Текст книги "В Иродовой бездне. Книга 1"

Глава 12. Сложный вопрос

«Удерживайся от всякого рода зла».

1Фес. 5:22

Несмотря на то, что Лева был еще так молод, немало вопросов заставляло его глубоко задуматься и искать дорогу к истине. Казалось, ему ли было размышлять о том, что не может до сих пор решить весь мир, но все это остро касалось его сердца. Он много думал, много читал и молился,

Этот сложный вопрос причиняет страдание всему миру, он и ныне не решен. Это вопрос о войне и мире. Военный вопрос!..

С детства Лева слышал, что верующие призваны повиноваться власти, как Божьему слуге, который не, напрасно носит меч. Что если бы не было государственной власти? Не было бы порядка, и злые люди обижали бы добрых. Власть необходима для злых. Так понимали все; окружающие Леву. Но вот верующие – последователи Христа, которые призваны нести мир, сострадание, прощение, любовь могут ли они брать меч? И над этим вопросом пришлось серьезно задуматься Леве. Задуматься и потому, что это когда-то волновало многих, особенно в 20-е годы, и верующая молодежь, как в Самаре, так и в других городах, почти единогласно готова была нести военную службу как угодно, но только не с оружием в руках. Лева знал, что в судебном порядке некоторых из верующих по их религиозным убеждениям освобождали от военной службы, других сажали в тюрьму, как неискренних, прикрывающихся религиозными убеждениями. Лева знал, по вероисповеданию баптистов, изданному в 19920-21 гг. что братство было против войны, стояло за мир и приветствовали всех людей, которые не хотят участвовать в этом.

На первом листе карманной Библии Лева приклеил чудесный текст, который ему очень нравился: «Удерживайся от всякого рода зла» 1 Фес. 5:22, Его юному сердцу было ясно, как дважды два – четыре, что война есть зло, следовательно, он должен удерживаться от участия в этом зле. Но когда он уверовал, целиком отдался Христу, принял крещение, многое в братстве изменилось. Не стало детских собраний, воскресных школ, юношеских кружков, и отношение к военному вопросу было буквально пересмотрено.

Благодаря тому, что к отцу Левы часто приходили старшие братья, а также заезжали ведущие руководители братства, Лена знал, как тяжело переживался этот вопрос среди верующих. Большинство пожилых склонялось к тому, что нужно основываться на прежнем вероучении и принимать военную службу наравне со всеми гражданами, т. е. с оружием в руках. Другие более молодые, как Н. Левинданто, Н. Тимошенко, считали, что не свойственно христианину проливать человеческую кровь, убивать даже врага. За такие мнения они позже попали в ссылку.

Были и те, которые считали, что этот вопрос каждый должен решить для себя сам, в зависимости от духовного уровня. В 1926 году был ХХVI-й съезд баптистов СССР, который среди других вопросов рассмотрел вопрос об отношении к государству и воинской обязанности. Лева знал не только решения этого съезда, но и все, что предшествовало ему. На предварительных совещаниях братья единодушно решили по Слову Божьему повиноваться власти, как Божьему слуге, отдавая кесарю кесарево, а Божье Богу.

Что касается второго, то после молитвенных размышлений, пришли к выведу о необходимости нести воинскую повинность, предоставляя служить каждому по совести. Они были вызваны в ОГПУ, где их принял начальник Тучков. Когда они сказали, что молились и решили, что каждый будет служить так, как позволяет ему совесть, он рассердился на них и, долго не разговаривая, отправил их со словами: «Идите, перемолитесь».

Как слышал Лева, братья «перемолились» и приняли нужное решение. В 1927 году был Волго-Камский съезд в Самаре. Руководящие местные братья хотели оставить военную службу на совести каждого, но приехали братья из Москвы и убедили этого не делать. Известный брат Яков Яковлевич Винс (бывший благословенный пресвитер общины в Самаре, а потом духовно изменившийся) доказывал, что на войне убивающий по распоряжению власти не несет никакой ответственности.

– Вот, почитайте в Слове Божием, – говорил он, – кто убил Иоанна Крестителя?

– Ирод убил, – отвечали братья.

– Верно, верно, – говорил Яков Яковлевич. – Слово Божие истинно, следовательно, убил Иоанна Крестителя Ирод, а тот воин, который отседал голову Крестителю, тут ни при чем.

Для того, чтобы было всем понятно, Винс приводил наглядный пример.

– Вот сейчас власть мне прикажет, чтобы застрелить Янченко. Я сделаю это и не буду отвечать ни перед Богом, ни перед людьми. Несет ответственность за это власть.

Казалось бы, что практически все эти вопросы для Левы были далеки. Ведь призыв в армию так нескоро, но дело в том, что в школе ввели предмет, где изучали военное дело, оружие. Болело сердце у Левы: как быть? Внутри был один ответ – не касаться этого зла, не учиться военному делу, не воздавать злом за зло.

Он прочел литературу о работе Первого Всемирного конгресса баптистов в 1905 году, где говорилось, что первые баптисты не принимали участия в военной службе, а после были случаи: дослуживались до генералов, были крепки на войне, прогоняли полки чужих. У Миши Краснова Лева брал книги, в которых прочитал, что первые христиане не брали меч, а в материалах XXVI съезда Винс доказывал, что это было не так. Он внимательно, с карандашом в руке штудировал труды Владимира Соловьева, который считал военную службу с оружием в руках обязательной для христиан. Лева все-таки никак не мог внутренне согласиться с этими мыслями. Не советуясь ни с кем из верующих, ни с родителями, он пошел к директору школы и сказал ему, что он, будучи последователем Христа, посещать уроки военного дела не будет. Директор удивился, но зная, что Лева из сектантской семьи, долго убеждать его не стал и было принято решение освободить Леву от этих уроков по религиозным убеждениям.

Когда мать узнала, она немало переволновалась и сказала, что это к добру не приведет, что надо этот вопрос понимать, как понимает братство, и не лезть на рожон.

Петр Иванович, Левин дядя, объяснил ему, что антивоенные веяния в братстве создались под влиянием Льва Николаевича Толстого, но он считал, что этот вопрос лучше предоставить совести каждого.

Дом отца Левы посетил известный своей кротостью председатель Союза баптистов Сибири – брат Ананьев. Мать Левы просила его побеседовать с ее сыном. Брат мягко доказывал Леве, что все верующие христиане, должны отдавать кесарево кесарю, а Божье Богу. Он полагал, что если Лева в школе будет изучать военные науки, оружие, то в этом греха нет, а дальнейшее Господь Сам усмотрит,

– Господь видит сердце каждого своего дитяти, – говорил приезжий брат, – и усмотрит по молитве то, что лучше каждому по духовному возрасту.

Лева много слышал о брате Ананьеве, о его величайшем доверии Богу. Например, говорили, что когда он покупает билет на железно-дородной станции (а тогда с билетами было очень трудно), он никогда не волнуется, и Господь дивно устраивает. Когда были несогласия между братьями во время бурных заседаний общины, он никогда не спорил, а только приглашал всех опуститься на колени и горячо молиться Господу. Молитва успокаивала всех и давала лучшие результаты, чем словесное убеждение. При всем своем уважении к брату Лева с особым вниманием слушал его проповеди. Он внутренне никак не мог понять и согласиться, что он, Лева, ученик Христа, должен вооружаться мечом, повинуясь «кесарю».

Неожиданно приехал всеми любимый брат – председатель Союза баптистов страны Николай Васильевич Одинцов. О нем Лева слышал много хорошего от родителей и от молодежи. Он жертвенно отдал свою жизнь Христу и приобрел большой духовный опыт.

Собрания были переполнены, когда Николай Васильевич с безудержной смелостью возвещал Евангелие. Его приглашали в гости. Многие хотели, чтоб он остановился у их домах. Он выбрал самого бедного – Мишу Краснова, квартира которого во дворе молитвенного дома. В ней было не уютно, и с дровами у Миши, но Николай Васильевич простой, любящий, чуткий брат сам помогал Мише готовить пищу.

После утреннего воскресного собрания Сергей Павлович и Анна Ивановна – родители Левы – пригласили братьев и приехавшего Николая Васильевича к ним в гости. Мат Левы приготовила самое вкусное для дорогих гостей. За столом Николай Васильевич ел мало, соблюдал диету. Когда братья после такого обеда стали уже собираться на вечернее собрание, мать Левы не выдержала и попросила Николай Васильевича побеседовать с ее старшим сыном.

– Что, он у вас не любит Господа? – спросил Николай Васильевич,

– Нет, нет, – сказала мать. – Он любит, уже крещение принял. Мы радуемся за него, да только вот он в школе не стал посещать уроки по военному делу, не хочет изучать оружие. Я боюсь, как бы беды не было, ведь наши братья признали это необходимым.

Николай Васильевич ласково взглянул на Леву и, отозвав его в коридор, сказал, что этот вопрос очень тяжелый, но лучше идти вместе со всеми, а если совесть в чем не позволяет, нужно молиться Господу, и Он устроит, как лучше.

Лева, опустив голову, слушал дорогого и уважаемого брата; возражать ему или спрашивать, он не посмел, но в душе было почему-то ясное сознание – он никогда не возьмет в руки оружие и других убивать не будет. Это для него представлялось таким ужасным, что он, кажется, готов был сам умереть, чем, искренно следуя за Христом и Его учением любви, оказаться в положении проливающего кровь, убивающим.

На душе было тяжело и больно, хотелось знать правду: как же быть? Сторонники насилия спрашивали: если злодеи нападут на его мать, неужели он будет стоять, сложа руки? А если увидит, как издеваются над невинной девушкой, пройдет мимо равнодушно? Ему доказывали, что в ряде случаев злодейство нужно остановить путем применения силы, оружия. И если на родную страну нападут изверги, агрессоры, то нужно защищать мирную жизнь родных сел, городов. Лева решил завести картотеку и записывать высказывания различных людей, которые отвергают кровопролитие, и тех, которые защищают его.

Глава 13. Как быть?

«Все мне позволительно, но не все полезно».

1Кор. 6:12

В школе Лева учился хорошо, все шло гладко, но однажды произошел инцидент, вследствие которого о нем заговорили, и многим стало ясно, что его надо «перевоспитывать».

Несмотря на то, что Лева был искренно убежденным христианином, он совсем не имел вид «святоши», как это общепринято понималось: не ходил мрачным, не был замкнутым, не уединялся. В школе вел себя со всеми так же, как обычно ведут ребята его возраста: любил побегать, попрыгать, и когда на переменах шла борьба за мяч, он принимал в ней самое деятельное участие и вместе со всеми смеялся, вылезая из кучи боровшихся.

Уроки физкультуры Лева также посещал аккуратно, как и все. Когда в классе было предложено написать сочинение на тему: «Что требуется от ученика в школе для соблюдения правил?» Лева написал: «Ученик должен по – возможности исполнять все, что требует от него школа, а именно: при входе снять головной убор, повесить пальто в раздевалке, очистить обувь от грязи, в классе не поднимать пыль, во время перемены выходить в коридор, уделять должное внимание физкультуре. Ведь физкультура пришла на помощь для того, чтобы развивать бездействующие мышцы, особенно грудные и брюшные. Занимаясь, ученик будет сохранять здоровье, развивать органы дыхания, укреплять сердечную деятельность. Это также избавит его от простудных заболеваний». На работе Левы преподаватель написал «хорошо» с пометкой: «Школьная физкультура является толчком для повседневных занятий вне школы».

Все шло хорошо, но вдруг на уроках физкультуры ввели танцы. Это для всех было большой новостью. Дело в том, что в те годы, начиная с Октябрьской революции, к танцам относились резко отрицательно, считая их проявлением мещанско-буржуазных нравов. И нигде – ни в школах, ни на вечерах, ни в клубах – тогда не танцевали.

Лева относился к танцам и пляскам отрицательно не только потому, что они были наследием буржуазного общества, но он с детства знал историю празднования дня рождения Ирода, где необыкновенно красиво плясала дочь Иродиады. Потеряв голову от восхищения искусством танцовщицы, Ирод удовлетворил желание распутной женщины: отдал распоряжение отрубить голову Иоанну Крестителю, проявив тем самым неслыханную жестокость.

У верующих ровесников Левы было много радостей. Любя Господа, они любили природу, часто выезжали кататься на Самарку, на Волгу; да и вся община летом нередко отправлялась за Волгу, где дети и молодежь бегали и резвились. Но никому и никогда не приходило в голову потанцевать или поплясать.

И вот, когда сообщили, что на следующем занятии физкультуры начнут изучать танцы, Лева не только осознал, но и почувствовал, что он танцевать и учиться танцам не может. Ему вспомнился текст: «Все мне позволительно, но не все полезно». Лева не нашел в Библии буквального запрета танцевать, но, размышляя, можно прийти к выводу, что это не полезно и не достойно для христианина. Лева направился в библиотеку Губсоюоза, в Центральную библиотеку города Самары и стал подыскивать литературу о танцах. Специальной литературы он не нашел. Но в книгах о развитии человеческого тела, о физкультуре, он прочел немало высказываний о том, что танцы и пляски – это явление атеизма, возвращение к нравам и обычаям, далеких предков, дикарей, так же, как, к примеру, ношение всяких ожерелий и серег в ушах, как раскрашивание лица и губ красками. Некоторые физиологи высказывали мысль, что танцы и пляски, благодаря ритмичности движения и соприкосновения тел людей различного пола, повышают чувствительность, разжигают похотливость и тем самым способствуют развращенности.

И вот настал день, когда был первый урок физкультуры с танцами. В зале все выстроились, как обычно. Потом преподаватель выстроил мальчиков в одну шеренгу, девочек – в другую. Далее каждый мальчик был поставлен перед девочкой, и учитель стал объяснять, как нужно изгибаться, похлопывать в ладоши и делать первые шаги в овладении искусством танца. Лева вышел вперед и сказал, что он танцами заниматься не, может и просит освободить его

– Отойди в сторону, после поговорим – сказал преподаватель.

Подражая физкультурнику, учащиеся повторяли те же движения которые он показывал и которые были прелюдией танца но когда все рассыпались, зашумели и сказали учителю, что они учиться танцевать не хотят. Тот страшно рассердился, но спорить ни с кем ни стал, а отправился к директору школы. Вернувшись он сказал, чтобы все шли в класс – таково распоряжение директора. Когда все заняли свои места, пришел директор школы и улыбаясь уселся за учительский стол.

– Ну, ребята, что за новости такие?

– Мы не хотим танцевать, не хотим, нам не нравится танцевать.

– Это почему не нравится? Вы понимаете, что танцы включены в школьную программу и это нужно для культурного развития.

– Сия причина не в классе, – сказал учитель физкультуры, – вот Смирнский отказался танцевать, а за ним пошли все.

– Смирнский, ты почему так решил – спросил директор.

Лева встал и начал доказывать, что танцы не полезны, что это просто возвращение к предкам – атавизм.

– Хватит, хватит! – прервал его директор. – Ты вот мне скажи, ты, что умней тех людей которые составляют программу?

Лева молчал, он совсем не считал себя умнее, но так или иначе считал, что танцы не полезны. Директор внимательно посмотрел на Леву и потом, обращаясь к школьникам, сказал:

– Ребята, все движется, все течет, все изменяется, конечно в годы революции, в первые годы восстановления народного хозяйства нам было не до танцев; теперь же мы можем порадоваться, повеселиться. А почему Смирнский не танцует, я понимаю. Он верующий человек и, конечно, думает, что ему не следует танцевать. Его покалечили родители, жалко, конечно, парня, но, я думаю, вы не. как он, пойдете лучшей дорогой. Сегодня я вам прощаю ваше нарушение дисциплины, а в следующий раз я надеюсь все будет в порядке.

Класс молчал.

На следующий урок пришли все. Когда выполнялись обычные упражнения, Лева занимался со всеми. Когда же начались танцы, все встали изучать это искусство, только один Лева сел на низкую физкультурную скамейку и смотрел. Ему было грустно, казалось, что молодежь делает шаг не вперед, а назад. Танцевать Леву не принуждали, не желая насиловать его религиозную совесть.

Жизнь шла вперед, многое менялось, менялись и люди. И вот все больше и больше стала распространяться мода на короткие юбки. Верующая молодежь ходила в платьях, которые носили в то время, обычных скромных фасонов. Но когда мирская молодежь стала укорачивать юбки и делать их все короче и. короче, эта мода невольно стада проникать и в среду верующих. Вначале дома, а потом и на собрании стали появляться в платьях с короткими рукавами и в коротких юбках. Это обеспокоило старших, пожилых братьев и сестер. Они поговорили с ведущими руководителями молодежи, и Петр Фомин решил оставить молодежь после вечернего собранья в воскресенье для беседы.

После молитвы он прочел место: «Не любите мира, ни того, что в мире. Кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо что в мире похоть плоти, похоть очей и гордость житейская».

Встав, Коля Иванов начал говорить о скромности, о красоте молодежи, которая заключается не в том, чтобы носить модную одежду или особые прически, а украшать себя кротким, молчаливым духом и добрыми делами. Он также отметил, что опрятность, аккуратность, чистота должны характеризовать христианина и христианку и особенно молодежь. Все согласились с ним и в высказываниях подчеркнули, что надлежит одеваться, как прилично святым. Некоторые; из носящих короткие юбки не выдержали и стали доказывать, что нужно придерживаться того, как одеваются в данное время нельзя же быть монашками.

Петя Фомин вскочил и резко сказал.

– Что это вы защищаете короткие юбки. Ведь поймите, когда они выше колен – это соблазняет нас. Разве можно соблазняться да еще в собрании?!

Носившая короткую юбку сестра нисколько не смутилась, она встала и, глядя в упор на Петю так, что он покраснел, сказала:

– Брат, поступи по Писанию!

– Как это так, по Писанию? – воскликнул он.

– Вот так, как написано: «Если глаз соблазняет тебя, вырви его». И если ты, Петя, смотришь на наши ноги и соблазняешься, то значит, у тебя нечистые мысли.

– Друзья, я предлагаю прекратить разговор, – сказала Валя Алексеева. – Он принял недружелюбный характер. Давайте молиться Господу, чтобы Он занял первое место в наших сердцах, чтобы Его чувства были в нас. Ведь можно носить и длинные юбки, а своими глазами, движениями соблазнять братьев.

Молились, просили Господа, чтобы Он помог и чтобы никто, ни для кого не был соблазном.

Собрания продолжались. Пели старый и новый хоры, играл струнный оркестр. По воскресеньям устраивались молитвенные собрания в доме Камининых (в железнодорожном поселке) и в специально снятом помещении на Ново-Садовой улице. Были посетители. Немало людей слышало о спасении во Христе, но покаяния грешников были единичные. Лева в своем дневнике записал:

«Имеются силы и все, чтобы работать, но нет внутренней глубокой духовной спайки. Но нужно предпринять абсолютно все, так как наша нравственная обязанность – исполнить волю Господа. Нет достаточно воли, нет сил. Что делать? Ничего не получается. Когда идешь против течения, против современного духовного состояния среды. Вспыхнешь, очнешься, а потом опять все по-старому. Порывами ничего не сделаешь. Просто при всем сознании бьемся, как рыба об лед, и больше ничего. Ужасно то, что несмотря на предпринимаемые усилия, мы ни на один шаг не приближаемся к цели всеобщего счастья, плодотворного труда на ниве Его. И все же есть какая-то надежда на светлое победоносное будущее. Есть еще один неиспробованный путь – это молиться и молиться, и еще раз молиться».

25 января 1929 года он записал: «Мы, молодые, решили, в воскресенье, после вечернего собрания оставаться петь, молиться и обмениваться мнениями о том, что каждый получил, слушая воскресные проповеди. Это приведет к совершенствованию духовной жизни и будет побуждать каждого глубже вникать в себя и в учение. Это сблизит нас друг с другом».

Глава 14. В ненастье

«Итак страждущие по воле Божией, да предадут Ему, как. верному Создателю души свои, делая добро».

I Петр 4:19

Жизнь Самарской общины текла сбоим чередом. Слышно было, что в Сибири, на Украине арестовывали то одних браться, то других, но никто не придавал этому существен него значения. Думали, все выяснится, пройдет как местное недоразумение. Волга-Камский Союз, как и другие местные объединения верующих, продолжал трудиться для Господа: посылали благовестников, проводили совещания, строили планы на дальнейшее развитие дела Божия. Братья в Самаре планировали издавать духовный журнал с назидательными художественными статьями.

Однажды ночью в доме Смирнских раздался сильный стук в дверь. Стучали долго, настойчиво. Отец Левы встал и пошел открывать. Вернулся он не один, вслед за ним в комнату вошли люди в военной форме – это были работники ОГПУ. Вся семья проснулась, встали и дети. Сергею Павловичу был предъявлен ордер на обыск и арест. Искали везде, искали тщательно, переворачивали каждую бумажку. Забрали несколько духовных книг, писем, составили протокол обыска.

– Почему вы духовные книги забираете, ведь они разрешены советской цензурой, – сказал Сергей Павлович,

– Сектантские они, – сказал агент, – Просмотрим, вернем. – Он вытащил папиросу и хотел закурить,

– В моем доме курить не разрешаю, – заявил Сергей Павлович, – этот дымный яд мои дети никогда не ощущали.

Агент вышел курить во двор, поручив остальным внимательно за всем наблюдать.

– А теперь собирайтесь, все закончено, – сказали агенты отцу Левы.

– Сначала мы помолимся, – ответил он

Перед молитвой Сергей Павлович взял в руки свою старую Библию, с которой он никогда не расставался и прочитал место «Да и все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе будут гонимы» Преклонили колени. Этих молитв отца, матери, этого прощания с арестованным отцом – Лева никогда не забудет. Почему? За что? Опять какое-нибудь недоразумение, как в прошлый раз. Лева отлично знал, что отец не только действием, но даже никаким плохим словом не отозвался ни разу о советской власти: был неутомимым тружеником, день и ночь работая во время голода, тифозной эпидемии и теперь.

Что будет? Что ждет? За что? Утром к ним прибежал сын Петра Ивановича и сообщил, что в эту ночь арестовали его отца. Один за другим приходили все новые к новые печальные вестники. Арестовали также и старичка Ладина, и брата Кирюшкина – рабочего трубного завода, арестовали астраханцев: Мишу Краснова, брата Филяшина, брата Ясырина; из молодежи – Витю Орлова, Петю Фомина, Колю Иванова, Валю Алексееву. Это было, как гром среди ясного неба, который потряс всю общину. Собрания проходили по-прежнему. Пресвитер общины, он же и председатель Волго-Камско-го союза Корнилий Францевич Кливер, призывал всех к спокойствию, к горячей молитве к Господу в надежде, что разберутся и освободят всех арестованных.

Но, увы! Проходили недели за неделями, а их не освобождали. Молодежь лишилась самых лучших своих руководителей, но никто не испугался, никто не ушел из собрания, все, наоборот, как-то сплотились друг с другом. Молитва, о которой так много говорилось, теперь заняла первое место на общениях. Не только по домам, но и в собрании открыто, со слезами молились за заключенных.

К остальным арестам прибавился еще один: арестовали Колю Бондаренко. Узнав об этом, брат Иван Борисович Семенов прямо направился в ОГПУ и потребовал на основании существующей свободы вероисповедания дать ему свидание с арестованным. Следователь долго отказывал, мотивируя, что следственным свиданиям не даются, и кроме того Бондаренко Николай очень плохо себя ведет – целый день в одиночной камере поет. Все-таки пришлось уступить им настойчивым просьбам брата и в присутствии следователя дать свидание. На свидании Семенов поприветствовал брата и задал ему только один вопрос: «Ты в чем-нибудь виноват?»

– Ни в чем, – ответил Коля.

– Значит, вы, товарищ следователь, его освободите. Теперь я спокоен, справедливость восторжествует.

Молодежь молилась, обменивалась мнениями о том, как помочь узникам. Решили написать в Москву заявление с просьбой о немедленном освобождении заключенных, так как, хорошо зная каждого, они уверяли, что никто из них не может быть виновным в нарушении закона. В этом заявлении они писали: «Если вы их арестовали, как верующих христиан, то арестовывайте и нас. Мы такие же, как и они». Никакого ответа не было получено.

Во время обыска и ареста отца Левы были взяты записи Левы. Он подал заявление, чтобы их ему вернули.

Самарский ОГПУ

Заместителю сотрудника ОГПУ

тов. Задоркину

от

Левы Смирнского

Заявление.

В результате обыска у моего отца, Сергея Павловича, были взяты некоторые брошюры и среди них принадлежащая мне пачка почтовой бумаги с цитатами по вопросам естествознания и другим темами.

Прошу вас вернуть ее мне, так как сбор цитат стоил мне немалого труда, и попало это к вам по недоразумению.

На это свое заявление он не получил никакого ответа.

Жены хлопотали, носили передачи, ожидали освобождения своих близких. В это время началась борьба с теми, кто разбогател во время нэпа, и группа частных предпринимателей-торговцев была арестована за всякие свои дела. В связи с этим как в ОГПУ, так и у ворот тюрьмы стояли толпы родственников, беспокоящихся о судьбе своих близких. Миша Краснов, Петя Фомин не имели близких родственников, которые могли бы аккуратно приносить им передачу. Валя Алексеева совсем не имела родных в Самаре, да и остальные тоже нуждались в материальной поддержке.

Как-то получилось само собой, что заботу о заключенных поручили Леве. В хоре он не пел, на сыгровки не ходил и, кажется, больше всех имел свободного времени. Лева от этого труда не отказался и вложил всю свою душу в это дело. Он носил передачи заключенным. Конечно, он это делал не только сам. Помогала ему в этом Тося Орлова, близкая подруга Вали Алексеевой, и другие.

Помолившись, Лева взял обыкновенную тетрадь и на первой странице ее написал: «Страдает ли один член, страдают с ним все члены» (I Кор. 12:26), «В нуждах святых принимайте участие» (Рим. 12:13).

Далее слева он разграфил тетрадь для прихода, а справа – для расхода. Со всей аккуратностью, к которой его приучил в свое время Гора Макаренко, когда он помогал ему при продаже духовной литературы, он учитывал каждую копейку прихода и расхода средств, поступающих для узников.

Вот некоторые из записей пожертвований:

«От первого хора – 2 руб. Пожертвования, собранные во время посещений, – 10 руб. 95 коп. Получено через Полину Яковлевну Скакунову (бывшую Саратовскую атеистку, несколько раз пытавшуюся покончить жить самоубийством, боровшуюся с религией, но покаявшуюся и ставшую проповедницей Евангелия) – 15 руб. Неизвестный – 1 руб., Кабанова – 1 руб., Везельщикова – 50 коп., Макаренко – 25 коп., Путилина – 20 коп., сестра Крейман – 50 коп., И. Кузнецова – 1 руб., Банков – 2 руб., А. Бондаренко – 20 коп., Ваня Камынин – 3 руб. 25 коп., Ладина – 2 руб., Попова – 3 руб., Головин – 60 коп., Туркова – 20 коп., Чекмарева – 1 руб., Гора Макаренко – 1 руб., В.Чекмарев – 1 руб., Зотова – 1 руб. и многие-многие другие».

Лева выдавал деньги идущим за провизией для передач, и они приносили ему справки о том, что куплено и сколько израсходовано. Например: 1 кг сахарного песку – 64 коп., клюквенный экстракт – 22 коп., открыток 10 шт. – 30 коп., конвертов 5 шт. – 5 коп., порошок зубной – 15 коп.

В квитанции от 14.11.29 г., четверг, значится: яиц 10 шт. – 52 коп., селедки 2 шт. – 13 коп., молока 2 бутылки – 27 коп., коробка леденцов – 47 коп., порошок зубной – 16 коп., булки французские 10 шт. – 60 коп., открытки 10 шт. – 30 коп. Всего на 2 руб. 45 коп.

Верующие по очереди носили передачи. Были случаи, когда некоторые из-за занятости не могли идти, и тогда это приходилось делать Леве. Он покупал продукты, потом стоял с передачей в очереди. Был февраль, холодно, мерзли ноги.

Однажды пресвитер попросил сделать это доброе дело за него. Он писал Леве: «Дорогой Лева! Вчера поздно вечером я узнал, что наша «очередь» сегодня позаботиться о передаче продуктов, но приготовить их уже не могли и сегодня мне некогда, поэтому прошу тебя взять на себя этот нелегкий труд, купить все необходимое. Для этого прилагаю при сем три рубля. 08.II.1929 г.»

Дети Божий не только переживали за находящихся в испытании, не только молились за них, но всячески старались проявить к ним любовь.