Текст книги "На Пути к Человекии"

Юрий Ефименко
На Пути к Человекии
В мире Я, МЫ и ОНИ

Люди всегда были и ещё долго будут таковыми, с проживанием в них сразу двух начал и выражений: на поверхности – конкретного, до коликов в животе, во всём исторически очерченного имярека и в глубине своей – родового, стержневого именно человека, кто прибавляется с веками! И не по своим бы углам – непременно во взаимодействии и взаимовлиянии. А при лучшем раскладе – во взаимозаботе и взаимоподдержке! Это наше устройство. Всех до единого. Кроме психиатрично неисправных бедолаг. Но и тех, мёртвоживущих, кто невозвратно и бездарно растерял себя в пустой суете житейщины. А на замусоренной и выжженной пустоши уму и душе не произрасти. Это аксиома!

Именно так непросто сотворяется и действует Я. Такова естественность нашего бытия. Как сокровенный, никем не слышимый разговор с собой, спор или совет с совестью (необязательно «угрызения») – с беспокойным и настойчивым собеседником в сознании. Беседа не всегда приятная, отчего, глядишь, не желая её, мы раздражённо подавляем родового человека в себе, а то и гоним его со всеми острыми замечаниями и пожеланиями в самый дальний угол, откуда и воплю не донестись. А он рано или поздно выбирается и оттуда и спрашивает уже по гамбургскому счёту.

Но каждый из нас содержит ещё и Мы — влиятельную силу выбранного для себя круга людей с багажом их пристрастий и взглядов, кто тебе ценен и близок. Это Мы может совпасть с теми, в ком крепок родовой человек с его мудростью и опытом. У таких в трудные минуты наверняка найдешь крайне нужные ответы на свои важные вопросы. А может ограничиться лишь теми, от кого тебе только выгода для благоденствия. Но такие Мы и легко предают. Из выгоды же.

Как раз от этого выбора зависит содержание чуждых нам Они, – с кем бывает серьёзно, а то и резко сталкиваемся на перекрёстках жизни и судьбы.

В моих записях современник и родовой человек вместе присматриваются ко всему миру в самых разных его проявлениях и пределах. Но и друг к другу!

Да простится мне (небесами, коль уж не людьми!) та или иная нескладность, угловатость суждений! Исчерпывающая правота в коренных истинах нам ещё не дана из – за нашей начальности. Тем более с точки зрения возрастающих умом, душой и совестью Мы. Это Они уж так любят судить обо всём и всех только категорично и безаппеляционно.

Без претензии на разрешение всех вопросов мне всё же позволено задаваться ими. Но и без страха за своё небезупречное, бывало и противоречиво проживавшее, а всё же упорно и всю жизнь вочеловечивавшееся Я.

Наша психотерриториальная и умственная разделённость на Я, Мы и Они не представляет собой ничего оригинального даже для нашей предтечи – живой природы. В одном и том же виде животных (у тех же собак и кошек) нетрудно различить свою психологическую типологию – из – за разности характеров, привычек и склонностей. Мы – законное продолжение. Только и всего.

Качественно и категорично нас выделяет поиск истин и берегов собственной, человеческой, жизни, личной и общественной. А за этим стоит наивеличайший в мире инстинкт – развития! И, конечно же, наш коренной атрибут. Без его глубокого осознания и безусловного признания мы (вы!) – никто.

Как заметил давным – давно один из мудрейших (по – прежнему малоизвестных!) американцев Юджин Дебс: «Всякий может быть никем, но чтобы быть кем – то, нужно быть человеком».

Я размышлял над этим всем без претензии на необычные открытия и особые откровения. Просто сделал свой шаг.

Пусть другие пойдут дальше!

Пролистал прошедшие дни, прошедшие времена – лепет, лепет. Особенно о профессиях. Всё это ерунда, не стоящая внимания. Твоя профессия – Человек. Остальное уже подробности.

Юношеский дневник 1962 г.

Меня интересует человек в ряду цивилизаций Бесконечности.

Записи 1974 г.

По – настоящему я знал за собой одно влияние – человечества. Остальные не слишком в счёт.

Записи 1987 г.

И всё – таки моя жизнь была посвящена человечеству. Этой великой нашей Космической реке – рождённому и призванному жить в космосе и космосом Человечеству, упорно и неотступно, вопреки всем бедам и негодяям всех народов и веков, сходящемуся в свою законную цельность. Доподлинно человеку с именно его обществом, мне не перепавшим, но рождающимся на глазах.

И тому дальнему свету, который выводит нас на верную дорогу. С доброй памятью обо всех известных и безвестных людях, кто крепили нам в сознании глубинно человеческие потребности, умения и ценности своей жизнью и смертью.

Жизнь, посвящённая выходу людей из рабства во всех его видах, начиная с тягостнейшего и презреннейшего – невежества!

Записи 2006 г.

И, должно быть, по чтению давних своих дневников с мечтой и тоской о Человекии вдруг догнало это чувство: заснуть бы и проснуться, а вокруг умные, деятельные, жизнерадостные и жизнелюбивые, совестливые люди!..

Заснуть можно и придётся всё равно. Проснуться не удастся.

А ведь будут, будут такие времена и с такими людьми, за кого не станет ни горько, ни стыдно. Деятельные, умные и порядочные до такой степени, что самому среди них иным не стать и не быть.

Записи 2011 г.

ЧАСТЬ 1. ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

В семидесятые

В семидесятые, откуда ожидалось стартовать в великое будущее всей планете

Я признаю только одну национальность – человек.

Всё остальное – от стадности, существующей и поныне. Но уже сегодня это начинает ломаться.

(1973 г.)

Я остался прежним: хочется всего – всех женщин мира, всех дорог, всей славы, всей радости и всех скорбей, знать всю правду и всю ложь, все трудности и победы. Весь мир! Всё хотя бы по мигу. И не надо никаких вечностей, бесконечной жизни.

Чтобы знать жизнь. И говорить себе честно – Я есмь Человек!

(1973 г.)

Мы. Никуда не уйти от самой несусветной трагичности нынешних отношений между нами, людьми: как много нас ещё разделяет, как мало связывает, и при этом как глупо теряем друг друга!

(1974 г.)

Я выпал из времени. Ради другого времени и оттого что – безвременье.

Первопричина: жить, как заставляют окружение и обстоятельства, отказываюсь, а той жизни, что моя, – нет.

И разом встало всё на свои места, потому что живу не там, где нужно, не с теми, с кем обязательно стоило бы (просто с кем – то кручусь, связываясь жизнью), не мой ритм, не мои нужды. Оттуда и душевная чахотка с сонливостью чувств и одурелой элегией мыслей. Но всё есть, и всё могу. Да ещё и лучше. Ни черта не ушло и даром не пропало.

(1974 г.)

Я иду к тому, от чего так отговаривают. Уж сколько доброжелательных копий сломано об меня, а всё возвращаюсь к себе – и в который раз! – учусь сначала.

Да ещё и воинствующий упрямец – других в свою веру обращать.

Ах, чёрт возьми, ведь простая вещь: не в том настоящая сила и настоящая правильность (искусство жить!), чтобы не иметь падений и поражений, а в том, чтобы после них вставать и шагать дальше. И не расставаться с собой, чем бы ни заманивали, как ни сбивали бы с ног.

(1974 г.)

Я чувствую себя иногда инопланетянином. Посреди того, что бегает, шумит и живёт вокруг. Во мне совсем иные миры. Они вспыхивали у нас в разные времена, в разных землях. И чувствую поныне (как и в шестнадцать лет!) не одиночество, а точную причастность к гигантски мощным цивилизациям. Бесконечно ли дальним, близким. Всё едино: я один из Них. Так кто же?

(1974 г.)

Я и Они. Чёрт возьми, не могу не работать! Не могу, не умею лениться. Но всё понуждает к лентяйству и безделью. Валяешься, как хорошая техника на складе, пока окончательно не проржавеешь и выбросят вон. Ты ценность, а всё впустую – боятся применить. Или предлагают знаменитое – забивать гвозди микроскопом. Не могу ни то, ни другое. Самоубийственно.

(1975 г.)

Мы. Человеческого! Очень человеческого! Совсем человеческое, до конца человеческое!

В себе, в жизни, в мире! В работе, в мыслях, в чувствах! В отношении к букашкам, во взгляде на закат! В разговорах, в походке, в манере есть, в желании дышать и быть! В автобусе, на улице! В искусстве! В мечтах, желаниях и половом влечении – всюду человеческого! Как можно больше человеческого! В умениях, знаниях! В улыбках и слезах, смехе и горе! Непременно одно человеческое!

Иначе нельзя!

По миллиметру в день, в год, но обязательно всё больше и больше!

Иначе ну никак же нельзя!

(1975 г.)

Я. Но если чего и хочется уж очень, так вот: больше всего хочется выучить всех людей доброму, упругому, сильному человеческому языку всего – превсего – любви, дружбы, дела, радости, грусти, движения, покоя, дня, ночи. Выучить такому языку, который каждому даст главное – умение во всём и всегда быть человеком и жить по – человечески (а не людски, «как все»). Есть такой язык.

(Из письма Ю. Ф. Красавиной в Пятигорск)

(1979 г.)

Я. Меня винят в том, что постоянно разбрасывался. Но именно такой интерес – к тысячам и миллионам дел, мыслей, событий и людей – и позволил мне, в ущерб насущным делам, разобраться и понять главное: что же есть человек. А вслед за этим уверенно распознать, что же такое и его жизнь, её истоки, зачем и кому принадлежит.

Человек и жизнь как извечные истина и тайна Вселенной!

(1980 г.)

Я и Они. Ан нет! Когда работаю, только и чувствую себя человеком. Кто же тогда в другое время? Ваш современник. Что же, он не человек? Ах, как далеко ему ещё до человека!

(1980 г.)

В восьмидесятые

В восьмидесятые, повеявшие надеждой и тревогой

Я не фанатик бесконечности.

Но и я законная её часть. Речь не о бессмертии. Я умру. К тому же дурно устроен: болею, суечусь по дурацким физиологическим поводам и мелким житейским причинам. А всё же и я – производное бесконечности. Как одна из точек, которые и складывают бесконечную линию.

(1981 г.)

Я никогда не стремился истребить в себе живого человека. Мне только важно было – и по – настоящему! – не дать времени, ещё достаточно худому, вырастить во мне раба. Я был и буду ещё нелеп, неуклюж, неудачен, но никогда – несвободным человеком, сотворением эпохи, и ничего более.

Человек – стремительный творец мгновенной бесконечности! А бесконечность не имеет зависимостей.

(1983 г.)

Я. Как только прикасаюсь к космосу – оживаю! Будто сиюминутность, суета и узкое земное бытие мертвят, сушат, калечат ум и чувства!

(На полях книги А. Д. Урсула «Человечество. Земля. Вселенная»)

(1984 г.)

Я и Мы. Как людей хочется! Людей – чтобы приходили, приезжали, толклись, жили в доме свободно, с доверием и заботой друг о друге; чтобы рассказывали, спрашивали, привозили вести из других земель и других жизней; чтобы смеялись, ставили сами себе чай, читали допоздна, мылись, укладывались спать – побыли бы рядом хоть день – два открыто, смело, легко и с добротой в каждом слове, взгляде и движении!

Где они? Жаль, что не живу в Москве. Сколько бы их уже перебывало!

(1986 г.)

Я действительно не знаю другого Учителя, кроме человечества. Ушедшего, нынешнего и будущего – равно. Я вышел к нему сам. И очень благодарен тем не очень многим из встреченных людей, кто вольно или невольно поддерживали во мне привязанность именно к этому Учителю, а не пусть и к более удобному в общении и надёжнее воздающему за успехи в учёбе.

Человечество, особенно такое, какое ещё есть, ничем не платит. Может быть, только памятью. Да и того не нужно. Есть куда более прекрасная и превыше всех в мире награда – побыть самому, хоть год, хоть день, но в полной мере человеком. Совершеннее счастья нет в нашей жизни и не может быть!

И даже на Дальнем Востоке я хочу жить среди человечества и ради него же всего прежде.

(1987 г.)

Я с детства был непокладистым у всех доставшихся систем (структур!), лишь внешне мирясь с ними, с возрастом несговорчивым даже там, где раздавались выгодные подряды, приличные места, звучные награды. Останавливали скрытая нечестность, а то и зримая бессовестность поступков, которыми надо было это оплатить.

Но признавать свою жизнь нелёгкой, судьбу – неустроенной, себя – несчастливым не могу. В голову не приходит!

Не во всём и весьма не всегда был прав в прожитом и нажитом. Хуже – вредил себе не по одним пустякам, а то и трусил, зная, как мало сил или желания, азарта или надежды. Но всё же удерживал в себе не очень – то порой ясно ощущаемую (да простится столь громкое слово!) цитадель человечности, выстроенную во мне добрыми и светлыми людьми всех эпох и народов, добытую самими знаниями, а равно – солнечным светом, далью дня и глубиной ночи.

Это сейчас я хорошо знаю: я отстаивал в себе человека!

(1987 г.)

Я. Если от моего счастья не становится лучше другим – это всего лишь тупое, равнодушное благоденствие.

(1987 г.)

Я истосковался по людям, кто вменил себе навечно в высшую человеческую обязанность – думать! До чего надоело толкаться среди безголовья и бездумья и кофием себя подхлёстывать да невнятно обнадёживать, что время ещё есть и призовёт оно однажды! Всё лишь разновидность злостного самоубийства. Жить хочется с толком и в полноте человеческой пользы от себя. В душевном здравии работника человечества, а не задавленным окрестными традициями, правилами и усилиями официальных граждан, маловразумительным даже для себя самого имяреком.

Иллюзия деятельности, достаточная для процветания посредственности, – мучительная смерть нормально развитому уму.

(1987 г.)

Я не просто битый – из группы чрезвычайно повышенного риска!

Мои товарищи во все времена и у всех народов либо вынуждены кончить жизнь самоубийством, как Гаршин или Маяковский, либо досрочно гибнут от инфаркта, либо спиваются, сходят с ума, сламываются необратимо, либо проваливаются в яростное увлечение какой – нибудь философской крайностью.

Всё, как в штрафной роте, – немногие благополучно дотягивают до срока.

(1990 г.)

Я – атеист уже потому, что мне тесно в любой из религий. А исповедовать все вместе в лучшей их части не дозволит ни одна, ни один из их священников и правоверных!

(1990 г.)

В девяностые

В девяностые – разгромные

Я не нашёл своей родины среди доставшихся людей во всех уголках Отечества и в странах, где побывал. Возможно, она возникала в прошлом. Возможно, всё в будущем. Если я человек, то привязанность к земному небу, к воде, далям, степям, к живой застылости гор не отменяет чуждости большинства встреченных людей. Только проблески! Эта чуждость – в неодолимой разности языка. Принимая их язык, я начинал терять себя. Пытаясь обучить своему, изначальнейше открытому для тепла и света, доброжелательному, я ещё больше изматываюсь в безнадёжных тратах. Всё так, будто моей родины на этой планете и вовсе нет.

И время от времени так безумно хочется вернуться на другую, где в порядке вещей ум и совесть. Где не убивают, не насилуют, не грабят и не воруют, не бьют, не издеваются, как и не продаются, не унижаются. И не расчеловечиваются.

(1991 г.)

Я. Хочется простоты от искренности. Искренности – от глубины. А глубины – от человечности. Но человечность и есть искренняя глубина, которая выбирает простоту человечности, и прежде всего – во взаимоотношениях с самим собой.

И подлинно человек глубок, искренен и прост. Это его верный признак!

(1993 г.)

Я изо дня в день думаю о беспросветном негодяйстве, которое мы устроили людям вместо поворота к более человеческому будущему.

И не подаю нынешним нищим. Даже в тех случаях, когда жалость подталкивает руку. Настоящие нищие должны восставать, а не унижаться, объединяться и отстаивать своё человеческое достоинство. Всеми способами, вплоть до крайних, если степень отчаяния безгранична.

И тогда я всё отдам их общему делу, потребуется – и жизнь!

Я готов от всей души помогать людям, но не подавать им случайно милостыню.

Современная Россия, какой её изобразила на наших душах взошедшая над нами власть, гнилостна и преступна изначально; в заявленных принципах – права силы вне всякой морали, а значит, унижения, униженности и униженных.

(1993 г.)

Я, разгадав главные тайны человечества, всё же потерял интерес к окрестным людям – прочитываются тотчас и насквозь. А встречный и привычный неинтерес их ко мне тем более не прибавляет охоты.

И только в редкие минуты и под редкие встречи вдруг оживаешь, радуешься кому – то и вглядываешься в него, но чтобы рано или поздно остановиться со своей искренностью – из – за неизбывности и бездарности расстояния между нами.

(1993 г.)

Мы. «Равных стартовых возможностей» в природе нет. Абсолютный вымысел и сугубо политическая дурь, подхваченные у нас радикалами – псевдодемократами. Более ничего.

В живой природе никакого равенства и не может быть. А вот мы имеем полное стартовое равенство в возможности стать человеком, раскрывая весь потенциал своих способностей и вырастая до личности – до истинно человеческой высоты в самом себе.

Наше равенство – в честности перед собой и другими. И в заботе друг о друге, коль на это способны уже организованные насекомые (К. Ф. Кесслер, зоолог, 1879). А всего важнее – в признании друг в друге именно человека, а не конкурента или просто арифметическое наличие.

Сфера стартового равенства для человека – человечность. Всё иное – злостное надувательство. Или кликушество.

(1993 г.)

Они. Жизнь человека и в ХХ веке была только декларативной ценностью.

В нём легко было сбросить ядерные бомбы на города, стерев сотни тысяч жизней, а следом со всем пылом подписать Декларацию прав человека и неистово винить других в слезах хоть одного ребёнка, но не замечать, как в двух шагах фанатики разбивают головы детям о стены, ещё и способствовать собственными действиями тысячным жертвам среди детей от голода и болезней.

Это был век психически больных политиков и душевно нездоровых идеологов, кто не принимали и не собирались принимать человеческую жизнь за высшее измерение и цель социально – экономического прогресса, только спекулировали ею или вынужденно шли на уступки требованиям развития человеческого общества.

(1993 г.)

Я открыл для себя человечество. В его непрерывном движении, в изменениях и накоплениях, в развитии от чрезвычайного прошлого до немыслимого будущего.

И это открытие не относится ни к особой отмеченности свыше, ни к личному героизму. Человечество давно сложило и продолжает складывать необходимые для того знания. Их стоит лишь честно и бережно взять в руки, ощутить их прочность, тепло и энергию.

Как минимум, дело собственного желания. Но, в сущности – наша обязанность по всем технологическим меркам, если генеральным условием прогресса считать не изобретение новых машин, а самого человека с его качествами: добрый или жестокий, способный или ограниченный, нравственно крепкий или моральный калека, озабоченный нашим вочеловеченно общим движением вперёд или удобно свалившийся в придорожную индивидность.

Открытие для себя человечества даёт силу и радость, которые сохраняются во мне даже при боли и переполненности горем из – за смерти близкого человека, как и при полном отчаянии от массового скатывания в скотство собственного народа.

Всё просто: узнав человечество, я открыл и человека в себе!

(1993 г.)

Я и Мы. Извольте: да, я – инопланетянин. И не один. Но характер и выражение нашей инопланетности заключены лишь в том, что нам явственно ощутимы и совершенно близки далёкие люди и жизнь родной планеты, будто бесконечно удалённой Земли с запредельным для воображения современников человеческим укладом и наполнением. Той, где живётся толково, радостно, со светлым взглядом при полном богатстве и в действии способностей, с ощущением своей нужности и ценности для всех. С глубоким и тёплым чувством хорошо прожитого дня и с улыбчивым ожиданием следующего.

С великой соединенностью в мощно творящее «мы», распространённое и на собратьев, живых существ нашей планеты, как и на тех, кто проживают за её пределами на бесконечных космических дорогах.

Мне ясно слышны их дальние голоса и видны очертания мыслей и чувств, их дел, контуры их жизни и планов.

Но и в прошлом у нас было немало соратников, кого удалось уже распознать и сберечь, разыскав во всей сумятице и задымлённости прошлых веков.

Мне нелегко живётся сегодня и здесь. Но жизнь – не в тягость!

Я прообраз подлинно человека, лишь его конспект для действительно человечества.

(1995 г.)

Я хорошо понимаю и чувствую, что рождён и выращен космосом.

Понять, ощутить разумом и чувствами, вобрать в сознание навечно и прописать психологически в себе великую истину, что доподлинно и всеобъемлюще нашей Родиной всегда был и будет космос, причём уяснить и принять это в масштабах планеты миллиардами людей – значит сделать величайший из скачков в нашем развитии (всяколично и общественно!), в самопознании с обнаружением в себе колоссальнейших богатств нашей космично определённой природы. Природы физиологической, чувственной, умственной, нравственной. В раскрытии её в нашей всеобщей жизни и в личных способностях и возможностях. Да и таких, что ещё никому и не снились. С простором для всех наших сущностных сил.

(1996 г.)

Мы ещё лишь в зародыше. Наши действительные возможности и способности, заложенные в нас всем Космосом, а не отдельно взятой Солнечной системой, в абсолютном объёме и значении ещё ждут своего часа, но уже упорно, настойчиво стучатся в нас, отыскивая малейшую щель, чтобы вырваться наружу диковинными феноменами, малообъяснимыми способностями, поразительными проявлениями.

Человеку ещё предстоит дорасти до собственной, полноценно космической природы.

(1996 г.)

Я не хочу быть ни за какие коврижки ни вождём, ни лидером, ни президентом, ни как бы гением – мне с детства хотелось и хочется быть человеком! И не «просто человеком», а на любом месте собственно человеком во всей его доподлинности.

И сегодня это самое нелёгкое из дел. Вершина, куда забраться до нашевековых пор стократ сложнее, чем на вышеперечисленные высотки. А если оказывался на какой – либо из принятых или принимаемых за таковые возвышенностей, то всего лишь благодаря обстоятельствам, отливам и приливам окрестного житейского моря, а не по обострённому желанию вскарабкаться повыше, чтобы устроиться получше – со всеми удобствами для раздутого самолюбия и самолюбования.

(1996 г.)

Мы. Свежий воздух в доподлинно человеческом обществе должен быть не на уровне вершин, а всюду, где дышит человек. Так и тепло со светом должны принадлежать не десяти процентам, хорошо устроившимся при их источниках и хорошо обеспеченным гражданам хорошо «развитых» стран (что за «развитие» на жестокости и бессовестности!), – это собственность человечества, общепланетное достояние и навсегда принадлежит лишь космосу!

Человечески достойную жизнь должны иметь все (в том категорично и суть подлинных прав человека!). Устраивать, достраивать и переустраивать всю социально – государственную систему для обеспечения такими возможностями каждого и всех – вот задача времени и человеческой (а не скотской!) власти!

(1996 г.)

Я. И не случайно (заслышав «Экспромт») так люблю Шопена: как будто и сам в чрезвычайном далеке от родины – от иной, не окровавленной и не загаженной жестокостью и малоумием мерзавцев на каждом перекрёстке планеты.

(1996 г.)

Мы. Три великие красоты человеческого мира и жизни: отчётливо знать и, главное, радостно чувствовать, что мы – жители космоса; вочеловечиваться и свободно жить среди свободных же умом и душой людей, находя и признавая их, где бы ни находились, – у чёрта на куличиках или в дальнем прошлом, как и в любом будущем; ощущать, открывать и переживать бесконечность красоты даже в самом наиокрестном мире.

(1996 г.)

Я был создан, рождён и рос для жизни человеческой, достойной человека в проявлениях и нуждах его ума, души, совести, в его деятельности и переживаниях, в его интересах и радостях.

Полно же! В ныне убогой до зоологичности жизни всему этому места нет и не может быть. И ничего она не вызывает, кроме желания восстать!

(1996 г.)

Они. Cовременный человек уже должен бороться бы с космическими силами и сложностями, а не с насекомыми, начиная с вшей.

(1997 г.)

Мы сегодня, заглянув в былые века, можем разглядеть лишь отдельные яркие личности, начиная с признанных героев и гениев, кого можно смело отнести к планетарным фигурам – к Человеку всея Земли. И, прежде всего, по строю их души, вочеловеченному устройству в точном соответствии с формулой В. Кюхельбекера («Мыслящие люди являются всегда и везде братьями и соотечественниками», 1821) и утверждением Д. Веневитинова («Каждый человек есть необходимое звено в цепи человечества», 1824).

Завтра, всматриваясь в отчётливые дали будущих времён (непроницаемые лишь для невежд), можно увидеть: планетарная основа в человеческой природе станет нормой. Именно в этом суть и цель сознательного выбора и направления нашего развития в третьем тысячелетии. И есть надежда – именно эта эра выберет и более верное летоисчисление, начиная с точки отсчёта, чем сугубо религиозная традиция топтаться на рождении Христа.

Человек всея Земли, сохраняя богатство коренных признаков происхождения, всё более и более будет становиться обыкновением, а не исключением.

(1997 г.)

Мы и Они. Большинство свободу понимают и принимают в самом простом из вариантов: свобода от чего – то.

Когда действительное содержание: свобода – чего, чему, для чего – то. Свобода высоким устремлениям, совестливой деятельности. Свобода выбора – судьбы, ответов, знания, надежды, веры. Свобода мысли, мечты, творческих намерений и действий, радующих достижений. Свобода становиться и быть именно человеком, тем более не только благодаря обстоятельствам, ныне почаще вопреки им.

Вся истина в том, что большинство людей ещё остаются так и не раскрытыми во всей глубине своих личных человеческих талантов и свойств, сырьём истории, но не её деятелями. Вот и официально, на всё человечество заявленные «права человека» не более чем элементарные условия его проживания с первейшими обязанностями государственной власти по отношению к своим согражданам.

Действительные права ЧЕЛОВЕКА начинаются со свободы его человеческого вырастания и совершенствования!

(1997 г.)

Мы. Войти в человечество, а не числиться в нём внешне, войти в общество, истинно человеческое, уходящее во всё более вочеловеченную даль, можно только с доказанными умом и совестью, а не с намёками или заявлениями о них, пусть ты трижды завален по макушку почестями и наградами (к тому же – от власти, коль отчеканенных наград народа не существует до сих пор!).

(1997 г.)

Я. И открылось: моя тюрьма – вся планета. Лишь в одном свободен был и буду до последней гаснущей искры сознания – в признании великой человеческой культуры, накопленной, выстраданной миллионами людей всех народов и времён. Именно она – внепланетна!

Потомкам это ещё не скоро осознать, но они непременно поймут и примут её за главный пропуск в космос, за главную космическую дорогу. К другим, к братски разумным существам.

(1997 г.)

Мы. А верно же – есть Высокие светлые дороги, на которые мы смотрим из наших смрадных, пропахших горем, слезами и кровью ущелий, где пробираются, идут или ползут лишь одиночки; остальные копошатся, выгребая себе какие – то норы или выстраивая золоченые лачуги. Смотрим и не верим, что они есть. Видим, со страхом или последней надеждой чувствуем их и не можем разглядеть доподлинно, ясно, умно. А разглядев же, не умеем уверенно выбираться наверх, чтобы пойти по ним, по высоким светлым дорогам со счастливой улыбкой, с распахнутой для доброты и ума душой и с гордо поднятой головой. Идти и знать – ты взаправду человек, а не вошь, которую с презрением давят сильные и жестокие, и не навоз для власти, как и не самовлюблённый глупец с забитыми мусором мозгами.

Высокие светлые дороги, протянутые из дали в даль, где даже встречный ветер – Друг, приходят к нам издалека, пролегают над нами и уходят вновь за горизонт без конца и края.

(1997 г.)

Я из тех, кому достаётся и от правых, и от левых, от задних и передних, снизу и сверху, от чёрт его знает ещё кого и откуда. И не потому, что нахожусь в некоей правдолюбно золотой середине. Чушь! Просто по устройству человек сферичный: тот, кто живёт и чувствует себя, видит и распознаёт всё объёмно. И подвижен в объёме же.

Не стойловый, не группировочный, не лакей, не мракобес, не схимник и не идиот. Нормально живущий нормальный человек во вполне ненормальных условиях и обстоятельствах.

(1998 г.)

Мы и Они. Человечество давно выработало альтернативу всему дурному – дурной наследственности, дурному воспитанию, дурному влиянию и дурному образу жизни. Всей наличной дурости и жестокости бытия. Это – развитие в нас человеческой личности. Как процесс. И налично развитая человеческая личность. Как факт.

Принципиальная возможность стать и быть человеком дана каждому. И всегда стучится в нашем сознании, как пепел Клааса. Кроме медицински доказуемых сумасшедших (но и у тех бродит в бронированном черепе в поисках маломальской щели и возможности проявиться).

Измени человечество в одночасье нынешний вымороченный, тошнотворный и напрямую преступный уклад – мы это почувствовали бы массовым порядком едва ли не сразу.

(1998 г.)

Они. Наиболее унизительное место в отношениях между людьми – очевидное неумение и нежелание быть в добро, в радость и опорой друг другу. Столкновения, выяснения, «характеры» – всё это мусор, который они в силе и вправе вымести из своих отношений при условии надёжного осознания самое себя как человека.

(1998 г.)

Я и Мы. Всё, что я сделал и, может быть, ещё сделаю, – лишь самое копеечное прикосновение к настоящей человеческой жизни и к настоящим человеческим делам, отношениям и ценностям. Прикосновение полупримитивного существа к тонкому и сложнейшему, но не хрупкому и не ломкому, подлинно человеческому бытию, к состоянию, где место всему, кроме бездумья и жестокости, равнодушия и бесчувствия.

Всё это от нас за ещё долгими тысячелетиями, переполненными событиями, взлётами и провалами, жертвами и героями. Но мне было хорошо их видно. И в этом высматривании был далеко не одинок.

(1999 г.)

Они. Оценит ли кто – нибудь в будущем ясно и точно, во всей мере честности и ума, какой же была моя современность?

Время узаконенной жестокости (варварства, зверства) в принципах, правилах и традициях, во всём укладе «цивилизованного общества», в массово принятых и допускаемых нормах истребительных взаимоотношений, в убийственных фактах политической и экономической жизни – геноцида, голода, гнёта, гетто, в привычке к бесчеловечности в обиходе многих людей с допустимостью обилия досрочных смертей.

Время повсеместного по самые высшие институты власти мракобесия с полным невежеством правящих и повинующихся равно.

Насколько же это было время мучительных условий и препятствий для ума и совести, для глубоко человеческих начал с их предназначением к творчеству. Всё изгажено, исковеркано, искалечено, подменено пошлейшим суррогатом всех наших отношений – деньгами.