Текст книги "Сталин. Путь к власти"

Подобную способность к изображению сложных человеческих натур Сталин обнаруживал и у других выдающихся деятелей русской литературы. Выступая на заседании Комитета по Сталинским премиям в марте 1950 года, Сталин осуждал литературных критиков, которые «хотят, чтобы все герои были положительными, чтобы все стали идеалами… Ну а Гоголь? Ну а Толстой? Где у них положительные или целиком положительные герои? Что же, надо махнуть рукой и на Гоголя, и на Толстого?» Произведения этих и других классиков русской словесности Сталин считал непревзойденными образцами художественной литературы, и книги Толстого, Гоголя, Чехова, а также многих других русских писателей переиздавались в сталинское время огромными тиражами.

Он очень любил и русские оперы. Серго Берия, хорошо знакомый с пристрастиями Сталина к русской опере, говорил своей матери: «Я не Сталин, чтобы по пятьдесят раз слушать «Ивана Сусанина». По словам Молотова, Сталин «часто в Большой театр ходил, на середину оперы, на кусок из оперы. Хорошо относился к Глинке, Римскому-Корсакову, Мусоргскому – к русским преимущественно композиторам».

Очевидно, что любовь к Грузии, ее народу, ее прошлому, которая заставляла его со школьных лет отстаивать право быть грузином, говорить по-грузински, петь грузинские песни, он перенес на Россию, а потому в России он обрел свою вторую родину, став впоследствии убежденным патриотом русского народа.

Здесь, на своей второй родине, он обрел и свою вторую семью, женившись в 1918 году на 17-летней русской девушке Надежде Аллилуевой, которую знал еще со времен подпольной работы, когда он скрывался в Петербурге на квартире своего старого знакомого по Тифлису Сергея Аллилуева. Дом Сталина – Аллилуевой стал русским домом, в котором языком общения служил русский, а дети смешанного брака сначала даже не подозревали о том, что они наполовину грузины. Однако со временем Сталин привил и им любовь к Грузии.

Часть 2.
НА ЖИЗНЕННОМ ПЕРЕПУТЬЕ

Глава 4.
ЦЕРКОВНОЕ ПОПРИЩЕ

Обретение Сталиным второй родины было долгим процессом, но первые шаги на этом пути он начал делать еще в детстве. Его постепенному осознанию глубоких и давних связей между Грузией и Россией без сомнения способствовало общее вероисповедание двух народов, служению которому юный Иосиф Джугашвили намеревался посвятить свою жизнь.

После смерти отца жизненная стезя Coco Джугашвили казалась раз и навсегда предопределенной желанием его матери: мальчик должен был стать православным священником, а в случае успеха – достичь высокой должности в церковной иерархии. Значительная часть его духовного и интеллектуального развития происходила в стенах религиозных училищ.

Многие авторы считают, что богословие, изучавшееся Сталиным в семинарии, определило стиль его мышления сугубо в отрицательном. отношении. Ряд авторов обращал внимание и на то, чего не выучил Сталин в семинарии. Американский ученый Адам Улам подчеркивал, что в семинарии не было курсов естественных наук и не изучались современные иностранные языки. Из этого обстоятельства Улам делал два вывода.

Во-первых, «в ходе своей революционной учебы Сталин никогда не смог добиться понимания немецкой мысли в той степени, в какой это было необходимо для будущего марксистского руководителя». Во-вторых, «нехватка подготовки в предметах, позволявших освоить научный метод мышления, а также отсутствие математики, несомненно способствовало его обскурантизму и отрицанию им чистой научной теории, что нанесло огромный ущерб советской науке и советским ученым».

Существенным недостатком семинарии, по мнению А. Улама, было также то обстоятельство, что в ней «не было возможностей для общения с семьями из более культурных слоев общества: Большинство студентов были грузинами; здесь было лишь немного русских и армян из обедневших средних классов или крестьян. Там не было возможности познакомиться и развить дружеские отношения с евреем или католиком, расширить свой кругозор и подумать о других предметах, кроме стремления к выдвижению или борьбы против угнетения, научиться терпимости не через приобщение к политической философии, а благодаря личному опыту». А. Улам сожалел, что пребывание в семинарии не «могло развить у деревенского паренька утонченные манеры, любовь к женскому обществу и легкость общения с женщинами». Улам уверял, что «русская православная церковь и полувосточный характер Грузии пропитаны мужским шовинизмом», и замечал, что отсутствие утонченных манер проявилось затем в «ночных банкетах на даче Сталина».

Разумеется, семинария дала Сталину лишь то, что она могла дать. Конечно, было бы лучше, если бы он имел возможность получить более углубленное и современное образование по ряду предметов. В то же время тенденциозность и ошибочность многих комментариев по поводу семинарского обучения в значительной степени объясняются не только враждебностью их авторов к Сталину, но и их отчужденным отношением к православной церкви. Некоторые из этих авторов, будучи протестантами, католиками или иудеями, видели в православии лишь византийскую ветвь христианства, отставшую в своем развитии вследствие догматизма и консерватизма.

Кроме того, сводя образование Сталина лишь к программе его обучения в семинарии, западные авторы игнорировали то обстоятельство, что многие пробелы в своих знаниях Сталин компенсировал самообразованием и усвоением самой разнообразной информации. Говорить об «отрицании» Сталиным научной теории нелепо. У нас еще будет возможность подробнее рассмотреть его вклад в развитие науки в СССР, в том числе и фундаментальной. Помимо сомнительности замечаний о том, что, находясь в обществе грузин, «обедневших армян и русских» и не развивая «дружеских отношений с евреем или католиком», Сталин закрывал себе путь к культуре и ограничивал свой кругозор, столь же сомнительны и утверждения о якобы неумении Сталина вести себя с людьми иного социального круга. Подавляющее большинство людей, в том числе иностранцев, встречавшихся с ним, отмечали не только его умение общаться с людьми из разных слоев общества, но и очаровывать их. Наконец, вряд ли стоит судить о манерах Сталина исключительно по когда-то популярной на Западе книге Милована Джиласа, в которой он приводил сплетни по поводу вечеринок в узком кругу членов Политбюро на сталинской даче.

Кажется, что в своих критических оценках Тифлисской семинарии англо-саксонские биографы Сталина противопоставляют ей сложившиеся у них представления об обычном для англо-американского государственного деятеля образовании в элитарном учебном заведении. Нет сомнения в том, что помимо замечательных условий для получения образования здесь всегда существовали большие возможности для общения, знакомств друг с другом, а стало быть, для установления связей и освоения манеры поведения, которые потом становились необходимы студентам в обществе. Ф.Д. Рузвельт учился в одном из таких заведений, в Гарвардском университете. У. Черчилль – в привилегированном военном училище Сандхерст. Схожим был путь к знаниям и у многих других видных государственных деятелей XX века. Ш. де Голль получил образование в лучшем военном училище Франции, Сент-Сирском. А.Ф. Керенский – в Петербургском университете. В Московский университет поступил Н.И. Бухарин, студентом Казанского университета был В.И. Ульянов-Ленин, а в Одесский университет был зачислен Л.Д. Бронштейн-Троцкий. Разумеется, в этих учебных заведениях возможности для получения светского образования были лучше, чем в Тифлисской семинарии. Кроме того, запретов, подобных тем, что существовали в семинарии, на знакомство с явлениями современной культуры ни в университетах, ни даже в упомянутых военных училищах не существовало.

Между тем в суровой обстановке Тифлисской семинарии были свои положительные стороны для развития ума и стимулирования интереса к знаниям. Богословские занятия развивали память, умение глубоко разбирать тексты и логически рассуждать. Строгая дисциплина не позволяла учащимся отвлекаться от занятий. Семинаристы, закаленные еще в духовных училищах на текстах богословской литературы, без особого труда переваривали те философские и естественно-научные труды, которые ставили в тупик иных воспитанников привилегированных школ. Хотя упомянутые выше государственные деятели XX века обладали недюжинными умственными способностями, некоторым из них оказалось нелегко учиться и даже поступить в высшие учебные заведения. Черчилль поступил в Сандхерст только с третьей попытки. Гитлер так и не смог добиться принятия его в Венскую академию художеств. Рузвельт закончил учебу в Гарварде почти на одни «тройки», и его средний балл был чуть выше посредственного.

Даже суровые ограничения семинарии в отношении информации из внешнего мира имели свои положительные стороны, ибо лишь разжигали у учеников интерес к знаниям, вполне доступным студентам вольных университетов. Любая книга, которая попадала к семинаристам, страдавшим от недостатка информации, любая публичная лекция, услышанная ими, становилась предметом их дотошного изучения, пересудов, споров, а потому ученики духовных училищ извлекали гораздо больше ценного из ограниченного объема информации, чем университетские студенты из тех интеллектуальных богатств, которые им предлагали преподаватели.

Впрочем, некоторые авторы биографий Сталина отчасти признавали положительные стороны обучения в Тифлисской семинарии.

Алан Баллок считал, что «благодаря этому обучению Сталин развил феноменальную память, что ему весьма пригодилось в его дальнейшей деятельности». Д.Д. Волкогонов снисходительно допустил, что «как и любое знание, богословие, вопреки сложившемуся у нас представлению, несет немало полезной информации: исторической, социальной, нравственной». А. Улам же решительно опровергал мнение Троцкого, который, по его словам, «изображал Сталина почти как неграмотного человека». Подобные заявления, подчеркивал А. Улам, «игнорировали то обстоятельство, что семинария дала ему немалые знания: он должен был изучать латынь, греческий, церковно-славянский, а также русскую историю и литературу». Напомним, что более престижное учебное заведение Сандхерст, которое закончил Черчилль, представляло собой кавалерийское училище. Но за 18 месяцев он не приобрел там никаких существенных знаний, за исключением навыков верховой езды. Университетская же учеба Троцкого и Бухарина была почти символической, так как на первых же курсах оба были арестованы за участие в революционном движении (Троцкий через год после поступления в университет; Бухарин – через два года). В отличие от Владимира Ленина, который был также исключен из Казанского университета, но сдал весь курс экстерном, ни Троцкий, ни Бухарин университетских курсов не завершили и дипломов не получили.

Надо также сказать, что, принижая усилия Сталина по самообразованию, многие авторы игнорируют то обстоятельство, что своими познаниями о мире большинство выдающихся государственных руководителей первой половины XX века было обязано самообразованию. Свои глубокие знания об истории Черчилль получил из литературы уже после окончания Сандхерста. Рузвельт существенно углубил свои познания в общественных науках лишь после того, как его разбил паралич и он оказался прикован к постели. Необыкновенной жадностью к новым знаниям отличался Ленин. Недостатки своего образования постоянно пополняли активным чтением Троцкий и Бухарин, Гитлер и Муссолини.

Говоря об отсутствии в Тифлисской семинарии возможностей для общения с широким кругом лиц из «культурных слоев общества», указывая на содержание программы обучения и даже пытаясь вообразить, какие богословские книги читал Иосиф Джугашвили, многие исследователи жизни Сталина упускали из виду главное обстоятельство – семинария являлась лишь продолжением всей его предшествующей жизни в православной вере, хотя и более высоким и важным этапом на его более чем десятилетнем пути к получению им священнического сана. Учеба в Горийском духовном училище и Тифлисской православной духовной семинарии предполагала не только изучение богословия, но и постоянное участие в церковной жизни.

Нам известно, что Иосиф Джугашвили рос в семье, где мать свято верила в Бога, а потому молитвы перед иконой дома, соблюдение постов, регулярное посещение церкви, соблюдение многочисленных обрядов, исполнение различных обетов, данных Богу, стали с детства частью его образа жизни. Нетрудно себе представить, что во время болезней ребенка его мать обращалась не только с жалобной песней к «батонеби», но и истово молилась перед иконами Богородицы и Спасителя, ставила свечи перед церковными образами, заказывала молебны в церкви за «болящего Иосифа». Нелегкая судьба семьи Джугашвили, – в которой умерло двое детей, уехал в другой город, а затем рано умер ее глава, повреждение Иосифом руки, – вероятно, была в глазах верующей Екатерины испытанием, посланным ей Богом. Возможно, она видела в спасении Иосифа от болезней и его выздоровлении после несчастного случая Божий Промысел. Верующим был и отец Иосифа. Это отмечает и Георгий Леонидзе в своей книге, когда рассказывает о намерении отца помолиться перед иконой Святого Георгия – покровителя Грузии – за здоровье своего ребенка после Дзеобы. Религиозному воспитанию Coco могло способствовать и то обстоятельство, что начиная с 1883 года его семья жила в Гори в доме священника Чарквиани. Его дети учились в том же духовном училище, в котором занимался Coco.

Храм, изображения Христа, Богородицы и святых, церковные службы легли в основу первых впечатлений Coco о возвышенном и прекрасном. Православная церковь считает, что уже с семилетнего возраста человек способен отвечать перед Богом за свои поступки, бороться со злом в себе и получать благодатное прощение в таинстве покаяния. Таким образом, Иосиф Джугашвили, еще до того как стал учеником духовного училища допускался к исповеди. Перед всякой исповедью Иосиф должен был вспоминать, не сбился ли он с пути истинного. Церковь развивала у верующего не только память, но и исключительную внимательность в исследовании движений своей души. Православие учит, что исповедь – не индульгенция, при которой чувство смущения, стыда и даже покаяние служат своеобразной «платой», вносимой за грех и позволяюшей жить дальше как ни в чем не бывало. По мнению православных священников, исповедь можно назвать процессом рождения личности, процессом иногда мучительным, ибо человеку приходится что-то от себя отсекать, что-то вырывать из себя с корнем, но и процессом спасительным и в итоге радостным. Рассуждения о мстительности и жестокости, самообожании и других пороках Сталина, которые якобы были ему присущи чуть ли не с раннего детства, предполагают, будто ни он сам, ни его исповедники, ни другие церковные наставники не замечали в душе Иосифа этих злых начал и греховных наклонностей.

Разумеется, вряд ли подросток был безгрешным. Так же вполне вероятно, что многие черты характера, в том числе и малоприятные, сохранились в натуре Иосифа с детства. И все же можно предположить, что он еще в детстве учился преодолевать то, что считалось греховными наклонностями. Его жизнь была нелегкой, но он не впадал в греховные страсти уныния и печали: друзья запомнили его постоянно жизнерадостным и веселым. Хотя порой ему было нелегко сдерживать свойственную ему гневливость, он старался смирять эту страсть и даже в споре с учителем по поводу расстояния от Петербурга до Петергофа удерживал себя под контролем. Он умел спокойно убедить других людей, даже взрослых, в своей правоте; вспомним рассказ о том, как он настоял на исполнении грузинских народных песен в духовном училище. Coco научился не подчиняться греховным страстям, даже если они охватывали окружавших его людей. Поэтому он был единственным в классе, кто не стал дразнить новенького ученика, мегрела, за его акцент в грузинской речи. Coco нашел наиболее подходящий способ, как помочь новичку. Он подошел к нему и предложил: «Ну давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому». Так он показал пример преодоления греховной гордыни и страсти к осуждению, охвативших его одноклассников.

Его прилежание в учебе свидетельствовало и о том, что он свято верил в Бога и основы христианского вероучения. О том, что его вера не была формальной или поверхностной, писал один из соучеников Иосифа по Горийскому духовному училищу: «В первые годы учения Coco был очень верующим, посещал все богослужения, пел в церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении». Будучи учеником духовных учебных заведений, он постоянно находился под наблюдением священников, которые могли своевременно разглядеть его отход от веры. Ежедневно он имел возможности устранить малейшие сомнения, если они возникали у него в вопросах религии, и есть свидетельства того, что юный Сталин пользовался такими возможностями.

Хотя Георгий Леонидзе свел к минимуму повествование о церковной жизни Сталина, он выполнил еще одно важнейшее условие, которое ставил Моэм: он рассказал о том, как с детства верил в Бога Иосиф Джугашвили. В одной из глав эпопеи поэт рассказал, как Coco, потрясенный зрелищем казни двух абреков (разбойников) в Гори, на другой день спросил учителя, почему Бог позволяет абрекам жить и почему Бог, зная греховность людей, не устроил им жизнь без мучений. Возможно, в основу содержания этой главы положена подлинная история из жизни Сталина. Знаменательно, что в этой сцене Леонидзе показывает, что Coco ищет ответа на мучившие его вопросы, исходя из своей веры в Бога и не подвергая сомнению ни мудрость Бога, ни его милосердие, ни его существование. Серьезно относившийся к своей учебе мальчик вряд ли мог механически и бездумно зазубривать молитвы, религиозные поучения и тексты Библии или святоотеческих книг. Скорее всего потому, что он осваивал религиозное учение вдумчиво и глубоко, Coco из класса в класс переходил с отличными отметками.

С детства он вряд ли мог себе представить жизнь вне церкви, то есть вне собрания верующих, которое православные священники учили его считать телом Христовым. Его восприятие пространства и времени было сформировано религиозными представлениями. В соответствии с православным учением, верующий воспринимает храм как Царство Божие в единстве трех его областей: Божественного, небесного и земного. В каждой детали архитектуры и интерьера храма прихожанин видит глубокий и возвышенный смысл. Для верующего в храме запечатлена и история мира. По словам Иоанна Кронштадтского, «в храме, в его расположении и частях, в иконах, богослужении с чтением Священных Писаний, пением, обрядами, начертана, как на карте, в лицах, в общих чертах, вся ветхозаветная, новозаветная и церковная история, все Божественное домостроительство человеческого спасения». Настоящее же время разделялось для верующего на отрезки, каждый из которых имел свое строго определенное назначение для церковной жизни. День состоял из суточного круга служб, а год представлял собой годовой круг богослужений, отражавший события церковной истории. Каждый день к повторявшимся ежедневным молитвословиям и песнопениям присоединялись те, что были сообразны тому или иному дню года и церковному празднику.

Еще сравнительно недавно церковные службы, а не часы и календарь служили для верующего главными вехами в его движении во времени. Даже в довоенное советское время, изображенное в фильме «Свинарка и пастух», колхозный конюх Кузьма Петров спорил, что он справит свадьбу со свинаркой Глашей Новиковой к Петрову дню, а действующие лица фильма и многие кинозрители прекрасно знали, когда наступит этот день. Видимо, схожим было восприятие времени и в православной Грузии. События, вероятно, фиксировались в памяти не по дням и часам, а по религиозным праздникам, постам и службам. Вследствие этого определение даты события было ненадежным, и люди могли сбиваться в своих расчетах во времени. Возможно, это обстоятельство, а не желание Сталина затруднить работу Радзинского над его биографией объясняет различные несоответствия в датах первых лет жизни Иосифа Джугашвили. Лишь наличие документа об окончании Горийского духовного училища, в котором был указан также год его поступления в училище, не позволяло Сталину путать эти даты. Остальные же события детства, особенно раннего, оставались в его памяти и памяти его матери вне точной датировки, что скорее всего впоследствии и привело к ряду хронологических ошибок.

Надо также учитывать, что, сознавая себя частью тела Христова, верующий уже своим именем связывает свое рождение с днем церковного календаря, посвященного тому или иному святому, а не с днем своего рождения по светскому календарю. По каким-то причинам Виссарион и Екатерина Джугашвили не стали называть новорожденного именем почитаемого православными чудотворца святого Николая, архиепископа Мир Ликийских, хотя мальчик родился в церковный праздник, посвященный этому святому. (Этот день отмечался в России как день именин наследника трона, а затем императора Николая II.) Они выбрали для сына не имя «Николай», а имя «Иосиф», что означает «приумноженный». Обычно выбирали имена святых, дни которых наиболее близки к дню рождения родившегося ребенка. Из 14 Иосифов, упомянутых в православном календаре, наиболее был близок к дню рождения и дню крещения сына день Праведного Иосифа Обручника, который отмечался в первое воскресенье после Рождества. В 1878 году этот день приходился на воскресенье, 31 декабря, ровно через две недели после крещения Иосифа в воскресенье, 17 декабря. Не исключено, что такой выбор был сделан матерью Иосифа Джугашвили, которая выражала тем самым свое желание «обручить» сына с церковью. Скорее всего день Николая Мир Ликийских не отмечался в семье Джугашвили как день рождения Coco, но зато праздновали его именины в день Иосифа Обручника. Поскольку же день Иосифа Обручника приходился на первое воскресенье после Рождества, то он мог отмечаться иногда в текущем году, а порой переходить на следующий год, и это могло сбивать семью в ее расчетах дня и года рождения мальчика.

О том, что Сталин довольно рано мог изменить свой день рождения, косвенно свидетельствует один из его псевдонимов. Дело в том, что почти все псевдонимы, которые выбирал себе Сталин, за исключением главного, по которому он стал известен всему миру, были обычно связаны с его личной жизнью. «Коба» – это герой из любимой книги его детства. Для псевдонима «Иванович» было использовано отчество его отца Виссариона Ивановича (деда Сталина звали Вано, или Иваном). Вероятно, в память об отце и деде Сталин иногда использовал и псевдоним «Иванов». В псевдониме «Бесошвили» скрыто имя отца Виссариона, которого все звали Бесо. Псевдоним «Солин» был выбран им после двух ссылок в Сольвычегодск в 1909-м и 1910—1911 годы. Для шифротелеграмм, направляемых Молотову в Лондон и Вашингтон в 1942 году, он использовал псевдоним «Дружков», потому что он был другом Молотова. В годы войны Сталин использовал в секретной переписке псевдоним «Васильев», возможно потому, что был отцом Василия. В то же время «Васильев» был одним из подпольных псевдонимов Сталина. Можно предположить, что в этом псевдониме (как известно, «Василий» означает «царский») был зашифрован подлинный день рождения Сталина, совпадавший с царским праздником – именинами царя Николая II.

Подпись же «К. Стефин» (скорее всего это означало «Коба Стефин»), стоящая под сталинской работой «Литературные возможности», кажется, не отвечает тем принципам, которыми руководствовался Сталин при выборе вымышленных фамилий. Эта работа, написанная 20 декабря 1909 года, представляет собой раздел «Писем с Кавказа», которые были опубликованы в газете «Социал-демократ» 13 (26) февраля 1910 года. Можно предположить, что «Коба Стефин» подразумевался и в подписях «К. Ст.» и «К. С», которые стояли под сталинскими работами с начала 1910-го до апреля 1912 года. (Лишь в апреле 1912 года он прибег к псевдониму «Солин», а с начала 1913 года впервые написал работу под именем «Сталин».) Выбор такого псевдонима представляется естественным, если к тому времени Сталин решил считать своим днем рождения 9 (21) декабря. Дело в том, что этот день для церкви связан с рядом святых, в том числе и с преподобным Стефаном Новосиятелем.

Можно предположить и то, что Сталин сознательно изменил свой день рождения, когда стал революционером. Дело в том, что революционеры-атеисты, в отличие от верующих, отмечали свои дни рождения, нередко используя их как поводы для нелегальных собраний. Поскольку день рождения Сталина совпадал с именинами царя Николая II, вряд ли ему, борцу против самодержавия, хотелось отмечать свой личный праздник вместе с императором, и, возможно, по этой причине он сместил дату своего рождения на три дня.

С девяти лет Иосиф под руководством священнослужителей изучал тексты Нового и Ветхого Завета. Их смысл не всегда лежал на поверхности, и священники учили его, как надо понимать библейские тексты, чтобы обнаруживать в них вечные для православного христианина истины, а не воспринимать их лишь как источник «полезной информации: исторической, социальной, нравственной», то есть так, как воспринимал эти книги Волкогонов. В истории иудейского народа, изложенной в Ветхом Завете, он видел не «полезную информацию» о правлении Соломона и других царей Израиля и Иудеи, а свидетельства вечной власти Бога над всеми людьми, вне зависимости от их рода и племени. В беспощадных наказаниях, которым Бог подвергал врагов Авраама, в поголовном уничтожении племен, враждебных иудеям, он научился видеть справедливое возмездие тем, кто не признавал истинного Бога. В отступничествах иудеев от Бога его учили видеть примеры извечной человеческой греховности, за которую люди всегда несут суровые, но справедливые кары. Заповеди, принесенные Моисеем с горы Синай, слова Нагорной проповеди он воспринимал как незыблемые правила поведения для всех людей мира. Каждая книга Библии истолковывалась как свидетельство истинности Бога.

Дорогие ему с первых лет детства образы гор и садов, представления о центральной роли семьи в мирской жизни человека, призывы к героической борьбе и победе обретали в библейских текстах священный смысл. На горах, о которых шла речь в Библии, Бог являлся избранным. С горы Синай были принесены Моисеем скрижали, запечатлевшие заповеди Бога. На горе была произнесена главная проповедь Христа. На горах Спаситель вел беседы со своими учениками. Священные для христиан горы олицетворяли возвышенность учения Христа. Земная же церковь сравнивалась с плодоносным садом. Современный Закон Божий учит: «Новозаветная церковь есть новое Божие насаждение, Божий сад, Божий виноградник. Господь Иисус Христос Своей земной жизнью, крестной смертью и Воскресением внес новые благодатные силы, новую, способную к богатому плодотворению, жизнь в человечество». Образ плодоносного сада постоянно присутствует на страницах Библии. Земной рай, где жили первые люди, был садом, в котором росли чудесные деревья. Земля обетованная была страной, где росли смоковницы и вызревал виноград необыкновенной величины. В Гефсиманском саду состоялась Тайная вечеря Христа.

В то же время мирный образ церкви как сада сочетался с восприятием церкви как сражающейся армии. Церковь постоянно пребывала в сражении с дьявольскими силами, а поэтому святой Климент, епископ Римский, сравнивал церковь с войском. Церковь постоянно говорит о неизбежности ее победы в этой борьбе. Мученическая казнь Христа стала началом Его победы над греховностью людей. С детства Иосиф привык исполнять пасхальное песнопение, в котором провозглашалась победа Христа над смертью. Слово «Ника» (по-гречески «победа») нередко было начертано вместе с изображением креста. Об окончательной победе Бога и создании Царства Божьего на Земле говорилось в завершающей книге Библии – Откровении Иоанна.

Те, кто следовал заветам Христа, были одной семьей, братьями и сестрами во Христе. Именно так именовали верующих православные священники. Тема семьи проходила через многие книги Ветхого и Нового Завета. Истории семьи Ноя и его сыновей, семей Авраама и Сарры, Исаака и Рахили, Иакова и Ревекки, Иосифа и его братьев, жизнь Святого семейства иллюстрировали церковные представления о человеческом грехе и праведной жизни. Верующие могли видеть в них примеры назидательных драм, касавшихся их лично.

Поскольку верующие придают особое значение связи, соединяющей их собственное имя с именами тех, кто упомянут в священных книгах, то Coco не мог не обратить внимания на ветхозаветный рассказ об Иосифе. Вероломное предательство завистливых братьев, замысливших убить Иосифа, а затем продавших его в рабство, заключение Иосифа в тюрьму по ложному навету, умение Иосифа верно истолковывать знаки судьбы, предвидеть грядущие события и принимать своевременные, эффективные меры для предотвращения гибели целой страны, превращение Иосифа в неограниченного правителя Египта, арест им своих братьев не за их подлинное преступление против него, а на основе сфабрикованного против них обвинения в краже, прощение их Иосифом и другие эпизоды этой многократно повторенной, тщательно заученной и внимательно прокомментированной истории могли оставить неизгладимый след в сознании Иосифа Джугашвили еще в детстве.

Образная система Библии была близка к тем представлениям народной культуры Грузии, с которыми он был знаком с детства, и это обстоятельство могло способствовать тому, что рассказы о судьбе иудейского народа и событиях на земле Израиля и Иудеи воспринимались Иосифом Джугашвили как повесть о своей родине и своем народе. Вместе с тем благодаря Священному Писанию привычные с первых дней жизни ключевые представления о родине обретали для Иосифа более широкий смысл. Священники учили, что тексты Ветхого Завета следует воспринимать не как рассказ о неких семьях или историю одного народа, а как всемирную историю о семье народов. Слово же Христа было обращено ко всем людям на Земле. Православие соединяло судьбы разных народов, следовавших, согласно учению этой церкви, единственно верному учению. Поэтому даже народы с различными языками, историческими и культурными традициями – грузины, греки, русские, украинцы, белорусы, сербы, черногорцы, болгары, румыны, молдаване, а также представители других народов, принявших православие, объединялись в едином братстве православных людей. Церковные предания говорили о многочисленных узах, связывающих православные народы. Согласно одному из них, у Богородицы всегда было три удела на Земле – гора Афон в Греции, Киев на Руси и вся Иверия (то есть Грузия). Четвертым уделом Богородицы стал считаться Дивеевский монастырь, в котором жил Серафим Саровский. Православие позволяло Иосифу найти твердую основу для последующего поиска им общего в культурах различных православных народов.