Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Эти слухи падали на почву враждебного отношения к «инородцам». К этому времени часть общественного мнения формировалась под влиянием таких органов печати, как «Российское знамя», любой читатель которых, как и персонаж рассказа Шолом-Алейхема пристав Макар Холодный, был убежден, что «евреи каждую субботу проклинают в синагоге все иные народы и призывают на них погибель, что они сплевывают, упоминая церковь, что по выходе христианина из еврейского дома за ним вслед выливают помои». Слухи же о святотатствах и оскорблениях национального достоинства породили жажду мщения.

18 октября еврейский погром произошел в Орле, он продолжался до полуночи. 19 октября произошли погромы в Курске, Симферополе, Ростове-на-Дону, Рязани, Великих Луках, Казани, Иванове, Калуге, Новгороде, Смоленске, Томске, Туле, Уфе и во многих других городах России. Всего с 18 по 24 октября погромы охватили 660 городов, местечек и деревень России. При этом, как отмечал А. Селянинов, «убийствам и избиениям подвергались не только евреи, но и революционные элементы и просто заподозреваемые в освободительном движении».

Картины погромов одинаковы во всем мире. К движению религиозных фанатиков непременно присоединяются деклассированные элементы, «святая месть» выражается главным образов в разгроме жилищ. Описывая погромы, которые устраивали протестанты в домах католиков в ходе июньских событий 1780 года, Диккенс писал: «Овладев домом, громилы рассеялись повсюду, от подвалов до чердаков, делая свое дьявольское дело. Одни разводили костры под окнами, другие ломали мебель и швыряли обломки вниз, в огонь; где пробоины в стенах и окна были достаточны широки, из них кидали в костры столы, комоды, зеркала, картины. Каждая новая порция такого «топлива» встречалась ревом, диким воем, и это делало еще ужаснее и отвратительнее картину разгрома и пожара».

Объясняя психологию участников погромов, А.И. Куприн в рассказе «Гамбринус» писал: «Те люди, которые однажды, растроганные общей чистой радостью и умиленные светом грядущего братства, шли по улицам с пением, под символами завоеванной свободы, – те же самые люди шли теперь убивать, и шли не потому, что им было приказано, и не потому, что они питали вражду против евреев, с которыми часто вели тесную дружбу, и даже не из-за корысти, а потому, что грязный, хитрый дьявол, живущий в каждом человеке, шептал им на ухо: «Идите, все будет безнаказанно: запретное любопытство убийства, сладострастие насилия, власть над чужой жизнью». По официальной статистике, в ходе погромов было 810 убито и 1770 ранено. В статье «Еврейские погромы в России», опубликованной в 1-м издании БСЭ, указывалось, что «по общественным подсчетам, оказалось от 3500 до 4000 убитых и свыше 10 000 раненых». Вне зависимости от того, кто был прав в оценке числа жертв, было ясно одно: подобных погромов страна до сих пор не знала.

Эти погромы и события, предшествовавшие им, убедили многих нееврев в том, что главными организаторами революции являются евреи. Многие же евреи уверовали, что в современной России они являются главными жертвами преследований, как во времена Ветхого Завета и Средневековья.

Ответом на погромы явилась организация самообороны еврейских общин. В этой связи известный интерес представляет свидетельство социал-демократа из Николаева, который утверждал, что во время своего пребывания «в Киеве Троцкий участвовал в организации еврейской самообороны». Этот человек рассказывал о своей встрече с Троцким, в ходе которой последний заявил: «Вам следует знать, что мы заключили соглашение с руководителями местных сионистов о создании совместной организации самообороны. В ней будут участвовать наши друзья-сионисты и члены РСДРП. Вы с братом будете осуществлять связь между нами и сионистами». Квартира Троцкого служила штабом… Троцкий снабдил оружием все «горячие точки».

Трудно установить точность этой информации, так как из этого свидетельства неясно, о каких днях 1905 года идет речь. Если это происходило в начале года, когда Троцкий был в Киеве, то из этого следует, что отряды самообороны создавались задолго до октябрьских погромов. Во время же кровавых событий в середине октября Троцкий находился в Петербурге, и тогда эта история является выдуманной. В таком случае это не единственный пример того, как находились люди, готовые утверждать, что, вопреки очевидным свидетельствам, Троцкий мог одновременно находиться в удаленных друг от друга городах, словно цадик из рассказов хасидов.

Еврейские погромы, многочисленные массовые демонстрации монархистов, поддержка значительной частью населения Манифеста 17 октября показывали невозможность перерастания петербургской забастовки во всероссийское восстание. 21 октября Петербургский Совет принял решение о ее прекращении. На 23 октября были назначены похороны рабочих и революционеров, которые были убиты во время подавления забастовки, но накануне в Совете узнали о том, что готовится разгон похоронной процессии, который будет сопровождаться погромом. Троцкий выступил за отказ от массовой похоронной процессии. Это отвечало и позиции большинства членов Совета, считавших, что «петербургский пролетариат даст царскому правительству последнее сражение не в тот день, который изберет Трепов, а тогда, когда это будет выгодно вооруженному и организованному пролетариату». Очевидно, что Петербургский Совет своими решениями от 21 и 22 октября о прекращении забастовки и отмене похоронной процессии верно реагировал на изменившуюся обстановку.

Однако ситуация быстро менялась. Успех всеобщей стачки в Петербурге, организованной 2-7 ноября Советом в знак протеста против решения о предании военно-полевому суду восставших в Кронштадте, убедил многих революционеров в том, что они прочно держат в руках инициативу. Объявляя о прекращении стачки от имени Совета, Троцкий заявил: «События работают на нас, и нам не надо ускорять их темп. Мы должны растянуть период подготовки для решающего действия насколько мы можем, скажем, на месяц или два, пока мы не создадим такую спаянную и организованную армию, какую только возможно».

Небольшой опыт русской революции не позволял руководителям революционных партий понять, что создание спаянной и организованной революционной армии в различных странах мира обычно занимает много лет. Надеяться же на победу боевиков, вооруженных бомбами из лаборатории Красина, в боях против организованных царских войск было нелепо. Успех был бы возможен лишь в том случае, если бы армия и полиция отказались выполнять царский приказ. Однако отдельные выступления солдат и матросов в Кронштадте и Севастополе не были поддержаны другими воинскими частями и подразделениями. Массового перехода армии и флота на сторону революции не произошло. Революционерам же казалось, что для победы им недостает лишь пары месяцев и центрального органа по руководству революцией.

В эти дни Ленин исходил из необходимости быстрейшего начала вооруженного восстания. Эту мысль он выразил в статье «Развязка приближается», опубликованной в газете «Новая жизнь» 3 ноября. 8 ноября Ленин прибыл в Петербург. Выступив на расширенном заседании Петербургского комитета большевиков, он, по воспоминаниям М.М. Эссен, «здорово выругал нас за то, что во главе Совета рабочих депутатов встали меньшевики».

Но неожиданно главную роль в революционной пропаганде в России стали играть не меньшевики и большевики, а парвусисты и их руководитель. В считанные дни после своего прибытия в Петербург Парвус приобрел ежедневную «Русскую газету» либерального направления и, по словам Дейчера, «превратил ее в популярный орган воинствующего социализма». За несколько дней в конце октября тираж «Русской газеты» вырос с 30 до 100 тысяч. К началу декабря заказы на газету составили полмиллиона экземпляров, но техника не справлялась с удовлетворением потребностей читателей.

Одновременно Парвус организовал издание газеты «Начало» – печатного органа меньшевиков. Хотя Мартов, поставленный у руководства газеты, и не разделял взглядов Парвуса на перманентную революцию, ему пришлось заняться пропагандой этой теории. «Мы вынуждены будем согласиться на пропаганду этой довольно рискованной идеи, не имея возможности что-либо возражать с нашей стороны», – писал Мартов Аксельроду.

Помимо Парвуса и Троцкого, авторами публикаций в этой газете выступали такие видные деятели международной социал-демократии, как Виктор Адлер, Август Бебель, Карл Каутский, Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин. Очевидно, активное участие ведущих деятелей международного социалистического движения в работе газеты «Начало» убеждали российских социал-демократов в том, что за спиной Парвуса и Троцкого находится II Интернационал. В этих условиях лидеры РСДРП стремились попасть на страницы изданий Парвуса. Троцкий испытывал приятное чувство отмщения, когда он смог предоставить страницы газеты «Начало» для статьи Плеханова, который всего лишь год назад заявил, что он испытывает «моральное отвращение» быть соседом Троцкого на страницах «Искры».

Много лет спустя Троцкий с удовольствием приводил рассказ Каменева о том, как расхватывали на вокзалах газету «Начало», которую привозили петербургским поездом. Поразительным образом, Парвус и Троцкий, которые до середины октября находились за кулисами революционных событий, оказались во главе них и через массовую печать формировали общественное мнение России, готовя его к новым общественным потрясениям.

Удивительным было и то, что российская полиция, которая должна была стоять на страже интересов царя и трона, не замечала, что в составе Петербургского Совета находится беглый ссыльный Лейба Бронштейн, которого она искала с 1902 года. Российская полиция не беспокоила и Парвуса, который прежде мог пробираться в Россию лишь нелегально и по чужому паспорту. Не менее странным были и многие другие действия российской полиции, которая сотрудничала с Азефом, организатором убийств видных государственных деятелей страны, имела в услужении Багрова, который убил в 1911 году премьер-министра России П.А. Столыпина, а затем «проглядела» многочисленные заговоры в верхах страны (в том числе и масонский), которые привели к Февральской революции 1917 года и свержению монархии. Нельзя не прийти к выводу, что среди «стражей порядка» находились влиятельные люди, которые работали не на сохранение самодержавного строя, а на его дестабилизацию и разрушение в интересах тайных сил, ничего общего не имевших с Россией.

Видимо, в разгар революций на многие странности не успевали обращать внимание. Не замечали многие удивительные вещи, творившиеся в их рядах и революционеры, которые в это время старались действовать совместно, не раздумывая особенно о том, кто, когда и по каким причинам присоединился к революции. В ноябре 1905 года революционеры были убеждены в том, что время работает на них, и старались не поддаваться на провокации правительства. Именно поэтому, выступая на заседании Совета 14 ноября с речью по вопросу о том, как реагировать на массовое увольнение рабочих в Петербурге, Ленин высказался против объявления забастовки в поддержку уволенных. Троцкий энергично поддержал эту позицию. Исполком принял ленинскую резолюцию, в которой говорилось, что «рабочие не примут сражения в тех невыгодных условиях, в которых хочет навязать им сражение правительство».

Начало восстания моряков в Севастополе 16 ноября многие расценили как прелюдию к началу Гражданской войны. «Восстание в Севастополе все разрастается… Мы стоим, следовательно, накануне решительного момента», – писал Ленин в «Новой жизни».

В эти дни Троцкий был на приеме у баронессы Векскюль фон Хильдебрандт, гости которой с изумлением увидели, что член пролетарского Совета одет по последней моде. Обратившись к большой группе военных, собравшихся у баронессы, Троцкий объяснил им, что рабочий класс и сама свобода не вооружены. У них, офицеров, ключи к арсеналам нации. Их долг в решающий момент вручить эти ключи тем, кому они принадлежат по праву – народу.

По сути Троцкий повторял те выводы, которые он изложил в своей брошюре, написанной в Мюнхене и изданной в первые дни после начала революции. В ней он утверждал, что военные добровольно передают оружие в руки новой власти. На сей раз он решил сам попросить это оружие у тех, кто держал его в руках. Дейчер справедливо считает, что офицеры могли расценить это обращение Троцкого как «шутку отчаявшегося человека». Однако революционеры верили, что потенциальных лейтенантов Шмидтов немало в армии и на флоте, силы самодержавия на исходе, а революция готова к победному маршу.

23 ноября Ленин утверждал: «Растет восстание. Растет бессилие, растерянность, разложение самодержавного виттевского правительства». По другую сторону баррикад Ленин видел прямо противоположный процесс: «организация и мобилизация революции». Эта оценка не оправдалась. Через три дня руководство Петербургского Совета во главе с Г.С. Хрусталевым-Носарем было арестовано. 27 ноября было избрано временное председательское бюро в составе: Л.Д. Троцкий, Д.Ф. Сверчков, П.А. Злыднев. Если бы, как представлялось революционерам, самодержавие вскоре пало, то Троцкий, превратившийся в одного из руководителей столичного Совета, мог бы стать одной из ключевых фигур революционного правительства.

Но вскоре стало очевидно, что самодержавие не пало, а перешло в контрнаступление. Правительство предоставляло местным властям право «прибегать к применению чрезвычайных мероприятий без испрошения на то разрешения центральной власти» для борьбы с забастовками на железных дорогах, почте и телеграфе. Был издан указ об уголовной «наказуемости наиболее опасных проявлений участии в забастовках». Циркуляры предписывали выявлять «немедленно всех главарей противоправительственного и аграрного движения и заключать их в местную тюрьму для поступления с ними согласно указанию г. министра внутренних дел».

В этой обстановке Парвус решил нанести контрудар правительству, навязав ему свои условия борьбы. 2 декабря временное председательское бюро Петербургского Совета без обсуждения этого вопроса на пленарном заседании приняло «Финансовый манифест», который неожиданно переводил борьбу с правительством в совершенно необычную для революции сферу. Манифест от начала до конца был подготовлен Парвусом, который не был членом Совета.

«Финансовый манифест» провозглашал неизбежность финансового банкротства России и объявлял, что «долговые обязательства Романовых не будут признаны побежденным народом». В «манифесте» говорилось, что «самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий. Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом».

«Манифест» призывал: «Следует отказаться от амортизационных выплат, так же как и вообще от всех выплат в пользу государства. При заключении любых сделок, включая заработной платы, оплата должна производиться золотом, а в случае, если сумма не превышает 5 рублей, полновесной монетой. Все депозиты должны быть отозваны из сберегательных банков и из государственного банка и выплаты должны производиться золотом». Вместо провоцирования масс на революционные выступления, Парвус и Троцкий теперь решили вызвать финансовую панику. Для этого газеты Парвуса широко распространяли «Финансовый манифест».

Как это бывает всегда при организации любой подобной паники, сообщение о ненадежности банков и неустойчивости валюты вызвало массовое изъятие вкладов из сберегательных касс. Объявление же о финансовом банкротстве правительства серьезно повлияло на котировку рубля на международном финансовом рынке.

В постановлении Государственного совета России, принятом по отчету Государственного банка за 1905 год, говорилось по поводу «Финансового манифеста»: «Среди населения возникла беспримерная в истории нашего государственного кредита паника, вызванная этим преступным воззванием и сопутствующею ему противоправительственною агитацией крайних партий: истребование вкладов из государственных касс приняло стихийный характер и выразилось к концу отчетного года в громадной цифре 148 с лишком миллионов. Одновременно с сим значительно увеличились требования производства платежей золотом и весьма возросли операции по продаже валюты, обусловленные отливом капиталов за границу».

Советские историки обычно считали «Финансовый манифест» важной акцией Петербургского Совета в его борьбе против самодержавия, совершенно игнорируя роль Парвуса при подготовке этого документа. Однако если вспомнить, что автор «манифеста» через несколько лет стал совершать многомиллионные спекуляции зерном и оружием в Османской империи и Балканских странах, то нетрудно предположить, что и при организации финансовой паники в декабре 1905 года Парвус руководствовался не только и не столько желанием помочь революционному делу.

Как известно, в ходе подобных паник бывают не только потерпевшие, но и выигравшие. Потерпевшими были российские банки и все государство, финансовая система которого подверглась тяжелому потрясению. Но можно предположить, что Парвус и его друзья, снабдившие его средствами для скупки петербургских газет, не остались внакладе после этих событий.

Видимо, «друзья» Парвуса были очень влиятельными. Вряд ли можно признать случайным, что через несколько лет Парвус был принят в высших кругах Германии и его план организации революции в России получил не только одобрение руководителей «второго рейха», но и денежную поддержку. Известно, что финансовым кризисом в России воспользовались германские банкиры. Они предъявили России требование о высылке в Берлин большой партии золота на 60 млн. рублей.

От «Финансового манифеста» Парвуса выиграли и банкиры Франции, которые согласились поддержать Россию займом, но на кабальных условиях. В апреле 1906 года в Париже было подписано соглашение о французском займе России на сумму 843 750 тыс. рублей из расчета 5% годовых. После этого займа, как отмечал российский историк В.Г. Сироткин, «во Франции появился целый слой рантье, «стригущих купоны» от «русских займов».

Последствия «Финансового манифеста» наводят на мысли о том, что за спиной Парвуса стояли влиятельные финансовые и политические силы ведущих европейских стран. Революционная риторика Парвуса и Троцкого на деле служила прикрытием для обогащения западных финансистов и укрепления политических позиций стран Запада за счет России. Сознавал ли это Троцкий? Понимал ли он, дорвавшись до власти в органе революционной власти, что он является лишь исполнителем плана хитроумной финансовой аферы, что он не кукловод революции, а лишь кукла в руках ведущих кукловодов мира? К сожалению, нам не дано знать, какова была в ту пору «ступень посвящения» Троцкого в тайны тех, кто держал в руках пружины мировых финансов и мировой политики.

Осознав всю чудовищность последствий «Финансового манифеста» для экономического положения страны, премьер-министр СЮ. Витте отдал распоряжение конфисковать все газеты, опубликовавшие его. Члены временного бюро поняли, что судьба Совета может быть решена в ближайшие дни. Ждать, когда офицеры царской армии передадут им ключи от арсеналов, не приходилось. На расширенном заседании временного Петербургского Совета 3 декабря обе социал-демократические фракции предложили начать всеобщую забастовку 5 декабря. Эсеры и представители Всероссийского железнодорожного союза их не поддержали, заявив о неподготовленности к «генеральному сражению». В ходе заседания стало известно о том, что полиция собирается арестовать членов Совета. По предложению Троцкого, который председательствовал на заседании, было принято решение не расходиться, а дать себя арестовать. Как считали авторы многотомной «Истории КПСС»: «Это была серьезная ошибка. Ворвавшаяся полиция и солдаты арестовали исполком и значительную часть депутатов Совета. Нанесен был чувствительный удар не только по столичному пролетариату».

По мнению Дейчера, главное, что определяло действия Троцкого в эти минуты, было его «чувство гордости и стремление к сценическому эффекту… Он превратил последнюю сцену этого спектакля в остроумный эстрадный номер, смело выполненный. Когда полицейский, встав перед исполкомом, стал зачитывать ордер на арест, Троцкий резко прервал его: «Прошу не мешать говорить оратору. Если вы хотите получить слово, вы должны назвать свое имя, и тогда я спрошу собрание, желает ли оно выслушать вас».

Утверждается, что озадаченный этим офицер дождался того, когда Троцкий предоставил ему слово «для информации». После того как тот огласил содержание ордера, Троцкий передал слово другому оратору. Попытку офицера приступить к исполнению приказа Троцкий пресек заявлением: «Вы уже высказались. Теперь покиньте собрание».

Правда, преодолев замешательство, офицер привел солдат, которые арестовали членов исполкома и многих членов Совета. Перед тем, как его схватили жандармы, Троцкий успел выкрикнуть в зал: «Смотрите, как царь исполняет свой октябрьский Манифест! Смотрите!» В дальнейшем Троцкий не раз повторял подобные сцены, когда его задерживали представители правопорядка. Всякий раз его надо было выносить из помещения силой, а он сам в это время выкрикивал слова протеста.

Очевидно, Троцкому нравились подобные скандальные сцены. Вероятно, он получил удовлетворение и от сцены, которую разыграл и 3 декабря 1905 года. Если бы Троцкий не стал устраивать спектакль, члены Совета могли бы скрыться, но видимо, для красочной сцены и красного словца, Троцкий не стал жалеть своих коллег по Петербургскому Совету.

В этот день Парвус не был арестован и решил действовать без Троцкого. На другой же день Парвус объявил о создании нового Совета. Его исполком составили никому не известные прежде личности: Виктор Семенон, Борис Гольдман, Тимофей Смирнов, Евгений Френкель и сам Парвус, который объявил себя председателем Петербургского Совета. Совет призвал рабочих Петербурга к забастовке. В случае же попыток полиции арестовать новый состав Совета Парвус предлагал воспользоваться брандсбойтами.

Однако главные события революции в это время переместились из Петербурга в Москву. В ответ на арест Петербургского Совета конфедерация московских большевиков постановила объявить 7 декабря всеобщую стачку и перевести ее в вооруженное восстание. Это решение поддержал Московский Совет, который объявил в своем манифесте беспощадную войну самодержавию. 10—11 декабря стачка 150 тысяч рабочих Москвы переросла в восстание. В течение 10 дней 2 тысячи вооруженных и 4 тысячи невооруженных членов боевых дружин вели бои на баррикадах в ряде районов Москвы. После прибытия туда войск 15—16 декабря у сил контрреволюции был создан численный перевес и восстание было разгромлено. Аналогичным образом развивались восстания в Ростове, Новороссийске, Екатеринославе, Горловке, Харькове, Александрове, Красноярске, Чите, Перми, Нижнем Новгороде и других городах.

К концу декабря все восстания были подавлены, а их участники понесли большие потери. Только в Москве было убито более 1059 участников боев. По стране действовали карательные экспедиции. К апрелю 1906 года общее число расстрелянных, повешенных или убитых достигло 14 тысяч человек. Число политических заключенных в тюрьмах составляло 75 тысяч. Одним из них был Троцкий.

Как и пять лет назад, Троцкий снова оказался в царской тюрьме. Он назвал этот период своей жизни «вторым тюремным циклом», который прошел в петербургских тюрьмах. Сначала Троцкий находился в «Крестах», затем в Петропавловский крепости, затем в Доме предварительного заключения и под конец был помещен в пересыльную тюрьму. Троцкий отмечал, что «условия были несравненно благоприятнее», чем в тех тюрьмах, в которых он побывал в начале своей революционной деятельности. Здесь Троцкий имел возможность работать. По словам отбывавшего заключение с ним Сверчкова, «тюремная камера Троцкого превратилась в какую-то библиотеку». В тюрьмах он написал работу «Итоги и перспективы», которая, по его словам, представляла собой «наиболее законченное для того периода обоснование теории перманентной революции».

Через несколько месяцев, в апреле 1906 года, был арестован и автор теории перманентной революции Парвус, который вскоре оказался вместе с Троцким в Петропавловской крепости. Здесь же находился и Дейч, который предлагал осуществить побег из тюрьмы. Троцкий был против. Позже он заявлял: «Меня привлекало политическое значение предстоящего процесса».

19 сентября 1906 года открылся процесс по делу Петербургского Совета. В своем выступлении на суде Троцкий, с одной стороны, старался доказать отсутствие у Совета плана восстания, а с другой стороны, воспользоваться трибуной для того, чтобы объявить о неизбежности выступления широких масс на борьбу против существующего строя. Он провозглашал: «Какое бы значение ни имело оружие, не в нем, господа судьи, великая сила. Нет! Не способность массы убивать других, а ее великая готовность умирать – вот что, господа судьи, с нашей точки зрения, определяет победу народного восстания».

В зале суда находились родители Троцкого. Как вспоминал Троцкий, «во время моей речи, смысл которой не мог быть ей вполне понятен, мать бесшумно плакала… В перерыве старики глядели на меня счастливыми глазами. Мать была уверена, что меня не только оправдают, но как-нибудь отличат. Я убеждал ее, что надо готовиться к каторжным работам. Она испуганно и недоумевающе переводила глаза с меня на защитников, стараясь понять, как это может быть. Отец был бледен, молчалив, счастлив и убит в одно и то же время».

Обвиняемые пытались перейти в контрнаступление. Они пытались перевести ход процесса на обсуждение вопроса о еврейских погромах, утверждая, что их подготовка велась в органах правопорядка. Адвокаты обвиняемых потребовали вызова на допрос сенатора Лопухина, утверждая, что он осенью 1905 года открыл в департаменте полиции погромную типографию. Когда суд отказался удовлетворить это требование, обвиняемые устроили обструкцию суду и их удалили из зала. Вслед за ними ушли их адвокаты и их сторонники, находившиеся в зале суда. Приговор был вынесен 16 ноября 1906 года в отсутствие обвиняемых и защиты.

«За состояние участником сообщества, которое постановило своей деятельностью насильственное, посредством организации вооруженного восстания изменение установленного в России основными законами правления на демократическую республику» Троцкий и другие 13 членов Совета были осуждены на пожизненную ссылку. Местом заключения для Троцкого было определено село Обдорское, расположенное за Тюменью на Оби, за Полярным кругом. Троцкий замечал: «До железной дороги от Обдорска – полторы тысячи верст, до ближайшего телеграфа – 800. Почта приходит раз в две недели. Во время распутицы, весной и осенью, она не приходит вовсе».

Перед отправкой в ссылку заключенных переодели. Троцкий писал жене: «Было интересно видеть друг друга в серых брюках, сером армяке и серой шапке. Классического бубнового туза на спине, однако, нет. Нам разрешили сохранить свое белье и свою обувь». Как вспоминал позже Троцкий, последнее обстоятельство «имело для меня немалое значение, в подметке у меня был прекрасный паспорт, в высоких каблуках – золотые червонцы». Эти предметы вскоре пригодились Троцкому.

В холодные зимние месяцы 1907 года Троцкому пришлось перемещаться на санях на север. Путь был долгим. Лишь на 33-й день пути 12 февраля 1907 года караван из саней достиг Березова, куда в царствование Петра II был сослан Меншиков. Здесь была сделана остановка на пару дней. Троцкий воспользовался остановкой для того, чтобы продумать план побега. По совету доктора Фейта, одного из ссыльных, Троцкий симулировал радикулит, который, как известно, не поддается объективной проверке. Мнимого больного оставили в местной лечебнице. Как вспоминал Троцкий, режим в больнице «был совершенно свободный. Я уходил на целые часы, когда мне становилось «легче». Врач поощрял мои прогулки. Никто… побега из Березова в это время года не опасался».

В Березове проживал ссыльный революционер Рошковский. С ним Троцкий сумел договориться об организации побега. К участию был привлечен местный крестьянин по прозвищу «Козья ножка». Как признавал Троцкий, «когда его роль вскрылась, он жестоко пострадал».

«Козья ножка» нашел местного жителя из народа коми, согласившегося помочь в побеге. В санях, которые везла оленья упряжка, Троцкий проделал 700 километров за неделю по заснеженной местности. Наконец, он достиг железной дороги, сел на поезд и вскоре на одной из станций его встретила Наталья Седова. С ней он прибыл в Петербург.

В столице России Троцкий теперь был хорошо известен, и супруги переехали в Финляндию. По словам Троцкого, «гельсинфорский полицмейстер был… революционный финский националист. Он обещал предупредить меня в случае какой-нибудь опасности со стороны Петербурга».

Троцкий жил в Финляндии вместе с женой и сыном, который родился, пока его отец был в тюрьме. За это время он написал книжку «Туда и обратно» о своем пребывании в России в 1905—1907 годах. Как утверждал Троцкий, гонорар, полученный им за книгу, помог ему купить билет до Швеции в апреле 1907 года и обосноваться там. Жена с сыном временно остались в России. Еще раньше, в ноябре 1906 года, из ссылки в Енисейске сбежал Парвус. По возвращении он издал книгу под названием «В русской Бастилии во время революции». В книге утверждалось, что царский строй абсолютно неспособен к реформам и единственным выходом для России является революция под руководством социал-демократии. Главное же внимание в книге уделялось рассказам о пребывании Парвуса в тюрьмах и в ссылке. Книга быстро разошлась.

Друзья скоро встретились, и Парвус помог Троцкому стать корреспондентом германских социал-демократических газет «Форвертс» и «Нейе цайт». Видимо, Троцкий намеревался по примеру своего старшего товарища надолго обосноваться в Западной Европе. Это следовало и из названия его книги о первой русской революции. Ведь заглавие предполагало, что автор рассматривал свое пребывание на родине как поездку «туда», увенчавшуюся возвращением «обратно» на основное место пребывания.