Текст книги "Мои женщины"

Только в ту поездку

Вечером нас ждала баня. Пока девчонки плескались я, Коля и отец сестер, Дмитрий Федорович, пили пиво, а когда уже в баньке мы дубасили друг-дружку вениками, сестрички готовили грибы и накрывали на террасе у бани стол. Озера рядом не было, ну и, слава Богу, не терплю холодную воду.

За столом мы сидели завернутые в простыни, распаренные и красные, как раки. Девчата тараторили без умолку, а мы, пропустив по 100 грамм для безопасности наворачивали жареное ассорти из грибов. Маша сидела рядом, положив голову Кате на плечо и пыталась затянуть с ней какую-то песню. Алена с мужем сидели напротив, Коля что-то обсуждал с тестем. Я блаженствовал, даже летающая вокруг мошкара не могла нарушить идиллию. И вдруг, как гром среди ясного неба, я почувствовал, как чья-то нога, да что там чья-то, Аленина нога, раздвигая простынь, пробирается мне между ног. Я чуть не поперхнулся, но Алена своими большими, как у коровы глазами, смотрела на поющих сестриц и дотянувшись пальцами ноги до цели, в такт песне покачивала головой. Не ожидая такой прыти от Алены, сидящей рядом с мужем, я чтобы как-то не выдать неожиданно привалившего «счастья», выпил еще водки. Для меня 19 летнего парня, такой расклад был каким-то уже запредельным, но выпитое, видимо, помогло, так что я, незаметно погладив ножку, устроил ее более удобно.

Выходные пролетели быстро. В понедельник всем на работу, а я поехал знакомиться уже с правильно ориентированной сексуально Москвой.

С тех далеких лет полюбил мороженое «Лакомку», калории на весь день и полу килограммовые брикеты в картонной коробке, прекрасно скрашивавшие поездку в электричке. Еще долгие годы помнил наизусть все станции по Ярославской ветке от Москвы до Мытищ.

Теперь маленькое отступление:

«Детали», которые меня поразили в Москве.

Только в ту поездку, я понял, что выражение «Вай ме», по-русски что-то типа «ой» – это по-грузински.

Только в ту поездку я услышал, что сейчас 13 часов 27 минут, от живого человека на улице, а не от телефона-автомата.

Только в ту поездку я понял, что у россиянина, очереди имеет не начало и конец, а края, да и крайняя попытка было слышать как-то дико. Видимо, для россиянина, услышать, что он последний невыносимо – гордыня, однако!

Только в ту поездку я услышал, обращение к женщине в среднем роде – «женщина, вас здесь не стояло».

Только в ту поездку я узнал, что можно не уступить место в транспорте, ни беременной женщине, ни старушке с палкой, просто с упоением читая «научный коммунизм».

Только в ту поездку я впервые увидел пьющих водку детей.

Только в ту поездку я впервые увидел пьяную женщину, лежавшую днем на тротуаре.

Только в ту поездку понял, что женщины в Грузии и женщины в России это разные типы женщин. Когда попутчице из электрички, с которой мы случайно вошли в один автобус, я оплатил проезд, то услышал такую брань, что не знал куда деться. Видимо ей, которой было лет за 50, показалось, что я за этот билет собирался с ней переспать! У нас в Грузии это норма.

Только в ту поездку я узнал, что ночь с женщиной можно променять на водку. Я ехал в электричке и курил в тамбуре. Рядом тусилась стайка студентов, которые ехали к девчатам в общагу на станции «Строители». Я слышал, как они живописали предстоящие «похождения». Вдруг кто-то из них сказал, мол, пойдем, лучше выпьем… и вся ватага по дороге сошла – пить! Такое в Грузии воспримут разве, что как анекдот, в реале не поверят!

А самое главное в ту поездку у меня впервые на улице проверили документы, и мент удивленно произнес:

– Странно, вроде не черножопый, а говорит с акцентом.

Но вернемся к «нашим козочкам». Иногда мне было лень ехать в Москву, и я оставался в Мытищах. Я брал корзину и ходил за грибами. Бродил по лесу часа два – три, набирал полную корзину грибов, правда, потом почти всё выбрасывалось, а на сковороду попадало не более десятка. Однако более приятным занятие было выходить в сад с тазиком и собирать ягоды. В саду рос крыжовник, там я его увидел впервые, малина, смородина, красная и черная. Потом все это посыпал сахаром и минут через 20 наворачивал, да так, что «за ушами свистело» – так любил говорить мой дед.

Я писал, что Марина (мама Маши) мне показала в первый день, где лежат семейные деньги на всякий случай.

Дмитрий Федорович, конечно, тоже знал, но оттуда не брал ни копейки, а вот ко мне подходил и просил одолжить три рубля, но не до зарплаты, а до… отъезда. Я, конечно, давал и он довольный исчезал до поздней ночи. С Машей мы почти все вечера гуляли. Гуляли там, где меньше было народа, так как нам хотелось «близости», но только до «заветной черты». Маша в свои 22 была девушкой и, я не хотел быть виновником её будущих неприятностей, сказывалась кавказская закваска и без её на то одобрения, ни-ни. В остальном мы себе не отказывали и радовались жизни по допустимому максимуму. Конечно, дома было бы удобней, но её бабушка, забыл, как её величали, бдила постоянно и очень зорко. Несколько раз ночью я пытался лечь к Маше, но бабка, спавшая за ширмой, тут же тихо, но жестко, так чтобы слышали только я и Маша, произносила моё имя.

Маша шутила:

– Бабуль, ты что всю ночь не спишь?

Она посмеивалась:

– С этим лохматым, если уснешь, так ты тут же с животом останешься, – грозила мне пальцем, но не злобно.

Несколько раз Алена в шутку спрашивала:

– Ну что, рыбку не дают съесть? Если что, приходи, порыбачим или ножка моя не понравилась?

Как-то вечером Марина, когда сидели за ужином сказала:

– Ты Юра, уже почти как свой и я должна сказать, что мы тут в поселке, все ходим на колхозное поле и копаем картошку мешок – другой, ну так, вместо магазина.

Потом помолчав, сказала:

– Воруем то, что все равно сгниет. Володи нет, Коля не ходит из комсомольского принципа, но его принцип – страх поэтому видимо, тебе придется помочь. Катя и Маша будут копать, а ты будешь нести к Алене в дом, так как он ближний к полю.

Деваться было некуда, я согласился, комсомольцем на самом деле никогда не был, но это тема другого рассказа.

Коля предусмотрительно ушел ночевать к своей матери. Алена была дома, а я с сестрами пошли в поле. Никогда, даже в страшном сне, мне не могло почудиться, что я ворую молодой картофель с колхозного поля. Они умело копали, а я собирал в мешок и на спине тащил к Алене. Когда я принес первый мешок в дом Алена сказала голосом, не терпящим отказа:

– Я затопила баньку. После поля скажешь, что хочешь помыться. Вот заодно и помоемся! Все, иди, а то начну прямо сейчас насиловать.

Вернулся на поле, второй мешок был уже наполнен. Девчонки набрали еще по ведру, на три семьи хватит, и мы побрели к Алене.

Напряжение спало. Сидели в кухне, смеялись обсуждая детали. Я помнил слова Алены, да и сам был совсем не против её инициативы, только не мог понять, когда и как должен действовать, так как при Маше и Кате нечего было и думать о сексе с Аленой. Болтая, как и все, постоянно наблюдал за Аленой и то, как она бросила взгляд на Катю, от меня не ускользнуло. «Ну и сестрички!!!» – подумал я. После картофельного поля, конечно, все мы были и потные и в глине. Тут Катя и говорит:

– Надо бы помыться. Мы с Машкой пойдем купаться ко мне в баньку, конечно и Юру бы взяли, но Маше пока не положено – и громко засмеялась, а Алена как бы спохватившись:

– Коля вечером тоже топил, так что Юра может купается тут, а я накрою стол, после покушаем.

Маша, как бы извиняясь за себя, положила мне руку на плечо и сказала:

– Ну и прекрасно, хорошо поработал, хорошо и помыться надо.

И уже выходя из дома, сестре как бы в шутку:

– Ты уж Алена спинку потри, постарайся!

Алена

Да, Алена постаралась! Молодая, красивая, зеленоглазая, статная, страстная и бесстыжая она отрывалась на мне яростно и самозабвенно, как челнок в швейной машинке. Её молодые, упругие груди метались из стороны в сторону с таким остервенением, что казалось, вот-вот оторвутся. Её секс совершенно безмолвный, какой-то самоуглубленный был для меня настолько неестественен, что я казался себе чем-то вроде мастурбатора. Она ни обнимала, ни целовала, закатив глаза, шла напролом к удовлетворению, не отвечая на мои ласки и слова! Было такое впечатление, что Алена просто дорвалась до сокровенного, секса, который её будоражил в мечтах, но к сожалению, не давал ей муж. На мне она отыгрывалась за все то, что до этого недополучила в постели. Она хотела удовольствия по максимуму, стараясь успеть за один, нежданно выпавший, раз получить все и сразу.

Конечно, это ошеломляюще страстное совершенно неподконтрольное ублажение либидо, закончилось быстрым, бурным оргазмом, который сопровождался такими конвульсиями, что и я мгновенно последовал туда же с силой насадив её по «самое некуда».

– Ну как? – спросила, отдышавшись, Алена, намыливая моё еще набухшее, но уже обмякшее орудие.

– Прекрасно, но быстро и мало.

Алена улыбнулась.

– Спасибо! Мне хватило с лихвой! Это мой первый оргазм, до сих пор чувство будто насажена. Мне все это переварить надо, а то ведь думала – больна как баба. А ты, котяра, если не хватило, завтра доберешь с Катькой, даром она Машу увела?

– А ты, что на всю жизнь «подзарядилась»? Может как-нибудь без бани, в постели, а? Ну там ласки, минет, а то как-то по-пионерски.

– Тоже мне профи, а что откушу, не боишься?

– От удовольствия не откусывают!

– Сейчас уже не то настроение, может потом, если будет возможность, побалуемся. Мне очень понравилось! Ну, а насчет минета, завтра, Катерина сделает, она в сексе любит все.

– Ну, вы и сучки, Машу не жалко?

– А нас не жалко?

Бедная Маша, мне стало её жаль. Казалось, я ей изменяю, а если принять во внимание, что внешние данные Алены обещали много большего, чем я получил, то обидно за Машу стало вдвойне.

Алена колдовала со столом, когда пришли распаренные сестрички. Я сидел, как и полагается после баньки, укутанный в полотенце с кружкой домашнего кваса и прикрытыми глазами, то ли от жара баньки, то ли от усталости. Лицо же Алены выражало неописуемую радость, что «накопали картошку». Пока Алена и Катя многозначительно переглядывались, Маша хлопнула себя по бедру и со смехом, как бы в шутку:

– Ну, все! Надо кончать с этой девственностью, а то мужик приехал ко мне, а переспит со всем поселком, – тут все загоготали.

– Правильно! – прыснула Алена – Никому его не отдавай! Тут бабы все кровь с молоком, на всех его не хватит, береги!

Пришла мать:

– Ну, как с картошкой?

Сестрички наперебой стали рассказывать о «битве за молодой картофель».

– Ну вот, мужик горбатился, а спину ему потереть в баньке было некому, тоже мне мужнины девки – глядя на меня сострила Марина!

– Не волнуйся, потерли, – тихо буркнула под нос Маша, безучастно сев за стол с противоположной от меня стороны.

Мне было как-то не по себе, уж больно довольной выглядела Алена, ну разве, что слепой не разглядит на её лбу надпись – «переспала». Да и слова Алены, что с Катькой, если что, завтра доберу, теперь у меня в мозгу приобретало какой-то зловещий смысл заговора против Маши и меня. Точнее «раскрытие глаз Маши на меня, как на кобеля», чтобы она не строила относительно меня какие-то планы. Правда, посмотрев на окружающих меня сестер и мать, я улыбнулся, какое-то поселковое бабское ЦРУ, но неприятный осадок остался.

За полночь. Сидя с Машей в беседке, уже у их дома наблюдали небо в мытищинских звездах. Маша, опершись спиной на мою грудь и запрокинув голову, чтобы заглянуть в мои глаза, вдруг заговорила о том, о чем я думал у Алены во дворе:

– Юра, скажи мне, почему жизнь такая несправедливая? Я точно знаю, что будь на твоем месте в Тбилиси Алены или Кати мужья, меня бы точно заволокли те братья в парк и изнасиловали. Они бы не пошевелились или, вообще, перешли бы на другую строну улицы, от «греха» подальше. Ты же, можно сказать, меня спас и не воспользовался этим как «спаситель». Я, тебе и не сопротивлялась бы, так как сама решила – будь что будет. Ты меня даже не поцеловал.

– Я же тебя спасал не для того, чтобы самому изнасиловать.

– Юр, только честно! Ты приехал жениться на мне? Не хочешь, не отвечай, я все пойму сама.

– Если честно, то у меня в голове жениться и мысли не было. Я ехал к тебе, как к очень хорошей подруге, ну конечно, и секс в голове держал, но тут вмешалась твоя девственность, о которой я и не думал. Ну, представь, была бы ты не девушка, так могли бы под каждым кустом доставлять друг другу удовольствие, не задумываясь о женитьбе.

Мне же всего девятнадцать, и я только перешел на второй курс в институте, какая тут семья? Но, ты мне нравишься. Я тебя хочу и очень. Ты сама понимаешь, мама, папа, сестры, все на страже твоей непорочности. Ты же не знаешь, как они отреагируют. Я не хочу скандала, думаю, и ты не хочешь.

– Юра, я знаю, что ты был с Аленой. По её физиономии видно, что она была на седьмом небе. Спасибо, что не стал сразу хвастаться или катить на сестру бочку, какая мол, она плохая, соблазнила мальчика. Да и про Катьку я тоже знаю. Ты не волнуйся, все нормально. Ну, почти нормально, не должна же я быть, как собака на сене. Они мне сестры, вслепую выскочили замуж. У Катюхи муж, вообще, как нам кажется, в Ленинград мотается к любовнику и спит с Катей раз-два в месяц. А у Алены, тот какой-то обрезанный комсомолец и обрезали, видимо, больше чем надо. Он без разрешения мамочки позу сменить не может. Как он, зная, что в доме симпатичный «грузин», мог оставить жену одну. Так ему и надо. Я надеюсь, что теперь хоть Алена знает, что такое оргазм и может, оставит этого дурака, пока нет детей. При её-то внешности! Я не буду против, если ты в понедельник «поколешь дрова» Катерине, пока её муженек не вернулся из Ленинграда. Пусть и ей привалит радости.

Воцарилось гнетущее молчание. Я не знал, как реагировать на такое откровение и осведомленность, а Маша видимо собиралась с мыслями, собираясь сказать еще что-то.

– Вообще-то это все мать. Она хотела одним ударом двух зайцев убить. Показать Алене, что не стоит держаться мужа, так как мужчина – это много больше, чем, когда одеты штаны. Да и меня отвадить от мысли выйти за тебя замуж. Я её хорошо понимаю. Сама знаю, что она права.

Маша замолчала, потом повернувшись и посмотрев мне в глаза:

– Только, хороший мой, ты перед отъездом, чтобы не было шума, я мать знаю, если что и милицию вызвать может, подаришь мне ночь? Я не хочу в лесу под кустом, я ведь я каждую ночь во сне с тобой, а последнюю хочу быть с тобой наяву.

Катерина

Как я и предполагал, поселковое ЦРУ, как это не смешно выглядит, работало на полную мощь. В понедельник утром, перед уходом на работу, ко мне подошла мамаша и жалобно так, как и предсказывала Маша, выдала:

– Юра, может, сегодня в Москву не поедешь? Подсоби наколоть Катерине поленьев, а то ведь надысь на бани все дрова ее пожгли, – Марина мазнула взглядом мне ниже пояса.

– Ты парень справный, тебе колуном помахать, что зарядку сделать, подмогни бабе, когда еще её хмырёк приедет. Кстати можешь не завтракать, Катя тебя и покормит вкусненько.

Марина повернулась, деловито взяла сумку и вопрошающе взглянув на Машу, вышла из дома.

– Ну, что я тебе вчера говорила про дрова? Мне все это противно, но это как дань татарам. Ты меня понимаешь, мать хочет нас столкнуть на почве секса с моими сестрами, как бы гарантированно отвадив тебя от меня, а заодно и дочерей, видимо, к себе расположить за твой счет.

– Ну, тут у вас я как-то вроде по рукам пошел по сценарию твоей маман. А что если она захочет закопать меня на картофельном поле после потрахушек с Катей и Аленой? Скажем, чтобы я не успел лишить тебя девственности! – улыбнулся я.

– В общем, поступай, как хочешь. Я за тебя замуж не собираюсь и не делай проблем из ничего. Был бы вместо тебя какой-нибудь Вася, он бы через день спал бы с моими, голодными до секса, девками и был бы счастлив отдыхом в Мытищах. А ты будешь еще год мучиться угрызениям совести, что доставил удовольствие моим сестрицам, не забыв и про себя. Конечно, чай не на лесоповале был.

Маша припала ко мне долгим поцелуем.

– Но со мной ты должен будешь отыграться за всех и за маму, и за сестер, а то в постели придушу.

Маша опять меня поцеловала и побежала за матерью, крикнув на ходу:

– Дрова не забудь наколоть.

Я сидел на крыльце и смотрел на улицу за калиткой, кто-то куда-то спешил, двое пьяных, держась за забор, поливали бывшим пойлом траву, мужик ехал на велосипеде, что-то хотел им крикнуть, но свалился в лужу.

Машин отец, стрельнув у меня очередную трешку, благополучно исчез через калитку.

Курил и думал, что мне делать, идти «рубить дрова» или плюнуть на все и поехать в Москву. Москва, конечно хорошо, «рубить дрова» хотелось больше, правда, обязаловка была немного в диковинку.

Сзади тихо подошла Катя.

– Пойдем, позавтракаем. Знаю, что ты все знаешь от Маши, я сама ей рассказала подленький мамин план. Пойдем, выпьем кофе.

– А дрова?

– Можешь и дрова.

Мы прошли внутреннюю калитку и оказались у Кати во дворе. У навеса лежало с десяток кругляков и топор. Я взял топор и вогнал его в пень, он не раскололся.

– Надо позавтракать, для рубки нужны силы.

На кухне Катя орудовала сноровисто кофе, яичница с беконом и салат оливье, на столе оказались с поразительной быстротой, хозяйничать ей явно нравилось.

– Ешь, я выпью кофе, уже ела.

Яичница с беконом была вкусная, кофе пили вместе, дымя сигаретами, болтали, так ни о чем. Катя была очень похожа на Машу только со светлыми волосами и серо-голубыми глазами, выглядела чуть-чуть пухлее, может из-за того, что ниже ростом.

– Может, я пойду, порублю?

– Давай, потом выпьем пиво, оно в холодильнике.

Сначала рубка шла туго, видимо из-за полного отсутствия опыта. То от кругляка откалывалась щепа, то топор застревал, а поленья не разлетались. Заметил в окне смеющуюся Катю, со злости стал прикладывать больше усилий, взмок, снял рубашку, дело стало спориться лучше, нарубил больше половины, но натер мозоль и даже её сорвал. Сел покурить, подошла Катя и проведя рукой по моему телу:

– Хватит, ты вон уже весь мокрый, пойдем в ванну, скатишься.

Хорошо было стоять под теплым душем, изрядно помахав топором.

Катя бесцеремонно вошла в ванну, принеся полотенце.

– Вытирайся. Да, Алена не соврала, – Катя ткнула пальцем в пресс, – хорош! Катя быстро застирала рубашку и повесила в прихожей. Болела сорванная мозоль, спросил лейкопластырь. Катя принесла зеленку и смазала ею мозоль, дуя на неё, чтобы не жгло. Я поцеловал Катю в голову.

– Юра, если ты не хочешь ни надо, может быть я в 24 для тебя стара?

Я поцеловал ей в глаза, а потом и в губы, членом упираясь ей в живот. Катя сбросила с себя халат, она была восхитительна. От нахлынувшего желания, раскосые соски затвердели на её упругой груди, а стриженый бобрик на лобке, так и хотелось погладить. Я поднял ее на руки и понес в спальню. Кровать была уже расстелена.

Катя в постели была полной противоположностью Алены, она мгновенно улавливала любое моё движение и моментально подстраивалась. Для неё в сексе не было «запретных тем», делая минет и заглядывая мне в глаза, Катя просила не спешить, она боялась, что растрачу весь свой пыл на «холостые выстрелы». В отличие от Кати она не хотела всего за один раз, она хотела всего, но по очереди, отдыхая и в ласках возбуждаясь снова и снова. Спешить было некуда. В перерывах ели яблоки или пили пиво. Потом вновь окунались в мягкое страстное марево, пробуя на вкус, утопающие в сладострастии тела. Наслаждались не только сменой поз, темпа, но и, меняя ласки на жесткий секс, используя для этого все, куда можно было присунуть Катерине. Удовольствие было бешеным, а секс идеальным. Четыре часа пролетели быстро. Мы лежали голяком, на совершенно мокрой простыне. Натруженные орудия – почти «дымились».

Холодное пиво в горячей ванне было нам обоим, как нельзя кстати.

Интронизация Патриарха Пимена

А сейчас обращу ваш взор на то, что никогда больше не увижу, а многие из вас, скорее всего, не видели это совсем и не увидят никогда. Обращу ваш взор на святое, на Интронизацию Патриарха Пимена.

Как-то едем мы с Машей в сторону Загорска в лес собирать грибы-наросты на стволах деревьев, Машка из них поделки всякие делала. Гляжу в вагоне черно от монашек. Ну, Загорск понятно, но не живут же все монашки в Москве, а молиться едут в Загорск. Выходим в Загорске, мать честная, народу тьма.

Это теперь знаю, что 2 июня 1971 года был Поместный собор и 3 июня Интронизация Патриарха Пимена, а тогда этого ничего не знал и попал на такое редкое событие совершенно случайно.

В Загорске на площади стояли иномарки, народу было много, даже очень много. Поинтересовался, когда будет служба, сказали, что часа через два и мы пошли осматривать – чудо Троице-Сергиеву Лавру. Ходил и смотрел с открытым ртом на этот крупнейший в России мужской монастырь.

Краем уха я услышал, что открыт доступ к Рублевским иконам. И мы их нашли! Мы увидели то благолепие, что было в те времена, от всех скрыто пропагандой и в прямом смысле этого слова – закрыто на замок. Неожиданно к нам подошел мужичок, махонький, сухонький, седенький, аки святые мощи, в черной рясе с очень добрыми глазами, он поинтересовался, не из духовной ли я семинарии или может я свободный художник, так как у меня такие длинные волосы.

Конечно, я сказал, что художник и что специально приехал ради икон, так как мечтал увидеть творение Рублева в подлинниках. И тут этот монах предложил рассказать о них!

Как же я теперь жалею, что был так молод и что не подумал хотя бы записать или запомнить то, что этот человек нам рассказал. Когда мы вышли уже на улицу рассказанное долго не отпускало. Я, конечно, знал о Рублеве, о его иконах, а тут вот они хоть потрогай и не просто видишь, но тебе рассказывают сюжет каждой из них. Это было потрясающе, не верилось, что ехал в обычный лес, а попал в зал чудес. Два часа прошли, и мы направились в церковь, где уже было полно людей.

– Держись за сумку, я постараюсь пробиться вперед – сказал я Маше.

Вокруг тихо говорили, всё слышалось – Пимен, Пимен.

Сумка была большая, спортивная, так как мы шли не в церковь, а в лес и я как ледокол раздвигал впереди стоящих людей, а вцепившиеся в Машку старушки, как прилипалы к акуле, оказались вместе с нами в непосредственной близости к алтарю. Стоял тихий равномерный гул, запах ладана и сплошные белые платочки старушек богомолок. И вдруг, какое-то шевеление. Вышли одетые в расшитое золотом одеяние священнослужители и стали раздвигать присутствующих в стороны, образовав, как бы коридор от алтаря до входа. Нам повезло мы оказались в первом ряду с левой стороны коридора. Какая-то старушка все пыталась меня выдавить назад, но куда там ей, она стучала по моей спине кулачком и приговаривала «У, Ирод»! Убедившись, что, Маша рядом, повернувшись, выдернул бабку из-за спины и поставил перед собой, благо она была почти по грудь, вид не загораживала, но сколько у неё было на лице радости и счастья, сколько она извинялась за Ирода и причитала, что, Маша просто королева.

Вдруг, с клироса или откуда-то сверху послышалось пение. Сказочное, небесное звучание высоких голосов было столь мелодично, что другого слова, как божественно, подобрать невозможно.

Из-за алтаря стала выходить процессия, сначала вряд шли четыре человека в расшитых золотом ризах, среди них был и Патриарх Пимен, за ними четверо в черных ризах, по краям шли молодые, видимо семинаристы, с толстенными свечами в руках. Они прошли до середины освобожденного коридора и повернулись к алтарю лицом, все вокруг молились.

Учтите, это было время закоренелого СССР 1971 год, время, когда на пасху по церквям проходили облавы (я имею в виду Грузию). То, что я видел тогда в Загорске, было как бы прикосновение к чему-то запретному, разрешенному именно в тот день, не понятно по какой причине!

Я не знал, что был за церковный праздник, но, кажется, это была первая служба Патриарха в этом звании, а может я и ошибаюсь. Сначала пели на хорах, что-то в честь патриарха, потом хор умолк и Пимен стал петь как бы в ответ. Служба была долгой, но стоило того, она была бесподобной! Я получил такое удовольствие от увиденного и услышанного, что просто не мог говорить, а бабка, которую оказывается постоянно держал за плечи, повторяла «Спасибо сынок, спасибо сынок» и при этом молилась. Маша сокрушалась, что живет рядом, а никогда такого не видела.

Ехали домой, почти молча, а приехав, как сговариваясь, ни о чем не рассказывали, не хотелось.

На следующий день, в Москве из-под полы (было такое тогда) купил набор из 12 пластинок церковного песнопения в исполнении Болгарской оперы. Чудесные были пластинки.