Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Отъезд на подавление Кронштадтского восстания позволял Троцкому найти благовидное объяснение для своих сторонников на съезде, которые готовились к захвату власти в партии. Поэтому затяжка в разгроме кронштадтцев также отвечала планам Троцкого. Восстание было удобным предлогом для того, чтобы оправдать свое неучастие в политических баталиях, которые неизбежно вели к крайне опасной конфронтации с Лениным. Знаменательно, что, даже вернувшись в Москву, Троцкий не спешил появляться в зале заседаний съезда.

Казалось, что самые разные силы в руководстве партии были заинтересованы в восстании. Об этом свидетельствовало и необычайное решение направить делегатов партсъезда на штурм Кронштадта. Условия штурма, когда бойцы должны были ползти по льду к восставшей крепости под огнем мятежников, превращали 279 делегатов съезда, записавшихся добровольцами в штурмовые отряды (42% от общего состава), в смертников. (Правда, до сих пор не найден список тех, кто действительно принял участие в штурме Кронштадта.) Эта ситуация открывала такие же богатые возможности для физического устранения политических противников, как и для персонажа из рассказа Честертона, который бросил полк в безнадежную схватку против превосходящих сил противника, чтобы скрыть среди убитых в кровопролитном бою жертву своего преступления.

Какие бы силы ни стояли за событиями в Кронштадте и какими бы мотивами они ни руководствовались, очевидно, что это восстание явилось шоком для рядовых членов большевистской партии и ее беспартийных сторонников, так как считалось, что балтийские матросы – это опора революции. Но также очевидно, что и это убеждение, и потрясение от восстания были во многом преувеличенными. Социальной базой революции был пролетариат крупных городов. Антибольшевистские восстания рабочих Петрограда и Москвы, если бы такие произошли, могли бы по праву рассматриваться как полное банкротство политики партии. Восстание же матросов отражало настроения крестьянства, основной массы населения, из которой всегда рекрутировался флот. В 1921 году эти настроения уже проявились в гораздо более массовых крестьянских восстаниях, которые к этому времени охватили ряд губерний России. «Большевизация» Кронштадта никогда не покоилась на прочной социальной базе. Даже в 1917 году, когда кронштадтский гарнизон сыграл решающую роль в победе большевиков, его матросы сплошь и рядом отдавали предпочтение стихийно-бунтарским импульсам или анархистским лозунгам, что проявилось и во время расправы с адмиралом Виреном, и в июльских событиях 1917 года.

Преувеличенная реакция на события в Кронштадте использовалась руководством партии для того, чтобы доказать глубину кризиса революции и сделать из этого практические выводы. Нет оснований полагать, что кронштадтское восстание обусловило переход к новой экономической политике. Этот курс был взят руководством еще за три недели до начала восстания (и за неделю до публикаций об этом восстании в парижских газетах). Уже 8 февраля 1921 года на заседании Политбюро был заслушан доклад Н.Н. Осинского «О посевной кампании и положении крестьянства». После этого заседания Ленин подготовил «Предварительный черновой набросок тезисов насчет крестьянства», в котором предлагал «удовлетворить желание беспартийного крестьянства о замене разверстки (в смысле изъятия излишков) хлебным налогом». 16 февраля 1921 г. на заседании Политбюро был поставлен вопрос об открытии в «Правде» дискуссии «О замене разверстки продналогом». Продразверстка была отменена в Тамбовской губернии уже в феврале 1921 года. Что же касается введения свободной торговли, на чем настаивали кронштадтские сторонники «третьей революции», то это требование было реализовано лишь осенью 1921 года без всякой видимой связи с событиями в Кронштадте.

Ленин истолковал кронштадтское восстание как свидетельство невозможности продолжать управление страной военными методами, на распространении которых настаивал Троцкий. На X съезде Ленин заявил: «Мы знаем, что только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России… Мы должны постараться удовлетворить требования крестьян, которые не удовлетворены, и законно недовольны и не могут быть довольны». Ленин подчеркивал, что «удовлетворить мелкого земледельца… можно двумя вещами. Во-первых, нужна известная свобода оборота, свобода для частного, мелкого хозяина, а во-вторых, нужно достать товары и продукты».

Одновременно Ленин увидел в происшедших событиях довод в пользу укрепления единства в партии. После острой полемики на X съезде резолюция, одобрявшая деятельность ЦК, была принята 514 голосами (за резолюцию децистов, осуждавшую деятельность ЦК, – 47 голосов, за резолюцию «рабочей оппозиции» аналогичного содержания – 45 голосов). К моменту открытия прений по профсоюзному вопросу 14 марта поддержка делегатами «платформы десяти» была несомненной.

В содокладе с обоснованием своей платформы Троцкий прежде всего постарался доказать, что еще год назад, «в феврале прошлого года», он внес в ЦК «письменное предложение… о замене разверстки продовольственным налогом, которое вы теперь будете обсуждать и принимать». Троцкий заявлял, что он может раздать этот документ всем членам съезда и они смогут увидеть, что он «почти буква в букву совпадает с тем предложением», которое было внесено Лениным. Объясняя, почему он не настоял на введении нэпа в феврале 1920 года, когда его положение было необыкновенно прочным, Троцкий сообщил, что тогда он «был обвинен во фритредерстве, в стремлении к свободе торговли – и получил 4 голоса в Центральном Комитете».

На самом же деле тезисы Троцкого «Основные вопросы продовольственной и земельной политики», внесенные им в феврале 1920 года в ЦК РКП(б), принципиально отличались от резолюции «О замене разверстки натуральным налогом». Хотя в этих тезисах Троцкий предлагал «некоторое ослабление нажима на кулака», «более осторожно относиться к крестьянским верхам», но верный своему курсу, он высказывался за ускорение коллективизации сельского хозяйства. Основная цель политики партии в деревне, по предложению Троцкого, состояла в следующем – «принудительная разверстка по запашке и вообще обработке земли». В изменившихся же к 1921 году условиях Троцкий считал необходимым доказать не только свою приверженность продналогу, но и свой приоритет в разработке этого предложения.

Троцкий отдавал себе отчет в том, что образ «диктатора» перестал быть привлекательным. Он зло иронизировал по поводу того, что «во всякой деревне теперь знают, что такое Цектран: это нечто такое, что отбирает хлеб, имеет в руках палку, не дает рабочим свободно вздохнуть и подносит труженику уксус, когда тот устал, вместо молока, которое имеется в распоряжении т. Зиновьева». Троцкий доказывал, что Цектран был создан Лениным, Зиновьевым и Сталиным «против Томского» и «в мое отсутствие». Он обвинял руководство партии в двурушничестве: «когда нужны были жесткие методы – создавали Цектран, когда политика Цектрана стала объектом критики– ЦК от нее отмежевался». Троцкий утверждал, что именно он «говорил Цектрану: нам необходим решительный поворот на линию демократии».

Троцкий заявил, что он не был инициатором дискуссии о профсоюзах и постарался преуменьшить значение профсоюзной проблемы. «Нельзя растворять вопрос о профсоюзах в общем вопросе о кризисе революции», – заявлял он. Главным объектом его критики был Зиновьев, а не Ленин. Вероятно, нежелание вступать в решающий бой за власть сдерживало Троцкого. Он постарался защитить свои позиции, осудив «платформу десяти» и отстаивая курс на сращивание профсоюзов и хозяйственных органов. Голосование по «профсоюзным» резолюциям принесло убедительную победу «платформе десяти» (336 голосов). Резолюция Троцкого – Бухарина и других получила 50 голосов, резолюция «рабочей оппозиции»– 18 голосов.

Ослабление позиций Троцкого сказалось и на итогах выборов. Он заметно отставал от Ленина по числу голосов, поданных за него. (Ленин – 479, Радек – 475, Томский – 472, Калинин – 470, Комаров– 457, Молотов– 453, Троцкий– 452.) Правда, два члена политбюро получили еще меньше голосов (Зиновьев – 423, Каменев – 406). В ходе выборов в новый состав ЦК вошли все соавторы «платформы десяти». В состав ЦК вошли такие ее сторонники, как К.Е. Ворошилов, В.М. Молотов, Г.К. Орджоникидзе, М.В. Фрунзе, М.И. Ярославский. Напротив, ряд соавторов резолюции Троцкого – Бухарина и другие не были избраны в ЦК(Н. Н. Крестинский, Е.А. Преображенский, Л.П. Серебряков, А.А. Андреев). Сторонник Троцкого со времен казанской операции И.Н. Смирнов также не вошел в ЦК. Помимо Троцкого и Бухарина, из соавторов их резолюции в состав ЦК вошли лишь Г.Х. Раковский и Ф.Э. Дзержинский. Это также говорило о серьезном поражении Троцкого.

Завершение съезда означало для Троцкого возвращение к нерешенной проблеме Кронштадта. В день закрытия съезда штурм крепости возобновился. Восставшие были разбиты, и многие из них стали жертвами жестокой расправы. Однако их значительная часть во главе с ревкомом и генералом Козловским 18 марта перешла по льду в Финляндию, где была интернирована. 3 апреля на Дворцовой площади в Петрограде Троцкий принимал парад в честь героев штурма Кронштадта. Его роль в победе была высоко оценена: он был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Принятие на последнем заседании съезда по предложению Ленина резолюции «О единстве партии», запретившей фракции, и включение в состав ЦК некоторых лидеров «рабочей оппозиции» (А.Г. Шляпников, И.И. Кутузов) должны были способствовать восстановлению мира в партии. Это соответствовало новой политике, исходившей из мирного пути развития страны. Попытка Троцкого распространить власть трудовых армий и Цектрана на всю страну оказалась неудачной. Однако он сохранил высокое положение в руководстве партии, возглавляя вооруженные силы, и имел основания полагать, что время работает на него.

ЛЕВ ГОТОВИТСЯ К ПРЫЖКУ

После весны 1921 года начался период нэпа. 17 мая 1921 года была частично денационализирована мелкая промышленность и сохранены в частной собственности предприятия, которые фактически не были национализированы. 24 мая был издан декрет, допускавший частную торговлю, были приняты решения об использовании форм госкапитализма в виде концессий, аренды, смешанных обществ.

Новая экономическая политика открыла простор для развития рыночных отношений. Хозяйственная жизнь страны стала возрождаться. Вместе с оживившимся частным предпринимательством в стране развили активность иностранные компании, получившие доступ к российским сырьевым ресурсам и другим богатствам страны. В этой связи Игорь Фроянов в своей книге «Погружение в бездну» приводит слова известного американского миллиардера Арманда Хаммера, так ответившего на вопрос, как делаются многомилионные состояния: «Вообще-то это не так уж и трудно. Надо просто дождаться революции в России. Как только она произойдет, следует ехать туда, захватив теплую одежду, и немедленно начать договариваться о заключении торговых сделок с представителями нового правительства. Их не больше трехсот человек, потому это не представит большой трудности».

Возможно, Хаммеру даже не пришлось обходить кабинеты 300 советских государственных служащих, а ограничиться встречами с наиболее влиятельными из них. Одним из них был Троцкий. Хаммер вспоминал, как, беседуя с ним, Троцкий убеждал его, что «в России, в частности, на Урале, имеются неограниченные возможности для вложения американского капитала». Эти слова Троцкого оправдались. Скупая по дешевке на Урале меха и кожи и продавая американское зерно, сильно подешевевшее благодаря небывалому урожаю в США, Арманд Хаммер превратился в миллионера. Однако Хаммер был далеко не единственным американским предпринимателем, озолотившимся в ходе выгодных торговых сделок с Советской Россией.

Как отмечает И. Фроянов, уже «в 1919 г. 9 американских фирм заключили с Советской Россией договоры о поставке различных товаров на весьма крупную сумму 20 902 541 в долларовом исчислении… Большевики расплачивались золотыми слитками и царской золотой монетой… Кроме легального… экспорта золотых запасов России широко практиковался и контрабандный вывоз». Фроянов приводит слова Хаммера: «В то время Ревель (Таллинн) был одним из перевалочных пунктов в торговле с Россией, но большая часть поступавших в него из России товаров для обмена на продукты питания представляла собой контрабанду: произведения искусства, бриллианты, платина».

Можно допустить, что Троцкий оказывал содействие американским предпринимателям в силу своих давних связей с Парвусом, а затем и с другими международными финансовыми кругами. Но почему же и другие члены большевистского правительства, постоянно заявлявшие о желании уничтожить капитализм на планете, создавали условия для обогащения предпринимателей США и других стран Запада? Исходя из необходимости играть на межимпериалистических противоречиях и веря в неспособность буржуазии подняться над узкими своекорыстными интересами, Ленин и другие руководители советской страны считали, что следует использовать стремление буржуазии к прибыли для того, чтобы оживить советское хозяйство, которое затем станет базой для разгрома мировой буржуазии.

Советское руководство исходило из временного характера «передышки», начавшейся после завершения Гражданской войны. Нэп представлялся временным отступлением перед внутренней и международной буржуазией для того, чтобы с помощью рыночных механизмов восстановить хозяйственную жизнь страны. В то же время предполагалось, что внешние события станут решающими для судеб Советской страны. С одной стороны, советские руководители ожидали революции в той или иной капиталистической стране. С другой стороны, они опасались начала военной интервенции белых армий при поддержке западных стран.

Вся советская пропаганда тех лет была нацелена на воспитание интернациональной солидарности с мировым пролетариатом и готовности дать отпор «белой армии и черному барону», которые «готовят нам царский трон». Но люди стремились быстрее преодолеть разруху Гражданской войны и активно включались в заботы мирной жизни.

Эти противоречивые тенденции в советской жизни начала 20-х годов отразились и на положении Троцкого. Теперь он смог вкусить блага мирной жизни, находясь в положении одного из высших лиц советского государства. Дейчер писал: «Бронепоезд был помещен в Музей, его команда из машинистов, техников, пулеметчиков и секретарш была распущена, а Троцкий взял первый отпуск со времени начала революции. Он провел его за городом, недалеко от Москвы, занимался охотой, рыбной ловлей и писал, готовясь к новой главе в своей жизни».

После переезда правительства в Москву Троцкий, его жена и его дети, Лева и Сережа, поселились в Кремле. Ленин и Крупская жили рядом, и порой обе семьи обедали вместе. Троцкого забавляло, когда старый слуга, подавая обед, старался поставить тарелки с российскими гербами так, чтобы головы орлов были повернуты вверх. Троцкий позже писал: «Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур изумляло и забавляло… Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом». Сбиваясь на брюзгливый стиль маркиза де Кюстина, невзлюбившего Кремль с первого взгляда, Троцкий писал: «Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и жерла пушки».

Однако поклонник западноевропейской культуры довольно быстро освоился в царской обстановке. Банкеты, которые постоянно устраивал Троцкий в Кремле, раздражали Ленина, и он настаивал, чтобы они проводились подальше от его квартиры. Эти банкеты венчались шумными выездами Троцкого и его друзей на охоту в подмосковные леса. Рассказывая о своем любимом времяпрепровождении, Троцкий писал: «Привлекательность охоты состоит в том, что она действует на сознание, как оттяжной пластырь на больное место».

В то же время, привыкая к барской жизни, ему все труднее было играть роль вождя пролетарских армий. Троцкий ощущал, что советские люди уже не так легко верят в легенду о «своем», «боевом» вожде. Дейчер писал о том, что во время приемов Троцким военных парадов на Красной площади 1 мая и 7 ноября, его «появление… и его речи все еще волновали толпы… но он уже не мог найти тот близкий контакт с аудиторией, который он безошибочно устанавливал во время гражданской войны… Его театрализованная манера и героический стиль прежде не казались странными для людей, когда это соответствовало драматическому настрою времени. Теперь они отдавали истеричностью».

Возможно, что «истеричность» выступлений Троцкого была вызвана тем, что его тяготила мирная жизнь страны, которую он считал обреченной на отсталость. Выступая на XII съезде РКП(б), Троцкий заявлял: «Страна наша – особенная страна. До войны мы имели на одном полюсе кочевое хозяйство, варварское, полудикое, и в высокой степени концентрированную промышленность – на другом полюсе. Все переходные ступени, все противоположности у нас в тесном соприкосновении… – и все это на базе чрезвычайной хозяйственной отсталости, на базе нашего крестьянства, которое в огромной своей части пользуется самыми примитивными способами обработки земли. Россию теперь некоторая мудрящая часть заштатной интеллигенции называет Евразией, т. е. сочетанием Европы и Азии. Как хотите, это в точку попадает… Роль торгового капитала, например, у нас была евразийской, больше азийской, чем европейской».

Не веря в способность «варварской» России достичь высокого уровня развития, Троцкий лишь мог уповать на мировую революцию, в которой он мог вновь проявить себя как руководитель. В послесловии к своей брошюре «Программа мира», написанном в 1922 году, Троцкий писал: «Отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли. Борьба за революционно-государственное самосохранение вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил; социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета… Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы».

Развитие России Троцкий видел лишь в рамках будущей европейской федерации. Он писал: «Новый период открытых революционных боев за власть неизбежно выдвинет вопрос о государственных взаимоотношениях народов революционной Европы. Единственным программным решением этого вопроса являются Европейские Соединенные Штаты».

Перспектива превращения России в штат Соединенных Штатов Европы представлялась Троцкому особенно реальной в связи с возможной германской революцией. Как он писал позже, в руководстве большевистской партии «считалось самоочевидным, что победивший германский пролетариат будет снабжать Советскую Россию в кредит в счет будущих поставок сырья и продовольствия не только машинами и готовой продукцией, но также десятками тысяч высококвалифицированных рабочих, инженеров и организаторов».

Троцкий постоянно напоминал своим слушателям, что мирная передышка и нэп – явления временные, а постоянным фактором современности является мировая революция. Выступая в Харькове весной 1923 года, он говорил: «Балансу учимся и в то же время на Запад и Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не застанут… И если раздастся с Запада набат – а он раздастся, – то, хоть мы и будем по сию пору, по грудь, погружены в калькуляцию, в баланс и в нэп, мы откликнемся без колебаний и без промедления: мы – революционеры с головы до ног, мы ими были, ими остаемся, ими пребудем до конца».

Такой настрой противоречил попыткам Ленина добиться участия Троцкого в общей деятельности Совета народных комиссаров, направленной на решение хозяйственных задач. С одной стороны, Троцкий не желал утрачивать свой контроль над вооруженными силами страны. С другой стороны, он был готов заняться экономикой страны лишь в том случае, если решение хозяйственных вопросов будет поставлено под его жесткий контроль, но он не желал работать в «общей команде», отвечая лишь за отдельный участок этой сложной работы.

Такая позиция Троцкого проявилась вскоре после завершения XI съезда РКП(б) (после которого Сталин был избран Генеральным секретарем ЦК). На заседании Политбюро 11 апреля 1922 года Ленин предложил назначить Троцкого на пост заместителя председателя совета народных комиссаров. Из текста проекта «Постановления о работе замов», внесенного Лениным в этот день, следовало, что «приблизительно 9/10 труда замы должны уделять хозяйственным наркоматам, 1/10 – остальным». Как отмечал Дейчер, «Троцкий категорично и довольно надменно отверг предложение занять эту должность». Одновременно он подверг критике ленинский проект постановления, написав: «Поставленные задачи столь универсальны, что это равносильно тому, как если бы не было поставлено никаких задач». В ответ на предложения об усилении полномочий Рабкрина, который до апреля 1922 года возглавлял Сталин, Троцкий обрушился с резкой критикой на эту организацию. Он писал: «Закрывать глаза на то, что в Рабкрине работают главным образом работники, потерпевшие аварию в разных областях, нельзя… Отсюда ясна фантастичность плана поднять государственный советский аппарат, пользуясь Рабкрином, как рычагом». По мнению Троцкого, в «рычаг упорядочения хозяйства» следовало было превратить Госплан.

Вероятно, в стремлении Троцкого придать Госплану распорядительные функции не последнее место занимало желание встать во главе этого органа, который стал бы играть ведущую роль в управлении экономики страны по мере укрепления государственного сектора. Включаться же в существующую структуру хозяйственного управления, в которой Госплан не играл доминирующей роли, Троцкий не желал. К тому же, если бы Троцкий принял предложение Ленина, даже став его первым заместителем по совнаркому, ему пришлось бы разделить круг обязанностей с двумя другими замами – А.И. Рыковым и А.Д. Цюрупой, ни один из которых в апреле 1922 года не был членом политбюро.

Отказ Троцкого от предложения Ленина положил начало его «холодной войны» против большинства руководства партии. Эта позиция Троцкого «и манера, в которой он был сделан, вызвали раздражение у Ленина; это явилось поводом для новых противоречий, которые, добавляясь к старым конфликтам, разделяли политбюро», – замечал Дейчер.

Через месяц после письма Троцкого в политбюро с критикой ленинского предложения о работе замов предсовнаркома у Ленина резко ухудшилось состояние здоровья: он оказался частично парализован. (Троцкий узнал об этом, когда сам находился на лечении. По его словам, он порвал себе сухожилия, поскользнувшись на откосе во время рыбной ловли сетью.)

Отсутствие Ленина в Кремле в течение почти полугода и возможность фатального исхода его болезни отразились на отношениях между членами политбюро. Троцкий откровенно демонстрировал свое нежелание сотрудничать с остальными членами политбюро. Руководящий орган партии терял авторитет, управляемость и превращался в поле конфликтов. Еще находясь на лечении, 11 сентября 1922 г. Ленин вновь вернулся к вопросу о назначении Троцкого заместителем предсовнаркома и попросил Сталина поставить вопрос на заседание политбюро. За это предложение проголосовали все члены политбюро, кроме Томского и Каменева, которые воздержались. Из-за ухода Рыкова в отпуск Ленин спешил с решением этого вопроса, рассчитывая, что Троцкий немедленно приступит к исполнению обязанностей заместителя. Троцкий вновь отказался занять пост, заявив, что он занят подготовкой к конгрессу Коминтерна и сам собирается в отпуск. 14 сентября Сталин, по предложению Ленина, внес на заседание Политбюро проект резолюции с осуждением позиции Троцкого, что и было принято.

Обострение отношений между Лениным и Троцким осенью 1922 года было сглажено в ходе обмена записками между ними в середине декабря по вопросу о внешней торговле. Ленин поддержал позицию Троцкого о государственной монополии на внешнюю торговлю и поручил ему отстаивать на пленуме их общие взгляды. Создавалось впечатление, что, обнаружив совпадение взглядов между ними по важному, но не самому главному вопросу, Ленин спешил создать такую ситуацию, чтобы Троцкий вместе с ним выступил защитником государственных интересов страны. В то же время Ленин вновь отверг предложение Троцкого об усилении Госплана путем придания ему распорядительных функций. В середине декабря Ленин опять поставил вопрос о назначении Троцкого заместителем председателя совнаркома, и это предложение было в третий раз отвергнуто.

К этому времени работоспособность Ленина снизилась до минимума, так как с конца ноября у него опять стали отниматься конечности, а в середине декабря наступил более стойкий паралич. Врачи рекомендовали Ленину полностью воздержаться от занятий государственными делами. 18 декабря 1922 г. политбюро приняло решение следить за соблюдением Лениным лечебного режима, установленного врачами. Контроль за этим режимом было поручено осуществлять Сталину. И собственное состояние, и требования врачей, и контроль политбюро вызывали раздражение Ленина. Как и в мае 1922 г., он хотел свести счеты с жизнью и просил, чтобы ему дали яд. Поэтому работы, написанные Лениным в эти дни, были во многом окрашены его болезненным восприятием реальности. Опасаясь обострения борьбы в политбюро, Ленин, как показали последующие события, преувеличивал опасность раскола партии.

В записках, надиктованных М. Володичевой 24 декабря 1922 г., Ленин призывал принять предупредительные меры против раскола и обеспечить «устойчивость» партии. Ленин, очевидно, исходил из опыта предыдущих политических кризисов (1919 г., когда возникала конфронтация между Троцким и «военной оппозицией»; и 1920—1921 гг., когда ленинской платформе «десяти» противостояла оппозиция во главе с Троцким).

Теперь Ленин считал, что источником опасности являются отношения между Троцким и Сталиным. Он продиктовал: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости… являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который может быть избегнут». Ленин высказал критические замечания как в адрес Сталина, так и в адрес Троцкого: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно».

Видимо, чтобы не создавалось впечатление, что он предлагает устранить и того и другого из руководства страны и выдвинуть вместо них каких-то иных лиц, Ленин тут же дал нелицеприятные характеристики другим деятелям из руководства страны: Зиновьеву, Каменеву, Бухарину и Пятакову. При этом напоминая о поведении Зиновьева и Каменева накануне Октябрьского восстания и говоря о том, что это событие «не является случайностью», Ленин замечал и о «небольшевизме» Троцкого. Правда, тут же сводил к минимуму значение этих напоминаний, словами, что все это «мало может быть ставим им в вину лично».

Как и во время предыдущих кризисов в руководстве Ленин стремился развести соперничающие группировки. Перед VIII съездом партии он постарался отправить Троцкого на фронт, чтобы не обострять его конфликт с «военной оппозицией». Перед X съездом партии он согласился с отъездом Троцкого на подавление Кронштадтского мятежа, так как это помогло избежать острой борьбы на съезде. На сей раз Ленин предлагал «развести» Сталина и Троцкого, поставив между ними своеобразный буфер из 50-100 новых членов ЦК из рабочих.

Видимо, были и другие соображения, заставлявшие Ленина идти на уступки Троцкому. Свою первую записку, включенную в «Письмо к съезду», он завершал замечанием о необходимости увеличить «прочность нашей партии» и облегчить «для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна обостриться в ближайшие годы». Возможность обострения международной обстановки вынуждала Ленина, с одной стороны, думать о необходимости укреплять Красную Армию, которую возглавлял Троцкий, а с другой стороны, о важности использовать огромные связи Троцкого с влиятельными кругами различных стран, в том числе международных финансистов.

По этим или иным причинам, но было очевидно, что Ленин был готов пойти на частичные уступки Троцкому и в вопросе о Госплане. 23 декабря он продиктовал: «Я думаю предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях». 27 декабря Ленин продиктовал Володичевой: «По внимательном рассмотрении дела, я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль, именно: Госплан стоит несколько от наших законодательных учреждений… В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому». Однако тут же Ленин оговаривался, что он не может пойти навстречу Троцкому «в отношении председательства в Госплане либо особого лица из наших политических вождей, либо председателя Высшего Совета Народного Хозяйства». Характеризуя будущего председателя Госплана, Ленин перечислил такие качества, которыми явно не обладал Троцкий: «Я думаю, что во главе Госплана должен стоять человек, с одной стороны, научно образованный, именно, по технической, либо агрономической линии, с большим, многими десятилетиями измеряемым, опытом практической работы в области либо техники, либо агрономии. Я думаю, что такой человек должен обладать не столько администраторскими качествами, сколько широким опытом и способностью привлекать к себе людей». Так Ленин давал понять, что он не видит в Троцком будущего руководителя Госплана.

То ли преувеличенный страх перед расколом партии, то ли его раздражение против Сталина, который постоянно контролировал режим лечения Ленина и конфликтовал по этому поводу с Крупской, сыграли главную роль в решении Ленина надиктовать 4 января 1923 г.; записку, которая затем активно использовалась Троцким и другими врагами Сталина: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех отношениях отличался от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».