила портрет Махатмы Мории в медальоне и говорила о нем со священным трепетом в третьем лице: «ОН». Он сказал. Он велел. Он советовал...