Текст книги "Россия и современный мир №3 / 2017"

Вторая конференция мира, как ее называли, на самом деле не была в состоянии сохранить мир и предотвратить нараставшую угрозу конфронтации, которая семь лет спустя погрузила человечество в пучину мировой бойни. Но ее миротворческий пафос отразился во многих решениях, оказавших и продолжающих оказывать влияние на международные отношения в мире.

К таким решениям относится создание Постоянной палаты третейского суда, учрежденной в 1899 г. и до сих пор действующей в Гааге в качестве международного арбитража для разрешения различных международных споров.

Опыт Гаагских конференций был использован для достижения мирного урегулирования по итогам Первой мировой войны, создания Версальско-Вашингтонской системы международных отношений и первой универсальной организации – Лиги Наций. Показательно, что, выступая на Вашингтонской конференции 9 ноября 1921 г., президент США Уоррен Гардинг напомнил: «Предложение ограничить вооружения путем соглашения между державами не ново. При этом случае, быть может, уместно вспомнить благородные стремления, выраженные 23 года назад в Императорском рескрипте Его Величества Императора Всероссийского. С таким сознанием своего долга Его Величество Император Всероссийский предложил созыв конференции, которая должна была заняться этой важной проблемой» [6, с. 107–108].

Под эгидой Лиги Наций в 1920 г. была учреждена и действовала в Гааге до начала Второй мировой войны Постоянная палата международного правосудия, на смену которой в 1946 г. пришел Международный суд ООН.

В Устав ООН в качестве одной из главных целей созданной после Второй мировой войны универсальной организации вошло разработанное Гаагскими конференциями положение о необходимости мирного, основанного на принципах справедливости разрешения международных споров или ситуаций, которые могут привести к нарушению мира.

В период между двумя мировыми войнами миротворческий «дух Гааги» ощущался в процессе достижения договоренностей в Локарно в 1925 г. и в последующем создании пакта Бриана–Келлога в 1928 г. Основным документом по результатам многосторонних переговоров в Локарно стал Рейнский пакт, который явился арбитражным соглашением Германии, Франции и Бельгии, предусматривавшим мирное разрешение споров между ними посредством Лиги Наций или международных судов. Пакт гарантировал послевоенные границы в Западной Европе и открыл дорогу в Лигу Наций Германии. В 1922 г. Германия прорвала свою международную изоляцию договором с Советской Россией в Рапалло; теперь она выходила на мировой уровень, восстанавливая позиции, утраченные после поражения в Первой мировой войне. «Отцы» пакта – председатель правительства и министр иностранных дел Франции Аристид Бриан и министр иностранных дел германской Веймарской республики Густав Штреземан получили Нобелевскую премию мира 1926 г.

Подтверждая положения договора 1922 г. в Рапалло, в том же 1926 г. был заключен Берлинский договор о ненападении и нейтралитете между Советским Союзом и Веймарской республикой. Соглашения улучшили дипломатический климат в Европе. Однако это улучшение длилось недолго. Главный переводчик Штреземана, а затем Гитлера Пауль Шмидт, начавший свою карьеру в Постоянной палате международного правосудия в Гааге и принимавший участие в переговорах в Локарно, свидетельствует в своей книге «Статист на дипломатической сцене 1923–1945», что с приходом в 1933 г. к власти в Германии национал-социалистов был немедленно взят курс на отказ от Локарнских соглашений [см.: 9]. Окончательно с ними было покончено в 1936 г., когда Германия ввела свои войска в Рейнскую демилитаризированную зону, положив начало военным авантюрам Гитлера.

«Дух Гааги» определял инициативу заключения договора об отказе от войны как орудия национальной политики, с которой французский премьер и министр иностранных дел Аристид Бриан обратился к США. В ответ государственный секретарь США Фрэнк Келлог, поддержав эту идею, предложил договариваться не о двустороннем, а о многостороннем соглашении, посредством которого присоединившиеся к нему государства взяли бы на себя обязательство исключить войну из арсенала средств их национальной политики. Заключение договора, получившего название пакта Бриана–Келлога, стало первым шагом на пути к созданию системы коллективной безопасности в Европе. Ф. Келлог за продвижение мирной инициативы на многосторонний уровень получил Нобелевскую премию мира за 1929 г. На Нюрнбергском процессе после Второй мировой войны нацистским главарям наряду с прочими предъявленными обвинениями было поставлено в вину нарушение пакта, подписанного Германией вместе с другими государствами 27 августа 1928 г. в Париже.

Советский Союз ратифицировал соглашение 29 августа 1928 г. через два дня после его подписания и выступил инициатором Московского протокола 1929 г. о досрочном введении в силу обязательств по пакту [2]. В решении Коллегии Народного комиссариата иностранных дел СССР от 23 августа 1928 г. по вопросу предстоявшего через несколько дней подписания пакта говорилось: «Заинтересованные в продолжении передышки, мы не должны пренебречь и самой ничтожной гарантией против войны» [1].

Своего рода «продолжением Гааги» наряду с пактом Бриана–Келлога, объявившего вне закона войну как средство национальной политики, можно считать важнейшие послевоенные многосторонние документы, призванные защитить мир и пресечь попытки разжигания новой войны. Это, прежде всего, определения Нюрнбергского трибунала преступлений против мира и Устав ООН, который обязывает государства искать разрешения споров между ними мирным путем.

* * *

Российская инициатива мира без войн и бессмысленной гонки вооружений, выдвинутая на рубеже XIX и XX вв., намного предвосхитила свое время и продолжает сохранять актуальность и сегодня, в XXI в., когда на Земном шаре вновь множатся конфликты и льется кровь. Взгляд на нее из нашего времени побуждает к размышлениям о том, пришлось ли бы человечеству познать ужасы мировых войн, если бы Запад тогда прислушался к призыву России.

О том, что российская инициатива не была пропагандистским маневром и вносилась серьезно и со всей ответственностью, свидетельствует немедленное одностороннее введение по итогам Гаагской конференции в 1907 г. Наказа Русской армии о законах и обычаях сухопутной войны, который стал частью Устава российской полевой службы. Наказ обязывал:

«1. Войска должны уважать жизнь и честь обывателей неприятельской стороны, а также религию и обряды веры. Всякий грабеж строго воспрещается под страхом тягчайших наказаний (вплоть до смертной казни). Раненые и больные военные чины подбираются с поля боя без различия принадлежности к какой-либо армии. С пленными надлежит обращаться человеколюбиво и предоставить им полную свободу в отправлении религиозных обрядов. Содержать их так же, как содержатся чины Русской армии. 2. Во время военных действий воспрещается применять яд или отравленное оружие, ранить или убивать неприятеля, который сложил оружие и сдался, атаковать или бомбардировать города, селения, жилища или строения, не занятые противником, захватывать и уничтожать неприятельскую собственность (если это не является военной необходимостью)» [4, с. 77].

В дальнейшем Советский Союз признал ратифицированные Россией Гаагские конвенции и декларации. Российская Федерация, став правопреемницей Советского Союза, приняла на себя обязательство соблюдать Гаагские конвенции в той мере, в какой они не противоречили Уставу ООН и более поздним международным соглашениям, участником которых являлась Россия.

«Дух Гааги» воплотился, однако, не только в документы. Следствием российской инициативы стало превращение Гааги в международный центр мира и правосудия. Здесь под патронажем императора России Николая II и королевы Нидерландов Вильгельмины на средства, пожертвованные американским железнодорожным магнатом и меценатом Эндрю Карнеги, началось в 1907 г. возведение величественного Дворца Мира, которое было завершено в 1913 г.

Автору этих строк довелось в юбилейном 2007 г. – Году столетия Второй Гаагской конференции – принять участие в качестве представителя Москвы в Международной конференции по дипломатии городов, которая проходила в помещениях Дворца Мира в Гааге. Это были достроенные позже современные помещения. Однако участники имели возможность посетить и исторические залы.

В одном из них внимание привлекала огромная – в человеческий рост и весом более 3 т – необычайно красивая серо-зеленая ваза из яшмы с позолоченным рельефом. Ваза установлена на пьедестале из того же камня с дарственной надписью. Согласно надписи, ваза была подарена Россией в 1908 г. Ваза была первой в уникальной коллекции памятных предметов и изделий, презентованных Дворцу государствами мира. Мне, конечно же, было особенно приятно увидеть среди экспонатов прижизненное издание романа «Война и мир» Л.Н. Толстого, имеющего самое непосредственное отношение к тематике этого уникального международного учреждения.

Однако сегодня приходится констатировать, что знаменитый «дух Гааги» во многом нивелирован. Анализ причин этой нивелировки – тема отдельного исследования.

Но следует отметить, что 110-я годовщина Второй Гаагской мирной конференции отмечается в сложное и опасное время, когда интересы мира вновь требуют защиты перед лицом надвигающейся угрозы глобальной конфронтации. Ситуация во многом повторяется, напоминая существовавшую на рубеже прошлых столетий, когда мир стоял на пороге Первой мировой войны. В истории российской мирной инициативы конца XIX в. и последовавших за ней Гаагских конференций содержится важный урок, забвение которого в эру ядерных вооружений может привести к гибели человечества и жизни на Земле. Этот урок заключается в императиве договариваться даже по самым сложным вопросам. Ибо в третьей мировой войне не победит никто, никогда и ни при каких условиях. Химерой является надежда, что можно обмануть, переиграть противника и в результате выжить самому, уничтожив его. Поэтому в отличие от эпохи Гаагских конференций, когда еще можно было выбрать мир или войну, сейчас выбора между войной и миром не существует. Существует альтернатива: жить вместе или умереть вместе. Очевидным образом предпочтительнее первое.

Библиография

1. Гусева А.Ю. К 75-летию подписания пакта Бриана–Келлога // Дипломатический вестник. 2003. № 8.

2. Договор об отказе от войны в качестве орудия национальной политики (Париж, 27 августа 1928 года) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. М.: Литиздат, 1930. Вып. V. С. 5–8.

3. Кретинин С.В. Карл Каутский, 1854–1914 гг. Воронеж: Научная книга, 2007. 557 с.

4. Марков О.Д. Русская армия 1914–1917 гг. СПб.: Санкт-Петербург, 2001. 160 с.

5. О Второй Гаагской конференции мира // Дипломатия России: От Посольского приказа до наших дней. Историко-документальный департамент МИД России. Информационно-справочные материалы. URL: http://idd.mid.ru/-/o-vtoroj-gaagskoj-konferencii-mira?redirect=http %3A%2F%2Fidd.mid.ru%2Fsearch%3Fp_p_id%3D3%26p_p_lifecycle%3D0%26p_p_state%3Dmaximized%26p_p_mode%3Dview%26_3_groupId%3D23403248%26_3_keywords%3D%2522%25D0%259E%2B%25D0%25B2%25D1%2582%25D0%25BE%25D1%2580%25D0%25BE%25D0%25B9%2B%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25B0%25D0%25B3%25D1%2581%25D0%25BA%25D0%25BE%25D0%25B9%2B%25D0%25BA%25D0%25BE%25D0%25BD%25D1%2584%25D0%25B5%25D1%2580%25D0%25B5%25D0%25BD%25D1%2586%25D0%25B8%25D0%25B8%2522%26_3_struts_action%3D%252Fsearch%252Fsearch&inheritRedirect=true (Дата обращения: 01.03.2017.)

6. Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. СПб.: Петрополь, 1991. 644 с.

7. Протокол о введении в действие Парижского договора от 27 августа 1928 года об отказе от войны в качестве орудия национальной политики (Москва, 9 февраля 1929 года) // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. М.: Литиздат, 1930. Вып. V. С. 8–10.

8. Пустогаров В.В. Фёдор Фёдорович Мартенс – юрист, дипломат. М.: Международные отношения, 1999. 290 с.

9. Schmidt P. Statist auf diplomatischer Bühne 1923–45: Erlebnisse des Chefdolmetschers im Auswärtigen Amt mit den Staatsmännern Europas. Von Stresemann und Briand bis Hitler, Chamberlain und Molotow. München: EVA, 2005.

References

Dogovor ob otkaze ot vojny v kachestve orudija nacional'noj politiki (Parizh, 27 avgusta 1928 goda) // Sbornik dejstvujushhih dogovorov, soglashenij i konvencij, zakljuchjonnyh SSSR s inostrannymi gosudarstvami. Moscow: Litizdat, 1930. Vyp. V. P. 5–8.

Guseva A.Ju. K 75-letiju podpisanija pakta Briana–Kelloga // Diplomaticheskij vestnik. 2003. N 8.

Kretinin S.V. Karl Kautskij, 1854–1914 gg. Voronezh: Nauchnaja kniga, 2007. 557 p.

Markov O.D. Russkaja armija 1914–1917 gg. Saint-Petersburg: Sankt-Peterburg, 2001. 160 p.

O Vtoroj Gaagskoj konferencii mira // Diplomatija Rossii: Ot Posol'skogo prikaza do nashih dnej. Istoriko-dokumental'nyj departament MID Rossii. Informacionno-spravochnye materialy. URL: http://idd.mid.ru/-/o-vtoroj-gaagskoj-konferencii-mira?redirect=http%3A%2F%2Fidd.mid.ru%2Fsearch%3Fp_p_id%3D3%26p_p_lifecycle%3D0%26p_p_state%3Dmaximized%26p_p_mode%3Dview%26_3_groupId%3D23403248%26_3_keywords%3D%2522%25D0%259E%2B%25D0%25B2%25D1%2582%25D0%25BE%25D1%2580%25D0%25BE%25D0%25B9%2B%25D0%2593%25D0%25B0%25D0%25B0%25D0%25B3%25D1%2581%25D0%25BA%25D0%25BE%25D0%25B9%2B%25D0%25BA%25D0%25BE%25D0%25BD%25D1%2584%25D0%25B5%25D1%2580%25D0%25B5%25D0%25BD%25D1%2586%25D0%25B8%25D0%25B8%2522%26_3_struts_action%3D%252Fsearch%252Fsearch&inheritRedirect=true (Data obrashhenija: 01.03.2017.)

Ol'denburg S.S. Carstvovanie Imperatora Nikolaja II. Saint-Petersburg: Petropol', 1991. 644 p.

Protokol o vvedenii v dejstvie parizhskogo dogovora ot 27 avgusta 1928 goda ob otkaze ot vojny v kachestve orudija nacional'noj politiki (Moskva, 9 fevralja 1929 goda) // Sbornik dejstvujushhih dogovorov, soglashenij i konvencij, zakljuchjonnyh SSSR s inostrannymi gosudarstvami. Moscow: Litizdat, 1930. Vyp. V. P. 8–10.

Pustogarov V.V. Fjodor Fjodorovich Martens – jurist, diplomat. Moscow: Mezhdunarodnye otnoshenija, 1999. 290 p.

Schmidt P. Statist auf diplomatischer Bühne 1923–45: Erlebnisse des Chefdolmetschers im Auswärtigen Amt mit den Staatsmännern Europas. Von Stresemann und Briand bis Hitler, Chamberlain und Molotow. München: EVA, 2005.

Туркестанский плен: немецкие и австро-венгерские военнопленные в Русском Туркестане в годы Первой мировой войны

Т.В. Котюкова

Аннотация. Статья посвящена пребыванию на территории Туркестанского генерал-губернаторства в годы Первой мировой войны военнопленных германской и австро-венгерской армий. Описываются условия их содержания, проблемы взаимоотношений как в среде самих военнопленных, принадлежавших к разным национальностям, так и с населением одной из наиболее отдаленных окраин Российской империи.

Ключевые слова: Германия, Австро-Венгрия, Первая мировая война, Туркестан, Центральная Азия, военнопленные.

Котюкова Татьяна Викторовна – кандидат исторических наук, доцент, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН; старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН); старший научный сотрудник Государственного академического университета гуманитарных наук (ГАУГН). E-mail: [email protected]

T.V. Kotyukova. Turkestan Captivity: German and Austro-Hungarian War Prisoners in Russian Turkestan During the First World War

Abstract. The article is devoted to the war prisoners of German and Austro-Hungarian armies on the territory the governor-generalship of Turkestan in the First World War. Maintenance conditions, relations both among war prisoners of different nationalities and with the population of the most remote outskirts of Russian Empire are described.

Keywords: Germany, Austria-Hungary, First World War, Turkestan, Central Asia, war prisoners.

Kotyukova Tatyana Viktorovna – Ph.D. (History), Associate Professor, research-fellow of the Institute of World history of the Russian Academy of Sciences, research-fellow of the Institute of scientific information on social sciences of the Russian Academy of Sciences (INION); research-fellow of the State academic University of humanitarian science (GAUGN). E-mail: [email protected]

За последние 100 лет история пребывания военнопленных армий стран Четверного союза в годы Первой мировой войны в Туркестане, а это территория свыше 1 млн км², как самостоятельная исследовательская задача не удостоилась внимания ни советских и российских историков, ни историков независимых центральноазиатских государств СНГ, ни иностранных коллег.

Размещение военнопленных на территории России не было равномерным. В основном они были сконцентрированы в Восточных районах (Сибирь, Урал, Туркестан) и земледельческих областях европейской части страны. Российские власти пытались учитывать национальный принцип. В соответствии с распоряжением Главного Управления Генерального Штаба в 1914 г. военнопленных немцев, австрийцев, а также венгров, как менее надежных по сравнению с пленными славянами и румынами, размещали, главным образом, за Уралом – в Сибири, Туркестане и на Дальнем Востоке [8, c. 154].

Следует, однако, отметить, что несмотря на принцип раздельного размещения, лагерей только со славянскими или немецкими военнопленными в России создано не было [4, c. 16]. Военнопленные турки в Туркестане не размещались. Всего для содержания пленных на территории России было развернуто более 400 лагерей [10, c. 36].

Российские военные власти первоначально предполагали размещать пленных в Туркестане только в районах, удаленных от крупных городов и железнодорожных линий. Однако большая численность военнопленных и отсутствие специальных казарм заставили изменить планы. Более того, оказалось, что пленных вообще негде размещать. Поэтому первые партии военнопленных селили непосредственно в городах.

Первые военнопленные начали прибывать в Туркестан уже в сентябре 1914 г. Сразу после падения Перемышля в Туркестан прибыли до 50 тыс. военнопленных разных национальностей, большая часть которых была размещена в Ташкенте. Первоначально их размещение не представляло особых затруднений. Для этого были отданы казармы частей Туркестанского военного округа (ТуркВО), ушедших на фронт.

Но свободных помещений в Туркестане остро не хватало. Так, в Катта-Кургане в начале 1915 г. планировали вдобавок к содержавшимся там военнопленным разместить еще 1200, но город мог принять только 600, а в Самарканде из 1000 военнопленных были места только для 508. Чтобы выйти из положения, в помещениях стали устанавливать второй ярус кроватей. 600 пленных, которых должны были содержать в Чарджуе, разместили на баржах Аму-Дарьинской флотилии. В Сыр-Дарьинской области Туркестанского края для размещения 100 пленных офицеров было отдано здание начального училища в Казалинске, под лазарет для военнопленных в лагере у Перовска освободили здание Перовского начального училища, досрочно проведя в нем экзамены и отправив 40 детей в летний лагерь [13, c. 40].

К июню 1915 г., по официальным данным, численность военнопленных в крае превысила 148 тыс. человек. Они были спешно расквартированы в 37 специально построенных лагерях, казармах и других помещениях ТуркВО, срочно приспосабливаемых под проживание людей.

По сообщению главы американской миссии Стерлинга, на которое ссылается в своей работе Г. Вурцер, в 1915 г. в Туркестане находились 82 425 пленных из Австро-Венгрии и 3812 – из Германии [23, с. 53].

Вместе с военнопленными в конце 1914–1915 гг. в Туркестан были завезены 300–350 так называемых «гражданских пленных», или «пленных, не имеющих воинского звания» [14, c. 32]. Это были подданные Австро-Венгрии и Германии призывного возраста, уведенные русскими войсками с неприятельских территорий. И хотя первоначально (несколько месяцев) они были изолированы от местного населения, в дальнейшем многие из них стали пользоваться некоторой свободой. Примерно с середины 1916 г. большинство «гражданских пленных» были освобождены из-под охраны с обязанностью проживать под надзором полиции в указанных местах и без права выезда. Поэтому значительную часть времени, особенно работающие, проводили за пределами мест своего проживания.

С июля 1915 г. в край стали прибывать беженцы. К концу 1915 г. в Туркестане были размещены около 70 тыс. беженцев из Польши, Прибалтики и других регионов [14, c. 32]. В конце 1916 г. началась реэвакуация. По данным Татьянинского комитета, занимавшегося помощью беженцам, на 1 мая 1916 г. их число составило 59 400 человек, а на 1 июня 1916 г. – 15 900. В итоге в крае остались около 7–8 тыс. беженцев [2, c. 90]. Сосредоточение в Туркестане пленных, а затем прибытие беженцев существенно ухудшило материальное положение местного населения и привело к продовольственному и жилищному кризису.

К началу 1916 г. общее число военнопленных в крае достигло 200 тыс. [11, c. 525]. Их количество стало превышать количество населения городов, в которых они размещались. Краевая администрация была этим крайне обеспокоена, считая, что в случае каких-либо беспорядков это усугубит ситуацию.

Причинами посылки такого значительного числа военнопленных в Туркестан были: отдаленность местности и трудности побега оттуда. Во внимание принималась также дешевизна продуктов питания. Однако обеспечить продовольствием такое количество пленных в крае оказалось сложнее, чем предполагали. Особенно чувствовался недостаток муки и невозможность кормить военнопленных привычным для них чистым пшеничным хлебом. Приходилось выпекать для них хлеб из кукурузной муки с небольшой примесью пшеничной [22, c. 249]. Такая непривычная пища часто вызывала желудочные заболевания и служила условием повышенной смертности. По воспоминаниям очевидцев, скудный рацион питания и тяжелый климат приводили к окончательному ослаблению человеческий организм и без того подорванный длительным переездом в Туркестан, становились благоприятной средой для инфекционных болезней, а медицинское обслуживание, в свою очередь, было недостаточным и малоэффективным. Одним из самых распространенных недугов среди пленных были солнечные удары [9, c. 233]. В лагерях разыгрывались эпидемии. Так, только в Туркестан были отправлены десятки тысяч прививок против малярии из датского Института сыворотки в Копенгагене и из Серо-терапевтического института в Вене [16, c. 151].

Генерал-губернатор Туркестана Ф.В. Мартсон ходатайствовал о выводе военнопленных из Туркестана, ссылаясь на недовольство населения, ухудшение экономической ситуации, крайне тяжелые условия содержания (связанные, в том числе, с особенностями климата) и все возраставшего числа побегов, поскольку охранять пленных было некому (регулярные части ушли на фронт).

Вопросы содержания и обращения с военнопленными регулировались Гаагской конвенцией, подписанной в 1907 г. почти всеми впоследствии участвующими в войне государствами. В России было принято свое Положение о военнопленных, которое почти полностью повторяло положения Гаагской конвенции, несмотря на то что отдельного учреждения, занимавшегося военнопленными, в России не было. Швеция и Дания взяли на себя защиту интересов подданных Австро-Венгрии и кайзеровской Германии в России. Гуманитарные миссии регулярно посещали лагеря военнопленных в Туркестане. Так, в марте 1916 г. в Ташкент прибыла делегация шведского Красного Креста во главе с Хокен фон Шульманом, а в декабре – секретарь-делегат Датского посольства в Петрограде капитан А. Брун [24, c. 13].

Согласно официальным документам, офицеры-военнопленные содержались в удовлетворительных условиях. Об этом свидетельствует ряд фактов: семьям военнопленных разрешалось следовать за ними; труд военнопленных обычно применялся как бесплатная рабочая сила, но иногда им выплачивались, пусть и незначительные, деньги за работу; в холодное время года военнопленных отправляли на работы в военных мундирах низших чинов и т.д. [21, Д. 90. Л. 35, 42, 147 и др.].

Офицеры Австро-Венгерской армии получали содержание по следующей схеме: штаб-офицеры – 900 руб., обер-офицеры – 600 руб. Офицеры Германской армии, от капитана и выше, получали – 564 руб., ниже капитана – 338 руб. в год. Такой дифференцированный подход объяснялся значительно более строгими условиями содержания русских военнопленных в немецком плену в сравнении с австро-венгерским. Духовные лица и все имевшие классный чин приравнивались к соответствующим офицерским чинам. Студенты, ветеринары, аптекари, фармацевты, кадеты, гардемарины, корнеты, фенрихи Австрийской армии – при получении довольствия приравнивались к обер-офицерам. Военнопленные врачи и студенты-медики получали добавочные деньги и жили по стандартам медперсонала Русской армии [17, Д. 4535. Л. 30 об.].

Для нижних чинов в сутки на человека полагалось 2 фунта хлеба, в месяц по 0,5 фунта мыла. Больные получали довольствие наравне с нашими солдатами. На обзаведение предметами «артельного хозяйства» – по 250 руб. на команду до 160 человек и 300 руб. – если свыше. На поддержание чистоты в помещениях – для команды в 300 человек и менее – 1 коп., а свыше – 0,5 коп. на одного человека в месяц. Полагалось и вещевое довольствие – мундир, шаровары, шинель, фуражка, сапоги, две рубахи, две пары исподнего, три пары портянок, одно полотенце [17, Д. 4535. Л. 28–29 об.].

Военнопленные офицеры, врачи, священнослужители и чиновники Австро-Венгерской армии по прибытии в Туркестанский край, за небольшим исключением, были расквартированы в казармах в городах Ташкенте, Перовске, Казалинске, Туркестане, Намангане, Коканде, Самарканде, Новой Бухаре (Каган), Джизаке, Ходженте.

К провинившимся офицерам применялась высылка в Форт-Александровский (Мангышлакский полуостров) и в деревню Гульча Ошского уезда Ферганской области. Эти места были удалены от населенных пунктов, что делало побеги оттуда практически невозможными.

У каждого пленного офицера в казарме были кровать и казарменный инвентарь.

Отопление и освещение казарм производилось за казенный счет, но лампы и керосин для личных занятий офицеры приобретали за свой. При большинстве казарм и в лагерях имелись колодцы с питьевой водой, а туда, где их не было, воду доставляли в бочках на лошадях. Отапливались казармы за государственный счет. Остаток топлива шел на ежедневное приготовление кипятка, отопление бань и прачечных.

Офицерам, расквартированным в Казалинске и Перовске, разрешили за собственный счет построить отдельные «домики-особняки». Самый дорогой домик мог обойтись в 500 руб., самый дешевый (полуземлянка) – в 150 руб. Отопление таких домов производилось за счет владельцев. Офицеры стремились жить по двое, трое. По мнению русских военных чинов, это объяснялось сильной национальной рознью среди корпуса офицеров Австрийской армии.

Везде при казармах, в которых квартировали военнопленные офицеры, были устроены отдельные кухни, пекарни, кладовые, души, купальни, а во дворах казарм, где возможно, устраивались площадки для игр в футбол. Отхожие места при казармах были общими, но отдельно от нижних чинов.

Пленные-генералы проживали на частных квартирах или в лучших отелях Ташкента [17, Д. 4535. Л. 26 об.].

Военнопленным офицерам полагался денщик из расчета один на четырех офицеров. Генералам назначается персональный денщик. Денщики жили при офицерских казармах.

Книги, журналы, газеты попадали к военнопленным только с разрешения начальника команды. Военнопленным офицерам было разрешено читать российские политические газеты. Письма, посылаемые военнопленными офицерами на родину, сдавались начальнику команды, который отсылал их в военно-цензурный комитет при Штабе ТуркВО [17, Д. 4535. Л. 26–32].

Вся корреспонденция, денежные переводы и посылки на имя военнопленных офицеров выдавались лично начальником команды.

Денежное довольствие офицерам из российской казны должно было выплачиваться своевременно; оно выдавалось начальником команды под расписку в требовательной ведомости.

Все военнопленные офицеры подчинялись специально назначенным русским офицерам – начальникам команд. В помощь начальнику команды назначался русский офицер и несколько нижних чинов. Последние инструктировались начальником команды и следили за поведением офицеров, препятствуя их контактам с посторонними лицами и военнопленными нижними чинами, контролировали явку из увольнений и т.д. В каждой команде военнопленные офицеры разбивались на национальные группы, которые размещались по возможности отдельно. В группе в помощь начальнику команды назначался «за старшего» один военнопленный офицер-славянин из числа «сочувствовавших» России. Такие офицеры-славяне размещались в казармах и бараках лагерей со своими командирами, но в отдельных комнатах.

Военнопленные нижние чины размещались в городах края в казармах частей ТуркВО, ушедших на фронт. Так как пленные продолжали прибывать весь 1915 г., они заняли не только все казармы и старые летние войсковые лагеря, но и все нежилые постройки при казармах.

Спали военнопленные в казармах на двухъярусных деревянных нарах, а в бараках на глинобитных.

Оценивая все постройки в округе, предоставленные военнопленным, наихудшими Военное министерство России признало бараки новых войсковых лагерей и летние бараки старых лагерей, приспособленными под зимние. У этих бараков были низкие потолки, маленькие окна, плохая вентиляция, а имеющиеся печи не могли достаточно прогреть и высушить бараки.

Весной 1915 г. командование ТуркВО, пользуясь трудом военнопленных, приступило к постройке новых лагерей. Лагеря эти расположились вдоль линии железной дороги вблизи Казалинска, Перовска, Туркестана, Черняева, Аулие-Ата, Ходжента, Ката-Кургана, Намангана и Коканда. Пока шло строительство, пленные жили в палаточных лагерях. Общая вместимость всех казарм (старых и новых лагерей) в конечном итоге была доведена до 200 тыс. человек.

В середине 1915 г. военнопленных из Туркестана стали отправлять на работу в Европейскую Россию. Всего отправлено было 68 тыс. человек, в результате вопрос о скученности размещения пленных отпал. Стоит отметить, что и в самом Туркестане, и в соседнем Бухарском эмирате труд военнопленных использовался очень активно. Так, у частных лиц работали 138 человек, в земских и городских учреждениях – 551, в военном ведомстве (на территории ТуркВО) – 765; в Министерстве путей сообщения (на территории ТуркВО) – 288; в торговых предприятиях – 272; в учреждениях подведомственных Министерству земледелия и землеустройства – 209 человек и т.д. [17, Д. 4535. Л. 44–45].