Текст книги "Трансчеловек"

Юрий НИКИТИН
ТРАНСЧЕЛОВЕК

Предисловие

Фантастика той тоталитарной эпохи руководствовалась двумя великими глупостями, что тогда выдавались за истину. Первая: робот – дура, человек – молодец, а вторая – бессмертие ужасно и омерзительно.

О роботах я никогда не писал, чувствовал фальшь в самой постановке вопроса, а на бессмертии крепко ожегся. Будучи бунтарем по натуре, с первых вещей принялся доказывать, что быть бессмертным – хорошо. И все мои работы на эту тему заворачивали взад. Эта несусветная дурь, как мне кажется, началась с некого перса популярного произведения, бессмертного, одного из двенадцати бессмертных. Одиннадцать «разрушили себя», а этот вот остался жить и все никак не мог решиться помереть, ведь так надо, обязательно надо помереть, а он все никак не решится, хотя и жить не хочет таким вот всемогущим, бессмертным и не уничтожимым извне. Ах-ах, какой он несчастный, все дружно плюем в труса.

Не знаю как кто, но я сразу же ощутил, что вообще-то не прочь оказаться на месте этого «нещщасного». И уж никак не стал бы страдать от своей бессмертности и завидовать обычным людей, счастье которых, оказывается, в том, что вскоре склеят ласты!

Увы, при культе личности в политике возникали культы, культики и культяшки во всех сферах деятельности. Все редакторы заученно твердили: переделайте концовку, чтобы ваш бессмертный раскаялся, передумал и отказался от бессмертия, признав его ошибочным. Тогда да, дорога будет открыта. Как и сотням другим. Кто читал тогдашнюю фантастику, вспомнит, как тогда мощно перли клоны, все одинаковые, как доски в заборе: бессмертие ужасно – герой кончает жизнь самоубийством, бессмертие ужасно – герой покончил с собой, бессмертие отвратительно – герой поспешно себя убивает…

Где сейчас те угодливые авторы?

НИКОГДА и НИКОМУ в те времена не удавалось сказать что-то в защиту бессмертия. К счастью, вся та система лжи и дурости рухнула вместе с политсистемой. А я наконец-то снова собрался для очередной попытки. Уже не рассказ или повесть, а в самом деле выношу на ваш суд крупную весчь. И не в стиле «Троих», хотя там тоже бессмертные, но «Трансчеловек» – совсем другой жанр, пока еще не существующий.

Назовем его когистикой, от cogito – мыслю, ибо чего уж скрывать, в массе своей традиционная фантастика, так сказать, бытовая. Хоть на страницах гремят галактические войны – это дамские романы для мужчин. Расшифровывать не буду, умные поймут, а мнение напыщенных дураков никогда в расчет не принимал, из-за чего в их среде всегда такой раздраженный вой при слове «Никитин».

Да, я – когист. В крайнем случае – писатель-когист.

Почему когист и что за жанр когистика – узнаете, дочитав роман.

Ваш

Юрий НИКИТИН

Дискуссии по этому роману идут по прежнему адресу там же в Корчме.

2006 год, 30 мая, 18.00 по Гринвичу

Самое лучшее место в мире для отдыха отыскивается сразу, когда опускаешь голову на женские колени. Нежные заботливые руки чешут, гладят, выстригают волосы в ушах, а потом тонкие мизинчики копаются в ушных раковинах, вылавливая срезанные волоски. Несказанно балдежное чувство, как будто снова в утробе, не бывает наслаждения полнее или глубже.

Линдочка упорно протискивает между нами лобастую голову, усердно вертит хвостиком и пыхтит жалобно: и мне почеши, я ведь тоже ваша, почему меня не замечаете, мне же обидно!

Надо мной ойкнуло, мягкие ладони начали спихивать мою отяжелевшую голову.

– Уже шесть часов!. А я еще не красилась!

– Успеешь, – запротестовал я. – Еще в носу подстриги…

– У тебя там не растут, – уличила Каролина. – Мал еще!

Она поднялась, моя голова расслабленно бухнулась на диван. Не поднимаясь, я смотрел, как Каролина в тревоге и недоумении выгибается перед зеркалом, но никак не рассмотрит спину и затылок. Потом села за трельяжный столик краситься, там жуткий набор всяких лаков, гелей, снимателей, соскребывателей, ножичков и пилочек, хитрых крючочков и прочих блестящих, как на столе хирурга, штучек, а я переполз на другой конец дивана, где меня ждет ноут одного заказчика.

Поломка хитрая, но я все настроил еще два дня тому, только придерживаю чуть, дабы самому насладиться мощным камнем, самой крутой видюхой, ОЗУ на два гига, новой системой охлаждения, из-за чего абсолютно не слышно, работает это чудо или нет.

С ходу вошел в Интернет, подключился к одной из онлайновых, где скорость проца и мощь видеокарты многое решает, порубился малость, но уши автономно ловят передвижение Каролины. Слышу ее недовольное бурчание, что вот еще одна морщинка проступила, а тут как бы две старые замазать… Даже не глядя в ее сторону, чувствую, какой у нее процент готовности к выходу.

Потом бесконечно долго бурчала, что за зиму ужасно растолстела, ах-ах, ни одни джинсы не налезают, как жить, надо бы что-то такое съесть, чтобы похудеть, именно сейчас, чтобы к Голембовским уже худой и стройной, я лениво бурчал, что ничуть не растолстела, надо верить не зенкам своим, а напольным весам, джинсы сидят, как и сидели.

– Ничего не понимаешь, – пожаловалась она, – это провожают, как могут, а встречают по одежде!

– Женщина без недостатков, – сказал я ласково, – ценима куда больше, чем без одежды.

Она насторожилась, красивые дуги бровей приподнялись на середину лба.

– Ты это к чему?

Я выключил комп, поднялся. Мне, чтобы одеться, достаточно вылезти из домашних тапочек и сунуть ноги в туфли. Проделав все это, я обнял ее сзади, поцеловал в макушку, как раз на уровне моих губ, сказал ласково:

– Ты хоть и злобная, но я люблю тебя, зверушка.

– Это ты злобный!

– Нет ты. Ты с меня одеяло стаскивала.

– А ты лягался!

– Я? Да никогда в жизни! А вот ты…

Она вывернулась, снова принялась поправлять на бедрах джинсы, втягивать живот и приподниматься, так все женщины выглядят более стройными.

– Вот так и ходи, – подсказал я.

– Не могу! Только стоять, да и то недолго.

– Пойдем? – спросил я.

Не отвечая, она тщательно подкрашивала губы, вытягивая их трубочкой. Лицо очень серьезное, сосредоточенное, будто делает сложнейшую операцию на мозге, даже не дышит, а когда оторвала от губ эту липкую красную палочку, сосредоточенно пошлепала ими, разминая комья и заделывая микроскопические щели, подвигала во все стороны, то сжимая в старческий жемок, то растягивая.

– Готова, – сообщила она. – Видишь, как быстро?

– Вижу, – ответил я и снова чмокнул ее в макушку. – Пойдем, не люблю опаздывать.

– Женщине прилично опоздать на четверть часа!

– Зато неприлично мужчине, – возразил я. – А по нам определяют, кто в доме главный.

– Определяют, – отпарировала она, – насколько ты добрый! Уступчивый. А если вовремя, значит – зверь, садюга, железный кулак. Бьешь меня смертным боем, тиранишь…

На выходе из подъезда солнце ударило в глаза с такой силой, что Каролина ойкнула и поспешно надела большие, на пол-лица, очки: нет морщинкам у глаз. Люди впереди почему-то сходят с тротуара, обходят по проезжей, рискуя угодить под автомобили. Каролина испуганно ухватила меня за руку. Посреди тротуара в желто-зеленой луже барахтается, пытаясь подняться, вдрызг пьяный мужик в рваной одежде. Небритый, слюни и сопли выползают толстыми зелеными гусеницами, глупо улыбается, а второй, такой же, но чуть трезвее, пытается поднять дружка, то и дело падает, стукается распухшей мордой об асфальт, пачкается в этой грязи… что вовсе не грязь, а то, что выползает из их промокших отяжелевших штанов, заполняя воздух удушливой вонью.

У первого кровь на брови, на затылке слиплись волосы, будто крашеные, у второго ссадины на морде, на локтях, на кулаках. Первый громко и дико заорал похабную песню, всю из мата, второй хихикал и снова тянул его то за руку, то за плечо, уговаривал встать и пойти к Маньке, которую поставят на четыре кости…

Тротуар подле домов узок за счет расширенной дороги для машин, мы с Каролиной тоже соступили на проезжую часть. Тротуар залит жидким дерьмом на всю ширину, от обоих пахнет густой вонью застоявшейся мочи, блевотины и чего-то омерзительно кислого. Каролина побледнела, едва сдерживает тошноту. Первый хрипло вопил похабщину, второй увидел нас и заорал:

– Люди!.. Помогите!.. Помогите поднять Ваську…

Мы поспешно огибали их по проезжей части дороги, сзади раздраженно гуднула машина. Пьяный орал все громче:

– Люди!.. Вы же хрестьяне?.. Помогите… ха-ха… поднять… гыгы… поднять… мать-перемать…

Мы торопливо выскочили снова на асфальт, сердце мое колотится, кровь бросилась в голову. Не выношу, когда грязный мат направлен на женщин, а он весь попадает в них, если женщины слышат.

За спиной еще долго раздавались пьяные вопли: то дикарски ликующие, то гневные, все перемежается матом, а волна омерзительной вони догоняла нас с порывами ветерка еще несколько раз. Уж и не знаю, чем можно так обосраться, что за дерьмо пропитало штаны и вытекло на тротуар, залив до самого бордюра. Эти двое не сидят на диете, как проклинаемые ими миллионеры, что вкалывают с утра до вечера…

Каролина часто дышала, я ускорял шаг, наконец дом величаво повернулся и, как могучий ледник, отрезал от того мира. Двое дворников в оранжевых, словно революционеры из Украины, комбинезонах старательно собирают мусор, у нас не принято бросать его в урну, хотя та в двух шагах, проехала поливальная машина, тугие струи сбили грязь с проезжей части, грязная вода побежала под бордюром.

На этой стороне дома просторная стоянка, правда, по праву самозахвата: владельцев машин оказалось больше, чем любителей сокращать дорогу через газон, так что все наши машины здесь. Я работаю простым ремонтником бытовой техники, но на «Тойоту» хватило. Я отыскал ее взглядом в тесном ряду припаркованных на газоне машин. Подержанная, с левым рулем, зато всего за тысячу баксов, в то время как новенькие отечественные вдвое дороже, а качество почти то же.

Я старался думать о том, куда едем, но в душе поднимается жестокое, мстительное: убивал бы! Убивал бы всю эту мразь, которую мы, оказывается, по своей гуманности должны всякий раз вытаскивать из дерьма, обмывать и снова выпускать на улицу, чтобы они снова срали, били стекла, ломали все, что можно испортить, воровали, травились наркотиками и приучали к наркотикам школьников…

Каролина взглянула с испугом, ее пальцы тряхнули меня за руку.

– Успокойся!.. Весь горишь. Что делать, Россия в самом деле спивается, это не газеты придумали…

Я прошипел зло:

– Да и хрен с нею! Пусть спивается. Пусть подыхает… та Россия! А мы с тобой – разве не Россия? Мы ж не спиваемся!

Она прижалась ко мне, успокаивая, заставляя расслабить застывшие, как камень, мускулы. В голове стучит злое: хрен с нею, с той Россией. Пусть дохнет такая Россия. Я ей даже помогу хорошим ударом по голове, чтобы сдыхала быстрее. Но околеет та Россия, пьяная и обосранная, барахтающаяся в собственной блевотине. Останется та, что работает, трудится, учится, карабкается к знаниям, приобретает вторую специальность. Останется трезвая, сильная, цепкая, живучая.

И пусть лучше половина России вымрет, захлебнувшись собственным дерьмом, чем будет им же пачкать вторую, а эта вторая, вместо того чтобы учиться и работать, будет то и дело вытаскивать из дерьма первую, обмывать, лечить, одевать в чистое и спешно ремонтировать выбитые стекла, поломанные лифты…

Перед машиной Каролина нарочито замедлила шаг, чтобы я успел зайти с ее стороны и открыть для нее дверцу. Ерунда, конечно, сама умеет пользоваться и передними и задними клешнями, но мне нравится оказывать подобные знаки внимания, а она, хоть и современная женщина, не поднимает крик о мужском шовинизме, принимает с милой, благодарной и очень женственной улыбкой.

Машина стронулась с места, я перевел дыхание: что так завелся, почти каждый день вижу какую-нибудь пьяную мразь, она ж везде, но вместо того чтобы убивать их на месте, Госдума решает, где построить новые корпуса больниц «для реабилитации». Перевел дыхание, традиционно спросил, какой дорогой поедем, Каролина так же привычно ответила, что мне виднее, где в это время могут быть пробки. Я вырулил на шоссе, движение не слишком, перестроился в левый ряд и погнал, стараясь приноровиться к «зеленой волне» светофоров.

Голембовские, как и мы с Каролиной, купили квартиру, а не «получили», купили на свои заработанные, это теперь предмет гордости и сдержанной похвальбы не только у такой молодежи, как мы, но и вообще. После торопливого ремонта обставили недорогой, но хорошо сделанной мебелью, импортной, кстати, теперь созывают гостей и всем бахвалятся успехами. Жена Голембовского, Жанна, предупредила, что у них все еще кое-как и на белую нитку, но ведь ремонт невозможно закончить, можно только прекратить, так что ждем-с, ждем-с!

По дороге остановились купить шампанского, конфет и цветов, я изнылся, пока Каролина перебирала цветы и вместо того, чтобы купить готовый букет, вместе с продавщицей начала составлять из отдельных цветков что-то новое, как будто эти пучки цветов чем-то разнятся, кроме цены! Продавщица даже не удивилась такой дури, подбирает один к другому вместе с Каролиной, щебечут что-то на своем птичьем языке, а я, как раздраженный осьминог, покрывался цветными пятнами, переминался с ноги на ногу. Идущие мимо мужчины бросали на меня понимающе-сочувствующие взгляды.

2006 год, 30 мая, 18.40 по Гринвичу

У дома Голембовских дорогу перегородил неопрятненький грузовик. С него снимают мешки с цементом, с другой стороны задним бортом подогнали трейлер, дюжие грузчики стаскивают мебель.

Один лифт постоянно занят, ремонтники норовят захватить и второй под свои нужды, но жильцы чуть ли не охрану выставили: один лифт только для жильцов, мы с немалыми трудностями поднялись на двадцатый этаж, на захламленной площадке в одном углу куча пустых ящиков и упаковки от мебели, в другом – двери и окна, которые жильцы заменили на что-то лучшее..

Голембовский открыл по первому звонку, радостно улыбающийся, с силой пожал мне руку, у него это пунктик, Жанна выскочила навстречу и расцеловалась с Каролиной, в то же время ревниво и молниеносно осмотрели друг друга, не переставая щебетать и улыбаться.

В прихожую, пока мы переобувались в домашние тапочки, вышел Коля, наш общий приятель, румяный и улыбающийся, в своих вечных десантных штанах, пошел ко мне с протянутой издали рукой, как Брежнев в кинохронике. Несмотря на свои тридцать лет, он все еще для всех Коля, хотя вот Голембовский еще со школьной скамьи Аркадий, и даже для жены – Аркадий, но никогда – Аркаша.

– Привет, – сказал Коля жизнерадостно и постарался посильнее пожать мне пальцы. – Как дела?.. Каролиночка, вы оба выглядите просто чудесно. А мы тут вчера малость дернули… Не помню, как и домой добрался. Морда сильно помятая?

– Да нет, нормально, – отмахнулся я.

– Брешешь, – сказал он обрадованно. – А глаза красные?

– Чуточку, – ответил я, чтобы сделать ему приятное, хотя глаза совсем не красные. – Самую малость.

– Вот видишь, – сказал он ликующе. – Это у меня здоровье железное! Другого бы свалило. Пойдем, пока дамы поболтают, дернем по рюмочке красного…

– Не хочу, – ответил я.

Он удивился.

– Почему?

– Мне хватит, когда за стол сядем.

– А я винца всегда готов лишний стаканчик, – сказал он с оптимизмом. – Красное вино полезно для здоровья! А здоровье нужно, чтобы жрать водку. Кстати, почему таблетки пьют, а водку жрут?

Он похохатывал, мы прошли в большую комнату, навстречу поднялись Леонид и Михаил, обменялись со мной вялым рукопожатием. У Михаила – усы, роскошные хвастливые, а у Леонида – бакенбарды. Я с ними держусь вежливо, но друзьями никогда не станем: не считаю полноценными тех мужчин, кто вот так печется о внешности. Такие усы не сами по себе вырастают: их надо холить, выращивать, ухаживать, лелеять, всякий раз перед зеркалом накручивать кончики то так, то эдак, а выбривать осторожненько вокруг, стараясь не зацепить лишнюю волосинку. Словом, в нынешней заботе мужчин о внешности есть нечто педерастическое, недаром же так быстро растет число этих извращенцев.

По мне, что педерасты, что усачи с бородачами – одно и то же.

Их жены, Настя и Марина, вполне нормальные быстро полнеющие клухи, домовитые и хозяйственные, таким не до перверсий. Хотя Настя совсем ребенок – семнадцать лет, а пампушка, что будет дальше? Хотя, кто знает, чему обучатся с такими орлами-гедонистами. Еще в комнате Юлиан, рослый молодой мужчина в малиновом пиджаке, с комплексом Дон Жуана, как деловито сообщил мне Коля, школьный приятель Аркадия и Михаила. Он не понравился мне тем, что сразу начал раздевать Каролину глазами, а я ему, понятно, тем, что раздеваю ее как раз не глазами.

Юлиан суховато поклонился мне издали, но вылезать из-за стола не стал. Коля притащил стул и, подсев к Каролине, начал с жаром рассказывать про новые возможности, которые открыл в байме «Sims-2». Посыпались словечки насчет текстур, скинов, модов, оба с горящими глазами рассказывали, как устраивают личную жизнь персонажей, чтобы те не ссорились, продвигались по службе и были счастливы, я тихонько отсел к Аркадию, хозяину квартиры, где мы регулярно устраиваем тусовки.

Он посмотрел веселыми глазами.

– Знаешь, уже и Леонид начал спрашивать у Каролины, как проходить ту или иную байму. Как она помнит все закоулки и где какой ключик? Тебе все мужики завидуют!

– Не знаю, – ответил я, – я ни во что не играю, кроме тетриса или чего-нибудь простенького. Мне всегда времени не хватает!

– И мне, – вздохнул он, – а она у тебя и первая все баймы проходит, и работать успевает… Давай, пока все соберутся, по глотку красного?

– Без меня, – ответил я. – За рулем, увы.

На балкон вышел Михаил, я пошел к нему, но когда оглянулся, бокал перед Аркадием все так же пуст, а он сам с видом знатока внимательно изучает этикетку.

Со стороны кухни раздался веселый голос Жанны:

– Мужчины!.. К столу, к столу. Настя, Марина, загоняйте их сюда. Что они там разбрелись?

Каролина бросила на меня победоносный взгляд, мы чувствуем некоторое превосходство – уже понимаем, что это глуповато: все встречи, праздники и мероприятия отмечать обязательно обильной едой и такой же выпивкой. Что было хорошо в голодном мире наших прадедов, как уже не совсем, не совсем в нашем изобильном мире.

Стол в самом деле ломится от жареного и пареного, обязательного оливье, мы все начали по одному устраиваться на треугольном диванчике. Кухня не предрасполагает к приему гостей, но в России традиционно встречаются на кухне, а спорить против традиций себе дороже. Коля сел первым и с видом знатока начинает откупоривать бутылку. Стул возле него пуст, Настя перехватила подсказывающий взгляд хозяйки, передвинулась, заставив пересесть и мужа, а Коля, сдирая фольгу, начал запальчиво и подробно рассказывать, что он бросил Эвелину, что она вовсе не была ему невестой, что это была всего лишь легкая интрижка, он сам в ней разочаровался и бросил.

Рассказывал слишком подробно, с жаром. Его слушали, кивали, отводили глаза. Я подумал с неловкостью, что слишком силен этот инстинкт в нас… или не инстинкт, а как его правильно назвать, ну это чувство, когда панически страшишься, что женщина тебя оставит, в этом как будто нечто ужасно позорное, и потому стараешься оставить ее первым. Я замечал это с самой ранней подростковости, когда только начинаем встречаться с одноклассницами, у одних проходит быстро, у кого-то остается на всю жизнь.

Помню, одно время по всем каналам крутили арию герцога из «Риголетто», где этот хлыщ распевает, как эти красавицы в любви вечно клянутся, но оставляют так же шутя, так же шутя, но, мол, я – сама круть, «…оставляю их раньше я, но оставляю их раньше я!», и мы все, слушавшие, облегченно вздыхаем: ага, он оставил их на секунду раньше, так что все в порядке, честь спасена, он не опозорен.

Я, наверное, урод, но при неизбежных расставаниях я всегда предпочитал, чтобы инициатором оставалась или выглядела женщина. Во-первых, так просто благороднее: брошенная женщина всегда выглядит несколько униженно, во-вторых, я сам выгляжу достойнее, ибо, глядя на меня, начинают говорить: да что это она перебирает, как свинья в апельсинах, ведь хороший же парень…

В глазах других женщин у меня, как у брошенного, в таких случаях рейтинг не ниже, а выше, чего не понимает Коля со своим детским самоутверждением.

Шампанское хлопнуло, пробка ударилась в потолок. Что ж, это в приличных домах так не делают, но в кабаках, где гуляют пьяные купчики, которые хотят, чтобы все видели, как они гуляют, это хлопанье пробками – обязательно, я снова ощутил тепло руки Каролины. Мы уже знаем, что хлопать пробками – неприлично, и уже так не делаем. Вот уже месяц.

Жанна хозяйским взором оглядывает стол. Тарелки с холодным мясом, с горячим, мясные салаты, жирная рыба, белый хлеб, множество бутылок дешевого вина, две водки – на любителей, одна – шампанского, это мы принесли, играя роль эстетов.

Каролина несколько замялась, прежде чем опуститься на лавку, осторожно расстегнула верхнюю пуговицу на джинсах, тонкие пальцы тронули «молнию», только после этого присела. Я смолчал, остальные посматривали с понимающими улыбками, многие женщины ходят в таких обтягивающих джинсах, что даже сидеть не могут, а Каролина, неловко улыбнувшись, сказала извиняющимся тоном:

– Жаночка, это не то, что ты подумала…

Она понимающе промолчала, я спросил:

– А что надо было подумать?

– Я сделала пирсинг, – ответила она тем же виноватым тоном. – Но еще побаливает, когда поясом жмет.

Все заинтересованно вытянули шеи. Я удивился:

– На пузе?.. Покажи!

Она снова встала, приподняла маечку. Блеснули два черных шарика в районе пупка: верхний помельче, нижний крупнее. Кожа вокруг обоих покраснела, даже припухла.

– Круто, – сказал я искренне. – А почему черные? У других я видел такие блестящие…

– Временные! Так всегда делается. Потом поставлю настоящие. Тебе в самом деле нравится?

Она смотрела с такой надеждой, что у меня защемило в груди.

– Очень, – сказал я искренне. – Ты молодец. У тебя такой чудный животик! Потеплеет, будешь ходить только в топе.

Она с неловкостью улыбнулась и вновь села…

– Чудный… скажешь такое. Я все толстею! Только и надежды, что теперь поневоле худеть и фитнесить вдвое больше.

Женщины посматривали с завистью, а Настя, моложе Каролины на пятнадцать лет, но быстро толстеющая, взглянула с откровенной злостью. Да и все женщины поглядывают очень уж испытующе, Каролина как белый лебедь среди крупных невзрачных гусынь. Даже Жанна, на что уж общаемся постоянно и тесно, то и дело косится на Каролину с тем же немым вопросом: как ухитряешься с парнем, моложе тебя на восемь лет?

Я сделал вид, что поглощен разливанием вина по фужерам. Абсолютное большинство мужчин, которые вот так с женщинами старше себя, – люди зажатые, закомплексованные, не в состоянии легко общаться со сверстницами. У тех слишком высокие требования, всегда могут сравнить с N или D, с которыми трахались вчера, потому зажатенькие мужчинки трусливо предпочитают женщин как бы второго сорта, а то и третьего, у которых требования к партнеру поневоле ниже.

Я это знаю, но плохо то, что знает и Каролина, постоянно ищет во мне то зажатость, то трусость, то неполноценность, а я не умею убедить, что просто люблю ее, что она в свои тридцать два года в сто тысяч раз лучше этого стада одинаковых семнадцатилетних телок, веселых и скачущих по дискотекам, с еще не расплывшимися в горы мяса фигурами, но внутри уже коровами, даже коровищами, которыми станут пугающе скоро.

Выпили за встречу, некоторое время закусывали: в России, в основном, не еда, а закуска, потом по второй, разговоры пошли чуть раскованнее, все мы привычно поглядываем на телевизор – непременный участник любого застолья. У Голембовских обновка: осточертевший громоздкий ящик заменили жидкокристаллическим экраном. Правда, всего пятнадцать дюймов, но все-таки входящий в моду панельный LCD. Не случайно присобачили на стену. Конечно, как картину, не повесишь: задняя стенка должна отводить тепло, потому такой нелепый с виду зазор между стеной и задней панелью, но все равно и шаг вперед, и бахвальство достатком.

Изображение даже четче, чем у нашего, но у меня с наибольшей на рынке диагональю – девятнадцать дюймов, так что я скромно молчу, а Коля сразу завелся, завопил с гневом и возмущением:

– Вы посмотрите, что показывают! Что показывают, а? И это телевидение!.. Кладбище для собак! Собак хоронят, как баронов: а еще и памятники из мрамора им ставят!.. Тьфу, до чего мир докатился!..

– Это верно, – согласился Леонид. – Раньше про человека говорили, мол, похоронили, как собаку, а здесь собаку хоронят, как знатное лицо. Это самое VIP, да?

– Да уж, – подтвердил Михаил. – Эта самая VIP-персона.

Я тоже привычно кивнул, изобразил возмущение. Очень часто и сам замечаю, что лучший кусок так и тянет отдать собаке, какие у нее глаза, это ж подавиться можно, если не отдать, смотрит молча, с укором: ты большой, а я маленькая, вот сижу и смотрю на тебя, а тебе не стыдно, да? Но совсем перехлест, когда люди мрут в канавах, а собак кормят красной рыбой и покупают им лежанки, на которые и королева не отказалась бы опустить зад. Хотя с другой стороны, пусть мрут. Мы с Каролиной только что видели таких, которых мы якобы обязаны перевоспитывать, лечить, обирать с них блох и вытирать им слюни.

Аркадий, наливая себе в граненый стакан водочки, сказал с недоброй ухмылкой:

– Больные люди так делают. У кого желудки здоровые, те знают, куда лишние деньги истратить!

Он ухмыльнулся, налил и Коле. Хотел долить Насте, но та покачала головой и указала взглядом на бутылку с портвейном. Коля кивнул понимающе, взял бутылку и налил ей красненького.

А те, хотел было поинтересоваться я, кто зарабатывает больше, чем сумеет пропить? Это для нас зарплата в триста долларов – предел, а если человек получает тысячу, десять тысяч или даже сто? Если станет пить самое дорогое коллекционное вино, и тогда не пропьет. Но все равно, разве можно хоронить любимую собачку вот так пышно? Или же лучше истратить на этих, которые мрут в канавах?

Я представил себе, как милосердный миллионер раздает деньги этим бомжам, как они на радостях бегут в магазин, покупают водки столько, что упиваются вусмерть, кое-кто вообще не отходит, пьет, пока не околеет… нет, тоже хреново.

Марина, накладывая салат, восхитилась:

– Жаночка, какой вкусный салат, дорогая! Сама купила?

– Конечно! – ответила Жанна с милой улыбкой. – Жена должна уметь готовить мужа, а не салат.

Марина всплеснула пухлыми ручками:

– Что может сделать женщина из ничего? Прическу, салатик и трагедию. Ты настоящая женщина, Жаночка!

– Нет такой еды – салат, – объяснила Жанна и взглядом указала на Колю. – Есть такая закуска.

Марина тоже посмотрела на бравого Колю и сказала заботливо:

– Жаночка, Коле салатик надо подстелить помягче…

– Сделаю, – пообещала Жанна, – хотя в прошлый раз он поцарапал морду лица не моим салатом.

– А чем?

– Похоже на следы от твоей брошки…

Это у них дружеская разминка, уже и женщины приняли манеру «небритого героя».

Аркадий, поглядывая на экран одним глазом, взял пульт и начал щелкать по каналам, но везде как раз показывают взорванный террористами кинотеатр, где погибло двести зрителей. К счастью, среди погибших российских граждан нет. На разных каналах идут свои репортажи, но все ликующе подчеркивают, что среди погибших нет россиян. За столом это приняли с чувством глубокого удовлетворения, только я тихонько шепнул Каролине:

– Прекрасный комментарий. А остальные, дескать, пусть гибнут, не жалко!

Каролина улыбнулась, Леонид услышал, поморщился.

– Ну что ты такое говоришь?

– Это не я, – пояснил я, – это по телевидению говорят!

– Там говорят, что среди погибших наших нет.

– А остальные – не наши? Остальные пусть гибнут?

Леонид поморщился сильнее.

– Ну что ты к словам цепляешься!.. на самом деле, конечно, имеют в виду не это. Но, правда, своих жалко больше, чем чужих, это ж понятно…

– Конечно, понятно, – согласился я.

Каролина грустно улыбнулась, что-то в нас есть такое, что смотрим эти передачи с удовольствием, наблюдаем, как вытаскивают залитого кровью человека из-под развалин, а сами продолжаем накладывать на тарелку мясной салат. Кто-то из биологии еще помнит, что вообще-то мы один биологический вид, но все равно – приятно видеть, как там гибнут, а мы раскрываем очередную бутылку шампанского и накладываем новую порцию жареного мяса.

Коля поднялся с наполненной рюмкой.

– Дайте мне точку опоры, – заявил он, – и я произнесу тост. Все мы знаем, что в вине мудрость, в пиве сила, в воде – бактерии! Вообще все беды от водки. В лучшем случае – от коньяка. Но не водкой единой пьян человек, наши девочки вообще водку не уважают, так что на столе ее почти нет… ну почти, почти, значит, она ценится выше.

Леонид сказал с неудовольствием:

– Ты прям как грузинский тамада!

– Верно, – ответил Коля, – закругляюсь. Так выпьем же…

– …за то, что собрались, – закончил Леонид.

– Прекрасный тост, – одобрил Коля. – На жизнь надо смотреть проще.

– И она ответит тебе тем же, – поддакнул Леонид так искренне, что Коля ничего не заподозрил. – Ты прав, мужчине нужна жена, потому что не все в жизни можно свалить на правительство.

Коля застыл с раскрытым ртом, стараясь вспомнить, когда же он такое говорил, но Леонид посмотрел на него честными глазами человека, который никогда не врет, осушил рюмку и принялся перетаскивать на свою тарелку аккуратно нарезанные ломтики селедки.

Коля опрокинул рюмку с недопитым красным вином, по белой скатерти торжествующе расплылось красное вино. Все закричали, что к счастью, к счастью, Настена посоветовала посыпать солью, а Леонид с усмешечкой сказал, что «Тайд» и это отстирает. Потом, когда прошли по третьей, у Михаила с вилки соскочил ломтик жирной селедки, он тут же снова подцепил на зубья, но на скатерти осталось жирное желтое пятно.

Коля таскал на свою тарелку разноцветные ломти: розовой буженины, красной форели, белые – сала, непонятно зачем, щедро посыпал солью и перцем, затем рука привычно цапнула бутылку с водкой, как-то машинально налил рюмку до краев. Одним глазом посматривал на работающий телевизор, там раскручивают кампанию по распродаже четвертых пней в преддверии прихода шестидесятичетырехбитной платформы, цены снижены, красотки в купальниках предлагают в рассрочку и кредит, все без процента, почти халява, так что налетайте, братцы!

– Надо купить, – сказал Леонид солидно. – Рекомендую! Я как только приобрел, сразу же пару сот книг скачал!

– Так за скачивание же надо платить, – возразил Михаил. – Разве не так?

– Я скачивал по локалке, – объяснил Леонид.

– А разница есть?

– Во-первых, выложили пираты. Во-вторых, за локалку не платят, хоть гигабайты перекачивай!.. Я уже два фильма оттуда утянул.