Текст книги "География времени. Повести и рассказы"

Юрий Быков
География времени. Повести и рассказы

© «ГОСП».

© Национальное агентство по печати и СМИ «Русский литературный центр».

© Общественный совет «Потенциал нации».

© Юрий Быков.

Слово редактора

Давно ушла в прошлое эпоха великих географических открытий, когда отважные путешественники исследовали новые земли, давали имена островам, морям и континентам. В наш век интерната, системы ГЛАНАС и космических спутников-шпионов можно рассмотреть в деталях любой уголок планеты, не выходя из комнаты. Сидя за монитором компьютера, можно посетить любую выставку, увидеть ледники Эльбруса и вулканы Камчатки.

Но люди продолжают путешествовать, писать и читать об этом рассказы, романы, да просто выкладывать путевые заметки и фото в сети интернета. Зачем?

Ну, наверное, из любопытства.

Путешествие – это лучший способ познания себя. Да-да, именно себя – своих возможностей преодолеть трудности, собственные комплексы и недостатки. Не только физические трудности – в покорении горных вершин с рюкзаком или горных рек на плотах – такой туризм доступен не многим. А вот просто побывать в чужих краях и странах, пообщаться с людьми другой непонятной культуры, своими руками пощупать античные камни Тавриды или горячие камни камчатских вулканов, или холодные льды Арктики.

Читают о путешествиях тоже из любопытства. Мир меняется стремительно, и нам всегда любопытно узнать, так ли, как прежде живут, например, оленеводы Восточной Сибири, что изменилось и что же осталось со времен Ярослава Мудрого и Марфы-посадницы в древнем Великом Новгороде.

В общем, чтение – это лучший способ познания Мира. Какой смысл в поездке, если ты даже не знаешь истории, мифов, легенд и героев тех мест, которые ты посетил. От таких путешествий останутся только магнитик на холодильнике, селфи без лайков да пляжный дырявый матрас.

Вот и получается, что лучшее путешествие – это путешествие с книгой, путешествие по следам любимых исторических или литературных героев, по местам великих свершений.

Путешествие с книгой – это настоящее расширение горизонтов, открытие собственного Мира и осознание своего места в нем.

А иногда, если книга попадется интересная, то открытия могут поджидать и в путешествиях по местам уже знакомым, даже по улицам родного города. Прочитаешь исторический рассказ или мемуары и уже совсем иначе смотришь на знакомый с детства, ничем не приметный вроде бы дом или сквер. И уже представляешь себя на том же самом месте, но уже в другую эпоху, в другие времена, переносишься на двести или двадцать лет назад, чтобы представить, увидеть почти наяву события, придуманные или воссозданные автором недавно прочитанной книги.

Вот в такие путешествия приглашает нас писатель Юрий Быков – путешествия во времени. Мы вместе с героями можем попасть в Древний Кенигсберг времен императрицы Елизаветы Петровны и пообщаться с отцом философии Кантом или, не сходя с места – «На углу у Главпочтамта», увидеть Москву в древности, в начале XX века, во времена НЭПа и Сталинских чисток. А можем просто отпраздновать сессию со студентами эпохи застоя, для кого-то вроде бы совсем недавней и любимой, а для кого-то уже далекой эпохи бабушкиного детства.

В каждом из рассказов автор создает для нас новый мир, в котором благодаря собственному воображению может оказаться читатель, чтобы узнать что-то важное не столько о людях той эпохи сколько о себе.

Литература, хорошая, талантливая проза обладает удивительной магией – дает читателю возможность примерить на себя и плащ былинного героя, и гоголевскую шинель.

Так и с героями рассказов Юрия Быкова путешествуя по России разных исторических эпох, вплоть до фантастической – параллельной реальности мы можем без риска для жизни и вреда для окружающих представить себя «в предлагаемых обстоятельствах».

Александр Чистяков,

Главный редактор серии «Библиотека РГО»,

член Русского географического общества,

член Союза писателей России.

Мясницкая, напротив Почтамта

Часть 1

Поднимаясь в квартиру, Софья Дмитриевна из последних сил боролась со сном. Впрочем, более чем боролась, она истомно его предвкушала, – зная, что совсем скоро ощутит шелковистую прохладу постельного белья и подушка, дохнув ароматом, упруго промнётся под головой и всё закружится на секунду, а потом настанет что-то неясное и счастливое – этот упоительный сон без сновидений.

В прихожей, как только горничная, приняв её шубку и пальто мужа, удалилась, Алексей Арнольдович обнял Софью Дмитриевну сзади и поцеловал в шею, под прическу. Побежавшие по спине мурашки, сладковатый запах сигары с коньяком, показалось, взбодрили, и она решила, что надо бы ответить мужу лаской. «Да, да, обязательно надо… Но что же это так кресло притягивает? Я сейчас… Только посижу немного…»

Проснулась Софья Дмитриевна через пару часов, разбитая, усталая. Позвала:

– Глаша! Помоги!

– Иду, барыня!

– Где же Алексей Арнольдович?

– Так с визитами поехали. Нынче ж первое число.

– Ах да! Бедный… бедный…

Выбравшись из пышного платья и лёжа уже в кровати, она несколько минут не могла уснуть, огорчённая тем, что не случился у неё тот желанный сон, и теперь уж, наверно, не случится, а то, что ей явилось вместо, было чем-то серым и душным, как тёплый туман.

Вскоре ей привиделся ротмистр Яковенко, который, голубоглазо сияя, изрекал безыскусный каламбур: «Предвкушать бывает слаще, чем вкушать». И это было именно так, хотя ротмистр ничего иного, кроме женщин, иметь ввиду не мог.

Потом Софья Дмитриевна торопливо шла по Неглинной, испытывая отчаяние: на домах, если и попадались, то только зелёные билеты – те, что говорили о сдаче в наём комнат, и ни одного красного, предлагающего квартиру. Тут же вполне закономерно появилась Вера Николаевна; переливая, как всегда, букву «л» в букву «в», она жаловалась «говубушке Софье Дмитриевне», до чего трудно сейчас нанять квартиру. Вот им с мужем удалось найти только из пяти комнат, а где содержать прислугу? Можно ли обойтись без гостиной, столовой, спальни и кабинета? Ну да, у них нет детей и можно обойтись без детской, но все равно… безобразие!

Им с Алёшей тоже пока Бог детей не дал… Но они молоды, и всё ещё впереди… Она увидела Алексея Арнольдовича, который стоял в вицмундире перед огромным зеркалом в их спальне и подкручивал усы. Они у него острые на концах, а перед этим завиваются в тугие трубочки. Щекочут всегда, но не колются. Да, не колются… Софья Дмитриевна любила мужа.

Она открыла глаза: Алексей Арнольдович целовал её в щёку.

– Ты вернулся? – улыбнулась она. – Который час?

– Семь вечера.

– Как я тебе сочувствую! После бессонной ночи весь день на ногах!

Софья Дмитриевна села в кровати, окинула себя в том самом огромном, в массивной оправе зеркале, перед которым ей только что снился муж и которое досталось им от прежних хозяев квартиры. «Немного веки припухшие. А так ничего – глазки блестят, щёки со сна румяные, волосы ещё не развились, лежат колечками на плечах…» Оставшись собою довольна, она подумала о зеркале: «Ему совсем не место в спальне. Сказать, чтоб перевесили в гостиную. Или прихожую». И вернулась к разговору:

– Откуда взялась эта нелепая традиция: непременно первого января наносить визиты начальству?

– Не нами придумано, не нам и отменять, – сказал Алексей Арнольдович, устало погружаясь в кресло. – Сейчас минутку передохну и переоденусь.

– Не торопись. Мне нравится, когда ты в мундире.

Статный, с двумя орденами – Анны и Станислава – Алексей Арнольдович, конечно, был хорош. Особенно привлекало его лицо, которое удивительно сочетало в себе мягкость и волю. Было оно крупное, вытянутое, скуластое, с бороздами-складками, бегущими от крыльев носа под холёные усы, и светлым взглядом улыбчивых глаз.

– И все-таки, Алёша, согласись: эти визиты с обязательным чаепитием необычайно докучливы для обеих сторон! Хорошо лишь прислуге: полтинник швейцару, рубль лакею – так ведь, кажется?

– Ты прекрасно осведомлена, Софи.

– Ты сам мне рассказывал о расходах «на вход». Право, Алеша, почему бы тебе не делать так, как теперь некоторые поступают: вместо отдачи визитов объявляют через газету о пожертвовании денег на благотворительность.

– Новшество, о котором ты говоришь, далеко не каждому начальнику по душе.

– И ты, конечно, в их числе, – вздохнула Софья Дмитриевна.

– Увы, – улыбнулся Алексей Арнольдович.

– Нашим визитёрам назначено после восьми. А чтобы ты не слишком огорчалась – вот, – он вынул билет из плотной белой бумаги. – Приглашение на Предводительский бал в Благородном собрании…

Через мгновение Софья Дмитриевна уже стояла перед мужем, вчитываясь со счастливым лицом в приглашение.

На следующий день Софья Дмитриевна проснулась в привычный свой час, когда муж обычно уже бодрствовал. Однако, Алексей Арнольдович продолжал тихо спать, закинув за голову руки. Было очевидно, что после вчерашних испытаний скоро он не проснется, поэтому Софья Дмитриевна распорядилась подать себе кофе. В ожидании завтрака она подошла к окну.

Взгляд, как всегда, потянулся к Меньшиковой башне. Золотом светился её шпиль, похожий на чалму или на пламя свечи – разные сравнения бытовали. С высоты третьего этажа целиком был виден верхний ярус с белыми пилястрами, выкрашенный в нежно-розовый цвет. На солнце казалось, что цвет этот – не краска, а кусочек нерастаявшей зари, и вся башня была какая-то снежная, ясная, как сегодняшний морозный день.

А еще пару лет назад она не могла видеть ни это чудо, ни саму красавицу-Москву, хотя она ей родной город. Отсюда семейство её после смерти отца перебралось в Саратов, под опеку дядюшки, брата её матери. Софье Дмитриевне было тогда… два года от роду. Ну, а дальше всё, как у всех девочек её круга: беззаботное детство, не слишком усердное, а потому, наверно, и обременительное обучение в гимназии, замужество. Софья Дмитриевна не была бесприданницей: дядя её, Николай Всеволодович, человек состоятельный и одинокий, возглавил семейство своей несчастной сестры и стал её детям отцом. Он же и о женихе позаботился. Им стал губернский чиновник Алексей Арнольдович Бартеньев, имевший в свои тридцать с небольшим чин коллежского асессора и Станислава в петлице. Способности его были, безусловно, незаурядны, а потому назначение в Москву, состоявшееся через год после женитьбы, выглядело вполне обосновано. Хотя не обошлось тут и без протекции, составленной всё тем же Николаем Всеволодовичем. Старик, конечно, всплакнул, отправляя свою любимицу в Первопрестольную, но не поколебался в уверенности, что живать Софьюшке и в самом Санкт-Петербурге.

По приезде в Москву Софья Дмитриевна и Алексей Арнольдович остановились в гостинице, рассчитывая в скором времени отыскать себе жильё – им было и невдомек, что нанять квартиру стоит больших трудов. Те мытарства иногда даже снятся Софье Дмитриевне в нехороших снах. Кто знает, сколько бы ушло на это времени, если б один из коллег Алексея Арнольдовича, выходя в отставку, не решил съехать с квартиры. Её-то он, так сказать, и передал из рук в руки Бартеньевым.

Квартира оказалась просторной – из шести комнат, и необычайно удобной – с электричеством, газом, водопроводом и канализацией. Правда, в подаче воды случались перебои, и время от времени засорялась канализация. Но так было и в других немногочисленных домах, приобщённых к благам цивилизации. Алексей Арнольдович прочитал недавно Софье Дмитриевне заметку в «Московских ведомостях»: рабочие при устранении засора извлекли из канализационной системы цепь мирового судьи. Оба долго смеялись. А вообще-то, их московская жизнь вполне наладилась, и мелкие неурядицы не в состоянии были перебить приятного вкуса столичной жизни.

Алексея Арнольдовича на новом месте также заметили, оценили. Недавно он был пожалован орденом святой Анны 3 степени и, судя по всему, следовало вскоре ожидать чин надворного советника.

Свободное время Алексей Арнольдович всегда проводил с супругой; он не пьянствовал, не играл в карты, не волочился за дамами. Да что там «волочился»! Даже вчера, на встрече Нового года в ресторане «Прага», где было немало красавиц, обращавших на него благосклонные взгляды, он не отходил от Софьи Дмитриевны ни на шаг! Особое неравнодушие проявляла Базилевская. Конечно, никто, в том числе и Алексей, не смог бы оставить без внимания этот её изящный туалет – на черном шёлке белая кружевная туника, ожерелье из изумрудов, – да и сама она со своими большими оливковыми глазами – чего уж там! – хороша собой… Впрочем, кто сказал, что Софья Дмитриевна хуже?! Уж верно, её Алексей так не считает! Они прекрасно провели время вдвоём. Ну, и ещё с Верой Николаевной и её мужем – сослуживцем Алексея. А ещё шумел невдалеке этот ротмистр Яковенко – она даже не помнит, когда тот был им представлен. И все-таки…

– Барыня, – позвала Глаша, – завтрак подан.

Софья Дмитриевна, бросив последний взгляд на Меньшикову башню, сладко потянулась. Может, и справедливо утверждают, что счастье не знает, что оно счастье и что ему не суждено длиться вечно, но Софья Дмитриевна чувствовала себя счастливой каждый день. Разумеется, это говорила в ней интуиция – ведь сравнениям, по большому счету, взяться было неоткуда, а мудрость пока не пришла, но чем ещё могла быть та радость, с которой она просыпалась даже самым пасмурным утром?!

«Как славно, – думала она за завтраком, – до окончания Святок целых четыре дня, и значит, Алексею не нужно ходить на службу. Хотя почему четыре? Нынешний день ещё не прожит! Получается целых пять! Сегодня они едут на Воробьёвы горы – там над водонапорным резервуаром недавно соорудили смотровую площадку (сказать Алёше, чтобы шубу надел, а то в пальто недолго и простудиться), оттуда наверняка заедут в ресторан… А завтра – бал! Ещё с осени готов бальный наряд – на Святки всегда приходится бывать на балах. Но бал в Дворянском собрании – особый, на нем будут присутствовать Их Императорские Высочества, и о нём обязательно напишут репортёры.

Вдруг ей вспомнился другой бал, наделавший много шума в Москве. Софья Дмитриевна сделала глоток из чашки и замерла от удовольствия. Она и сама не знала, что именно предпочитает пить: кофе с нежными сливками или сливки с ароматным кофе, поскольку любила, чтобы и того, и другого в её чашке было поровну. Потом она улыбнулась. Тот бал был частный, купеческий. Как сообщали газеты, кавалеры явились в красных фраках, а дамы босыми, в одних сандалиях – в полном соответствии с оздоровительной теорией модного доктора Кнейпа. Все, безусловно, сочли такое поведение недопустимым чудачеством, а Софье Дмитриевне показалось это только озорством. Правда, сама она в таком спектакле никогда бы участвовать не стала.

– Ты уже позавтракала? – Алексей Арнольдович вышел из спальни.

Она кивнула.

– Что читаешь? – пристроился он на подлокотнике кресла, в котором сидела Софья Дмитриевна.

– В журнале «Вокруг света» публикуют новый приключенческий роман. Помнишь, я тебе о нём рассказывала?

– Ах, да… Что-то про путешествие во времени…

– Невозможно оторваться – так интересно.

– Однако, придётся. Не забыла, что мы на Воробьёвы едем?

– Помню, помню. А ты не забудь шубу надеть, в пальто будет холодно.

– Всенепременно. Я с умницей-женой никогда не спорю.

Уже в дверях, направляясь принимать ванну, он остановился:

– Софи, а не стоит ли перевесить зеркало из нашей спальни?

– Да, да, я как раз хотела позвать Никиту, чтобы перевесил в гостиную или прихожую.

– Полагаю, в прихожей зеркалу самое место.

Ах, как чудно прошел день! Такой Москвы, какой предстала она с Воробьёвых гор, Софья Дмитриевна ещё не видывала – ни с колокольни Ивана Великого, ни с самого высокого, недавно выстроенного восьмиэтажного дома у Красных ворот – огромной, сверкающей! Отсюда были хорошо различимы её границы, за которыми даль вскоре смыкалась с голубовато-дымчатым небом. Между прочим, оказалась она вовсе не белокаменной, а, главным образом, из красного кирпича. А ещё повсюду было рассыпано сиянье куполов её церквей, которых у Москвы, как известно, «сорок сороков». Обедали там же, в ресторане Крынкина. С раками. Потом отправились на прогулку. Удивительно хорошо было ехать в синих сумерках. К сожалению, вскоре их погасила ночь.

Увы, у Природы есть только Свет и Тьма, День и Ночь, а полутона нестойки. Впрочем, люди дерзки и не во всём согласны с Природой: чтобы потеснить Ночь, они придумали Вечер, который в Москве бывал всегда шумным от развлечений и ярким от электрических огней.

Проезжая мимо Зоологического сада, Софья Дмитриевна обратила внимание на афишу «Живая этнография». Что бы это могло быть? Посмотрим? На свободной площадке стоял чум, возле него – семейство самоедов: отец, мать, четверо их детей. Здесь же находилась пара запряженных в нарты оленей. Глава семейства – щуплый, узкоглазый человек с непокрытой головой, в короткой, без пол шубе – угрюмо приблизившись, произнес высоким голосом: «Пожалуйста, однако, кататься на олешках».

Они отказались и тут же ушли. Впечатление от чудесно прожитого дня чуть не испортил этот эпизод: мыслимо ли выставлять людей в зоосаде, как диких животных?!

– Да, милая, мир жесток, – говорил Алексей Арнольдович, когда они ехали в санях, – а смягчение нравов процесс длительный… Он взял её за руку.

– Может, в синематограф?

– Устала, – улыбнулась она ему, – хочется домой.

Принимая одежду, Глаша сказала:

– Не придёт Никита.

– Отчего же?

– К нему брат из деревни приехал. Третий день пьют. Его уж и околоточный стращал, что из дворников выгонят, а тому всё нипочём.

– Ну, так скажи Василию, швейцару.

Глаша обидчиво взглянула на Алексея Арнольдовича. В ней было много света: золотистые волосы, пшеничные брови, рыжие конопушки, жёлтые глаза, – и это, увы, не делало её красавицей. Софья Дмитриевна оттого жалела её; сама же она, к тому же рослая, широкой кости, нисколько не смущалась своей некрасивости. Глаша вообще была девушкой бойкой.

– Что же я, барин, недогадливая что ли? Только Василию Степановичу спину скрутило, никак не может.

– Ну ладно, обождём, не горит же, – отбросил Алексей Арнольдович мысль о зеркале. – Верно, Софи?

Однако, судя по тому, что Алексей Арнольдович тут же направился в спальню, эта мысль, как порой и случается с пустяковыми мыслями, вовсе не улетучилась, а, наоборот, втиснулась в мозг. Софья Дмитриевна последовала за мужем.

Алексей Арнольдович немного постоял перед зеркалом, видимо, в очередной раз, поражаясь его размерам, потом решил заглянуть за него, чтобы увидеть крепление на стене. Он взялся с одного края за тяжелую оправу, слегка потянул на себя – и… зеркало отъехало вместе со стеной, как если б оно было дверью. Алексей Арнольдович и Софья Дмитриевна застыли в том оцепенении, которое наступает, если рассудок встречается с непостижимым. Из оторопи их начал выводить свет, точнее осознание того, что он горит где-то там, в глубине открывшегося пространства. Видя, что Алексей Арнольдович собирается шагнуть туда, Софья Дмитриевна воскликнула:

– Алёша! Прошу, не надо!

– Только ты не ходи, – сделал он предостерегающий жест.

Софья Дмитриевна осталась одна. Впрочем, уже вскоре она решительно шла по узкому коридору, доведшему её до глухой комнаты со столом посередине, на котором горела свеча. Алексей Арнольдович стоял у стены, рассматривая портрет какой-то дамы в напудренном парике. Он повернул голову на шаги Софьи Дмитриевны и улыбнулся.

– Я знал, что ты придёшь. Ну что ж, извольте видеть – потайная комната. Как в авантюрном романе. А на оправе зеркала, несомненно, имеется кнопка механизма открывания двери. На неё я случайно нажал и вот – тайна нашей спальни раскрыта!

– Но кто зажёг свечу? – встревожено спросила Софья Дмитриевна.

– Меня тоже беспокоит этот вопрос. Давай присядем, – указал он на два стула, придвинутых к столу. Спинки их, казалось, были чересчур выгнуты, тем не менее, сидеть на этих стульях оказалось удобно.

– Хорошо бы ещё узнать, кто и когда устроил эту комнату… – продолжил Алексей Арнольдович.

Вдруг в глазах Софьи Дмитриевны его изображение начало слоиться, как слоятся на зное дальние предметы. Она схватила его за руку, и всё провалилось во тьму.

Когда вокруг стало бело, Софья Дмитриевна увидела себя и Алексея… на Мясницкой улице, напротив Почтамта. Скользнуло чувство успокоения – до дома рукой подать, а там уж… Но только скользнуло: совсем ненадолго смогла эта извечная надежда на родные стены затмить и растерянность, и страх перед происшедшим. По неосмысленным до конца признакам Софья Дмитриевна начала догадываться: перед нею картина, знакомая лишь отчасти. Чем яснее проступали эти признаки, тем драматичней воспринималась ею реальность, которая оборачивалась чужим, не её миром.

Почтамт, чайный магазин и дом генерала Юшкова за спиной Софьи Дмитриевны оставались прежними, но от Боброва переулка, вместо церкви и домов тянулся теперь вдоль улицы сквер. А куда исчез целый квартал с Мясницкой площади?! И ещё бросалось в глаза массивное, нависающее будто бы из-под самого неба серое здание, возникшее на противоположном углу площади, где еще вчера находился дом с булочной-кондитерской. На его крыше высились синие буквы БАНК ВТБ 24. Что-то настораживало в этой надписи. Ах, да: в слове «банкъ» не хватало твёрдого знака. Но самое удивительное заключалось в том – и как это Софья Дмитриевна не отметила сразу?! – что улица текла. Да, да, мостовую до краев заполняла медленная, разноцветная река невиданных ею доселе авто… А ещё прохожие, одетые по неведомой моде… Стоял тёплый летний день, и хотя Софья Дмитриевна и Алексей Арнольдович попали сюда, как были дома, – без верхней зимней одежды, окружающие все равно озирались на них. Правда, на «тройку» Алексея Арнольдовича никто особенно не заглядывался, зато длинное платье Софьи Дмитриевны привлекало к себе всеобщее внимание.

– Во, артисты из театра сбежали! – показал на них пальцем молодой человек с множеством мелких колец в обоих ушах. Судя по его сандалиям на босу ногу, был он приверженцем системы доктора Кнейпа. Одетый в короткие штаны, какие носят на помочах дети, правда, без помочей (а, может, они скрывались под жёлтой рубашкой без рукавов и без пуговиц, с одной только прорезью для головы), выглядел он довольно нелепо. Оба его компаньона по виду мало чем от него отличались.

– Что вы себе позволяете? – шагнул к нему Алексей Арнольдович.

– Ладно, ладно, мужик, ты чего? – отступил поближе к товарищам молодой человек.

«Мужик?! – поразилась Софья Дмитриевна. – Да какой же Алексей Арнольдович мужик?!» И тут же цепь изумлений сдвинулась ещё на одно звено, которым стала увиденная ею надпись на рубашке молодого человека: «Как ни крутись, а жопа сзади!»

Она не поверила своим глазам – такое в обществе людей невозможно!

Софья Дмитриевна крепко, до головокружения, зажмурилась, а когда разомкнула веки, обнаружила себя… в потайной комнате.