Текст книги "Трансчеловек"

2006 год, 31 мая, 09.00

Утром попили кофе, она унеслась на работу, я просмотрел заказы на предмет, ехать ли в контору, либо отправиться по вызовам, заглянул в Интернет и сразу отыскал свеженькое объявление насчет ремонта мака. Сердце застучало ликующе, люблю мощные машины, да и фирма солидная, такая ремонтников со стороны не берет, позвонил на всякий случай, там ответили зло и коротко: приезжай немедленно!

Я ринулся к двери, на подоконнике звякнул телефон. Я рассерженно сделал крюк, схватил трубку.

– Алло!

– А, это ты, Владимир, – прозвучал в мембране женский голос, – а Каролина дома?

– Нет, – сказал я, – уехала на работу. Вернется к вечеру. Что ты хотела, Анжела?.. Скажи, если хочешь, я передам.

На том конце запыхтело, голос прозвучал с длительными паузами:

– Да, это я, Анжела, угадал… Мне вообще-то Каролину… Ладно, я потом позвоню.

– Как знаешь, – ответил я равнодушно и, положив трубку, выбежал из квартиры. Анжела, старшая сестра Каролины, меня недолюбливает, как и вся ее немногочисленная родня. Вообще о Каролине из них никто не вспоминал, но как дознались, что связалась с парнем, который ей в сыновья годится, заговорили именно так: с ума сошла, надо ее как-то образумить. С того времени ей постоянно долбили, что она ведет себя по-дурацки, я вот-вот брошу ее, не лучше ли поторопиться найти достойного солидного мужчину, это он пусть вдвое старше, зато у нее не будет впереди травмы, когда ее бросят, как ненужную вещь…

Впрыгнул в машину, на скорости вырулил на дорогу, нарушив пару правил, но такой заказ упускать нельзя, и тут с холодком сообразил, что вообще-то Анжела знает, где Каролина работает, а еще знает, что в это время она в своем Центре астрономических вычислений. Ко мне домой она обычно не звонила, вдруг да я возьму трубку, а это ж так трудно сказать «Здрасьте!». Да и вообще звонила всегда Каролине по мобильнику…

Пальцы враз похолодели, баранка вспотела и начала проворачиваться. Я исхитрился выудить мобильник, набрал рабочий номер Каролины.

– Отдел звездной статистики, – оторвался грубый мужской голос.

– Извините, – сказал я, – это Владимир вас беспокоит. Каролину можно оторвать на минуточку?

Слышно было, как голос спросил что-то в сторону, еще два голоса ответили, наконец он сказал:

– Сегодня она будет только с обеда. Если успеет.

Я спросило встревоженно:

– А что случилось?

Голос ответил с недоумением:

– Мы откуда знаем? Какое-то обследование. Женщины всегда что-то выясняют. Хорошо, что нас Бог создал человеками…

В мобильнике щелкнуло, а я поспешно прибавил газу, с левого края меня уже оттирают, угрожая ударить бортом. В голове сумятица, страх, самые дикие мысли, начиная от того, что Каролина забеременела и старается решить эту проблему без меня, и кончая банальной ревностью, ибо на Каролину засматриваются многие мужчины, в ней нет той броской и беспощадной красоты, как у Светланы, зато есть такая лучистость, что согреет каждого, на кого посмотрит кроткими теплыми глазами.

Охрана остановила меня еще у ворот, я с трепетом назвал себя, и меня не пришибли, а позволили припарковаться у подъезда, где уже сверкают на солнце шестисотые и джипы с темными стеклами. Второй раз проверили на входе в здание, но, оказывается, мое имя уже есть на листе, пропустили, а девушка в одежде целомудренной секретарши провела меня в одну из больших комнат, где у меня сразу участилось дыхание, а руки затряслись, как у вора, попавшего в сокровищницы Кремля.

Такие сервера только-только начали выпускаться, в них вбито столько новинок, что у меня слюнки текли, когда читал компьютерные новости. Я разглядывал жадно, ко мне подошел немолодой мужчина в рабочем костюме, оглядел критически.

– В самом деле беретесь?.. Ладно, только нужно все быстро. Завтра ожидаем приезда инвесторов…

Я кивнул, все понятно, инвесторы – это все, это не какой-то там президент страны, царь или король, все вертится вокруг инвесторов, а не какого-то там правительства.

– Приступаю, – сказал я. – А что у вас случилось с вашей обслугой?

Он скривился, махнул рукой.

– Двое отравились на вчерашнем банкете в ресторане, третий в отпуску, а четвертый уехал хоронить дедушку…

Я кивнул, прекрасно, хоть и нехорошо радоваться чужой беде.

– Прекрасно. Обесточен? Я могу приступать?

– Да, – ответил он обреченно. – Вы в самом деле знакомы с этой штукой?

– У меня они в коридоре стоят, – ответил я бодро. – Штук пять… нет, десять!

Он вздохнул и удалился. Я быстро снял кожух и с головой влез во внутренности суперкомпьютера. За спиной иногда что-то топало, грюкало, слышались голоса. Наконец сообщили, что столовая для сотрудников на втором этаже, а еще есть буфет. Это я услышал, потому что уже, перегрузив комп трижды, разгибал ноющую спину.

– Ох… можете проверять.

Инженер сбегал за начальником отдела, тот примчался, как на скутере, спросил с надеждой:

– Получается?

– Готово, – ответил я скромно. – Кстати, я там малость кое-что поправил. У вас слишком уж усложненная конструкция. Да и проц я малость разогнал… Раз уж вы раскошелились на такую дуру, то на пару кулеров тем более разоритесь.

Не слушая, он врубил, впился взглядом в быстро бегущие цифры на черном фоне, компьютер тестирует перед новой работой, охнул:

– Как вам удалось поднять частоту?

– Я ж говорю, – сказал я скромно, – чуточку разогнал. Можно было на треть, но я добавил всего десять процентов…

– Да вы запорете компьютер!

– Даю гарантию, – сказал я, хотя понятно, какая с меня гарантия. – Все будет тип-топ. Где у вас касса?

Домой возвращался довольный не столько солидной оплатой, сколько тем, как сумел пустить пыль в глаза. На самом деле я не пропускаю новостей из компьютерного мира, а там было и об этой модели. Уже после их выпуска и продажи первых серверов инженеры компании пришли к выводу, что вообще-то поосторожничали, на самом деле частоту можно поднять процентов на двадцать, если, конечно, обеспечить более мощным охлаждением. Я это читал и даже посмотрел схему, по которой предлагали переставить кулеры, чтобы вместо трех поместить шесть. Я прямо из их фирмы позвонил в магазин и заказал с немедленной доставкой не только замену поврежденной платы, но и добавочные кулеры.

2006 год, 31 мая, 20.35

Каролина пришла усталая, под глазами круги, у рта резкие морщинки, которые я стараюсь не замечать. Они почти пропадают, когда она веселая и довольная, но в редкие минуты усталости выглядит несколько старше. Нет, не на тридцать два, как на самом деле, а так, на двадцать пять. Но и двадцать пять для нее тоска смертная, это ж мне скоро двадцать пять, а женщина должна быть обязательно моложе, хоть умри!

– Звонила Анжела, – сообщил я.

Каролина насторожилась.

– Что она сказала?

Голос, которым произнесла эти слова, показался мне слишком уж напряженным, у Каролины даже дыхание прервалось.

– Да так, – ответил я, – так… поговорили…

Она спросила резко:

– О чем?.. О чем говорили?

Я сам ощутил растущее напряжение в комнате, помедлил и сказал нарочито загадочно:

– Да так… о разном. Но… знаешь, я просто не могу поверить в то, что она сказала… Это вранье, да?

Каролина вздохнула, из нее словно выдернули стержень, на котором держалась все дни. Я едва успел подхватить, усадил рядом на диван, принялся целовать в шею, кусать за уши. Она сказала слабо:

– Я же просила не говорить… Я просила никому не рассказывать…

– Почему? – спросил я. – Почему не должен был узнать первым я?

Она прошептала:

– Потому что мы оба только тем и занимаемся, что оберегаем друг друга.

Я держал ее в руках, как ребенка, легонько баюкал, бережно целовал в волосы, лоб, уши.

– Что делать, – прошептала она с отчаянием, – что делать… Нет, опоздали. Четвертая степень. И никакая диагностика не помогла бы… Есть такие виды рака, что развиваются слишком быстро.

Дыхание у меня оборвалось, в глазах потемнело. Как будто издали я услышал свой истончившийся голос:

– Рак?.. При чем здесь…

Она вздрогнула, отстранилась рывком. В глазах метнулся страх и запоздалое понимание.

– Но разве сестра не…

– Прости, – прошептал я. – Она ничего не сказала, это я хотел тебя разыграть… Я думал… я подумал совсем на другое. Но, Каролина, такое просто не может быть! Мы же ведем здоровый образ жизни, у нас нет в родне умерших от рака…

– Есть, – ответила она слабо. – В моей родне двое. Дедушка умер, а еще двоюродная тетя.

2006 год, 1 июня, 01.40

Она спала тихо, но неспокойно, а я зажег настольную лампу на кухне и устроился там с ноутбуком. Яндекс выдал сотни тысяч сайтов по проблеме рака и несколько миллионов статей. Я резко сократил поиск по слову «лейкемия», он выдал три тысячи сайтов, я сузил еще, оставив сотню, начал просматривать, с каждой минутой сердце сжималось еще больше, во рту накапливается горечь, а отчаяние начинает распирать грудь.

Везде это судорожное блеянье: «…в ближайшие пять лет ученые обещают найти радикальное средство», «…через три года начнет испытание первая вакцина против рака», «…ученые окончательно расшифровали ген рака, полная победа над ним не за горами», однако сейчас все пока только разводят руками и обещают, что процент выздоравливания достаточно высок, если суметь обнаружить на ранней стадии, если рак развивается очень медленно и если организм достаточно здоров, чтобы выдерживать раз за разом чудовищные дозы химиотерапии.

Еще я узнал, что от рака умрут все. Раковые клетки есть в теле каждого, но развиваться обычно начинают после тридцати-сорока лет. У одних развивается быстро, у других настолько медленно, что человек умирает в возрасте девяноста или ста лет, и только вскрытие показывает, что раковая опухоль изрядно подросла за последние пятьдесят лет, но не она явилась причиной смерти.

Очень распространенный, к примеру, рак прямой кишки, вообще развивается медленно, и врачи, обнаружив его, обычно ничего не делают, а только советуют следить за ним, а пациенту раз в три-четыре года обследоваться, чтобы наблюдать за ростом опухоли. Но есть и быстрые виды рака, когда заболевание распространяется стремительно. Один из таких видов – лейкемия.

Каролина проснулась утром, когда я все еще шарил по сайтам, всматриваясь воспаленными глазами в адреса, увы, уже не клиник при научно-исследовательских институтах, а всевозможных целителей. Весь Интернет пестрит ссылками на чудесные излечения, я лихорадочно пролистывал рекомендации как народных целителей, так и откровения всяких тибетских мудрецов, особо жадно читал про энтузиастов, что опробовали комбинации лекарств и чего-нибудь необычного, но современного. К примеру, ряд врачей, действительно врачей, превозносят метод поглощения высокооктанового бензина, мол, здоровым клеткам не вредит, а раковые убивает, другие обещают исцеление, если…

Ее ласковые руки обняли меня сзади. Тихий голос прошелестел над ухом:

– Ты даже кофе не пил…

Я прижался щекой к ее пальцам, таким тонким и жалобным, в глазах защипало. Она ощутила влагу, порывисто вздохнула. Я потащил ее к себе на колени, сцепились в объятии. Слезы из моих глаз хлынули горячими едкими струями, грудь судорожно вздымалась. Я не плакал с детства, но сейчас словно за все годы взрослости выплеснул все.

Она не целовала, не утешала, все лишнее, только прижималась всем телом, словно старалась защитить меня от моих же слез, и в то же время сама искала защиту, ведь я – мужчина, а мужчина должен защищать и беречь свою женщину.

На работу она все-таки пошла, хотя я уговаривал бросить эту ерунду, надо искать пути спасения, ну не может такого быть, чтобы мы не одолели, не смогли, мы же молодые и сильные!

Оставшись один, я снова с головой влез в Интернет. Пробежался по ссылкам, везде отмечают стремительный рост онкологических заболеваний. Настолько быстрых, что появился термин «моментальный рак». Конечно, рак не бывает моментальным, любая раковая опухоль растет и развивается даже не годами, а десятилетиями, а заметной становится только на последнем этапе, однако же совсем недавно рак не был так распространен, а теперь трудно найти человека, который с ужасом не обнаружил бы в себе быстро растущую опухоль! Не находят разве что те, кто не ходит на эти пугающие обследования.

Я читал и читал, поглощая за этот день и ночь столько информации, сколько не получал за всю жизнь. Я перелопатил и всю историю раковых исследований, и о всех применяемых способах, даже не о всех срабатываемых – эти в случае с Каролиной бессильны, а вообще… Везде звучит этот безнадежный страх перед раком, ужас и покорность баранов, которых эскалатор несет к бойне. Ничего не сделать: рак невозможно заметить, пока растет и зреет, человек все так же здоров и бодр, и только на последней стадии, когда эта гадость расползется по всему телу, а метастазы начнут быстро поглощать здоровую ткань, когда начнутся боли…

Ранняя диагностика – чушь, только некоторые виды рака удается обнаружить до последней, четвертой стадии, да и то не всегда, хотя и с высоким процентом вероятности, а все остальные сваливаются, как снег на голову. А если еще учесть, что человек не ходит каждый месяц проверяться именно на рак, потому что общие анализы никогда не выявят рака, для него нужны особые, отдельные, очень сложные…

Методы лечения… ладно, официальную медицину пропустим, она честно призналась, что ничего не может… пока что, а вот неофициальная предлагает тысячи способов, но я прочел первые два десятка, и стало ясно, что утопающий и за гадюку схватится.

2006 год, 3 июня, 12.20

Я два дня пробегал по городу, в последней отчаянной надежде искал филиал Института Крионики. Узнав, что мне нужно, направили в Северное Бутово, где сооружается первое в стране хранилище. Там предполагают хранить замороженные в азоте тела умерших, чтобы в будущем разморозить, вылечить и дать им возможность прожить до конца. Мне даже популярно объяснили, что, когда человек умирает, он еще не умирает, хотя наша медицина момент смерти все отодвигает: сперва смертью считали остановку дыхания, даже зеркальце прикладывали к губам для окончательной проверки, затем смертью считали остановку сердца, а теперь вот – прекращение деятельности мозга. Однако и в этом случае человек еще жив, если сразу же заморозить, то вся проблема будет в правильном размораживании… потом, когда научатся лечить рак и прочие болезни.

– Это будет стоить сто тысяч долларов, – сообщил менеджер, наблюдающий за строительством. – Конечно, как первый взнос. Затем ежегодно по двадцать-тридцать тысяч на поддержание нужной температуры, на зарплату обслуживающего персонала. Уверяю вас, проект совсем не коммерческий, мы ничего не навариваем.

– А какой же?

Он вздохнул, лицо омрачилось.

– У гендиректора отца возят на химиотерапию уже три года. Не умирает и не выздоравливает, измучился, жить больше не хочет… Да и все мы, знаете ли, под раком ходим.

Я стиснул челюсти. Дело не в том, что у меня в лучшем случае наскребется тысячи две-три, а надо сто, я готов даже грабить банки, но хранилище закончат только через полтора года! А потом еще через полгода, после полной отладки оборудования, начнут принимать первых пациентов!

2006 год, 14 июня, 14.20

Каролина, исхудавшая, как скелет, лежала с закрытыми глазами. Я сидел на краю постели, ее исхудавшие пальцы в моей ладони. Истончившиеся веки затрепетали, силясь подняться, я сказал быстро:

– Лежи-лежи! Я здесь.

Ее губы слабо шевельнулись.

– Володя…

– Я здесь, – повторил я.

– Прости…

– За что? – спросил я раздавленно. – Это ты прости, что я не уберег… Я мужчина, я должен уберегать…

– Ничего ты не… должен, – прошептала она, не поднимая век, высохших, в полопавшихся красных нитях. – Прости, что причиняю боль… И что ухожу…

– Ты не уйдешь! – ответил я со злостью. – Ты не уйдешь! Я не отпущу… Мы еще побегаем… и Линдочка будет приставать к тебе с игрушками…

Она слабо улыбнулась. Улыбка так и осталась на ее изможденном лице. Прибывший врач объяснил, что могла бы прожить еще неделю, но сердце отказало раньше. Все к лучшему, добавил он с грубоватой прямотой: последние дни самые страшные, человек умирает в жутких мучениях, когда не помогают даже сильнейшие наркотики. И выглядит такой человек ужасно.

Похоронили на далеком загородном кладбище, она не принадлежит к знатным персонам, даже могилку дали самую простую, дешевую. Всем распоряжались Анжела и ее дядя, единственные отыскавшиеся родственники, унаследовавшие ее квартиру. Даже в счет этой квартиры они не раскошелились на могилку, хотели отправить в крематорий, куда сдают бездомных бродяг, я снял все свои наличные и, оплатив место, добился, чтобы похоронили достаточно пристойно, и оплатил место на кладбище за десять лет вперед.

Родственнички поулыбались над моей дуростью, исчезли, и больше я их не видел. Продали они ее квартиру или кто-то вселился, я уже не знал, так как постарался забыть тот телефон и вообще все утопить в рюмке, нет, в стакане. Большом, граненом.

Потом я понял, что спасла меня Линдочка. Она то скулила, то тыкалась мордой и просила есть или умоляла хотя бы налить ей в мисочку воды, подбегала к двери и визжала, объясняя, что у нее вот-вот лопнет живот, ну не может она по двое суток не опорожняться! И тосковала вместе со мной, я это видел, даже потрясенно замечал в ее чистых преданных глазах слезы. Она страдала вместе со мной. И если бы умела пить, запила бы тоже.

Меня несколько раз выводили из запоя, потом я обнаружил себя играющим в Sims-2, где у нас с Каролиной свой домик, живем дружно и счастливо, принимаем гостей, а вот Каролина забеременела, начал расти живот, появился ребенок, я приучаюсь его пеленать и кормить из бутылочки…

Однажды в прихожей раздался звонок. Я поморщился, надо бы отключить вовсе, но звенит и звенит, я наконец дотащился до двери, кое-как справился со щеколдой. На лестничной площадке Аркадий и Жанна, с заранее заготовленными скорбными лицами, но у обоих вытянулись еще больше, когда увидели, в каком виде я на самом деле. Аркадий коротко обнял и, передав меня жене, тут же прошел в комнату, Жанна обняла меня и заревела во весь голос.

Я некоторое время крепился, но слезы брызнули из глаз, уже бегут ручьем, а мы стоим, крепко держим друг друга и вздрагиваем от рыданий, а Аркадий быстро вернулся из комнаты с ворохом одежды.

– Одевайся, одевайся! Я поставил машину в запрещенном месте.

Жанна сказала сквозь всхлипывания:

– Да-да, Володя… Одевайся, пожалей нашу машину…

Аркадий сказал с неловкостью:

– Я еще и приткнул ее так, что любой заденет. У вас перед домом совсем нет стоянки.

Линдочка вышла в коридор, посмотрела печально и легла у порога. Будет дожидаться, когда вернусь. Я не понимал, зачем нужно одеваться, но они так тормошили и настаивали, что я тупо под их натиском переоделся, двигаясь как сомнамбула. Аркадий запер дверь на два оборота, подергал за ручку, проверяя, сунул ключи мне в карман, и мы спустились на лифте в холл.

Машину в самом деле Аркадий приткнул рискованно: другие едва проползают в узком проходе, грозя процарапать бока. Мы торопливо заняли места, он вырулил на дорогу.

– Леонид защитил диссертацию, – сообщил он. – В двадцать девять лет – доктор наук! Молодчина. Он снял зал в кафе «Валентина», будут только друзья. Велел без тебя не возвращаться. Да и все ждут. Каролине завидовали, это тоже правда, но ее любили. И верь – не верь, но хоть какой сейчас мир ни черствый, но мы все скорбим. Жанна как вспомнит Каролину, так ревет…

2006 год, 15 октября, 18.00

Кафе «Валентина», которое я застал еще как небольшую комнату с двумя столами, по мере успеха раздвигало пределы, прикупало соседние помещения, сейчас уже не кафе, а предприятие по достойному и солидному отдыху. Большой зал, где общая публика, три небольших зальчика, очень даже уютных для торжеств, свадеб и прочих юбилеев, Аркадий и Жанна повели меня к дальней двери, в ближайший зал дверь распахнута, я успел заметить очень богатое убранство, роскошно уставленные столы, люди солидные и явно криминального склада. Женщины тоже все одинаковые – юные длинноногие красотки, это из сопровождения, так называемые секретарши на выезд.

В нашем зале все поскромнее, доктору наук не тягаться с криминальными авторитетами, за двумя сдвинутыми столами уже сидят Леонид и Михаил с женами, Коля и Светлана рядышком, еще несколько довольно приятных людей, с которыми я встречался то у Голембовских, то на общих мероприятиях. Стол заставлен пока салатами и холодными закусками, плюс – вина и коньяки, даже свернутые белоснежными киргизскими юртами салфетки стояли неподвижно и чинно на пустых тарелках.

Улыбки исчезли, все поднимались и, кто как мог, выражали мне соболезнование. Аркадий усадил меня рядом со Светланой, она молча опустила ладонь на мою руку, вздохнула, но не промолвила и слова. Обычно предпочитающая красные тона, сейчас в простой светлой блузке, открывающей широкую полоску между голубыми джинсами и самой блузкой, я даже успел заметить блеснувший лиловым глазом камешек, мощная грудь приподнята так, что просто неприлично, но не упрекнуть насчет ухищрений с особой формой бюстгальтера: его просто нет.

Она сразу принялась заботливо накладывать мне на тарелку ломтики ветчины и буженины: мужчинам надо мяса, сама налила мне водки. Я постоянно ощущал ее горячее сочувствие, что как хорошие духи обволакивало меня, согревало, забирало чуточку тоски.

– Ешь, – приговаривала она, – ешь! Так исхудал, что одни кости… Как не рассыпаются? Вообще-то у тебя сухожилия довольно толстые. Но кости тонковаты…

– Ладно тебе, – ответил я вяло. – Как на бойне рассматриваешь.

– Тебя до бойни полгода откармливать надо, – сообщила она. – Вон Жанна и Настена все мечтают похудеть, а у тебя само собой. Сколько дырок на ремне проколол?

– Не знаю.

– Вот видишь, – сказала она укоряюще, – а нельзя так, нельзя. Глядя на тебя, журналисты все время пишут, что Россия голодает.

Я невесело хмыкнул.

– Хорошо, что спивается не по мне… пусть лучше на тебя смотрят.

– Смотрят, – сообщила она. – В ноябрьском номере буду на обложке журнала «Бодишейпинг».

– А это еще что?

– Новое направление в спорте. Среднее между бодибилдергством и шейпингом. Чтобы и мускулы были, но не такие вызывающие, как у женщин-культуристок, и чтоб фигура в идеальном порядке.

– Да, – согласился я, – я бы тебя все время на обложки помещал. Всех журналов.

Она хитро улыбнулась.

– Всех? Даже «Плейбоя»?

– А что, – сказал я, – у тебя разве там что-то накладное? Красивую фигуру и голой показать не зазорно. Пусть гады завидуют.

На помост вышел оркестр, разобрали инструменты и сразу же заиграли очень громко и напористо. Из-за их спин выскочила женщина в мини-трусиках и, едва не проглатывая микрофон, запела так же громко и ресторанно. Две-три пары покинули столики и слились в покачивающемся танце.

Светлана следила за ними чуть прищуренными глазами.

– Помнишь, – напомнила она, – в прошлый раз мы даже танцевали.

– Из меня танцор никудышный, – напомнил я.

– Хорошему Фаберже, – намекнула она тонко, – ничего не мешает. Но я танцевать не потащу, посидим, помолчим.

Она поглядывала на меня, как на больного сиделка. Я с безразличием смотрел, как она откинулась на спинку, демонстрируя и высокую грудь, и прекрасно вылепленный голый живот с поблескивающей звездочкой пирсинга в пупке. Ноги красиво закинула одна на другую, дивно вылепленные, даже выточенные, отшлифованные, ни одного волоска, великолепное произведение искусства.

– Ты все еще в коме? – спросила она вдруг. В глазах я видел неподдельное участие. – Жизнь идет, Володя. Даже уходит. Ты хоть знаешь, сколько времени прошло?

– И потому ты взялась прожигать ее? – спросил я в тон. – Не слишком ли для шейпингистки этот стол… опасен?

Она сдержанно улыбнулась.

– Куда опаснее охладеть к жизни, чем прожигать ее. Не согласен?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Сейчас мне просто все обрыдло.

– Я знаю, – сказала она, – ты все строишь виртуальные миры в компьютере. Баймишь, баймишь… Но это ведь те же утешительные сны, не реальность.

– Иногда в прошедшем сне, – сказал я равнодушно, – больше смысла, чем в собственной жизни.

– Каролина была и мне подругой, – напомнила она. – Лучшей. С ее потерей из меня как будто часть души вырезали. Но жить надо, Володя. Ты чем занимаешься?

– Живу, как моль.

– Это как?

– Проел пальто, костюм, сейчас проедаю последние брюки.

Она положила ладонь на мое колено и сжала. Я ощутил, что моя нога попала в пресс, который автомобили превращает в аккуратные кубики металла.

– Значит, ты подошел к последнему рубежу. Давай я завтра заеду за тобой, отвезу на работу. Ты прекрасный ремонтник, технику знаешь. В нашей фирме есть и для тебя занятие. Поступила новая техника, обслуживать пока некому. С руководством уже переговорила.

Я угрюмо промолчал. К нам подсел Коля, он успел вроде понарошке забрести в соседний зал, откуда вежливо, но молниеносно выставили могучие бодигарды, теперь Коля возбужденно рассказывал, что в одной только Москве сто семьдесят тысяч бандитов, обыкновенных, простых, которые занимаются рэкетом, облагают налогом на рынках и базарах, воруют автомашины, а на дорогах занимаются подставами, вламываются в квартиры, грабят прохожих и так далее, ничего сложного, как, например, торговля наркотиками, оружием или банковские операции.

А вот знатоки, радостно доложил он нам, подсчитали, что если только вот этих обыкновенных бандитов… убрать, то страна получит в год триста сорок миллиардов долларов. Проще говоря, каждый из жителей страны получал бы по две тысячи долларов ежегодно. Если же их не просто… убрать, все понимаем, что это значит, а послать на какие-нибудь рудники, то это еще одна нехилая прибавка. Но все-таки самое главное, что люди перестанут страшиться выходить гулять вечерами…

Мы оба слушали равнодушно. Светлана уверена, что в рукопашной уложит хоть десяток обыкновенных уличных хулиганов, а мне, живу я или нет – без разницы. Коля обиделся, сказал, что мы две чурки бестолковые, мудрых идей не понимаем, завидел Михаила и, похлопав по сиденью рядом, усадил, придержал за плечи, чтобы не убежал, рассказал для начала про бандитов, гуляющих в соседнем зале, затем обрушился на политику, правительство, развращенное телевидение, которое порнуху даже днем показывает, где одни дебильные шоу, вообще все телеведущие – дебил на дебиле и дебилом погоняет…

Михаил морщился, кривился, поглядывал на меня и Светлану с укором, что отдали на растерзание напористому десантнику, наконец сказал мягко, но достаточно настойчиво:

– Коля, перестань. Перестань, как с луны упавший, возмущаться засильем порнухи, глупости и легковесности на телевидении, радио, в литературе. Неужели непонятно, что это для того двуногого скота, который и производит все основные ценности: качает нефть, добывает уголь, руду, перерабатывает в металл, бензин, пашет поля и выращивает хлеб?

– Основные ценности? – завопил Коля.

Михаил вскинул руку.

– Погоди. Я сказал «основные ценности», на которых и зиждется благополучие всего остального. Уже понятно, что невозможно простого человека заставить читать умные книги, слушать симфонии, предпочитать высокохудожественные фильмы порнухе и боевикам. Не дано ему, а наперекор себе он ничего делать не хочет. Лозунг «Принимайте меня таким, какой я есть» – это кредо простого и очень даже простого митрофанушки, который даже с гантелями позаниматься не может, а старается купить пилюли, чтобы похудеть, продолжая жрать в три горла. А то и вовсе даже с пилюлями не худеть: принимайте, мол, меня таким!

Коля сказал азартно:

– Значит, надо вытаскивать его из дерьма!

Михаил взглянул на Светлану, на меня.

– Володя, вы согласны с Колей?

Я вспомнил тех вонючих обосранных бомжей, которых мы с Каролиной брезгливо обходили по проезжей части, как и весь остальной народ, невольно покачал головой.

– Я бы их еще и добил.

Коля дернулся, будто я предложил добить его самого, Михаил усмехнулся.

– Вы слишком категоричны, Володя. Но нельзя не признать, что все попытки приподнять простого человека до своего уровня… обломались. Слишком уж нас мало, а их миллиарды!

Коля спросил сварливо:

– У вас что, другая концепция?

– Да, – ответил Михаил скромно, но посмотрел в нашу сторону, словно выпрашивал помощи. Светлана опустила ладонь на мои пальцы. От ее руки идет сухой дружеский жар, я в самом деле ощутил, что я не совсем один в черном мире.

– И что же вы придумали? – спросил Коля с подозрением.

Михаил ответил мирно:

– Думаю, это придумывается… или делается само собой.

– И что же?

– Просто оставить эти безнадежные попытки. А свою энергию употребить на то, что даст хоть какой-то результат. Проще говоря, оставить простого человека там, где он есть. Перестать возмущаться засильем глупости на телевидении, а принять это как данность. А то ведь как-то несправедливо: семь миллиардов создают все материальные богатства, но смотреть фильмы должны такие, которые смотрит золотой миллиард? Да какой там миллиард, от силы – сто миллионов человек! Нет, им свое, нам – свое.

Коля нахмурился, поинтересовался с недоверием в голосе:

– А для нас – свои каналы?

– Возможно, – ответил Михаил, – к этому придем. Главное, что именно сейчас вот намечается… еще не проявившаяся тенденция и потому не замечаемая ни политологами, ни футурологами, тенденция… нет, пока только созрели предпосылки к ней, к тенденции разделения человечества на высших и низших…

Коля фыркнул:

– Это уже было в Средневековье. Благородные и… прочие.

– Все развивается по спирали, – напомнил Михаил. – Только на более высоком уровне. Мы наконец-то признаем… или наши дети признают неравенство и будут жить по этим правилам. Это не обязательно узаконивать. Достаточно это понять и принять. И, главное, перестать тащить всю эту инертную и сопротивляющуюся массу народа до своего уровня. У нас пупы развяжутся и руки оторвутся, а они и на миллиметр не поднимутся.

Мое сознание постепенно как бы затуманивалось, не в силах одновременно воспринимать и музыку, доносящуюся из главного зала, и многоголосый говор за столами, а тут еще нарастающий жар ладони Светланы, она словно молча переливает в меня часть своей дикой силы. Грустная истина в том, проползла ленивенькая мысль, что именно этот двуногий скот, презираемый и третируемый – за дело! – все-таки именно этот скот, для которого снимаются дурацкие комедии, устраиваются пошлейшие шоу, именно он, являясь массовым потребителем, позволяет снижать цены на телевизоры и всю электронику, на продукты питания, на все-все, что является массовым продуктом. А на падающие с его стола крохи можно развивать науку и совершенствовать технику. Что делать, пока нет другого пути. Построение коммунизма, где все должно «по сознанию» и все люди должны быть «сознательными», быстро выдохлось именно по причине, что строить коммунизм впрягли все-таки скот, в котором от человека меньше одного процента.