Текст книги "Эликсир Купрума Эса"

Глава третья

А ещё недели через две Дина твёрдо решила, что её настоящее призвание не педагогическая деятельность, а работа гидом в «Интуристе». Она засела за английский язык и потеряла всякий интерес к обязанностям пионервожатой. На сборах и заседаниях совета отряда она, правда, бывала, но всякий раз минут через пятнадцать говорила, что ей необходимо куда-то уйти, и оставляла всё на Зою, чем та была очень довольна.

Почти весь учебный год у Зои и её «активистов» кипела бурная деятельность.

Стенгазета «За отличную учёбу» выходила регулярно. Шурик, правда, не умел редактировать заметки, а тем более их писать, зато у него получались очень красивые заголовки. Писали заметки всё те же Соня, Жора, Нюся и сёстры Мухины под наблюдением Зои. Разнообразием заметки не отличались. Предположим, первого числа в одной из них критиковался Юра Дергачёв за то, что стал отставать по математике, а в другой хвалили Петю Короткова за то, что он учится только на четвёрки и на пятёрки. Пятнадцатого числа критиковали Костю Переверзева за то, что он разговаривает на уроках, и хвалили Машу Салтыкову за то, что она учится на одни пятёрки. Была в каждом номере ещё и третья заметка. Она называлась «Наши задачи» или ещё как-нибудь в этом роде. В таких заметках говорилось о том, что классу нужно повысить борьбу за успеваемость или усилить борьбу с нарушителями дисциплины.

Были в газете и карикатуры. Шурик рисовал их неплохо, но разнообразием они тоже не отличались. На них изображался или ученик, спящий, положив голову на учебник, или ученик, ковыряющий в носу, глядя в потолок, или ученик-верзила, колотящий малыша или девочку. Какая ни была газета, но выходила она регулярно, за что Дина хвалила и редактора, и Зою.

В своей кипучей деятельности Зоя не удовлетворялась планом работы, намеченным вместе с Диной. Она пошла дальше. Она составила список самых матёрых двоечников и к каждому из них прикрепила одного из своих «активистов», чтобы те помогали им в учёбе.

Жора, изрядно намучившись, всё-таки помог Дергачёву исправить двойку, но остальные оказались плохими педагогами. Объяснить что-нибудь толком они не умели и каждое занятие кончали тем, что решали за двоечников задачи и подсказывали им, как писать упражнения. Лодыри-двоечники были очень довольны, но всё это не помешало им остаться двоечниками до конца учебного года.

«Активисты», повторяю, были счастливы. До этого их почти никто не замечал, да и многие из них часто не умели занять себя чем-нибудь помимо уроков, а теперь их жизнь была насыщена всякими неотложными делами, они почти каждый день устраивали совещания, о них с похвалой отзывалась вожатая, их имена часто появлялись в стенной газете, и домашние с гордостью говорили о том, какая у них огромная общественная нагрузка.

Но больше всех наслаждалась своим положением Зоя. Приходя из школы домой, она жаловалась бабушке на усталость, после обеда ложилась на диван, читала какой-нибудь журнал, а полежав с полчаса, отправлялась в папин кабинет. Папа был директором станкостроительного завода. По вечерам он звонил на завод, справлялся, как работает вечерняя смена, отдавал всякие распоряжения. Теперь Зоя тоже садилась за папин письменный стол и брала телефонную трубку.

– Барбарисова? Это Ладошина. Как дела с заметкой про Паукова? Смотри, пятнадцатое число на носу…

– Жору, пожалуйста! Банкин? Привет! Завтра тебе придётся немножко задержаться после школы: сёстры Мухины пойдут к Валерки Иванова родителям говорить насчёт его успеваемости, а Валерка обещал их на улице за косы оттаскать. Так что ты с ними пойдёшь. Чтобы он их не оттаскал…

Так она обзванивала всех своих помощников и для каждого находила какое-нибудь новое поручение или деловое указание.

И вот теперь Зоя пребывала в отличном настроении: она убедилась, что «активисты» будут стоять за неё горой на предстоящих выборах, а об остальных ребятах можно было не беспокоиться. Дина Коваль не зря назвала их в своё время пассивной массой. Каждый из них занимался какими-то своими делами, и кто будет председателем – их не интересовало.

Подходя к школе, Зоя ещё издали увидела Родину шевелюру. У него были особые волосы: в помещении их нельзя было назвать рыжими, скорее только рыжеватыми, но на солнце они горели как огонь. Вот и сейчас под лёгким весенним ветерком на голове у Маршева колыхалось что-то вроде маленького костра. Рядом с Родей шёл Веня. Друзья приближались к воротам школьного двора, идя от противоположного конца улицы.

При виде Роди Зоя ускорила шаги.

– Маршев! Подожди минутку! – сказала она, потом обернулась к своим спутникам: – А вы идите! Мне надо поговорить.

Те, немного обиженные, двинулись на школьный двор, оглядываясь на Зою и двух мальчишек, которые остановились у ворот.

– Ну… слушаю, – сдержанно сказал Родя, и довольно яркие веснушки на его лице побледнели, потому что сам он покраснел.

Маршев давно нравился Зое, но в начале года она чувствовала, что Родя не склонен обращать особого внимания на первую красавицу в классе. Однако где-то в конце марта Зоя догадалась, что положение изменилось. Однажды, случайно оглянувшись, она заметила такую картину: Маршев застыл неподвижно, приоткрыв рот, и смотрит на неё, как будто впервые увидел. И это повторялось не раз. Вот и теперь, едва она заговорила с ним, как он покраснел, и это Зое очень понравилось. Она кокетливо поболтала портфелем.

– Маршев! Вот про тебя все говорят, что ты очень умный, что у тебя в голове всякие там идеи… – Зоя помолчала. Склонив голову набок, она смотрела на Родю, а тот приподнял плечи и смотрел неподвижно на неё.

– Ну, ты давай ближе к делу, – поторопил Веня.

Зоя не удостоила его даже взглядом. Она продолжала смотреть на Родю.

– Маршев! Сегодня в три начинается сбор макулатуры. Вот придумай что-нибудь такое, чтобы наш отряд вышел на первое место в школе. Вот подай какую-нибудь такую идею! А, Маршев?

– Надо подумать, – тихо сказал Родя.

– Легко сказать «подумать»! – снова вмешался Веня. – Ты знаешь, какое теперь трудное положение с макулатурой?

– А если было бы лёгкое, я бы не просила, – отрезала Зоя.

В городе, по примеру Москвы, стали выдавать специальные талоны тем, кто сдаст двадцать килограммов бумаги, и по этим талонам в магазинах продавали такие книги, которые за простые деньги трудно купить. Теперь макулатуру несли на приемные пункты многие взрослые. Рассчитывать на то, что юные сборщики позвонят в квартиру и им тут же отвалят пачку старых журналов, теперь не приходилось.

– Ну как, Маршев? Подумаешь?

– Подумаю… Только я не уверен, что… ну… что-нибудь получится.

– Одним словом, Маршев, я жду, – сказала Зоя и направилась было во двор, по тут её окликнул Веня:

– Зойка, погоди!

– Ну, жду. В чём дело? – С Веней Зоя предпочитала разговаривать суховато, даже чуть-чуть надменно.

– Ты ведь, кажется, во Дворце пионеров занимаешься?

Зоя посмотрела на дворец. Он находился в сотне метров от школы по другую сторону улицы.

– Занимаюсь. В кружке художественного чтения.

Тут уже с Роди слетела вся его застенчивость. Он шагнул к Зое:

– Понимаешь, Ладошина… У нас такое дело: нам очень нужно узнать, что за помещение находится вон за теми окнами. Вон на втором этаже – четвёртое, пятое и шестое от того угла. Только точно.

Зоя опять посмотрела на дворец:

– Так. Значит, первая с того конца по коридору будет лаборатория электроники. А рядом… Знаю! А зачем это вам?

Мальчишки переглянулись. Им не хотелось сообщать Зое о сделанном вчера наблюдении. Вдруг за окнами творится что-то неладное? Вдруг там какая-то тайна, которую они могут раскрыть? Каждый из них не то чтобы подумал об этом, а скорее это почувствовал, и оба теперь растерянно молчали.

Настроение у Зои было прекрасное, и она опять поболтала портфелем.

– Ох, Маршев, Маршев! И всегда ты что-нибудь выдумаешь! Скажите, зачем это вам нужно, тогда я скажу, что там за помещение.

– Н-ну… понимаешь, – с запинкой ответил Родя, – мы пока не можем тебе этого сказать.

– Можете, но не хотите, а не хотите – тогда как хотите!

Зоя повернулась и уже деловым шагом пошла к подъезду школы.

– Зойка! Ты человек или кто?.. – крикнул Веня.

– Вот придумайте сегодня с макулатурой – тогда скажу, – не оборачиваясь, весело ответила Зоя.

Веня молча погрозил ей вслед кулаком, а Родя сказал ему:

– Ну чего ты волнуешься? Завтра пойдём записываться в «Разведчик» и сами всё узнаем.

Глава четвёртая

До сих пор Зоины «активисты» делали всё только по её указанию. Но сегодня они отступили от этого неписаного правила. Пока Зоя разговаривала с Родей и Веней, они, встревоженные, стояли у двери в школу и совещались.

– Нет, мы её уговорим, уговорим её, уговорим, – бормотал редактор. – А то вся работа развалится, развалится вся работа.

– Това-арищи! – вдруг протянула Соня Барбарисова. – А вдруг Зою другие ребята не переизберут? Возьмут и откажутся переизбрать. Вы знаете, как некоторые наши девчонки её ненавидят!

– Ага, – подхватила Катя Мухина. – Они почти все ей завидуют.

А её сестра добавила:

– Они только и знают, что её воображалой называют. И другие всякие гадости.

– Гадости? Девчонки про Зою гадости? – вдруг запищала Нюся Касаткина. – А мы тоже молчать не будем, мы тоже будем действовать!

– Это как действовать? – не понял редактор.

– А вот пойдёмте, я вам скажу как!

И уже через несколько минут все шестеро начали «действовать».

Едва только Веня и Родя вошли в школьный коридор, как перед ними предстала торжественная, вся какая-то вытянутая Соня Барбарисова:

– Рудаков и Маршев! Мне надо с вами очень серьёзно поговорить.

– Пожалуйста, – сказал Родя.

– Скоро в нашей пионерской организации начнутся перевыборы. Вот, Рудаков, Маршев, скажите мне откровенно: за кого вы собираетесь голосовать?

– Почём я знаю! – ответил Веня.

– Не думал ещё, – сказал Родя.

– Вот многие ребята собираются голосовать за Зою Ладошину, и я тоже так думаю, что она самая достойная. Рудаков и Маршев, давайте все вместе проголосуем за Ладошину! А?

– Я не против, – сказал Родя.

– За Ладошину – так за Ладошину, – добавил Веня.

Когда приятели подходили к кабинету биологии, за спиной у них послышалось какое-то гудение:

– Маршев и Рудаков! Маршев и Рудаков! Погодите минутку, погодите минутку, погодите минутку!

Маршев и Рудаков узнали голос редактора. Они остановились, обернулись, а тот продолжал гудеть:

– Давайте проголосуем дружно на выборах за Ладошину! Проголосуем дружно за Ладошину! Проголосуем, проголосуем, проголосуем!

– Да ладно тебе, проголосуем! – с нетерпением ответил Веня и добавил: – Вот далась им эта Ладошина!

А войдя в кабинет, друзья увидели, как перед столом силача Лёшки Павлова стоит Соня Барбарисова и тянет:

– Па-а-авлов! Мне надо с тобой очень серьёзно поговорить.

После первого урока произошёл случай, сильно настороживший обоих друзей. Едва они вышли из кабинета на перемену, Родя вдруг встал как вкопанный, глядя куда-то вдоль коридора. Посмотрел в ту же сторону и Веня и ничего особенного не увидел, кроме какого-то незнакомого старика, приближавшегося к ним. Секундой позже Родя толкнул Веню локтём и прошептал:

– Смотри! Это же Купрум Эс!

Даже теперь Веня не сразу узнал учителя химии – так он вдруг изменился. Обычно Куприян Семёнович, несмотря на свои семьдесят лет, держался по-военному прямо, всегда на нём были белоснежный воротничок и тёмный галстук, всегда его усики, почти такие же белые, как воротничок, были аккуратно подстрижены. Теперь к ним навстречу шёл ссутулившийся и довольно неопрятный старик. Воротничок его был измят, словно он спал не раздеваясь, галстук съехал сантиметра на два вниз, щёки ввалились, и на них поблескивала седая щетина. Но хуже всего были у него глаза: какие-то выцветшие и вроде ничего не видящие перед собой.

– Что это с ним? Заболел? – тихо спросил Веня, когда Купрум Эс прошёл.

– А что, если не заболел? – тоже вполголоса проговорил Родя. – Что, если ему… ну… не по себе!

– В каком смысле не по себе?

– Ну, в таком смысле, что его что-то мучает. Вот давай сопоставь фактики: по ночам свет горит в химической лаборатории, а теперь Купрум Эс… сам видишь какой. А что, если он знает, что у него в лаборатории что-то неладно? Что, если он знает, что там по ночам творится, и это его мучает?

Веня замотал головой:

– Нет, Родька! Ты уж в самом деле как начнёшь фантазировать!.. Во-первых, мы даже не знаем точно, химическая там лаборатория или нет. Во-вторых… ну, ты всё-таки конкретно скажи, что его может мучить. Ну, что?

Родя помолчал, подумал.

– А давай предположим так: у Купрума Эса в лаборатории пропадают какие-нибудь приборы, и он от этого переживает. А приборы эти ворует тот, кто по ночам занавешивает окна.

Теперь помолчал и подумал Веня. Вдруг он резко повернулся к Роде:

– В общем, знаешь что? Давай подойдём к Купруму Эсу и скажем ему насчёт окошек. Если он не знает про ночной свет – значит, там действительно воры, и мы, выходит, поможем их разоблачить, а если знает – тогда получается, что всё в порядке.

– Ну что ж… Это мысль… – Родя хотел ещё что-то сказать, но тут к ним подошла Нюся Касаткина.

– Мальчики, мальчики! – запищала она. – Вы знаете, что приближаются перевыборы в совет отряда?

– Ну, знаем, – раздражённо ответил Веня. – Скажешь, что надо за Ладошину голосовать?

– Мальчики, только за Ладошину, только за Ладошину и ни за кого больше! Мальчики, вы поймите, что она у нас самая достойная, что она у нас самая…

– Ладно! Вали отсюда! – сказал Веня и, взяв Родю за локоть, повёл его прочь от Касаткиной.

Но Родя не захотел обижать Нюсю и объяснил ей через плечо:

– Мы уже сказали, что будем голосовать за Ладошину.

Во время большой перемены они снова увидели химика в коридоре. Некоторое время приятели шли за ним, не решаясь заговорить, потом всё-таки набрались храбрости, забежали вперёд и остановились перед Купрумом Эсом.

– Куприян Семёнович, извините, пожалуйста! – очень вежливо начал Родя. – Можно с вами поговорить?

Куприян Семёнович резко остановился и странно дёрнулся, словно его ударило током.

– А? Да-да!.. – быстро сказал он, глядя мимо мальчишек своими невидящими глазами. Потом он взглянул на Родю более внимательно и повторил: – Да-да!.. Пожалуйста!

Родя определённо не знал, с чего начать разговор, поэтому тянул:

– Вы нас не знаете, Куприян Семёнович, но разрешите вас всё-таки спросить.

– Пожалуйста! – коротко повторил Купрум Эс.

– Вы ведь, кажется, ведёте во дворце химический кружок?

– Не химический. Я руковожу секцией биохимии. Да. Вот так!

Теперь учитель очень внимательно, даже чересчур внимательно, как показалось Роде, смотрел на него. И Родя вдруг решил не мудрить, а говорить напрямик.

– Понимаете, Куприян Семёнович… Мы просто хотели вас предупредить. Ведь ваша лаборатория… она находится рядом с… этой самой… с лабораторией электроники?

– Да. Электроники и автоматики. Только позвольте, о чём… о чём вы, собственно, хотели меня предупредить?

В разговор наконец вступил Веня:

– Понимаете, Куприян Семёнович… мы заметили, что там ночью у вас свет горит. Кто-то зажигает. А мы знаем, что по ночам Дворец пионеров заперт.

– Это глу… это г-глупости! – тихим подрагивающим голосом проговорил Купрум Эс. – Там не может быть никакого света, и вы… и вы его видеть не могли. Вот так! Да! И это… и это очень непорядочно распускать такие глупые и панические слухи. Да! Извините, я тороплюсь. Меня ждут… Меня в учительской ждут…

И Купрум Эс быстро зашагал прочь от мальчишек, ссутулившись и сжав костлявые опущенные кулаки. Друзья молча смотрели ему вслед, как вдруг перед ними возникли сёстры Мухины.

– Ребята, послушайте, за кого вы будете голосовать на выборах? – спросила Настя.

Веня замахнулся на сестёр кулаком, а Родя быстро сказал:

– За Ладошину, за Ладошину, успо… – Он не договорил, потому что увидел, что к ним возвращается Купрум Эс.

Учитель химии остановился шагах в пяти от них:

– Мальчики! Прошу вас… прошу вас на два слова ко мне!

Сёстры Мухины испарились, а ребята подошли к учителю.

– Вы… вы меня простите… Я был неправ. Да. Неправ, – заговорил Купрум Эс, понизив голос и озираясь. – Если вы не ошибаетесь, то это… это действительно очень странно и… и очень подозрительно. Вот так! И теперь… и теперь я прошу, скажите мне, где и каким образом вы видели свет… И когда? Вот именно: когда?

Ребята не стали говорить об астрономической трубе, а просто рассказали учителю, в каких окнах они заметили свет, и добавили, что свет этот пробивается в щели над чёрными шторами. Приблизительно назвали время, когда они наблюдали это явление.

Купрум Эс слушал их, тиская перед грудью тонкие пальцы одной руки пальцами другой. Светло-голубые глаза его то снова становились невидящими, то вдруг впивались в Родю и Веню. После того как ребята закончили свой рассказ, он долго молчал и вдруг словно опомнился:

– Да! Всё это очень странно и… и очень подозрительно. Да! Вот так! Тебя как зовут?

– Родя Маршев.

– Родя Маршев. Очень хорошо! А… а тебя?

– Рудаков Веня.

– Да… Значит, Веня Рудаков. Родя Маршев и Веня Рудаков. Очень хорошо! Да! – Он помолчал, озираясь по сторонам, потом снова заговорил: – Значит, тебя – Родя, а тебя… тебя – Веня? Значит так, Родя и Веня. Мы… таким образом… мы будем молчать. Вот именно: молчать. И мы расследуем. Мы расследуем это дело. Я… я сегодня же этим займусь, сегодня же. Да! Но если мы расскажем кому-нибудь, мы можем спу… спугнуть этих… которые забираются. Вы согласны со мной, что надо молчать? Что надо… ничего и никому? Согласны?

Ребята кивнули, пробормотали, что согласны.

– И вы даёте слово, что никому? Не расскажете никому? По крайней мере три дня. Вот так! Да. Три дня?

– Даём, – почти одновременно сказали Родя и Веня.

– Благодарю!.. Благодарю!.. – Купрум Эс пожал им по очереди руки. – И мы этим займёмся. Я сегодня же… сегодня же займусь… Вот так. Да! Мы их найдём, этих зло… злоумышленников. Мы их найдём! Да! Всего хорошего!

Купрум Эс быстро удалился.

– Родь!.. – сказал Веня. – А тебе не кажется, что он сам какой-то… ну, подозрительный, что ли?

– Кажется, – тихо ответил Родя.

За спиной у ребят раздался свирепый голос Лёшки Павлова:

– Да отстаньте вы от меня с вашей Ладошиной! Сказал, что проголосую!

Обернувшись, они увидели, как от силача брызнули в разные стороны сёстры Мухины.

Глава пятая

После пятого урока в кабинет вошла Дина Коваль. Она произнесла маленькую речь о значении сбора макулатуры для нашей страны. Затем она предложила ребятам разойтись по домам, пообедать, а к трём часам собраться в школьном дворе.

Как только речь зашла о сборе макулатуры, Родя вспомнил разговор с Зоей у ворот школьного двора. Он вспомнил, как Зоя назвала его человеком умным, «со всякими идеями в голове», что было, конечно, очень лестно; вспомнил, как она попросила его придумать что-нибудь такое, что помогло бы отряду выйти на первое место. Вспомнил Родя и устремлённые на него Зоины глаза, большие, чёрные, с длиннющими ресницами. Вспомнил и стал думать.

Как всегда, Маршев и Рудаков шли домой вместе. Веня говорил всё о тех же зашторенных окнах, о странном поведении Купрума Эса. Родя машинально поддакивал ему, а сам ломал голову над тем, где ещё, кроме жилых квартир, можно раздобыть старую бумагу. Потом Веня заговорил о том, как они пойдут завтра во Дворец пионеров записываться в общество «Разведчик». Родя по-прежнему поддакивал ему, а сам продолжал думать всё о той же макулатуре, всё о той же бумтаре.

Стоп! Почему у него в голове возникло это странное слово «бумтара»? И что оно означает? «Бумтара… Бумтара…» Ведь это похоже на сокращённое «бумажная тара»! Где, когда, каким образом это слово попало в его, Родину, память?

Приятели вошли в подъезд. Веня поднялся в лифте на пятый этаж, Родя поехал к себе на девятый. Отца дома не было. Он пошёл к Рудаковым играть в шахматы с Вениным папой. Мать принялась кормить Родю обедом. Временами она хлопала себя ладонями по бёдрам и говорила примерно так:

– Ну! Опять застыл! Опять на стенку уставился! Опять изобретаешь что-нибудь, горе ты моё!

А Родя действительно временами застывал с непрожёванной котлетой во рту, глядя на кафельную стену. Если бы он мог взглянуть на себя со стороны, он бы убедился, что глаза его в подобные минуты чем-то напоминают глаза Купрума Эса – такие же широко открытые и такие же невидящие.

Итак, «бумажная тара». Неожиданно Родя обнаружил, что в голове у него звучит не одно только существительное – «бумтара», к нему откуда-то прибавилось и прилагательное: «проклятая бумтара». Где он слышал это выражение? Стоп, стоп!.. Теперь откуда-то выплыли ещё и другие слова: «Мы пропадаем от этой проклятой бумтары».

– Вот что, товарищ Маршев! – сказала в этот момент мама. – Будешь ты есть наконец или мне убрать тарелку?

И едва только мама сказала «товарищ Маршев», как Родя полностью вспомнил фразу, услышанную им вчера: «Товарищ Ершов! Мы пропадаем от этой проклятой бумтары!»

– Всё, мам! – сказал Родя. Он показал матери большой палец и с невероятной быстротой стал набивать рот кусками котлет и жареной картошки.

– Изобрёл что-нибудь? – спросила мама.

Родя только помотал головой и снова поднял большой палец. Теперь он помнил всё до малейших подробностей. Вчера после школы он зашёл в магазин «Хозтовары» купить клей для своей трубы и, стоя у прилавка, услышал сердитый женский голос, доносившийся из служебного помещения. Кто-то говорил там по телефону:

«Товарищ Ершов! Мы же погибаем от этой проклятой бумтары! У нас килограммов двести её скопилось, нам повернуться негде из-за неё, а вы – машина в ремонте да машина в ремонте! Как до вторника?! Да не можем мы ждать до вторника! Товарищ Ершов! Алло! Товарищ Ершов!..»

Чем окончился этот разговор, Родя, конечно, ждать не стал, ведь тогда это его нисколько не интересовало. Теперь он, чуть не подавившись, проглотил второе, выпил стакан киселя и, не отвечая на вопросы матери, бросился к двери. Было без двадцати пяти два. Через десять минут магазин, который находился недалеко от школы, должен был закрыться на обеденный перерыв.

Почти всю дорогу Родя мчался бегом, а метров за пятьдесят до магазина перешёл на шаг. Он понимал, что будет несолидно вести деловые разговоры, пыхтя как паровоз.

Магазин был небольшой. В нём работали только две продавщицы да кассирша. Родя обратился к одной из продавщиц:

– Скажите, можно видеть заведующую?

– А зачем она тебе?

– По одному вопросу. Меня из школы прислали. Из двадцать восьмой, – соврал Родя.

Продавщица указала ему на дверь за прилавком, и он очутился в небольшом коридоре. Ему сразу бросились в глаза картонные коробки, громоздящиеся вдоль одной из стен. Нетрудно было догадаться, что это и есть бумажная тара: полуразвалившиеся коробки стояли друг на друге в несколько рядов, и из всех щелей между рядами и в углах коробок торчали куски плотной бумаги – белой, коричневой, голубой…

Родя легко нашёл маленький кабинет завмага и увидел за столом полную женщину с розовым лицом и очень высокой ярко-жёлтой причёской.

– Зачем пожаловал, мальчик? – довольно строго спросила она, перебрасывая кружочки на счётах.

Волнуясь, Родя пролопотал заранее отрепетированную фразу. Мол, у них сегодня в школе сбор макулатуры, и не может ли магазин отдать ребятам бумажную тару?

Заведующая сразу забыла про счёты. Она откинулась на спинку стула и секунды две смотрела на Родю широко открытыми глазами.

– Ах ты солнышко моё! – сказала она ласково, вскочила, взяла Родю за руку и вывела его в помещение магазина. – Тоня! Валя! – сказала она громко. – Глядите, какой спаситель у нас явился! Школьники тару заберут!

И заведующая провела Родю по всем местам, где у неё хранилась бумажная тара. Кипы бумаги и картонные коробки, набитые ею, лежали у неё в подвале на складе, там же, где на стеллажах хранились коробки ещё не распечатанные, с товарами. Кучу «бумтары» Родя увидел во дворе возле задней двери магазина… Показывая Роде всё это богатство, заведующая говорила о том, как ей грозит штрафом пожарная охрана, какие неприятности у неё с домоуправлением из-за того, что она загромождает своей тарой двор.

– Даёшь слово, что всё сегодня заберёте? – спросила она Родю на прощание.

– Даю! – ответил он и помчался домой.

Вбежав в квартиру, он позвонил Вене, сказал, чтобы тот немедленно явился к нему. Веня пришёл и сразу оценил значение сделанного Родей открытия.

– Только тут надо с умом действовать, – сказал он. – А то другие классы узнают и нагрянут в магазин.

– А я о чём говорю? Эту операцию надо молниеносно провести. Во-первых, нужно мобилизовать других ребят, а во-вторых, нужно о транспорте подумать. Старыми методами тут ничего не сделаешь.

Под старыми методами Родя подразумевал авоськи, в которых ребята обычно таскали собранную макулатуру, да шпагат, которым они перевязывали пачки старых газет и журналов.

– Николаевы детскую коляску выкидывать собирались, – сказал Веня. – Старомодную. Может, не выкинули ещё.

Он отправился за коляской, а Родя позвонил Лёшке Павлову. Тот в свою очередь обещал позвонить другим ребятам и как-нибудь решить проблему транспорта.

Так уж получилось, что в первый же год существования двадцать восьмой школы сбор старой бумаги и металлического лома стал здесь занятием увлекательным, тогда как в иных школах он являлся довольно скучной повинностью. Пожалуй, в этом заслуга Надежды Сергеевны – заместителя директора школы по воспитательной работе, которой часто приходилось заменять больную старшую вожатую. С самого начала она внесла дух соревнования в такие дела и всячески поддерживала его.

Вот и сегодня во дворе школы, словно первого сентября, собрались несколько сот ребят. Их уже поджидали вожатые, с тем чтобы построить свой отряд, подсчитать, сколько человек пришло, и рапортовать об этом Надежде Сергеевне. Все знали, что она появится на каменном крыльце школы ровно в три часа, а сейчас перед крыльцом толпились специально выделенные учётчики. Каждому завхоз выдавал безмен, чтобы взвешивать принесённую макулатуру, и каждый прикалывал себе на грудь тетрадочный листок с обозначением класса, достижения которого ему предстояло учитывать.

Когда почти все были в сборе, во двор гуськом втянулась кучка мальчишек из пятого «Б». Первым шёл Веня с допотопной детской коляской на высоких железных колёсах, с кузовом, сплетённым из потемневших ивовых прутьев. За Веней шёл Родя со старым отцовским рюкзаком за плечами. Рюкзак был так велик, что низ его болтался у Роди где-то под коленками. За Веней следовал Валерка Иванов. У него тоже был рюкзак, но уже поменьше, зато на плече, как лассо у ковбоя, висела свёрнутая кольцом бельевая верёвка. Предпоследним был силач Лёша Павлов, который толкал перед собой деревянную тачку. Шествие замыкал Лёня Марков. Он шагал налегке.

Это шествие очень развеселило собравшихся ребят.

– Во дают! Во комики! – закричали в хохочущей толпе, а Дина Коваль нахмурилась.

Все знали, как трудно стало теперь собирать бумагу, и все были уверены, что мальчишки из пятого «Б» просто хотят подурачиться. Одна только Зоя догадалась, что это неспроста.

– Придумал что-нибудь? – тихо спросила она Родю.

– Похоже, – так же тихо ответил тот. – Лишь бы только не сорвалось.

Появилась Надежда Сергеевна – маленькая круглолицая женщина лет тридцати пяти. Ребята обратили её внимание на коляску, тачку и рюкзаки. Голос у маленькой Надежды Сергеевны был удивительно чистый и звонкий, и она сказала без всякого усилия на весь двор:

– Ну что ж, родненькие мои, шутка вещь хорошая. Теперь посмотрим, как шутники умеют работать.

Она зачитала список, и тут выяснилось, что пятому «Б» предстоит идти на Логовую, а не на улицу Нинели Калачёвой, где находится магазин «Хозтовары».

– Ну, это дудки! – сказал Веня.

– Придётся орудовать на чужой территории, – проворчал Павлов.

– Победителей не судят, – закончил Родя. Наша пятёрка прибегла к обманному манёвру.

Сначала они вместе с другими ребятами пошли на Логовую, а когда сборщики рассосались по жилым домам, быстро повернули назад.

Через полчаса они явились на школьный двор в том же порядке, в каком вошли первый раз. Только у Вени коляска была наполнена бумагой и кусками картона, а сверху ещё стояли две коробки, наполненные тем же добром. Рюкзак у Роди был так набит бумагой, что самого Родю даже трудно было заметить: казалось, что это идёт сам рюкзак на ножках в джинсах, шатаясь от собственной тяжести. Валерка Иванов, помимо рюкзака, тащил в обнимку ещё одну коробку, а тачку везли вдвоём Лёша Павлов и Лёня Марков. Сама тачка, как и детская коляска, была наполнена бумагой, а сверху, привязанные к тачке верёвкой, возвышались уже не две, а пять коробок.

Нечего и говорить, какое впечатление произвело всё это на окружающих. Даже Дина Коваль, давно утратившая интерес к своим пионерам, просияла и побежала в школу звать Надежду Сергеевну. Нашу пятёрку обступила изрядная толпа: тут были вожатые, свободные от работы учётчики, были ребята, уже притащившие макулатуру. Все смотрели, как учётчик пятого «Б», восьмиклассник Митя Борин, взвешивает доставленное мальчишками богатство. А тот совсем запарился: его безмен мог взвешивать только до десяти килограммов, но почти каждая коробка и каждый рюкзак весили больше. Пришлось делить «бумтару» на мелкие порции, перевязывать их верёвкой и каждую порцию взвешивать отдельно.

– Пятьдесят два килограмма! – объявил Борин, кончив взвешивать содержимое тачки. Он вытер пот со лба рукавом, извлёк из кармана список пятого «Б» и устало взглянул на Павлова с Марковым. – Это вы привезли? Говорите фамилии! По двадцать шесть килограммов на каждого.

Но тут Лёшка с Лёней благородно запротестовали: они сказали, что основная идея принадлежит Маршеву, поэтому большая часть добычи должна быть записана на его имя. Родя в свою очередь благородно запротестовал, и в конце концов было решено разделить всю доставленную макулатуру на пять равных частей.

– Всего, значит, сто одиннадцать килограммов, – объявил учётчик, закончив взвешивание.

И тут все услышали голос Надежды Сергеевны:

– Родненькие мои! Как же вы это умудрились?

Она стояла, склонив голову набок, прижав сложенные ладони к пухлой щеке, и во все глаза смотрела на груду бумаги и картона.

Веня ухмыльнулся:

– Военная тайна, Надежда Сергеевна.

– Голубчики! Да я ведь спать сегодня не буду! Я ведь заболеть могу от любопытства!

Тут «голубчики» не выдержали, рассказали всю правду, и вожатая шестого «А» вознегодовала:

– Надежда Сергеевна! Это же… это же вроде браконьерства получается! На улице Калачёвой наш отряд собирает, а они… Нет, это настоящее браконьерство!

Надежда Сергеевна подняла голову. Она была меньше ростом, чем вожатая.