Текст книги "Грабители"

III

К лесу подходили цепью, с трех сторон. Идти было трудно, ноги то вязли в песке, то их засасывало илом заливных лугов. В плотном тумане едва различали друг друга.

Махонь проклинал погоду, столь несвойственную последним дням мая. Кортель шел молча. Тогда они пробирались такой же цепью, нет, конечно, не такой… Отряд выходил из леса, на полях также лежал туман. Они знали, что дорогу, выходящую к опушке леса, блокировали немцы. По сигналу красной ракеты отряд пошел в атаку. Туман разрезали тонкие нити трассирующих пуль. Кортель помнил, что бежал, помнил, как перехватило дыхание, когда перед ним вдруг возникла белая лента дороги, на которой рвались снаряды, лежали какие-то странные предметы, и люди, которым не удалось перескочить ее. Прожектор осветил шоссе, затем на луга упали немецкие ракеты. Но Кортель был уже по другую сторону шоссе…

Вошли в лес. Тумана здесь уже не было, сквозь ветки деревьев проглядывало заходящее солнце. Кортелю всегда казалось, что ощущение безопасности связано с лесом; чувство страха приходит там, на лугах. Местный милиционер показывал дорогу. Махонь посмотрел на часы.

– Мы должны подойти одновременно с группой поручика Декля, – сказал он.

Они ждали несколько минут. Потом осторожно двинулись и остановились на краю поляны. Неожиданно в глаза ударило солнце, но землянку они увидели сразу, вернее, то, что от нее осталось. Над нею выступал заросший травой накат, вокруг плотной стеной стояли деревья, и огромный пень старого дуба, вероятно, маскировал вход. К этому времени подошла группа Декля. Когда окружили землянку, Махонь поднял руку. Операция начиналась.

Что чувствуют сейчас те, в землянке? Кортель помнил другие облавы, когда по лесу шла немецкая цепь, видел руки на прикладах автоматов и пот, текущий с лиц. «Стрелять по приказу!» Было ли ему тогда страшно? Конечно, был и страх. Но те двое, сидящие теперь в старой землянке, испытывают только страх. Желтому Тадеку двадцать три года, родился здесь после войны. Что он знает о ней?

Спустили собаку. За несколько метров от землянки собака поползла… И вдруг раздался выстрел. Пес дернулся, жалобно заскулил и затих.

– Они там… – сказал Махонь и поднес к губам мегафон: – Слушайте, вы, в землянке! Вы окружены… Сопротивление только осложнит ваше положение. Советую выйти и сдать оружие.

В землянке молчали. Кортель представлял себе их лица, затравленные и безнадежные. Будут ли они стрелять?

Махонь ждал. Видимо, придется открыть огонь, так они не сдадутся. У них есть пистолет, захваченный в Шевнице, а может, и еще кое-что. В лесу ведь много тайников с закопанным оружием. Кортель посмотрел на милиционеров: все они, кроме него и Махоня, были молоды, слишком молоды; ни один из них еще не стоял под огнем, не поднимался в атаку, чтобы пробежать несколько метров, каждый из которых мог стать последним…

– Постой! – сказал Кортель Махоню.

– Почему?

– Подожди, – повторил он и, ничего не говоря, пошел в сторону землянки. До нее оставалось несколько десятков метров, заросших худосочной травой и мхом, который прикрывали прошлогодние листья. Кортель слышал только собственные шаги и думал: как бы не оступиться. «А смешно, наверное, я выгляжу в этом штатском костюме», – пришла к нему неожиданно мысль, ведь он даже не успел надеть форму. Пиджак был длинноват, брюки узки, к тому же прожжены утюгом, потому как сам стирал их и гладил перед последней встречей с Басей. На мгновение он забыл о землянке: его ослепило солнце, как будто из-за деревьев внезапно ударил мощный прожектор…

А землянка была совсем рядом, он уже видел узкую щель, через которую за ним наверняка наблюдают. Кортель остановился, не спеша опустил руку в карман, достал пачку «Спорта», спички и, заслоняясь от ветра, наконец прикурил. Он еще немного постоял, сделал несколько глубоких затяжек и двинулся вперед, чувствуя, что все время находится перед этой проклятой щелью. Откроют огонь? «Смешно, но думаю об этом», – поймал себя на мысли Кортель, прибавил шагу, обошел убежище и встал около пня.

– Выходите… – как можно спокойнее сказал он. – Вы проиграли.

Все оказалось слишком просто. Но эти несколько десятков секунд длились бесконечно долго… Первым вышел Желтый Тадек. Его трясло, лицо было бледным. Он бросил пистолет на землю. Вслед за ним вышел второй, с ножевым шрамом на лице. Инспектор сразу узнал его: «Старый знакомый… Циклон, или Леон Мичинский».

– Мы и не собирались стрелять, пан инспектор, – прошептал Циклон.

К землянке кинулись милиционеры. Первым подбежал капрал, проводник собаки, застреленной бандитами.

– Кто из вас?… Кто из вас стрелял? – заикаясь, сказал он.

– Он, – указал Циклон на Желтого Тадека. Капрал ударил. Тадек пошатнулся, на щеке показалась кровь.

Кортель в одно мгновение оказался между ними. Легким, почти незаметным, но сильным движением, так что капрал попятился назад, он отстранил его от Тадека.

– Напишете рапорт, – сказал Кортель.

Солнце уже село за горизонт, на луга опускался туман.

Варшава также была погружена в туман. Кортель шел по Краковской в кафе «Телимена», где его ждала Барбара.

– Наконец-то! – Она внимательно посмотрела на него. Бася никогда не задавала вопросов вроде: «Где был?», «Какие у тебя планы на завтра?», подобно тому как избегала разговоров о будущем. Но Кортель знал, что она часто об этом думает. Он, впрочем, тоже думал, без конца повторяя себе: «Она почти на пятнадцать лет моложе меня…»

– Садись. Кофе выпьешь? Ты уже ужинал?

– Ты угадала, – соврал он.

– Обманщик, – сказала она сразу. – Зря я условилась с тобой встретиться в этой дыре. У меня же дома гуляш…

– Я выпью кофе.

– Как хочешь. Тебя не было в Варшаве…

– Работа… Впрочем, ничего интересного, – отмахнулся Кортель и поймал себя на том, что жене он рассказал бы все. Хотя, может, тоже ничего не сказал бы. А что тут интересного? Пошел и вытащил их из норы.

– У меня сегодня был трудный день, – снова начала Бася. – Экономический анализ экспорта за последний месяц.

По ее голосу Кортель понял, что она довольна.

– Это интересно? – с видимым вниманием спросил он.

– Интересно! В университете этого не проходят. На это надо иметь особое чутье. Кельдрынский, знаешь, эта развалина, заболел и мне все это подкинул. Если бы хоть у меня была отдельная комната… А то я считаю, а Бенхова без конца болтает…

– Кто такая эта Бенхова?

– Я же тебе тысячу раз говорила, но ты никогда не слушаешь! Живет на Каневской. Вчера вечером на дачу инженера Ладыня напали бандиты и убили домработницу.

– Бенхова знала их?

– Кого? Бандитов? Ты с ума сошел… Она знает инженера. Говорила, что он порядочный парень, только большой бабник. Наверняка, мол, взял эту девушку в дом с определенной целью. А я сказала: «Не выдумывай глупостей, пани Янина, и не сплетничай…» – Она вдруг оборвала себя: – Ты очень бледный.

– Тебе кажется.

– Пойдем. У меня сегодня были билеты в Студенческий театр сатиры.

– Почему отказалась?

– Почему? – Она смяла салфетку и бросила в пепельницу. – Я боялась за тебя. Не знала, где ты. Ничего ты не понимаешь…

Кортель расплатился. Когда они вышли на улицу, он вдруг почувствовал усталость. Сказывалась бессонная ночь. Ботинки у него промокли, хорошо бы их скинуть, выпить стакан горячего чая, немного подремать и уж потом поужинать…

– Стар я… – хотел сказать он про себя, но получилось вслух.

– Снова ты о том же! – взорвалась Бася. – Говоришь так, как будто оберегаешься от меня. Мне ничего от тебя не нужно. Приходишь, когда тебе надо, и уходишь, когда захочешь. Я тоже…

– Но, Бася…

– Бася, Бася… Мы с тобой оба свободны. Помнишь, что я тебе сказала в тот день, когда ты пришел ко мне в первый раз? «Мы встретились в поезде, и это тот поезд, из которого ты волен выйти в любое время. Я тоже…»

– Ты не так меня поняла.

– Может, и не так. Ты же никогда мне ничего о себе не рассказываешь. Исчезаешь по целым дням и даже не позвонишь. С женой тоже так поступал?

Кортель не любил, когда она говорила о его жене. Прошло уже десять лет, а он никак не мог привыкнуть к тому, что ее нет. Он молчал.

– Поймаем такси, – сказала Бася. – Не идти же пешком на Мокотов. – Она жила на Мокотове. – Была бы своя машина… Хотя бы «трабант». Я могла бы купить в рассрочку…

– Не сердись. – Кортель остановился. – Я пойду к себе.

– Как хочешь, – спокойно сказала она.

У края шоссе затормозила черная «Волга».

– Не провожай меня. До свиданья.

Он остался один. Дом был рядом, Кортель жил на улице Коперника. Почему он не попросил ее пойти к нему? Чего боялся?

Кортель не любил эту улицу, как и свою холостяцкую квартиру. Когда Мария была жива, они занимали двухкомнатную квартиру на Мокотове. Это был старый, просторный – 68 квадратных метров – дом, но после ее смерти он не мог там оставаться и принял первое попавшееся предложение.

Теперь он жил в длинной узкой комнатке, половину которой занимала тахта, так что письменный стол не помещался. Кортель заменил его низким небольшим столиком, за которым он и обедал и работал. Перед окном мерцал неон нового обувного магазина. Кортель чувствовал себя в этой квартире как в гостинице, поэтому никогда ему не приходила в голову мысль, что надо бы обновить мебель. «Ты отшельник, – иронизировал Беганьский, – а я не выношу отшельников. Да им и не место в милиции». – «Это почему же?» – спрашивал Кортель. «Потому что мы имеем дело с нормальными людьми, а не с монахами»..

Кортель включил свет, постелил постель, ужинать уже не хотелось. Он быстро заснул, но через несколько минут, по крайней мере так ему показалось, его разбудил телефон.

– Наконец-то! – услышал он голос Беганьского. – Твой шеф сказал, что ты охотишься в окрестностях Тлуща.

– Охотился…

– Не на героя ли тянешь? – В голосе Беганьского звучала нескрываемая насмешка. – В следующий раз помни, что рисковать жизнью из-за каких-то карманников… У нас же техника!

– Перестань!

– Хорошо, хорошо… Будет время, забегай завтра ко мне.

– Что-нибудь новое? – С Кортеля окончательно сошел сон. – В деле прожекторов…

Беганьский расхохотался:

– Идефикс. Я просто хочу тебя видеть. А по делу прожекторов тоже кое-что найдется.

– Новый случай?

– Нет. Нашелся тип, который якобы опознал погибшего под поездом. По крайней мере, ему кажется, что он узнал того на фотографии.

– Я приеду.

– Отлично! И пропустим по рюмочке…

За окном светил неон. Засыпая, Кортель увидел экспресс Варшава – Щецин п себя у открытого окна… Миновали Пилу, на лугах лежал туман, а когда подъехали к опушке леса, ударили фары прожекторов и окружили паровоз мерцающим блеском…

IV

Показания давал Леон Мичинский по кличке Циклон или еще более нежно – Атомик. Шрам на его лице закрывала щетина, под глазами были мешки, губы опухли. Он с жадностью смотрел на сигареты Кортеля.

– Сейчас покуришь… – сказал инспектор.

– Я все скажу…

– Разумеется. Только все по порядку. Кто ударил? – У меня не было оружия.

– Вот как?…

– Милиционера в Шевнице… действительно я… – Циклон будто бы весь сжался. – Тадека тоже убрал бы… Но не хотел его обидеть. Я не пригоден к жизни, пан капитан… – Он вымученно вздохнул.

– Не философствуйте, Циклон.

По щекам Мичинского потекли слезы. Он вытер их рукавом и, не спрашивая разрешения, взял сигарету.

– Только без истерики.

– Таким, как я, хуже всех. Всегда куда-нибудь втянут.

– Не разыгрывайте невиновного. Милиционера в Шевнице ударили тем же самым ломом, которым убили девушку на даче.

– Я не убивал! – Циклон снова вытер рукавом глава. – Я даже не входил в эту проклятую комнату… Услышал крик, когда стоял еще на ступеньках. Клянусь!.. Пан инспектор знает меня. Я никогда никого не убивал.

– Сваливаете на Тадека?

– Нет, пан инспектор, Тадек стоял в двух шагах от меня. Там был Болек…

– Какой еще Болек?

– Новенький. Он подвернулся нам в «Полонии». Зеленый еще… И кто бы мог подумать?…

«А неплохой из него актер», – отметил про себя Кортель.

– Давайте сначала, Циклон.

– Клянусь богом, когда вышел, решил жить честно… Хотел завязать: со мной обошлись так строго, пан инспектор.

– Да, два годика схлопотали…

– Два года, пан капитан, за кражу пачки сигарет и двух бутылок вина…

– За взлом магазина, – уточнил Кортель.

– Какой там взлом? Разбили стекло по пьяному делу. А когда я вышел, негде жить было. Пан капитан знает: ни отца, ни матери.

– Знаю.

– Кто меня возьмет на работу…

– Не завирайтесь, Мичинский. Вы же никуда не обращались.

– Меня приютила Золотая Аня. И тут же нашлись дружки… «Не будь фрайером», – сказали. А тут эта водка…

– Какой младенец!

– Все из-за водки, пан капитан! Думал, что уеду из Варшавы туда, где меня никто не знает, но для этого нужны деньги. Человек хочет жить! – Мичинский с тоской посмотрел в окно. – Сколько интересных вещей на свете, и все для других. И почему это так, пан капитан?

– Может, не будем философствовать?

– И Желтый Тадек как раз вышел… В один из вечеров Золотая Аня сказала, чтобы мы пришли в «Полонию». И привела с собой Болека. Приклеился где-то к ней на улице.

– Фамилия?

– Он не наш, пан капитан. После школьных экзаменов… Из университета его выгнали, в армию не взяли: очкарик, слабое зрение. Работал где-то фотографом, потом в частной мастерской, оттуда прогнали…

– Фамилия?

– Ладно, расколюсь, пан капитан. А почему и нет? – удивился он. – Мне все равно. Окольский его фамилия, Болеслав.

– Дальше.

– Ну, выпили, поехали в такси на Прагу.

– Кто угощал?

– Золотая Аня. Хотя я не люблю, когда она угощает, но было хорошее настроение.

– Хорошее настроение… – повторил Кортель.

– Да… – Циклон оживился. – Болек рассказывал разные истории. Об американских гангстерах. Он об этом все знает. Читает по-английски. Вот у них жизнь! Зарабатывают миллионы долларов, покупают шефов полиции, бронированные автомобили… У нас ничего подобного даже по телевизору не увидишь…

– Да, хорошо живут, лучше некуда. Циклон сник.

– Потом мы встретились дня через два. Выпив, Болек сказал, что и сам бы попытался так, как они…

– Прекрасно, – сказал Кортель. – Оказывается, во всем виноват Болек.

– Ну, я не помню, кто предложил, но Болек сказал, что у него есть кое-что на примете. Речь шла об этом особняке, что на Каневской. Я и подумал, живем один раз…

– Подробнее.

– Мы приехали к Ане. У Желтого Тадека была бутылка, потом Болек сходил за другой.

– Вторую выпили тоже у Золотой Ани?

Циклон на мгновение, словно вспоминая, закрыл глаза.

– Но ее не было дома, пан капитан. Она ничего не знала.

– Так, дальше…

– Болек – голова! Все пронюхал. Сказал, что этот инженер…

– Ладынь?

– Может, – равнодушно подтвердил Циклон. – У меня нет памяти на фамилии. Пусть будет Ладынь, кажется, он что-то подобное говорил. Так вот, инженер должен ехать в Венгрию, а дом останется пустым. На следующий день утром Желтый Тадек и Болек осмотрели особняк. Сняли подробный план, так как Болек считал, что план обязательно надо иметь. Желтый Тадек еще посмеялся над этим. Болек хотел и ключи сделать, но Тадек решил, что мы войдем через окно.

– Расскажите подробнее, что произошло той ночью.

– Мы договорились встретиться в 8.30 на площади Инвалидов. – Циклон прищурился. – Я думал, что выпьем по рюмочке, там есть такая пивнушка, но Болек сказал, что нас никто не должен видеть вместе. Мы сели в сквере. Желтый Тадек предложил весь товар отвезти к Ане на Прагу, но я не согласился. Она об этом ничего не хотела знать.

– Но знала ведь…

– Клянусь богом, пан капитан, не знала, – повторил Циклон. – Вы ее не допрашивайте! – почти взмолился он. – Это честная девушка…

– Что было дальше?

– Тадек решил, что мы поедем в Новинки, в его родное село. Там мы должны были встретиться, если пришлось бы уходить по отдельности. В десять, как и было написано у Болека в плане, мы двинулись на Каневскую. Тадек вырезал стекло, но как-то получилось неудачно – наделал много шуму. Но мы думали, что дом пустой.

– Горел ли свет?

– Не видели мы никакого света. Только потом заметили, что на кухне светло. Кухонное окно выходит в сад, да и низкое оно. Мы не могли видеть свет. – Он снова попросил сигарету. – Вошли через окно, в зале задвинули портьеры и…

– И приступили к делу, да?

– Да. Тадек открывал ящики, а я бросал вещи в мешок.

Кортель вытащил из папки машинописный лист.

– Это опись предметов, найденных у вас в землянке. Вы подтверждаете?

– Я даже не очень смотрел, что там было.

– У Болека тоже был мешок? Он что-нибудь взял? Нет, пожалуй, нет, пан капитан. Все нес Тадек. Рассказывайте дальше!

– Болек вошел на кухню и крикнул: «Горит свет! Здесь недавно кто-то был».

– И вы никого не застали ни на кухне, ни внизу?

– Нет, пан капитан, никого. Спустя несколько минут мы подумали, что, может быть, хозяева забыли погасить свет, когда уезжали. Но ведь они уезжали днем… И тогда Болек побежал наверх, а мы за ним… В коридоре наверху было темно. В одной комнате горел свет. Мы стояли еще на лестнице, когда Болек вбежал в эту комнату. И тут мы услышали крик…

– Кто кричал?

– Кажется, Болек, пан капитан.

– Кажется?

Циклон пожал плечами.

– Мы его не спрашивали. Мне пришло в голову, что надо бежать, но Тадек бросился в эту комнату, а я за ним… – Мичинский говорил с трудом, чувствовалось, что он устал.

– Отдохните, выпейте чаю.

– Хорошо, пан капитан, – сказал он послушно. – Итак, я встал на пороге. На полу лежала девушка, Болек, белый как снег, держался за стол, а Тадек стоял рядом с ним…

– Вы уверены, что Болек держался за стол? Вспомните хорошенько.

– Точно, пан капитан. И тогда Тадек сказал: «Достукались, фрайеры». Я не мог смотреть на девушку, пан капитан, что-то странное произошло со мной, хотел убежать, но ноги меня не слушались…

– Не заливайте. Что было дальше?

– Болек выбежал из комнаты и помчался вниз, а мы, то есть Тадек и я, за ним.

– У кого же был лом?

Мичинский молчал.

– Я спрашиваю, у кого был лом?

– У меня, пан капитан… Под плащом… Но шкафы открывали гладко, двери не надо было поднимать.

– А Болек? Чем он ударил девушку, если это он сделал?

– Не знаю, пан капитан…

– Ну припомните, будьте откровенны до конца. Посидите подумайте…

– Я честно говорю. Клянусь!

– Не клянитесь. Вы все сбежали вниз. Кто забрал мешок?

– Тадек. Он таскал его все время. Болек выскочил во двор и как будто бы забыл про нас.

– Через какие двери он вышел?

– Через фасадные. Их можно открыть изнутри. Когда мы выбежали, на улице никого не было.

– Вас видели, Мичинский.

– Никого не было… Тадек схватил Болека за плечо и прошептал: «Успокойся, фрайер! Едем в Новинки». Но тот словно ничего не слышал. Отряхнулся и побежал по Каневской в сторону Красильского, а может, свернул к парку у Цитадели. – Циклон стал говорить быстрей: – Мы перепугались. С такими иметь дело опасно, пан капитан. Он ведь как невменяемый. Мы думали, что, может быть, к нему вернется разум и он придет в Новинки… Хотя… Мы ведь никого не хотели убивать! – крикнул он. – Достаточно было заткнуть рот… А он, наверное, со страху. Опасные вещи делаются со страху… Мы пошли к площади Инвалидов. Хотели поехать к Ане, но Тадек отсоветовал. Он боялся, что, если Болека схватили – а такого схватить проще простого, – он бы нас как пить дать засыпал.

– А о девушке, которая осталась в особняке, вы не разговаривали?

– Нет, пан инспектор. Ведь мы ее не знали.

– Может, она еще была жива?

– Может быть, – равнодушно сказал Циклон. – А вообще нам не очень-то хотелось разговаривать. Купили у официанта в пивнушке на площади Инвалидов бутылку. У Тадека была колбаса. Выпили в парке. Трамваем поехали на Прагу, а потом автобусом до Зубков, чтобы не садиться в поезд на Виленьском… В Зубках выпили еще бутылку. Нам сразу сделалось легко. Мы полежали немного на траве. Лучше всего было вернуться к Ане, пан инспектор, я даже сказал об этом Тадеку, но он только рассмеялся. Мы решили заявиться в Новинки утром, чтобы людей не пугать…

– Расскажите подробнее, что произошло на станции Шевница.

– Мы приехали. – Циклон еще сильнее съежился на стуле. – Мы приехали, – повторил он, – и Тадек вышел первым. С мешком… Он пошел по рельсам, как и было условлено. Я шел сзади, чтобы вести наблюдение. Вдруг рядом с Тадеком появился… милиционер. Ей-богу, пан инспектор, я ничего плохого не замышлял. Немного вот стукнул его, потому что без Тадека я пропал бы. В Новинках-то я никого не знал, а к Золотой Ане не пошел бы и за миллион… И так мне стало жалко себя, пан инспектор, что я подбежал и ударил… Несильно…

– Из-за этой жалости? И этим самым ломом?

– Этим самым, пан инспектор, – машинально повторил Циклон. – Как это – этим самым? – вдруг спохватился он. – Я же им не пользовался, Тадек ведь вырезал стекло алмазом.

– А кто взял оружие у милиционера?

Циклон молчал.

– Вы?

– Тадек, – неохотно сказал Мичинский. – Потом отдал мне. А что нам оставалось делать, пан инспектор? Мы пошли в эту землянку. Себе на горе. Чтобы переждать. Думали отсидеться несколько дней, а потом выехать в Щецин. А этого пса? От страха, пан инспектор… Мы ужасно боимся псов. Клянусь богом! Больше, чем людей. А в вас никто и не собирался стрелять…

Предварительные показания Желтого Тадека дали немного. Желтый Тадек, или Тадеуш Марусь, был старше Циклона. Сказал о себе, что он «профессионал» и требует уважения к «профессии», потому что если человек ступил на эту стезю, значит, он не нашел для себя ничего «более подходящего» и его надо понять и соответственно с ним обращаться.

Тадек был известен тем, что любил пофилософствовать, во время допросов сохранял спокойствие, по крайней мере, пытался сохранять, но его выдавало нервное подергивание век.

– Надо работать одному, пан инспектор, – сказал он. – Дружки всегда завалят дело да еще попытаются свалить на тебя вину. Я могу ответить за то, что я сделал. Что же касается этой девушки, то пусть пан инспектор сам скажет, влипал ли когда-нибудь в мокрое дело Желтый Тадек? Я работал внизу, а этот щенок, то есть Болек, побежал наверх. Циклон – за ним. Пошел и я и, находясь на лестнице, услышал крик.

– Кто кричал?

– Высокий, писклявый голос. Подумал, что Болек, а теперь и сам не знаю. Циклон помчался в ту комнату…

– Циклон утверждает, – сказал Кортель, – что вы вошли за Болеком. Вторым.

– Врет! – выкрикнул Тадек. – Я уже готов был дать деру. Ведь пан инспектор знает, что я даже лом никогда не ношу. Этот дурак ударил потом милиционера и забрал его пистолет. Кто же вступает с властями в драку?

– И все-таки вы оказали вооруженное сопротивление.

– Не я, не я! – снова выкрикнул Тадек, и веки его внезапно задергались.

– Ложь – плохой помощник.

– Я с самого начала знал, что все так кончится. Не надо было брать Болека.

– Итак, вы утверждаете, что Казимиру Вашко убил Болеслав Окольский.

– Я ничего не утверждаю! – запротестовал Тадек. – Болек первым вошел в ту комнату. Вторым – Циклон. Когда я стоял на пороге, она уже лежала на полу. Я даже не взглянул на нее, потому как у меня такой характер, что не могу смотреть на мертвых.

– А вы не подумали о том, что она могла быть еще жива? Вместо того чтобы оказать ей помощь…

– Я не убивал! – крикнул Тадек. – Почему пан инспектор меня об этом спрашивает? Спросите у Болека…

О Болеке он говорил долго и с удовольствием.

– Тоже мне новоиспеченный телегангстер, – презрительно продолжал Тадек. – Назвал Ане фальшивую фамилию, но Аня любит знать, с кем имеет дело, поэтому проверила его портфель и паспорт. Денег у него никогда не было. Еле хватало на кофе и рюмку. Думал, что найдет себе легкий заработок, что мы тупые фрайера, а он ловкач. Подсунул нам эту работу, а что девушка будет в доме – не узнал.

– Он знал инженера Ладыня? Бывал ли у него дома?

– Не знаю, пан инспектор. Не люблю задавать лишних вопросов. Скажу одно: пока живу, с такими, как Болек, не буду иметь никаких дел. Он думал, что это приключение, а это тяжкий труд.

В деле оставалось много неясного. Его усложняли не только противоречия в показаниях, которые, по мнению Кортеля, были неполными. Как произошло, что Казимира Вашко ждала их наверху, в кабинете? Она же должна была слышать, что творится в зале. Почему же в таком случае она не попыталась сообщить в милицию или убежать?… Могла бы выбежать на балкон, спрыгнуть с него, там ведь невысоко. Почему ее тело найдено у двери, а не в глубине комнаты? Ведь когда она увидела входящего бандита, естественная реакция – отскочить назад. Наконец, орудие убийства. Лом Циклона? Установлено, что им ударили милиционера, однако врачи предполагают, что Казимире Вашко нанесли удар тяжелым металлическим предметом типа пресс-папье или подсвечника. Но ничего подобного не найдено. Неужели Болеслав Окольский забрал с собой орудие убийства? Или поверить показаниям обоих бандитов, что убийство совершил именно он, Болек?

Кортель и не подозревал, что найти ответ на этот вопрос будет не просто.

– Это одно из рядовых дел, – сказал он Беганьскому, намекая на то, что у него нет времени им заниматься, что его интересует более важное: экспресс Варшава – Щецин. – А что с опознанием личности погибшего?

– Через несколько дней, – отвечал Беганьский, – сможешь принять участие в допросах. Поедешь в Старгард.

Однако перед отъездом вышло так, что дело об убийстве на улице Каневской тронуло его лично. Кортель даже не предполагал, что с ним, опытным работником, может произойти нечто подобное; не предполагал до того самого момента, пока в кафе «Виляновское» на углу площади Трех Крестов и Аллей Уяздовских не увидел Васю.