Текст книги "Приложение к бортжурналу"

Приложение к бортжурналу
Юрий Дрюков

© Юрий Дрюков, 2024

ISBN 978-5-0062-4466-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

*****

По ночному городу проносилась легковая машина. Она мчалась, обгоняя случайных прохожих, прерывавших свой бессонный путь и долго, с удивлением, смотревших вслед этому призраку с черными шашечками по борту, стремительно врезающемуся в ночную тьму и поглощаемому ею. Не сбавляя скорости, машина летела по пустынным перекрёсткам, проспектам, площадям, набережным, мимо спящих домов и скверов.

Водитель сжимал баранку, внимательно смотрел на дорогу и лишь изредка поворачивался к девушке, сидевшей рядом. А она, взволнованная и бледная, застыла на сидении и, не отрываясь, смотрела вперёд, как бы пытаясь хотя бы взглядом достичь намеченной цели, и шептала снова и снова: «Скорей, ещё скорей. Мне надо успеть. Я должна… Я не могу не сказать…» – и, заметив, что водитель прислушивается к её словам, замолкала. Но губы уже самопроизвольно продолжали нашёптывать: «Скорей, мне надо успеть… Надо успеть…»

– Здесь.

Машина резко затормозила.

– Я сейчас, – и девушка побежала под арку старого дома. Быстрый стук каблучков эхом отразился от стен двора-колодца и стих. А наступившую тишину разорвал отчаянный девичий крик:

– Знай! Знай! Я сейчас была с другим!..

И снова двор эхом откликнулся на стук туфелек. Хлопнула дверца. Машина сорвалась с места и, унося своего хозяина и заплаканную пассажирку, затерялась в переплетении каналов и улиц города. Вернулась тишина – боль этого крика заставила застыть и окаменеть здания…

Он сорвался с постели и бросился к окну, стараясь хоть что-нибудь увидеть в этом чёрном ночном месиве за стеклом. Но во дворе никого не было. Во всем доме не горело ни одно окно. Но там жил её голос. Жил за этими стёклами, жил в его комнате, жил в нем самом. «Я была с другим… другим…»

Он не знал, сон это или явь. Кажется, он даже не спал. Лежал, лишь изредка впадая в какое-то забытьё. И вдруг этот крик.

Ровно светился зелёный глазок магнитофона. Шёл третий час ночи. Он сел на кровать, пытаясь хоть немного собраться и сосредоточиться, но нервы были взвинчены до предела. Этот крик снова и снова возникал в сознании. Он ясно видел все: и пустынные улицы, и летящую по ним машину, и её рядом с водителем, и как она хлопает дверцей и бежит во двор, под его окно, как смотрит в это окно – веря и не веря в то, что она здесь, и что вот сейчас она крикнет это страшное – и видел её лицо и слезы, блестящие, как редкие драгоценности огромного мира, и падающие на землю, чтоб раствориться в ней, и слышал, как она в отчаянии кричит: «Я сейчас была с другим… другим…» Он вздрогнул и мотнул головой, пытаясь отогнать это наваждение.

Итак, снова продолжается какой-то кошмар и впереди дикая бессонная ночь, и с этим, да и с собой, ничего невозможно поделать.

Он попробовал заснуть, но сон не шёл к нему…

Зазвонил будильник. Но он лежал и не было сил, которые могли бы заставить его подняться с постели. Прошло ещё полчаса. «Не хватает только опоздать на работу», – он тяжело встал, быстро ополоснулся и, не позавтракав, вышел из дома.

Солнце било лучами прямо в глаза. Деревья стояли ещё зелёные. Дома чётко вырисовывались на фоне голубого-голубого неба. В мире все было светло и спокойно. И он понял, что, конечно, все – дурной сон, просто не может быть не сном, а мало ли какая чепуха ворвётся в наши сновидения. Они поссорились, ну и что же? Он даже был уверен, что сейчас обязательно встретит её. Что она бросится из-за какого-нибудь угла навстречу и повиснет у него на шее. А он будет целовать её единственное и прекрасное лицо, а потом они вместе рассмеются над кошмаром, что ему примерещился. Конечно, она тоже не может так долго без него. И если ему невыносимо тяжело от разлуки, то как трудно должно быть ей – ведь они любят!

Он вспомнил, что она работает во вторую смену: «А когда я выхожу из дома, она знает – сколько раз шли вместе и она провожала меня до проходной». Он внимательно осматривался по сторонам, чтобы сразу заметить её – но её не было. Он вошёл в метро. Неторопливо спустился по эскалатору, вглядываясь в лица людей, подождал поезда – её не было.

В вагоне около дверей он увидел двоих. Они смотрели друг на друга, и парень легко касался губами волос и лица девушки. Он видел девушку со спины. Одежда была ему знакома. Очень знакома. На мгновение ошеломляющая, несуразная догадка пронзила сознание: «Она!» Пальцы стиснулись в кулаки, но тут он увидел в стекле её отражение, понял, что ошибся, и отвернулся.

У проходной он в последний раз огляделся и, вздохнув, направился в отдел. Уверенность в встрече пропала так же внезапно, как и появилась. Он напрягся, как бы заранее готовясь к долгой и мучительной борьбе, которая снова начиналась в его сознании. К борьбе с памятью…

На работе он был полностью разбит. Настроение было отвратным. Очень хотелось спать.

Телефонный звонок вывел его из оцепенения, но спрашивали другого.

Впереди был тоскливый день и ещё более тоскливый вечер. Надо было брать себя в руки. Главное – не распускаться, не распускаться, не распускаться. Что-то требовалось придумать, но встречаться ни с кем не хотелось. Он вспомнил, что давно не видел интересного фильма и, хоть и без особого желания, все же позвонил в «Кинематограф». Вечером шло «Седьмое путешествие Синдбада»…

Этот фильм они смотрели вместе. В тот зимний вечер они торопились в компанию, но, проходя мимо кинотеатра, он увидел афишу, вспомнил, как в детстве смотрел этот фильм – что-то невозможно сказочное – и уговорил её пойти в кино.

Погас свет, и по экрану заметалось чудовище, и заревело, и замерло, уставив единственный, налитый кровью глаз на людей, сидевших в зале. И тут она прижалась к нему и, закрыв глаза, зашептала: «Уведи, уведи меня. Мне страшно». Но потом уже не могла оторваться от экрана, где происходили чудеса, заставляющие её то смеяться, то вздрагивать и вскрикивать от испуга.

А после фильма они долго сидели на скамейке в парке. Тихо падал снег и таял на лицах, а они ели конфеты и целовались. Она смеялась, и люди, проходя мимо, улыбались им.

А потом они бродили по ночному заснеженному городу и закидывали друг друга снегом, и долго-долго кружились на пустынной площади среди белых падающих хлопьев. Две белые фигуры на белоснежном покрывале зимы…

Он оглянулся. За соседними столами работали сотрудники его отдела. Писали, чертили, выстукивали на машинке, звонили по телефону, утрясая домашние и служебные дела. А он сидел перед стопкой документов и снова думал о ней, и никак не мог избавиться от этих мыслей.

Опять звякнул телефон. Он поднял голову.

– Тебя, да тебя же! Ну, иди скорей, – кричала Галка.

– Женщина? – с какой-то загнанной на самую глубину мира надеждой спросил он, подходя. —

Нет, мужчина. Бас.

Он вздохнул и взял трубку.

– Здорово, Штурман. Это я, – услышал он грубый голос Боцмана.

– Привет… рад тебя слышать.

– Заходи сегодня. Есть свежая музыка. Если свободен, конечно.

– Свободен, – он хотел добавить «и надолго», но не стал, а просто ответил: – Ладно, – не понимая, почему и зачем согласился.

– Опять по девочкам? – улыбнулась Галка, когда он проходил мимо.

– Нет… Отдохнуть надо.

– Неужели устал?

– Разве с вами устанешь? – усмехнулся он. – Одно удовольствие.

– А хмурый что такой?

– А вот это не твоё дело. Или ты сама желаешь развлечь меня этим вечером? С тобой я всегда «да»!

– Какой же ты все-таки пошляк, – она надулась.

Он прошёл к столу и небрежно опустился на стул. —

Ну вот, вечер на сегодня, кажется, занят, – вяло подумал он…

И был вечер, и наступило утро.

В комнате становилось все светлее и светлее. На столе, среди неубранных тарелок, рядом с переполненной пепельницей, высилась начатая бутылка вина. На полу, около батареи, стояло ещё несколько, но пустых. Было тихо. Тишина лишь изредка нарушалась лёгким стеклянным перезвоном и негромкими шуршащими звуками.

Около проигрывателя лежал ворох пластинок. С дивана протянулась рука, наугад нашарила одну из них… Зазвучал модный шлягер.

Пора было вставать.

Штурман поднялся первым. Посидел немного на тахте, поёжился, посмотрел на девушку, лежащую рядом, поправил на ней сползшее одеяло и, одевшись, вышел в большую комнату.

Он заметил, что Боцман уже не спит, подмигнул ему, пошёл на кухню, открыл кран и жадно припал к холодной струе. Вскоре хлопнула дверь. Боцман подошёл и встал напротив. Они посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, одновременно усмехнулись, скрепив улыбки рукопожатием.

Звучала музыка. Девушки лежали тихо, но уже не спали.

– Ленка? – донеслось с дивана.

– Что?

– Давай вставать.

Они возникли из простыней и сидели, глядя в маленькие зеркальца и негромко переговариваясь. Они расчёсывали распущенные волосы, и те волнами спадали вниз, закрывали лица, сбегали по плечам, струились меж грудей и вдоль спин…

Это было их первое утро, а ночь тому назад был их первый вечер…

Идя к Боцману, Штурман зашёл в магазин, взял бутылку вина. Хотелось хоть чуть-чуть забыться и развеяться.

Дверь открыл сам Боцман.

– К тебе можно? – как всегда пошутил Штурман.

– Сегодня можно, – как всегда ответил Боцман и, приняв бутылку, ушёл в комнату.

Штурман повесил на вешалку куртку и направился следом.

Комната, всегда поражавшая идеальным порядком, была непохожа на себя. На диване, столе, тумбочке лежали газеты, книги и журналы. В серванте буйствовал беспорядок. Повсюду валялась одежда Боцмана.

Боцман, заметив недоуменный взгляд Штурмана, сгрёб со стола книжную кипу и бросил на диван-кровать, но увидев, что порядка не прибавилось, закинул её на книжный шкаф. И ещё немного пометался по комнате, расшвыривая все лишнее по углам. Потом несколько раз сбегал на кухню и выставил на стол тарелки с колбасой, огурцами, помидорами, хлебом. Достал из серванта рюмки.

– Все готово, – пробасил он Штурману.

Штурман стоял у проигрывателя и перебирал пластинки, поставил одну из них и направился к столу.

– Не беспокойся ты так. Хватит нам.

– Сейчас, – сказал Боцман, – как в лучших домах, – и водрузил посередине стола вазу с яблоками.

– Вот теперь садись! – пригласил он, откупоривая бутылку и наполняя рюмки.

– Первый, как всегда, – они чокнулись, выпили, закусили.

– Что это у тебя сегодня так странно?

– Почему странно?

– Тихо!

– Мать в отпуске. Я один. За хозяина, – Штурман понял причину беспорядка, царившего к комнате.

– А ты что такой кислый? Опять поругались?

– Угадал, – негромко вздохнув, ответил Штурман.

– И не надоест тебе? Сколько раз ты с ней ссорился?

– Наверно, столько же, сколько и мирился, – отшутился Штурман, – слаб человек, а я не могу без неё. Вернее, не мог. Теперь уже могу.

– Ладно тебе. Сейчас из-за чего поссорились?

– Это не поссорились. Это – навсегда.

– Не говори красиво, друг Аркадий.

– Нет, в самом деле. Я уже без трёпа.

– Тогда делись. Это помогает, как…

– Как это, – сказал Штурман и взял бутылку. – Настроение шепчет.

– Давай пошепчемся, – согласился Боцман и потянулся за рюмкой.

– А дело было так, – Штурман на секунду задумался. – На той неделе, после дежурства в ДНД, стою на остановке. Автобуса жду. Никого нет. Смотрю – девушка. Быстро идёт. Можно сказать, бежит. А автобуса нет. Куда бежит? Ко мне? И в самом деле останавливается рядом. Смотрю – ничего. И даже очень ничего. Стоит и то вдоль улицы посмотрит – нет ли автобуса, то по сторонам – с испугом. Вдруг заметила что-то, вздрогнула – и ко мне. Ещё ближе. Нет, ты не улыбайся, в самом деле сама. Я и слова ей не сказал. Просит: «Помогите, вон тот мужчина ко мне пристаёт». Вижу – бежит мужик, торопится. Щупловатый такой. Я стою спокойно, смотрю. А он подбегает и к ней руки тянет – схватить хочет. Она за мою спину спряталась. И стали они вокруг меня бегать. Вернее, она за мной прячется, этот щуплый вокруг меня носится, а я поворачиваюсь по кругу, как ясно солнышко, грудь ему подставляю, а сам в кармане в кулаке связку ключей держу, на всякий случай. Наконец надоело ему бегать. Остановился и смотрит на меня в упор. «Что уставился, – спрашиваю, – ты меня не взвешивай. Я тяжёлый». Потоптался он ещё немного. Девчонку «шлюхой» обозвал, мне пригрозил, я шагнул к нему, так он быстро-быстро в сторону и затерялся.

Останавливается автобус. Вхожу вместе с ней. Покупаю билеты. Один счастливый. Сели. Она просит проводить. Боится. «Эх, черт, – думаю, – ввязался». А потом знаешь, как это всегда бывает. Где наша не пропадала? Давай, кстати, за нас. Чтоб все всегда было так, как надо.

– Ну а дальше? – спросил Боцман, ставя пустую рюмку.

– Дальше? Поговорили. Я ей всю дорогу гриффитовскую «Нетерпимость» пересказывал. Слушала, открыв рот. И про Вавилон, и про Христа, и про ночь святого Варфоломея, только о гангстерах подробно не успел – приехали. Постояли у подъезда. Ей, видно, было неловко, что я с ней столько времени потерял. Пригласила к себе. Выпить чашечку кофе. Я не смог отказать… Утром допил кофе и поехал на работу.

– И как кофе? – улыбнулся Боцман.

– Замечательно, она очень хорошо его готовит, – Штурман голосом выделил слово «очень».

– А вечером встреча, сам знаешь с кем. И сам понимаешь, началось. «Где был?» Отвечаю: «В дружине». – «А потом?» – «Потом? Дома». Не могу же я ей все рассказать. Вдруг поймёт неправильно. «Не ври, – говорит, – я тебе звонила». – «Я поздно приехал и…» – «А утром рано уехал и… Кончай врать. Я звонила утром, тебя не было. Может, был срочный и ночной вызов на работу?» Понимаешь? Ещё и издеваться стала. Мы и поговорили по душам. Приблизительно, как и раньше, но на более высоком уровне. Оказалось, что она меня страшно любила, хотела выйти за меня замуж, хотела от меня ребёнка – одной операции ей вполне достаточно. Что ей надоело мотаться туда-сюда. А потом выдала, что если я веду себя, как сволочь, то она уходит и подыщет себе другого. Ты её видел – с её внешностью не то что другого, мужа себе в течение дня найти можно. Решили, что нам давно пора расстаться и прекратить наши вечные ссоры и примирения. И на этом мы расстались. И все. Точка.

– Снова помиритесь, – попробовал убедить Штурмана Боцман, – ты же любишь её. Я вижу.

– Люблю… Как там говорится? «Буду ненавидеть, пока смогу, а когда не смогу – буду вынужден любить». Но мириться… Теперь… На время – не стоит, только мучить и себя и её, а надолго ни она, ни я уже не сможем… Давай ещё. Что-то уж совсем тоскливо стало.

Они докончили бутылку. Потом посмотрели на часы – можно было успеть – порылись в карманах, и Штурман заторопился в магазин…

На улице уже стемнело, но людей было много. Впереди он увидел какие-то странные вспышки света и поспешил к ним, чтобы рассмотреть поближе.

Перед ним оказалась группа ребят. Один из них подбрасывал вверх вспыхивающие спички. Свет озарял улицу, и движение на миг застывало, как на резкой фотографии. И улица погружалась в темноту, чтобы через миг в новом кадре отразилась следующая фаза движения людей и выражение их лиц. Но ничего сверхъестественного на этой плёнке не запечатлелось – только раз в толпе мелькнуло женское лицо, заставившее обратить на себя внимание – в следующем кадре его уже не было.

Идя за компанией, он дошёл до магазина и, озарившись этим странным светом в последний раз, вошёл в двери.

Очередь в кассу была небольшая. Перед ним стояла девушка. Она то и дело оборачивалась и смотрела на кого-то за его спиной. Девушка была по-своему красива. Его даже несколько удивило, почему она, а не её спутник стоит в кассу. Несколько раз он встречался с ней взглядом, а один раз ему показалось, что она несколько мгновений внимательно рассматривала его. «Жаль, что не одна», – машинально подумал он. Оборачиваться и смотреть на её спутника у него не было ни малейшего желания.

Он протягивал деньги, когда суетливая старушка попробовала опередить его. Она так торопилась выкрикнуть: «Мне только добить», – и отпихнуть его от кассы, что рассыпала деньги. Пока он собирал её монеты, прошло время и девушка пропала. Он с удивлением оглядел магазин и заметил, что она стоит в очереди к отделу рядом со спутником, вернее со спутницей.

И другие мужчины с нескрываемым интересом поглядывали на подруг. Они выделялись – и даже очень – и одеждой, и внешностью. Он направился прямо к ним.

– Добрый вечер… Я не привык искушать судьбу… – они смотрели на него. Спутница с любопытством, а не спутница – с недоумением.

– Здравствуйте, – ответила первая. Вторая молчала.

– Я очень-очень тороплюсь, – заговорил он снова, – во всяком случае мне так кажется… Если бы вы мне помогли, я был бы очень-очень рад… А мне кажется, что вы это сделаете… Может быть, – он говорил немного сбивчиво, напрягаясь, с трудом подбирая слова. Что-то сдерживало его, не давая найти нужный тон.

– Трудно вот так сразу заговорить с незнакомыми людьми. Хотя один великий человек и утверждал, что единственная роскошь, которая даётся человеку в этом мире, – это роскошь… – он выдержал паузу.

– Человеческого общения, – очень неприветливо сказала молчаливая, – но я бы добавила, что только с теми, с кем хочешь общаться.

– Возможно, – уклончиво согласился он, замечая, что народ в очереди смотрит на него неприязненно. Но когда он протянул чек продавцу, никто не шумел. Даже девушки.

Из магазина они вышли вместе.

– Если вам налево, то я буду рад сопровождать вас и хранить от опасностей, ибо мой путь тоже налево. Если вам направо, то я тоже буду рад, ибо часто дороги выбирают нас, а не мы дороги.

Девушки пошли налево. Он посмотрел на бутылку вина в их сумке, мимоходом отметил его марочность и ненароком спросил:

– А у вас какое-то торжество?

Они молчали.

– Значит, вы идёте в гости?

– А вам какое дело? – медленно и иронично спросила серьезная.

– Любознательность. Природная.

– Ну тогда удовлетворяйте свою любознательность, – сказала спутница. – Моя подруга, которую вы видите перед собой, вернулась из отпуска и хочет рассказать мне, как его провела. Ясно?

– Ясно. Вы сегодня свободны! – в его голосе помимо воли появилась заинтересованность.

Девушки переглянулись: «Ну это как сказать…»

– Только вы не подумайте, что я нахал и навязываюсь к вам в компанию или что я хулиган и замыслил похитить ваше добро. Просто все так получается сегодня. Случайно. Мы тоже решили тихо посидеть, побеседовать, послушать классику, Битлов, или что-нибудь более новое, – говорил он, в то же время пытаясь спрятать за спину сетку с бутылками.

Девушки заметили это и невольно улыбнулись.

– Ну, может быть? – умоляющим голосом почти прошептал он.

– Нет, – оставалась неумолимой строгая.

– Неужели я такой страшный?

– Прямо скажем – не красавец, – согласилась с ним спутница.

– Не будем спорить. Тем более, что я вам такое сказать не могу. Сами знаете – какие вы. Другие говорили. А я не люблю повторений.

– А вы все-таки немного нахал, – с некоторым недоумением произнесла строгая.

– Да, нахал, но хороший. Кстати, вы тащите сумку, а я иду и не догадываюсь вам помочь. Давайте её сюда, – Он мягко, но настойчиво забрал сумку. – Теперь вам остаётся или согласиться идти со мной, или не согласиться, идти следом и ждать, когда я паду под этой непосильной ношей. Чтобы забрать свою часть.

– Или позвать милиционера, – перебила его строгая.

– Об этом я не подумал. Но неужели вы так сильно меня боитесь, что готовы отдать в чужие руки? Вам должно быть стыдно за такое недоверие к людям. Я бы так – ни за что, ну я даже придумать не могу за что, – не сделал, – не совсем понятно даже для себя высказался он.

– А мы и не из пугливых. Подумаешь! – с вызовом сказала спутница и посмотрела на строгую. – Только ненадолго. Как только решим уйти – уходим. Ясно?

– А-га!

Они пошли дальше…

Он позвонил. Дверь открылась. На лице Боцмана на миг отразилось удивление и тут же исчезло.

– Вот и я. Знакомься – это девушки. Очень хорошие. Они даже уговорили меня пойти с ними в гости. К тебе. Их зовут… – он несколько замялся. – А вот его зовут Боцман, а меня – Штурман… – он замолчал.

Боцман стоял, ничего не понимая.

– А вот нас зовут Ира и Лена, – сказала попутчица. – Мы так и будем толпиться у дверей?

Боцман молча шагнул в сторону, пропуская девушек.

– Раздевайтесь, пожалуйста, – как-то очень застенчиво предложил он.

Они сняли плащи.

– А зеркало у вас в ванной имеется?

– Имеется, – поспешно согласился Боцман. Девушки затворились в ванной.

Боцман повернулся к Штурману.

– Как, ничего? – шёпотом спросил тот, снимая куртку.

– Ничего, – так же шёпотом ответил Боцман. – Где ты их взял?

– В магазине.

Боцман несколько изумлённо посмотрел Штурману в глаза.

– Они, наверно, скоро уйдут. А нам будет не так скучно, – пояснил Штурман и пошёл вслед за Боцманом.

Вскоре в ванной хлопнула дверь.

– Проходите сюда, – зычно пробасил Боцман, обретая свой командный голос.

Девушки появились в комнате. Они внимательно осмотрели её убранство и, видимо оставшись более-менее довольными, присели к столу.

– За встречу людей хороших с людьми удивительными, – провозгласил Штурман первый тост. Девушки пригубили вино и поставили рюмки.

– Удивительные – это, наверно, вы, – с иронией произнесла строгая Лена.

– Конечно, не хорошие. Но какие удивительные! Ведь я, да, наверно, и вы, очень удивлены, как мы все оказались здесь. И кроме того! Вы любите бродить по дорогам?!

– Это в походы ходить, что ли?.. Кого сейчас этим удивишь, – снисходительно отозвались девушки.

– Нет! Это не ходить в походы. Это шляться! Это – дорога! Помните «Песню большой дороги»? – возвышенно продекламировал Штурман —

 
Я думаю, я мог бы сейчас встать и творить чудеса,
Я думаю, что ни встречу сейчас на дороге, то сразу полюбится мне,
И кто увидит меня, тот полюбит меня,
И кого я ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив…
И кто отвергнет меня – не опечалит меня,
А кто примет меня – будет блажен и дарует блаженство и мне —
 

Уолт Уитмен. Вот что такое дорога, – он выдержал небольшую паузу и резко спросил: – А на Юге вам приходилось когда-нибудь бывать, как бывали мы?

– Это дикарями, наверно? – попутчица Ира сделала вид, что обратилась к строгой Лене.

– Боцман, рассказывай. Начни как всегда. А я в такой обстановке не могу. Пойду делать музыкальное сопровождение, – с наигранной обидой в голосе сказал Штурман и направился к проигрывателю.

– Так вот, – неторопливо начал Боцман. – Было такое дело. Два человека топали по Югу месяц, не имея ничего кроме большого полиэтиленового мешка, который они сами сработали. То есть – сшили…

– И вы на ночь залезали в мешок и сверху завязывали его ленточкой с бантиком, – словно озарённая догадкой, съязвила Лена.

– Верх мы оставляли открытым, чтобы нас кто-нибудь случайно не унёс, – спокойно возразил Боцман.

– И никто не унёс? Ни разу? – заинтересованно спросила Ира.

– Ни разу, – ответил Боцман и внимательно посмотрел на неё…

Штурман стоял у приёмника и, прислушиваясь к завязывающемуся разговору, перебирал пластинки.

За окном послышалось звучание рояля. Кто-то разучивал гаммы. Раз за разом. Снова и снова. А потом, резко бросив пару аккордов, заиграл вальс. Штурман узнал этот вальс сразу. Так он не помнил его мелодию, хотя часто пытался мысленно напеть, а тут…

Он снова видел огромный, слабо освещённый зал, занимающий весь второй этаж большого здания. Колонны, поддерживающие потолок. Столы и стулья, составленные в один угол, оставляя свободным все остальное пространство. И видел стремительно летящую под музыку вальса пару…

Он случайно оказался в этом пионерском лагере. Была осень. И пионервожатые по традиции отмечали здесь ноябрьские праздники. Знакомый предложил ему съездить туда, и он согласился.

Торжественный ужин состоялся в столовой, рассчитанной на несколько сотен человек. Это было внушительное помещение с окнами в целую стену, за которыми уже опустились сумерки. У окон за праздничным столом сидела молодая и шумная компания.

А потом один из них подошёл к роялю и заиграл. Начались танцы. Все знали друг друга и веселились от души, образовав общий круг. Знакомый затерялся среди этой суматохи, а он остался один.

Он стоял, прислонившись к одной из колонн, смотрел на танцующих и немного им завидовал.

Рояль замолчал. Рядом остановились девушка и парень. Парня он не помнил. Он просто не обратил на него внимания. Он смотрел на девушку. Понимал, что нехорошо вот так пристально рассматривать человека, пробовал отвести взгляд, но смотрел снова и снова. Она стояла в светлом платье, в белых туфлях. Прекрасная и стройная. Принцесса этого бала. Его удивило, что другие не замечают её красоты.

И тут зазвучал вальс.

Принцесса потянула за руку своего кавалера, но тот отказался. И она нетерпеливо ожидала, когда её пригласят. Из разных концов зала к ней спешили желающие вальсировать, но он стоял ближе всех и оказался первым. Она посмотрела на него с удивлением и любопытством – чёрный свитер, походные брюки, лыжные ботинки. Он думал, что все будет гораздо проще, и никак не ожидал попасть на бал. Она посмотрела на него, улыбнулась и согласилась.

И они вышли на середину зала, на мгновение замерли… и закружились. Сначала медленно, потом, поняв друг друга, все быстрее, быстрее. Они летели в танце, и распался круг людей, освобождая им место. Перестали танцевать другие пары, и весь зал стал их владением. И они неслись, плыли, летели над ним – Чёрная и Белая птицы. Танец заворожил. Не существовало ничего, кроме музыки и этой пары, кружащейся вне времени и пространства…

И лишь когда пианист резко бросил играть, вытер пот со лба и, тяжело дыша, встал из-за рояля, всем стало как-то странно и неловко. И все потянулись к столу.

Кругом говорили, смеялись, поднимали тосты, а они все делали автоматически, почти не смотря друг на друга и ничего не говоря.

И так же молча эти двое встали из-за стола, спустились по лестнице и вышли из здания.

Почти сразу же вслед за ними выбежал тот, первый, и стал громко звать её. Его голос отчётливо звучал в тишине вечера и эхом откликался над озером. Но она не ответила, и они уходили все дальше и дальше, пока не пришли к пристани.

На берегу лежали перевёрнутые лодки. Волны тихо плескали о доски причала. Было прохладно. Он постелил плащ. Они сели. Он обнял её за плечи.

Перед ними лежало озеро, вода которого отражала ночное небо и береговой лес, и здание на холме, и светящийся второй этаж, где за окнами виднелись фигуры людей.

Вокруг был мир тишины, и он никак не мог нарушить её. С озера потянуло ветром, который становился всё сильнее и сильнее. Холод забирался под свитер. Он почувствовал, что дрожит, пробовал бороться с этим охватывающем все его тело холодом и ничего не мог сделать, никак не мог унять дрожь.

– Ты замёрз? – её рука мягко коснулась его волос и легко погладила их.

– Нет, – ответил он, чуть не стуча зубами от холода и не решаясь посмотреть на неё.

– Подожди. Я сейчас, – она убрала руку и освободилась из его объятий.

– Ну вот все и кончилось, – промелькнуло в его сознании, – кончилось не начинаясь.

Он услышал лёгкий шорох одежды и не успел ничего понять, как она уже прижалась к нему, и он, повернув голову и обнимая её, щекой почувствовал тепло и упругость обнажённой груди. Он целовал её тело, лицо, нашёл губы и слился с ними губами.

Они застыли на мгновение, как перед танцем, а потом она откинулась на спину, увлекая его за собой…

– Да сколько тебя можно звать? Ты что – заснул? Где музыка? Девушки скучают, – рядом стоял Боцман.

– Поставь что-нибудь сам, – Штурман подошёл к столу, сел.

– Штурман, расскажите, что же было дальше? – услышал он Ирин голос и увидел, что девушки с нескрываемым интересом смотрят на него.

– О ночёвке на Золотых песках. Это я не успел, – пробасил, подходя, Боцман. – А может потанцуем? – он пригласил Иру.

– Нет, пусть расскажет.

– Золотые пески… Ну конечно, Золотые пески, – Штурман взял рюмку, выпил, глубоко выдохнул и начал повествовать.

– И вот как-то кончился ясный, солнечный день и наступил облачный, облачный вечер. Мы на пляже. Надо устраиваться на ночь, а того и гляди хлынет дождь. Куда идти? Спросить не у кого, идти некуда. Кругом дома отдыха, рядом заповедник, окружённый колючей проволокой. Решили заночевать прямо на золотом песочке. Растянули свой мешок. Залезли в него и только приготовились заснуть, как невдалеке от нас располагается развесёлая компания из Дома отдыха. Выпивают, песни поют, гуляют прямо рядом с нами. Чуть на головы не наступают. Мы лежим. Ждём, когда им ходить надоест. Как говорится: «Блаженны опьяневшие от вина, ибо они сами собой споткнутся». Думаем: «Хоть бы дождь пошёл. Может быть, он прогонит тех, кто ещё ходить может». Дождь пошёл. Все ушли. Мы остались. Но лучше не стало. Через полчаса Боцман толкает меня в бок и говорит… Помнишь, что ты мне сказал? – обратился Штурман к Боцману, сидевшему рядом с Ирой и что-то нашёптывающему ей на ухо.

Боцман помялся и ответил, что помнит плохо.

– А я запомнил, – продолжил Штурман, делая вид, что не замечает возникшей угрюмости Боцмана. – И говорит, значит, так: «Слушай. Под меня вода течёт. Мне мокро», – Девушки вместе прыснули.

– Я отвечаю, что уже полчаса плаваю и прошу не мешать спать. Потому как заснуть уже трудно. Сыро и ветер поднялся. Гроза разыгралась не на шутку. Страшно. Я глаза открываю. Какие-то вспышки. Грохот. Вдруг как рванёт! Вместо мешка над головой – чёрная бездна. Я стремглав наружу. Думаю, что все падает и рушится, что мешок, наша последняя и единственная ценность, улетает. За край ухватился. Держу. А он вырывается. А вокруг дождь хлещет. На море волны. Гребешки белые. То темно, то светло. Молнии море полосуют. С двух сторон лучи прожекторов кругами ходят. Деревья стонут. А мы совсем одни на узкой песчаной полосулечке. Жутко. Смотрю на Боцмана, а он глаза открыл и говорит мне: «Ну чего ты?» Так спокойно, чуть ли не ласково, я кричу: «Смотри, что кругом делается! «А он снова, чуть ли не шёпотом: «Тише, тише не кричи. Напугаешь». Я: «Кого напугаешь? Нам пугаться надо!» Он: «Вон на дереве макака детёныша кормит. Не пугай её, пожалуйста». Оборачиваюсь. За спиной сосна и никакой макаки. Ну, думаю, не выдержал Боцман испытаний. Тронулся! – Девушки рассмеялись, а увидев, что Боцман хотел сначала что-то возразить, но потом с улыбкой махнул рукой, рассмеялись ещё громче.

– Что ты, – говорю, – какая макака? Мы на пляже. Мы на Юге. Нам хорошо. Мы у моря. Мы отдыхаем. Сейчас, – кричу, – гроза. Ты любишь грозу? – спрашиваю.

На глазах у девушек выступили слезы. Они достали платки, опасаясь, что потечёт краска.

– Вам сейчас смешно. А я первый раз живого ненормального увидел. Лицом к лицу. Ближе некуда.

– Так любит Боцман грозу или нет? – Ира немного отдохнула от смеха, пришла в себя и вопросительно смотрела на Боцмана.