Текст книги "Народная империя Сталина"

Часть 4. Отказ от идеи мировой революции

Тем временем советская дипломатия продолжала делать все возможное, дабы ускорить создание оборонительного Восточного пакта. Добивалась того, несмотря на негативные события в Европе. «Начальник государства» и «первый маршал» в первые годы независимости Польши, а теперь по должности всего лишь военный министр, но, как и прежде, – высший авторитет в стране, Юзеф Пилсудский всегда стремился проводить политику «качелей», попеременного сближения то с Берлином, то с Москвой. После подписания 25 июля 1932 года трехлетнего договора с Советским Союзом о ненападении Пилсудский счел своевременным и необходимым подписать 26 января 1934 года аналогичное в принципе соглашение, но уже сроком на десять лет, с Германией. Это соглашение предусматривало отказ двух стран от пересмотра границ и применения силы для разрешения территориальных споров, – прежде всего, наиболее острого из них, по проблеме Польского (Данцигского) коридора.

Предоставляя некоторые и, как оказалось, чисто иллюзорные гарантии Польше, это соглашение нанесло ощутимый удар по той системе коллективной безопасности, создания которой добивались Франция и СССР. Посетивший в феврале Москву министр иностранных дел Польши Юзеф Бек прямо заявил Литвинову, что «он не видит в настоящее время опасности со стороны Берлина или вообще опасности войны в Европе». В записи беседы, предназначенной узкому руководству, Литвинову пришлось констатировать: «Налицо, несомненно, серьезный поворот в ориентации политики Польши. Вряд ли Польша могла бы брезговать нашим сотрудничеством и в то же время отдаляться от Франции, не получив откуда-либо новых гарантий или обещания гарантий»[53]53
  Документы внешней политики СССР. Т. XVII, с. 133, 139.


[Закрыть]. Не смог изменить позицию Пилсудского и Бека и визит в Варшаву в апреле 1934 года министра иностранных дел Франции Луи Барту.

Вскоре не менее тревожные сообщения стали поступать из Прибалтики. 12 марта премьер-министр Эстонии Карл Пятс совместно с героем войны за освобождение, ставшим военным министром Иоганном Лайдонером совершил государственный переворот. Для начала просто узурпировал всю власть в стране, а несколько позже «оформил» диктатуру роспуском государственного собрания (парламента), запретом деятельности всех партий кроме созданного для поддержки своего авторитарного режима Изамаалита (Отечественного союза).

Три месяца спустя схожий переворот произошел и в Латвии. Там 15 мая премьер-министр Карл Ульманис, опираясь на армию и ее главнокомандующего Балодиса, установил личную диктатуру, вскоре ликвидировав все демократические свободы. Он распустил сейм и политические партии.

Явно прогерманские настроения как Пятса, так и Ульманиса заставили Москву серьезно усомниться в возможности присоединения Эстонии и Латвии к Восточному пакту.

М.М Литвинов блестяще воспользовался кризисной ситуацией и поспешил избавиться от своих давних противников в НКИДе, не скрывавших свои прогерманские настроения. Опираясь на решение ПБ от 15 августа 1933 года, предусматривавшее ликвидацию в наркоматах коллегий[54]54
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 928, л. 4.


[Закрыть], он сумел добиться 10 мая 1934 года освобождения от должностей двух своих заместителей, Г. Я. Сокольникова и Л. М. Карахана, курировавших соответственно дальневосточные и ближневосточные страны[55]55
  Кен О. Н., Рупасов А. М. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными союзными государствами. Ч. 1. М., 2000, с. 571.


[Закрыть], и временно смирился с сохранением на посту заместителя только Н. Н. Крестинского. Сокольникова вскоре утвердили заместителем наркома лесной промышленности СССР, а Карахана отправили полпредом в Турцию.

Тогда же Литвинов сумел завершить и очень важную для него и политики узкого руководства смену полпредов в ключевых для создания Восточного блока европейских столицах. В Берлин вместо Л. М. Хинчука, назначенного наркомом внутренней торговли РСФСР, направили Я. З. Сурица; в Варшаву вместо ставшего прокурором РСФСР В. А. Антонова-Овсеенко – Я. Х. Давтяна. В апреле 1934 года в Прагу направили С. С. Александровского[56]56
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 945, л. 43; д. 943, л. 41; д. 947, л. 34; д. 950, л. 38.


[Закрыть], до того советника полпредства в Берлине. А после того, как в июле после тяжелой и продолжительной болезни скончался В. Г. Довгалевский – блестящий советский дипломат, немало сделавший для франко-советского сближения, – полпредом в Париже утвердили В. П. Потемкина, перед тем занимавшего тот же пост, но в Риме.

Кадровые перемещения, проведенные по инициативе Литвинова, явно подтверждали то доверие, которое узкое руководство выражало и ему лично, и тому, как именно он проводил в жизнь новый внешнеполитический курс. Вместе с тем, твердые действия наркома способствовали и укреплению позиций Москвы на международной арене. Далеко не случайно именно тогда решительно поменялось отношение Малой Антанты к идее Восточного пакта.

2 июня 1934 года Постоянный совет Малой Антанты признал, что «политические и дипломатические условия позволяют… возобновить дипломатические отношения с СССР»[57]57
  Документы внешней политики СССР. Т. XVII, с. 775.


[Закрыть], а уже 9 июня они были установлены Румынией и повышены в ранге Чехословакией. Правда, здесь нельзя не отметить и ту положительную роль, которую сыграли Луи Барту и Эдуард Бенеш. Их настойчивость, несомненно, повлияла на позицию, занимаемую министром иностранных дел Румынии Николае Титулеску, требовавшего ранее, чтобы СССР отказался от каких либо претензий на Бессарабию.

Изменившаяся позиция Малой Антанты позволила Луи Барту сделать решающий шаг в выполнении достигнутых в конце минувшего года договоренностей с Кремлем. 18 сентября по официальному предложению Франции тридцать государств – членов Лиги Наций – обратились к СССР с приглашением вступить в эту международную организацию. Советское правительство приняло предложение, и ассамблея Лиги Наций не только проголосовала за принятие СССР, но и за включение его представителя как постоянного члена в Совет Лиги.

* * *

И чуть ли не сразу же советскому руководству пришлось на деле доказывать незыблемость своего нового курса, верность взятым на себя обязательствам, вновь и вновь демонстрировать бесповоротный отказ от былой приверженности идее мировой революции, столь пугавшей страны Запада.

3 октября в очередное правительство Испании, формировавшееся Лерусом, должны были войти три представителя реакционной клерикально-монархической Испанской конфедерации автономных правых. В ответ коммунистическая партия призвала трудящихся страны к всеобщей забастовке и вооруженному восстанию[58]58
  Правда. 1934, 11 октября.


[Закрыть]. Но призыв этот не был поддержан. Лишь в нескольких городах Испании в течение двух-трех дней проходили забастовки и манифестации. Только в северо-западной провинции, Астурии, выступления приняли иной характер. В Овьедо, ее центре, представители социалистов, коммунистов и анархо-синдикалистов образовали революционный комитет, который в считанные часы сумел сформировать пятидесятитысячную армию, главным образом из шахтеров. Две недели плохо вооруженные, не обладавшие необходимой подготовкой повстанцы сдерживали натиск батальонов иностранного легиона и иррегулярных марокканских частей, но 20 октября, потеряв свыше тысячи убитыми и две тысячи ранеными, вынуждены были капитулировать.

Реакция ЦК ВКП(б) и исполкома Коминтерна на второе за год выступление в Европе пролетариата с оружием в руках оказалась подчеркнуто отстраненной. Ни денежных средств, ни оружия, ни профессиональных революционеров в Испанию не отправили. Вместо всего этого – обширная, но лишь в первые четыре дня, газетная информация. Сообщения собственных корреспондентов «Правды» и «Известий» в Париже и Лондоне, но с непременной ссылкой на зарубежные телеграфные агентства. Под вызывавшими прилив оптимизма и энтузиазма «шапками»: «Всеобщая забастовка, охватила всю Испанию. Бои на улицах Мадрида»; «Революционные выступления в Испании. Астурия в руках рабочих»; «Революционная борьба в Испании. Каталония отделилась от Испании. Власть в Астурии в руках рабочих»[59]59
  Правда. 1934, 6, 7, 8 октября.


[Закрыть].

Зато именно в те самые дни был предан гласности новый курс Коминтерна, решительно порывавшего со своим одиозным прошлым «экспортера революций». Сначала парижская «Юманите», а затем и московская «Правда» опубликовали обращение ИККИ «К Социалистическому интернационалу. К рабочим и работницам всех стран». Обращение к своим заклятым врагам «с предложением немедленных совместных выступлений как для оказания поддержки борющемуся испанскому пролетариату, так и для борьбы против поддержки правительства Леруса правительствами других капиталистических стран»[60]60
  Там же, 13 октября.


[Закрыть]. Это была уже совершенно иная, нежели проводившаяся пятнадцать лет подряд, стратегия. События в Испании использовались как предлог для закрепления того, что стало исподволь осуществляться на практике советским руководством.

Почти одновременно, 18 октября 1934 года, Китайская советская республика, этот реальный второй очаг всемирной революции, самоликвидировалась. И сделала это под жесточайшим давлением Москвы – ведь продолжая борьбу с армиями национального правительства Чан Кайши, китайские коммунисты фактически способствовали закреплению Японии в Маньчжурии и во Внутренней Монголии, что было очень опасно для СССР. Потому-то советская пропаганда, но опять же с помощью лишь газетной информации, да еще много недель спустя, уведомила всего лишь об очередном «освободительном походе» китайской Красной армии под руководством Мао Цзэдуна и Чжу Дэ, вскоре прославленном как героический «Великий северный».

* * *

Четко однозначная, уже не вызывавшая сомнений позиция, занятая Кремлем летом-осенью 1934 года, облегчила и ускорила продвижение к Восточному пакту. Литвинов, находившийся в Женеве, сумел достичь полного взаимопонимания с Пьером Лавалем – новым французским министром иностранных дел, сменявшим на этом посту Луи Барту, убитого вместе с югославским королем Александром 9 октября в Марселе хорватскими сепаратистами. 22 ноября Литвинов шифротелеграммой сообщил Сталину, что поначалу блок включит три страны: Францию, Чехословакию и СССР. 25 ноября советское руководство одобрило такой шаг, а потому, после взаимного согласования всех поправок[61]61
  Документы внешней политики СССР. Т. XVII, с. 686–687, 829.


[Закрыть], Литвинов и Лаваль подписали 5 декабря «Протокол между Союзом Советских Социалистических Республик и Французской республикой по вопросам, касающимся переговоров о Восточном пакте».

Он предусматривал: «Оба правительства не согласятся на переговоры, которые имели бы целью заключение ими многосторонних или двусторонних соглашений, могущих нанести ущерб подготовке и заключению Восточного регионального пакта или соглашений, с ним связанных, или заключение соглашений противных духу, которым руководствуются оба правительства… Эти обязательства будут действительны на весь период текущей Дипломатической акции или всяких других последующих акций, которые, исходя из той же общей концепции и из той же цели, могли бы ее заменить. Оба правительства обязуются не отказываться от этих акций иначе как в случае признания, по обоюдному соглашению, бесполезности дальнейшего их продолжения… Оба правительства убеждены, что подобная гарантия преемственности и действенности франко-советского дипломатического сотрудничества будет содействовать успеху текущих международных переговоров и будет в то же время вообще способствовать усилению духа взаимного доверия в отношениях между правительствами обеих стран»[62]62
  Документы внешней политики СССР, с. 725–726.


[Закрыть].

Два дня спустя, также в Женеве, было объявлено о присоединении «к принципам Восточного пакта в той же форме и в том же духе, в котором он был задуман», Чехословакии. Обращаясь к Литвинову, Эдуард Бенеш указывал: «От имени моего правительства я также всецело присоединяюсь к Протоколу, подписанному Вами 5 декабря 1934 г. в Женеве от имени правительства Союза ССР с г. Пьером Лавалем, министром иностранных дел Французской республики. Совершая это присоединение, правительство Чехословацкой республики принимает все в нем обусловленное и обязывающее таким образом взаимно указанным в упомянутом Протоколе способом все три правительства»[63]63
  Там же, с. 738–739.


[Закрыть].

Часть 5. Начало борьбы за изменение Конституции СССР

Как уже говорилось, в 1934 году предельно четко обозначилась смена внешнеполитического курса СССР. Стало явным, неоспоримым рождение того, что и следует понимать под термином «сталинизм», но без какой-либо негативной оценки. Того, что означало на деле всего лишь решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение защиты национальных интересов СССР как приоритетной задачи.

Смена внешнеполитического курса естественно должна была дополниться изменениями во внутренней политике. В этой связи следует отметить решения Политбюро от 25 июня 1934 года, в которых утверждались даты созыва и повестки дня очередных съездов Советов: XVI Всероссийского и VII Всесоюзного. Предусматривались, среди прочих, доклады «по конституционным вопросам»[64]64
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 947, л. 39–40.


[Закрыть], при этом была обозначена необычная процедура принятия решений по таким вопросам, нарушившая все существовавшие правила.

Дело в том, что еще 29 мая 1934 года секретарь президиума ЦИК СССР Енукидзе направил в ПБ письмо, написанное на простом листе бумаги, а не на официальном бланке: «Партгруппа ВКП(б) президиума ЦИК Союза ССР наметила созыв VII съезда Советов Союза ССР 15 января 1935 года и приняла следующий порядок дня:…6. Конституционные вопросы… По поручению партгруппы прошу обсудить этот вопрос на одном из заседаний Политбюро». Двумя днями позже появилось еще одно обращение, на этот раз от М. И. Калинина, и секретаря партгруппы президиума ВЦИК Н. Новикова, по содержанию аналогичное предыдущему, с той только разницей, что в нем содержалось уведомление о созыве XVI Всероссийского съезда Советов 5 января 1935 года.

Почти месяц оба документа оставались «без движения», хотя рассмотреть их можно было уже 6 июня, на ближайшем протокольном заседании ПБ, либо раньше или чуть позже, ибо никаких существенных замечаний или разногласий суть обращений пока не должна была вызвать. Однако решение последовало только 25 июня, накануне очередного заседания ПБ. Скорее всего, именно в тот день Сталин и внес в оба документа незначительные поправки. Вычеркнул в них вторые пункты повестки дня, доклады о втором пятилетнем плане, а двум схожим по смыслу шестым пунктам, ставшим пятыми, придал единообразие: «доклад по конституционным вопросам». После этого заведующий особым сектором ЦК А. Н. Поскребышев зафиксировал, что оба решения приняты «без голосования», но в «опросе» почему-то приняли участие лишь два члена ПБ – В. Я. Чубарь и А. А. Андреев[65]65
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 163, д. 1028, л. 137–138.


[Закрыть]. Только они, а отнюдь не Каганович, Молотов, Сталин, кто-либо иной. Как показали дальнейшие события, такое оформление решений не было результатом простой небрежности.

Сегодня невозможно документально ни датировать возникновение замысла конституционной реформы, ни установить ее инициатора. Тем не менее, ряд косвенных данных позволяет реконструировать наиболее вероятный ход событий. Несомненно, слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию в интересах СССР оказались далеко не случайными, имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, и следует вести отсчет медленно вызревавшей идеи конституционной реформы в СССР. Идеи, которая стала приобретать конкретные черты в мае 1934 года, но поначалу, возможно, мыслилась довольно скромно – всего лишь как внесение «изменений и дополнений» в основной закон.

Полная идентичность обращений партгрупп президиумов ЦИК СССР и ВЦИК позволяют утверждать, что Енукидзе и Калинин готовили их вместе, тщательно согласуя содержание и последовательность докладов. Весьма возможно, при прямом участии Сталина, а также еще и тех, кому по положению следовало быть в курсе таких вопросов – главы правительства Молотова, второго секретаря ЦК Кагановича. Так как произойти подобная встреча, даже в узком составе, непременно должна была до 29 мая, ее следует отнести к 10 мая. Тому дню, когда Енукидзе и Калинин во второй раз после 10 марта побывали в кремлевском кабинете Сталина[66]66
  Исторический архив, 1995, № 3, с. 131.


[Закрыть].

В пользу именно такой датировки первых шагов по пути конституционной реформы говорит еще один, правда, также косвенный факт. Прервавшиеся в феврале 1934 года в связи с образованием коалиционного кабинета Гастона Думерга переговоры с Кэ д’Орсе возобновились 1 мая. В тот день М. И. Розенберг, замещавший смертельно больного Довгалевского, сообщил в Москву, что сумел добиться от нового министра иностранных дел Луи Барту согласия продолжать активные действия своего предшественника по созданию Восточного пакта[67]67
  Документы… т. XVII, с. 312.


[Закрыть].

Ставшая с этого момента коренным образом меняться ситуация и позволила группе Сталина приступить к работе по изменению Конституции. Нельзя исключить, что поначалу предполагалось под каким угодно предлогом изъять из нее первый раздел, «Декларацию об образовании СССР», которая объявляла, следуя генеральной цели Коминтерна и идее мировой пролетарской революции: «Новое Советское государство… является решительным шагом на пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику»[68]68
  Основной закон. Конституция Союза Советских Социалистических республик. М., 1931, с. 5, 7.


[Закрыть].

* * *

До сих пор не удается обнаружить какие-либо материалы, разумеется, если они существуют, отражающие ход предварительного обсуждения сути и последовательности пересмотра Конституции. Располагаем мы лишь тремя, но весьма важными документами, проливающими свет на ход подготовки этой реформы. Во-первых, они объясняют, почему же в повестке дня открывшегося не как намечалось 5 января 1935 года, а десятью днями позже XVI съезда Советов РСФСР оказалось только четыре доклада, а пятый, по конституционным вопросам, так и не был произнесен. Раскрывают три документа и не менее значимое: открытое расхождение между секретарем ЦИК СССР Енукидзе и Сталиным по вопросу о коренном изменении избирательной системы.

10 января 1935 года Енукидзе завершил работу над теми предложениями, которые и должны были лечь в основу докладов на всероссийском и всесоюзном съездах Советов. «Основываясь на Ваших указаниях, – писал Енукидзе, адресуясь лично Сталину, – о своевременности перехода к прямым выборам органов советской власти (от райисполкомов до ЦИК СССР), представляю на обсуждение ЦК следующую записку об изменениях порядка выборов органов власти Союза ССР и союзных республик». А далее пространно, на восьми страницах, излагал то, что кратко изложено во втором документе – проекте постановления VII съезда Советов СССР:

«Установленный Конституцией 1918 года и действующий до настоящего времени порядок многостепенных выборов местных исполкомов, ЦИКов союзных и автономных республик и ЦИК СССР был вызван необходимостью подавления сопротивляющихся советской власти буржуазно-помещичьих классов, вооруженной борьбой с ними рабочих и беднейших слоев крестьянства при малочисленности в те годы по сравнению с крестьянством ведущего революционного класса – пролетариата, распыленностью и отсталостью крестьянских масс и преобладанием в хозяйстве нашей страны капиталистического уклада. В настоящее время социалистический уклад является безраздельно господствующим. Коллективизированное более чем на 75 % крестьянство… превратилось в многомиллионную организованную массу…

Учитывая все эти изменения и в целях дальнейшего непосредственного приближения органов власти к массам трудящихся на основе все более полного осуществления ими советского демократизма на практике, VII съезд Советов Союза ССР постановляет:

I. Признать целесообразным и своевременным переход к выборам районных, областных и краевых исполкомов, ЦИКов союзных и автономных республик и ЦИКа Союза ССР прямым и открытым голосованием избирателей непосредственно на избирательных собраниях, на которых избираются члены городских и сельских советов, с установлением одинаковых норм представительства для городского и сельского населения…»[69]69
  РГАСПИ. Ф. 558, оп. 1, д. 3275, л. 1–10.


[Закрыть]

Здесь заслуживает внимания, прежде всего, начало пояснительной записки. Оно подтверждает ранее высказанное предположение о том, что именно Енукидзе была поручена разработка дополнений и изменений, утверждения которых Сталин хотел добиться, как свидетельствуют факты, уже в январе – феврале 1935 года. Столь же примечательна и формулировка названия проекта постановления – «Об изменениях порядка, выборов органов власти Союза СССР и союзных республик». Все эти дополнения и изменения, несомненно, были предложены Сталиным, и особо следует обратить внимание на положение о равных правах городского и сельского населения, то есть рабочих и крестьян, что юридически означало отказ от диктатуры пролетариата.

Сохранившаяся сталинская правка этого проекта постановления дает основание предположить, что Енукидзе проигнорировал третью бесспорно известную ему составляющую намечаемой избирательной системы. Ведь не случайно Иосиф Виссарионович дважды заменял в проекте слово «открытые» (выборы) на «тайные». Следовательно, уже на первом этапе реформы Сталин стремился полностью отказаться от той советской избирательной системы, которая существовала уже шестнадцать лет.

Не найдя в Енукидзе сторонника своих взглядов и идей, Сталин не отказался от задуманного. Уже 14 января 1935 года он перепоручил подготовку проекта постановления ЦИК СССР и его обоснование Молотову. Когда же удостоверился, что Вячеслав Михайлович выполнил то, что требовалось, воспользовался переносом даты открытия съезда Советов СССР сначала на десять дней, а затем еще на три – в связи со скоропостижной кончиной Куйбышева. 25 января Сталин направил членам и кандидатам в члены ПБ, а также Енукидзе и Жданову письмо, раскрывающее его замысел.

«Рассылая записку Енукидзе, – отмечал Иосиф Виссарионович, – считаю нужным сделать следующие замечания. По-моему, дело с Конституцией Союза ССР обстоит куда сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, систему выборов надо менять не только в смысле уничтожения ее многостепенности. Ее надо менять еще в смысле замены открытого голосования закрытым (тайным) голосованием. Мы можем и должны пойти в этом деле до конца, не останавливаясь на полдороге. Обстановка и соотношение сил в нашей стране в данный момент таковы, что мы можем только выиграть политически на этом деле… Во-вторых, надо иметь в виду, что Конституция Союза ССР выработана в основном в 1918 году… Понятно, что Конституция, выработанная в таких условиях, не может соответствовать нынешней обстановке и нынешним потребностям… Таким образом, изменения в Конституции надо провести в двух направлениях: а) в направлении улучшения ее избирательной системы; б) в направлении уточнения ее социально-экономической основы. Предлагаю: собрать через день-два после открытия VII съезда Советов пленум ЦК ВКП(б) и принять решение о необходимых изменениях в Конституции Союза ССР.

Поручить одному из членов Политбюро ЦК ВКП(б) (например, т. Молотову) выступить на VII съезде Советов от имени ЦК ВКП(б) с мотивированным предложением: а) одобрить решение ЦК ВКП(б) об изменениях Конституции Союза ССР; б) поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к Конституции с тем, чтобы одна из сессий Союза ССР утвердила исправленный текст Конституции, а будущие выборы органов власти производились на основе новой избирательной системы.

Сталин»[70]70
  РГАСПИ. Ф. 558, ф. 82, оп. 2, д. 249, л. 1 – 3.


[Закрыть].

Из текста письма легко понять, что Сталин вынужден был отказаться ввести новые нормы избирательной системы уже на предстоящем съезде. Но от самой идеи он так и не отказался, просто решил поступить по-иному. Отсюда и столь категорическое, скорее похожее на ультиматум, предложение, содержавшее точно рассчитанную во времени программу действий. Программу, подразумевавшую, что новая избирательная система должна быть все же принята не позднее осени 1936 года.

* * *

В день открытия VII съезда Советов, 28 января 1935 года, с отчетным докладом о работе правительства выступал Молотов. Уже во внешнеполитическом разделе сказал непривычное: «В сложной международной обстановке идет соревнование и, вместе с тем, сотрудничество двух противоположных систем». А далее он развил это положение, опровергавшее главную мысль первого раздела еще действовавшей Конституции.

«Нам приходится, – отметил Молотов, – считаться с тем, что непосредственная опасность войны для СССР усилилась. О войне против Советского Союза давно уже открыто говорят некоторые влиятельные круги Японии. Нельзя забывать и о том, что в Европе теперь есть правящая партия, открыто провозгласившая исторической своей задачей захват территорий в Советском Союзе. Не видеть приближения новой войны – значит не видеть и закрывать глаза на главную опасность… В последний период перед нами по-новому встал вопрос об отношении к Лиге Наций… Поскольку в вопросе об обеспечении мира Лига Наций может играть теперь известную положительную роль, Советский Союз не мог не признать целесообразность сотрудничества с Лигой Наций… Советское правительство не только проявляло инициативу, но и поддерживало шаги других государств, направленные к охране мира и международной безопасности. В связи с этим следует отметить нашу активную поддержку предложения Франции о так называемом Восточном пакте взаимопомощи…»

Но в докладе Молотова принципиально новые положения содержались не только в международном разделе. Закончился этот доклад столь же неожиданным для всех еще более значимым для судеб страны тезисом о необходимости немедленного пересмотра основного закона. «Советская Конституция, – сказал Вячеслав Михайлович, – должна быть подвергнута такой переработке, чтобы в ней были закреплены такие завоевания Октябрьской революции, как создание колхозного строя, ликвидация капиталистических элементов, победа социалистической собственности»[71]71
  Правда. 1935, 29 января.


[Закрыть].

Корректировка Конституции в такой интерпретации выглядела вполне естественной, нормальной, не могла вызвать сомнения и, тем более, неприятия. 30 января, когда VII съезд продолжал свою работу, ПБ приняло нужное Сталину постановление, о котором он просил в своем письме от 25 января: «О Конституции СССР и пленуме ЦК. I. Созвать 1 февраля в 3 часа дня пленум ЦК ВКП(б) и принять решение о необходимых изменениях в Конституции Союза ССР. 2. Поручить одному из членов Политбюро ЦК ВКП(б) выступить на VII съезде Советов от имени ЦК ВКП(б) с мотивированным предложением: а) одобрить решение ЦК ВКП(б) об изменениях в Конституции Союза. ССР; б) поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к конституции с тем, чтобы одна из сессий ЦИК Союза ССР утвердила исправленный текст конституции, а будущие выборы органов власти производились на основе новой избирателъной системы»[72]72
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 958, л. 38.


[Закрыть].

Пленум же, собравшийся 1 февраля, вначале так же повторив все, что содержалось в письме Сталина, принял более радикальное решение: «1. Принять предложение т. Сталина об изменениях в Конституции СССР в направлении: а) дальнейшей демократизации избирательной системы в смысле замены не вполне равных выборов равными, многостепенных – прямыми, открытых – закрытыми; б) уточнения социально-экономической основы Конституции, в смысле приведения Конституции в соответствие с нынешним соотношением классовых сил в СССР (создание новой социалистической индустрии, разгром кулачества, победа колхозного строя, утверждение социалистической собственности, как основы советского общества и т. п.). 2. Поручить комиссии в составе тт. Сталина, Молотова, Калинина, Кагановича и Енукидзе набросать проект постановления VII съезда Советов СССР на основе предложения т. Сталина об изменениях в Конституции СССР. 3. Поручить т. Молотову выступить на съезде Советов и внести проект изменений Конституции СССР от имени ЦК ВКП(б)»[73]73
  РГАСПИ. Ф. 558, оп. 2, д. 537, л. 1.


[Закрыть].

И все же сначала, как и предусматривалось повесткой дня, на съезде слово предоставили Енукидзе – 5 февраля. Он же с подчеркнутой отстраненностью поведал: «VII съезду Советов предстоит рассмотреть… те изменения и поправки, которые в процессе нашей законодательной работы и на основе указанных выше социально-экономических изменений ЦИК Союза ССР уже приняты и действуют. Об этих формальных изменениях и дополнениях мне и поручено доложить VII съезду Советов»[74]74
  Правда. 1935, 6 февраля.


[Закрыть].

Но уже на следующий день со вторым докладом выступил Молотов, развив, наконец, высказанное им еще 26 января. Вячеслав Михайлович сначала дал оценку соотношения классовых сил в стране, которое, мол, и вынуждает изменить Конституцию, a затем перешел к собственно изменениям, названным им предельно четко: «Демократизация советской избирательной системы».

Именно во втором разделе этого доклада Молотов неожиданно даже для членов ЦК, утверждавших резолюцию, сказал: «Единственное ограничение советская Конституция устанавливает для эксплуататорских элементов и для наиболее враждебных трудящимся прислужников старого строя (бывшие полицейские, жандармы, попы и т. п.)». Потом напомнил, что еще в 1931 году ЦИК СССР установил порядок возвращения избирательных прав лишенным их, благодаря чему число таковых сократилось до 2 миллионов человек или 2,5 процента от численности взрослого населения страны. А завершил мысль более чем многозначительно: «В Советском Союзе открыта дорога к полноправной жизни для всех честных тружеников, и круг лишенцев все более сокращается. Мы идем к полной отмене всех ограничений в выборах в Советы, введенных в свое время в качестве временных мер».

Только затем Молотов обосновал изменение избирательной системы, заметив, что тайные выборы (которые отказался принять Енукидзе) прежде всего «ударят со всей силой по бюрократическим элементам и будут для них полезной встряской». Завершил же доклад словами, прямо повторявшими слова Сталина, сказанные им год назад на партийном съезде – о парламентаризме, который вполне может быть использован в советской системе. «Мы, – заявил Вячеслав Михайлович, – получаем таким образом дальнейшее развитие советской системы в виде соединения непосредственно выбранных местных Советов с непосредственными же выборами своего рода советских парламентов в республиках и общесоюзного советского парламента (выделено мной. – Ю. Ж.)»[75]75
  Правда. 1935, 6 февраля.


[Закрыть].

Все иностранные журналисты, аккредитованные в Москве, оценили второй доклад Молотова как подлинную сенсацию, как обещание крупнейшей для СССР политической реформы. Выделяли такие использованные Молотовым термины, как «общесоюзный парламент», «ответственность перед родиной», «советский патриотизм». Правда, в своих сообщениях подчеркивали и иное – сохранение, несмотря ни на что, однопартийной системы. И все же даже такой подход не менял общей положительной оценки происходившего. Так, корреспондент газеты «Нью-Йорк гералд трибюн» Барнес отмечал: «По-видимому, компартия считает, что задача ликвидации антисоветских и оппозиционных элементов выполнена в такой степени, что введение закрытого голосования не может представлять опасности для режима»[76]76
  РГАСПИ. Ф. 17, оп. 163, д. 1106, л. 134.


[Закрыть].