Текст книги "Четыре всадника"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой утро все еще не наступает, а Хаиме Бофранк и его спутники обнаруживают вокруг себя мир, местами чрезвычайно похожий на прежний, ан совсем не тот

Как мы помним, тьма, опустившаяся на город, вначале никого особенно не устрашила. Однако Бофранк и толкователь сновидений знали то, что обывателям было неведомо, и потому поспешали вперед – навстречу своей судьбе, ничуть не обращая внимания на день, темный как ночь, на бледные лица прохожих, на странную тишину, внезапно овладевшую предместьем.

Жеаля сыскать оказалось нетрудно и уговаривать его не пришлось:

– Мне теперь все одно. Если вы утверждаете, что укажете мне убийцу, дайте только одеться и взять оружие, – сказал он, очнувшись от скорбного бесчувствия.

Таким образом, к скотобойням отправились уже втроем – Бофранк при пистолете, шпаге и кинжале, Альгиус при кинжале и одолженном у Жеаля мушкете и Проктор Жеаль при двух пистолетах, движимый вперед едино только жаждой мести за убиенную невесту. Огнестрельное оружие представлялось более действенным против упыря, нежели клинки, к тому ж Бофранк имел некоторое представление о воздействии пуль на Шардена Клааке.

Дурным запахом тянуло со скотобоен, но никто не обращал на него внимания. Под сенью низких корявых деревьев, что примыкали к скотобойням с севера, оказалось совсем темно, и Жеаль возжег предусмотрительно взятый с собою факел.

– Не стоит углубляться в рощу, – заметил Альгиус. – Если место это верное, то и здесь Колокол сработает.

Он развернул свою ношу и, исполнившись решимости, качнул Колокол несколько раз. Произведенный звук напоминал удар пестика о донце ступки – глухой и быстро затухающий. Трижды ударив в колокол, Альгиус прошептал несколько длинных слов на абсолютно незнакомом Бофранку языке, но ничего не произошло.

– Что случилось? – спросил Жеаль. – Или Колокол не настоящий? Клааке обманул нас?!

– Колокол настоящий, и упырь не обманывал нас. Мы в междумирье, – торжественно сказал Альгиус, аккуратно завертывая колокол обратно в тряпье. – И не поможет нам даже господь, ибо здесь мы – чужие…

И деревья качнули своими суковатыми ветками, и земля дрогнула, и воздух словно пробрала зябь, когда Хаиме Бофранк понял, как далеко он от мира, взрастившего и воспитавшего его.

И стала тьма, тьма совершенная…

Угасший было факел Жеаль тут же возжег вновь, но толку с того оказалось чуть: словно колпаком, свет накрывал троицу забредших в сие страшное место путников, а за пределом светового круга тьма сделалась почти что нестерпимой.

– Тревожусь, напрасно не взяли мы с собой провизии, – обратился к спутникам Альгиус, единственный из всех выглядевший относительно спокойным. – Бог весть, сколько мы тут пробудем, а я не уверен, можно ли употреблять в пищу здешнюю снедь и воду.

– Снедь? – рассеянно откликнулся Бофранк. – Откуда же ей взяться здесь?

– Полагаю, место сие не мертво, – отвечал Альгиус. – При известной сноровке мы найдем и дичь, и источник, и, может статься, даже харчевню… только не могу я сказать, кто в той харчевне хозяин и что подают там на стол. Однако смотрите – мгла будто бы рассеивается!

В самом деле, только что казавшаяся сплошною и даже неестественно плотною тьма постепенно развоплощалась в обычные сумерки – сродни тем, что окутали покинутый город в покинутом мире.

– Что же нам делать? – спросил Жеаль, чья неизбывная печаль, казалось, отступила перед лицом неведомых опасностей.

– Искать Клааке, – сказал Бофранк.

– Где ж его искать?

– Не удивлюсь я нисколько, ежели и чертов упырь, и его хозяин сами найдут нас, как только проведают, что мы здесь, – проворчал толкователь сновидений, бережно убирая Колокол. – Не забывайте о другом: для нас это междумирье, а для кого-то – мир привычный и обитаемый. Мы здесь чужаки, все тут не по-нашему, так что и бояться надобно всего, даже того, что с виду вовсе не страшно. А уж непонятного бояться и подавно сам бог велел. Однако я вижу огонек – не пойти ли нам в ту сторону?

– Огонек? – изумился Бофранк и посмотрел в указываемом направлении, где и в самом деле сквозь тесно стоявшие деревья пробился слабый свет. – Что бы это мог быть за огонек?

– Что бы то ни было, а лучше идти туда, коли уж мы не знаем, в какую сторону направиться, – рассудил Альгиус. – Там хоть что-то есть… Вот и пойдем туда, где есть что-то, а туда, где нет ничего, покамест не пойдем. А уж коли там, где что-то есть, ничего путного не обнаружится, тогда вернемся туда, где с виду нет ничего. Ах, черт, как хорошо сказал! Верно, писать бы мне надо было ученые книги! Что ж, ежели вернусь невредим, напишу – и не одну! А вы, хире Бофранк, уж поспособствуйте, чтоб их издали и не сжигали, покамест торговцы не заплатят мне всех положенных денег.

Шутки Альгиуса субкомиссар счел не совсем уместными, но чего еще было ожидать от глумливого толкователя.

Впереди пошел Жеаль, и с ним никто не взялся спорить. Альгиус двигался вторым, ибо нес наиболее ценную вещь, что у них была с собою, – Деревянный Колокол.

Замыкал шествие Бофранк с пистолетом наготове, отягощенный премрачнейшими мыслями. Выходило, что они ринулись в неведомое без пути и дороги, наудачу, и ничего вокруг не было такого, что стало бы вехою или указателем. Альгиус что-то знал и о чем-то, вполне возможно, молчал до поры, но что если Бофранку это только казалось? И каким будет мир субкомиссара, когда – и если – он вернется туда?

Да и будет ли он, этот мир? Вспомнив Ольца, подъедающего ножку стола, Бофранк передернулся.

– Осторожно! – воскликнул внезапно Проктор Жеаль, и тут же шедший впереди Бофранка Альгиус с шумом и треском исчез под землею.

Смятение, охватившее двоих оставшихся спутников, исчезло, когда откуда-то снизу послышалось знакомое брюзжанье Собачьего Мастера:

– Верно сказал толстый Бьярни из Копперзее, хоть его потом и утопили: «Прежде чем ступить куда-либо, глянь, нет ли там дерьма, собачьего, человечьего или лошадиного, ибо ступать можно и в иные места, а смыть дерьмо с ноги порою очень трудно». Посвети же своим факелом, друг Жеаль, дабы я узрел, в какое дерьмо посчастливилось мне ступить на сей раз.

Судя по всему, толкователь провалился в овраг, самым неудачным образом засыпанный сверху хворостом, сучьями и палою листвою, и теперь в раздражении ворочался там. Жеаль тотчас осветил дыру, а субкомиссар помог Альгиусу выбраться. Прежде всего толкователь проверил, цел ли Колокол, и лишь после этого спустился вниз – осмотреть, куда это он сверзился столь злосчастно.

Зрелище открылось преотвратное дно оврага сплошь усеивали человеческие кости – одни чистые, другие – с прилипшими ошметками гниющей плоти, попадались и почти целые тела – уже тронутые разложением и покрытые страшными ранами Были здесь мужчины, женщины и дети; средь костей то ржавел грубо откованный шлем гарда, то желтела игрушечная глиняная свистулька… Тлению радовались жирные белесые черви, пирующие в останках, да мухи, составлявшие им компанию.

– Стало быть, мы идем верно, – молвил Альгиус, отплевываясь: гнилой запах стал таким густым, что набивался в рот и нос, словно речная мошкара по весне. – Не наш ли старинный знакомец упырь прятал здесь свою закуску?

Приятели поспешили покинуть печальное и жуткое место, но запах смерти еще долго преследовал их.

Огонек, который углядел Альгиус, приближался. Продравшись сквозь переплетения колючего кустарника, затянутые к тому ж плотной паутиною, спутники увидали наконец и источник его – небольшое здание непривычной формы, с плоской крышею и большими окнами без ставен и занавесей. Из них-то и лился непривычно яркий свет; такоже изнутри доносилась и музыка – дикая, однообразная, состоящая в основном из грохочущих барабанов и тарахтелок, словно как у дураков на летнем празднике умалишенных. Жестом повелев друзьям оставаться в укрытии, Бофранк осторожно подобрался к одному из задних окон, миновав по пути небольшую одинокую будку – не иначе, отхожее место, – и заглянул внутрь.

Смуглый, плохо выбритый человек в грязном белом халате и колпаке резал огромным сверкающим ножом мясо на деревянной дощечке. Очевидно, это был повар, равно как само здание – харчевня.

Занимавшийся стряпнею выглядел обыкновенно: ни рогов, ни хвоста, ни когтей Бофранк не приметил. Зато кухня наполнена была блестящей посудой, какой Бофранк сроду не видывал, и огонь на плите горел желто-голубой, непривычный.

Побросав мясо – уж не людское ли?! – в огромный котел с ручками, повар ушел, а Бофранк, прокравшись вдоль стены, заглянул в трапезный зал.

Все там было не так. Мебель – столы и скамьи – казалась ненадежной и хлипкой, камина или очага отнюдь не имелось, на полках расставлены были во множестве бутылки самых прихотливых форм и цветов. Странно, подумал Бофранк, коли харчевня стоит в глуши, надо полагать, близ дороги, то и навещает ее люд небогатый – где же тогда дешевое вино в кувшинах и бочонках?

Вблизи музыка грохотала еще громче, и Бофранк подивился, как люди за столиками могут вкушать пищу под такую какофонию. Источника музыки субкомиссар так и не обнаружил ни одного музыканта, ни механических клавикордов, играющих без человека, в зале не было и в помине. Далее рассматривать убранство странной харчевни Бофранк не стал и поспешил к спутникам, дабы поведать им об увиденном.

– Что ж, стало быть, мы и в самом деле в междумирье, – сказал обречено Альгиус. – Я, признаться, таил смутную надежду, что мы все там же, где были и раньше, ан нет. Не думаю, что нам стоит посещать сие место. К тому же и язык, и нравы местные нам неведомы. Идемте дальше – я слышу, как за пазухою дрожит и шевелится Колокол, стало быть, мы на верном пути. К тому же – вот, посмотрите.

Альгиус указал на каменный тонкий столб, врытый в землю поодаль. Сверху к столбу привязаны были то ли веревки, то ли куски толстой проволоки, протянутые к харчевне, а на самом столбе прикреплена была табличка с непонятной надписью, но очень ясным изображением – двумя человеческими костями и черепом – черными на белом фоне и окруженными красною рамкою.

– Да, это – знак, – согласился Бофранк, еще раз убеждаясь в том, что место здесь недоброе.

И они заторопились прочь от странной харчевни и от дикой музыки, сшибая по дороге ногами произраставшие там и сям невиданные грибы с ярко-красными шляпками, усыпанными белыми точками.

Спустя несколько часов пути, направление коему выбирал Альгиус, согласуясь с поведением Деревянного Колокола, субкомиссар понял, что попросту упадет, коли сделает еще шаг. Все бы ничего, но дорога вела сквозь чащи и древесные завалы, и пройденное расстояние никак не было сообразным затраченному времени.

– Давайте отдохнем, – согласился с Бофранком Альгиус.

Они сели, привалившись спинами к древесным стволам. Неподалеку журчал ручей, и Жеаль набрал во флягу воды, оказавшейся весьма дурной по вкусу и запаху, словно бы в ней долго мочили ржавое железо, однако выбирать было не из чего, и Бофранк с отвращением сделал несколько глотков.

Стало почти совсем светло, но густой хвойный лес не давал солнечным лучам проникать вниз. Альгиус посетовал:

– Неплохо бы сейчас выйти вон из тех кустов небольшому кабанчику… Вы как знаете, а я с удовольствием перекусил бы, ибо желудок мой встревожен вместе со всем остальным организмом, а от тревоги нет лучше лечения, чем вино и хороший кусок мяса.

Печальный Проктор Жеаль ничего на то не сказал, а субкомиссар заметил, что вокруг столь мокро, что о костре мечтать не приходится, а есть кабанчика в сыром виде ему не хотелось бы.

Так и сидели в молчании; Бофранка снедали мысли по поводу того, что идут они, словно слепцы. В Колокол, что якобы шевелится за пазухою у Альгиуса, субкомиссар не слишком верил, но это был хоть какой-то указатель. Не оставляло Бофранка и ощущение, что злокозненный упырь следит сейчас за ними из укромного места, выжидая, дабы напасть и умертвить одного за другим. В том, что Шарден Клааке ведает об их присутствии в его вотчине, Бофранк никоим образом не сомневался, оттого держал пистолет наготове.

Однако он ничуть не был уверен в том, что пистолет поможет им, появись здесь Люциус Фруде.

 
Вы – любезные избранники гнева моего
Нет никого блаженнее вас, ибо нет никого безрассуднее.
 

Жюль Буа «Бракосочетание сатаны»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой мы возвращаемся к истории юного Мальтуса Фолькона и к прегадким каменным карликам

Сказанное юношей повергло всех присутствующих в оцепенение, ибо мало что могло быть более неожиданным, нежели явление среди ночи в здешней глуши столичного чиновника – да к тому же не сборщика налогов и податей или, к примеру, гражданского фуражира, но представителя Секуративной Палаты.

Первым очнулся кривой рыбак и спросил с некоторым сомнением:

– Но есть ли у хире тому подтверждения, кроме слов?

Юноша порылся в кошеле и продемонстрировал эмалевую бляху, слегка попорченную соленой водой и чуть потрескавшуюся.

– Если угодно, я объясню вам больше, – предложил он, но рыбак лишь поклонился и сказал:

– В сей страшный час вас, должно быть, направил сюда сам господь, хире Фолькон. Вы, верно, сведущи в ратных делах?

– Я всего лишь младший архивариус, и… Юноша запнулся и покраснел, запоздало осознав, как нелепо прозвучал его ничтожный чин в подобной ситуации, но вряд ли здешние жители разбирались в таких вещах, как секуративные чины, да и румянца на щеках его в свете факелов никто не заметил. Столичный чиновник, оказавшийся в городке столь странным образом, представлялся им спасением от напасти, и рыбак не замедлил попросить о помощи:

– Не изволите ли потрудиться о нас, хире Фолькон? Я чрезвычайно опасаюсь, что к утру число жертв вырастет…

– Что ж, до утра я в любом случае останусь в городе… – заметил юноша в смущении. – Покамест же скажу, что вы уже делаете все не так. Что проку, что вы встречаете путников на дороге? Мнится мне, что надобно сделать вот что… Есть в городе большое здание, где уместились бы все дети и женщины?

– Таких зданий несколько, хире, – закивал рыбак. – Это склады, часть из которых пустует, да еще старый арсенал, построенный в ту пору, когда сюда еще заходили военные корабли. Арсенал сложен из камня и совершенно пуст вот уже сколько лет, с той поры как гавань после сотрясания земли обмелела.

– Отлично! – воскликнул юноша. – Скорее соберите в арсенал всех детей и женщин, а мужчины, у кого есть оружие, пусть соберутся вокруг да внимательно смотрят! Насколько я понял, карлики невелики, но проворны, словно крысы; будем же и бороться с ними, как с крысами. Наготовьте побольше факелов – ночь может оказаться длинной, если вообще закончится…

Последние указания Фолькон отдавал, уже приближаясь к городскому центру, небольшой мощеной площади с часовнею посередине. Как ни странно, он и в самом деле хорошо представлял себе, что нужно делать, хотя происходящее казалось ему неким наваждением. Прочитав, пусть и безо всякой системы, множество книг, Фолькон бреди прочих ознакомился и с военными трактатами и теперь полагал уместным применить хоть что-нибудь из знаний на практике.

– Что вы еще знаете о карликах, хире Клеен? – спросил юноша у толстого торговца, семенившего рядом с видом значительным.

– Что они искусны как землекопы и горняки… – отвечал толстяк, явно польщенный неожиданно обнаружившимся знакомством со столь важною персоною, как столичный чиновник-секуратор. – Остальное вам бы спросить у стариков – в них мало кто верил, в карликов-то, а, видать, зря…

Старичок священник куда-то подевался – очевидно, отправился к своему коллеге, фрате Элингу. Детей и женщин уже собирали в арсенал, крепкое одноэтажное здание без окон и с одними токмо воротами. Фолькон подумал, что еще лучшею защитою было бы посадить их на корабли, ибо вода всяко удержит карликов, но утлые рыбацкие лодки мало подходили для такой цели, да и море стало неспокойным.

Горожане тем временем вооружались. Распоряжаясь через кривого рыбака – а звали его Реенсакер, и был он старшиною рыбацкой артели, – Фолькон велел не брать луков и арбалетов, но отдавать предпочтение топорам, мечам и простым дубинам, ибо небольшое и юркое существо куда проще поразить обычною палкою, нежели арбалетным болтом или стрелою. Для себя он выбрал довольно сносную шпагу – скорее для солидности и привычки ради, нежели как серьезное оружие противу зловредных карликов, – а также топор на длинной рукояти, вроде как у алебарды, но чуть покороче.

Время подошло к полуночи, а карлики никак себя не проявляли. Фолькон как раз отдавал должное горшку овощного супу, когда к нему привели древнего старика, поведавшего, что в молодости он не раз видел каменных карликов в горах и даже прикончил одного; по словам старца выходило, что карлики пребольно кусаются, а помимо того вооружены копьями и мечами, иного же оружия не знают. Хотя, добавил старик, кто знает, что они могли выдумать за прошедшие годы в своих подземных обиталищах.

– Что же заставило их, столько лет не казавших виду, выйти на поверхность и напасть на людей? – спросил в недоумении Фолькон.

– Кто ж их знает, хире, – прошамкал старик. – Не иначе, почуяли какую напасть… Солнце небось тоже неспроста пропало, а, хире? Сколько живу, такого не помню…

Тут юноше припомнились три розы, нетопырь и долгоносик, Третья Книга Марцина Фруде и слова: «А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя». Дорого дал бы Мальтус Фолькон, чтобы сейчас оказаться рядом с субкомиссаром Бофранком, но дело обстояло так, что юноша давно уже не ведал, что происходит в столице. Внезапно ему стало ясно, что и набежавшая столь не вовремя тьма, и появление карликов могут быть напрямую связаны с историей, которую он безуспешно тщился понять вот уже столько времени, с историей, главным участником коей был Хаиме Бофранк.

Однако судьбе было угодно, чтобы нынешняя ночь сделала Мальтуса Фолькона единственной надеждой добрых двух сотен горожан, которым объяснять про Фруде и мрачные пророчества было нельзя, да и не к чему.

Оставалось ждать. Кстати вспомнились и строки стихов, читанных бог весть когда:

 
Что с нами произойдет
вскоре, в этом году?
Зловещих дел чехарду
принес с собой этот год.
Судьба, что ни день, нам шлет
новых угроз череду.
Что с нами произойдет
вскоре, в этом году?
Пусть явится то, что нас ждет!
Очнуться в раю иль в аду
написано мне на роду?
Новое небо грядет.
Что с нами произойдет?
 

Тяжело вздохнув, юноша прислонил к стене свое оружие и подумал, что не ведает, какова судьба друзей его, уцелели ли они в морском крушении и чем они заняты в сей момент; кто знает, может быть, им приходится куда как несладко и все его треволнения суть прах в сравнении с выпавшими на их долю!

Наверное, пришло время рассказать немного о злоключениях, выпавших на долю юного Мальтуса Фолькона прежде, чем мы обнаружили его во влекомой осликами повозке на морском побережье.

Когда буря с ужасной силою набросилась на суденышко, на коем с острова Брос-де-Эльде бежали наши герои, юноша упустил из рук весло, тотчас канувшее в пучину вод. Смытый бочонок с водою ударил его по голове, отчего Мальтус Фолькон, слегка оглушенный, рухнул на днище и лежал там в полузабытьи, уставясь в почти черное небо, кое раздирали вспышки молний…

– Смотрите! – услыхал он вопль монаха и тотчас узрел, как на лодку катится новая волна – она казалась высотою с Фиолетовый Дом, – вспенившаяся и грозная. Чудовищный удар подбросил лодку едва ли не к самым небесам, юноша не успел уцепиться ни за какую снасть и высоко взлетел над бушующей морской поверхностью. Ясно увидел он под собою разламываемую волнами лодку, своих спутников, яркий росчерк молнии… Обыкновенно такое изображают на гравюрах, посвященных кораблекрушениям и ужасам морских плаваний, но юноша недолго мог созерцать открывшуюся панораму, ибо обрушился в воду, вследствие высоты падения уйдя на изрядную глубину, и забарахтался там с одною лишь мыслью – скорее всплыть наверх и сделать хотя бы глоток воздуха.

Юный Фолькон вовсе не умел плавать и был немало удивлен, когда обнаружил в себе некоторую способность к данному способу передвижения. По крайней мере, утонуть он не утонул, а когда наконец вынырнул, то не обнаружил ни лодки, ни своих несчастных товарищей. Тщетно кричал он и звал, тщетно метался туда и сюда, борясь с волнами, – никто не отозвался, никого не было видно. Однако юноша не спешил зачислять друзей в погибшие, здраво рассудив, что их могло разнести течением достаточно далеко в разные стороны и, вполне вероятно, все они благополучно доберутся до берега, ежели таковой есть неподалеку.

С превеликим трудом Фолькон освободился от тяжелой одежды, оставив на себе лишь то, что обеспечило бы минимум приличий, появись он на берегу в присутствии людей, – а именно тонкое шелковое белье и пояс, в клапане которого он хранил свою бляху чиновника Секуративной Палаты. Он по-прежнему держался на плаву, колотя руками, как это делают брошенные в воду собаки, но неумение плавать сказывалось, да и силы его были почти на исходе.

Спас юношу, как ни странно, давешний бочонок с водою, столь подлым образом ударивший его по голове. Он выскочил из пучины, словно большой поплавок; воды в нем было не столь много, чтобы бочонок затонул, содержавшийся внутри воздух обеспечивал отличную плавучесть, и Фолькон с радостью вцепился в кожаные ремни, оплетавшие бочонок поверх кованых обручей.

Теперь юноша мог отдохнуть и оценить свое положение. Особенно подбодрило его то, что в бочонке имелся некоторый запас питьевой воды: Фолькону было ведомо, что от жажды человек гибнет не в пример скорее, нежели от голода.

Направления, в котором находится берег, Фолькон не ведал и счел за благо дождаться окончания бури, заметно к тому времени ослабевшей, дабы на спокойной воде осмотреться. Он помнил, как над лодкою появилась стая птиц и как Альгиус сказал, что это означает приближение суши. Какова же была радость юноши, когда небо просветлело, выглянуло солнце и совсем недалеко он увидал изломанные скальные вершины, корявые деревья, приникшие к ним, и – о чудо! – небольшую парусную лодку, шедшую вдоль берега.

Фолькон принялся вопить что было сил и спустя некоторое время уже сидел на куче мокрых сетей, а двое рыбаков угощали его прескверным вином и спрашивали, как достойный хире оказался средь морских волн. Юноша поведал, что был смыт волною с почтового судна, – сия ложь, рассудил он, никому не помеха и не грех, рассказывать же истинное положение дел простым рыбакам вряд ли стоило. В ответ спасители Фолькона сказали, что высадят его в Гахе, деревушке к северо-западу от мыса Гильферд. Кто знает, плыви они в иное место – к примеру, в Кельфсваме, – не встретился ли бы тогда юноша с Бофранком и Альгиусом Дивором? Однако все сложилось так, как сложилось, к тому ж в Гахе Фолькона свалила неожиданная лихорадка, и, промаявшись ею много дней, немного окрепнув после и отдохнув, только тогда Мальтус отправился домой на повозке доброго фрате Стее, запряженной двумя неторопливыми осликами.

Что случилось дальше – то нам уже ведомо.

Что же случится потом – не ведает никто.

Поскольку здравый смысл всегда заставлял меня подозревать изрядную пустоту во всем том, что они именуют тайными науками, я никогда не отваживался заглядывать в подобные книги.

Монфокон де Вийяр «Граф Габалис или Нелепые тайны каббалистов и розенкрейцеров»