Текст книги "Вторжение из ада"

Бронкс приблизил свое черное, блестящее, будто нагуталиненное лицо к лицу Кешиному и тихо спросил:

– Ну и чего ты этим добьешься?

– Чего надо!

– Остановишь Вторжение?

Кеша промолчал. Зыбкая былинка не остановит бронехода.

– Это называется, Кешенька, – продолжил негр, – бей своих, чужие бояться будут.

– Не ври! Какие они свои… мразь!

– Это точно. Но они еще большая мразь для тех, на кого работают. Ты что думал, ребятки из Системы будут жалеть дерьмоедов, что ты спровадил в ад? Они тебе спасибо скажут.

– А… – Кеша запнулся, – а тот свет, преисподняя?

– Ты сам-то веришь в нее? – Бронкс улыбнулся. – Не веришь, Кеша. Это у Ивана от переутомления. Система есть, и негуманоиды есть, и армады боевых звездолетов есть, и резиденты их на Земле есть, а вот того света с Пристанищем да прочей муры никогда не бьшо, нет и не будет! Верно я говорю, ну ты, образина?

Оборотень Хар, которому предназначался последний вопрос, угрожающе зарычал. Иннокентий Булыгин засопел, отвернулся.

С Дилом Бронксом трудновато было спорить – поди проверь, чего там есть, а чего нету, никто преисподней своими глазами не видал, кроме Ивана, который, может, и впрямь переутомился в бесконечных мытарствах. Но Кеша не слушал негра, он для себя все давно решил: есть там что-то или нет, он пойдет до конца, ему терять нечего, все одно через «барьерчики» сигать придется, так уж лучше непопусту, не зазря, лучше так, чтоб должок свой выплатить… России и безвинному люду. И пускай Бронкс не болтает, ему есть чего терять, а Кеше нечего, сытый голодного не разумеет. Вообще Кеша значительно скорее сошелся с Хуком Образиной и даже с АрманомЖофруа дёр Крузербильд Дзухмантовским, в просторечии, Крузей. Но с владельцем Дубль-Бига-4 у него не заладилось. Ежели потребуется с ним на смерть идти, придется идти, но под дудку его плясать, нетушки, Кеша имел во всем свое мнение.

– Да и это не главное, – горячился Дил, – это ерунда, пускай все, чего он понаплел, есть, пускай! Но надо же чего-то делать, понимаешь, а Иван сидит да помалкивает, я его вообще таким никогда не видал! Да ежели где чего не так, он хватал капсулу, баки, разгонники, боеприпасов побольше – и только его видали, таких шустрых поискать надо. Он-просто сдох, был да весь вышел, он всех перебаломутил, сгоношил, а сам сник… нет у него никакого плана, понял?! И нет у него уже воли, он растерялся, он лег на лопатки еще до начала боя!

– Давай, черни человека, – сурово вставил Кеша. Он снова сел на свой древний деревянный табурет. Сидел и играл желваками на небритых скулах.

– Не учи! – осек его Бронкс. – Я и ему то же самое говорил, в глаза! Надо чего-то делать, понял?! Или разбегаться!

– Кто тут собрался разбегаться? – хрипло поинтересовались сверху. И через потолочный люк в бункер свесился огромный, непомерный Гут Хлодрик. Он недолго висел, спрыгнул вниз, заскрипел-захрустел своим вечно полуисправным биопротезом, крякнул, насупился. И сказал:

– Там Цай пожаловал. Дела совсем паршивые. И коли кто собрался бежать, беги! А то поздно будет.

– Ты толком говори, нечего пугать, – спокойно отозвался Дил Бронкс и тоже сел, показывая, что ему бежать некуда и незачем.

– Иван просил всех собраться. Где Образина?

– Хук и Крузя во внешней сфере, на третьей орбите, – доложил Кеша.

– Вызвать!

– А этого? – Булыгин пнул сапогом пленника-изменника.

– Седого в погреб! – отрезал Гут.

Оборотень Хар, не дожидаясь разъяснений, ухватился зубами за край кожаного плаща и сноровисто поволок Говарда Буковски в угол, к неработающему утилизатору Хару нравилась роль безродного пса, он прямо-таки вжился в нее… ему так было сподручнее, спокойнее, все с ним свыклись, чего еще надо! Допотопные клавиши он нажал своим унылым носом, а вот на педаль надавил лапой – Крежень полетел вниз, в «погреб», в зацементированный мешок без окон и дверей. Никто не знал, что с ним делать, но и отправить на тот свет не решались.

– Где вы торчали? – поинтересовался Дил Бронкс, расстегивая ворот сверкающего полускафа.

– Среди камней и торосов, – вяло ответил Гут, – посреди унылой и ослепительной Гренландии. Где еще можно торчать беглому каторжнику?!

– Что Иван?

– Думает, – после минуты безмолвия ответил Гуг Хлодрик, – Иван все думает…

– Две трети оборонительных баз разоружены, из них почти половина демонтирована. Разоружение идет полным ходом. Это точные данные, – угрюмо отчитался Дил Бронкс, и он уже не скалил свои большие зубы. – А в Гренландии, небось, зима.

– Там тепло, там медведи и водопады из шампанского.

– У тебя горячка, Гуг.

– У нас у всех горячка. Ты думаешь, на Земле остались еще нормальные? Нет, Дил, они, эти чужие, и выжидали того времени, когда мы все посходим с ума.

– Ладно, это пустая болтовня, – оборвал их Кеша. – А вот со стариною Цаем мне бы хотелось потолковать.

Где он, родимый?

Гуг не стал – отвечать, скоро сами все увидят. Лично ему разговор с Цаем не принес облегчения. Прямо там же, среди седых валунов Гуг ухватил карлика за грудки и потребовал объяснений. Иван сидел в какой-то дикой и нелепой прострации, будто его подменили. Да и Цай был другим, мрачным и одновременно напуганным. Гуг перестал его трясти через две минуты, когда по глазам понял, что вытрясти ничего не удастся – отпрыск императорской фамилии в тридцать восьмом колене непричастен к беде, приключившейся с Ливадией БэкфайерЛонг, его любимой и ненаглядной Ливочкой. Лишь один раз Иван как-то непонятно встрепенулся и поглядел на Гута странным взглядом, но тут же снова отключился, предоставив двоим беглым каторжникам право выяснять отношения самим. Чуда не будет! Гуг это понял не сразу. Не надо ждать, надеяться, надо просто жить. А придет срок, все само собою образуется… и Лива откроет глаза, и позовет его, и не нужны им будут посредники, никто не будет нужен, и это даже очень неплохо, что только они с Иваном знают, где лежит несчастная. Только они! В конце концов Гуг Хлодрик заявил карлику:

«Все! Точка! Тебя и не было вовсе! Это все мне прислышалось, это все, понимаешь, галлюцинации!» На что Цай покачал головой и прямо признался: "Нет, Гуг, я тебе не примерещился, не криви душой. Все было на самом деле.

Но я Ливу не усыплял… и не убивал. Вмешался кто-то третий". Седой викинг отвернулся от собрата по гиргейской каторге. Теперь он не сомневался, они все чокнутые, по ним по всем плачет психушка, не только по одному Ивану. Но Гуг ни черта не боялся. Даже если сейчас, «на хвосте» у Цая прилетят, приползут, приплывут сюда недруги, он будет их бить до последнего заряда в сигмамете, а потом будет бить самим сигмаметом как дубиной, а потом, когда дубина эта сломается или выпадет из рук, он будет бить их кулаками и рвать зубами, они его смогут убить, растерзать, но бояться себя они его не заставят.

Да, Гуг окончательно решился. Один путь. Один крест…

Но Иван?!

Хук Образина и Крузя вошли в бункер, когда все были в сборе. Гуг указал им на пустующую скамью в углу.

Но сам не сел, прислонился к стеночке, исподлобья уставился на карлика Цая.

– Он нас всех сдаст, – процедил сквозь зубы Кеша.

Хук смотрел то на одного, то на другого мутными и добрыми глазами. Он еще не пришел в себя и почти ничегошеньки не понимал. Но уже начинал набирать вес, выправляться – из натурального скелета Хук превратился в заурядного дистрофика, то есть в скелет, чуть обтянутый кожей. И все же глядеть на него было страшно: острые мертвенно-желтые скулы, огромные глазницы под костистыми надбровьями, безгубый болезненно-искривленный рот… и, главное, вечно трясущиеся, не находящие себе места руки с длинными, тонкими пальцами. И это бывший космодесантник-смертник, боец галактического спецназа, который запросто мог управиться с тремя десятками отборных головорезов! Крузя выглядел почти молодцом: чуть пополнел, чуть полысел, но в карих глазах блеск и ум, Крузя вышел из затяжной, многолетней петли. Удержался на краю, сукин сын! Иван рад был видеть всех живыми. Были бы живы, а все прочее – дело наживное, хотя и не время радоваться, время скорбеть.

– Он нас всех подставит, – снова начал пророчить Иннокентий Булыгин. И когда убедился, что никто его не поддерживает и не желает даже откликаться, сунул руки за пазуху, вытащил черный кубик размером с крупную виноградину, выставил его на широченной темной ладони и уже не процедил, а рявкнул в сторону Цая ван Дау:

– Что это, отвечай?!

– Кончай базар! – Гуг Хлодрик поднял руку. – Надо по-порядку, без нервов. Цай сам все расскажет!

Карлик Цой приподнялся с обломка пластиконовой панели, обвел всех мрачным взглядом. И стал говорить.

– Вы им больше не нужны. Никому из них! Ни Синдикату, ни черным, ни Восьмому Небу, ни Совету, ни Синклиту… никому!

– И довзрывникам не нужны?! – грубовато вклинился Кеша.

– Никому! Игра сделана. – Цай ван Дау уставился в упор на Ивана, из подернутых багрово-красными прожилками глаз выкатились от напряжения две мутные слезинки, рот скособочило. – Еще недавно такие как ты были пешками в большой игре. Теперь ты даже не пешка.

Теперь ты никто! И ты никому не нужен, расклад ясен. У Земли нет никаких шансов. Даже одного из триллиона!

Им всем плевать на ваше дерганье!

Наступило мгновение, когда лица у всех собравшихся стали одинаковыми – и у Ивана, и у Гута Хлодрика, беглого каторжника и вожака развалившейся банды, и у спившихся героев Дальнего Космоса Хука Образины и Армана-Жофруа дёр Крузербильд Дзухмантовского, и у ветерана жестокой аранайской войны Иннокентия Булыгина, и у преуспевающего Дила Бронкса… и даже у оборотня Хара – отрешение и тихие блуждающие улыбки снизошли на них. А что?! Может, это и к лучшему? Все разрешается просто, все уже разрешено… и от них ничего больше не требуется, им можно спокойно уйти от дел, отстраниться, лечь на дно и… ждать! ждать!! ждать!!!

– Но почему ты сбежал от них? – пробудился наконец Гут.

– Теперь им не до меня. Синдикат прекратил сопротивление. Его главари бьются друг с другом за будущие тепленькие места при новом режиме…

– А он будет? – тоскливо спросил Иван.

– Хто-он?

– Ну, режим-то этот?

Карлик Цай развел своими уродливыми ручками.

– Никто ничего не знает… но ведь должен быть, как иначе?!

– А так! – сорвался Гут. – Пора бы сообразить, что наша земная логика и все наши доводы этим тварям не указ! Они могут выжечь всю Федерацию, напрочь! Может, им нужна пустыня, голое место без всяких там копошащихся в своем дерьме человечишек?!

– Они могли всех нас уничтожить давйо. И безо всякой предварительной обработки, – сказал Иван устало. – Я никак не могу понять – почему они не сделали этого, почему они не делают этого?! Зачем им «приходы», зачем резидентура, агентурная сеть, за каким чертом они ломают одного за другим, кого силой, кого деньгами и должностями-. Это непостижимо! Ведь они могли нас уничтожить сто раз." Нет! Это игра! Это Большая Игра!

Он так и говорил.

– Кто это он? – переспросил с бессмысленной улыбкой Хук Образина.

Иван не успел ответить.

Карлик Цай начал прежде него.

– Они хотят сломать нас. Мало убить, надо сломить волю к сопротивлению, надо самим себе доказать, что выводишь с лица Вселенной не соперника разумного-.

пусть даже, малоразумного, а вредоносную плесень, это как прополка – рви сорняки, не жалей!

– Я тоже так думал, – отозвался Иван. – Раньше. Теперь я так не думаю. Здесь идет игра не на уровне Федерация и Система, наша Вселенная и Чужая. Нет, все глубже, нас ломают те силы, в которые почти никто не верит.

– Ты снова бредишь, – Дил Бронкс сверкнул всеми гранями вставного бриллианта. – Я готов драться до конца. Но не с призраками, Ваня, не с упырями и вурдалаками из детских сказок.

Иван тяжело вздохнул. Его не понимали даже самые близкие друзья – ближе у него никого не было… кроме Ланы, кроме Аленки, кроме Светы. Но где они? как дотянуться до них словом, душой? Не дотянешься! А эти рядом. Надо объяснить им, иначе нельзя, они обязаны все понять. Но как тяжко, как трудно! Сколько лет он мучительно добирался до истины… И постиг ее? Иван не знал.

Отчаяние, тихое, давящее, неизбывное каменной плитой лежало на нем.

– Это не бред, – проговорил он, не глядя на Дила Бронкса. – Стихия убивает слепо, внезапно. Ей плевать, кто ты и что ты, ее не интересует твое состояние перед смертью. Наводнение, цунами, смерч, землетрясение, да что угодно: налетело, сломало, раздавило, убило – и все!

Или взять прежние земные войны… внезапно убить, истребить как можно больше – ракетным ударом, ночными бомбардировками, газовой атакой. Люди гибли спящими, ночью, а если и днем, то не успев ничего понять: с неба, со всех сторон на них неслась смерть. И все! Никому и дела не было до того, что там у человека внутри! Надо было уничтожить его тело…

– На Аранайе так было, еще похлеще, – вставил Кеша, будто подтверждая Ивановы слова.

–..да, было, было, – машинально согласился Иван. – Система – это как мы в войнах, это как стихия, она без колебания, в усладу себе и потеху раздавила бы, сожгла, вытравила наши тела, все миллиарды и миллиарды земных, человечьих тел по всей Вселенной – без жалости и без пощады. Но Система работает в связке с Пристанищем… я не знаю, как это у них получается, зачем, почему, но они вместе. Вот тут и разгадка. Пристанищу мало убить нас телесно. Пристанище – это не стихия и не люди. Пристанищу надо растоптать, раздавить наши души: из одних сделать жалких и подлых трусов, превратить их в предателей, подлецов, продавшихся дьяволу, других обратить в своих слуг, в щупальца преисподней на Земле, третьих подавить духовно, довести до…

– Иван вдруг осекся, обвел собравшихся пристальным взглядом, всматриваясь в глаза и не замечая легких улыбок на губах. – Довести до отчаяния! Лишить воли к сопротивлению. Чтобы победить. Пристанищу надо убить не всех вместе, а каждого в отдельности. И не просто убить, а погубить его!

Все сидели молча. Кеша скреб небритый подбородок.

Дил Бронкс разглядывал гравированный золотой перстень на мизинце, будто впервые увидал на нем надпись и пытался прочесть ее по складам. Хук смущенно теребил край кожаной куртки. Крузя усиленно и неестественно зевал. Гут Хлодрик топтался у стеночки. А оборотень Хар пускал лиловые пузыри, можно было подумать, что он спит.

Первым открыл рот Гут Хлодрик

– Ежели бы ты не был моим другом, Ванюша, я б взял тебя под белы ручки да отвел бы в тихую обитель, где за такими как ты приглядывают добрые люди в белых халатах.

– Он правду говорит, – поддержал Гута Дил Бронкс. – Надо дело делать, а не богоугодными разговорами заниматься, вот что!

Вслед за Дилом загалдели, зашумели все. Это был ропот, это уже было недовольство – им, Иваном, вожаком, предводителем, они не хотели видеть над собою философствующего слюнтяя, не тот народ подобрался, не та публика. И Иван все это прекрасно понимал. Но не объяснить им и себе происходящего он не мог. Даже если Земля стремительно летит в адскую пропасть, на ней должны быть люди, которые осознают, что происходит.

В хоре ропщущих не было слышно сиплого голоска Хука Образины. Иван даже растерялся, когда услышал из безгубого рта странный вопрос:

– А почему?

– Что – почему? – переспросил он.

– Почему им надо погубить каждого? И почему не просто убить, а именно погубить? Какая разница, что убил, что погубил, не понимаю!

– А ну тихо! – рявкнул Иван как в прежние времена, когда с командой лихих и строптивых парней высаживался на сатанинскую Гадру. И его сразу поняли, сразу успокоились. – Когда человека просто убивают, душа отлетает от тела, она уходит в высшие сферы, на небо, куда угодно, мы не знаем толком, но она продолжает жить в иных измерениях и иных пространствах, она может вселяться в другие тела, нести свой заряд и свой мир в миры чужие. Но когда губят человека, то губят и его душу – ее или убивают вообще или ввергают в мир Пристанища, в преисподнюю, я еще сам не очень-то разбираюсь в этом, но прежней души нет, есть сгусток грязи, черноты и мерзости, есть еще одна капля в океане Зла! Понимаете?! Им надо истребить нас полностью, чтобы и души наши никогда не воплотились ни в кого… иначе может быть отмщение, нет, не отмщение, а возрождение людское. Да, именно этого они боятся, именно поэтому они не спешат, именно поэтому им надо погубить каждого… и хватит хихикать! Это не бред! Это новая реальность, с которой мы сталкиваемся, мы, все человечество! Прежде все бились за места в плотской, зримой и осязаемой Вселенной. А теперь вот эти вот недобрые, но высшие цивилизации Зла… они нас как щенков носом ткнули в лужу, в жизнь подлинную, которая не замыкается в наших убогих измерениях, они сами нам показывают, что есть миры иные, где мы можем существовать, но они нам не дадут этого. Представь-ка себе, Гут, такое дело: насылают они на нас звездную армаду, выжигают все напрочь, во всей нашей Вселенной не остается ни одного землянина, все сорок миллиардов человечьих тел сгорают в синем пламени или становятся пищей ддя червей к консервантами…

– Какими еще консервантами?! – перебил удивленный Крузя.

Ивану припомнилось Пристанище, тела, лишенные душ, биоматериал для последующих трансформаций и воплощений, припомнился тот кошмар и ужас, когда откушенные головы падали иа холодный мрамор и катились по нему, вращая бессмысленно-стеклянными глазами. Разве это можно объяснить, передать?! А «морозильники»?! А трансплантация душ?! Это все надо видеть.

– Когда человек хочет сохранить икру, рыбу, мясо, он консервирует их и хранит. Когда нелюдям надо сохранить для своих опытов человечину, они точно так же консервируют ее… немного по-своему, но принцип тот же, понял?

Крузя покачал лысеющей головой, выпятил нижнюю губу.

– Поймешь, когда увидишь.

– Ни хрена мы пе увидим! – вставил Гут Хлодрик. – Вот этот ублюдок, может, и увидит, – он кивнул в сторону «подпола», где сидел сейчас Крежень. – А мы сдохнем здесь, на Земле!

– Короче! – Ивану надо было довести свою мысль до конца. И он оборвал ненужные сейчас словопрения. – Так вот, они уничтожат сорок миллиардов тел. Сорок миллиардов душ отлетят, кто куда – в ад, в рай, в чистилище, если оно есть. Сорок миллиардов душ уйдут из нагших убогих плоскостей в иные измерения. Черные души усилят и умножат Пристанище. А светлые? Души всех нормальных добрых людей, куда они уйдут?!

– Это мы-то добрые и светлые?! – ухмыльнулся Кеша.

– Неважно! Не о нас речь. Непогубленные души будут жить в тех измерениях, где обитает недоступное нам Добро и Зло. И это будет «пятая колонна» Пристанища. Понимаете? Они, точнее, их слуги на Земле всегда сами привыкли быть "пятой колонной – то разрушающей силой, что истачивала страны, народы, цивилизации. И вот наступает их полная, абсолютная власть во всех Вселенных, по всему бескрайнему Мирозданию… их мир, их порядок, а где-то внутри него, нам не понять даже на каких уровнях, но внутри – уже не их, но наша «пятая колонна». Мы всегда были легкомысленны, мы не хотели видеть на своей Земле очевидного. Но они это видят очень хорошо, они знают о «пятых колоннах» все, это их метод, это их стратегия и тактика. Они не такие наивные и легковерные, они прекрасно знают, что если их и погубит кто-то, то изнутри, разъедая постепенно их мир, их порядок. И они не допустят этого – Зло предусмотрительно и дальновидно. Зло никогда не бывает беспечным и доверчивым. Они должны быть уверены в своей победе! Они хотят знать наверняка, что сокрушили противника. Они не успокоятся, пока не погубят последнюю душу.

– Значит, Вторжение никогда не начнется! – заорал, размахивая руками, Дил Бронкс. – Это бесконечный процесс. Если тебе верить, Ваня, ежели у них штучное производство – то они никогда не остановят его, рождаются все новые люди, грешники каются… все старо как мир, хватит этих проповедей! Болтовня одна! А оборонительные рубежи разрушают, понял?! А мы болтаем!

– Спокойно, Дил! Они нас хотят отвлечь на мелочи. Ну куда вот ты сейчас бы бросился? Восстанавливать оборонительные базы Раганра, или может, кольцевую систему Дидузориса?! Ты будешь метаться по Вселенной, как метался я, ты будешь терять время, вместо того, чтобы сесть один раз, все хорошенько обдумать и ударить…

– В центр! – будто вбил последний гвоздь Гут Хлодрик.

Иван скривился. Они все тянут его за рукава, кто куда.

Но он не должен идти у них на поводу. Он знает больше их всех вместе взятых, он прошел через столькое, что не приведи Господь им! Гут прав. Гут почти во всем прав!

Но как решиться на этот страшный шаг?! Невыносимо!

Почему судьба взвалила на него это бремя, почему он обязан нести этот тяжкий крест?! Карма? Неважно как называть, неважно. «Иди, и да будь благословен!» Если он – он, измученный, загнанный, бросаемый из пекла в пекло – благословенный, то кто ж тогда проклятый?!

Кто?! В глазах вдруг помутилось, стемнело… и встала огромная, нелепо скрюченная тень с кривой клюкой. Старуха. Проклятая ведьма Пристанища! Сгинь! Иван с силой сдавил виски, опустил глаза, уткнул их прямо в пол, в серый и грязный бетон. Но он все равно видел ведьму.

Безумные пылающие лютой яростью кровавые глаза жгли насквозь. Костлявая лапа тянулась к горлу, почти касалась его, но не могла сдавить. Высохшее тело фурии сотрясалось, черные тяжелые одеяния развевались, бились в порывах несуществующего ветра. А глаза из-под черного капюшона все жгли и жгли. «Ты никуда не уйдешь от нас! Близок твой смертный час, Иван! В жутких мучениях и судорогах издохнет твое тело, но душа будет вечно в Пристанище… ибо сбывается уже страшное, черное заклятье! И нет для тебя Исхода!»

Старуха-призрак исчезла так же внезапно, как и появилась.

Но видел ее лишь один Иван.

– А вот мне плевать, чего там будет да как, – заявил Иннокентий Булыгин. – Я их буду просто бить до последнего мига. И все! Моя душа уже продана…

Они переглянулись с Иваном. И тот сразу вспомнил «хрустальный лед», плен в ядре препоганейшей планеты Гиргеи, довзрывников, «барьеры», Кешино чудесное раздвоение. Да, он прав, эти нелюди, существующие на энергетическом уровне и чуждые людских тревог и забот, Кешину душу не вернут. Но, надо признать, они помогли им, они спасли их. Спасли? Или погубили?! Нет, Иван никому своей души не закладывал… В мозгу кольнуло, всплыла мерзкая рожа Авварона. Что делать, он пообещал отдать Кристалл колдуну-крысенышу. Это нелепо, получается, что он, благословенный на добрые и светлые дела во имя Господне, работает на Пристанище, на преисподнюю. Иван чуть не взвыл. Лучше не вспоминать.

Лучше не вспоминать! Но как назло перед внутренним взором встали две распятые на поручнях фигуры. Накатило всепожирающее пламя. Острая игла вонзилась в сердце. Сколько же можно! Нет, надо было покончить с этим, надо было нажать на спуск… и все!

– Я сказал то, что хотел сказать! – заключил Иван.

– Значит, мы начинаем! – понял его по-своему Гут.

– Нет! Еще рано.

– Но почему?! – Гут Хлодрик подступил к Ивану вплотную, побагровел, заскрежетал зубами.

– Я должен идти к ним.

– К кому, мать твою?!

– К правителям. Я должен говорить с ними. Вы меня поняли… И они поймут.

Гут остервенело ударил кулачищем в боковую панель, пластикон треснул, сеть трещинок разбежалась паутиной почти до самого бетонного пола.

– Ваня, родной! – зарычал он. – Ведь ты уже бился головой о стенки. Ты чего, милай, не понял еще, что простота хуже воровства?! Ты себя не жалеешь, так нас пощади! Они всех изведут, не дернешься, не рьшнешься!

Не сходи с ума, я тебя прошу!

– Он дело говорит! – закричал в тон Гуту Дил Бронкс.

Загомонили, заволновались Хук с Крузей. Засопел и заскулил с пола оборотень Хар. И только Иннокентий Булыгин вдруг повернул свое тяжелое и суровое лицо к позабытому всеми Цаю ван Дау и повторил с невозмутимым видом:

– Так что ж это такое? – на ладони его чернел прежний кубик.

Все будто по команде притихли и уставились на уродливого, несчастного карлика.

– Сдави ретранс! – после секундного замешательства приказал Цай.

– Чего? – не понял Кеша.

– Кубик в кулаке сдави! Слышишь?

Кеша добросовестно исполнил приказание. Глаза у него округлились. Нижняя челюсть отвисла.

– Слышу, – просипел он. – И вижу!

– Опиши, что видишь.

– Красиво больно. И непонятно… паутины какие-то мохнатые, решетки, клетки разноцветные, на тыщу верст все видно, даже больше, шевелятся, заразы… и голоса, и музыка какая-то, и Цай чего-то говорит, вещает как в «приходах», голос есть, а рож не видно! Но красотища, едрена карусель, ты мне случаем наркоты не вколол, Цай? Говорят, у шизоидов такие «полеты» бывают! Ну-у, дела-а-а!

Иван внутренне напрягся, мышцы словно судорогой свело, шея закостенела. Не может быть! Это просто совпадение! Черная страшная воронка коллапсара, вход в Иную Вселенную, мохнатые нити, переплетения, невероятная прозрачность на невероятные расстояния, светящиеся кристаллические структуры, многосложные и затейливые, мшистые. Многомерная, ячеистая сеть! Полупрозрачные тончайшие нити, безмерная чернота… Невидимый спектр!

– Ретранс дает связь и ограниченное перемещение в каких-то параллельных структурах, я сам еще не разобрался, в каких, – пояснял карлик Цай. – Гуг, ты помнишь подземелья Лос-Анджелеса, черную мессу, Ливадию? Ты слышал меня тогда?!

– Еще бы, – мрачно ответил Гуг. Каждое напоминание о том дне повергало седого викинга в уныние.

– А мой голос под сводами и в твоем мозгу?

Гуг только рукой махнул.

– Это ретранс.

– А как же прозрачная стена, которая остановила… – Кеша хотел сказать «ведьму», но вовремя осекся, поглядел на Гута Хлодрика.

– Ты бросил кубик в нее? Над тобой в тот миг властвовал ужас, непреодолимый ужас?!

– Я б так не сказал, – начал изворачиваться ветеран, – и не такое видали. Но, прямо говоря, струхнул малость.

Цай кивнул, ему не нужны были длинные и нудные разъяснения.

– В ретрансе есть сенсодатчики, и если владелец не может четко сформулировать приказа, а ситуация пиковая, он просто выставляет полевую защиту, это элементарно, Кешенька! – Цай скривился в уродливой улыбке и опять из его раны на лбу потекла черная, густая кровь.

Это был не человек, не инопланетянин, вообще не существо живое, а сплошная кровоточащая и нарывающая рана.

– Стоп! – Иван вскочил на ноги, подошел к Кеше, положил ледяной черный кубик в руку, повертел немного. – Ты у кого взял эту штуку?!

– Я ж говорил у кого, – промычал Кеша.

– Повтори!

– У Толика Реброва, приятеля твоего, убиенного собственными рыбками!

– Откуда он у него? – этот вопрос предназначался Цаю.

Тот покачал головой.

– Эти штуки не могли сделать на Земле. У нас нет ничего похожего! – Иван волновался, наконец-то ему удалось нащупать кончик нити… почти удалось. – Мы выходим только в Осевое, перемещаемся через нечто, не имеющее ничего. Какие еще параллельные структуры?!

Он сдавил кубик, ладонь прожгло холодом – почему такой неземной холод, ведь кубик лежал у Кеши за пазухой, мог бы давно согреться, даже если перед этим его сто лет держали в морозильнике? Ничего не происходило. Иван поглядел на Цая. Тот закрыл глаза. И тогда Иван все увидел. Да, это был Невидимый спектр – всепоглощающая глубь черноты и мохнатых переплетений, сверкающие, разбегающиеся и наплывающие нити… Как давно это было! И вот, все повторяется! Или Система уже на Земле?! Он разжал ладонь, не время уходить.

– Не темни, Цай. Ты должен знать! Откуда все это?

– Я воспользовался неразберихой. В Восьмом Небе все перемешалось. Они ждут начала со дня на день… Они готовы всех спровадить на тот свет, лишь бы продержаться еще день, час, минуту. Я выкрал у них ретранс, и еще кое-что к нему. А откуда вещички – тут путаница, – Цай перешел "а полушепот, будто их подслушивали. – Вещь неземная, точно. Но Система не причем. Там шуровали ребятишки из Закрытого Сектора, сам знаешь, те, что ходили в Осевое и пропадали один за другим. У них свои связи с Восьмым Небом и довзрывниками. Из Осевого они переходили еще куда-то… Куда, никто не может понять, а они объяснить не в состоянии, там все другое!

Иван вспомнил Свету, их последнюю встречу. Значит, она не примерещилась, значит, она была. Иван напряг память. Да, Света говорила так: «…семьдесят восемь ваших осталось тут, больше сотни ушли через Осевое… этому нет названия на земных языках… они ощутили себя сильнее простых смертных, они не захотели оставаться среди смертных. Они ушли!» Но что странно, ведь и Цай был тогда с ним в Осевом, он спас Цая от смерти, от его призрачного и жестокого отца-убийцы, узурпатора Умаганги. Почему он оказался там?! Цай спускался в ядро Гиргеи, Цай был ретранслятором Синдиката. Ретранс?

Ретранслятор.

– Синдикат завязан с ними? – спросил Иван.

– Нет, – ответил Цай, – Восьмое Небо опередило Синдикат. Они больше выпытали у довзрывников… но я не знаю всего.

– Значит, ретранс дает возможность и перемещаться?

– Это сложная штуковина, мы не догадываемся о всех ее возможностях. Перемещаться можно, но…

– Хорошо! – обрезал его Иван. – Значит, их всего несколько?

Карлик выставил свои уродливые руки-крючья, трехпалые и кривые.

– Их не больше, чем пальцев на моих руках.

Иван ничего не понимал. Можно с ума сойти. Это просто провидение! Неужели он интуитивно угадал, куда посылать Кешу?! Или им и впрямь движут Благие Силы?!

– Почему он оказался у Реброва?!

– Он мог быть только у самых крутых бугров этой мафии, – твердо заявил Цай, – о мелкоте и говорить нечего.

– Хочешь сказать, что Толик был одним из главарей Восьмого Неба?!

– Нет! Это точно! Там два семейных клана. Там нет русских наверху, только среди исполнителей.

– Но почему же тогда? Почему у него оказался ретранс?! И почему он не смог его использовать во всю мощь?!

Они замолчали На эти вопросы не было ответов.

Только догадки Только варианты. И один Иван знал наверняка – Толика готовили, его берегли для какого-то большого дела. Какого?! Ответ рождался сам. Восьмое Небо, а скорее всего, те, кто заправлял через эту вселенскую мафию, хотели взять власть над Великой Россией.

У Ивана камень упал с сердца. Отхлынуло жуткое, давящее отчаяние. Если так, значит, он ошибался, значит, они еще не дорвались до власти в России, значит, наверху сидят не предатели и резиденты, а хорошие, добрые русские люди. Просто они не ведают, что творится, что готовится… не ведают, а вся эта мразь и нечисть типа толиков ребровых не подпускает к ним близко. Пятая колонна! Предатели! Но ладно, это еще не все, это мелочи, главное, что измена не проникла наверх. Слава Богу!

Иван готов был расцеловать отпрыска императорской фамилии в тридцать восьмом колене карлика Цая ван Дау, законного императора Умаганги, агента Синдиката и Восьмого Неба, беглого каторжника, ученого, блестящего инженера и безжалостного, жестокого преступника.