Текст книги "Бригантины поднимают паруса"

Глава 13

Шипит чисто по-женски зло и рассерженно, это же не она виновата, что ударилась, женщины никогда не бывают виноваты, весь мир может быть виноват, но только не они, когда им нужно – сильные и независимые, а в остальное время слабые и беспомощные, которых мир обязан защищать, носить на руках и лелеять.

Я слушал, как проклинает тупых дизайнеров, что понаехали из Европы зарабатывать деньги на богатых арабах, а я присматривался и прислушивался ко всему, что происходит вокруг, одновременно находя проходы между ящиками с нераспечатанным оборудованием, зажрались шейхи, выписывают из Европы ценные приборы, что простаивают здесь…

– Ого, – сказал я на ходу, – эти ребята и на ту сторону здания перебросили своих людей!

– Мы в ловушке? – спросила она. – Я позвоню своим. Сколько сможем продержаться?

– А твои далеко?

– Часах в пяти.

Я перешел на шаг.

– Столько не продержимся. Без кофе, имею в виду. А ты уже снова есть хочешь. По голодным глазам вижу. Когда волнуешься, аппетит растет, да? Я могу объяснить, как работает метаболизм…

Она огрызнулась:

– У меня не бывают голодными!.. Встретим здесь?

– А прорваться не хочешь?

– Не хочу, – ответила она. – Наше преимущество в обороне. На выходе нас просто пристрелят. А так полиция подоспеет, едва им сообщат о выстрелах.

– Умница, – сказал я бодро. – Соотношение потерь нападения и защиты три к одному, а в нашем случае вообще перебьем столько, сколько сунется… Верно?

– Не заносись, – оборвала она. – Такие гибнут первыми.

– Первым быть хорошо не всегда, – согласился я. – Такое бывает не только в перестрелке.

– А где еще?

– В науке, – сообщил я. – Первопроходцы частенько гибнут первыми. А плодами пользуются те, кто осторожно идет следом.

– Давай без намеков, – отрезала она. – Ишь, разнамекался!

Я кивнул, что ее насторожило еще больше, но я просто прикидывал, как поступит Хиггинс: сейчас он встревожен, шейх Хашим не отвечает, уже должен был сообщить насчет зарядов, дескать, получил, все в порядке, все предыдущие договоренности в силе.

А раз встревожен и не знает, что случилось, то послал все силы, что были в тот момент под рукой, а это немало. То, что нас выследили, делает честь его наемникам, наверняка уволившиеся или уволенные орлы из секретных спецслужб, морские котики, коммандос или зеленые береты. Вопреки расхожему мнению насчет чести служить стране, многие все же службу стране рассматривают как получение высокой квалификации, которой позже можно козырять при найме в частные структуры.

Эсфирь сказала быстро:

– Если Хиггинс не совсем дурак, то на выходе будет хорошая засада. Можно сказать, нас и гонят к ней.

– Дурак, – сообщил я, – вряд ли мог бы захватить всю добычу нефти в этом регионе.

Она бросила резко:

– Нефть нефтью, но он еще и строительный магнат! А это означает массу работающего на него народа, что хранит ему верность. Здесь так принято.

– Старые добрые нравы?

– Вот-вот.

– А еще, – напомнил я, – негласный властелин провинции Эль-Хуфуф в Саудовской Аравии?

– Верно, – согласилась она. – С таким непросто тягаться, не так ли?

– А зачем тягаться? – спросил я.

Дверь, мимо которой пробегаем на цыпочках, внезапно распахнулась. Пистолет в моей ладони дважды дернулся, посылая пулю за пулей, и двое рухнули на пол, обливаясь кровью.

Эсфирь вскрикнула:

– Что ты делаешь?

– Устраняю, – ответил я лаконично, хотя чувствовал стыд, эти же двое, похоже, просто остались тайком в служебных помещениях посексуалить. – Прелюбодеяние в ОАЭ наказывается смертной казнью.

Она зашипела яростно:

– Нельзя же убивать всех подряд!

– Стараюсь тебе понравиться, – объяснил я, – потому и действую, будто я из Моссада.

Она нервно дернулась.

– Ты что? Мы никогда так не убиваем…

– Брешешь, – ответил я. – Все равно не поверю. Не разрушай мою чистую веру в то, что хоть вы еще действуете прямо и без подтанцовки. Если враги, то как не убивать? Мы что, гуманисты какие-нибудь?

– Мы не знаем их степень вовлеченности в преступление, – объяснила она. – Да и вообще, они могут даже не знать… Потому их убивать нельзя!

– Что, правда? – спросил я изумленно.

Она сказала в сильнейшем раздражении:

– Ты не так представляешь себе работу Моссада!

– Да, – ответил я. – Ты права. Не так. Но вообще-то я за чистоту нравов. Закон есть закон, надо исполнять. Не нравится – протестуй и добивайся, но здесь было злостное нарушение морали и правопорядка. Нужно уважать чужие законы и обычаи, женщина!

– Это ты пресек, – сказала она зло. – И никакое это не уважение…

– Не отставай, – прервал я. – Там внизу уже движение… Лифты работают, слышишь?

– Поднимутся наверх, – ответила она, – зажмут нас снизу и сверху. Мы между молотом и наковальней.

– Между сдвигающимися стенками пресса, – уточнил я, как истинный ученый, для которого точность важнее красивости фразы. – Но опыт показывает, спрессовать удается не все. Та-а-ак, прибыли и на этот этаж… Слышишь?

– Вот теперь стрелять законно, – обронила она хмуро.

– Законно все, – сказал я, – если в руке пистолет. Думаешь, законы пишут беспистолетные? Пистолет в руке порождает власть…

– …как сказал великий Мао, – досказала она. – Знаю, читала вашу русско-китайскую философию.

– Тихо, – сказал я, – слышишь?.. Бегут сюда.

Она кивнула.

– Дадим бой здесь?

– Лучше ближе к выходу с этажа, – ответил я. – Можно контролировать, чтобы с той стороны никто…

Она двигалась за мною быстро и неслышно, пистолет в обеих руках, готовая стрелять в любой момент, но первым выстрелил я, когда впереди мелькнула тень человека.

Его отбросило на стену, а когда сполз на пол, все еще цепляясь за облицовку под дерево, там осталась красная полоса.

Эсфирь остановилась возле меня, взведенная, как готовая к взрыву мина, бросила сердито:

– Мне показалось, он… не вооружен?

– Я же не так представляю работу Моссада, – объяснил я чуточку виновато. – А этот какой-то лохматый, такие всегда подозрительны при любом строе… Еще Платон их не любил. Понимаешь… я представляю эту работу такой, какая должна быть, а не такая, какая есть. Компренэ? Во главе угла, как сказал мудрец, должна стоять эффективность экономической модели. На своих ногах, без подпорок.

Она посмотрела остановившимися глазами.

– Ну и ну…

– Чего? – спросил я.

Она проговорила устрашенно и с отвращением:

– Даже не покраснел! Ты в самом деле из тех чудовищ, кто создают и перестраивают секретные службы. Как всегда, в худшую сторону.

– Но эффективную, – подсказал я. – А если вдруг что пойдет не так и нас обвинят в чудовищных преступлениях, я скажу: «А что вы хотите, это же был Моссад, я сам, как истинный демократ, осуждаю…»

– Сволочь, – сказала она. – Почему тебе даже не стыдно? Я же вижу!

– Отречемся от старого мира, – сообщил я, – отряхнем его прах с наших ног. Долой стыд, как сказала Клара Цеткин и провозгласила восьмое марта международным женским днем бесстыдства, что сейчас именуется свободой.

– А не Роза Люксембург?

– Как вы за своих евреев держитесь, – сказал я одобрительно. – У нас такая политика была при Сталине с его приоритетом приоритетов отечественных изобретателей и вообще всего русского. Ничего, вы тоже переболеете…

– Да заткнись же…

– Тогда не отставай от прогрессивно мыслящего!

Продолжая говорить, я поднял пистолет, сделал еще два шага и выстрелил. Из-за края стены высунулась рука с пистолетом, но пуля из моего с силой саданула в кисть.

Послышался вскрик, пистолет выпал, а человек непроизвольно сделал шаг вперед.

Эсфирь выстрелила дважды, боевик рухнул вниз лицом.

– Молодец, – сказал я, – быстрая.

– Если я быстрая, – буркнула она, – то какой тогда ты? Ты видишь сквозь стену, что ли?

– Не отставай, – ответил я. – Сейчас проскочим это место… Прикрой меня.

Она не успела возразить, женщины часто возражают, потому что подворачивается возможность возразить, а я ринулся вперед, стреляя на ходу, но, думаю, Эсфирь все же не замечает, но каждым выстрелом убираю из числа противников, заодно из числа живых, по одному идиоту с автоматом в руках.

Хотя мне, как максималисту, кажется, что с автоматами в руками все идиоты, и вообще не идиоты только те, кто занимается CRISPR/Cas9, приближая счастливое будущее всего человечества…

А когда я говорю «все человечество», я вовсе не имею в виду всех живущих в нем сейчас двуногих.

Впереди коротко простучала автоматной очередью винтовка Федорова, узнаю по звуку. Пули с визгом ударили над нашими головами. Это хорошо, показатель низкой квалификации стреляющих. Как хреновой прицельности, так и боязни, что подойдем ближе и застрелим.

Эсфирь, молодец, не палит зря, холодно и зорко высматривает все возможности, я шел впереди крадучись, прячась под стеной, а она то и дело разворачивалась и двигалась спиной вперед, охраняя наш тыл.

Вдали у выхода на лестницу двое залегли и открыли огонь из автоматических винтовок.

Эсфирь выстрелила дважды, я поспешил вмешаться, а то зря переводит патроны, а они денег стоят, один из стрелявших уронил голову, а второй поспешно юркнул за угол.

– Молодец, – похвалил я, – жаль, второго не успела.

Она напомнила гордо:

– Серебряная медаль на Олимпиаде!

– Но до бурятов вам далеко…

Тот, убежавший, высунулся на мгновение и выстрелил, а я только-только поднимал руку с пистолетом. Мышечные волокна взвыли от боли, но когда я наконец вскинул пистолет в нужную позицию, стрелявший уже исчез, оставив торчать дулом к небу армейскую винтовку.

– С той стороны должен быть выход, – крикнул я и ринулся вдогонку.

Лестница повела вверх, там промелькнула фигура мужчины в кожаной куртке и джинсах неприметного цвета, но пронесся с такой скоростью, что выстрелить точно бы не успел.

Когда я с разбегу вылетел в длинный и узкий коридор с дверьми по одну сторону и такими же с другой стороны, убегающий мелькнул в самом конце.

Стрелять вдогонку я даже не пытался, нервные сигналы у меня распространяются по телу с огромной скоростью, но мышечные не успевают, мозг уже сказал честно и беспристрастно, что пока вскину руку с тяжелым пистолетом в ладони, убегающий успеет за миг до этого скользнуть на угол стены, а строили европейцы по своим немецким стандартам, это значит, только выстрелом из танковой пушки можно отколоть кусок стены и достать гада.

Я выскочил на широкую террасу, слева за невысоким изящным заборчиком пустое пространство глубиной в два этажа. Терраса идет по красивому овалу, так что у кайфующих здесь есть соблазн бросать бумажки из-под мороженого просто вниз на головы входящим.

Все-таки я сплоховал на бегу, он ринулся на меня из неприметной ниши, как буйвол на трепетную лань. Я даже не пытался выдержать удар, мозг успел проделать все расчеты моих возможностей и его, соотнося массу его тела, скорость, уровень интеллекта, и выдал оптимальный вариант действий или, как говорят придурки, самый оптимальный.

Повернувшись боком, я ухватил его за массивную цепочку на шее, дал подножку и успел набросить цепочку на металлический штырь ограды.

Здоровяк ударился о барьер, перевалился на ту сторону, однако цепочка удержала, я даже слышал, как хрустнули позвонки в его шее.

Я скользнул вдоль стены, успел подумать, как же это мой мозг узнал, что его вес сто девять килограммов, скорость пятнадцать, интеллект равен шестидесяти трем… и мозг тут же радостно высветил все сложнейшие расчеты и формулы, по которым все узнал и понял…

– Да заткнись ты, – сказал я зло, – неужели и ай-ай будет таким же гениальным идиотом…

Эсфирь с дробным топотом копыт набежала сзади, крикнула нервно:

– Ты что-то хрюкнул?

– Самокритикой занимаюсь, – сообщил я виновато. – Иди вперед, а то там опасно. А я буду смотреть на тебя сзади и любоваться, как любитель искусства для народа.

Она проскользнула вперед, но буркнула обиженно:

– Свинья.

– А что не так?

Она сказала чуть злее:

– Почему всегда только сзади?

– Ну, не всегда же, – напомнил я. – Что ты мне приписываешь несвойственное профессору поведение?..

– Будь серьезнее, – напомнила она.

– Не могу, – признался я.

– Что стряслось?

– Да ерундой занимаюсь, – ответил я честно. – Я же звезда в мировой нейрохирургии… ладно, одна из многих звезд, но все равно, что я здесь делаю?

– Все не тем занимаются, – отрезала она. – Почти всю жизнь не тем, чем хочется! Для тебя это новость?

– Нет, – ответил я, – но когда так близко время, когда каждый сможет заниматься только тем, к чему лежит душа…

– Или вовсе ничем?

– Верно, – согласился я. – Таких девяносто девять из каждой сотни… Эх, там выход точно перекрыт, можно не смотреть в камеры, да тут их и нет…

– Но прорвемся?.. Нам и в руки полиции лучше не попадать!

Я крикнул, не оглядываясь:

– Стой там, иди сюда!.. Нет, стой, я сам иду, а ты сзади.

Она буркнула:

– Что за перепады. То вперед, то сзади…

– Покомандовать красивой женщиной так приятно, – признался я. – Ты же красивая, не знала?.. Ну вот, знал же, что скажу такое первым. Удивилась?

Глава 14

Она некоторое время держалась за спиной, я на бегу ломал голову, как будем выбираться – из здания всего два выхода, но сейчас оба заблокированы, а я не тот супермен, чтобы увернуться от выпущенных в упор автоматных очередей.

Эсфирь наконец крикнула в спину:

– Куда ты меня тащишь? Почему снова вниз?

– Женщина, – ответил я, – мужчины всегда вас куда-то тащат, пора привыкнуть…

Она пробежала немного, держа пистолет в обеих руках, крикнула сердито:

– Что, в подвалы?

– Догадалась, – сказал я одобрительно.

– А что там?

– Как всегда, – пояснил я бодро, – подвалы, темницы, гробницы, пещеры Али-Бабы и Синей Бороды, самый сладкий разврат и всякие запретности, что сейчас особо ценимы.

– Чего вдруг?

– А все разрешено, – напомнил я. – Все позволено, все доступно. Сейчас любая запретность дороже золота.

Впереди мелькнула тень, я остановил Эсфирь, она прижалась к стене, навстречу хлестнули очереди сразу из двух автоматов. Я чувствовал, что могу спокойно считать выстрелы, но смысла нет, я же не знаю, сколько у каждого в обойме осталось, просто выждал, а когда чутье подсказало, что вот сейчас прекратит один, а за ним и второй, изготовился и в нужный момент высунулся и быстро сделал два прицельных выстрела.

Эсфирь зашипела за спиной:

– Ты рискуешь, но…

– Пойдем, – сказал я, – быстрее, корова!..

Она молча ринулась следом, за комплимент свое получу потом, пробежали, перескочив оба трупа. У одного прозвенел мобильный, я подхватил на бегу, со злорадным удовольствием увидел, что звонит Хиггинс, хотя на экранчике скромная надпись «номер неизвестен», ну да, неизвестен.

– А-а, мистер Хиггинс!.. – сказал я весело. – Как вы себя чувствуете?

На том конце связи голос заметно дрогнул, через пару секунд Хиггинс проговорил осторожно:

– Кто говорит?

– Мистер Хиггинс, – сказал я с укором, – у меня же такой уникальный голос!.. Как можно забыть, мы же общались всего пару часов назад!.. Ну пусть больше, но все равно…

Он прошептал упавшим голосом:

– Мистер Икс?

– Он самый, – подтвердил я. – Спасибо за развлечение. Жаль, вы послали не самых квалифицированных, тогда было бы интереснее… а так словно котят топил, почти жалко. Ничего, вот когда приду за вами лично…

Он вскрикнул:

– Мистер Икс, это была ошибка!..

– И серьезная, – подтвердил я.

– Мистер Икс, – сказал он торопливо, – это большое недоразумение.

– Согласен, – ответил я мирно, – меня часто недопонимали… земля им пухом. Я вообще-то добрый. Убью и сразу прощаю. Гуманист с человеческим лицом. Мистер Хиггинс… я иду за вами!

Он вскрикнул:

– Мистер Икс, мы же бизнесмены!..

– Да? – спросил я с сомнением.

Он прокричал торопливо:

– Я сделал ошибку, доверившись не тем людям.

– В нашем деле, – сказал я грустно, – ошибки обходятся дорого.

– Да, я готов заплатить!

– Да, – подтвердил я. – Вы заплатите.

И быстро оборвал связь, пока он не начал предлагать всего лишь доллары, а то и вовсе евро.

Эсфирь внимательно следила за моим лицом.

– Ну как?

– Сволочь, – согласился я. – Но мстить – нерационально.

– А я слышала, – сказала она, – именно месть отличает человека от животного. Звери никогда не мстят.

– И разумные люди, – сообщил я. – Хотя, конечно, может выглядеть местью, если наносишь ответный удар.

– Уже готовишь оправдание?

Я криво ухмыльнулся.

– Оно готово тысячи лет. Даже в Библии насчет мести с похвалой. Мы можем нанести Хиггинсу визит не из-за мести, а по простой рациональности.

– В смысле?

– Он не остановится, – пояснил я. – Потому такого быка остановить придется нам. Это рационально.

Она вздохнула.

– Мне тоже кажется рациональным, когда останемся живы мы, а враги сдохнут.

– Вот видишь, – сказал я поощряюще, – ты уже почти готова к сингулярности. Нужно только кое-где пройтись напильничком… В основном, по зубам, там нервы чувствительнее.

Она передернула плечами.

– Заткнись!

– Ага, – сказал я злорадно, – чувствительная. А прикидывалась таким обледенелым бревном!

Она переспросила:

– Когда это я им прикидывалась?

– В постели, – напомнил я.

– Свинья, – сказала она с чувством. – Совсем зажрался.

Металлическая дверь распахнулась с лязгом, я впихнул Эсфирь, услышал, как застучали ее каблучки по металлическим ступеням.

Позади послышался быстрый стук шагов погони, так что пистолет я взял в обе ладони и приготовился стрелять как можно быстрее.

Выскочили трое, автоматы в руках, все готовы к стрельбе. Я трижды нажал на курок и шмыгнул за дверь. Очереди из двух автоматов успели простучать пулями по металлу двери, а потом ушли в потолок.

Здесь нет камер, но тех данных, что получил мой мозг, достаточно для ясной и четкой картинки, которую составляет сам мозг из хаотичных вроде бы данных.

Это для меня они хаотичные, но я же помню, совсем недавно суперкомпьютер ценой в сорок миллиардов долларов моделировал секунду мозговой деятельности человека, на что ушло сорок минут. Это важное занятие сожрало океан киловатт-часов, чего хватило бы на обслуживание ста тысяч домов, так вот в моем черепе сейчас работает именно этот компьютер.

Правда, такой же в черепе у каждого, но у тех всякой хренью занимаются, а вот у меня действительно работает. Если бы еще и тело с такой же мощью, я бы перепрыгивал небоскребы и швырялся «КамАЗами».

Картинка получается не просто четкая, а, главное, вижу в самом деле, что меня ждет за углом или за дверью. А уж из чего складывается: запахов, шороха, движения воздуха, повышения температуры на сотые доли градуса – не так важно, я практик, мне важнее результат.

– Не отставай, – велел я и сам ощутил, что голос у меня изменился.

Два выстрела, один боевик покатился по ступенькам, второй просто опустился на бетонный пол и почти растекся там, как ком мокрой глины.

Она крикнула раздраженно:

– Ты сам не отставай!

Я крикнул бодро:

– Шнель, шнель!.. Щас догоню!

Дверь подпер трупом, а когда прогрохотал вниз за Эсфирью, услышал, как там наверху кто-то, сопя и ругаясь, с трудом протискивается в щель.

Узкая лестница привела в подвал, пахнет сыростью и несвежим воздухом, чего не люблю, хоть и не эстет, но уровнем цивилизации с детства приучен к чистоте и опрятности.

Она спросила с недоверием:

– Неужели здесь не перекроют?

– Даже не догадываются, – ответил я и пояснил: – об этом не таком уж и тайном ходе. Здание проектировали европейские инженеры, строили рабочие из Йемена, с теми и другими по окончании работ расплатились и отправили взад. А подвальные помещения сперва использовали как склад всякой рухляди, а потом и вовсе забросили.

– Дикари, – бросила она с отвращением.

– Богатые дикари, – сказал я. – И, к нашему счастью, расточительные. Так что не ворчи. Мужчины не должны быть мелочными.

Она огрызнулась:

– Я не мужчина!

– Правда? – спросил я с сомнением. – Тогда иди следом, Фатима, и сопи в две дырочки, даже если у тебя их и больше.

Она ответить не успела, я ускорил шаг, где перепрыгивая, где огибая на бегу, ухитряясь не задеть неустойчивые конструкции, где купленные в запас роскошные кресла нагромоздили поверх дорогой аппаратуры под самый потолок.

Еще пара дверей, навстречу пахнуло спертым несвежим воздухом. Помещение совсем заброшенное, я быстро просмотрел в инете строительные планы, если что-то изменилось, нам каюк, но здешние хозяева живут на широкую ногу, доход зашкаливает, так что сюда сунутся не раньше чем бедность подступит с ножом к горлу.

Пахнет отвратительно, это наверху сухой прокаленный воздух, а здесь как в болотах Амазонки, влажно и сыро, каменные стены блестят, будто покрытые слизью.

Эсфирь бежит следом молча, я убедил, что у нее самый опасный участок, за нами могут послать погоню, а от выстрелов в спину защищаться нужно на бегу…

По системе туннелей под городом пробрались в южную часть города, когда-то промышленную, сейчас почти заброшенную. Я поднялся по вертикальной шахте, у самой крышки сигнал со спутника уже не прерывается, передача чистая и без помех, с минуту следил по четкой картинке за передвижениями на поверхности.

Снизу, ловко цепляясь за скобы, быстро поднялась Эсфирь, ткнулась головой в мои подошвы.

– Спрячь пистолет, – велел я. – Винтовку оставь здесь. И все гранаты…

– У меня нет гранат!

– Все равно оставь, – сказал я строго.

Тяжелый канализационный люк сдвинулся со скрипом, я осторожно выбрался в жаркий, залитый раскаленным солнцем мир, подал руку Эсфири.

Она легко выпрыгнула сама, настороженно огляделась.

– Это… что за район?

– Индустриализация, – пояснил я, – прошлого века. Берут пример со Штатов, там целые города бросают, как Детройт, а тут масштабы поменьше.

– Здесь был промышленный район?

– Да, – ответил я. – А когда все переместилось в нефтянку, то эти жилые дома опустели.

Она буркнула:

– Совсем оборзели. У нас ничего не пропадает!

– Пойдем, – велел я, – спокойно, внимания не привлекай, сиськи спрячь, здесь не гнилой Запад. Могут встретиться банды. Сама понимаешь, такие районы для них самое лакомое. Не поверишь, но сюда все еще подают газ и воду!..

– Значит, кто-то живет?

– Дармовая нефть делает людей расточительными, – сообщил я. – А когда заканчивается или резко дешевеет, люди начинают и сами работать.

– Хоть и спустя рукава, – сказала она враждебно. – Недаром Моисей сорок лет водил наш народ по пустыне, искал место без нефти… Чего свернул?

– Так короче, – объяснил я.

Она недоверчиво фыркнула, но послушно пошла рядом. Мы обогнули длинный высокий дом, прошли через заброшенный сквер, где все еще работают поливочные машины, и вышли почти на то же самое место, но Эсфирь смолчала, вовремя услышав шум грузовика и далекие гортанные голоса мужчин.

Сейчас можно ломать голову только над одной загадкой: как я узнал, что в нашу сторону едут то ли хулиганящие подростки, то ли мародеры в поисках чего-нить полезного в брошенных квартирах.

– Надо выбираться, – сказал я. – Здесь и поесть не найдем.

– Ну да, – сказала она. – Самое важное для мужчин! Поесть.

– Поесть и поразмножаться, – уточнил я. – Так Господь велел. А ты что, против Бога?.. Как насчет поразмножаться?

– Пока не готова, – буркнула она.

– В данный момент?

– Вообще, – отрезала она. – Ты не догадываешься, что мы здесь серьезным делом заняты?

Я ответил честно:

– Умом понимаю, но в то же время как-то все абсурдно…

– Что?

– Это не я такой несерьезный, – пояснил я, – а ситуации несерьезные. Это как на пикнике с шашлыками… И хотя сейчас на таком пикнике могут убить, но все равно для доктора наук как-то нелепо бегать с автоматом или даже с пистолетом в руках. Когда меня вытаскивали на загородный пикник на шашлыки, я уже через час начинал скучать по лаборатории.

– И что?

– Уже скучаю, – ответил я чуточку хвастливо, но в то же время и честно.

Она бросила исподлобья сердитый и несколько озадаченный взгляд. Ну да, а как же, всякий нормальный человек стремится за город на природу, где с упоением жарит шашлыки, а еще в обязательном порядке следит за новостями футбола. Это никакая не потеря времени, а как бы обязательный ритуал, хотя и непонятно какой и зачем, но, подозреваю, в память о наших плясках вокруг убитого мамонта.

– А ты человек нормальный? – спросила она участливо. – Хотя ученые все…

– Ненормальный, – заверил я. – Вернее, не нормальный. Я не оглядываюсь на лохматое прошлое, а с верой и надеждой смотрю в будущее.

– Напыщенно, – завила она.

– Знаю, – ответил я. – А мне насрать, я не подстраиваюсь под мнение вечно гыгыкающего дурака. Хоть их и восемь миллиардов. Не настолько я демократ, хотя вообще-то демократ.