Текст книги "Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя"

Глава 3
Невский экспресс

Но все – и хорошее и плохое – когда-нибудь кончается. В ночь со среды на четверг Никита уже трясся в вагоне поезда Кисловодск – Москва. Он сел на него в Минводах. Ночь проспал, день промаялся и после полудня прибыл в столицу.

Он переехал на Ленинградский вокзал и удачно купил билет на «Невский экспресс», отправляющийся в северную столицу в девятнадцать часов. До отхода поезда у него оставалось в запасе три с лишним часа.

Добравшись на метро до центра, Никита побродил по Красной площади. Исторический музей уже после долгого ремонта открылся. Вот туда, как и в музеи Кремля – ту же Оружейную палату или Алмазный фонд – он сходил бы с великим удовольствием и интересом. Но увы! По причине позднего времени экскурсий в кремлевские музеи не было.

Время пролетело незаметно. Когда Никита услышал бой курантов на Спасской башне и посмотрел на часы, понял: надо мчаться к вокзалу, если он хочет успеть на поезд.

В метро была давка – москвичи и гости столицы ехали с работы домой.

Выбежав из вестибюля метро и пробежав здание вокзала, Никита на перроне спросил носильщика:

– Где «Невский экспресс»?

– Вон, на соседнем пути.

И в это время диктор по радио объявила: «До отхода фирменного поезда № 186 «Невский экспресс» сообщением Москва – Санкт-Петербург остается пять минут. Просьба пассажирам…»

Дальше Никита уже не слушал – он помчался к поезду. Благо сумка с вещами не тяжела, не мешает.

Подбежав к хвостовому вагону, Никита достал из нагрудного кармана куртки билет. Какой хоть у него вагон? Ага, третий. Он приготовился пробежать вдоль всего состава, но хвостовой вагон оказался под номером один. Хоть здесь повезло, до третьего вагона рукой подать.

Никита протянул билет проводнице.

– Здравствуйте, проходите.

Никита вытер платком пот со лба.

– А когда прибываем в Питер?

– Если не опоздаем, что бывает крайне редко, тогда – в половине двенадцатого вечера.

– Отлично!

Никита прошел в вагон. Сиденья, что были справа, стояли по ходу движения поезда лицом, которые слева – спиной. Его место было справа. Тоже повезло – он не любил ездить спиной вперед по ходу движения.

Все места, кроме одного, были заняты. Понятное дело, пятница, москвичи и питерцы едут на уикенд в город на Неве. Кто на отдых, кто по делам, кто к семье.

К Никите подошла женщина в строгом деловом костюме.

– Простите, пожалуйста, у меня просьба!

– Слушаю.

– Вы не могли бы пересесть на мое место?

Она показала рукой. Фу, как раз там стояли кресла спиной вперед по движению поезда.

– Я не могу там ехать, у меня кружится голова, – пояснила дама.

Никита согласился и пересел – все-таки он был мужчиной. Как потом оказалось, своей просьбой дама спасла ему жизнь.

Прозвучал гудок, состав медленно тронулся и, постукивая колесами на стыках, выбрался из Москвы. Он плавно набрал ход, вагоны только покачивались.

Никита смотрел в окно, на стремительно пролетающий пейзаж. Похоже, что скорость большая, явно больше ста километров в час.

Попутчики уткнулись в нетбуки, ноутбуки, планшетники, папки с бумагами, единицы читали газеты. Прямо какой-то офис на колесах, а не вагон.

Часа через два народ утомился. Люди сложили свои электронные гаджеты, откинулись на спинки кресел. Позади осталась напряженная трудовая неделя, люди устали. Кое-кто даже начал слегка похрапывать.

Сосед Никиты посмотрел на часы, потом взглянул за окно.

– Скоро Бологое, остановка. Дождь льет.

– Не промокнем, – поддержал разговор Никита.

Но беседа не клеилась, мужчина в строгом костюме явно не желал разговаривать со случайным попутчиком. Никита по одежде и сам видел разницу в их положении – материальном, да, скорее всего, и социальном.

Сосед прикрыл глаза. Никита посмотрел на часы, решая – вздремнуть или нет.

Поезд прибывает в Санкт-Петербург на Московский вокзал в 23.30, сейчас 21.30, следовательно, еще два часа есть.

И в это время раздался удар, вагон сильно тряхнуло, по ушам резанул скрежет и потух свет. Вагон стало сильно трясти, и он начал заваливаться набок. Закричали и завизжали женщины.

Вагон упал, послышался звон стекла, жуткий, леденящий душу скрежет. От резкого торможения стенкой о щебень и землю вагон начал терять скорость. Кресла, не выдержав нагрузки, стали отрываться от пола и по инерции, кувыркаясь и калеча пассажиров, понеслись к передней по ходу движения поезда стенке вагона. Скрежет железа, хруст костей, крики раненых слились в жуткую какофонию.

Вокруг тишина, хоть глаз выколи. И почему-то поезда не видно, совсем. Хоть и произошло крушение – это он помнил четко, но должны же быть хоть какие-то огоньки? Фонари проводников – да хоть зажигалки пассажиров, подсвечивающих себе. К тому же тишина. Ну не может быть тишины! Раненые должны стонать, уцелевшие кричать от пережитого страха и ужаса, призывать на помощь. Или его так далеко отбросило от вагона?

Никита немного походил вправо-влево, надеясь выйти к железной дороге, но наткнулся на дерево и расцарапал себе лицо. Плюнув на бесплодные попытки, крикнул: «Ау!», но только эхо откликнулось. Отчаявшись, он уселся под дерево, на сухое место. Что бродить в темноте, так можно и в барсучью нору угодить, ногу сломать. Некстати вспомнился недавно услышанный анекдот: мужик заблудился, идет по лесу и кричит «Ау!». Сзади медведь подошел, по плечу лапой похлопал: «Мужик, ты чего кричишь?» А тот отвечает: «Заблудился, вдруг кто-нибудь услышит, поможет». А медведь: «Ну, я услышал. Тебе легче стало?»

Несмотря на то, что была осень и он был в ветровке, а к утру озяб, чай не Кавказ, прохладно.

Постепенно темень начала рассеиваться, сереть. Солнце над горизонтом еще не поднялось, но стало видно хотя бы метров на десять-пятнадцать.

Никита направился в одну сторону, потом в другую. Далеко он не уходил – не могло же его на двести метров из вагона выбросить? Если его с такой силой вышвырнуло бы, он бы от удара о деревья убился. А на нем – ни одной царапины, руки-ноги целы, и не болит нигде.

Тем не менее поиски его увенчались успехом – он наткнулся на проселочную дорогу. По ней и пошел: любая дорога все равно к жилью выведет.

Километра через три-четыре бодрого хода впереди показалось село, поскольку в центре его Никита увидел церковь с высокой колокольней. Что скрывать – обрадовался. Сейчас он в милицию позвонит, в МЧС. О катастрофе поезда, конечно, уже известно, небось службы вовсю работают, но о себе заявить надо, чтобы не числился без вести пропавшим.

У первого же встречного спросил, где найти начальство. Крестьянин выглядел одетым довольно бедно, и это невольно бросилось в глаза, но Никите было не до анализа одежды неизвестного.

– Это ты про волостеля? У церкви его изба.

Никита направился по улице в указанную сторону. На ходу достал телефон. Вот досада! Ни ночью, ни сейчас сигнала нет, идет поиск сети. Ориентир у него отличный, церковь со всех сторон села видна.

У добротной избы стоял тарантас, а рядом – несколько мужиков. На подходящего Никиту они уставились, как на невидаль. Оно и понятно: в деревне все свои, любой чужак любопытство вызывает. Да и одежда на нем городская – джинсы, ветровка, футболка и кроссовки. И в городе в такой одежде удобно, и в поезде.

Из избы выскочил разъяренный бородатый мужик в длиннополом пиджаке и широких штанах, заправленных в сапоги.

– Я этого так не оставлю! – кричал он. – Я управу найду! До самого князя дойду! В город еду!

Никита сразу сообразил, что ему тоже в город надо – неважно, какой.

Мужик вскочил на тарантас, взял в руки вожжи.

Никита подбежал, встал на подножку:

– Возьмите до города, мне тоже туда надо.

– Садись.

Мужик крикнул «Но!», лошадь тронула, и Никита буквально упал на сиденье.

– Вот же кровопивец! – не унимался мужик. – Взял и подсунул воск в бочках. Сверху отменного качества, а внутри…

Мужик махнул рукой.

– Меня на торгу едва не побили. Позор-то какой! Отродясь со мной такого не было! Меня Федором звать, – вдруг резко сменил он тему.

– Меня Никитой.

– Что-то я тебя здесь раньше не видел.

– Так я не местный, сам впервые в этих краях оказался. Проездом из Москвы.

– Правильно, честному человеку в этом селе делать нечего. А волостель – мошенник! Так князю и скажу.

Никита сначала подумал, что волостель – это фамилия такая. У наших людей таких фамилий не бывает: и редкие, и заковыристые. Но все оказалось проще. Волостель – управляющий в деревне или в селе.

– Ты чем на жизнь зарабатываешь? – поинтересовался Федор.

– Доктор.

Мужик посмотрел на Никиту непонимающе.

– Лекарь, если так понятнее.

– Чего ж тут не понять? Врешь, зубы заговариваешь или, как цирюльник, кровь пускаешь?

– Все-таки пускаю.

Какие-то замшелые они тут, в селе своем. И словечки-то старинные – цирюльник. Неужели цивилизация не дошла?

– То-то я смотрю – одежа на тебе странная. Да и обувка тоже. Вот я купец – и одет, как купец. Если боярин – так и его по одежке сразу угадать можно.

– Разве лекари по-особому одеваются?

– Да, верно.

Они выехали на более широкую дорогу, где было движение – впереди виднелась попутная телега, навстречу другая ехала.

Постепенно Никита стал замечать, что не видно столбов и проводов – электрических, телефонных. Да и машин на дороге нет. На селе лошадь до сих пор в почете – сена привезти, картошки, участок небольшой вскопать, на котором на тракторе не развернуться. Но где машины?

– До города далеко?

– Верст пять еще, и Владимир.

Никита подумал, что ослышался. Ведь катастрофа «Невского экспресса» произошла между Питером и Москвой, а Владимир в другой стороне от столицы.

– Федор, Владимир этот между Москвой и Нижним?

– Конечно! А где же ему еще быть? Испокон веков тут стоял.

Мозги отказывались принимать информацию. Ему же в Питер надо! Какой Владимир? И как он здесь очутился?

– Подожди, а год сейчас какой?

– Семь тысяч сто шестидесятый от сотворения мира.

Блин, это же сколько по современному лето-счислению – от Рождества Христова, которое Петр I ввел с первого января одна тысяча семисотого года?

– Ну да, – кивнул Никита, стараясь не показать своего изумления. – А кто же нынче великий князь?

– Да уж семь лет Алексей Михайлович.

Верилось в услышанное с трудом. Какой-то бред сумасшедшего.

Показался город. Был он большей частью деревянным, хотя храмы и дома в центре были каменные. Столбов и проводов – так же, как машин и прочих примет двадцать первого века, нигде не было видно.

Никита вздохнул. Получалось, все, что говорил купец Федор, было истинной правдой. Осознать, а главное – принять эту правду было нелегко. Выходит, у него нет ни дома, ни работы, ни родни – как, впрочем, и всего другого, что делало жизнь налаженной и стабильной. А теперь он никто, бомж.

Федор остановил тарантас в центре.

– Приехали.

– Спасибо.

Никита выбрался из тарантаса и остановился в задумчивости. Куда идти, что делать, где и на какие деньги есть и спать? Перед ним встало множество вопросов, и пока никаких перспектив. А кушать уже хотелось – хоть на паперть иди попрошайничать. И церковь рядом была. Ноги сами понесли его туда.

Только он успел шагнуть во двор, как послышались крики, двери храма с треском распахнулись, и на ступени храма, а потом и во двор вывалилась группка дерущихся мужчин.

Никита замер в удивлении – сроду в храмах не дрались! Святотатство это! Храм не место для выяснения отношений.

Несколько мужчин, довольно прилично одетых, лупцевали зрелых лет мужика.

Откуда Никите было знать, что взошедший в этом году на Патриарший престол Никон (в миру Никита Минов – из новгородских митрополитов, сменивший почившего патриарха Иосифа) издал Указ «чтобы все тремя перстами крестились». Три перста, собранных воедино – Бог-Отец, Бог-Сын и Бог – Дух Святой.

Только вот единства не получилось, паства и священничество раскололись. Те, кто не принял нововведений, выделились в старообрядцев. В дальнейшем и гонения на них были, заставившие людей уйти в Сибирь и другие глухие места.

Но это уже после. А сейчас Никита не мог остаться в стороне, видя, как дюжина мужчин бьют одного. Его уже повалили наземь. Даже бойцы в кулачных боях не бьют упавшего – это считается ниже собственного достоинства.

Никита роста был выше среднего даже среди современников, а уж в этом времени – на голову выше всех, просто гигант. Он подбежал к дерущимся и расшвырял их всех в стороны.

– Чего вы упавшего бьете? – вскричал он.

Избивавшие смотрели на него злобно, но продолжать драку побаивались.

Никита помог подняться упавшему. Глаз у того заплыл, губа была разбита и кровила.

Мужик поднялся, но когда Никита взял его за левую руку, вскрикнул. «Или вывих, или перелом», – подумал Никита.

Мужик стоял на ногах нетвердо, хотя спиртным от него не пахло.

– Идем домой, я помогу, – предложил Никита.

Они вышли со двора.

– Тебе куда?

– В Ямскую слободу, – прошамкал разбитыми губами пострадавший.

– Это где? Я не местный, города не знаю.

– За Золотыми воротами, я покажу.

Через какое-то время мужик пришел в себя и пошел тверже, а потом и вовсе отстранился от Никиты.

– Я сам. Рука только болит, спасу нет.

– До дома доведу, там посмотрим. Я лекарь, – успокоил его Никита.

– Сам Господь послал мне тебя за веру мою. Если бы не ты – забили бы до смерти.

– За что тебя?

– Отказался тремя перстами креститься. Деды и отцы наши двумя перстами крестились, и я так же буду. Как новый патриарх пришел, так устои начал рушить.

Вступать с ним в полемику Никита не стал – слишком мало он знал об этой жизни.

Потихоньку они добрели до дома пострадавшего. Изба, в которой он жил, была деревянной, но большой и добротной – пятистенка с обширным двором.

Едва страдалец показался во дворе, как к нему кинулась родня, в основном женщины. Они заохали, запричитали.

– В постелю! – скомандовал мужик.

Как только они вошли в избу, домочадцы стянули с него сапоги, сняли одежду, бережно уложили.

Никита отошел в сторону, чтобы не мешать. Потом подошел к страдальцу и начал его осматривать. Ну, подбитый глаз и разбитая губа – мелочь.

Он решил осмотреть руку. Перелома не было, но вывих в плечевом суставе наличествовал. Рука висела плетью, и двигать ею пострадавший не мог из-за сильной боли.

– Поворачивайся на живот, – скомандовал Никита.

Мужик, кряхтя и охая, стал медленно поворачиваться. Зато домочадцы возмутились.

– Ты кто такой, чтобы побитого ворочать? Ему отдохнуть надо!

– Лекарь я, потому командовать буду. Вывих надо вправить, а то рукой владеть не будет.

Женщины успокоились.

– Тебя как звать-то? – спросил мужика Никита.

– Куприян.

– Скажи своим – пусть выйдут.

– Не слыхали разве, что лекарь сказал? – прикрикнул Куприян.

Домочадцы не спеша вышли. На Никиту они поглядывали неприязненно.

Когда Куприян перевернулся на живот, Никита попросил:

– Опусти руку вниз, пусть повиснет.

– Больно.

– Терпи, я же для твоего блага прошу.

Никита уселся на табурет и стал ждать, когда под действием веса руки расслабятся все мышцы. Чтобы занять время, он стал разговаривать.

– Куприян, ты чем на жизнь зарабатываешь?

– Купец я, лавка у меня на торгу своя. Ой, плечо болит!

– Терпи, вправлю скоро. В городе-то лекари есть?

– Как не быть? Всех мастей: знахари, травники, цирюльники – но они больше кровь отворяют. Еще бабки-повитухи есть. А еще ведуны да врали разные.

– Врали?

– Ну да, что зубы заговаривают.

Ну, однако, и медицина во Владимире! Средневековая какая-то! Впрочем, и впрямь Средневековье. А ведь для него благо: непаханое поле работы – и почти никакой конкуренции. Только и препонов много. Избы, где принимать пациентов, нет, инструментов никаких – так же, как и лекарств и перевязочных материалов. Стало быть, о сложных операциях забыть надо. Да, далеко хватил. На сегодняшний день есть нечего и спать негде, а у него планы наполеоновские.

Тем временем прошло уже с полчаса. Никита ощупал руку, плечевой сустав. Уперся в грудную клетку Куприяна коленом, руку плавно потянул, прилагая изрядную силу, а потом вдруг резко повернул в сторону. В плече хрустнуло, головка плечевой кости вправилась.

Куприян заорал истошно, но потом смолк.

В комнату ворвались женщины.

– Да что же он тебя мучает, кормилец? – спросила та, что постарше, наверное – жена.

– Отпустило! – обрадованно сказал Куприян. – Ей-богу, отпустило!

Он сел на постели, подвигал рукой.

– Ты погоди рукой двигать, – остановил его Никита, – на несколько дней покой ей дать надо. Косынка есть?

Куприян правой рукой стянул с одной из женщин шаль.

– Сойдет? Бабы, идите отсель. Стол готовьте, обедать пора.

Никита подвесил руку на косынку, обездвижив ее.

– Удобно?

– Навроде.

– Лучше неделю так поносить. На ночь снимай, а днем руку береги.

– Благодарствую. Пойдем обедать, небось уже стол накрыли.

Выглядел Куприян страшновато, но после вправления сустава сразу повеселел, поднялся бодро. Никита – за ним.

Длинный стол в трапезной был уже заставлен яствами. Парил суп в горшке, на блюде горкой лежали куриные потрошки с разной начинкой. А уж холодных закусок вроде моченых яблок, квашеной капусты, соленых огурцов и копченой рыбы нескольких видов было полно. Рядом с местом главы семьи, в торце, стоял жбан с пивом.

Семья чинно расселась – каждый на своем месте. Никите место тоже досталось в торце стола, только напротив хозяина.

Сначала хозяин скороговоркой и невнятно – из-за разбитой губы – счел молитву. Все дружно сказали «аминь» и приступили к еде.

Суп с потрошками был вполне неплох.

Потом кухарка подала гречневую кашу с мясом. Попробовав ее, Никита с сожалением констатировал, что в его время так ее готовить не умеют.

После каши Куприян собственноручно разлил пиво, причем тост хозяин сказал за помощь лекаря.

– Я тебе вдвойне обязан: драчунов от меня отогнал у церкви и руку вправил. Не каждый к незнакомцу на выручку бросится. Что-то я тебя раньше не видел?

– Говорил же – не местный, только сегодня приехал.

– Откуда же? – полюбопытствовал Куприян.

– Из Литвы, – соврал Никита. Не говорить же, что с Кавминвод! В это время там еще кавказцы воевали.

– Едва ноги унес от поляков, в чем был бежал – без денег и нажитого добра.

– Как есть злодеи, – понимающе кивнул Куприян.

Смутное время безвластия, Лжедмитрий, польское нашествие было еще свежо в памяти народной, и упоминание о поляках ничего, кроме ненависти, не вызывало.

– Так у тебя и жить негде? – всплеснула руками жена Куприяна.

– Именно так.

– Кормилец, человек тебя выручил – помоги и ты ему. Свободная комната у нас есть, пусть поживет, пока на ноги не встанет.

Купец только крякнул с досады.

– Вечно наперед лезешь, язык – как помело! Я и сам предложить хотел. Как, принимаешь?

– Согласен, – просто сказал Никита. – У меня знакомых здесь нет, а в кармане – вошь на аркане.

Купец засмеялся:

– Аркадия, покажи лекарю его комнату.

Никита встал, сказал «спасибо».

Комната оказалась угловой, небольшой – топчан да сундук для вещей. Более чем скромно. Одно радовало: на топчане – пуховая перина и пуховая же подушка. Хоть спать будет удобно.

– Мы после обеда отдыхаем, – сказала на прощанье Аркадия.

Никита намек понял. Он разулся, разделся и лег в постель, утонув в мягкой перине. Неплохо купцы живут!

Однако сон не шел. В голове крутились одни и те же мысли – чем заняться, на что жить? Купцу спасибо, приютил на первое время. Никита ничего в жизни не умел – только лечить, для этого учился. Все остальные умения, вроде вождения автомобиля, здесь были напрочь не нужны. Вот он и решил остановиться на своей профессии. Деньги только на первое время нужны – инструмент купить, избу какую-нибудь снять. К тому же в ней и жить можно, не стесняя Куприяна. Гость хорош, когда он вовремя уходит. Эх, не расспросил купца, есть ли в городе какие-то лекарки, а не только базарные травники. И у купца деньги просить придется в долг – тут без вариантов, иначе просто дело не осилить. У самого гроша ломаного в кармане нет.

Дом затих. Незаметно уснул и Никита.

Проснулся он через час отдохнувшим, по коридору были слышны тихие шаги домочадцев. Никита поднялся, оделся-обулся и вышел.

Куприян сидел в трапезной и пил горячий отвар иван-чая – была такая травка на Руси. Настоящий чай из Китая позже придет, но доступен будет только людям состоятельным – больно доставка дорогá.

Увидев Никиту, Куприян молча показал на лавку – садись, мол.

– Баранки будешь? Свежайшие!

– Возьму одну, – не отказался от угощения Никита.

Баранки на самом деле оказались вкусные, с маком.

– Куприян, просьба у меня к тебе.

– Если смогу.

– Денег мне в долг дать.

– Не вопрос. Сколько и надолго ли? Сам понимаешь, деньги крутиться должны, прибыль приносить.

– Даже не знаю. Избу снять надо, желательно – ближе к бойкому месту, инструменты купить.

– С избой помогу. Правда, в самом центре дорого будет, лучше недалеко от торга. Хоть и не центр, но место бойкое. Насчет инструмента – тут я тебе не помощник. Пройдись по торгу, приценись. Не найдешь – так у кузнецов заказать можно, они за деньги что хочешь сделать могут. Есть такие искусные – о!

– За подсказку и помощь спасибо. Завтра с утра и начну.

– И я насчет избы завтра обскажу.

Вечером, уже при свечах, они выпили яблочного узвара с бубликами – вроде ужина – и легли спать.

– Чего глаза при свечах портить? – резонно рассудил Куприян.

Вставали рано, едва свет в слюдяных окошках забрезжил. По улице уже прогромыхала первая телега.

Сначала помолились всей семьей у иконы в красном углу, затем завтракать сели. Вареные яйца, вчерашний узвар с бубликами вволю.

Никита направился на торг. В кармане звенели медяки – целый алтын дал Куприян на инструменты. Много это или мало, Никита не представлял.

Торг был многолюден и оглушил его криками зазывал, шумом торгующих.

Никита шел по рядам, присматриваясь. Вот пошли лавки кузнецов и оружейников. Ножей полно – длинных боевых, коротких обеденных, из плохонькой стали и из отличной шведской, немецкой или испанской. Но все они не годились, так как имели рукояти из дерева, рога, или наборные, из кожи. Такую рукоять простерилизовать невозможно. Двое ножниц купил, а с ножами – никак. Устав от бесплодных поисков, он спросил в одной лавке:

– Ножик хотел бы заказать. Сможете сделать?

– А эти чем плохи? – оружейник повел рукой в сторону прилавка.

– Мне не такие надобны. – Никита объяснил.

– Лезвие всего вершок? – удивился оружейник.

– Да, и рукоять железная. Лучше всего из шведской стали.

– Чудно. Да таким даже хлеба не нарежешь.

– Я им не хлеб резать буду. Лекарь я.

– Понял, кровь отворять. Ланцет называется. Слыхал про такой, но сам никогда не делал и не видел. Сделаю в лучшем виде. Приходи через три дня, только задаток оставь.

Они сговорились о цене.

Никита купил на торгу беленого полотна. Распустит на полосы – будут бинты. Спирта бы купить, на худой конец – самогона, но на торгу такой товар не продавался.

Он заявился к Куприяну домой:

– Куприян, подскажи. Мне нужен спирт, водка – не знаю, как назвать. Вроде вина, только очень крепкое, даже гореть должно.

– Ужель такое пьешь?

– Нет, мне для работы.

– Болящих поить-увеселять хочешь?

– Я что, сам на больного похож? Для дезинфекции.

Куприян не понял:

– Слова у тебя какие-то мудреные. Вроде, если я правильно понял, тебе перевар нужен? Где-то был у меня. Супружница суставы им натирает, когда болят. Сейчас поищу.

Куприян вышел, вскоре вернулся с небольшим глиняным кувшином и вручил его Никите. Тот вытащил пробку, и в нос шибануло дрянным самогоном. Сплошная сивуха! Как есть самогон – мутноватая жидкость с резким запахом.

– Это и есть перевар?

– Он самый, – подтвердил Куприян.

– А где она его берет? Мне много надо, и желательно почище.

– Да разве этот грязен? Не нравится – пропусти через тряпицу. А перевар у корчмарей бывает. То ли сами гонят, то ли берут где.

Главное – Никита понял, что самогон есть, остальное – детали. В медицине много чего еще потребно. Иглы еще нужны, шовный материал. Про кетгут речь не идет, тут хотя бы шелк найти. А еще – чем обезболивать. Нерешенных вопросов много.

Оставив у себя в комнате беленое полотно, Никита снова отправился на торг. Теперь он искал травников – в углу торга их был целый ряд. Для обезболивания травники предлагали целый набор готовых снадобий: дурман-траву, настои и отвары мака, корень мандрагоры.

Однако такие травы Никита брать побоялся. Точно отдозировать их невозможно, последствия такого, с позволения сказать, «наркоза» неизвестны. А ведь в медицине еще со времен Гиппократа главный постулат: «Не навреди!» А вот иголок, как прямых, так и кривых, купил, хоть и не надеялся. Кривыми работали шорники, изготавливающие упряжь для лошадей, сапожники и рыбаки для пошива парусов. И шелковые нити нашел – там же, где сами шелковые ткани продавали.

На обратном пути в корчму зашел, спросил про перевар:

– Тебе простой или покрепче, дважды сваренный?

– Покрепче. Только покажи сперва.

– Даже попробовать дам.

Корчмар достал горшок, вытащил деревянную пробку и немного плеснул в кружку.

Никита понюхал. Самогон, конечно, но качеством получше, чем у Куприяна. Взяв в рот, почувствовал, что обожгло, как спиртом.

– Беру!

– У меня товар знатный, – расплылся в улыбке корчмар. – Из зерна варю, не то, что другие – со свеклы да брюквы.

Еще один вопрос решился.

Уже в избе у Куприяна Никитам поинтересовался у хозяина:

– В городе алхимики есть?

– Это кто ж такие? Не слыхал никогда.

М-да, это в Европе алхимиков полно, пытаются золото получить бог знает из чего, попутно совершая иногда настоящие открытия.

Он улегся в постель. Ведь изучали они на первом курсе академии еще всякие курсы химии – неорганическую, органическую, биологическую. Знать бы, где упасть – соломки бы подостлал. Как бы ему пригодились сейчас эти знания! И про хлороформ учили, и про эфир диэтиловый для масочного наркоза.

Никита стал мучительно вспоминать, из чего и как они делаются. Вроде и альма-матер не так давно закончил, и склерозом не страдает, а вот поди ж ты, вспомни! В вузе ведь как? Сдал экзамен, получил оценку в зачетку – и выбросил все из головы. Конечно, это касалось не всех предметов, а только ненужных с его точки зрения, например – той же химии. Вот зачем будущему врачу высшая математика? А ведь изучали, целый семестр.

В голове крутились какие-то обрывки знаний, но, тем не менее, кое-что удалось вспомнить. Тот же хлороформ в быту можно получить путем нагревания трихлоруксусной кислоты до семидесяти пяти градусов. В готовый продукт положено добавить один-два процента этилового спирта для связывания образующегося фосгена.

Для тех, кто не знает: фосген – сильный яд, применявшийся в начале XX века как боевое отравляющее средство.

Уксус можно найти в любом доме на кухне. Но вот фосген от образовавшегося хлороформа в быту отделить нельзя. Стало быть, рискованно. В медицине был период, когда хлороформ, как вид наркоза, широко применяли, однако он скверно действовал на печень.

Никита решил, что связываться с ним не стоит. Применял его знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов в Крымской войне при операциях, ну да время хлороформа ушло.

С эфиром несколько проще и одновременно сложнее. Впервые его получил в тринадцатом веке алхимик Луллием. Способ простой – смесь этилового спирта и серной кислоты перегоняют, как самогон. Вопрос только в том, где эту кислоту взять? Со спиртом в виде самогона он вопрос решил, а где кислоту взять? И он снова пошел к Куприяну.

– Ты к кожемякам сходи. Они для выделки кож всякую дрянь применяют.

О кожемяках Никита даже не подумал.

На следующее утро он отправился под Вознесенскую гору, в Гончарную слободку. Там не только гончары промышляли, но и кожемяки, шорники. К его удивлению, кислота нашлась.

– Тебе-то зачем? Едкая штуковина, на одежу капнешь – дыру прожжешь.

– Для дела надобно.

Кислоту отлили в небольшую корчагу, обмотали тряпицей. И за все-то – медяк.

Корчажку Никита нес бережно и в комнате своей уложил в сундук. Попробовать перегнать бы, да самогонного аппарата нет. Тоже придется приобретать, но это уже попозже, когда поработает, на ноги встанет, надобность возникнет. Эфир – штука летучая, храниться должен в стеклянном пузырьке с притертой пробкой, а иначе просто улетучится. И пары его пожароопасны. Не дай бог свечка в комнате окажется – пожара не избежать. А сжечь дом Куприяна Никита вовсе не хотел – на добро злом не отвечают.

Дочь купца позвала Никиту к обеду.

Отобедали чинно. Как заметил Никита, ели у купца обстоятельно, не торопясь. Не объедались – не было такого, а именно обстоятельно. Разговоров за столом не вели, отдаваясь процессу еды целиком, тщательно пережевывая.

Поначалу Никиту это напрягало. У себя на работе, а потом и дома он привык есть быстро, поскольку времени не было. А спроси через час, что ел, так и вспомнить не всегда мог.

После обеда, когда кухарка убрала посуду со стола, Куприян попросил Никиту задержаться.

– Просьбу я твою, Никита, исполнил. Избу можно хоть сейчас смотреть.

– Отлично!

– Только знаешь… Одежа у тебя не нашенская, да и головного убора нет, выглядишь как чужеземец. Ты нормальную одежу купи – вот как на мне. Рубаху, порты, на голову что-нибудь. А хочешь – вместе пойдем, помогу подобрать.

– Я не против.

Вдвоем они направились на торг. Рубаху купили шелковую, лазоревую. Штаны буквально безразмерные, под любое телосложение, они только на гашнике держались. Гашник – веревка такая, вроде пояса, которую можно подтянуть и завязать. Ну и головной убор взяли в завершение – из толстого сукна, колпаком называли его.

Переодевшись, Никита сразу на местного стал похож – не отличить. Свою одежду он связал в узел. А вот поменять кроссовки на короткие сапожки, которые предлагал взять Куприян, отказался. Местная обувка – вся, без различия – что на левую ногу, что на правую. В своей удобнее и привычнее, и в глаза не очень бросается.

Они прошли к избе. Куприян достал ключ, отпер замок и распахнул дверь.

– Заходи!

Изба оказалась неплохой. Три комнаты, деревянные полы, печь – даже кухня. Но готовить тут Никита пока что не собирался. И место у избы удобное. В квартале – шумный торг, по другую сторону – храм. Куда ни пойди, мимо не пройдешь.

Удобное положение избы Никита сразу оценил. Успенский собор – главный храм Владимира в то время, службы многолюдны, богомольцы мимо избы по-всякому идти будут. Только вывеску какую-то сделать надо. Видел он в городе уже – то крендель у булочной, то ножницы над входом к цирюльнику. Правда, вывески невзрачные, художник явно без таланта. И что занятно: на вывесках только рисунки, чтобы и неграмотный человек мог понять. Тогда что ему отобразить? Никита задумался.

Куприян кашлянул:

– Прости, купец, задумался.

– О чем?

– Вывеска у входа нужна – вот как у булочной.

– Сделай.

– Самому? – удивился Никита.

– Зачем самому? Попроси монахов-иконщиков. У них и краски есть, и навык. Полагаю, недорого возьмут, чай не икона.