Текст книги "Плохие девчонки"

ЖЕЛТЫЙ

Когда мы садились пить чай, зазвонил телефон.

– Тебя. Мальчик! – заговорщицки прошептала мама, передавая мне трубку.

Я смотрела на трубку так, будто она вот-вот превратится в страшную змею и укусит меня. На другом конце провода раздался голос. Я с опаской поднесла трубку к уху.

– …хорошо, что ты уже вернулась из больницы, Мэнди. Ты ничего себе не сломала? Помнишь, как я в прошлом году сломал ногу и ходил в гипсе? Я просил всех написать на нем, кто что хочет. Помнишь, там был один неприличный стишок?

Всего-навсего Артур Кинг. Замирание сердца мигом прошло.

– Нет, я только потянула запястье, вот и все. Мне наложили повязку, но это обычный бинт, на нем ничего не напишешь.

– Ясно. Жаль. То есть – нет, наоборот, очень хорошо, я рад, что все обошлось.

– Угу.

– Ты точно не пострадала? У тебя нет сотрясения? Что-то ты едва говоришь.

– Это потому, что ты не даешь мне вставить слово.

Артур коротко хихикнул, будто тявкнула маленькая собачонка: «Ав-ав-ав», но в его голосе по-прежнему слышалось беспокойство.

– Мэнди…

– А?

– Гм… Мэнди… – повторил он, внезапно запинаясь.

– Ну что?

– Мне стыдно за вчерашнее. Я стоял, сложа руки, и слушал, как они тебя дразнят.

– Ну, не тебя же они дразнили.

– Я должен был тебя защитить.

– Что?! – Я фыркнула.

Артур Кинг даже ниже меня ростом, а на физкультуре, когда мы разбиваемся на команды, ни один капитан не хочет брать его к себе.

– Я поступил не по-рыцарски, – сказал Артур.

— Что-что? – Я вновь фыркнула.

– Мэнди, прекрати фыркать, это неприлично, – прошептала мама. – Что за мальчик тебе звонит?

– Артур – мой одноклассник, – объяснила я.

– Мэнди, я знаю, что я твой одноклассник. Кажется, у тебя все-таки сотрясение, – сказал Артур.

– Это я не тебе, это я маме, – ответила я.

– Мэнди, чай стынет, – напомнила мама. – Закругляйся и идем за стол.

– Артур, мне вот-вот надо будет идти, – сказала я. – Так где ты хотел порыскать?

– Порыскать?

– Ты сказал, что где-то не порыскал. Вчера.

– Не по-рыцарски! Я поступил не по-рыцарски. Мой тезка, король Артур, ни за что не бросил бы деву в беде. А я бросил, так ведь? Я стоял и… рыскал глазами по сторонам, ища, куда бы спрятаться. Испугался, как цыпленок. Как желторотый воробей. Как…

– Ничего, Артур. Я тебя не виню. Я сама их боюсь.

– Тебе можно. Ты девочка.

– Слушай, времена твоего короля Артура давным-давно прошли. Девы больше не ждут, пока их спасет рыцарь. Они сами разбираются с обидчиками.

– Но их было трое против тебя одной. Какой же я трус! Прости, Мэнди. Мне так стыдно!

– Я тебя ни в чем не виню, Артур, – вежливо повторила я. – А теперь мне пора. Мама зовет пить чай. Пока.

Звонок Артура мне польстил. Раньше мальчики мне не звонили. Приятная, оказывается, это штука. Я сразу выросла в собственных глазах.

Но на следующее утро я вновь проснулась, чувствуя себя маленькой и беспомощной.

– Мам, мне что-то все нездоровится, – пожаловалась я. – И запястье никак не проходит.

– Моя бедняжка.

Мама озабоченно смотрела на меня. Папа уже уехал на работу. Ей было не с кем посоветоваться.

– Можно я посижу дома еще денек? Пожалуйста!

Мама потрогала мой лоб и оглядела меня с ног до головы.

– Жара у тебя нет. Но ты какая-то бледненькая. И писать ты все равно не можешь. Ну, хорошо. Раз уж сегодня пятница. Но в понедельник придется вернуться к учебе, Мэнди.

До понедельника было еще очень далеко. Можно на время забыть все страхи.

Я попыталась уговорить маму, чтобы она шла на работу. Я отлично справлюсь одна, обещала я. Даже не стану вылезать из кровати. Ничего со мной не случится. Но она и слушать не стала. Позвонила на работу и сказалась больной.

– Мы с тобой – две прогульщицы, – сказала мама. – Ну, чем займемся? Давай печь. Удивим нашего папу. Сделаем бисквитное печенье с глазурью, шоколадной или кофейной, как скажешь. Потом испечем пирог и еще, если хочешь, пряничных человечков.

Я не могла помочь ей взбивать белки и замешивать тесто – для этого нужна правая рука, – зато я отлично сумела снять со всего пробу.

Когда пирог с печеньем уселись в духовке, распространяя вокруг сладкий аромат свежей выпечки, я оставила маму наедине с грязной посудой и поднялась к себе в комнату за книгой. Не утерпела и выглянула в окно. В саду миссис Уильямс стояла коляска, малыш радостно сучил ножками в воздухе. Но девочки с оранжевыми волосами нигде не было видно.

Все утро я то и дело забегала в свою комнату, чтобы выглянуть в окно. Один раз младенец заплакал, но на крик вышла сама миссис Уильямс. Она не стала укачивать ребенка, а завела коляску в дом. И только перед обедом показалась моя вчерашняя знакомая.

Она шла по дороге, неся два пакета с продуктами. На ней вновь были туфли на высоченных каблуках, и она покачивалась на ходу. Сегодня на ней были леггинсы и футболка с портретом какого-то мужчины, судя по всему, рок-звезды.

В ушах у нее был плеер, и она мотала головой в ритм музыке. Несмотря на каблуки и тяжелые пакеты, она даже ухитрилась сделать несколько па. Я улыбнулась. И тут она задрала голову, глядя прямо на меня.

Я быстро шмыгнула за занавеску, кровь застучала в ушах. Скрипнула калитка, каблуки застучали по садовой дорожке. Я осторожно выглянула и увидела, что она оглядывается на ходу. Девочка заметила меня и помахала рукой. Я машинально дернула правой рукой, болтавшейся на перевязи, спохватилась и замахала левой, чувствуя себя неуклюжей дурочкой. Ее губы задвигались. Сначала я решила, что она напевает в такт музыке, но потом поняла, что она пытается мне что-то сказать.

Я напрягла зрение, стараясь прочитать слова по ее губам. Бесполезно. Я отчаянно замотала головой. Она бросила пакеты на дорожку и принялась делать жесты, будто открывала и закрывала невидимую створку. Я не сразу сообразила, что она просит меня открыть окно. Но шпингалеты на моих окнах тугие, у меня не хватает сил их повернуть. И я снова беспомощно покачала головой.

Она насмешливо вздохнула, приподняв брови, подхватила пакеты и локтем забарабанила в свою дверь. Локоть оказался таким худым и острым, что я удивилась, как ей не больно.

Я провела полдня у окна, надеясь, что девочка появится вновь.

– Что ты изнываешь в одиночестве, Мэнди? – удивилась мама. – Я приготовила чай. Давай попробуем, как получился наш пирог. Ну же, не грусти.

Мама слегка потянула меня за косички. Предполагалось, что я улыбнусь.

Я помотала головой.

– Мам, можно мне сделать стрижку?

– Зачем тебе это, милая? У тебя чудесные волосы.

– Ничего они не чудесные. Мне надоело ходить с длинными волосами. И косички заплетать надоело. Никто уже не носит эти дурацкие косички. Можно мне постричься коротко-коротко, чтобы зачесывать волосы наверх?

– И устроить у себя на голове воронье гнездо, – неодобрительно отозвалась мама, жуя пирог.

– Мам, а у миссис Уильямс есть дети? Свои, не приемные. – Я принялась слизывать пудру с ломтя пирога.

– Слизывать пудру неприлично, Мэнди. Да, кажется, у нее есть взрослая дочь. Она живет в Канаде.

– Тогда это не она.

– Кто – не она?

– Девочка из дома миссис Уильямс. Я видела ее вчера. И сегодня тоже. Она качала коляску и ходила за продуктами.

– Наверное, внучка. Сколько ей лет, как тебе?

– Нет, постарше.

– Ничего, что постарше. Я бы хотела, чтобы ты с кем-нибудь подружилась. Мелани так изменилась.

Я вздрогнула. Мне не хотелось даже думать о том, что ждет меня в школе.

– Вот что, Мэнди. Отнеси-ка ты пирога миссис Уильямс. Нам столько не съесть. Заодно и познакомишься с этой девочкой.

– Ни за что! Не хочу, не пойду, – смутилась я.

– Ну же, не стесняйся, – сказала мама, аккуратно укладывая ломти пирога в пластиковую коробку. – Держи! Угости соседей.

– Нет, мам. Пожалуйста, не заставляй меня. Что я, как дурочка, – уперлась я.

Мне страшно хотелось познакомиться с девочкой из дома напротив, и в то же время я не могла заставить себя первой постучаться к ней в дверь. Да, она улыбалась, да, она махала мне рукой, но из головы не выходили ее насмешливо вздернутые брови. При желании она могла стать той еще занозой. Хуже, чем Ким.

– Трусишка моя, – ласково проговорила мама. – Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, не хочу, – отказалась я, и никакая в мире сила не могла сдвинуть меня с места.

Тогда мама сама отправилась к миссис Уильямс. Я ждала на кухне, ковыряя остатки пирога. Мама все не возвращалась, и я пожалела, что не смогла набраться смелости, чтобы пойти самой. Миранда Радуга не раздумывала бы ни секундочки. Почему же я такая отчаянная трусиха? Серая мышка, жалкая трусишка. Так меня дразнили в школе. Обзывали малявкой и зубрилой, кричали: «У кого четыре глаза», каждую неделю, что там – каждый день Ким придумывала новые дразнилки и обзывательства.

Что меня ждет в понедельник?

Я сунула в рот новый кусок пирога, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. Хлопнула входная дверь. Вернулась мама. Ее щеки слегка горели.

– Боже, ну и в нелепое положение я попала, – сказала она. – Мэнди, глупышка, что же ты не сказала мне, как выглядит эта Таня?

Таня! Волшебное, необычное имя. Почти как Миранда. Нет, лучше, чем Миранда. Самое подходящее имя для такой девочки.

– Таня, – мечтательно повторила я.

– Представляешь, она зовет миссис Уильямс Пэт – просто Пэт, даже не тетя Пэт. Ну, конечно, она ей не родственница, – пояснила мама. – Миссис Уильямс ее опекает. Что-то там у нее не заладилось в последнем приюте. Говорят, она замечательно присматривает за детьми, вот миссис Уильямс и согласилась взять ее к себе с испытательным сроком. И вполне ею довольна. Но как она одевается, как выглядит!

– Она замечательно выглядит! – сказала я.

– Право же, Мэнди, – рассмеялась мама. – А ведь ты ей тоже приглянулась. Она все о тебе расспрашивала. Хотела позвать тебя в гости, но я сказала, что ты еще нездорова после несчастного случая и плохо себя чувствуешь.

– Мама!

– Ты ведь не хотела к ней идти. Ты наотрез отказалась!

– Я – это одно, но раз она сама меня пригласила…

– А мне бы не хотелось, чтобы у тебя была такая подруга. Подумай сама, Мэнди! Что у вас может быть общего? Она гораздо старше тебя. Я дала бы ей на вид лет шестнадцать, но оказалось, ей только четырнадцать. И носит такие каблучищи! Надеюсь, миссис Уильямс знала, на что шла. – Мама цокнула языком.

Я крошила в пальцах пирог, кляня себя, что не решилась сама пойти в гости к Тане. После маминых слов она решит, что я беспомощное дитя. А разве не так? Зачем Тане такая подруга, как я?

Но не прошло и часа, как раздался громкий стук в дверь. Веселое, назойливое «тра-та-та-та-та».

– Кто бы это мог быть? – удивилась мама.

А я сразу же догадалась!

– Приветики! – сказала Таня, едва мама успела распахнуть дверь. Она облизнула губы, будто на них все еще были крошки пирога. – Спасибо за угощение, просто класс! – Она протянула пустую коробку.

– Неужели ты съела все одна? – поразилась мама.

– И не сомневайтесь, – ответила Таня. – Разве что дала слизнуть пудру Саймону и Чарли. Зубов у них нет, жевать они не могут, а Пэт, бедолага, сидит на какой-то дурацкой диете. Повезло мне, а? – Она похлопала себя по плоскому животу и подмигнула. Не маме, нет. Она смотрела мимо нее. На меня. – Ты Мэнди, правильно? – спросила она.

Я кивнула.

– Давай знакомиться, – сказала она и переступила через порог, ловко проскользнув на своих каблуках мимо мамы, пытавшейся перегородить проход.

Мама нахмурилась и обернулась.

– Мэнди надо отдыхать, – произнесла она строгим-престрогим голосом. – Познакомитесь как-нибудь в другой раз.

Когда мама сердится, у меня всегда внутренности сжимаются в комок и я беспрекословно подчиняюсь.

Таня лишь рассмеялась. Не грубо, нет. У нее оказался солнечный, переливчатый смех, вызывающий желание улыбнуться в ответ. Даже мама и та растаяла.

– Мэнди отдыхала весь день, правда, Мэнди? А теперь ты хочешь, чтобы я с тобой поиграла, да?

Она говорила со мной как с маленькой девочкой, едва вылезшей из пеленок. Ну и пусть.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Таня уже прошла на середину прихожей и стояла рядом со мной. Протянула руку, коснувшись моего локтя. Ее ногти, покрытые фиолетовым лаком, были обкусаны до мяса. И все же это был высший шик.

– Покажи мне свою комнату, – велела Таня, слегка подталкивая меня к лестнице.

Я послушно повела ее за собой на второй этаж. Таня отстукивала ногтями на перилах причудливый ритм. Мама осталась в прихожей, перед открытой дверью, хотя уже было ясно, что Таню не выгнать.

– Ну, хорошо. Но только на десять минут! – неохотно крикнула мама.

Она нерешительно топталась внизу. Я испугалась, что она последует за нами, и намеренно не стала оборачиваться. Едва мы с Таней вошли в комнату, я захлопнула дверь.

– Ух ты! – воскликнула Таня, озираясь по сторонам.

Я растерянно уставилась на нее. Кажется, ей действительно понравилась моя комната. А вот Мелани смеялась над моей спальней.

– Здесь все такое розовое, уютное и девчачье, – сказала Таня, скидывая туфли и переступая на белый ворсистый ковер. Зашевелила пальцами. – Всю жизнь мечтала о таком ковре. И как у тебя получается держать его таким белым и чистым? Ох, а какая кровать!

С разбегу плюхнувшись на кровать, она с восторгом подскакивала на розовом покрывале в цветочек. Затем легла лицом вниз на подушку в кружевной наволочке, так что я видела только ее апельсиново-рыжие волосы.

– И пахнет свежестью, – сказала она, с наслаждением вдыхая запах чистого белья. Тут под руку ей попалась Оливия. – Приветик! А ты кто такая?

Я вздрогнула.

– Я когда-то собирала обезьянок, – хрипло произнесла я, махнув рукой в сторону полки, где сидели мои мартышки, аккуратно сложив лапки. Тоненькие хвостики колечками свешивались вниз. Только у гориллы Гертруды не было хвоста. Из-за своего роста она не помещалась на полке. Она сидела на полу, растопырив вытянутые лапы, будто раскрывая мне любящие объятия.

Таня метнулась с кровати прямо в эти пушистые объятия и уселась на колени Гертруде, как в кресло.

– Он щекотный, – сказала она.

Я решила не говорить, что Гертруда – «она», а не «он». У меня кружилась голова от того, как Таня носилась по комнате. Я скромно присела на краешек кровати, словно я была здесь гостьей.

Таня не выпускала из руки Оливию.

– Все-таки эта лучше всех, – сказала она.

– Я тоже так считаю, – обрадовалась я. – Ее зовут Оливия. – Я покраснела – вдруг Таня решит, что только дурочки дают имена куклам.

– Приятно познакомиться, Оливия. Судя по имени, вы у нас аристократка, – сказала Таня. Покивала головой Оливии. – Так и есть, милочка, – манерно произнесла она за Оливию.

Я воображала себе голос любимицы совершенно иначе, но не стала спорить.

– У нас с ней одинаковый цвет волос! – сказала Таня и скорчила смешную мартышечью гримасу. – Тебе нравится, Мэнди?

– Замечательный цвет, – сказала я.

– Конечно, на самом деле у меня не такие волосы. От природы они темно-русые. Но так веселее, правда?

– Конечно.

– Я хочу как-нибудь покраситься в черный. Как готы. И ведьмы. Как считаешь, мне пойдет?

Я не знала, что ответить. Таня спрашивает мое мнение! Я до сих пор не могла поверить, что она сидит в моей спальне и запросто болтает со мной.

– Или стану светленькой, как ты, – продолжала Таня. – У тебя чудесные волосы.

– У меня? – пораженно переспросила я.

– У моей сестренки точно такие же. Светлые и длинные. Вы очень похожи. На секунду я приняла тебя за нее, когда увидела в окне. Я чокнутая, да?

Я неуверенно улыбнулась.

– Я расчесывала Кармель волосы каждый день. Я здорово расчесываю длинные волосы. Если хочешь, я сделаю тебе прическу.

– Правда-правда?

– Ну конечно.

Она усадила меня перед зеркалом и расплела мои дурацкие косички. Затем бережно расчесала волосы, нисколечки не больно, лучше даже, чем мама.

– Здорово я навострилась, правда? – спросила Таня. – Это потому, что Кармель вопит как резаная, если потянуть слишком сильно. Иногда она извивается и крутит головой. С тобой гораздо проще.

– А Кармель тоже живет у миссис Уильямс? – спросила я.

Таня замерла. Ее лицо застыло в гримасе. Я испугалась. Через миг она уже расчесывала мне волосы, не говоря ни слова. Я не осмелилась повторить вопрос.

Она зачесала мне волосы наверх, накрутила на пальцы и одним ловким движением уложила в высокий пучок. Закрепила ленточками из косичек.

– Нравится?

– Еще бы!

– Спереди мы чуть-чуть выпустим, – сказала Таня, укладывая завиток на лоб и скручивая симпатичные колечки перед ушами. – Так?

– Так! – откликнулась я, подражая ее тону.

Я стала совсем иной. Взрослой. Почти Мирандой Радугой.

– У тебя есть лак? – спросила Таня.

Я покачала головой.

– Обязательно купи лак, без него не будет держаться. А еще заколок и резинок. У Кармель были горы заколок.

Таня помолчала.

– Я и младшим братьям делала прическу, стригла их раз в месяц и все такое. Они становились такими лапочками. У меня их двое, Шон и Мэтти. И еще Кармель. Я была им вместо мамы. Потому-то Пэт и взяла меня к себе. Я классно лажу с детьми. Только я думала, у нее будут девочки. Если бы! У нее Саймон, потом этот бестолковый Чарли, да еще и Рикки. Они вечно кричат, всюду разводят грязь, везде им надо залезть, все потрогать. Терпеть не могу мальчишек! И маленьких, и больших. Я рассталась со своим парнем три недели назад – и, скажу тебе, очень этому рада. Он был порядочной свиньей.

Вообще-то она сказала не «свиньей». Она завернула такое словцо, что мои щеки запылали. Я надеялась, что она не заметит моего смущения. А еще обрадовалась, что мама не может услышать ни звука из-за закрытой двери.

– Короче говоря, меня тошнит от мальчишек, – заключила Таня. – Вот я и решила, найду-ка я себе маленькую девочку, с которой можно играть по-настоящему. – Она ласково улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ, но поспешила откреститься от «маленькой девочки».

– Не такая уж я и маленькая, – сказала я. – Мне уже десять.

Таня захлопала глазами.

– Да ты что! Я думала, тебе лет восемь. Ты такая маленькая с виду!

Я покраснела еще пуще.

– Ну и ладно. Я тоже маленькая. Когда без каблуков, – сказала Таня. Она видела, как восхищенно я разглядываю ее туфли. – Хочешь, примерь.

– А можно?

Я скинула тапочки и осторожно продела ноги в мягкую черную замшу. Какая красота!

Дверь внезапно распахнулась. От неожиданности я вылетела из одной туфли.

– Мэнди! Смотри не подверни ногу, – нахмурилась мама. В руках у нее был поднос. – Мерить чужую обувь неприлично.

Я со вздохом сняла вторую туфлю.

– Что ты сделала со своими волосами? – ужаснулась мама.

– Это не я, это Таня. По-моему, здорово, – ответила я.

– Вот как? – отозвалась мама, ставя поднос на прикроватный столик. Посмотрела на Таню. – Я принесла пирожные, чтобы вы подкрепились. Перед тем как Таня пойдет домой, – уточнила она. – Если, конечно, у тебя еще осталось местечко после пирога.

– Осталось, будьте спокойны, я всегда голодна, как волк. И при этом не толстею, – сказала Таня. – Это кока-кола?

– Нет, черничный сок, – ответила мама. – И пряничные человечки. Я их сама пекла.

– Пряничные человечки. Вот это по-нашему! – сказала Таня. – Мы пекли их в приюте, и нам сказали, что нельзя называть их пряничными мальчиками. Это оскорбление прав девочек, потому что девочки тоже носят брюки. – Она взяла пряничного человечка и покрутила его в руках. – Это у нас будет девочка, правда, Мэнди? – Она тщательно обкромсала зубами пухлые ножки человечка. – Вот и девочка в леггинсах!

Таня засмеялась, я тоже хихикнула. Взяла с тарелки человечка, хотя от радостного волнения мне совсем расхотелось есть, и обгрызла его ноги.

– Смотри, у меня тоже девочка! – Крошки полетели у меня изо рта.

– Не говори с набитым ртом, Мэнди, – пожурила мама.

Она подошла к кровати и поправила сбившееся покрывало и подушку. Мне показалось, что она сейчас сядет рядом с нами.

– Мам, дальше мы сами справимся, – поспешила сказать я.

Мама посмотрела на меня удивленно и обиженно, но ничего не сказала.

Она ушла. Мое сердце забилось при мысли о том, что я причинила ей боль, но вскоре успокоилось. Со мной была Таня.

Она шумно потягивала черничный сок.

– Чем не помада, а, Мэнди? – сказала она, причмокивая испачканными губами. – Как раз в тон моим ногтям.

Она догрызла пряничную девочку и притворилась, будто скармливает последний кусочек Оливии и Гертруде, забавляя меня, словно я была малышкой. Но это не имело значения. Ничто в мире больше не имело значения – кроме того, что Таня стала моей подругой.

Она сделала вид, что кормит рок-звезду, изображенную у нее на футболке.

– Угощайся, Курт, – сказала она.

– Как ты его назвала?

– Ты что, не знаешь, кто такой Курт? – Таня закатила глаза и протяжно вздохнула. Молитвенно погладила всклокоченную шевелюру певца. – Величайшая в мире рок-звезда. Я от него без ума.

– Ты же сказала, тебя тошнит от мальчишек, – напомнила я.

Она легонько пихнула меня в бок.

– А ты не такая уж тихоня. Но знаешь ли, умница-занудница, Курт вовсе не мальчишка.

– Ну, мужчина.

– И не мужчина. Он ангел, потому что умер и попал на небеса. Или в ад.

– Он умер? – удивилась я. Мужчина выглядел совсем молодым.

– Покончил с собой, – объяснила Таня. Она слезла с коленей Гертруды и принялась рыться в моем шкафу с игрушками.

Мне было не жалко, пускай смотрит что хочет. Она извлекла из ящика большой набор разноцветных фломастеров.

– Ух ты! Они еще рисуют?

– Конечно.

– Давай тогда рисовать. Обожаю раскрашивать.

Я достала бумагу. Сняла повязку и пошевелила пальцами. Ничего, рисовать смогу. Запястье побаливало, ноя решила не обращать внимания. Обычно я рисую за столом, но Таня растянулась на ковре, подложив под лист бумаги книгу. Я последовала ее примеру.

– Моя мама покончила с собой, – сказала Таня.

Ее голос звучал совсем буднично, и я подумала, что ослышалась. Я уставилась на нее с таким ужасом, что Таня сочла нужным пояснить:

– Убила себя. – Она решила, я не поняла, что она имеет в виду.

– Мне… очень жаль, – пробормотала я.

– Вообще-то она всегда была слегка не в себе, – сказала Таня. – Это случилось давным-давно. Я была еще маленькой. Но я ее до сих пор помню. Хочешь, я ее нарисую?

Она нарисовала привлекательную женщину в длинном фиолетовом платье, с фиолетовыми крыльями, пышными и волнистыми, как кружева, подчеркнув их бирюзовым и зеленовато-голубым.

Я не знала, что рисовать. Не маму же.

– Нарисуй меня, – сказала Таня.

И я нарисовала ее так тщательно, как только могла, стараясь, чтобы получилось красиво. Я не забыла оранжевые волосы, рот до ушей и фиолетовые ногти. Вывела каждый ремешок на ее туфлях. Нарисовала даже маленький портрет Курта у нее на футболке.

– Здорово вышло! – сказала Таня. – А теперь я нарисую тебя.

Она изобразила смешную пухлую девочку с копной длинных желтых волос. Я не знала, радоваться или грустить. Таня это поняла и пририсовала мне туфли на ремешках и высоких каблуках. Затем провела под фигуркой зеленую черту травы. Мои каблуки парили над травой, будто я танцевала. Таня добавила сверху синюю полоску неба, а прямо над моей головой нарисовала огромный круг солнца с короткими лучами.

А потом она написала вверху три слова. Кривые буквы. В одном слове ошибка. Но какое это имело значение?..

«МАЯ ПАДРУГА МЭНДИ». Вот что она написала. И мне стало так тепло и хорошо, будто над моей головой светило настоящее солнце и я танцевала в его желтых лучах.