Текст книги "Мой тесть Леонид Брежнев"

Все считали, что между Щелоковым и мной возникли нормальные деловые отношения. Когда у нас проводились заседания коллегии, служебные совещания, да и просто в общении с сотрудниками аппарата, Николай Анисимович все время подчеркивал: вот, мол, у нас есть молодой, растущий заместитель министра, у него еще все впереди и т. д. Он не уставал оказывать мне знаки служебного внимания. В то же время, уже за моей спиной, Щелоков по-прежнему решал наиболее ответственные кадровые вопросы – причем так, чтобы мне становилось неловко перед людьми. Скажем, к нему на подпись ложатся бумаги о назначении нового человека на должность, входящую в номенклатуру коллегии министерства. Все вроде бы заранее обговорено и согласовано. Вдруг, уже на самой коллегии, я узнавал, что эта должность, допустим, переиграна. Или что вместо одной кандидатуры утверждается другая, хотя предыдущий кандидат был согласован в отделе административных органов ЦК КПСС. Что ж, допустим, точки зрения министра и его заместителя – расходятся. Ну и что? Всегда может быть компромиссный вариант. А так – не работает. Я имею в виду формы решения этого вопроса. Естественно, последнее слово оставалось за министром. Таких заместителей, как я, у него было до восьми человек, и хотя каждый из нас отстаивал свою точку зрения, решение было за ним. Это предусмотрено и дисциплинарным уставом Вооруженных Сил СССР. Я не могу сказать, что кандидатуры, предложенные министром, были хуже или лучше, чем те, которые предлагал наш аппарат, речь о другом: все-таки с мнением людей, тем более своих заместителей, полагается считаться. Конечно, мы работаем коллегиально, но ведь отвечает персонально каждый из нас, а я как руководитель могу отвечать только за тех сотрудников, в ком я уверен.

Когда все это со стороны Щелокова превратилось в систему, я стал возражать. Считаю, достаточно принципиально. Причем меня обычно поддерживал Отдел адм. органов. Но и у Щелокова была поддержка в ЦК КПСС. Не могу сказать, что наши отношения ухудшались. Ни я, ни, думаю, он ни за что бы на свете не допустили этого ухудшения. Оно неминуемо сказалось бы и на расслоении аппарата, а мне совершенно не хотелось, чтобы какая-то часть сотрудников поддерживала только меня, тогда как другая, пусть даже большая, стояла бы на стороне министра. Вот так мы и работали.

Первым заместителем Щелокова в то время был генерал-лейтенант Виктор Семенович Папутин. Он старался вообще не вникать в кадровые вопросы.

Папутин был случайным человеком в органах внутренних дел. Он долгие годы работал первым секретарем Подольского горкома КПСС (это довольно большая партийная организация), потом был вторым секретарем Московского обкома партии, являлся депутатом Верховного Совета СССР. Щелоков как-то рассказывал мне, что назначение Папутина на должность первого заместителя министра было для него, то есть для Щелокова, полнейшей неожиданностью. И я узнал об этом назначении тоже совершенно случайно. Вместе с Леонидом Ильичом мы с Галей находились на отдыхе в Крыму, как вдруг на даче в рабочем кабинете Леонида Ильича зазвонил телефон ВЧ. Звонил Иван Васильевич Капитонов, секретарь ЦК КПСС, занимавшийся вопросами организационно-партийной и кадровой работы. Из обрывков разговора я понял, что речь идет о каком-то новом лице. Помню, Леонид Ильич спросил: «А этот вопрос уже со всеми согласован?» Судя по всему, Капитонов ответил: «Да». «Ну что ж, – сказал Леонид Ильич, – раз согласован, то назначайте». Вот так, без Леонида Ильича, когда он находился далеко от Москвы, был назначен Папутин. Кому это оказалось выгодно, какие «пружины» сработали – я не знаю. Наверняка Щелокову сказали, что этот вопрос согласован с Леонидом Ильичом, Леониду Ильичу – что с Щелоковым; кто же на самом деле стоял за этой аппаратной «игрой», сказать не берусь. Но не Андропов. Мне это ясно. Очень скоро выяснилось, что в данном случае совершена большая кадровая ошибка, что Папутин попал в МВД, «как кур в ощип», и хотя были поручены ему второстепенные службы (он ведал вопросами материально-технического снабжения), работа Папутина все равно оставляла желать лучшего.

Зимой 1979 года произошли трагические события. Виктор Семенович Папутин неожиданно покончил с собой. Помню, я был дома, когда раздался звонок от дежурного по министерству, сообщившего, что Папутин застрелился у себя на квартире. Туда выехал министр, сотрудники Прокуратуры СССР, которые сразу же провели предварительное расследование. Смерть была зафиксирована в его рабочем кабинете, он почему-то находился в верхней зимней одежде, но без головного убора, пуля прошла навылет, но самое главное – Папутин был в состоянии сильного алкогольного опьянения. Думаю, что причиной этого самоубийства стали: Афганистан, его частые выпивки, прогрессирующая болезнь печени; возможно, были и какие-то житейские неудачи. Вот такая деталь: Щелоков пытался организовать некролог в «Правде», но «Правда» отказалась его печатать из-за факта самоубийства. Некролог появился в «Известиях», он был очень короткий, даже без фотографии покойного. Никто из секретарей ЦК, кроме Капитонова, его не подписал. А вот когда скончался другой заместитель, Никитин, то некролог с портретом был помещен в «Правде», его подписали все члены Политбюро. Хотя Никитин никогда не был «первым». Похоронили Папутина на Новодевичьем кладбище, ему были отданы все воинские почести, но на митинге выступал, по-моему, только Щелоков, даже из обкома партии никто не приехал. Думаю, все «ориентировались» именно на некролог. Он был как сигнал. Те, кто хоронил Папутина, прекрасно знали, что он крепко пил, что из Афганистана его привезли в плохом состоянии, что потом он довольно долго находился в больнице с подозрением чуть ли не на болезнь Боткина, причем тогда ходили всякие разговоры, что в алкоголь ему добавляли какой-то яд или очень сильный наркотик, ибо руководство Афганистана, которое уже тогда за спиной Советского Союза все больше сближалось с американцами, не было заинтересовано в той объективной информации, за которой и приехал в Афганистан Папутин. Газеты скрыли, что это было самоубийство. Писали иначе: «Скоропостижно скончался». Естественно, встал вопрос, кто же заменит Папутина.

Был поздний вечер, но я еще находился на работе, когда вдруг раздался звонок из приемной Леонида Ильича. Меня просили срочно приехать. Ни о чем не подозревая, я уже через несколько минут входил в его приемную. Леонид Ильич принял меня сразу же. Он сидел за рабочим столом в рубашке и галстуке. Вид у него был очень усталый. Леонид Ильич поинтересовался, как идут дела, а потом вдруг спросил: «Что все-таки произошло с Папутиным?» Я рассказал, как было дело. Он спрашивает: «Папутин сильно пил?» «Работники аппарата, – говорю, – об этом хорошо знали». Много – мало – я оценку не давал. «Что, в Кабуле он тоже пил?» Пришлось ответить утвердительно. Тогда Леонид Ильич нажал кнопку и снял трубку телефона (а у него была прямая связь с заведующим отделом административных органов ЦК КПСС Савинкиным). «Николай Иванович, – спрашивает Леонид Ильич, – от чего скончался Папутин?» Савинкин, не моргнув глазом, соврал: «Инфаркт, Леонид Ильич…» (Нам еще придется поговорить о Савинкине, – это был опытнейший царедворец, хитрый и умный человек.) Что тут началось… Леонид Ильич выдал ему сполна. Савинкин, видно, просто испугался; кто бы ни рекомендовал Папутина в МВД, кто бы ни стоял за его спиной, но отвечал за его назначение именно он. Немного успокоившись, Леонид Ильич спрашивает: «Кого отдел адм. органов рекомендует на эту должность?» Не зная, что я нахожусь в кабинете Леонида Ильича – а слышимость по прямой связи прекрасная, – Савинкин докладывает: «Мы подбираем туда одного из секретарей обкомов». Леонид Ильич так улыбнулся и спрашивает: «Николай Иванович, а не много ли у вас в МВД секретарей обкомов?» Савинкин отвечает: «Леонид Ильич, вот увидите, мы подберем хорошего». «Ну-ну, – говорит Леонид Ильич, – смотрите». И вдруг задает Савинкину совершенно неожиданный вопрос: «Вот у нас есть начальник Политуправления Чурбанов, как он работает?» Савинкин отвечает: «Леонид Ильич, он уже не начальник управления, он сейчас заместитель министра по кадрам». «А, черт, – говорит Брежнев, – из головы вылетело. Ну и как он работает?» – «Вы знаете, Леонид Ильич, хорошо, люди к нему идут». И вдруг Леонид Ильич говорит: «А ты знаешь, Николай Иванович, я бы не возражал, если бы отдел адм. органов выступил с предложением о назначении Чурбанова первым заместителем». Судя по паузе, «повисшей» на другом конце провода, Савинкин просто опешил. А он же не знает, что я здесь, в Кремле, в кабинете Леонида Ильича. Вдруг слышу: «Леонид Ильич, он еще так молод… ему рано… еще нет навыков… опыта…» «Э, – говорит Леонид Ильич, – тебе Николай Иванович, сколько было, когда ты пришел на работу в ЦК? Ты у нас какой год работаешь?» Савинкин назвал большую цифру. «В общем, вы посмотрите, – завершил разговор Леонид Ильич, – а я возражать не буду».

Через несколько дней Щелоков объявил мне, что я назначен первым заместителем министра внутренних дел. По манере разговора я понял, что он встретил это известие без особого восторга и энтузиазма. Кого бы Щелоков хотел видеть своим первым замом, я не знаю. Позже он как-то проговорился, что вообще не хотел иметь «первого».

Я видел, как Леонид Ильич переживает трагедию, случившуюся с Папутиным. Конечно, ему очень хотелось исправить ту ошибку, которая была допущена когда-то. Думаю, что мне он действительно верил.

* * *

Расписавшись, мы с Галиной Леонидовной около года снимали квартиру в обычном доме на Садовом кольце, недалеко от американского посольства. Хозяева, муж и жена, уехали за границу, одна комната была закрыта на замок; там находились их вещи, а в нашем распоряжении имелись другая комната, ванная и кухня. У нас не было даже своей мебели, и мы весь год пользовались мебелью наших хозяев. А какая это была мебель? Квартирантам хорошие вещи люди не оставляют.

Потом мы еще очень долго жили в моей однокомнатной холостяцкой квартире на проспекте Мира у метро Щербаковская. Леонид Ильич не торопился. Он не был человеком опрометчивых решений. Разумеется, никакой служебной машины у меня в тот период не было. Чтобы добраться до работы, жена тоже довольно редко вызывала «семейную машину». Единственное, когда заказывали продукты, тогда машина приезжала. Никаких машин в качестве свадебного подарка мы с Галей от Леонида Ильича не получали. У Галины до замужества, кстати говоря, жившей с родителями, была своя малолитражка, так называемая «блоха», которую она сама же и разбила. После ремонта мы сдали ее в комиссионный магазин по цене, утвержденной государством.

Леонид Ильич очень любил Галю. В семье она была первым ребенком. Я не хочу сейчас выступать в качестве семейного биографа, раскрывать какие-то, может быть, секреты, хотя в жизни Галины Леонидовны никаких особых секретов вообще нет. Если бы не наша «доблестная» пресса я бы, наверное, просто не писал бы на эту тему. Но читатели хорошо помнят, какой ажиотаж подняла пресса вокруг семьи Леонида Ильича: Чурбанов – взяточник, дочь Генерального секретаря ЦК КПСС – жила и живет не по средствам и т. д. Лучше я сам расскажу, как же все-таки мы строили свои взаимоотношения. Кто захочет, кого не смогли убедить разного рода пикантные подробности из «сладкой жизни Галины Брежневой», как выразился депутат Рой Медведев, тот – поверит. Я все-таки думаю, что такие люди у нас еще остались, хотя пресса, надо отдать ей должное, развернулась вовсю.

По складу характера Галина Леонидовна очень мягкий, очень добрый человек; вот эту мягкость, доброту, уважительное отношение к людям Галина Леонидовна взяла от Леонида Ильича. Сразу скажу, что у нее не было каких-то шикарных сверхтуалетов. Причем так: если дочь, приезжая к отцу и матери на дачу, была как-то вычурно одета, она получала от них нагоняй, и в следующий раз одевалась уже так, чтобы не раздражать родителей. Конечно, драгоценные украшения, которые любит каждая женщина, у жены были и есть. Но ведь это дарили родители. С другой стороны, я все деньги приносил домой. Впрочем, о каких деньгах идет речь? Должностной оклад заместителя министра внутренних дел, я уже не говорю – первого заместителя министра – порядка 550 рублей. Выплата за генеральское звание – 120–130 рублей. Плюс – выслуга лет. На момент увольнения у меня выслуга лет составляла 29 с хвостиком, то есть я расписывался в ведомости за 1100 рублей. Нам с женой, которая тоже работала и имела оклад 250 рублей, вполне хватало. Кроме того, как член коллегии я имел талоны на питание. Детей у нас с Галиной Леонидовной не было. От зарплаты я оставлял себе деньги на уплату партвзносов, на питание в столовой и на сигареты; остальные деньги я в конверте приносил жене, у нас такая традиция была, никем не установленная: я их клал сверху на холодильник. Она распоряжались моими деньгами, плюс – своих 250 рублей, но и родительская помощь, конечно, ее никто со счетов не сбрасывает. Почему же, спрашивается, не иметь хорошее украшение, которое идет женщине? Но никакой россыпи бриллиантов, о чем сейчас судачат на всех углах, у жены не было. Очень контактная по складу характера и излишне доверчивая, Галина Леонидовна быстро отзывалась на человеческие просьбы. Вот это, видимо, ее слабость, потому что она не всегда замечала, что за обычной, казалось бы, просьбой кроется какое-то гнильцо. В общем, почти каждый человек пытался нажиться на этих просьбах, кого что интересовало – продвижение по службе или что-то еще, – а Галина Леонидовна не обладала гибкой ориентацией и всегда старалась помочь этим просителям.

До своего замужества Галина Леонидовна жила с родителями, собственной квартиры у нее не было. Родители Галю не отпускали, были очень привязаны к ней, поэтому она всегда была под контролем. Каких-то больших шалостей – не прощали. Не знаю, как складывалась личная жизнь Галины Леонидовны до встречи со мной, была ли это счастливая жизнь, все ли в ней ладилось, – мы редко или почти не касались этой темы. Я давно заметил, что люди всегда охотнее говорят о настоящем, тем более, если прошлое не оставило какой-то яркий след. Галина Леонидовна редко подчеркивала, что она дочь руководителя страны, у нас никогда не было уборщицы, квартиру убирала она, а уж посудомоечные дела целиком лежали на ее плечах. Так же, как все, по выходным дням мы отвозили вещи в прачечную и химчистку, свободного времени почти не было, Галина Леонидовна работала до самой смерти отца, да и потом еще несколько лет: сначала редактором в Агентстве печати «Новости», потом – у Громыко в МИДе, где она занимала должность заместителя начальника отдела историко-архивного управления. Очень редко (несколько раз в жизни) она бывала в зарубежных командировках, причем – только в социалистических странах. Мы никогда и не отдыхали за границей, как об этом писали в газетах, чаще всего это был Крым, реже – Подмосковье, а после ухода Леонида Ильича из жизни мы, по сути, вообще никуда не ездили. Трудно сказать почему: была, наверное, какая-то ложная стеснительность, нам казалось, что на нас смотрят, шушукаются на наш счет – поэтому все отпуска мы теперь в основном проводили на даче. Так, наверное, было лучше.

Первому заместителю министра внутренних дел полагалась государственная дача, но я никогда этой «привилегией» не пользовался. В 1979 году на деньги Леонида Ильича, но и добавив, конечно, собственные сбережения, мы построили свою дачу. Получилось, что все заместители министра и члены коллегии пользовались госдачей, кроме первого заместителя министра. Причем – это были весьма шикарные дачи, я уж не говорю о даче министра, на которой жить было одно удовольствие.

Галина Леонидовна очень вкусно готовила. Виктория Петровна старалась ей помогать, иногда она давала ей какую-то сумму денег на продукты, но не часто, – в общем, у них были обычные родственные отношения. Мое любимое блюдо – это омлет с колбасой и сосиски. Сейчас бы их покушать…

Затворниками мы, конечно, не жили, но и приемом гостей тоже не злоупотребляли. Будучи хорошей хозяйкой, Галина Леонидовна всегда радовалась, если гости оставались довольны. Иногда мы тоже выезжали к нашим друзьям. В основном это были мои товарищи по службе, по линии жены – никого знакомых не было. Другая категория друзей – это те, с кем я работал в комсомоле, но они почти отошли от нас после смерти Леонида Ильича. Таких, ярко преданных, что ли, людей почти не осталось. Тут, видно, действует какая-то своеобразная формула: когда человек при должности, при положении, если угодно – при власти, он не испытывает недостатка в друзьях и товарищах. Но стоит ему чуть-чуть пошатнуться, как от него все бегут, как от прокаженного. Но я, между прочим, и не обольщался насчет того, что это друзья на всю жизнь. По мелочам, но всем им было от меня что-то нужно. Кому-то я помогал, если просьба была реальной и выполнимой; я обычно ставил себя на место этого человека и думал: а не подведет ли он меня, не окажусь ли я тем самым просителем, которому потом будет стыдно? Если же люди шли с какими-то нежелательными просьбами, я их с порога отшивал. Прямо глядя в глаза говорил: вот тебе я помогать не буду, ты такой-то и такой-то. Обижались они? Конечно, обижались, но вида не подавали, оставляя себя для другой очередной просьбы. Что же удивляться, если после 10 ноября 1982 года многие из этих «друзей» нас просто предали? Зато теперь всем моим заочным оппонентам из числа журналистов, кричавшим на всех углах, что я женился сугубо по расчету, я могу твердо сказать, в тяжелые для нашей семьи дни, потом превратившиеся в годы, мы, наоборот, сплотились, прощая друг другу какие-то слабости. Я никогда не думал о том, чтобы оставить Галю. Эта мысль не возникала и при жизни Леонида Ильича, хотя – будем откровенны – в каждом доме случаются свои семейные неурядицы и скандалы. А когда ушедший отец задним числом объявляется уже чуть ли не «опальным», чуть ли не тем самым человеком, который за 18 лет развалил страну, привел ее к кризису и застою – в этой ситуации свой уход из семьи я бы расценил просто как предательство.

И как только ни трепали газеты имя дочери покойного Генерального секретаря ЦК КПСС! Все шло по одной и той же схеме: бриллианты, любовники, вечно пьяный муж, какие-то цирковые дела и прочая «сладкая» жизнь. Могу сказать одно: во всем этом очень мною наносного. Если бы и была у Галины Леонидовны «сладкая» жизнь, то я бы, конечно, все знал. И, бесспорно, принял бы меры в защиту своей чести и чести моей жены. От меня было трудно что-то спрятать, МВД – организация серьезная, барометр так называемого «московского» трепа здесь всегда стоял на контроле. Кроме того, не нужно забывать, что Галина Леонидовна была дочерью непростого человека. А там существует своя служба. Возможно, что отца не хотели раздражать или травмировать, я вполне допускаю эту мысль, но в той или иной форме он все равно бы что-то узнал, тем более, если бы речь шла об уголовно наказуемых поступках. Конечно, кое-что за годы могло и проскользнуть, но чтобы было что-то архисерьезное – я этого не допускаю.

Бывший председатель КГБ СССР Семичастный сейчас вообще договорился в своих «воспоминаниях» до того, что генерал армии Семен Кузьмич Цвигун, при Андропове работавший в КГБ СССР первым заместителем председателя, покончил с собой, якобы потрясенный своим же собственным докладом Леониду Ильичу о каких-то неблаговидных поступках его дочери. Правда, Семичастный тут же добавил, что он не верит этой «побасенке». Так вот, товарищ Семичастный, я тоже не верю. Более того, могу совершенно определенно сказать, что все это полная чушь. И кому бы, как не Семичастному, знать это! Если угодно, то ведь тут – деликатная информация, она не подлежит разглашению. Докладывает тот человек, который обладает информацией, причем только тому, кто в этой информации нуждается. Все. В таких делах не нужен посредник. Наличие посредника, кстати сказать, и вызовет самое большое неудовольствие, если уж на то пошло. Тот же Семичастный утверждает, что Брежнев дважды приказывал ему убить Никиту Сергеевича Хрущева. Что же это происходит у нас с бывшими руководящими работниками, люди добрые?! Как же так можно? А доказательства?! Или у товарища Семичастного это уже чисто возрастное явление?

Я еще могу понять, когда журналисты пишут заведомые глупости: у них семьи, дети, им надо как-то зарабатывать на хлеб, поэтому в погоне за сенсацией они готовы на все. Но когда вот так, без зазрения совести, лжет бывшая партийная номенклатура, сводя с покойным Генеральным секретарем личные счеты, это уже недостойно.

С братом Юрием у Гали не было, по-моему, близких отношений. По каким-то этическим соображениям, мне не очень удобно об этом говорить, но раз в прессе опять-таки появились статьи, то я сразу скажу, что Леонид Ильич часто упрекал его за опрометчивые поступки, за – бывало и такое – неэтичное поведение в загранпоездках. Леониду Ильичу ведь все докладывали. Утаить от него что-либо было практически невозможно, тем более, что Юрий работал у Патоличева – в министерстве внешней торговли. Человек слабый и безвольный, Юрий еще как-то держался, когда был торговым представителем в Швеции. Но перейдя на работу в министерство, он попал под влияние своей жены, умной и образованной женщины из Днепропетровска, и тут, в общем, не все было так, как надо. Родственники знали, что брат и сестра не находили общего языка, Галина Леонидовна вообще не могла понять, как это мужчина может находиться под пятой женщины, у нас в этом плане были другие отношения, и только сердобольная Виктория Петровна смотрела на своего сына с сочувствием. Леонид Ильич внутренне жалел, что Юрий занимает достаточно высокую должность в этом ведомстве, но отстранять его от работы было не совсем удобно, так как огласка могла бы быть слишком шумная и нежелательная. Приходилось считаться и с политикой.

У Леонида Ильича был брат Яков Ильич. Металлург, крепкий и сильный человек, с хорошей закалкой, – недавно Галина Леонидовна писала мне, что у него скончалась жена, а вот как он сам сейчас – сказать не могу. Яков Ильич – пусть у него будет вот такой человеческий «порок» – никогда не обращался к Леониду Ильичу с просьбами, не намекал на то, чтобы его хоть кое-как повысили в должности. Он работал в министерстве цветной металлургии до шестидесяти лет, а когда уходил на пенсию, то единственное, о чем он попросил Леонида Ильича, это разрешить ему остаться в министерстве на какой-нибудь работе, лишь бы не сидеть без дела.

Яков Ильич довольно редко приезжал на дачу. Не знаю, бывал ли у него Леонид Ильич, по-моему, нет.

У них была сестра – Вера Ильинична. Такая скромная, такая обаятельная женщина, такая простушка, что если и было у нее 3–4 платья, то она считала, что это очень хорошо. И такая тихоня – если приедет днем, а Леонид Ильич дома, так она вообще старалась не показываться ему на глаза. Только скажет: «Леня, здравствуй, как ты живешь?» – «Нормально, Вера». – «Нормально? Ну и хорошо…» И разошлись…

Наталья Денисовна, их мать, умерла в возрасте 87 лет. Это была характерная и очень крепкая женщина, прожившая большую нелегкую жизнь. Рано потеряв мужа, она сама вырастила троих детей. Леонид Ильич был очень привязан к Наталье Денисовне. В последние годы они жили вместе, правда, потом Наталья Денисовна – уж не знаю почему – уехала к дочери. Независимо от возраста Наталья Денисовна обязательно выходила на каждый завтрак с Леонидом Ильичом. Раньше всех садилась в столовой, просматривала газеты и всегда находила в них что-то интересное, сообщая Леониду Ильичу: «Леня, такая-то газета, ты обязательно прочти…» Леонид Ильич торопился на работу, ему некогда, но перечить матери тоже невозможно. Леонид Ильич всегда считался с Натальей Денисовной в житейских вопросах.

Она долго боролась с клинической смертью. У Натальи Денисовны было воспаление легких, оно быстро перешло в крупозное, поэтому спасти ее было совершенно невозможно. Мы знали, что она умирает, готовили себя к этому; не могу сказать, прощался ли Леонид Ильич с Натальей Денисовной в больнице, но на похороны он приехал и был с нами до конца. Мы вместе шли от ворот Новодевичьего кладбища до могилы, Леонид Ильич плакал, я его аккуратно поддерживал, за нами шли Виктория Петровна и Галина Леонидовна, а охрана стояла поодаль – так все это на фотографии и запечатлено. Поминки были на даче, в кругу семьи, больше никто не приглашался. Леонид Ильич быстро взял себя в руки, быстро отошел от горя, хотя переживал очень тяжело. Он умел руководить своей волей и своими чувствами.

Если же говорить о Виктории Петровне, то она прежде всего вела домашнее хозяйство и воспитывала детей. Виктория Петровна очень любила Леонида Ильича, была преданной женой, знала сильные и слабые стороны своего супруга, всегда старалась сделать так, чтобы у него было хорошее настроение, отвлекая его от каких-то тяжелых мыслей и переживаний. Леонид Ильич и Виктория Петровна прекрасно дополняли друг друга и между ними не было никаких секретов. Да и как могло быть иначе? Они полвека прожили вместе, кстати говоря, здесь, на Урале, в 1929 году, если мне не изменяет память, Леонид Ильич работал землеустроителем, а Виктория Петровна была акушеркой и медсестрой. С тех пор и до самой смерти эти люди были вместе и расстались на несколько лет только во время войны: Виктория Петровна дожидалась Леонида Ильича в эвакуации, в Алма-Ате. Они никогда не ссорились между собой; только бывало, он вспыхнет, вспылит – и быстро отходит, вот и вся ссора. Виктория Петровна мастерски все это гасила и всегда была с Леонидом Ильичом, если он из-за чего-то переживал, если его подводили и просто обманывали люди, которым он доверял…

А переживать, наверно, было из-за чего. Не все ладилось в большом государстве.

* * *

10 ноября 1982 года, утром, в начале девятого, мне на работу позвонила Витуся, дочь Галины Леонидовны, и сказала: «Срочно приезжайте на дачу». На мой вопрос: «Что случилось?» – ответа не последовало. Я заехал за женой в МИД, и в скором времени мы уже были на даче. Поднялись в спальню, на кровати лежал мертвый Леонид Ильич, рядом с ним находились Виктория Петровна и сотрудники охраны. Юрий Владимирович Андропов уже был там. Позже подъехал Чазов.

Смерть наступила внезапно, ночью. Все произошло настолько быстро и тихо, что спавшая рядом Виктория Петровна просто ничего не слышала. Вскрытие показало, у Леонида Ильича оторвался тромб, попавший прямо в сердце.

Врачей рядом не было. Леонид Ильич по вечерам всегда отпускал врачей домой; он еще думал о том, что врач – тоже человек и ему, наверное, хочется провести вечернее время дома вместе со своей семьей. Девятого, накануне, Леонид Ильич приехал с охоты. Он был в очень хорошем настроении, поужинал, посмотрел программу «Время», несколько документальных фильмов, передал начальнику охраны, чтобы его разбудили в восемь часов утра, и пошел отдыхать. Утром он собирался поехать на работу, чтобы еще раз посмотреть материалы к Пленуму ЦК по научно-техническому прогрессу, который должен был состояться в Москве 15 ноября. Врач померил давление – это мне уже рассказывала Виктория Петровна – давление было 120 на 80. Смерть наступила где-то под утро.

Леонид Ильич еще собирался пожить. В последнее время, кстати говоря, он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. А накануне Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, много шутил, читая газеты. Вот такая внезапная смерть.

Прощание шло четыре дня. Утром 14-го я как всегда приехал на работу, просмотрел все оперативные документы, сделал какие-то звонки по телефону и медленно пошел в Колонный зал Дома союзов. Он был в траурном убранстве и впервые в жизни показался мне каким-то очень неприветливым и холодным. В 11 часов доступ к телу был прекращен. Пришел час прощания с покойным для самых родных и самых близких ему людей.

Галина Леонидовна старалась еще как-то держаться. Только у гроба, у самой могилы, сказала: «Прощай, папа». Слез уже не осталось, все было выплакано. Виктории Петровне предложили машину, чтобы доехать до Красной площади, но она наотрез отказалась: «Этот последний путь с моим мужем я пройду сама».

Я шел за гробом, поддерживая с одной стороны Викторию Петровну, с другой – Галину Леонидовну. Потом шли Юрий Леонидович с женой, племянники, Вера Ильинична и Яков Ильич, внуки Леонида Ильича – Андрей и Леня. Никто из нас на трибуну Мавзолея не поднимался, мы остались там, где находились гости. Приехали президенты и главы правительств, руководители братских компартий – были представлены почти все страны мира. Похороны оказались очень тяжелыми. Родственники Леонида Ильича прощались не с лидером партии и государства, мы хоронили самого дорогого для нас человека, с чьим именем были так или иначе связаны все наши надежды и помыслы. О чем я думал там, на Красной площади? Конечно, я спрашивал себя, что же будет с нами, прежде всего с Викторией Петровной, что ее ждет, как она будет жить дальше?

Официально своим преемником Леонид Ильич никого не называл. Он, как я уже говорил, не собирался умирать. Но если он и думал о преемнике, то это был именно Андропов. Многие из нас уже тогда понимали: если с Леонидом Ильичом что-нибудь случится, к власти придет именно этот человек. Суслов лишь номинально являлся вторым лицом партии. Он не мог быть Генеральным секретарем ЦК КПСС, Леонид Ильич – другие товарищи в Политбюро – никогда бы этого не допустили. И не случайно, конечно, что, когда Суслов скончался, главным идеологом партии стал именно Андропов. Это было мудрое решение. Да и по тому «раскладу», который сложился в Политбюро после смерти Леонида Ильича, предпочтение было бы отдано либо Андропову, либо Устинову. А Черненко на пост Генерального секретаря ЦК КПСС тогда просто не претендовал. Это был человек невысокого полета, безусловно, работоспособный, но очень больной, хотя это, как говорится, не его беда, – тем не менее он никогда бы не смог подняться до реального осмысления тех сложнейших процессов, которые происходят в партии, в народе и за рубежом. Константин Устинович стал Генеральным после ухода из жизни Андропова лишь в силу политической «раскладки». Ни Романов, ни Алиев, ни тем более Гришин не могли конкурировать с авторитетом и коэффициентом полезного действия Юрия Владимировича. Романов мог бы, наверное, претендовать на вторые роли в партии – это ведь не только идеология, это еще и кадровые вопросы, административные, вопросы партийного строительства и т. д. Только Политбюро решало, кому и чем заниматься. Лигачев, скажем, был вторым, а занимался сельским хозяйством. Если же говорить об Андропове, то Леонид Ильич абсолютно ему доверял, может быть, даже чуть больше, чем другим членам Политбюро, хотя Дмитрий Федорович Устинов и Андрей Андреевич Громыко тоже пользовались у него искренней симпатией. Со своей стороны Юрий Владимирович платил Леониду Ильичу тем же и ничего от него не скрывал, держал его в курсе – я это знаю – по всем наиболее важным позициям.