Текст книги "Четыре всадника"

ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой жилище Хаиме Бофранка, покамест хозяина нет дома, наполняется все новыми и новыми людьми, к тому ж не отличающимися особым меж собою дружелюбием.

Хире Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке, сидел в уютной, хотя и маленькой кухне хозяйки Бофранка и кушал отменную яичницу с жареной морковью, зеленью и пряностями, запивая ее легким белым вином.

Сама хозяйка, забившись в уголок, взирала на старичка со смесью почтения и боязни, однако же усердно отвечала на его многочисленные вопросы. Гостя между тем интересовало абсолютно все рыночные цены на соль и пряности, часто ли бывал этим летом в здешних местах дождь и часто ли град, какой высоты будут строить колокольню при храме Святого Пикара, продают ли еще рыбаки в своих рядах рыбу-молнию и по какой цене, хороший ли человек нынешний государственный казначей (на сей крамольный вопрос хозяйка убоялась отвечать вовсе, но Кнерц, казалось, и не дожидался ответа, рассуждая скорее сам с собою и заключив свои рассуждения выводом, что казначей, верно, дурной человек) и, наконец, в добром ли здравии был господин Бофранк перед тем, как пропал невесть куда нынешней бесконечной ночью.

– Хире Бофранк был в здравии добром и в последний день собирался на свадьбу хире Жеаля, своего приятеля… – отвечала хозяйка. – До того и в самом деле хворал, и преизрядно, но все обошлось.

– Хире Жеаля, вы говорите? – переспросил старичок. – А где живет сей приятель хире Бофранка?

Хозяйка уже взялась было объяснять, хотя имела об этом самое отдаленное представление, но тут в дверь как раз постучали.

Кнерц насторожился, отложил вилку и взял свою смертоносную тросточку.

– Вы ждете кого-то? – спросил он.

– Может быть, это хире Бофранк вернулся?

– Может, и так. Пойдемте же посмотрим, но осторожнее, милая хириэль, осторожнее…

Однако это был не Бофранк. На ступенях стояли двое, и хозяйка приподняла светильник, чтобы получше разглядеть их.

– Вы, верно, ошиблись домом? – спросил Кнерц довольно грубо.

– Нет, если здесь живет хире Бофранк.

– Его нет, – сказал Кнерц, собираясь закрыть дверь, но один из прибывших – молодой человек вида вполне приличного и вызывающего доверие – остановил его словами:

– Я знаю вас, хире Кнерц. А вы, верно, знаете меня.

– Не уверен, – объявил старичок в некотором, впрочем, сомнении.

– Меня зовут Рос Патс, супруг Гаусберты Патс.

– О! – воскликнул старик. – Прошу меня простить, хире Патс… В самом деле, теперь я припоминаю… я видел вас мельком, потому прошу простить… Но кто это с вами?

– Сейчас ты это увидишь, раздуватель мехов, не то, боюсь, ненароком проткнешь меня своим кривым вертелом, – прошамкал ехидный голос, и второй из прибывших, доселе скрывавший лицо под капюшоном чересчур теплого для нынешней погоды плаща, явил его собравшимся.

Вид его был мерзок и никак не сочетался ни с благообразным Кнерцем, ни с достойным молодым человеком. Грязные космы, омерзительный беззубый рот, источавший слюну, стекавшую по сальной бороде, гноящиеся глазки… к тому же веяло от старого страхолюда козлиным духом, словно он спал в стойле на скотном дворе.

Но Кнерц узнал и его.

– Бальдунг, – пробормотал он, убирая трость за спину. – Не чаял увидеть тебя здесь.

– Кто эти люди, хире Кнерц? – спросила растерянная хозяйка у единственного из присутствовавших, кто внушал ей доверие хотя бы тем, что желал спасти от страшного мертвеца.

– Друзья хире Бофранка. И я полагаю, лучше будет впустить их.

В коридоре Рос Патс наткнулся на тело покойного слуги Бофранка и спросил, морщась:

– Что это?

– Незваный гость, – сказал Кнерц. – Ходячий покойник, поджидавший нас в комнате хире Бофранка. А если учесть, что я, покуда добрался, видел на улице еще четверых, все ведет к одному: пророчество исполняется. Сам же хире Бофранк отсутствует. Как сказала милая хириэль, рано утром он ушел куда-то с друзьями. Знать бы, куда и с кем…

– Проходите уж в комнату хире Бофранка, коли так, – вздохнув, сказала хозяйка. – Ежели что, я буду на кухне…

– Принесите немного вина и что-нибудь из еды, хириэль, – попросил Патс. – Я вам заплачу.

На столе в комнате Бофранка появились вино, сыр, ветчина и соленые овощи, после чего хозяйка удалилась, а Рос Патс спросил:

– Насколько я понимаю, вы знаете друг друга?

– Некоторым образом, – буркнул Кнерц. – Но когда ваша супруга, хире Патс, просила меня приехать сюда, она не упоминала о возможности лицезреть хире Бальдунга. Только некоторые обязательства, кои имею я перед дражайшим отцом хириэль Гаусберты, толкнули меня на это опаснейшее и, не сомневаюсь, бессмысленное путешествие из Гвальве.

– Вот ведь! – каркнул нюклиет, размазывая прямо пальцами мягкий сыр по куску хлеба. – Давненько никто не называл меня «хире», и от кого я слышу это? От дряхлого раздувателя мехов, который всю жизнь тщится превратить камни и песок в рубины и злато.

– Вы алхимик? – удивленно спросил Патс. – Я полагал, вы ученый…

– И вы туда же! – обиделся старичок. – Алхимик, таким образом, нисколько не ученый? Извольте, а кто же тогда этот вонючий окорок, что сидит рядом с вами, набивая пасть едою? Или его бессмысленные причитания, рассчитанные на наивных глупцов, кажутся вам наукою? У алхимика же, коли вам неведомо, есть свой кодекс, каковой мы исправно соблюдаем.

– Алхимик должен быть молчалив и осторожен? – хихикнув, спросил Бальдунг.

– Именно так, мой дурнопахнущий друг! Он не должен никому открывать результатов своих операций. Ему следует жить в уединении, вдали от людей. Пусть в его доме будут две или три комнаты, предназначенные только для работы. Ему следует выбирать правильный час для своих операций. Он должен быть терпелив и настойчив. Пусть он действует в согласии с правилами: тритурация – растирание в порошок, сублимация – возгонка, фиксация – закрепление, кальцинация – прокаливание, дистилляция – перегонка и коагуляция – сгущение. Пусть использует он только стеклянные сосуды или глазурованную глиняную посуду. Он должен быть достаточно богат, чтобы покрывать расходы на такую работу. И, наконец, да избегает он всяких сношений с князьями и правителями.

Произнося это, старичок даже привстал с кресла; закончив речь, он гордо осмотрелся по сторонам и не без важности сел, негодующе пыхтя и отдуваясь.

– Слова, слова… – сказал нюклиет, громко чавкая. – Коагуляция и тритурация… «Алхимик не должен никому открывать результатов» – что еще тут сказать? Вы вот покажите мне результаты, ежели вам есть что показать, – вот как скажу я и тебе, Кнерц, и Шлику, и коротышке Палдрусу, коего вы так почитаете невесть за что… Где золото ваше? Где эфирное летание? Где хоть одно достижение, что можно подержать в руках? Ничего нет, кроме ваших безумных трактатов?

– Истинные алхимики не гонятся за мирскими богатствами и почестями. Их настоящая цель – привести человека к совершенству или, по меньшей мере, облагородить его, – с гордостию сказал Кнерц.

– Оставим спор, а то ты зачитаешь нам еще один кодекс или катехизис. Скажи лучше, кого ты видел, когда шел сюда?

– Четверых покойников, кои отнюдь не лежали в своих гробах, как то велено природою и господом, а шастали по темным переулкам, – с неохотою отвечал алхимик. – Здесь я обнаружил еще одного; не удивлюсь, если на улицах их уже десятки и сотни, ибо солнце так и не взошло, а им, как известно, только этого и надо.

– Когда мы ехали сюда, то видели, как горят дома в предместьях, – сказал Патс. – Бог весть, что там происходит. Я страшусь даже подумать об этом: женщины, дети… А ведь это только начало! Странно, что я не вижу армии, гардов…

– Я подозреваю, что этот ваш Бофранк что-то предпринимает, – добавил нюклиет. – И если, как я и думаю, он раздобыл Деревянный Колокол, еще не известно, чем все это кончится. Хотя и мертвецы, и другие напасти назад не завернешь ни при каком исходе…

– Разве, уничтожив Клааке или Фруде, они не остановят проклятия? – ужаснулся Патс.

– Нет – и я надеялся, что ваша благоразумная супруга разъяснила вам это, – сварливо сказал Бальдунг. – Но нам нужно думать о другом… Жаль, что мы опоздали. Застань мы их всех здесь, было бы куда проще.

– Может быть, они еще вернутся? – предположил Патс.

– Постойте! – сказал Кнерц. – Милая хириэль хозяйка сказала, что хире Бофранк навещал своего друга… как бишь его? Жеаль? Не навестить ли и нам его?

– Дайте только мне доесть, ибо никогда не ведаешь, когда еще придется сесть за стол, – буркнул нюклиет, зачавкал пуще прежнего и налил себе вина.

Верно, именно его описал в свое время поэт:

 
Портрет его есть истина, не ложь.
Таким его содеяла природа.
А кушанья ему не напасешь.
Кто видывал подобного урода?
 

По крайней мере, именно эти строки повторял про себя принципиал-ритор в отставке Базилиус Кнерц, созерцая гадкого старца.

Они именуют себя мудрецами, но сами падают в ямы, которые роют для других.

Луи Фигье

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
повествующая о том, как Хаиме Бофранк и его спутники находят-таки логово упыря, и о ловушке, что их там ожидает

Еще мальчишкою Хаиме Бофранк слышал истории про лесной народец, который, коли вздумает подшутить над человеком, заставит его бессмысленно бродить по кругу. Субкомиссар вспомнил об этом, когда Альгиус, внимательно оглядывая поваленное дерево, сказал в раздумье:

– Кажется мне, мы уж были на сем месте… Верно! Вот и пенек, за коим я справил нужду, а вот и… э-э… бренные доказательства сего. Пожалуй, мы ходим по кругу.

– Что делает господь, если есть он в этом мире? – спросил Проктор Жеаль, словно бы не слушая сетований толкователя, в усталости присевшего у пенька.

– Полагаю, господь тут вовсе иной, нежели у нас, – отвечал Бофранк, – коли он вообще здесь имеется. Насколько я понял – поправьте меня, хире Дивор, если это не так, – сей мир живет по особым законам, ибо это вовсе и не мир как таковой, а так, междумирье.

– Вы правы, хире Бофранк, – согласился Альгиус. – Однако точно сказать не может никто, и тем паче я.

– Иногда думаю я – а не сошли ли мы все с ума? – с печалью спросил Бофранк, словно бы сам у себя. – Ученым ведома таковая разновидность помешательства, когда человек видит то, что невидимо другим. Сидим ли мы здесь под деревьями или же влачим жалкое существование в приюте для душевнобольных, а вся история вокруг – лишь порождение наших больных умов, сговорившихся между собою неведомым образом?

– Безумие начинается там, где замутняется или затемняется отношение человека к истине, – сказал Проктор Жеаль. – Это свидетельство равноденствия, наступившего в отношениях между тщетой ночных фантазмов и небытием суждений дневного света. Однако установить безумие как факт и выделить его из других фактов под силу не столько медицинской науке, сколько сознанию, болезненно восприимчивому к нарушению норм. Именно поэтому преимущество при вынесении вердикта о безумии имеют даже не представители государственной власти, а представители церкви.

– Вопрос в том, когда именно началось сие безумие, – с готовностью поддержал беседу Альгиус. – Коли грейсфрате Баффельт ничего дурного не сказал хире Бофранку о его деяниях, стало быть, как представитель церкви он никакого вердикта не вынес. Однако ж нам не ведомо – а ну как сам грейсфрате часть сего бреда?

– Того не ведаю, но есть у безумия и положительное свойство: оно с его звериной свирепостью предохраняет человека от грозящих ему болезней, благодаря безумию он достигает неуязвимости, сходной с той, какой природа со свойственной ей предусмотрительностью наделила животных. Помешательство в рассудке, возвращая безумца к животному состоянию, тем самым непосредственно вверяет его доброте природы, – продолжал Жеаль.

– И неплохо бы, кабы так, но твои слова, Проктор Жеаль, значили бы нечто, если бы ты точно был не часть бреда, что вокруг нас. А ну как ты, как и грейсфрате, тоже фантом?

– Беседа ваша как нельзя более успокоительна и оптимистична, – в раздражении заметил Бофранк, вставая. – Я всего лишь помыслил вслух, посетовал, а вы уж поспешили устроить философический спор!

– Все так, хире Бофранк, но… Ах, черт меня раздери и всунь мне в зад горящую свечку!

Последние слова толкователь сновидений буквально прокричал, подскочив с места, на коем сидел. С воплями Альгиус принялся ударять себя ладонью по лбу, именуя ослом, козлом, прожившей ум старухою, обезьянином и много кем еще. Спутники некоторое время глядели на него в преизрядном изумлении, после чего Бофранк спросил:

– Что с вами, хире Дивор? Не рехнулись ли вы ненароком? Или сие столь своеобразные муки голода?

– Глуп я, глуп, хире Бофранк, – отвечал Альгиус, скорчив прегадкую рожу. – Верно, лучше всего бы дать мне себе самому хорошего пинка под зад, но поскольку я сего не могу исполнить, не сделаете ли вы мне такое одолжение? Нет? Печально… А вы, хире Жеаль? Как, тоже? В таком случае я попробую сделать это сам, и да поможет мне господь, если он сейчас не занят и не спит.

Сказав так, Альгиус подскочил особенно диким образом, пытаясь пяткою ударить себя в область седалища, но не слишком в сем преуспел и упал в листья.

– Недурно было бы объяснить, что все-таки происходит, – пробормотал Проктор Жеаль, взирая на происходящее с превеликим недоумением. – Покамест мне кажется, что наш спутник рехнулся; не связать ли его, Хаиме?

– Помните, я сказал вам, что за пазухою у меня дрожит и шевелится Деревянный Колокол, стало быть, мы на верном пути?

– Помним, – кивнул субкомиссар, не понимая, к чему клонит Альгиус.

– Дурак я, дурак! – воскликнул толкователь и дал себе очередного тумака. – Почтенный Аккамус недаром говорил, что самое очевидное решение вопроса и есть самое верное.

– …Под именем «бог» теолог понимает бесконечное существо, превосходящее бесконечное множество различных видов вещей; если они существуют одновременно, то оно превосходит всех их, взятых не только в отдельности, но и вместе, – задумчиво сказал Бофранк.

– Что-что? – изумленно воззрился на него Альгиус.

– Покойный Броньолус цитировал мне Аккамуса – правда, не знаю уж, с какой целью, да я и не понял почти что ничего… Однако ж я отвлекся Что вы хотели нам поведать?

– Да то, что мы с каждым шагом все более удаляемся от логова гнусного упыря и идем совсем уж невесть куда! Помните зловонный овраг, в который я столь неудачно провалился? А теперь рассудите: к чему Клааке пожирать жертвы в одном месте, а обитать вовсе в другом?! Да еще столь далеко от его дверей в наш мир! И после этого я ли не дурак?! Я ли не осел?!

– Но Колокол… – начал было Жеаль, но Альгиус прервал его, визгливо вскричав:

– Колокол?! Колокол лишь предупреждал меня, что мы отдаляемся от места поисков наших! А я-то, скудный умишком, мнил, что колебания его суть знак приближения к упырю… Поторопимся: надобно еще найти обратную дорогу. А ежели мы ее не найдем, прошу вас, мудрые и почтенные хире, прибейте меня хорошенько!

Но обратную дорогу нашли без особенного труда, так что хорошенько прибивать Альгиуса не пришлось. Миновали странную харчевню, из которой все так же доносилась бесовская музыка; затем подошли к оврагу, непереносимое зловоние которого чувствовалось уже издалека.

– Неужто придется лезть туда? – в ужасе спросил Бофранк.

– Это ли самое гадкое, что вам приходилось делать в жизни? – поднял брови Альгиус. Субкомиссар промолчал, хотя ничего столь же гадкого и в самом деле припомнить не сумел.

Они разворошили листву и хворост, прикрывавшие овраг, и обнаружили довольно широкое отверстие вроде норы, уходившее, казалось, в самую глубь земли.

– Пусть у меня на лбу вырастет ослиный уд, если это не обиталище нашего доброго приятеля, – пробормотал Альгиус. – Если это искупит мою глупость, я готов полезть первым.

– Что нам с того, – проворчал субкомиссар, прикрывая лицо платком, – мы-то будем вдыхать тот же самый воздух… Но что если Клааке там нет?

– Тогда мы подождем его внутри. Думаю, там пещера или что-то подобное, ведь упырь не настолько уж мал.

– А не дождаться ли его здесь, снаружи? – предложил Жеаль.

– В этом есть смысл, – согласился Бофранк. – Что если мы поступим так вы спуститесь внутрь, а Проктор будет ждать тут, таким образом мы сможем напасть на Клааке с двух сторон одновременно.

– Все бы хорошо, да вот только мы не знаем, где упырь. А ну как он все же внутри? – возразил Альгиус, передавая Жеалю на сохранение Деревянный Колокол, дабы не попортить в подземных поползновениях своих. – Боюсь, что один я с ним не справлюсь… Но если вы настаиваете…

– Нет-нет, вы тоже правы, – поспешил заверить его Бофранк. – Что ж, поступим так: мы с вами спустимся в эту омерзительную дыру, а ты, милый Жеаль, жди здесь. Ежели услышишь пальбу или крики, действуй по своему разумению; если же внутри и в самом деле пусто, мы вернемся и подождем нечисть, укрывшись в кустах.

Сказав так, субкомиссар оборотился к толкователю, но успел увидеть лишь его ноги, исчезавшие во мрачной и зловонной тьме, и поспешил вослед.

Земляной коридор был шириною с бочку наподобие тех, в которых жители Дьеле и Сольмы солят морских раков и зеленую рыбу для продажи. Там и сям свисали коренья, осыпались струйки земли, и субкомиссар более всего опасался, что лаз, не снабженный ни крепями, ни упорами, обрушится над ними и похоронит заживо. Впереди пыхтел Альгиус, который, вопреки просьбам Бофранка, наотрез отказался зажигать факел, сказав, что, пока ход прямой и без ответвлений, заблудиться им негде, а смотреть тут вроде как и не на что.

– Хире Дивор! – окликнул его Бофранк в очередной раз.

– Что вам?

– Как вы полагаете, сей лаз прорыл сам Клааке?

– В сие мне мало верится… Скорее я сказал бы, что это огромная кротовая нора, вот только не могу представить я того крота, что ее вырыл.

Нельзя сказать, что данные слова как-то успокоили Бофранка. С отвращением сплюнув набившуюся в рот земляную пыль, он еще живее заработал локтями и коленями и тотчас уткнулся лбом в подошвы башмаков толкователя сновидений.

– Постойте, хире Бофранк! – сказал Альгиус. – Кажется, ход обрывается; сейчас я попробую осмотреться.

Впереди наконец вспыхнул факел, но Бофранк по-прежнему почти ничего не видел, к тому же лаз наполнился едким дымом, вызывавшим обильное слезотечение.

– Что там?! – крикнул субкомиссар.

– Ползите за мною смело – здесь что-то вроде комнаты!

И в самом деле, это оказалась комната. Квадратная, без окон, со стенами, с большим тщанием выложенными из дикого камня так, что меж валунами не было ни щели.

В углу Бофранк увидел ложе из набросанных как попало тряпок, в которых узнал детали одежды – от дамского белья до детских чепчиков и прожженных огнем горнила фартуков мастеровых. Вероятно, упырь собирал свою постель из одежды жертв. Близ ложа валялись обглоданные кости и лежала стопка книг, хотя никакого подобия светильника Бофранк не обнаружил – наверное, упырь мог видеть в темноте безо всякого освещения.

Альгиус тем временем просмотрел книги и заметил:

– Наш приятель не дурак почитать! Как кстати: здесь есть несколько интересных томов, не забыть бы забрать их с собою, как будем уходить.

– Да-да, поспешим наружу! – воскликнул субкомиссар, в волнении озираясь. Душный зловонный воздух подземного обиталища Клааке давил ему на грудь, а стоявшая вокруг тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факела, усиливала это давление. Но как только Бофранк шагнул к черневшему в стене отверстию лаза, дабы поскорее воротиться к ожидавшему их на краю оврага Проктору Жеалю, что-то загрохотало, заскрипело и обратный путь заступила решетка из толстых железных прутьев, покрытых ржавчиною: буро-красной, словно засохшая кровь.

То была ночь с ее мраком, то были тень и тишина.

Дени Дидро «Племянник Рамо»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой в жилище субкомиссара прибывает еще один гость, хотя куда уж еще, а остальные тем временем совершают путешествие по ночному городу в поисках Хаиме Бофранка

Хозяйка, как могла, объяснила, где находится дом Проктора Жеаля, и пообещала отворять двери лишь в том случае, если Кнерц – ему она до сих пор доверяла более остальных – постучит по-особому, для чего отвела его в сторонку и показала, как именно требуется стучать.

Старичок алхимик уверил ее, что так и поступит, после чего троица отправилась к Жеалю пешком. Нанять экипаж не стоило и надеяться – улицы были пустынны, лишь в отдалении, в северной части города, слышны были чьи-то беспорядочные крики, да кто-то пробежал сломя голову по мостовой чуть впереди.

– Долго ли еще будет тьма? – спросил Кнерц. – Ведь не навсегда же она.

– В пророчестве сказано, что будут «три дня и три ночи как ночь едина». Стало быть, обождем, а там, может, и рассветет, – сказал Рос Патс.

Еще не так давно город проснулся, как и всегда, но утра не обнаружил; многие занялись привычным ремеслом, полагая, что сие есть неприятный, но не опасный природный катаклизм наподобие солнечного затмения, другие легли спать, рассудив, что как наступит утро, тут и время работать… Но когда начали происходить вещи страшные и непонятные, когда разлагающиеся тела поползли из трупохранилища у реки, когда на крюках у мясников задергались свиные туши и страшно вскричал разрезываемый мертвец под ножом у адъюнкта в анатомическом театре, все бросились спасаться, стремясь укрыться в своих жилищах и не показываться более, пока мир не примет привычного вида.

Посему безлюдные улицы не удивили наших путников, пускай и не знавших в деталях всех предшествующих событий. Противу ожидания, никто не бросался на них из темных подворотен, да и мертвец встретился лишь один: он полз через дорогу, судорожно кривляясь и дергаясь. Патс хотел было ударить его выдернутой из забора палкою, но Бальдунг велел не отвлекаться, сказав, что мертвец довольно безобиден и не стоит тратить на него времени.

Что вызывало куда большее удивление, так это количество кошек. Зверьки эти появлялись отовсюду, восседали на заборах, на ветвях деревьев, выглядывали из-под оставленных у парапета набережной повозок, пробегали туда-сюда с видом столь деловитым, что не сыщешь у иного судейского. Старичок Кнерц отметил это, однако нюклиет не сказал в ответ ничего, а молодой Патс лишь улыбнулся.

– Кошка – животное скорее дружественное, нежели вредное, – сказал он.

– Позвольте, но не кошка ли всегда была верным спутником и соратником дьявола? – возразил Кнерц с видом знатока.

– Тогда как объясните вы сие? – спросил молодой человек, указывая на мертвеца, что, шатаясь, выбрел из темного проулка. Что это именно мертвец, было видно сразу – тело истлело так, что челюсть вовсе отпала, а волосы и кожа с лица слезли и висели безобразными клочьями. Но привлекло внимание Патса вовсе не это, а с полдюжины кошек, увлеченно набросившихся на нежить и терзавших ее со всех сторон. Мертвец никак не реагировал на их укусы и когти, но кошки не оставляли своего занятия, более того, все больше их набрасывалось на страшилище, пока наконец своим весом они не повалили его наземь.

Алхимик ничего не ответил, к тому же совсем скоро они добрались до дома Проктора Жеаля. Стучать в двери и дергать шнурок звонка пришлось, напротив, довольно долго, пока не появился сонный слуга и не сказал, что младшего хире Жеаля дома нет, а старший почивает, ибо чрезвычайно немощен после страшной смерти возлюбленной своего сына.

Сия история оказалась неизвестной прибывшим, и слуга, получив несколько монет, тут же поведал ее самым красочным образом, заламывая притом руки и делая жуткие глаза. Когда же дверь закрылась, опечаленный Патс промолвил:

– Кажется, мне ведомо, куда они отправились. После описанных событий…

– Куда же? – спросил Кнерц.

– Нет-нет… еще рано об этом. Лучше всего нам вернуться домой к хире Бофранку и ждать.

– Чего?

– Возвращения этого вашего Бофранка, чего же еще, – сварливо произнес Бальдунг. – Если он вернется и если он не наделал глупостей. Похоже, пророчество-то оказалось правильным! Люциус Фруде – или Марцин Фруде, как кому угодно, – не обманывал, когда говорил, что его вера единственно истинная. Где же бог, хотел бы я знать? Где епископы?

– Оставим этот спор, ибо он бесполезен, – оборвал нюклиета Рос Патс. – Хочу сказать об ином: не кажется ли вам, что зловещее пророчество о мертвецах, кои восстанут, оказалось на деле не таким уж страшным? Я вижу, что восстают лишь те мертвецы, что не были захоронены; прочие же, вполне возможно, ворочаются и бьются в своих гробах и склепах, но выбраться наружу просто не могут, да и как может двигаться скелет, не облеченный мышечной плотью? Не будем оставлять надежды, что и другие пророчества Люциуса окажутся не столь устрашающими. В противном случае нам ничего не поделать, даже коли вернется хире Бофранк со своим Колоколом.

– Может быть, пришло время обратиться к грейсфрате Баффельту? – робко спросил Базилиус Кнерц, ковыряя тросточкою мостовую.

Старичок выглядел несколько напуганным и растерянным, к тому же встреча с нюклиетом Бальдунгом отнюдь не добавила ему уверенности в себе. К сожалению, молодой Патс не имел понятия о том, что Бальдунг и Кнерц знавали друг друга в былые времена и, как выяснилось, были даже непримиримыми противниками. Тем не менее поправить он ничего не мог и оставалось лишь не давать старикам ссориться да спорить по мелочам, не имеющим отношения к печальным событиям реальности.

– К Баффельту обращаться мы не станем уже хотя бы потому, что грейсфрате недосягаем. Он не хуже нас знает, что несет пророчество Третьей Книги, и посему мог спрятаться в одном из наиболее укрепленных монастырей, а мог покинуть столицу морем или сушею, – пояснил молодой человек. – Меня куда более волнует отсутствие патрулей и бездействие армии. Пресветлый король давно должен был вывести их на улицы для обеспечения порядка и спокойствия… Да и горожан не видно – попрятались, наверное, по домам и молятся в ожидании конца света.

Словно опровергая слова Патса, послышался цокот копыт и мимо проскакал небольшой отряд конных латников, настроенных, судя по воздетым пикам, весьма решительно.

– Вот видите, все налаживается, – сказал с облегчением Кнерц.

– Кто пригодился бы нам, так это старый Фог, – пробормотал нюклиет, не обратив внимания на слова старичка принципиал-ритора. – Да и ваша супруга пришлась бы ко времени, молодой хире. Лучше бы Держаться нам вместе; кто знает, что случится через миг.

– Гаусберта прибудет сюда очень скоро, – сказал Патс – Я надеюсь, она уже завершила расшифровку некоторых трудов, что я привез ей; как только все станет ясно, она приедет к хире Бофранку, посему лучше всего нам ожидать ее там.

Молодой человек не мог знать, что, едва они отошли от дома Хаиме Бофранка, как к нему подъехала небольшая крытая повозка, запряженная одной лошадью. Из повозки выбрался тучный человек в одежде священника и постучал в двери посохом.

Хозяйка, которая ожидала условного стука, назначенного стареньким принципиал-ритором в отставке, отворять не стала, но выглянула в окно второго этажа, осветив вновь прибывшего лампою.

– Хириэль! – воскликнул священник, заметив ее толстое лицо. – Скажите, это ли дом, в котором проживает хире Бофранк, чиновник Секуративной Палаты?

– Да, фрате, вы правильно приехали, – отвечала хозяйка, которая успокоилась, увидев священнослужителя. – Но хире Бофранка нет дома!

– Могу ли я обождать его? – спросил священник, едва удерживая лошадь, выказывавшую немалое беспокойство. – Дело в том, что я – родной брат хире Бофранка, аббат Тристан Бофранк!

– Кажется, хире Бофранк рассказывал о вас, фрате, – сказала хозяйка. – Обождите, я спущусь и открою дверь. Лошадь привяжите к коновязи у крыльца.

Тристан Бофранк только было собрался это сделать, как животное встало на дыбы, вырвало у него вожжи и рвануло прочь, увлекая за собой грохочущую повозку. Махнув рукою, священник дождался, когда хозяйка откроет дверь, и вошел внутрь.

– Где же ваша лошадь, фрате? – в изумлении спросила хозяйка.

– Испугалась и ускакала вместе с повозкою.

– Неудивительно – видите, что творится у нас в столице? Как же вам теперь найти ее?

– Оставим это, – махнул рукою Тристан. – Думаю, привяжи я лошадь к коновязи, она была бы в меньшей безопасности, нежели предоставленная самой себе.

– И то верно; однако ж вы, верно, издалека; скажите, то же самое происходит и у вас?

– Боюсь опечалить вас, хириэль, но кажется мне, что весь мир погрузился во мрак, и сие есть кара господня за неразумные деяния наши, – скорбным тоном отвечал Тристан Бофранк. – Могу ли войти я в комнату брата моего, дабы дождаться его там?

– Вот ведь… – сказала хозяйка, освещая ему путь. – Уже несколько человек спрашивали сегодня хире Бофранка! Вы, коли не ошибаюсь, будете четвертый.

– Кто же еще искал брата? – спросил аббат, стараясь не выказать особенного любопытства. Но хозяйка, и не дожидаясь вопроса, тут же поведала:

– Вначале пришел старичок – весьма милый, учтивый, прилично воспитанный. Затем – сразу двое: молодой человек, который мне также показался очень приятным и образованным, а с ним мерзкий старик, грязный и страшный, коего я не пустила бы в дом, не будь с ним достойного провожатого; коли вы хорошенько принюхаетесь, то еще учуете вонь, оставшуюся после него. Откушав, они отправились искать хире Бофранка – который уехал совсем рано и не сказал мне, куда именно, – к его другу, хире Жеалю. Если вам угодно, я могу указать, как найти его дом.

– Не стоит, хириэль. Я, пожалуй, подожду здесь, ибо устал после долгой дороги и всяческих лишений… Отоприте мне комнату брата, я буду ждать там. Но отчего здесь, помимо старческой вони, столь омерзительно пахнет гарью?

– О, это еще одна ужасная история сегодняшнего утра, фрате Бофранк. Поверите ли, из комнаты вашего брата выскочил мертвый его слуга и набросился на меня, желая растерзать! Слава господу, я ударила его лампою, и пролившееся масло обожгло его до смерти.

– Неверно тут говорить «до смерти», коль уж он и без того был мертв, – наставительно сказал Тристан. Когда они вошли в комнату Хаиме Бофранка, аббат попросил немного горячего чаю с белыми сухариками, и хозяйка удалилась.

Аббат меж тем сноровисто обшарил полки, ящики стола и обнаружил на камине забытый Бофранком конверт. Вынув оттуда письмо, он поднес его к пламени свечи и прочитал шепотом, шевеля толстыми губами:

«Любезный наш хире Бофранк!

Получив ваше письмо, уверились мы, что события складываются самым дурным образом. Предначертания, кои известны вам от нас, несут за собою последствия непоправимые. С тем чтобы стать подмогою в вашей многотрудной борьбе, я, Рос Патс, отправляюсь сегодня в некое место, где тщусь изыскать известного вам Бальдунга. Силы его ограничены, но никого другого поблизости не сыскать, а всякое промедление играет на руку врагам нашим».

– Вот кто сей гнусный старик, – пробормотал себе под нос аббат. – Мнится мне, миссия моя может усложниться.