Текст книги "А море останется морем"

На восьмые сутки мы прибыли на риф, сообщили об этом по радио своим австралийским коллегам. Завтра первый раз ныряю на рифе!

Всю долгую дорогу до Австралии мы читали специальную литературу, журналы и газеты, то есть все, что касалось рифов и их исследования. Особое впечатление на нас произвела информация об опасностях, поджидающих человека на рифе. Таких как акулы, не останавливающиеся ни перед чем, если они пошли в атаку; барракуды, сожравшие кинооператора в противоакульей клетке за несколько минут; ядовитые морские змеи, яд которых в десятки раз сильнее, чем у кобры; рыба-камень с нервно-паралитическим ядом, после которого, вдохнув, уже не выдохнешь; ядовитость всех без исключения кораллов…

И вот я в воде среди кораллов. Обилие форм и красок поражает сразу, расцветка бесчисленных, снующих во всех направлениях, рыб не поддается осмыслению, будь ты даже художником-импрессионистом с богатейшим воображением. Но какая-то тревога не позволяет сосредоточиться на этом богатстве и великолепии. Я ежесекундно оглядываюсь по сторонам и назад – проплывающие рядом змеи и мелькающие тени акул не добавляют уверенности и оптимизма. Понимая, что от меня в воду идут флюиды беспокойства и страха и что только ленивый не использует меня в качестве объекта для утоления внимания и, возможно, голода, я стараюсь заставить себя чем-то заняться. И в эту минуту мой взгляд останавливается на крупной великолепной ракушке, которой обычно украшают дорогие комоды с хрусталем. Я забываю все на свете страхи и опасности, в надежде найти еще одну такую. Мои поиски остановились только тогда, когда стало трудно вдыхать из акваланга воздух, увлекшись, я не обратил внимания, что он кончается, и пора было подниматься наверх.

На следующий день начались работы на рифе. Занятый фотографированием и описанием кораллов по трансекте я ничего, кроме этого, не замечал вокруг. В обязанности второго, страхующего водолаза входило наблюдение за возможной опасностью.

Неуверенность и ощущение возможной опасности были побеждены в первый день. Жажда новых знаний и впечатлений отодвигала на задний план все страхи и неудобства обитания в пока незнакомой и порой небезопасной среде. С годами экосистема рифа стала моей средой обитания на многие часы и дни, я узнал ее условия и особенности лучше, чем родную приморскую тайгу.

На третий день нашего пребывания на рифе над нами появился австралийский военный самолет и сбросил в воду прибор, который позволял выяснить, сопровождает ли нас советская подводная лодка. Трогать его ни в коем случае было нельзя. Наш любопытный и «бдительный» помполит тут же завел мотор и помчался на лодке доставать прибор из воды. Уже через два часа мы получили предписание – покинуть территориальные воды Австралии в течение 24 часов. После обеда до самой ночи Радио Австралии первой новостью передавало, что наш якобы «корабль погоды», работавший на рифе, на самом деле является кораблем-шпионом напичканный разведывательным оборудованием. Видели бы они это оборудование, состоявшее из двух стареньких осциллографов и штатных корабельных радиостанций! У нас даже приличного эхолота не было. В Сингапуре мы получили газеты с описанием нашего «подвига» и «sovet super spayship». Австралийские газеты пестрели карикатурами – вблизи берега в море наш корабль, весь утыканный антеннами, а по берегу бегают австралийские ученные с вопросами: «Boris, Boris, Where are you?!?».

Нам пришлось вернуться в Сингапур, троим на попутном судне вернуться во Владивосток, а тройка наших инженеров осталась на судне выполнять гидрометеорологическую программу экспедиции.

Мне выделили квартиру на острове Попова. Итак, я был весь окружен морем. Для того чтобы я не был оторван от институтской жизни и мог выполнять необходимые гидробиологические работы мне выдали катер Прогресс-4. Сгонять в город и обратно не представляло особого труда. При тихой погоде это вообще было сплошным удовольствием. Первое настоящее испытание моих и катера мореходных качеств произошло в один из июльских дней, когда нам надо было сходить за пробами в одну из бухт юго-западного побережья, удаленную более чем на 100 миль от института. Мы запаслись горючим и на двух катерах отправились в рейс. Сначала все было хорошо. Катера споро шли при слабом попутном ветре, соревнуясь друг с другом в развиваемой скорости. Однако почти через час ветер стих и все накрыло непроницаемым туманом. Хорошо, что незадолго до этого мы взяли азимут на видимые острова Римского-Корсакова. Потянулись долгие минуты томительного ожидания. Мы никак не должны были пройти мимо любого из островов этого архипелага. Во-первых, пройдя мимо них, мы ушли бы в открытый океан, а во-вторых, после них нам надо было менять курс и сворачивать резко на запад, чтобы попасть в требуемую бухту. К тому же у нас был на исходе бензин в бензобаках, и необходимо было дозаправляться. В море, при вынужденной остановке для заправки, нас снесло бы течением в другом направлении, и попасть на прежний курс было бы совсем не просто. Однако вскоре донеслись крики чаек, а затем появились неясные очертания острова. Компас не подвел нас. Мы причалили к берегу, огляделись, и поняли, где находимся, узнав знакомые береговые скалы островка Де-Ливрона. Дозаправили баки, вскипятили чайку и уверенным курсом направились в бухту Среднюю. Пока мы работали, налетел тайфун и море взбунтовалось. Полтора дня пришлось ожидать ослабления ветра и приемлемого волнения моря.

Обратный путь был значительно сложней, длительней и беспокойней. Видимость была минимальной. Пришлось идти, не теряя из поля зрения очертания берегов. Катера, ревя двигателем, с натугой медленно взбирались на огромную волну и затем с ужасающей скоростью неслись на её гребне, затем втыкались носом в очередную волну, вызывая тучу брызг, которые весьма освежали водителя и добавляли очередное ведро воды в лодку. И так продолжалось в течение нескольких часов. Физическое и нервное напряжение заставили нас свернуть в одну из бух под Славянкой, чтобы немного отдохнуть. Там мы решили идти не в город, а на биостанцию на остров Попова, где была наша лаборатория. Вскоре появился пролив Старка, а в нем и знакомые силуэты лабораторных строений и жилых вагончиков. Не смотря ни на что, мне понравился мой первый дальний поход, который дал понять, что ни мы, ни наши плавсредства оказались не из робкого и слабого десятка.

Глава II

Далекие экспедиции

А тем временем мы готовились в четырехмесячную экспедицию в Австралию на Большой барьерный риф, которая должны была проходить в рамках международной программы «Человек и биосфера».

Немногим более десяти лет до этого два молодых геолога, изучавшие ископаемые кораллы, Борис Преображенский и Юрий Латыпов, сидя на одной из вершин отрогов Верхоянского хребта, мечтали попасть на Большой барьерный риф, о котором имели смутное представление лишь из литературных источников.

И вот теперь, выработав программу рейса, пройдя все комиссии и перипетии на Родине, после нескольких согласований с Москвой и Канберрой и окончания полугодового ремонта «Каллисто», мы наконец-то вышли в рейс и стоим на верхней палубе с Борисом, обнявшись и вспоминая о нашей давней мечте в далеких колымских горах, чтобы попасть на рифы.

Наше научное судно «Каллисто», переделанное из рыболовецкого среднего морозильного траулера, двигалось в сторону Австралии, редко превышая скорость пятнадцать километров в час, именно из-за его неспособности догнать косяки рыб его и списали из рыбацкой отрасли. Мы должны были зайти в Сингапур для пополнения запасов горючего, воды и продуктов. Во время заграничных рейсов мы получали валюту той страны, где работали. Гуляя по Сингапуру, я увидел магазин пластинок, у меня перехватило дыхание и «глаза на лоб полезли», когда я оказался внутри. Там в свободном доступе стояло всё, о чем мы только слышали, мечтали или что могли купить из-под полы за бешеные деньги: Boney М и Armstrong, Chet Baker и Scorpions, The Beatles и Queen и, О, Чёрт возьми! – Jesus Christ Super Star. Почти вся моя валюта осталась в магазине. Выйдя из него, я тут же вернулся, сказав своим спутникам, что забыл крышку от объектива фотоаппарата. Мне было необходимо купить всемирно известную рок-оперу без свидетелей, ведь известно, когда о чем-то знают больше одного человека, то вскоре об этом узнают даже свиньи. В таком случае, при существовавшей в стране обстановке, у меня могли бы быть неприятности не только на таможне. После этого разорительного шопинга мои спутники пускали меня в музыкальные магазины только после совершения покупок для нужд семьи.

По выходу из Сингапура началась активная подготовка к рабочему процессу. Проверялись лодки и моторы, готовились различные инструменты и оборудование для учета и измерения кораллов и других животных, которых мы собирались изучать на Большом барьерном рифе.

Особое внимание уделялось фотоаппаратуре. Мы все изготавливали сами. Из алюминиевых болванок вытачивались полые цилиндрические корпуса различных размеров, открытые с одной стороны. В них вставлялись различные фотовспышки, мощные фонари и источники питания. Все это закрывалось плексигласовой крышкой, уплотненной резиновыми прокладками – ториками. Так же замуровывались фотоаппараты. Все это и необходимо было многократно проверить на герметичность и работоспособность. Кроме того мы зашли в тропики, и сразу убедились, что ни каюты, ни тем более помещение лаборатории не были готовы к влажному и жаркому климату. Почти все помещения пришлось оснащать натянутой под потолком полиэтиленовой пленкой и системой различных трубочек для отвода скапливающегося конденсата. Те, кто не смог создать терпимые условия для ночного отдыха в каюте, ставили палатки на верхней палубе и спали них. На ходу там все-таки обдувало ветерком.

До прихода в Австралию нам пришлось работать на банке Фантом в Тиморском море. Нужно было исследовать коралловые сообщества на большой площади и на глубине более 9-12 метров. Был изготовлен планер с компасом, глубиномером и счетчиком расстояния. Этот планер водолаз должен был держать в руках и их вместе тащил на буксире на малом ходу водолазный ботик. Водолаз, что успевал, записывал, все остальное увиденное, после выхода из воды надиктовывалось для записи на пленку.

Мне первому посчастливилось испытать все это в действие. Я опустился на дно с планером, соединенным фалом с ботиком. Слышу, заработал двигатель ботика. Меня слабо дернуло и подняло над дном. Прекрасное ощущение полета я не успел оценить. У них там наверху что-то случилось и движение прекратилось. Идут тягостные минуты ожидания и неизвестности, а воздух-то в акваланге расходуется тем временем. Я стал осматриваться по сторонам. Много всего любопытного и тут мой взгляд останавливается на красивейшей коллекционной ракушке ципрее. Я стал внимательнее смотреть по сторонам и передвигаться насколько позволял планер на буксире. В общем, я нашел шесть различных ципрей и тут меня вновь потянули. Я включил все внимание, готовясь запоминать все увиденное… и вдруг, о черт, меня неудержимо несло на двух акул. Я делаю резко движение планером чуть в сторону. Он как бы убыстряется и несется прямо в морду одной из хищниц. Они молнией уносятся в глубину. Я расслабляюсь, но лишь на несколько секунд. Планер-то, намертво соединенный фалом с катером, неумолимо движется и не просто, а в стаю барракуд. Я уже наделенный наглостью и опытом противостояния против акул, теперь уже осознано, резко направляю планер в стаю этих зубастых хищниц. Они бросаются врассыпную. Я торжествую и пытаюсь собраться, чтобы все-таки начать наблюдение за коралловым сообществом. Но впереди появлялось неотвратимое… Меня стремительно тянут на многосоткилограммовую якорную цепь «Каллисто». Ее планером не испугаешь и с места не стронешь. Я разжимаю руки, собранные ракушки разлетаются, а я медленно опускаюсь на дно, глядя вслед удаляющемуся планеру. Мне ничего не остается, как всплыть на поверхность. Я поднимаюсь на ботик, снимаю маску, и едва вынув загубник изо рта, выпаливаю:

– То, что вы меня десять минут мурыжили на дне и тратили воздух – это я вам прощаю.

– Прощаю и то, что вы меня чуть не скормили акулам, а затем направили в стаю барракуд.

– Я готов простить вам, что уцелел при встрече один на один с якорной цепью.

– Но то, что я потерял ципрей – не прошу никогда!!!

А потом уже в спокойной манере повествовал обо всем путешествии. Далее мы успешно работали с планером, пока на третий день соленная морская вода, капающая с бороды Мурика, не угробила магнитофон.

Наконец мы прибыли в Таунсвилл. Посетили научные и учебные заведения, обсудили районы и планы работ. Взяв на борт австралийских ученых, пошли на первый риф – Свайн– Риф. Зная мои интерес и увлеченность кораллами акропорами, австралийские коллеги тут же окрестили меня «акропормэном» и в виде исключения выхлопотали у администрации заповедника Большой Барьерный Риф разрешение советскому ученому для сбора коллекции этих кораллов. Работали мы с большим интересом и воодушевлением, «съедая» по три-четыре акваланга воздуха в день, чтобы собрать пробы, приходилось выполнять много физической работы под водой, отдирая от дна почти каждый образец. Кроме того большинство из нас делали гидробиологическую съемку кораллового рифа впервые в жизни. Здесь было на два-три порядка больше разнообразной флоры и фауны, чем в нашем Японском море. На анализ, учет и фотографирование обитателей коралловых сообществ уходила львиная доля подводного времени, а запас воздуха в баллонах, хоть и самодельно строенных, был весьма ограничен. Кроме этого, из-за нескольких погружений в день приходилось тратить достаточно времени на обязательную рекомпрессию.

Наши австралийские коллеги работали под водой, не обращая ни на что внимание, в том числе и на многочисленных морских змей. А мы никак не могли привыкнуть к этим тварям, которых на этом рифе, как нам казалось, было бесчисленное множество. Они постоянно крутились вокруг нас, часто тыркаясь в маску или противно скользя вдоль костюма. Змеи и на суше-то у большинства людей не вызывают положительных эмоций, а тут под водой, когда не имеешь возможности уйти и знаешь об их смертельной ядовитости, становилось совсем не по себе, и это очень отвлекало от работы. Они могут «ощупать» пловца своим раздвоенным языком от маски и до концов ласт или долго сопровождать водолаза во время работы, испытывая его нервную систему. По силе воздействия яд большинства морских змей во много раз превосходит яд кобры. Он оказывает нейротоксическое воздействие без образования опухоли и воспаления в месте укуса. Развиваются общие симптомы: слабость, потеря координации движения, рвота. И если меры по оказанию первой помощи не были приняты, то через пять-десять часов наступает смерть от паралича дыхательного центра.

Чтобы понять, как себя вести, мне нужно было выяснить реакцию змеи на агрессию со стороны водолаза. Погрузившись на дно, я расставил ноги на возможную ширину, чтобы увереннее стоять на грунте, приподнял металлический ломик на уровень плеча и стал ждать. Змея, будто поняв мой маневр, стала приближаться ко мне, не обращая на меня внимания. Со всего размаха я нанес ей ломиком удар по спине. Змеюка не могла ничего лучше придумать, как спрятаться под мой ласт. Приблизительно через минуту она стала подниматься вверх максимум в полуметре от меня и получила точный удар ломиком по голове. Гадина, что есть силы устремилась к поверхности воды. Ей, по-видимому, было больно и необходимо было вдохнуть воздух, без которого она не может находиться под водой долго. Я почувствовал, что с ними можно бороться! Беспокойство и страх ушли. Спустя месяц мы уже ловили змей, чтобы дарить их особенно сварливым и не очень уживчивым участникам экспедиции.

Как показал наш опыт работы на рифе, морские змеи не склонны без лишней нужды кусаться и на человека не нападают, не расценивая его ни как конкурента, ни как объект питания. В большинстве случаев жертвами змей оказываются дети, обнаружившие на пляже выброшенную морем змею, или рыбаки, разбирающие улов и не заметившие опасную добычу среди остальной живности.

Коралловые рифы – это совершенно необыкновенные место и явление в океане. Они являются самыми старыми и богатыми естественными сообществами на нашей планете и сохраняют свою экологическую стабильность, несмотря на радикальные эволюционные изменения всей земной биоты[1]1
  Биота – исторически сложившаяся совокупность растений и животных,


[Закрыть]. В них нашли самое полное выражение наиболее удивительные и таинственные явления из всех естественных проявлений и событий природной жизни. Нигде больше невозможно найти такое разнообразие существ, живущих так близко вместе и в таком изобилии. Дополняют и увеличивают эту экстраординарную интенсивность жизни ее сказочно изящная красота форм, разнообразие расцветок и движений. На коралловом рифе в одном месте и в одно время можно найти представителей практически всех структурных уровней развития жизни, населяющих нашу планету более миллиарда лет. Здесь представлен полный спектр организмов – от сине-зеленых морских водорослей и бактерий, многочисленных типов беспозвоночных животных до рыб, рептилий, птиц и млекопитающих с умственными способностями (киты и дельфины), может быть, даже большими, чем наши собственные.

Рифовые постройки являются очень древними образованиями, представляющими уникальное экологическое явление, которое проходит через многие сотни миллионов лет геологической истории нашей планеты. Примитивные коралловые рифы существовали почти пятьсот миллионов лет назад, предшествуя многим другим свидетельствам жизни на земле. Хотя эти древние рифы весьма отличались от современных, некоторые из тех существ, которые населяли их, все еще живут на сегодняшних рифах. Многие из групп животных, обитающих на современных рифах, найдены в виде окаменелостей, относящихся к эпохе Эоцена – приблизительно 50 миллионов лет назад. Постоянство этих сообществ с некоторой постепенной эволюцией в череде обширных временных промежутков лежит в основе их богатства. Оно предоставило устойчивую окружающую среду, в которой продукты эволюции могли выжить, накопиться в комплексе самой богатой и сложной из существующих экосистем и удивительно гармонировать с ней. На коралловом рифе ныряющий человек как бы попадает в машине времени в период, когда человек еще не существовал.

Если бы мы могли так или иначе возвратиться на 10 миллионов лет назад, то нашли бы многие из тех же самых рифов, которые существуют сегодня, и их обитатели немногим отличались бы от тех, которых мы знаем теперь. Эволюция на рифах имеет намного более последовательный и постепенный процесс, чем в других, менее устойчивых средах, где адаптация и исчезновение часто более существенно влияют на изменения в экосистеме.

Обилие и разнообразие форм поражает

Для современного человека, обогащенного сведениями о живой и неживой природе из многочисленных телевизионных передач, понятия «коралловые рифы» и «тропические моря» пожалуй, стали практически неразделимыми. Для одних – это теплые прозрачные воды с прекрасными песчаными пляжами и респектабельными курортами, для других – место добычи перламутровых раковин, жемчуга, благородных красного и черного кораллов. Многие при упоминании этих словосочетаний вспоминают о грозной опасности, подстерегавшей корабли, имевшие неосторожность приблизиться к вечно бурлящим и всегда коварным рифам. Здесь находили свой конец и прославленные, и безвестные моряки. Коралловые рифы в течение тысячелетий составляют основу жизни целых народов, исконных обитателей островов тропической зоны Мирового океана, по площади равной почти двадцати Европам.

Безусловно, коралловые рифы – это красота и дорогие украшения, экзотика и опасности, место для жизни людей и объект интереса вездесущей науки. Но прежде всего это экосистема – совокупность морских организмов и их среды обитания. Исследователи многих стран изучают биологию коралловых рифов, закономерности их развития, проблемы сохранения и восстановления этой уникальной экосистемы.

Мы работали с упоением и необыкновенным вдохновением. Во-первых, кругом неописуемая красота рифа и его разнообразие. Не было ни одной повторяющейся по богатству животных и растений трансекты (фал с пометровой разметкой укладывается на дне). Во-вторых, мы смогли понять экосистему рифового сообщества, разобраться в его зональности. Рифовые зоны оказались не просто местом со своей морфологией на определенной глубине. Они могут сосуществовать только в тесной взаимосвязи с населяющими эти зоны вполне определенными флорой и фауной и окружающей их природной средой.

Наша экспедиционная жизнь вошла в устоявшийся привычный ритм: все, кто мог переболеть, переболели, выздоровели и прикачались; установился почти полный штиль; водолазам оставалось нырять в заведенном конвейерном режиме, покрывая станциями и разрезами сотни метров морского дна. И тут наш шеф объявил о проведении ночных спусков. Мы к этому времени уже знали, что акулы днем пищу переваривают, а как раз ночью ее добывают. Следует учитывать, что в темноте всегда неуютно и страшновато, а под водой тем более. Тем не менее, снаряжение и акваланги к закату были приготовлены.

Вот как это необычное событие описывал один из участников экспедиции: «К нам вдруг подошел Костя Обезьянов с тетрадкой в руках, он присел на тамбучину люка, неторопливо набил свою трубочку вкусно пахнущим табаком и ласково сказал:

– А вот я вам кое-чего почитаю! – это был самодельный перевод нашумевшего бестселлера Питера Бенчли «Челюсти» об акуле-людоеде, экранизацию которого мы посмотрели в Сингапуре. Мы сгрудились вокруг Константина и под глухое постукивание компрессора он начал читать бархатным голосом:

– Гигантская рыба двигалась в толще морской воды, взбудораживая короткие вихри своим серповидным хвостом… – мы слушали, раскрыв рот. – …В первый момент женщина подумала, что она задела ногой скалу или кусок плывущего дерева. Это не было началом страдания – это был только несильный удар, вызывающий синяк. Она потянулась вниз, пощупать свою ногу, загребая воду левой голенью, чтобы поддерживать голову над поверхностью воды, шаря во тьме своей левой рукой. Она не смогла найти свою ногу. Она потянула выше по голени и на нее нахлынула волна тошноты и головокружения. Ее дрожащие пальцы обнаружили торчащую кость из измочаленной плоти. И тогда она поняла, что теплый, пульсирующий поток среди холодной воды, обмывавший ее пальцы, был ее собственной кровью…

За бортом что-то плеснуло. Мы вздрогнули.

– На сегодня хватит, – жизнерадостно произнес Костя и, попыхивая трубочкой, удалился. Аппараты забиты, и пора идти под воду. Мы подошли к борту. Прожектор выхватывал в прозрачной воде неясные движущиеся тени.

– По-моему, это акулы, – сделал я осторожное предположение.

– Мы не в английском военном флоте, где появление акул не является уважительной причиной для прекращения водолазных работ, – продолжил капитулянтскую линию Мурик.

Но тут появился шеф, облаченный в водолазные доспехи, и мы поняли, что мосты сожжены. Он бодро спустился по трапу и сунул голову с надетой маской в воду, пытаясь разглядеть близорукими глазами интригующие тени. На наши советы – не засовывать глубоко в воду наиболее мясистые части тела шеф не реагировал. Наконец он вылез и преувеличенно спокойным тоном сказал:

– Это окуни.

С тяжелыми вздохами Сергей Шевейко и Юра Латыпов с видом приговоренных начали надевать водолазные одежды смертников. Они ушли под воду с фонарями и фотоаппаратом. Ночную синеву моря стали пронизывать яркие сполохи – это у них исправно работала фотовспышка. Вылезли они полные восторгов. Сергей, захлебываясь, рассказывал, как там хорошо, красиво и интересно. Мы же отнесли это возбуждение на счет липших выделений адреналина в крови. Теперь уже надевать водолазные саваны пришла очередь мне, Сашке Нечипоренко (в обиходе Нечипор) и Коле. Воодушевленные живым примером первой тройки, мы попрыгали в воду. Мягкий рассеянный свет от судового прожектора подсвечивал воду. Казалось, что она чуть-чуть светится изнутри и на фоне этого бледного мерцания черно-синими контурами проступают фантастические контуры кораллов. На банках коралловые постройки часто имеют формы замков, бастионов, изломанных ветвистых линий. Поэтому сейчас, в ночи, возникало ощущение полета над хаотичным нагромождением загадочного города, разрушенного неведомой силой. Включаю фонарь, и эти «мертвые обломки цивилизации» вспыхивают живыми красками: кораллы, опушенные миллионами шевелящихся щупальцев, и спящие в убежищах цветастые рыбки. Под плитой известняка свернулась кольцом морская змея и лишь лениво пошевелила головой, освещенная лучом фонаря. Ночью все кажется преувеличенно ярким, выпуклым, броским и совсем непохожим на дневную подводную жизнь. Фотоаппараты в наших руках то и дело блистают вспышками. Пленки отсняты. Пора выходить. Я отдаю Нечипору фонарь и начинаю сматывать трансекту, которую проложила по дну первая тройка водолазов. Бодро кручу катушку. Сейчас мы должны выйти к гире, висящей с борта почти до самого дна. Но что это – в руках разлохмаченный обрывок трансекты. Гири нет. Кругом мрак. В нескольких сотнях миль от ближайшего берега на глубине пятнадцать метров трое молодых людей тупо рассматривают конец веревки. Стало ясно, что капроновый фал перетерся о кораллы, судно повернуло на якоре, у нас уже мало воздуха и сейчас время ужина у крупных морских хищников. Мы распустили вверх веером лучи наших фонарей и с большим удовольствием увидели выступающее из темноты сыто выпученное брюхо нашего судна. На борту мы оказались очень быстро и так же взахлеб рассказывали, какая там красота и что такого уже нигде не увидишь».

Не менее впечатляющей была первая в этом районе работ встреча с акулой. Мы с Костей Обезьяновым первыми спустились на тридцатиметровую глубину, куда остальные водолазы спустили на веревках фотооборудование и рамки для подсчета кораллов. Они должны были последовать за нами через десять-пятнадцать минут Мы огляделись. К нам, кружась, приближались две акулы довольно приличных размеров, уже стали различимыми их рыскающие глаза. Круги, совершаемые хищницами, заметно сокращались, насколько нам было известно из литературы – это первый признак атаки. Объясняться под водой возможно только жестами. Встав спиной к спине, мы начали оборонительно-наступательные действия: я бряцал, что есть силы, своим и Костиным металлическими ломиками, он пыхал самой мощной лампой-вспышкой. Мы пришли в себя, только тогда, когда заметили вокруг себя пять водолазов, лежащих на песке и держащихся за животы. Они, насколько это возможно под водой, покатывались от хохота. Представьте себе картину – вы опускаетесь на почти пустынное дно, на котором стоят два здоровенных мужика-водолаза и производят совершенно загадочные действия. Акулы уплыли, вероятно, от самых первых наших действий, а мы продолжали бренчать ломиками и вспыхивать вспышками еще неизвестно сколько времени.