Текст книги "Незаконная деятельность адвокатов в уголовном судопроизводстве, средства предупреждения и нейтрализации"

1.13. Присутствие адвоката при обыске

Федеральным законом от 29.05.02 № 58-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» в ст. 182 УПК «Основания и порядок производства обыска» было внесено существенное изменение. Часть 11 статьи была изложена в следующей редакции: «При производстве обыска участвует лицо, в помещении которого производится обыск, либо совершеннолетние члены его семьи. При производстве обыска вправе присутствовать защитник, а так же адвокат того лица, в помещении которого производится обыск».

В первоначальной редакции УПК РФ защитник и адвокат могли присутствовать при обыске лишь с разрешения следователя, а присутствие хозяина жилища или членов его семьи не было обязательным. В практике уже отмечены случаи, когда подозреваемые и иные заинтересованные лица препятствуют производству обыска жилища самым банальным способом – отсутствуют дома необходимое, порой длительное время.

Недобросовестные защитники, знакомые с тактикой производства обыска, знающие, что может найти и изъять следователь, могут подсказать в беседе с клиентом, что и как следует сокрыть, как избежать обыска и т. д.[57]57
  Подробно о незаконной деятельности защитника, связанной с этим правом см. гл. 5.11.


[Закрыть]. Для нейтрализации таких незаконных действий следует помнить положение ч. 8 ст. 182 УПК РФ, согласно которому следователь вправе запретить присутствующим лицам покидать место обыска, а так же общаться друг с другом или иными лицами до его окончания. Этим перечень средств нейтрализации подобного противодействия не ограничивается.

1.14. Пределы конфиденциальности свиданий адвоката с клиентом

Право на получение квалифицированной юридической помощи, гарантированное ст. 48 Конституции РФ, является одним из важнейших в системе прав и свобод личности. Как уже было отмечено, в гл. 1.6, вступивший в законную силу УПК РФ предоставил подозреваемому, обвиняемому и его защитнику право иметь свидания наедине и конфиденциально, в том числе и до первого допроса (п. 3 ч. 4 ст. 46, п. 9 ч. 4 ст. 47 и п. 1 ч. 1 ст. 53 УПК РФ).

Однако гарантируют ли данные нормы неприкосновенность таких свиданий, да и вообще любых контактов защитника со своим клиентом (по телефону, в общении за пределами помещений и т. п.) от проведения оперативно-розыскных мероприятий, проводимых в порядке, установленном Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности»?

Этот крайне актуальный в практике вопрос в актах легального и судебного толкования не рассматривался. В научных работах по данному вопросу высказывались отдельные суждения. Так, авторы одного из комментариев УПК РФ констатируют, что «из требования закона о создании условий конфиденциальности переговоров обвиняемого со своим защитником вытекает запрет проводить оперативно-розыскные мероприятия технического или иного характера в целях получения информации о содержании таких контрактов[58]58
  Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. / Под общ. ред. В.В. Мозякова. – М., 2002. – С. 151.


[Закрыть].

Имею иную позицию по данному вопросу и уже высказывал ее в научной литературе[59]59
  Гармаев Ю.П. Противодействие незаконным способам защиты на предварительном следствии // Российский следователь. – 2002. – № 8. – С. 16–19.


[Закрыть]. Полагаю, субъекты расследования вправе назначать и проводить оперативно-розыскные мероприятия в отношении адвоката и его подзащитного, в том числе, и во время их конфиденциальных свиданий. Безусловно, такое возможно только при наличии предусмотренных законодательством оснований и при строгом соблюдении условий, а так же с соблюдением ряда процессуальных ограничений, касающихся, в частности, использования полученной информации.

Попробуем обосновать эту точку зрения на примере следственной практики автора с системным анализом ситуации с норм различных отраслей права.

В 2000 году, в одном из городов Сибири была изобличена преступная группа лиц, занимавшаяся закупкой героина, ввезенного контрабандным путем из Таджикистана, с последующей расфасовкой и перевозкой наркотика в другие городах Сибири и Дальнего Востока. В связи со сложностью дела, многоэпизодностью, межрегиональным характером преступной деятельности была создана следственно-оперативная группа в составе работников прокуратуры, УФСБ и МВД. Заинтересованные лица после ареста членов преступной группы делали попытки спрятать укрывшихся преступников, следы преступления, иным образом противодействовать расследованию.

Так, защитник одной из обвиняемых, гр-ки Б. в ходе следствия предпринял целый ряд незаконных способов защиты. Об этом следственной группе стало известно, в том числе, по результатам оперативного эксперимента, проведенного в строгом соответствии с требованиями п. 14 ст. 6, ст. 7, 8, 11 Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» и совместной Инструкции «О порядке предоставления результатов ОРД органу дознания, следователю, прокурору или в суд» (утвержденной совместным приказом ФСБ, ФСНП, МВД, ФСО, ФПС, ГТК и СВР России от 13.05.98)[60]60
  В настоящее время действует принятая ей на замену Инструкция «О порядке представления результатов оперативно-розыскной деятельности дознавателю, органу дознания, следователю, прокурору или в суд», утвержденная совместным приказом МВД, ФСБ, ФСО, ФТС, СВР, ФСИН, ФСНК и МО РФ от 17.04.2007 № 368/185/164/481/32/184/97/147.


[Закрыть].

Оперативный эксперимент был проведен на основании постановления руководителя органа, осуществляющего ОРД, по поручению руководителя следственно-оперативной группы о проведении ОРМ, направленных на розыск одного из соучастников преступлений – г-на Таджикистана Х. Было получено и постановление суда на проведение данного вида ОРМ. Еще до его проведения оперуполномоченными были получены данные о том, что находящаяся под арестом обвиняемая Б. знает о конкретном местонахождении и укрывает Х. (своего сожителя), обвиняемого в особо тяжком преступлении. Так по делу появились основания к проведению оперативного эксперимента согласно ч. 8 ст. 8 Закона «Об ОРД», т. е. с целью выявления лица, совершившего тяжкое преступление.

Смысл эксперимента заключался в создании для обвиняемой специфической негласной, но полностью контролируемой обстановки, через умелое использование которой оперативникам удалось бы узнать местонахождение разыскиваемого Х. На основании ч. 3 ст. 6 Закона «Об ОРД» в качестве одного из технических средств при проведении эксперимента применялась негласная аудиозапись (НАЗ).

Автор не вправе разглашать более подробно все вопросы организации и тактики данного ОРМ, поскольку законом они отнесены к государственной тайне. Можем лишь заверить, что все было организовано в точном соответствии с Законом «Об ОРД», названной Инструкцией, секретными приказами, а также широко распространенными комментариями научного и методического характера[61]61
  См., например, Шумилов А.Ю. Комментарий к Федеральному закону «Об оперативно-розыскной деятельности». С постатейным приложением нормативных актов и документов 5-е изд., испр. и доп. – М.: Изд-ль Шумилова И.И., 2003. – С. 71–73.


[Закрыть].

Цель эксперимента была достигнута, обвиняемая проговорилась о месте пребывания своего сожителя-соучастника, ее слова были записаны на диктофон, и скрывавшийся Х. на следующий же день был задержан и изобличен. В соответствии с п. 18 названной Инструкции, по материалам НАЗ были подготовлены письменные стенограммы, в точности соответствующие нескольким фонограммам, записанным на аудиокассете. Все материалы были процессуально оформлены в полном соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона, законодательства об ОРД и названной инструкции и поступили для приобщения к материалам уголовного дела.

Однако, в качестве одного из, подчеркнем особо – побочных результатов оперативного эксперимента на диктофон, кроме прочих бесед, оказался записанным и разговор арестованной Б. со своим защитником.

Из разговора стало известно, что адвокат принимал меры, чтобы разыскиваемый Х. не был найден и ушел от уголовной ответственности. Адвокат поговорил с одним из свидетелей, чтобы тот предупредил Х. о необходимости скрыться. Со слов адвоката: «… Чем быстрее его поймают, тем быстрее все дело осложнится … еще не известно, что Х. начнет по этому поводу рассказывать …».

Кроме того, адвокат, зная о ранее данных признательных показаниях своей подзащитной, давал ей конкретные указания о том, что из известной ему и ей правды можно говорить на следствии, а что нельзя. К примеру, С. говорил следующее: «… чем меньше будешь говорить, чем меньше будешь признавать, тем легче будет на суде…»; «… главное запомни одно: о том, что там был героин, ты узнала после того как отдала. На тот момент, когда ты таскала пакет, ты не знала, что там лежит…». Безусловно, каждый защитник знает: «Как не велико искушение, адвокат не имеет права принимать за клиента решение о том, признавать ему свою вину или нет»[62]62
  Защита по уголовному делу: Пособие для адвокатов. / Под ред. Е.Ю. Львовой. – М.: Юристъ, 1999. – С. 18. Подробно о пределах воздействия адвоката на показания подзащитного см. 10.2.


[Закрыть].

Недобросовестный защитник этого искушения не избежал и, убеждая свою арестованную, ссылался на свой опыт и знания в оперативной работе, поскольку сам ранее работал оперуполномоченным. Он рассказал ей о некоторых негласных средствах, источниках и методах оперативно-розыскной деятельности, об организации и тактике проведения ОРМ в СИЗО с тем, чтобы его подзащитная была «во всеоружии» против закона. Здесь же он обещал арестованной «нужные» ей встречи в следственном изоляторе, т. е. с ее же сообщниками, говорил, что сам может передавать им информацию записками и иными способами[63]63
  Подробно об этих видах нарушений см. 7.2.


[Закрыть]. Но не только эти данные – результаты ОРМ, подтверждали незаконные способы защиты. В ходе следствия тот свидетель, через которого адвокат пытался укрыть разыскиваемого Х., в своих показаниях подтвердил результаты оперативного эксперимента. В дальнейшем подзащитная Б., огорченная тем, что ее защитник взял с нее деньги, а после этого ни разу не явился на свидания и полтора месяца срывал следственные действия, письменно отказалась от его услуг и наняла другого адвоката. А в присутствии последнего на допросе она полностью подтвердила содержание того разговора.

Эти и ряд других обстоятельств послужили основанием для внесения прокуратурой представления в адрес соответствующего Президиума коллегии адвокатов о нарушении требований ст. 51 УПК РСФСР (ст. ст. 49 и 53 действующего УПК РФ), незаконном противодействии расследованию. В представлении были перечислены допущенные адвокатом нарушения закона, предлагалось возбудить дело о дисциплинарной ответственности в отношении С. и решить вопрос об исключении его из коллегии.

В ответе на представление Коллегия приняла решение объявить адвокату С. выговор. При этом в соответствующем приказе акцент в большей степени был сделан на срыве им следственных действий по делу и предоставлении подзащитному необоснованных гарантий.

У адвоката представление вызвало «праведный гнев». Он направил жалобы по всем инстанциям: в районный суд, в Генеральную прокуратуру и в ФСБ России. Однако при первом же обсуждении жалобы в суде, услышав аргументированные доводы прокуратуры, жалобу он тут же отозвал. Результат рассмотрения остальных жалоб так же был не в его пользу. И Генеральная прокуратура РФ, и ФСБ РФ в удовлетворении жалоб защитнику отказали.

Однако в адрес прокуратуры из Гильдии Российских адвокатов поступило заключение одного из известных ученых. Автор заключения сделал категоричный вывод о том, что действия прокуратуры, следователей и оперативников являются незаконными и грубо нарушают право на защиту. Основная мысль автора – общий вывод о том, что защитник обладает безусловным иммунитетом от проведения ОРМ в отношении него в общении с подследственным. Проще говоря, адвокат наедине с подзащитным имеет права на любые, в том числе и незаконные деяния, а правоохранительные органы ни то, что пресечь, но даже узнать об этом не вправе. А потому «пострадавшего» адвоката следует не только освободить от дисциплинарного взыскания, но и предложить ему жаловаться во все инстанции и требовать возмещения причиненного ему морального вреда. Наказать же автор заключения потребовал меня, как руководителя той следственной группы, всех следователей и оперативников, имевших отношение к эксперименту, а так же надзирающего прокурора, для чего Гильдия так же обратилась в Генеральную прокуратуру РФ.

С подачи Гильдии адвокатов «наказать виновных» гневно потребовала газета «Юридический вестник» (№ 16, август, 2000). Не потрудившись ознакомиться ни с делом, ни с соответствующим законодательством, автор статьи с пафосом гонимого правозащитника обвинила правоохранительные органы в должностных злоупотреблениях, «профессиональной беспомощности» и враждебности правовому государству.

Оба наши оппонента сослались на международные правовые акты, такие, как нормативные акты ООН: «Минимальные стандартные правила обращения с заключенными»[64]64
  Минимальные стандартные правила обращения с заключенными. Приняты I Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями 30 августа 1955 г. и одобрены Экономическим и Социальным Советом ООН резолюциями 663 C(XXIV) от 31 июля 1957 г., 2076 (XII) от 13 мая 1977 г. и 1984/47 от 25 мая 1984.


[Закрыть] и «Свод принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию…»[65]65
  Свод принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме. Утвержден резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 43/173 от 9 декабря 1988 г.


[Закрыть], а в их подтверждение – на российский закон «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений»[66]66
  ФЗ от 15.07.95 № 103-ФЗ.


[Закрыть], где, как уже отмечалось, в ч. 2 ст. 18 установлен запрет для сотрудников места содержания под стражей слышать беседу заключенного с защитником.

Но, во-первых: запрещено именно этим сотрудникам, но не всем субъектам оперативно-розыскной деятельности. Во-вторых: вышеперечисленные правовые акты не гарантируют полной конфиденциальности бесед адвоката с клиентом. Если цитировать полнее (а не выборочно, как это делает автор вышеупомянутого заключения) упомянутый им «Свод принципов…», то в п. 3 принципа 18, содержатся 3 основания для ограничения конфиденциальности: 1. Перечень исключительных обстоятельств определяется законом или установленными в соответствии с законом правилами; 2. Когда это необходимо для поддержания безопасности и порядка; 3. Решение судебного или иного органа. По настоящему уголовному делу все три условия соблюдены.

Кроме того, действующая Конституция РФ предусматривает возможность ограничения прав и свобод человека Федеральным законом в целях защиты прав и свобод человека, безопасности общества и государства. ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» как раз и является таким законом. А он дает право на проведение ОРМ при наличии оснований и соблюдении условий (ст. 7–9 Закона «Об ОРД»). Причем прямых ограничений для их проведения[67]67
  Кроме, разумеется, судебного решения – ч. 3 ст. 8 Закона об адвокатуре. Кстати, такого требования в заданный период времени в законодательстве не было.


[Закрыть] таких, какие имеются в отношении судей, прокуроров, дипломатических работников и др., в отношении адвокатов Федеральным законом не предусмотрены.

Новый закон об адвокатуре, как и другие нормативные акты, не дает четкого определения конфиденциальности. Пределы объема этого понятия можно уяснить, исходя из анализа некоторых положений этого нормативно-правового акта. Так, с целью обеспечения адвокатской тайны, закон не предусматривает иммунитета адвоката, полного запрета проведения соответствующих ОРМ и следственных действий. Отмечается лишь то, что их проведение в отношении адвоката (в том числе в жилых и служебных помещениях, используемых им для осуществления адвокатской деятельности) допускается только на основании судебного решения (ч. 3 ст. 8 Закона об адвокатуре).

То есть, даже такие ОРМ, проведение которых, согласно закону «Об ОРД», допускается и без судебного решения (оперативное наблюдение, оперативное обследование нежилых помещений, оперативный эксперимент и др.) в отношении адвокатов допускается только с санкции суда. Но каких-то иных условий, а тем более запрета на проведение ОРМ, законодатель не предусмотрел.

Что касается оценки полученных таким образом сведений, то закон об адвокатуре установил важное ограничение, указав, что полученные в ходе таких ОРМ и следственных действий сведения, предметы и документы могут быть использованы в качестве доказательств обвинения только в тех случаях, когда они не входят в производство адвоката по делам его доверителей (ч. 3 ст. 8 Закона об адвокатуре).

Однако и это важное ограничение не распространяется на орудия преступления, а так же на предметы, которые запрещены к обращению или оборот которых ограничен (абзац 2 п. 3 ст. 8 Закона). Таким образом, законодатель ясно дает понять, что, защищая адвокатскую тайну, конфиденциальность свиданий с доверителем, он не гарантирует защитнику безнаказанности за совершение правонарушений и нарушений норм профессиональной этики.

Автор упомянутого заключения ссылался, в том числе, на Определение Конституционного Суда РФ от 6 июля 2000 г. № 128-О по жалобе гражданина Паршуткина В.В. на нарушение его конституционных прав и свобод п.1 ч.2 ст. 72 УПК РСФСР, а так же на ст. 15 и 16 Положения об адвокатуре РСФСР[68]68
  Ныне отменено.


[Закрыть]. В Определении, в частности, указано, что «гарантии конфиденциальности отношений адвоката с клиентом являются необходимой составляющей права на получение квалифицированной юридической помощи»[69]69
  В УПК РСФСР 1960 года в ст. 51 не было указания на право защитника иметь свидания с подзащитным конфиденциально, как это теперь прямо указано в п. 3 ч. 4 ст. 46 и в п. 9 ч. 4 ст. 47 УПК РФ. Было указано «наедине…». Однако, на мой взгляд, совокупность всех приводимых здесь норм законодательства обеспечивало конфиденциальность свидания и до 1.07.02. То есть в этой части УПК РФ лишь окончательно закрепил бесспорное право стороны защиты на конфиденциальность свиданий. Вопрос лишь в том, в каком значении понимать термин «конфиденциальность».


[Закрыть].

Но опять-таки не стоило бы оппоненту расширять содержание термина «конфиденциальность» до полной неприкосновенности адвокатов. Ведь в Определении этим термином обозначается прямо указанный в Законе свидетельский иммунитет защитника в отношении обстоятельств, которые ему стали известны в связи с исполнением им обязанностей защитника.

В условиях, когда легальное толкование термина «конфиденциальность» отсутствует, обратимся к доктринальному, научному толкованию данного термина. М.Ю. Барщевский в наиболее общем виде правило конфиденциальности формулирует следующим образом: адвокат должен держать в тайне всю информацию, касающихся обстоятельств и фактов, сообщенных ему клиентом или ставших известными адвокату в связи с выполнением поручения… пока не будет на то определенно и однозначно уполномочен клиентом, а так же если это потребуется на основании закона или разрешено (предусмотрено) Правилами профессиональной этики[70]70
  Барщевский М.Ю. Адвокатская этика. – М., 2000. – С. 135.


[Закрыть].

М.С. Строгович, к вопросу об адвокатской тайне отмечал, что обвиняемому и его близким, пользующимся помощью адвоката-защитника, необходимо гарантировать возможность свободно говорить защитнику все, что они считают нужным, без опасения, что сказанное будет обращено во вред обвиняемому[71]71
  Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. – М., 1968. – С. – 399.


[Закрыть]. Д.П. Ватман обращает внимание, что это процессуальное правило (адвокатская тайна) относится, прежде всего, к самим адвокатам[72]72
  Ватман Д.П. Адвокатская этика. – М., 1977. – С. 41.


[Закрыть].

Во всех мнениях, на мой взгляд, подчеркивается значение конфиденциальности как обязанности, прежде всего, адвоката о неразглашении получаемых им сведений.

Итак, по смыслу и в своей совокупности, вышеприведенное международные и отечественные нормы, научная общественность под принципом конфиденциальности понимает гарантии реализации человеком его права на защиту, а не гарантии безнаказанности защитника при совершении им противоправных деяний.

В русском языке термин «конфиденциальный» означает: «секретный, доверительный»[73]73
  Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1999. – С. 292.


[Закрыть]. Если обратиться к вышеуказанному Определению от 6.07.00 № 128-О по жалобе гражданина Паршуткина В.В., то, как представляется, Конституционный Суд РФ констатирует значение конфиденциальности отношений адвоката с клиентом как гарантию конституционных прав на неприкосновенность частной жизни, на квалифицированную юридическую помощь, на защиту. Следовательно, конфиденциальность отношений юридического советника и доверителя можно определить, как такое состояние защищенности информации, при которой последний «может свободно сообщать адвокату сведения, которые не сообщил бы другим лицам» в целях защиты своих прав и интересов. Пункт 3 абзаца 3 Определения указывает, что конфиденциальность является гарантией «того, что информация о частной жизни, конфиденциально доверенная лицом в целях собственной защиты только адвокату, не будет вопреки воле этого лица использована в иных целях, в том числе как свидетельство против него самого». Тем самым, по существу очерчивается круг сведений, не подлежащих огласке – частная жизнь клиента, его личная, семейная и иная охраняемая законом тайна. Встает вопрос: «А является ли сферой частных интересов информация, касающаяся уголовно-наказуемых деяний?» Конституционный Суд РФ в пункте 7 абзаца 3 Определения от 14 июля 1998 г. № 86-О по делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» по жалобе гражданки И.Г. Черновой указал: «Преступное деяние не относится к сфере частной жизни лица, сведения о которой не допускается собирать, хранить, использовать и распространять без его согласия, а потому проведение таких оперативно-розыскных мероприятий не может рассматриваться как нарушение конституционных прав». Тем самым выявляется очень важная характеристика конфиденциальной информации – непринадлежность к совершению преступления.

Согласен с оппонентами в том, что бесспорным нарушением закона было бы использование признания обвиняемого своему защитнику наедине, как доказательства его же вины. Уверен, любой суд исключит такое «доказательство», как не отвечающее требованиям допустимости. Но в этом примере прокуратура по результатам расследования и не стала оценивать полученные данные ОРМ, как доказательства вины обвиняемой гр-ки Б. В представлении о наказании адвоката речь шла лишь о достаточности этих сведений для решения вопроса о дисциплинарной ответственности адвоката, что не противоречит ни одному из отечественных и международных правовых актов.

К тому же, не только результаты ОРМ, но и допросы очевидцев прямо указывали на те же незаконные действия адвоката С. А уж они-то, без сомнения, допустимы и процессуально и дисциплинарно. Об этом автор вышеупомянутого заключения умолчал, так же, как не дал оценку и нарушениям норм адвокатской этики (срыв следственных действий, предоставление клиенту необоснованных гарантий и т. д.).

Также в своих выводах оппоненты утверждают, что данное ОРМ незаконно уже потому, что не являлось оперативным экспериментом. Якобы, аудиозапись разговора адвоката с подзащитным не указана в перечне ОРМ статьи 6 Закона «Об ОРД». Однако для таких поспешных выводов необходимо, прежде всего, знать все обстоятельства проведения эксперимента, а, кроме того, не следует подменять понятия «вид ОРМ» (оперативный эксперимент в п. 14 ч. 1 ст. 6 ФЗ «Об ОРД») и средство для проведения ОРМ (аудиозапись, указанная в ч.3 ст. 6 этого Закона).

Изложенное позволяет сделать некоторые выводы и обобщения:

1. При соблюдении предусмотренных законом «Об ОРД», уголовно-процессуальным законом оснований и условий, оперативно-розыскные мероприятия, а так же следственные действия (например, контроль и запись переговоров (ст. 186 УПК РФ) могут проводиться в отношении подозреваемых (обвиняемых), даже если в рамках этих мероприятий субъектам их проведения становятся известны содержание бесед подозреваемого (обвиняемого) со своим защитником.

2. Проведение таких мероприятий с соблюдением требований закона не нарушает гарантий конфиденциальности взаимоотношений адвоката со своим подзащитным, установленных законодательством РФ и международными правовыми нормами. Гарантии конфиденциальности свидания подозреваемого (обвиняемого) со своим защитником не следует приравнивать к запретам в проведении ОРМ в отношении отдельных категорий лиц. Такие запреты прямо установлены федеральными законами, и в отношении адвокатов их нет. Имеется лишь одно условие для проведения таких ОРМ – наличие судебного решения.

3. Данные, полученные в ходе названных ОРМ и следственных действий, не могут быть использованы в качестве доказательства вины подозреваемого (обвиняемого), в отношении которого производилось ОРМ. Однако они могут быть использованы как доказательства по уголовным делам в отношении других лиц, но только таким образом, чтобы не ухудшить положения лица, сообщившего эти сведения своему защитнику.

4. Эти данные, если в них содержатся признаки противоправной деятельности защитника, так же могут служить основанием лишения статуса адвоката, решение о котором принимается советом адвокатской палаты по заключению ее квалификационной комиссии.

5. Кроме того, в случае совершения защитником в ходе свидания уголовно-наказуемых деяний, указанные результаты ОРМ и следственных действий могут служить поводом к возбуждению уголовного дела в отношении адвоката и в дальнейшем, надлежащим образом легализованные, выступать в качестве доказательств по делу.

Безусловно, авторская позицияне является бесспорной. Многим она может показаться необъективной, «обвинительной». Между тем, нам бы не хотелось, чтобы авторские тезисы вопреки элементарным законам логики кем-то необоснованно расширялись. В некорректной дискуссии принято расширять тезис оппонента, чтобы затем легче и эффектнее можно было его опровергнуть.

Предугадывая некорректные выпады, хотелось бы отметить, что автор не выступает за насаждение в стране полицейского государства, за «массовое неконтролируемое подслушивание и подглядывание, беспредел спецслужб, пытки и туберкулез в СИЗО, гонения на адвокатуру…». Я так же как, например, И.Л. Петрухин категорически против приоритета интересов борьбы с преступностью над презумпцией невиновности[74]74
  Петрухин И.Л. Контроль над преступностью и права человека / Рассказывают адвокаты. / Отв. ред. Резник Г.М. – М., 2000. – С. 218–219.


[Закрыть]. Ни один трезво мыслящий юрист не будет отрицать необходимость оставления за стороной защиты определенных привилегий по отношению к стороне обвинения, составляющих favor defensionis (благоприятствование защите).

В данной части исследования я лишь прихожу к выводу о том, что анализ совокупности правовых норм позволяет говорить о законности проведения ОРМ в отношении адвокатов и их подзащитных. Пусть при наличии определенных, достаточно веских оснований и условий, при соблюдении ограничений, однако позволяет. Не будем пока оценивать полученные выводы с позиции: хорошо – плохо, разумно – не разумно, этично – неэтично. Автор лишь обосновывает соответствие выводов критериям законности.

В последующей части исследования, когда обратимся к анализу мер нейтрализации незаконной деятельности адвокатов, рассмотрим, в том числе, и вопрос о нравственной допустимости тех или иных мер, реализуемых стороной обвинения. Эти меры, на мой взгляд, должны отвечать не только требованиям законности, но и этики. И здесь нет попытки автора противопоставить закон и этику, признать, что одно другому противоречит. Ведь и законодатель в ст. 17 УПК РФ говорит о необходимости оценки доказательств под руководством закона и совести. Правоприменитель, в данном случае следователь, дознаватель, судья должен подбирать те или иные средства и методы нейтрализации, исходя из жестких критериев законности. Но и отобранные таким образом средства и методы должны быть тщательно взвешены на весах профессиональной этики следователя и одобрены судом его человеческой совести.