Текст книги "Мир чеченцев. XIX век"

Н.С. Чхеидзе обличал царизм в несправедливом отношении к горцам. На заседании III Гос. думы он говорил: «…Кавказская администрация только и занимается тем, что применяет террор к мирному населению. В сравнении с этой администрацией Зелим – хан прямо агнец невинный…»³⁸⁸.

При создании в 1858 году так называемых «народных судов» в Осетии, Чечне, Кабарде, царизм использовал тот богатый опыт, который был накоплен в первой половине XIX века «Временным судом» в Кабарде (1822–1858 гг.) и «Народными судами» в Осетии (1847–1858 гг.) и Чечне (1852–1858 гг.). Опасаясь новых обострений политических отношений с народами Северного Кавказа царизм при введении новой системы суда в крае вынужден был считаться с особенностями общественного строя, традициями, нравственными нормами обычного права и религиозными убеждениями местного населения. Члены новых судебных органов избирались из местного населения, а председателями являлись начальники военно – народных управлений. По форме суд был создан по российскому образцу, но юридической основой судопроизводства оставались нормы обычного права местных жителей³⁸⁹.

Начиная с 1870 года согласно «Временным правилам» в сельских судах Кубанской и Терской областей решались лишь только мелкие споры и дела, стоимость которых не превышала 30 рублей. По всем мелким делам стоимостью свыше 30 рублей жители обращались в окружной суд, на что приходилось тратить больше средств и времени. Сельский суд решения принимал с общего согласия всех его членов и по большинству голосов³⁹⁰.

Сельские (аульные) суды существовали в каждом сельском обществе. Сельский суд составлялся из судей, избираемых сельским сходом. Судьи избирались на 1 год. Председательствовал на суде кто – либо из судей по выбору. Наказания, к которым сельские суды могли приговаривать: денежный штраф до 3-х рублей, арест до 7 дней, общественные работы до 6 дней. Решения и приговоры сельских судов составлялись письменно и объявлялись большей частью на арабском языке. Жалобы на их решения передавались в Горский словесный суд в течение месяца. В решении уголовных дел, согласно правил от 18 декабря 1870 года, Горский суд определял «…по совести – степень виновности обвиняемого, по обычаю – количество вознаграждения, следующего потерпевшему от преступления, и по закону – следующее виновному наказание»³⁹¹.

В равнинных районах Грозненского и Хасав – Юртовского округов, в Кубанской области были учреждены аульные суды, а в Аргунском и Веденском, а также в горной части Грозненского и Хасав – Юртовского округов вводились участковые суды. Те и другие рассматривали одинаковый круг вопросов: в их ведение передавались уголовные дела по маловажным преступлениям, совершённым в пределах территории сельского общества. Более важные уголовные дела разбирались окружными словесными судами³⁹².

В Терской области ведомству горских словесных судов подлежали дела, возникавшие между горцами. Кроме того, горский суд мог приступить к разбору дел в качестве суда третейского в случае обращения к нему обеих тяжущихся сторон, даже если одна из них не относилась к горскому населению. В горских судах отсутствовали присяжные поверенные, адвокаты и защитники. На основании параграфа № 66 изданных 18 декабря 1870 года временных правил для Горских словесных судов Терской области, данные суды выносили решения и приговоры окончательные и неокончательные. На последние разрешалось подавать апелляционную жалобу начальнику Терской области³⁹³. Первоначально для горских судов Терской области в качестве апелляционной инстанции 29 мая 1862 года был образован Главный народный суд, состоявший из председателя, 3 кадиев, 8 депутатов, 1 делопроизводителя, 4 переводчиков и 2 писарей. На приговор горского суда, когда штраф составлял до 30 рублей, арест не свыше месяца, никаких жалоб не допускалось³⁹⁴. Все решения Главного народного суда принимались большинством голосов и передавались на утверждение начальнику Терской области. Постепенно принятие апелляционных решений напрямую перешло к начальнику области.

Работу терских судов затрудняло то, что никакого надзора за личным составом их не велось, над судьями не было установлено никакой дисциплинарной власти. Такой порядок не способствовал выработке профессиональной этики, столь необходимой в судейской службе³⁹⁵. Обязательное участие в народных судах административных чинов часто нарушало понятие не только о народном, но и вообще о суде, т. к. дела в них решались под давлением казённых чинов. По заявлению председателя Грозненского горского словесного суда, нередко наблюдались случаи подкупа судей, особенно в сельских судах, где взятки начинали отсчёт с 5 копеек. Сторона, желавшая выиграть дело в сельском суде, обычно подходила к судейскому столу, незаметно бросала за воротник судье, как бы не замечавшему, небольшую монету и после этого уже ожидала благоприятного для себя решения суда³⁹⁶. По заявлению председателя Грозненского горского словесного суда, а также председателя Веденского горского словесного суда, желающие попасть в депутаты не жалели ни обещаний, ни угощений, ни денег. На подкуп выборщиков затрачивалось по несколько сот рублей. «Баллотировка, – говорил один из очевидцев, – походит на продажу с публичного торга выгодных должностей депутатов горского суда»³⁹⁷. При таком составе судов само судебное разбирательство являлось ненужной формальностью: исход дела предрешался вне суда, в ближайшей кофейне. Такой суд деморализовал, развивал сутяжничество, убивал веру в правосудие и подрывал авторитет судебной власти. Один из правоведов того времени так охарактеризовал положение судебной части на Северном Кавказе: «Если определять достоинства суда исключительно степенью его дешевизны для казны и для тяжущихся, то горские и народные суды близки к идеалу…»³⁹⁸. Когда судьи в народные суды стали назначаться администрацией, была потеряна вера в справедливость суда³⁹⁹. Горские словесные суды было бы правильнее назвать, по их сути, административными судами⁴⁰⁰.

По свидетельствам очевидцев того времени у чеченцев было 3 суда: уголовный – Окружной, Горский словесный суд и не признаваемый законами народный суд (суд кровной мести)⁴⁰¹. В управлении Аргунского округа, в лице председательствующего в суде, в начале 60-х годов XIX века была сконцентрирована большая власть. Этот судья пользовался уважением у народа, так как при судебных разбирательствах использовал свои обширные знания законов и обычаев. Криминогенная обстановка на подведомственной ему территории оставалась спокойной⁴⁰². По существовавшим правилам, председательствовали в горских и народных судах первой степени начальники округов или участков. В действительности же нередко эти должности занимали другие лица. Например, в Грозненском горском суде председательствовал неоднократно подпоручик, мусульманин – командир сотни милиционеров. Председатели горских судов жаловались на тяжесть совмещения в одном лице: расследования преступлений, судебной оценки, добычи улик и исполнения приговора. Самые добросовестные из судей глубоко сознавали свою беспомощность в судебном деле и крайне им тяготились⁴⁰³.

Во всеподданнейшем отчёте за 1881 год, начальник Терской области сообщал о неудовлетворительном отношении горского населения к судебным и мировым учреждениям, не соответствующим по своему делопроизводству понятиям и характеру горцев. На полях данного отчёта император начертал «Меня не удивляет»⁴⁰⁴.

Общеевропейские принципы пореформенного российского права оставались непонятными и чуждыми подавляющему большинству коренного населения Северного Кавказа⁴⁰⁵. В общинах разворачивалась традиционная правовая жизнь, её участники заключали сделки, разрешали споры и при этом мало интересовались, как относятся к их обычаям царь и его окружение⁴⁰⁶. По горскому закону «кровь смывается кровью». Арест убийцы царскими властями и смерть виновного в тюрьме или в ссылке часто не засчитывалась в счёт кровной мести. Если арестованный преступник погибал в неволе, что случалось со многими осуждёнными горцами, кровная месть часто переносилась на ближайшего его потомка или родственника с отцовской стороны⁴⁰⁷.

Особенностью обычного права чеченцев и ингушей является то обстоятельство, что присвоение чужого имущества, совершённое путём кражи, грабежа, объединяются в единое понятие «воровства» и во всех случаях наказываются возвращением похищенной вещи или выплатой стоимости её в двойном размере⁴⁰⁸.

Издавна в Чечне было два рода суда: по шариату и по адату. Суд по адату принадлежал избираемым посредникам; по шариату же могли судить только муллы и кадии. Каждый имел право избирать род суда по своему желанию. Имам Шамиль запретил суд по адату в своих владениях и повелел, чтобы каждый мусульманин судился не иначе, как на основании шариата⁴⁰⁹. Под шариатом подразумевалось мусульманское право, основанное на общих правилах и положениях ислама, изложенное в Коране. Действие шариата на Кавказе по российским законам было ограничено главным образом религиозными и семейными делами. Горцы, приверженцы шариата, стремились к полной отмене действия адатов в практике горских судов⁴¹⁰.

Основными источниками обычного права являются обычаи (адаты), мировые соглашения (маслагаты), решения и постановления народных собраний – правовые нормы⁴¹¹. Термин «адат» – арабского происхождения. Общим, родовым понятием адата нужно считать обычай, живущий в народном придании – как способ решения судебных дел. По чеченскому сборнику 1864 года маслагат состоит в «миролюбивом окончании дел» – медиаторским судом. «Маслагатное» решение по обычаю немедленно исполняется и не принимается на апелляцию ни адатом, ни шариатом⁴¹². В конце сборника адатов чеченцев Нагорного округа, составленного на основании показаний почётных стариков, находим следующее сообщение: «…Вообще народ, и в настоящее время, видя необходимость, примеряясь к положению жизни общества, изменяет который – либо из старых адатов, охотно делает это; в таком случае дело нашей власти постепенно указывать народу на необходимость изменения и давать должное направление имеющим составить народным постановлениям»⁴¹³. Чиновники также считали, что «.В мусульманском крае полезно поддерживать суд по адату, народному обычаю, против шариата, суда духовного, дающего преобладание фанатичного духовенства; но подчинение христианским гражданским законам равняется для туземца насилованию на каждом шагу его веры, связанной с самыми мелочными обычаями жизни»⁴¹⁴. Зародившись в недрах социально однородной группы, обычай и обычное право благополучно переживает эпохи общественной диффиренсации, когда коллективная организация даёт трещины, а коллективное сознание сталкивается с фактическим появлением в группе различных слоёв и прослоек с их уже частными интересами, особыми целями. Норма обычного права – «живая норма». Она действительна и действует, покуда её помнят, подтверждают и пе-реподтверждают, точно воспроизводят, понимают и разъясняют с целью применения в соответствующих ситуациях. Запоминается прежде всего то, что ближе, понятнее, важнее и актуальнее⁴¹⁵. Отсутствие письменности и необходимость поддержать устные культурные традиции привели к расцвету бытового фольклора, через который люди усваивали нормы обычного права, так же как и другие социальные ценности того времени. Речь идёт о пословицах, поговорках, притчах, ярких, художественно образных, мягко доступных каждому человеку. Каждому спорщику фольклор даёт шанс найти в пословицах нужную ему аргументацию, чтобы, подобно современному адвокату, блистать на суде эрудицией и остроумием, взять верх над пусть даже правым, но ненаходчивым и не бойким на язык оппонентом⁴¹⁶.

По «Положениям» 19 февраля 1861 года крестьянам, проживавшим в центральных регионах России, разрешалось руководствоваться своими обычаями при регулировании наследственных имущественных отношений, дел, связанных с опекой и попечительством и т. д. Признание за обычаями силы действующих юридических норм породило насущную необходимость изучения правоотношений. Крестьянство, изолированное от регулирующего влияния норм государственной власти, само выработало целый строй правовых отношений⁴¹⁷.

История права начинается задолго до того, как появился первый закон или первые письменные памятники права, так что историю права нельзя сводить к истории законодательства. Нормы обычая, как и все другие правовые нормы, выражали разрешения и запреты, стимулировали, с одной стороны известные действия, а с другой – вносили элементы ограничений в поведение групп и индивидов. Традиционные формы передачи социальной информации несли в концентрированном виде общественный опыт, собираемый многими поколениями по крупицам и потому казавшийся людям тех эпох чрезвычайно ценным⁴¹⁸. Правовая система есть некоторая тотальность, обязанная своим существованием государству, в полной мере зависимая от него в своём функционировании и развитии. Идею государственного права многие отвергают, как говорится «с порога». Свидетельства о существовании правовых или квазиправовых норм в обществах, где ещё не было явно выражено политической организации, неизменно интерпретируют по схеме «в этом обществе права нет, потому что там не было ещё государства»⁴¹⁹.

На Кавказе, после установления российской власти, также существовали подобные предубеждения. Однако вскоре сама жизнь заставила чиновников заняться пристальным изучением обычного права горцев. А.Ф. Кони был первым, кто обратил внимание на своеобразие судебных порядков горцев Северного Кавказа, сложившихся под влиянием различных обстоятельств, прежде всего бытовых условий. Он доказывал, что положение Имперского судебного устава вступает в явное противоречие с вековыми обычаями горцев. А.Ф. Кони – один из активных проводников судебной реформы в России, законодатель, теоретик и практик в области юридической науки – не мог не знать и о других недостатках узаконенных судов на Кавказе. Так, он считал недопустимым практиковавшиеся здесь соединения в лице одного мирового судьи судебных и следственных функций⁴²⁰.

Необходимо отметить, что российская администрация на Северном Кавказе предпринимала значительные усилия по систематизации адатов и сведению их в сборники, тем самым рационализируя их. Как свидетельствовал Ф.И. Леонтович, в конце 60-х годов XIX века в горских обществах уже были изданы сборники адатов, по ним разбирали дела в народных судах⁴²¹. Русским чиновникам приходилось иметь дело с решениями низших судебных инстанций по адатам, мало или вовсе им не известным – следовательно, принимать на веру решения по обычному праву, без строгой проверки. Окружные суды рассматривали дела, переходившие по апелляции из горских судов, что также требовало знания адата и шариата. В связи с чем, во второй половине XIX века Горским управлением вёлся активный сбор информации об адатах горцев⁴²².

Через военно – народное управление сельские словесные суды были включены в единую судебно-административную систему Российской империи. Адат из системы местного права превратился в составную часть государственного биюридического уголовного законодательства⁴²³. Горские суды Терской области составляли первую судебную инстанцию и являлись по своему строю установлениями судебно-административными. В Терской области не имелось второй судебной инстанции; жалобы на решения горских судов приносились начальнику области. Для окончательного решения, дела направлялись через Штаб Кавказского военного округа к наместнику на Кавказе⁴²⁴.

Адатное и мусульманское право народов Северного Кавказа занимало определённое место в правовой системе православного государства, они были формально институционизированы и стали частью государственного законодательства. Государственная власть признала и считалась с действием на Кавказе мусульманского права, однако связывала его компетенцию с отношениями мусульман только в сфере семьи, брака, наследства и религиозных дел⁴²⁵.

Стремление оправдать колониальную политику царизма на Северном Кавказе сводилось к формуле: «цивилизовать горские народы, прекратить их хищнические набеги, представляющие постоянную и значительную угрозу для русских поселений на Кавказе». Складывались легенды о дикости горцев и неспособности их создать «настоящее государство». К рассказам о грабежах и набегах горцев нужно относиться с крайней осторожностью. Следует помнить, что Кавказская война была в значительной мере войной партизанской и что происходившие в действительности набеги (немало их оказалось и просто выдуманными) являлись именно такими партизанскими действиями. Исключение составляли лишь набеги, практиковавшиеся горскими феодалами и чрезвычайно близкие по своему характеру к хищнической деятельности баронов западноевропейского средневековья. Наконец, необходимо иметь в виду, что набеги производились и царской армией, и в особенности поселёнными на линии казаками⁴²⁶. По воспоминаниям войскового старшины А. Ржевуского, набеги казачьи то и дело сокрушали жилища врагов и нередко, вместе с пленением людей, один и тот же скот переходил из рук казаков в руки горцев и обратно, по несколько раз⁴²⁷. Для поддержания порядка на Кавказе предлагали разоружить не только горцев, но и нестроевых казаков⁴²⁸. Одной из причин для этого послужило распространение пьянства среди казачьего населения после завершения многолетней войны с горцами. В 1895 году станичные общества Александровской, Самашкинской и Вознесенской станиц Сунженского отдела вынуждены были составить общественные приговоры о закрытии в данных сёлах всех питейных заведений⁴²⁹. Нарушение нравственных устоев среди казачьего населения не могло не отражаться и на строевых частях, в которых преобладающим видом преступности стало посягательство на чужую собственность⁴³⁰. Расхищаемое казённое оружие расходилось по рукам «лихих людей»⁴³¹.

Одним из способов борьбы с преступностью было разоружение населения Терской области, в основном оно касалось только горцев⁴³². В 1882 году вступили в силу «Правила ношения оружия туземцами в пределах Терской области». По этому распоряжению в пределах всей Терской области горцам запрещалось появляться с оружием, как огнестрельным, так и холодным: в городах, окружных центрах, укреплениях, станицах, посёлках, слободах, на почтовых дорогах. Изъятие из Правил допускалось только в отношении состоящих на действительной службе офицеров, числящихся в армии или милиции и лиц, получивших свидетельства на право ношения оружия у начальника округа. У нарушителей оружие отбиралось и его превращали по протоколу в лом, затем документы передавались в Окружное управление⁴³³. Помимо этого в Терской области длительное время действовал запрет на поселение горцев в Грозном и слободах: Воздвиженской, Шатое и Ведено. Им также запрещалось приобретать недвижимость в указанных населённых пунктах. Исключение делалось только для горцев, состоящих на государственной службе или вышедших в отставку в офицерских чинах⁴³⁴. В 1891 году начальник Терской области ввёл запрет на проживание горцев одной национальности на землях горцев другой национальности. На основании этого запрета местные власти силой снесли часть горских хуторов. Ещё через два года власти Терской области получили право в административном порядке высылать в Восточную Сибирь лиц, подозреваемых в краже лошадей и скота. Кроме того, горцам – чеченцам не разрешалось совершать деловые поездки за Терек и Сунжу⁴³⁵.

На основании Устава о паспортах и беглых «никто не мог отлучиться от места своего постоянного жительства без узаконенного вида или паспорта». Паспортная система являлась средством финансового и полицейского контроля, она нарушала права человека, т. к. перемена местопребывания – есть, прежде всего, акт свободного самоопределения каждого и касался только индивида, не имел никакого отношения к деятельности правящей власти. По вердикту властей, лицо, желавшее изменить место своей осёдлости, обязано было предоставить увольнительный приговор из одного податного общества и получить согласие на приём от второго. Беглым называлось лицо, отлучившееся с места своего постоянного жительства без узаконенного вида и без разрешения своего общества или правительства⁴³⁶.

В 1895 году система регистрации населения была усовершенствована. Бессрочные паспорта получили дворяне, чиновники, духовенство, почетные граждане и разночинцы. Паспорта не выдавались лицам, состоящим под надзором полиции, подвергшимся судебным ограничениям; цыганам, не имевшим оседлости; и немощным калекам. Особые удостоверения личности на специальной бумаге выдавались офицерам и чиновникам запаса. Нижние воинские чины при своем перемещении обязаны были приписываться в полиции. Помимо паспортов полиция выдавала паспортные книжки, плакатные паспорта, письменные виды, билеты, временные свидетельства о личности в зависимости от сословной службы, религиозной и даже этнической принадлежности граждан⁴³⁷.

На Кавказе, в послевоенный период паспортный режим был намного жёстче, чем в российской глубинке. Сельские общины были повязаны круговой порукой и все несли наказание, если один из членов совершал преступление, или подозревался в его совершении. В силу этого немногие общества решались дать открепительный лист своим сородичам, опасаясь дальнейшей коллективной ответственности (которая могла закончиться полным уничтожением села властями) за поступки своих односельчан. Вся Терская область во второй половине XIX века была просто наводнена войсковыми подразделениями, укреплениями, постами. Чтобы совершить разбойное нападение или грабёж казачьих поселений чеченцам, например из Шатоя или Ведено необходимо было бы не одни сутки (в силу обширности территории) добираться до казаков, пряча оружие, запасшись необходимыми документами, дабы не вызывать подозрений у властей, тратя деньги на долгую дорогу и пропитание, а затем совершить тот же путь, но уже с отарой овец или стадом коров, что требовало ещё больше усилий. Условия существования в тот период были столь сложны, что проделать этот головокружительный трюк с воровством было крайне сложно и опасно, «овчинка не стоила выделки», легче было бы ограбить соседних грузин или дагестанцев. Но этого не происходило. Дело в том, что чеченский менталитет накладывал строгий запрет на грабёж и воровство. Чеченцы пойманного вора приводили к мечети, где кадии и старики наказывали виновного лишением земли и строений и изгнанием его навсегда из родного села⁴³⁸.

Всегда оставались незыблемыми вечные истины Корана. Так, пророк Мухаммед сказал: «Перестаёт быть мусульманином совершающий убийство»⁴³⁹. Много внимания и Библия уделяет соблюдению законов всеми, что может относиться и к любому участнику уголовного процесса: «Ибо не слушатели закона праведны перед Богом, но исполнители будут объявлены праведными. Закон же порождает гнев, но где нет закона – нет и преступления»⁴⁴⁰.

По мнению современников той эпохи: «Воровство совершалось горским населением не столько из дурных инстинктов, но столько и потому, что, по понятиям их, оно, скорее – проявление удали и молодечества, чем злой воли»⁴⁴¹. Как правило, в послевоенный период все преступления в области приписывались горцам. Травля велась и в печати. Неизвестный корреспондент вынужден был признать, что 99 % содержания статей, заметок, корреспонденций были посвящены вопросу о разбоях⁴⁴². Однако некоторые другие корреспонденты всё-таки выступали в защиту горцев, против навязывания им всем, поголовно, образа разбойника и бандита, но такие авторы всегда вынуждены были прятать свои имена под псевдонимами, т. к. их взгляды не совпадали с проводимой официальной политикой властей. Ом (псевдоним) в статье «Кавказская хроника» писал: «Некоторые господа, из породы мелкотравчатых, добровольно принявших на себя роль кликуш, утверждают, что разбои на Северном Кавказе не что иное, как результат гуманного отношения к туземцам местной администрации, что туземец преступен по натуре своей, что для него нужны не гуманные мероприятия, а ежовые рукавицы и т. п. Твердя беспрестанно и пугливо слово «туземец», кликуши, однако, не указывают, которая из туземных народностей наиболее преступна, какой народ выдвигает в настоящее время преступников. Не малый процент преступников в Терской области выдвигают русские. Тут уж, вероятно, и кликуши не дерзнут сказать, что преступления совершаются этими людьми по призванию. Преступления эти являются продуктом крайне ненормальных, существующих социальных условий. Необходимо улучшение следственной части, а также состава сельской полиции»⁴⁴³. В одной из Петербургских газет в конце 90-х годов XIX века появилась присланная с Кавказа статья, пытавшаяся дать делу о разбоях несколько новое освещение, да и то больше полусловом и намёком. Автор старался показать, что умножение разбоев есть дело своеобразной интриги, исходящей из среды недовольных новой административной системой края. Есть, по словам автора, и среди туземцев, и среди чиновников даже не мало людей, умеющих ладить с беспокойным элементом края путём разных поблажек и соглашений, а, следовательно, и обладающих секретом, как можно сокращать разбои или давать им простор. Когда эти люди недовольны, то прибегают к терроризированию населения, как к своего рода оппозиции⁴⁴⁴.

Ф. Гершельман, 8 лет служивший на Кавказе, пришёл к выводу, что грабежи являются прямым следствием общего неустройства края⁴⁴⁵. Г.М. Туманов, также долгие годы работавший на Северном Кавказе не сомневался, что рассказы о преступности преувеличены. В своей работе «Разбои и реформа суда на Кавказе» он писал: «Утверждать, что в натуре кавказца более элементов преступности, чем у других народностей, было бы слишком смело, просто абсурдно. В представлении европейца пылкий испанец или итальянец является более склонным к злодеяниям, чем рассудительный француз, а француз, в свою очередь – более беспокойным элементом, чем холодный норвежец или немец. Там, где осторожный северянин ограничился бы ловким подлогом, кражей или отравлением, там экспансивный южанин прибегает к грубому насилию: к грабежу, ранению, убийству. Но и в том и в другом случае преступление остаётся преступлением. Достойно внимания и то, что некоторые аграрные преступления на Кавказе создаются недостатками закона»⁴⁴⁶.

Не смотря на нагнетание страстей вокруг вопроса о грабежах и разбоях горцев, статистика показала несколько иную картину, представив Терскую область как одну из самых благополучных в криминогенном плане. В предреволюционные годы Терская область имела наименьшую преступность из всех кавказских губерний и областей⁴⁴⁷. Если в 1874 году в области было совершено 252 преступления, то уже к 1875 году эта цифра снижается до 176⁴⁴⁸. Цифровые данные о судимости и о кражах скота указывают на уменьшение числа преступлений. В 1893 году в Терской области было зафиксировано 213 краж скота, в 1894 году – 45, а в 1895 году – 121 кража. На 1893 год приходится 340 краж лошадей, к 1894 году этот показатель уменьшается до 171, а к 1895 году снова увеличивается до 205⁴⁴⁹. В 1896 году общее число осуждённых в Терской области, по сравнению с предыдущим годом, уменьшилось на 3141 (33,8 %), причём в горских судах на 47,2 %⁴⁵⁰. На показатель уровня преступности в регионе сильно влиял постоянно увеличивающийся поток переселенцев, далеко не всегда работящих и законопослушных. Мигранты в основном поселялись на равнине и в городах. В 80-х годах XIX века в Грозном впервые появились нищие, выросла преступность. Один из корреспондентов «Терских ведомостей» писал в 1877 году: «До 1869 года на Сунже не было нищих, теперь они бродят целыми компаниями»⁴⁵¹.

До 1835 года практиковался перевод в казачье сословие всякого рода бродяг из числа беглых помещичьих крестьян и прочих лиц, «не помнящих родства». В 1831 году был издан Указ, который предусматривал, что «…из Кавказской области…бродяг здоровых, способных работать, не старше 25 лет, отсылать на Кавказскую Линию для отдачи в работники к казакам».

В Терской области проживало большое количество военных. В годы Кавказской войны эта категория граждан, в основном под действием спиртных напитков, нередко провоцировала совершение преступлений, а также и сама нарушала закон. В условиях мирного времени армия стала еще более «разлагаться», а многие ее чины – деградировать. Русскую пореформенную армию современники оценивали как «школу пьянства». Господствовало мнение, что алкоголь повышает храбрость и укрепляет силы в походной жизни. Алкоголизм в армии поддерживало неукоснительно соблюдавшееся правило выдачи казенных винных порций. Поскольку выдача денег в армии производилась одновременно с подношением чарки, «трезвенники» подвергались насмешкам товарищей. Медицинские комиссии констатировали, что «в русской армии все нижние чины более или менее пьют». Для офицера же выпить положенную ему высочайшим жалованьем чарку водки считалось едва ли не служебным долгом. Господствовало неписаное правило, что офицеру, неспособному к питию, и служить не стоит, так как он не справляется со своими должностными обязанностями. Неудивительно, что заболеваемость алкоголизмом среди офицеров была в 30 раз выше, чем у солдат⁴⁵².

С ростом промышленности и торговли в крае увеличилось число экономических преступлений, появился рэкет. По свидетельствам современников: «Если вы заводите на Кавказе какое-либо промышленное предприятие, к вам через некоторое время доставляется по почте “окладной лист”, в котором обозначено, сколько вы должны платить местной разбойничьей банде за свою личную и имущественную безопасность. А затем к вам пожалует и лично депутат от банды за данью»⁴⁵³.

Бессилие власти в предупреждении преступлений, в раскрытии и в поимке преступников заставляло население прибегать к самообороне и самосуду. Поэтому процветание самосуда в виде кровной мести можно было поставить в вину не только населению, но и слабости местной власти, вследствие её недостаточной организованности. По мнению одного из современников «.следовало бы признать за аксиому, что не может быть правильного правосудия там, где судьи изображают из себя глухонемых, т. е. не знают ни местного языка, ни местных обычаев, ни веры, ни своеобразных условий местной жизни»⁴⁵⁴.

5. Установление системы осуждения и наказания коренных жителей

Общая стоимость содержания и пересылки административно-ссыльных и их семей в Российской империи ежегодно составляла 444 060 рублей⁴⁵⁵. Чеченец Ахмат-хан Баев из Шатоя, побывавший по суду за «кровные дела» несколько лет в Сибири, искренне говорил, что там ему жилось лучше: «Работа есть, деньги есть». Он сожалел, что чеченец не имеет выхода на русские просторы⁴⁵⁶. Император, по положению Кавказского комитета от 28 ноября 1863 года разрешил ссылаемым в Сибирь на водворение уроженцам Кавказа выдавать ежегодно по 57 рублей 14/2 копейки на довольствие. Руководство Сибирского края добилось того, чтобы данная сумма выплачивалась не всем ссылаемым горцам, а лишь тем, которые не могут зарабатывать себе средства на жизнь по болезни или дряхлости⁴⁵⁷.