Текст книги "Мои женщины"

Маша

Шееголовые

Был вечер поздней осени, но нагретый за знойное лето Тбилиси тепло отдавал медленно, как бы нехотя. Это была моя 18-ая осень. Сидя на парапете, отделявшем парк от тротуара, напротив своего дома, пристроившегося, между двух институтов – иностранного языка и физкультуры, я, лениво покуривая, убивал одиночество. Бесцельно рассматривал проезжающие мимо машины и проходящих редких туристов. Горожане по стороне, где я сидел, обычно, не ходили, так как с этой стороны дороги ни жилых домов, ни учреждений, ни магазинов не было. Был только парк и в конце дороги – турбаза.

Вдруг, почти бегом ко мне приближается симпатичная незнакомка и машет рукой. Я обернулся, может кто сзади меня, но сзади парк! Девушка явно незнакомая, да и прикид её явно неместный. Подбегает и взволнованно шепчет, мол не могу ли я проводить её к турбазе, а в глазах и мольба и ужас! Надо же, не мог ли проводить к турбазе? Хотел было ей ответить, что именно для этого и сижу тут битый час, чтобы такую заблудившуюся овечку проводить, хоть на край света! И тут, почти сквозь нее разглядел и почему она так запыхалась, и почему стремится скорее попасть на турбазу, и почему в глазках ужас.

Сзади неё громко дыша, словно два гиппопотама, на коротких кривых ножках, на параллельных курсах, двигались два кахетинца. Похожие как близнецы, с плоскими затылками, с головами незаметно переходящими в шеи, с потными волосатыми лицами и мокрыми платками, зажатыми в кулаках. Было понятно, что самцы меня просто затопчут, как конкурента на пути их отяжелевших от либидо яиц.

Реакция сработала мгновенно, раньше, чем я осознал, что делать:

– Ты где шляешься? Я тебя тут битых два часа жду. Мать, – показываю в сторону дома, – места найти не может, уже в милицию позвонила. Сейчас, видимо, приедут, – выкрикивал в сторону бегущих туш с таким темпераментом, как будто я на эшафоте и кричу воззвание к толпе, когда на шею уже накинули петлю.

– Мать? Какая мать, – оторопела брюнетка.

– А что у нас уже разные матери?

Тут, женский мозг, видимо от страха стал понимать, что к чему:

– Что я могла сделать, эти два бугая всю дорогу меня преследуют! Не видят, что я не какая-то приезжая блондинка!

– Вот эти??? – я смело ткнул пальцем в сторону шееголовых и сделал максимально кавказское выражение лица, готового убить любого, не так глянувшего на его сестру.

Сделав маленький шажок в их сторону, глядя как бы поверх голов, процедив струйку слюны сквозь резцы, медленно произнес:

– Вы что из деревни, в Тбилиси первый день? Не видите, что это моя сестра? В ход пошли выпученные глаза, медленно двигающиеся от «сестры» в сторону потнолицых.

– Кто из них тебя тронул, покажи – спросил я, войдя в раж и сунув руку в карман сделал еще полшага в направление кривоногих.

И тут эти два бугая превратились в само смирение:

– Ты что брат, мы в физкультурный институт идем на тренировку, не видишь, опаздываем, – как пловцы-синхронисты они одновременно вытерли пот с лиц.

Я перекинул руку через плечо «сестры», почувствовав легкое сопротивление не более. Это был последний аргумент, после которого «Кахетия» остановила проходивший троллейбус и уехала в обратную от физкультурного института сторону.

– Сестра, а почему ты одна бродишь по городу, нарываясь на неприятности, а потом заставляешь меня героически их решать? – обнимая её за плечи, выдал я тираду, не выйдя еще из роли.

Легкое движение её плеча и моя рука тут же потеряли опору. Её взгляд выражал одновременно и мягкий женский укор, и бесконечную благодарность:

– Ну вот, не успела отделаться от притязаний двух генацвале, как третий, воспользовавшись хитростью, успел меня обнять. Как здорово ты их обманул … «сестра» – засмеялась она.

Оказалось, она отстала от группы и полдня пытается найти дорогу к турбазе, её сумочка осталась в автобусе, поэтому она шла пешком, а эти двое шли сзади и предлагали ей непристойности, напугав до смерти. И как же ей повезло, что я оказался на ее пути.

– Так ты целый день не ела, да и ноги вон дрожат от усталости.

– И ничего не дрожат. Сейчас приду на турбазу, поем и отдохну.

Я взял её за руку и движением, не терпящим возражений, повел домой.

Дома, на немой вопрос бабушки, всегда понятливой, тактичной, милой и до бесконечности мной обожаемой, ответил, что это моя подруга, она шла ко мне пешком, устала и проголодалась. Бабуля протянула ей руку:

– Белла Семеновна, самая любимая бабушка.

– Маша из Мытищ.

– Так Вы пешком, прямо из Мытищ, – улыбнулась бабушка, – тогда скорей мыть руки.

Мы ели суп-харчо, пили чай с лавашем и сулугуни. Хохотали над «кахетинцами». Когда мы поели и собрались уходить бабушка робко пошутила:

– Машенька, вы прямо сейчас назад в Мытищи пешком? Может, останетесь?

Эх, не только мне, но и бабушке хотелось, чтобы эта стройная красивая девушка осталась. Но Маша поблагодарила, и мы вышли на улицу. Уже стемнело, немного стало прохладно, я предложил Маше свой пиджак и когда она его накинула, прочно положил на него свою руку, чтобы его не сдуло ветерком. Оставшиеся метров 400 до турбазы мы шли почти час, так как вел её самыми темными окольными путями, то через футбольное поле института физкультуры, то через темные корты.

Кровь во мне так и кипела, все тело дрожало мелкой дрожью, темнота и либидо так и подмывали обнять Машу и поцеловать, а там уж куда кривая вынесет. Я чувствовал, что, Маша мне полностью доверяет, а может и сама ждет …, но в голове постоянно сидели «братья-кахетинцы», заставлявшие продолжать быть галантным. Наконец мы пришли. Маша вернула мне пиджак:

– Юра, я чувствовала, что тебя так и подмывало на подвиги, но спасибо, что сдержался. Сама умирала, хотела поцелуев, ведь стыдно сказать, уже двадцать два, а не целованная, видимо характер неприступный. Юра, ты не смог бы мне завтра показать Тбилиси?

Мы договорились, что завтра утром встретимся, и я буду её гидом.

Когда я вернулся домой, бабушка все выясняла, кто такая Маша из Мытищ и где они эти Мытищи находятся. Проведя по голове рукой, сказала, что ей Маша понравилась и заметила, как Маша смотрела на меня.

– Надеюсь, ты её пригласил завтра к нам на обед, я приготовлю всякие вкусности.

Милая, добрая моя бабушка, как ей хотелось, чтобы мне было хорошо, её доброта была безгранична, но не ненавязчива, глаза же излучали столько счастья и теплоты, что никогда за всю свою сознательную жизнь я не дал ей усомниться, что она самый любимый мой человек на всем белом свете.

Экскурсия

Ночь была бурная. В 18 лет воображение обычно не подводит, да и «Маша» во сне добавляла огоньку, так что утром я проснулся, как выжатый лимон! Но мысль о встрече с настоящей Машей, как допинг встряхнуло организм. Я был готов на любые подвиги. В назначенное время я стоял у турбазы на остановке троллейбуса. В кармане лежали 25 рублей, данные бабушкой на «мороженное».

Когда я носился по комнате, то причесываясь у зеркала, то меняя пиджак, бабушка меня остановила, усадила за стол и сказала:

– Мальчик мой, неужели сегодня бедная девочка будет целый день ходить по городу? Вот тебе двадцать пять рублей, – она протянула мне деньги —думая этого хватит и на мороженное и в кино.

– Какое кино?

– Какая разница, главное, чтобы народу было мало и задние ряды были бы пустые. Но я думаю, ты воспитанный мальчик и лишнего себе не позволишь, Маша мне нравится.

Где мы только не побывали в тот день. И в «Лагидзе» фирменной воды попили сливочной с шоколадной вместе, и аджарское хачапури поели и в ботанический сад сходили.

Мы были молодые, нам было хорошо и весело, мы целовались, обнимались и снова целовались, и целовались. В кино я Машу не повел, не хотел стандартных пионерских обжиманцев, после которых неловко, когда включают свет смотреть друг другу в глаза, а пошли в ресторан на фуникулере. Я сам в этом ресторане был впервые. Мы ели много вкусного мороженного, глядя на незабываемый вид вечернего Тбилиси, лежавшего где-то там внизу специально для нас такой красивый. Маша радовалась как ребенок, когда ехала наверх на трамвайчике, а вниз на канатке.

Было такое чувство, что мы уже давно друг друга знаем. Что этот город, ресторан, теплый осенний вечер, громадные звезды на небе – все это было только для нас. Аромат её духов, самых сексуальных духов, того советского времени, скорее всего польских, блеск глаз бездонных и теплых, эта вздымающаяся при дыхании грудь, такая упругая и манящая – только для меня. Как я мог эту девочку «обидеть», не мог! Про бабушкино сациви я, конечно, забыл. Поздно вечером проводил её на турбазу, а завтра она уезжала. В Тбилиси Маша была по профсоюзной путевке на туристическом поезде. Мы обменялись телефонами, и она уехала. Я думал простились навсегда, но ошибся!

Примерно через полгода Маша позвонила. Было неожиданно, все уже как – с яблонь белых дым, ан нет. Позвонила и понеслось! Она мне, я-ей.

Вспомнились и поцелуи, и сладкие девичьи груди, и уже когда в трубке слышал её голосок сидеть становилось трудно, особенно в тесных джинсах, появившихся в то время.

Душе сразу хотелось «полета» дуэтом, тогда не срослось, а теперь хотелось. Конечно, я не жил отшельником и к моим услугам было целое общежитие физкультурного института. Девочки на любой вкус, гимнастки, пловчихи, гандболистки и баскетболистки. Последние меня как-то не привлекали, но с другими время проводил. Девчонки были, в основном, приезжие, много было русскоязычных со Ставрополья с соответствующими тормозами, вернее без тормозов. Но, все эти общаговские лямуры были какие-то, словно забеги и заплывы в ширину. Было понятно, что я пришел провести ночь с ней, так как прошлый раз уже был у её подруги и, если она будет капризничать пересплю с другой. Мимолетный секс он такой – неразборчивый и забывчивый, а главное стандартно серый. В постель девицы в основном ложились в надежде выскочить замуж, и каждая новенькая претворялась святой наивностью, обязательно рассказав «кавказскому человеку» историю, как она случайно, катаясь на велосипеде, потеряла девственность, было такое впечатление, что велосипед они передавали друг дружке в порядке живой очереди, для целевого использования.

Так что в общагу ходил лишь к некоторым «спортсменкам», которых хорошо знал и ночные бдения с которыми нравились.

Тут же было что-то другое, что-то новое не изведанное, чувство, которое шло откуда-то изнутри и скрывалось где-то там внизу живота и затаившись сосало где-то под ложечкой. С другими было не так, чувство сразу возникало в штанах и никуда оттуда не уходило, пока резко на ком-то не умирало.

Однажды Маша поинтересовалась куда, я еду на каникулы и узнав, что планов нет, пригласила к себе. Ехать решил сразу!

Москва голубая

В конце июня, сдав летнюю сессию, быстренько собрался и не сообщая Маше, отчалил в Москву.

Это была моя первая поездка в столицу. Настроение было приподнятое – лечу в Москву!

Красная площадь, Кремль, музеи, Арбат, МХАТ, Лужники, Сандуны и я с Машей! Адреналин зашкаливал.

В самолете все были, почти родные. Болтал без умолку, покурил в туалете, сделал комплимент стюардессе. Все бы хорошо, если бы не последние минуты полета, которые заставили вспомнить песенку из КВН на мелодию похоронного марша: «ТУ-104 – самый лучший самолет, 100 пассажиров берет себе на борт». Но, видимо там наверху, небесная канцелярия посчитала, что самолету валиться с высоты пока рано и он, как мешок с картошкой, плюхнулся на полосу. Перепуганные пассажиры оживились лишь после того, как лайнер замер и уже тогда радостно и громко благодарили экипаж за посадку. Проходя мимо милой стюардессы с нарисованной улыбкой подумал, что никогда не женюсь на стюардессе, в слове вдовец что-то созвучное со словом мертвец.

Прилетел часов в шесть вечера и перекинув через плечо спортивную сумку, отправился «открывать» столицу. В планах на первый день, а это была пятница, было походить по городу и остановиться в гостинице. В субботу побывать на Красной Площади, в Кремле и, если получится в Оружейной палате. Побывать в мавзолее даже мысли не было. Ну, а в воскресенье утром поехать в Мытищи.

Совершая марш-броски от гостиницы к гостинице, в которых, конечно, никаких мест не было, оказался на Ленинградском шоссе в районе метро «Речной вокзал». Глянул на часы – уже 23 часа. Что так поздно и не подозревал, так как всего-то вроде смеркалось, в Тбилиси в это время кромешная темнота. География, её-то я и не учел. Сразу навалились и усталость, и голод.

Последней на моем пути оказалась гостиница, вроде для медиков. Когда спросил, есть ли свободные места, то неожиданно выяснилось, что есть! Вы не представляете, как это приятно, блуждая полдня в поисках ночлега, почти в полночь, случайно наткнуться на гостиницу со свободными местами. Но когда попросили командировочное удостоверение, так как оказалось, что вся «эта радость» не про мою честь.

Было уже поздно, тело ныло от усталости, под ложечкой сосало от голода. Стало как-то одиноко и тоскливо. Присев в кресло в фойе, постепенно стал погружаться в небытие, но женский голос добрый и ласковый, как морская волна, разбивающая корабли о скалы, вернул меня в исходную безысходность:

– Если собираетесь тут спать, то не получится, вызову милицию, а если вообще негде спать, то могу дать адресок, тут близко. За умеренную цену наш швейцар Владимир Семеныч сдаст тебе койку. Скажешь, что Мария из гостиницы прислала.

Делать нечего, проклиная все на свете взял адресок коечного барыги. В полночь был у входной двери Владимира Семеныча оббитой красным кожзаменителем. Позвонил.

Дверь открыл коренастый мордатый коротко стриженый мужик в полосатой пижаме, похожий на отца Федора из «12 стульев». В нос ударил запах чужой квартиры с примесью мужских носок. Я ему про «славянский шкаф» от Марии, он впустил.

В зале однокомнатной квартиры, на раскладушке лежал и смотрел телевизор худой длинный очкарик, с оттопыренными ушами и нездоровый лысиной на затылке. Одет он был в дешевый трикотажный черный спортивный костюм, а на ногах, будь они трижды неладны – душистые синтетические носки. Когда рвотный комок уже подступил к горлу Владимир Семеныч поинтересовался, не голоден ли я. По вылезшим из орбит глазам, видимо он понял, что сыт. Второй раскладушки не было, был засаленный раскладной диван.

– Вы откуда?

– Из Тбилиси.

– Грузия, вино, цитрусы, горячие мужчины…

– Устал, лечь бы.

– Придется на диване.

– А Вы?

– И я.

– Тогда я не у стены, не люблю носом упираться или в ковер, или в спинку дивана.

Стоило положить голову на подушку – отключился. Видимо, досмотрев телик «отец Фёдор» стал перелазить через меня. Я проснулся. Перебив сон, сразу снова заснуть не удалось. Чужие запахи, сопение и какое-то причмокивание хозяина – раздражало. Я повернулся и взглядом дал понять, чтобы он успокоился. Вдруг, этот божий одуванчик, стал объяснять, что я его неправильно понял. что к нему приходит два раза в неделю соседка, что мне нечего беспокоиться и что я могу спать спокойно. О па, сон сдуло мгновенно. Лежал минут пятнадцать и все думал:

– Может трахнуть его в челюсть, раньше, чем он решит трахнуть меня сонного, а то придется убивать и убегать? Два педика для моей юной, обожающей баб души было слишком. Долго прислушивался, но хозяин вроде заснул. Я уже засомневался, подумал, что зря мужика в педики записал и успокоившись, начал засыпать. Вдруг, как током садануло, этот мудак стал гладить меня и недвусмысленно прижиматься. Тут я, уже не разбирая куда, врезал ему через плечо. Педрило с криком вскочил:

– А говорили, что грузины горячие, а ты ненормальный какой-то, разбил мне нос! Я сейчас милицию вызову!

– А я тебе пока они приедут, яйца отрежу. Иди вон к ушастому на лежанку, и чтобы не шевелился, я спать хочу.

Скуля ЧМО лег к очкарику на раскладушку.

Остаток ночи, конечно, не спал, хотя никто не мешал, даже носки уже особо не раздражали, но близость сразу двух педрил настораживала и дожидаясь утра, просто лежал. Поднялся я часов в пять, оделся, взял сумку и ушел, не заплатив и не закрыв дверь.

Вот так и произошло моё первое знакомство с «голубой Москвой», хотя педиков, тогда еще ни голубыми, ни геями, вроде, не называли.

Скоро я был в метро, потом и на Ярославском вокзале. Планы были нарушены, решил ехать к Маше сразу. Приехал в Мытищи где-то в районе восьми часов.

Представьте суббота, люди спят, а я, не предупредив, спозаранку, как снег на голову. Купил на вокзале какую-то булку и медленно уминал её, убивая время на скамейке перрона. Часам к девяти отправился на поиски Маши. Язык довел быстро, но вот войти в калитку огороженного забором частного дома и стучать в двери я не решился, прогуливался у калитки и вдруг из дверей вышла… да-да, Маша в тельняшке.

Встреча

Калитка была с меня высотой. В прорехи крыльцо хорошо просматривалось. Меня, конечно, сквозь них было видно, но вот опознать – вряд ли.

Маша, стоя на пороге, вытряхивала половик и сосредоточено смотрела на калитку. Потом вдруг бросила половик, присела на крыльцо и прикрыв ладонью рот, замотала головой.

Я тихо её позвал:

– Маша, это я, Юра.

Маша, всплеснув руками, бросилась к калитке, повторяя:

– Я знала, знала, знала, что это ты!

Калитка открылась и Маша мгновенно повисла у меня на шее.

– Ты зачем прятался, хотел испугать меня, да? Почему не предупредил? Я бы встретила. Ты плохой мальчишка! Все думала, когда же ты сдашь все экзамены. Я о тебе рассказала, все уже умирают от любопытства. Заходи.

Наконец то все жуткое позади. После мытарств в Москве – голода, бессонной ночи с педиками в вонючих носках, я оказался рядом с той, к которой ехал. Красивая девушка, в тельняшке прекрасно облегавшая все прелести её фигуры обнимала меня за шею. Я чуть не заплакал, она пахла чистотой и окрошкой!

– Маш, покорми меня, – единственное, что я мог сказать уже дрожащим голосом.

Дома, Машины родители с любопытством молча посматривали на «грузина». Мама работала вместе с Машей на вагоностроительном заводе в Мытищах и еще где-то работала, папа, как потом оказалось, был «Ворошиловским стрелком» моих трёшек. Были еще две сестренки, младше и старше Маши, обе были замужем, жили в домах по соседству. Да, еще была бабуля, она все время была как бы в тени, но постоянно на чеку.

Когда уже сидели за столом, мама Маши погладила меня по голове и сказала:

– Спасибо, Маша мне рассказала, какой ты спаситель, мы тебе все за это благодарны.

Маша зарделась. Тут мама продолжила:

– Хорошо, что ты приехал к нам отдохнуть. У нас места знатные, гребные, да и девчата отличные, Маша тебе быстро подружку подберет.

Я взглянул на Машу в недоумении.

– Мама, ну что ты несешь! Человек с дороги, еще не ел, а ты ему моих подруг предлагаешь!

– А что я такого сказала? Он жеж на 3 года моложе от тебя, не собираешься же ты с ним женихаться?

Маша кинула на стол ложку и выбежала во двор.

– Ну, зачем Вы так?

– Ей уже двадцать два года, ребята весь забор обходили, а ей все не по нраву. Сестра уже замужем, а эта все в девках ходит. Ты меня Юра извини, но боюсьи она на тебя глаз положила, не дело это! Гуляйте, смотрите наши красоты, целуйтесь в конце концов, но надёжу ей не давай. Я видела, как Машка тебя ждала, вона – худюща сделалась. Я баба простая, я мать и скажу прямо, может тебе прописка тутошняя нужонная? Вона Машка уже как спичка, только чиркни. Спортишь девку, а через год и бросишь с дятём.

– Да не волнуйтесь, пожалуйста, я не жениться сюда приехал, а если в этом дело было бы, то давно ей и по телефону, и в письмах уши прожужжал бы, что люблю, да и в Тбилиси мог «отметиться», для верности. Может мне уехать, может я тут не к месту?

– Ты паренек не серчай, наслышана я про вас грузинов.

– Да не грузин я, фамилия моя Якунин, просто живу там! А жениться ни на Маше, ни на Наташе, ни на ком другой не собираюсь, пока! Да, Маша красивая и даже нравится мне как девушка, но я только перешел на второй курс института и жениться, как-то не входит в мои планы.

– Ну, извини меня, я мать и ты должен меня понять. Потом можа будет поздно! А ты ничего, не стушевался, справный будешь кому-то муж. Иди, уйми Машку, а то изрыдается дуреха!

Маша сидела у куста крыжовника и жевала ягоды. Она не плакала, но по лицу было видно, как больно ей сделала мама.

– Маш, пойдем покушаем, а потом и к сестричкам знакомится, да и в лес надо сходить.

– Правда, ты хочешь? А в лес потом по грибы пойдем да?

– Конечно, не дома же мне тебя целовать!

– Дурак!

Наконец я поел, окрошка была какая-то сказочная, не то потому, что голодный, не то потому, что Маша была рядом, не то потому, что вечером пойдем в лес целоваться. Маша смеялась, мама улыбалась и даже бабушка удивленно:

– Во, грузин окрошку уплетает, видно дома не делают! Ты, милок, на меня не серчай, тока скажи, мамка твоя знает, что ты к Машке подкатываешь?

– Бабушка, вы, что все сговорились? В Тбилиси Юру эти два бугая убить могли, а он на это не посмотрел и спас меня. Вы же его обижаете. Мне стыдно за вас и обидно за Юрочку (что-то новое, кроме моей бабули никто меня так не называл). Оставьте его в покое, не вгоняйте в краску!

– Вона красавчик какой, – не унималась бабулька – Небось бабы в Тбилиси и без гармошки липнут, чай таперича она и не надобна, так уболтать можно, Хэ-хэ-хэ!

Мама засобиралась на одну из работ, уходя открыла сервант и сказал, глядя на меня:

– Если что, деньги лежат тут, – и пошла одеваться. Машка улыбнулась, мол, теперь – свой!

Мне была очень приятна прямота и доверие этих простых людей, считающих что хорошо, то хорошо, а если плохо, то и от ворот поворот, а если уж признал человека хорошим, то и гость становится – своим!

Поев и подымив на крыльце, отправились с Машей к сестрам.

Старшей, Кате, было 24 года. Внешне похожая на Машу, только пониже и светлее. Нашего прихода она не ожидала, поэтому была «разобрана» и не очень довольна. Попросив Машу сделать кофе, она скрылась в ванной, за то мы смогли вдоволь нацеловаться и поприжиматься на кухне. Сын Миша по выходным был у свекрови, а муж Володя в Ленинграде в командировке от завода. Минут через десять Катя предстала пред наши очи, как будто другая женщина, красивая и знающая себе цену. Меня рассматривала с явным любопытством, но без видимого интереса. Или мой возраст был этому причиной или сестра. Мы сидели на кухне пили кофе, курили и травили анекдоты, вернее рассказывал я, а смеялись сестрички и так смешно было видеть, как они делали почти одинаковые жесты, мимику и интонации, морщили носики. Только глаза выражали разное, у одной – понимание вопроса, у другой интерес к этому вопросу. Поболтав, Катя крикнула в окно, куда-то через забор, сестру Алену и сказала, чтобы та несла пиво и приходила с мужем. Тут я вспомнил и о своих гостинцах и отправился к Маше в дом, захватил парочку чурчхел, бутылку Ахашени и связку сушеной хурмы. Когда вернулся стол уже был накрыт. Я познакомился с Колей, мужем Алены, а сама Алена произвела на меня, просто ошеломляющее впечатление. Волосы цвета сена, громадные зеленые глаза, достаточно большая груди и осиная талия, голос с придыхом, как у Дорониной, совершенно непохожая на сестер, но дающая им много очков форы и молодостью, и внешностью. Коля внешне был ей не ровня, обыкновенный парень, конопатый, чуть старше меня, повыше ростом и поплотнее. Детей у них пока не было. Оба учились в Москве, Алена в каком-то училище, а Коля в институте. За столом было весело, я как козлик в огороде, «прыгал и радовался обилию капусты». Выпив вина, пива и поев диковинные грузинские яства, решили сходить в лес, показать мне березовые рощи и собирать грибы. Я очень хотел искупаться и сказал об этом Маше, она засмеялась:

– Вечером будет баня!

Русские березы приступа умиления не вызвали. Больше понравилось, как собирала грибы Алена, нагибалась, показывая груди почти до сосков, Катя, же, изредка бросая на меня косой взгляд, старалась через глаза достать да самой моей мужской сути. Маша грибы не собирала, она просто улыбалась и прыгала как козочка, понимая, что я приехал именно из-за неё, а сестрички уже замужем и относительно меня им ловить нечего.

Как же иногда, по молодости, женщины бывают наивны относительно сестер, особенно, когда молоды, а сестры – плотоядны!