Текст книги "Сердечная тайна королевы"

Жаклин Санд
Сердечная тайна королевы

Париж, 1643 год

Глава 1
Виолетта

Кучер спешил. Поэтому он не перестал нахлестывать лошадей даже тогда, когда дорожная карета оказалась, наконец, на заветных парижских улицах. Виолетта де Лажуа, молодая девушка неполных восемнадцати лет от роду, была до полусмерти измотана почти недельной длительности переездом из Южного Прованса в столицу. Это зимнее путешествие оказалось сущим мучением и для нее, и для старого упрямца маркиза Луи-Батиста д’Оди, отца Виолетты. Разбитые дороги, размокшие до густой грязной каши, в которой намертво вязли и лошади, и колеса экипажа, или, наоборот, засыпанные снегом так, что слугам приходилось чуть ли не прокапывать путь карете, стылые постоялые дворы, подгоревший ужин и безвкусный завтрак, вечное головокружение от ежедневной тряски, чем-то напоминающей бесконечное плавание по бурному морю… Ужасно. Просто ужасно. Любой другой путник давно повернул бы назад, отложив долгое, полное неудобств и опасностей путешествие до весны. Но только не Луи-Батист. Со дня известия о смерти Ришелье маркиза словно подменили. Скучающий провинциальный аристократ внезапно вспомнил бурную молодость, полную придворных интриг. А может, привиделись Луи-Батисту красивые глаза королевы Анны, чей образ его сиятельство маркиз много лет трепетно хранил в сердце.

Впрочем, прежде чем покидать провинциальное родовое гнездо, требовалось позаботиться о том, чтоб тут все продолжало идти заведенным порядком. И убедиться, что теперь в Париже появляться безопасно. Переписка с находившимися в столице друзьями заняла какое-то время. И, наконец, в начале февраля пришло письмо, получив которое отец Виолетты буквально расцвел.

Сборы были лихорадочно-торопливыми. Первые несколько дней щеки маркиза буквально пылали от снедающего его нетерпения.

– Скоро ты увидишь Париж, дитя мое! – восклицал он, обнимая дочь, страдающую дурнотой от многочасовых прыжков колес по ухабам и колдобинам. – Король Генрих говорил, что Париж стоит мессы. Он тем более стоит какой-то несчастной недели в пути.

А сейчас на щеках Луи-Батиста пылал совсем другой огонь. Опасный огонь лихорадки. Нетерпеливый маркиз умудрился простыть где-то на полпути. И теперь метался в жару, заставляя Виолетту украдкой шептать молитвы и торопить беднягу кучера.

Скорее!

Юная маркиза уже предвкушала, что через несколько часов они будут дома. То есть, конечно, не дома. Домом она привыкла считать старинный замок Шато де Лажуа, отстроенный основателями их рода на живописных берегах реки Вердон. Парижский дворец д’Оди, принадлежащий отцу, девушка никогда не видела. Но неужели там не найдется теплой комнаты, мягкой постели и горячего питья для простуженного в дороге старика?

Мадемуазель де Лажуа с беспокойством выглянула в окно. На улице темнело, в подворотнях и на стенах домов кое-где уже зажигали масляные фонари.

Один из слуг, повинуясь распоряжению молодой госпожи, тут же ускакал вперед, предупредить челядь о скором прибытии хозяев.

– Жак, голубчик, еще быстрее, – Виолетта вновь окликнула кучера. – Отцу совсем худо.

Тот покорно кивнул, присвистнул и щелкнул кнутом. К сожалению, бешеная скачка продолжалась не слишком долго.

Карету слегка подбросило, потом послышались заковыристые ругательства Жака, и экипаж кое-как остановился. Женский голос за окном пронзительно запричитал: «Ой, убили, уби-и-и-или!» Недоумевающая Виолетта, не дожидаясь помощи слуг, торопливо распахнула дверцу и решительно шагнула, не жалея розовых атласных ботиночек, прямо в парижскую грязь.

– Госпожа, не надо бы вам на это смотреть!

Сначала она толком не разобрала, что случилось. Темное пятно лежащего на земле человека почти сливалось со стремительно подкрадывающимся сумраком раннего вечера. Потом кто-то из зевак – а их уже набежало изрядно – сходил за факелом.

– Чертово отродье, – продолжал ругаться кучер, – свищу, ору… Нет, идет, звезды считает.

Зрители не спешили помочь бедолаге, угодившему под колеса кареты. Зато вовсю строили предположения о его печальной судьбе.

– Не дышит, – авторитетно заявил бородатый мастеровой, почесывая затылок.

– Точно, преставился, – сухонькая старушка с корзинкой набожно перекрестилась. – Такой молоденький…

Мадемуазель де Лажуа упрямо двинулась вперед. Вышколенные слуги, угадавшие намерения своей хозяйки, тут же растолкали зевак, освобождая ей дорогу. Он и правда оказался «молоденький», совсем мальчишка, худой и светловолосый, в щегольском берете с петушиным пером, который умудрился каким-то чудом удержаться на голове невезучего прохожего. В остальном толпа ошибалась. Девушке потребовалась всего одна минута, чтобы убедиться: парень скорее жив, чем мертв. Хоть и без сознания. Причиной беспамятства, вероятно, послужила глубокая кровоточащая ссадина на виске юноши. Больше маркиза д’Оди пока не могла сказать ничего определенного. Если несчастного переехало колесом кареты, наверняка он серьезно ранен. Если всего лишь толкнуло или зацепило, возможно, отделается парой синяков. Виолетта осторожно коснулась ладонью губ светловолосого. Крови нет. Это хорошо. И все же нужен доктор.

– Ваше сиятельство, дайте им денег, – тихо посоветовал Жак.

– Кому? – не сразу сообразила маркиза.

– Да кому-нибудь из этих… горожан. Пускай найдут мальчишке врача.

Мадемуазель де Лажуа растерянно обвела взглядом собравшихся зрителей. Эти, пожалуй что, выкинут раненого в ближайшую придорожную канаву, а деньги поделят между собой.

– Отнесите его в карету, – велела она. И, завидев недоумение на лицах сопровождающих, добавила: – Отцу все равно понадобится доктор. Где один пациент, там и второй.

Слуги не посмели спорить. Бесчувственного юношу полуусадили-полууложили на бархатные подушки напротив страдающего от лихорадки Луи-Батиста. Маркиз вяло приоткрыл глаза, но не издал ни звука, не особо заинтересовавшись столь неожиданным соседством. Его сжигал болезненный жар, так что старику было не до внезапных остановок. Виолетта уселась рядом с отцом, и вскоре карета вновь тронулась. На этот раз намного медленнее. Видимо, Жак, хоть и поносил невнимательного мальчишку последними словами, все же чувствовал и свою вину в произошедшем.

На площади Этьенна во дворце д’Оди их уже ждали. Особняк был ярко освещен факелами, вычурные чугунные ворота, украшенные гербами рода де Лажуа, распахнуты настежь, во дворе суетились слуги. Перед самым отъездом Луи-Батист отправил в Париж посыльного, предупредить мажордома о необходимости подготовить особняк к приему хозяев. Виолетта не сомневалась, что по нынешней погоде посланец ненамного обогнал их дорожную карету. У челяди была от силы пара дней на приведение в жилой вид дворца, который пустовал с тридцать пятого года. А тут еще новый гонец с требованием немедленно отыскать врача для простуженного маркиза. Все это привело слуг в лихорадочное состояние: они больше бегали и причитали, чем занимались делом. Что ж, по крайней мере, в конюшнях, холле и спальнях было натоплено. Луи-Батиста и юношу, сбитого каретой, тут же укутали в одеяла, унесли в дом и уложили в постели, а маркизе подали кубок подогретого вина и поздний ужин. Правда, девушка была настолько измотана дорогой, что голода почти не чувствовала. Вино придало ей сил, а из всего многообразия блюд, приготовленных истосковавшимся по своей работе поваром, настроения у мадемуазель де Лажуа хватило лишь на кусок яблочного пирога со взбитыми сливками.

– Что с лекарем? Как давно вы послали за ним, господин Мерсонель? – тут же принялась допытываться она у мажордома.

– Как только прискакал слуга с вашим распоряжением, ваше сиятельство. Мэтр Дебрэнн будет тут с минуты на минуту.

– Вы его знаете? Что он собой представляет, хорош ли?

– Не беспокойтесь, госпожа. Мэтр Дебрэнн пользует даже особ королевской крови, – старый слуга замолчал, а потом, заметив, что хозяйка продолжает нервничать, многозначительно добавил: – Говорят, он закончил Монпелье.

Виолетта удовлетворенно кивнула. Медицинский университет в Монпелье считался первым во Франции и одним из лучших в христианском мире. За исключением разве что Салерно.

Маркизе не пришлось долго томиться в неизвестности. Лекарь был легок на помине, к тому же мэтр Дебрэнн приехал не один, а в сопровождении помощника. Врачи и «хирурги», или костоправы-цирюльники, относились к разным цехам. Но очень часто им приходилось работать вместе, особенно если доктор предписывал сделать больному кровопускание. А кровопусканием по тем временам имели обыкновение лечить практически все недуги.

– У меня для вас не один, а целых два пациента, мэтр, – немного виновато приветствовала эскулапа хозяйка дома. – По дороге моя карета сбила прохожего.

Врач невозмутимо пожал плечами.

– Это случается. Не принимайте близко к сердцу, сударыня. Бедняге повезло, что он остался жив, и тем более повезло, потому что я прихватил с собой господина Рэмю, он прекрасно разбирается в ушибах и переломах. Но начнем, я полагаю, мы все же с вашего батюшки?

– Да, разумеется. Прошу вас, следуйте за мной.

Сухощавый маркиз д’Оди почти полностью утонул в огромной пуховой перине, в камине жарко потрескивали дрова, но Луи-Батиста продолжал бить лихорадочный озноб. Служанка то и дело протирала лоб старика влажной губкой. Виолетта тревожно перекрестилась. Ее отец сейчас был больше всего похож на призрака. Правда, тяжело и хрипло дышащего. Если лекарь распорядится сделать кровопускание, видит Бог, маркиз этого не переживет.

Но мэтр Дебрэнн, к счастью, не был сторонником теории «дурной крови». Правда, процедура, которую он велел исполнить, осмотрев больного, оказалась по-своему не менее жестока. Промывание желудка отваром мелиссы и фимиамника – иными словами, банальная клизма. И так несколько раз подряд.

– Это поможет при лихорадке? – изумленно поинтересовалась маркиза д’Оди.

– Вы будете удивлены результатами, мадемуазель, – заверил ее врач. – Кроме того, я оставлю сиделке настойку цинхоны и розового корня. Хотя на самом деле лучшим лекарством для вашего отца станут горячее питье и полный покой.

После того как сеанс лечения закончился и стонущий Луи-Батист – как и обещал эскулап, старику полегчало, хотя он вряд ли в состоянии был это оценить после троекратной дозы промываний, – вернулся в постель, мэтр Дебрэнн порылся в своих многочисленных лекарских запасах и извлек на свет божий небольшой амулет.

– Бирюза. Маркиз должен носить его, не снимая. Я навещу вас завтра утром. Составлю для больного гороскоп, тогда станет ясно, какие еще медикаменты и процедуры понадобятся. А теперь я готов взглянуть и на своего второго пациента.

Врача и его помощника проводили в левое крыло особняка, где разместили несчастного юношу. Мадемуазель д’Оди не пошла вместе с ними – она и так едва держалась на ногах от усталости. Девушка решила, что навестит пострадавшего утром, когда и он, и она будут чувствовать себя значительно лучше.

Мэтр Дебрэнн и мэтр Рэмю внимательно осмотрели юношу, после чего хирург аккуратно взрезал на нем одежду, пропитавшуюся кровью, и таким образом оголил худой торс. Один из слуг, присутствовавших при этом, забрал пострадавшее платье – даже порванное и грязное, его можно было привести в порядок, чтобы оно и дальше служило своему хозяину.

– Ну, я так и думал, – заметил мэтр Дебрэнн, разглядывая вспухший правый бок пациента. Однако на всякий случай осторожно пощупал его ребра. Юноша, по-прежнему находившийся без сознания, даже не вздрогнул. – Сломано два ребра… вывихнуто плечо… и наверняка какая-нибудь из костей руки дала трещину. Да еще он славно приложился головой, – добавил эскулап, рассматривая волосы, влажные от крови.

– Это ему здорово повезло, – буркнул мэтр Рэмю, который во время монолога коллеги освобождал юношу от обуви и штанов. – Ноги целы, так, несколько ссадин и синяков. Будет бегать, как олень. И нас с тобой переживет.

– Вот и чудно, – удовлетворенно отметил мэтр Дебрэнн, кивая служанке, чтоб поднесла таз с горячей водой.

Вдвоем медики быстро отмыли кровь с худого тела и обработали ссадины и царапины. Затем Рэмю точными движениями поставил на место несколько вывихнутых суставов. С ребрами пришлось туже, но долгие годы практики помогли ему справиться с этой нелегкой задачей. Пока он сжимал грудную клетку пациента, Дебрэнн стягивал ее прочной повязкой, чтобы поврежденные кости были плотно прижаты к месту перелома. На воспаленную кожу нанесли специальную мазь, которая должна была уменьшить жар, после чего наложили еще одну повязку. Разбитую голову Рэмю обработал крепким вином, наложил на рану все ту же мазь и туго перевязал. После этого юношу перенесли в кровать с подогретыми у камина простынями и, разжав зубы, влили в горло несколько ложек целебной настойки. Тот машинально сделал пару глотков, но в себя так и не пришел.

Впрочем, оба медика были настроены весьма оптимистично.

– К утру оклемается, – уверенно заявил хирург, пока слуги тепло укутывали пострадавшего.

– Я тоже думаю, что никаких осложнений не будет, – согласно кивнул мэтр Дебрэнн и обратился к слугам: – Недели две он проведет в постели, главное, не давайте ему вставать и много говорить. Сломанные кости сначала должны срастись. И кормите его пока чем-нибудь не слишком тяжелым: никакого жаркого, лучше бульоны и хлеб. Завтра, после того осмотра господина маркиза, мы навестим юношу.

Сознание медленно возвращалось к Дидье. Голова раскалывалась, ребра почему-то болели, а во всем теле была такая слабость, что не хотелось вылезать из кровати. Дидье попытался открыть глаза, но смог лишь чуть-чуть шевельнуть ресницами. Тем не менее и этого оказалось достаточно для того, чтобы неяркий свет, пробивавшийся в комнату из-за неплотно задернутых штор, резанул по глазам. С трудом подняв левую руку – правая почему-то не желала его слушаться, – Дидье прикрыл глаза ладонью и повторил попытку, на сей раз удачно. Хотя любое движение глазных яблок отдавалось в голове колокольным набатом. С губ Дидье сорвался слабый стон, и юноша не сразу сообразил, что тот принадлежит ему.

– Пить, – прошептал он, вяло ворочая языком.

К счастью, слева, на маленьком столике, обнаружились кувшин и глиняная кружка с водой. Превозмогая головокружение и слабость, Дидье ухватил кружку, поднес к губам и сделал несколько глотков. Последнее действие немедленно отозвалось болью в ребрах, столь неожиданной, что он едва не расплескал воду.

– О Господи, – хрипло пробормотал Дидье, медленно ставя кружку на место, – Господи, ну надо ж было вчера так напиться…

Ведь знал же, знал, чем все обернется наутро. Вчера веселая компания студентов славно отметила сдачу одного трудного экзамена, как следует погуляв в кабачке «Два топора» недалеко от университета. Возвращения домой Дидье не помнил, но куда-то он все-таки пришел?..

Собрав силу воли в кулак, юноша все же попытался встать. Ему лишь немного удалось приподняться над подушкой, как неожиданная резкая боль пронзила ребра и в одно мгновение уложила упрямца обратно. В глазах у него потемнело, что-то горячее щекотнуло за ухом, и, вскрикнув, он потерял сознание. Впрочем, ненадолго: уже через несколько минут Дидье ошалело водил глазами туда-сюда, судорожно хватая губами воздух. Внезапный приступ вернул юноше память о минувшем дне, и теперь он пытался понять, каким чудным образом его перенесло с парижской улицы в эту комнату. То, что находился он не у себя, было ясно сразу: здесь пахло пылью, обстановка, хотя и не отличалась особой изысканностью, оказалась довольно дорогой, да и женщина, вошедшая в комнату, не походила на хозяйку тех меблированных комнат, что снимал Дидье.

– Лежи, лежи, милый, – сказала женщина, подходя к кровати и поправляя одеяло. – На-ка, выпей, легче станет.

Она поднесла к его губам непонятно откуда взявшийся металлический бокальчик, заполненный чем-то густым. Неизвестное питье имело кисло-горький запах, но неожиданно оказалось сладким. Дидье облизнул сухие губы, едва сдерживая стон. Очередной глоток отозвался новой жестокой болью в ребрах.

– Что… случилось?.. – с трудом произнес он. – Где… я?..

Женщина вздохнула и положила мягкую ладонь ему на лоб. Тот был горячим, но сухим.

– Ты, милый, вчера угодил под карету наших господ, – наконец сказала она. – Они как раз в Париж возвращались и сильно спешили… Мне говорили, шел ты через улицу, никого не замечая, вот и пострадал. Хорошо хоть наша маркиза девушка добрая, она тебя приказала с собой забрать. Иначе никогда бы тебе не увидеть следующего рассвета.

– А… где я?.. – снова спросил Дидье, весьма смутно припоминая удар, сбивший его с ног и лишивший сознания.

– В отеле д’Оди, что на площади Святого Этьенна, – объяснила женщина. – Тебя вчера врачи осмотрели, перевязали и наказали две недели лежать. И много говорить запретили. У тебя, милый, косточки сломаны, потому и двигаться нельзя. Так что лежи, я здесь неподалеку и время от времени буду к тебе заглядывать, – она снова погладила его по голове. – Не переживай, мы тебя быстро на ноги поставим.

Этим утром Виолетта проснулась поздно. С удовольствием провалялась в мягкой (наконец-то!) постели почти до обеда, наслаждаясь сладкой полудремой, а главное, отсутствием тряски. Она чувствовала себя чуть ли не моряком, после долгого плавания вернувшимся на твердь земную. Наконец, девушка с сожалением поняла, что дольше задерживаться в постели просто неприлично. Слуги, чего доброго, решат, что она тоже больна. Нет уж, заполучить клизму с легкой руки мэтра Дебрэнна у мадемуазель де Лажуа не было ни малейшего желания. Пришлось выползать из-под одеяла и требовать служанку со свежей рубашкой и тазом для умывания. Одно из преимуществ юности состоит в том, что утренний туалет не занимает много времени. Не прошло и четверти часа, как маркиза д’Оди, свежая и даже немного румяная после холодной воды и крепкого целительного сна, неторопливо спустилась в гостиную.

Дворец был огромным. Куда там старинному Шато де Лажуа, замку, больше походившему на крепость, чем на этот помпезный отель д’Оди. Виолетта мигом почувствовала себя неуютно посреди гигантского обеденного зала.

– Прикажете подавать завтрак, ваше сиятельство?

– М-м-м… Пожалуй, я ограничусь бульоном. У себя в комнате. Чуть позже. Что с моим отцом?

– Маркиз спит. Господин лекарь не велели его тревожить.

– А второй… гость? Тот юноша, которого вчера сбила наша карета?

– Не знаю, ваше сиятельство, – почтительно поклонился слуга. – За ним присматривает Мари.

Левое крыло особняка занимали комнаты прислуги и хозяйственные помещения. Из кухни заманчиво тянуло чем-то аппетитным. Мадемуазель де Лажуа невольно улыбнулась. Кажется, ее талии угрожает серьезная опасность – повар, который отдает предпочтение свежей сдобе.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились негромкие голоса. Мягкий женский – наверное, это и есть Мари. Виолетта пока еще слабо ориентировалась среди пестрой толпы свалившейся ей на голову многочисленной дворцовой прислуги. И тихий мужской. Слышно было, что слова даются раненому с трудом.

Ну, по крайней мере, он жив, в сознании и может разговаривать. Юная маркиза облегченно вздохнула. Первую половину ночи ее мучил «дорожный» кошмар, в котором карета отправила на кладбище добрую дюжину парижан.

Девушка осторожно тронула дверную створку. Разумеется, та тут же предательски скрипнула. Дверные петли в этой комнате, наверняка, не смазывали много лет. Служанка торопливо обернулась, и юноша, несмотря на слабость, повернул голову на подушке.

– Ваше сиятельство!

Мари присела в глубоком поклоне. Виолетта кивнула в ответ, надеясь, что кивок получился не слишком высокомерным. Служанка застала ее врасплох. Парижская челядь следовала этикету гораздо в большей степени, чем их прислуга в Провансе.

– Как он?

– Лучше некуда. Правда, милый? – Мари уверенно указала на своего подопечного. – Мэтр Дебрэнн сказал, помяло его чуток, ребра поломаны, плечо вроде как вывихнуто. Отлежаться ему надо. Недельки две. А там и на ноги встанет.

Пациент попытался что-то сказать, но у него не получалось, и он лишь тихо простонал. Виолетта закусила губу. Зрелище чужих страданий никогда не оставляло ее равнодушной. Тем более что в несчастье этого юноши изрядная доля ее вины.

– Тише, – сиделка мягко, но настойчиво прикрыла рот юноши ладонью. – Сказано ж было, нельзя тебе разговаривать. Лучше спи.

– Мари, когда наш гость сможет говорить… – мадемуазель де Лажуа замялась, – узнай, кто он и откуда. Нужно уведомить кого-нибудь из близких о том, что произошло.

Служанка послушно кивнула.

– Разумеется, ваше сиятельство.

Между тем, после короткого утреннего пробуждения, Дидье снова погрузился в беспамятство и не пришел в себя даже тогда, когда в отель д’Оди прибыли врач и хирург, чтобы осмотреть своих пациентов. Впрочем, и мэтр Дебрэнн, и его коллега остались довольны состоянием больных, пообещав мадемуазель де Лажуа, что с ними все скоро будет в порядке. Покой и заботливый уход – единственное, что им нужно, не преминул повторить врач перед уходом и попросил обязательно позвать его, если с господином маркизом или неизвестным юношей что-то случится.

К вечеру Луи-Батисту в самом деле полегчало. Жар спал, исчез нездоровый блеск глаз, и старый маркиз смог сесть в кровати, опершись на многочисленные подушки. Обрадованная Виолетта настояла на том, чтобы отец съел хоть немного свежего куриного бульона, для придания сил, и Луи-Батист опрожнил всю тарелку.

Ненадолго пришел в себя и Дидье. Говорить он по-прежнему не мог – слова давались ему с большим трудом, – поэтому заботливая Мари не выполнила поручение хозяйки, зато напоила больного целебным отваром и поменяла остывшие бутылки с водой на горячие, чтобы юноша не мерз в постели.

Следующее утро Виолетта провела в обществе отца. Маркиз все еще был слаб, но лихорадка постепенно отступала. После завтрака, еще одной чашки бульона (на этот раз ароматная жидкость оказалась сдобрена кусочками мяса), Луи-Батист даже потребовал перо и бумагу, намереваясь написать несколько деловых писем. Не желая мешать уединению отца, девушка прихватила с ночного столика томик Лопе де Веги (маркиз д’Оди обожал испанские комедии, особенно когда их читала для него дочь) и отправилась проведать второго больного, вверенного судьбой ее попечению.

Дидье целебный отвар и спокойный сон пошли на пользу не меньше, чем старику Луи-Батисту. Тем более что Дидье, в отличие от маркиза, был молод. А молодость – лучшее лекарство. Когда юноша проснулся, Мари рядом не оказалось. Наверное, отлучилась по своим делам. И, пользуясь отсутствием строгой сиделки, он немедленно попытался выбраться из постели.

– Это знатным господам можно болеть неделями, – бормотал Дидье, осторожно садясь в кровати. Бок отозвался болью, но на этот раз вполне терпимой. Да и голова больше не раскалывалась, и глаза видели ясно все, что им от природы положено. – А у меня университет… занятия… и вообще…

Молодой парижанин резонно полагал, что милости Господни могут в любой момент закончиться, и злоупотреблять ими не следует.

Юноша медленно свесил вниз босую ногу, намереваясь подняться.

За этим занятием застала его мадемуазель де Лажуа, которая даже не удосужилась предупредить о своем появлении стуком, полагая, что раз Мари нет на месте, раненый, скорее всего, еще спит.

– Вам не велено вставать, сударь! – укоризненно заметила она с порога.

При звуках нежного девичьего голоса Дидье стремительно нырнул на место и торопливо натянул одеяло почти до подбородка. Подобное резкое движение не прошло для юноши безнаказанным. На этот раз поломанные ребра обожгло настоящей болью так, что Дидье невольно застонал. Однако тут же позабыл обо всем, глядя на дивное видение, возникшее на пороге. Хотя Дидье был парижанином и часто наблюдал, как знатные дамы проезжают мимо в своих экипажах, такой красавицы он, пожалуй что, не встречал никогда.

– Вы с ума сошли! – Виолетта испуганно всплеснула руками, услышав стон. – Что вы надумали, решили доломать себе то, что уцелело после кареты?!

– Ма-мадемуазель…

– Мадемуазель Виолетта де Лажуа, маркиза д’Оди, – улыбаясь, отрекомендовалась девушка.

– Дидье Ламбер.

Юноша хотел добавить «к вашим услугам», но вовремя прикусил язык. Какой от него сейчас прок, да еще маркизе?

– Я вижу, вас непросто будет удержать в постели, Дидье Ламбер, – задумчиво заметила хозяйка дома, усаживаясь на стул у изголовья кровати. – И перестаньте прятаться под одеялом. Иначе я, чего доброго, решу, что вы меня боитесь.

– Что вы, ваше сиятельство! – Дидье послушно убрал руку, позволив одеялу свободно сползти с его худых, покрытых синяками после близкого знакомства с парижской мостовой плеч.

– Мой кучер сказал, что вы изволили «звезды считать», когда он вас зашиб, – продолжала между тем Виолетта. – Вы случайно не звездочет?

– Нет, ваше сиятельство, – на этот раз невольно улыбнулся и сам Дидье. – Я всего лишь бедный студент. Изучаю право в университете. Там, на улице… Я просто задумался.

– О том, как стать богатым? – в зеленых глазах девушки зажглась насмешливая искорка. – Хотите бульону, господин студент? Мой повар ненавидит готовить бульоны, но сегодня он превзошел самого себя.

– Хочу! – Дидье тут же почувствовал, что смертельно голоден. Болезни болезнями, а голод – еще один спутник юности, почти как здоровье.

Виолетта, получив согласие больного, позвонила в серебряный колокольчик.

Вскоре на зов хозяйки явилась сиделка.

– Мари, принеси нашему гостю бульон. И… – маркиза лукаво закусила алую губку, – и шарлотку с яблоками из запасов господина Бертуччо.

– Но мэтр Дебрэнн не велели… – засомневалась та.

– Мэтр Дебрэнн, дай ему волю, кого угодно готов заморить голодом и клизмами, – отрезала мадемуазель де Лажуа. – Ступай!

Дидье хмыкнул. Он непозволительно для молодого человека любил сладкое.

– Вы любите читать? – поинтересовалась Виолетта, когда дверь за Мари захлопнулась. – Наверняка любите, вы же студент.

– Да, очень. Но не все книги мне, увы, по карману, – совершенно искренне вздохнул Дидье.

– Как же, помню. Вы пока еще не разбогатели. У моего отца большая библиотека тут, в отеле д’Оди. Я принесла вам Лопе де Вега. По правде говоря, это первое, что подвернулось мне под руку. Но если у вас есть пожелания…

– Благодарю вас, ваше сиятельство!

Девушка внезапно нахмурилась.

– Вам совершенно не за что благодарить меня, мсье Ламбер. Наша «случайная встреча» едва не стоила вам жизни. Благодарите лучше Господа. Между прочим, мой отец болен, и он намерен приглашать священника на дом. Если вам нужно присутствие святого отца…

– Я думаю… возможно… немного позже.

Маркиза кивнула. В это время вернулась Мари с бульоном и шарлоткой.

– Мне пора идти, Дидье Ламбер, – Виолетта сделала все еще слегка смущенному юноше легкий книксен. – Но я оставляю вас в надежных руках.

С этими словами девушка упорхнула. Служанка только покачала головой. По ее мнению, юной хозяйке иногда не хватало строгости.

– Давай-ка я помогу тебе, милый, – Мари осторожно усадила раненого на постели. – Не хватало только бульоном ошпариться.

Дидье жадно втянул носом вкусный аромат.

– Вижу, проголодался, – улыбнулась женщина. – Раз есть хочешь, значит, поправишься.

Дидье осторожно сделал первый маленький глоток. Конечно, он поправится. Не может не поправиться. В возрасте Дидье смерть казалась пустым звуком, а жизнь – бесконечной.